А. Е. Карелин

1922 г.

БИБЛИОТЕКА ХРОНОСА

XPOHOC

ВВЕДЕНИЕ В ПРОЕКТ

ФОРУМ ХРОНОСА

НОВОСТИ ХРОНОСА

БИБЛИОТЕКА ХРОНОСА

ИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИ

БИОГРАФИЧЕСКИЙ УКАЗАТЕЛЬ

ПРЕДМЕТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ

ГЕНЕАЛОГИЧЕСКИЕ ТАБЛИЦЫ

СТРАНЫ И ГОСУДАРСТВА

ЭТНОНИМЫ

РЕЛИГИИ МИРА

СТАТЬИ НА ИСТОРИЧЕСКИЕ ТЕМЫ

МЕТОДИКА ПРЕПОДАВАНИЯ

КАРТА САЙТА

АВТОРЫ ХРОНОСА

Родственные проекты:

РУМЯНЦЕВСКИЙ МУЗЕЙ

ДОКУМЕНТЫ XX ВЕКА

ИСТОРИЧЕСКАЯ ГЕОГРАФИЯ

ПРАВИТЕЛИ МИРА

ВОЙНА 1812 ГОДА

ПЕРВАЯ МИРОВАЯ

СЛАВЯНСТВО

ЭТНОЦИКЛОПЕДИЯ

АПСУАРА

РУССКОЕ ПОЛЕ

А. Е. Карелин

Девятое января и Гапон

Воспоминания. Записано со слов А. Е. Карелина

Я встретился с Гапоном совершенно случайно весною 1903 года.

Работал я тогда на Васильевском Острове. У нас была небольшая, но хорошо спевшаяся группа рабочих-печатников, по большей части старых революционных работников. Все мы интересовались общественными делами, а особенно тем, что касалось рабочих. В то время стали открываться чайные и столовые общества трезвости. В этих столовых и чайных духовенство и вело проповедь против пьянства. Наша компания печатников приходила обычно по вечерам, занимала излюбленный столик, баловалась чайком и вступала в споры с попами.

И вот однажды появился новый священник. Замечательный это был священник: черный, стройный, голос у него был баритон, симпатичный, а главное глаза. Таких глаз я никогда больше не видал. Священник мог смотреть так, что трудно было выдержать его взгляд, по получасу не спуская с вас своего взора, глаза его точно заглядывали в душу, в самую глубину души, будили совесть человеческую. Замечательный был священник.

Это был Гапон.

Он изредка появлялся в чайной и выступал. Некоторые из нас просили слова и говорили, спорили с попами, духовенством. Гапон обратил на нас внимание. Среди нас был молодой горячий паренек, рабочий Егоров. Он особенно часто и резко выступал против духовенства, и за это его выслали в Архангельскую губернию. Эти выступления и обратили внимание Гапона на нас.

И вот как-то раз он подсел к нам. Завязался разговор. Из разговора этого мы убедились, что Гапон не такой, как все, священник. Познакомились поближе и 9-го мая сошлись на квартире Варнашова.

Гапон много говорил и высказал мнение, что нужно отвлечь рабочих от чайных трезвости, от дурного влияния попов. Говорил он и о том, что необходимо устроить свое рабочее общество, свой клуб и чайную.

В нашем кружке, кроме меня, были Варнашов, Кладовиков, еще один рабочий каретник, фамилии не помню.

Все, кроме меня, ухватились за мысль Гапона открыть чайную, я же был против. Однако чайную открыли еще до 1904 года на Васильевском острове. Вошло человек 70-80. Собирались, пили чай, беседовали, но дело шло шатко так до марта 1904 года. В это время были уже Кузин, Васильев. Гапон не был доволен чайной. На собрания приходили социал-демократы и социалисты-революционеры, выступали, громили Гапона и нашу чайную, называли нас зубатовцами.

Мы знали, что Гапон имеет какие-то связи с полицией, и держались осторожно. Я был большевиком и участвовал еще в организации Бруснева, имел большие связи с рабочими и с интеллигенцией, с Брусневым, Красиным, Пывинским, Александровым, умершим Голубевым. Николай Дементьевич Богданов, приятель детства, оба Афанасьевы, Мефодиев — вот те, что находились вместе со мной в Брусневской группе.

Эти старые связи и мешали как-то поверить Гапону, а когда поверил ему, то и пришлось порвать с интеллигенцией и партией, потому окрестили меня: зубатовец.

Познакомились поближе с Гапоном, узнали его, но все как-то не верилось, что из знакомства с ним выйдет что-нибудь хорошее для рабочих. Однако как же мы поверили в Гапона? Случилось это весною 1904 года в марте, так.

Собралась наша компания полиграфического производства на квартире у Гапона. Говорили, спорили. Он и открыл здесь основные требования своей петиции. «Распространяйте эти мысли, — говорил он нам, — стремитесь к завоеванию этих требований, но не говорите, откуда они».

Мы были поражены тогда. Ведь я все же был большевиком, с партией не порвал, помогал ей, разбирался; Кузин был меньшевиком. Варнашов и Васильев, хотя и были беспартийными, однако честные, преданные, хорошие, понимающие люди.

И вот все мы увидели, что то, что написал Гапон, шире социал-демократов. Мы и поняли тут, что Гапон честный человек, и поверили ему.

До этого мы нравственно как-то не могли помогать Гапону, как-то не верили ему. Он открылся нам; говорил, что знаком с Зубатовым, с градоначальником, с Плеве.

«Я хожу туда, к ним, — говорил он нам, когда мы спрашивали: «Зачем ходишь туда?» — для того, чтобы помочь делу, для организации».

Поэтому не верили ему сначала. Говорили себе: «Как же мы будем привлекать в наш клуб рабочих? А Зубатовщина? Боимся из-за Зубатовщины».

Но после этой беседы у него на квартире поверили ему.

«Какими же это путями вы, батюшка, думаете осуществить все это, петицию?» — спрашивали мы у него.

Гапон долго рассказывал нам. «Ежели мы, говорил он, устроим такие клубы, как в Петербурге, в Москве, Харькове, Киеве, Ростове-на-Дону, Иванове, то покроем постепенно такой сетью всю Россию. Объединим рабочих всей России. Может быть вспышка, всеобщая, экономическая, а мы предъявим требования политические».

Так и поверили мы в Гапона с марта 1904 года.

Да и как не поверить? Ложь все то, что говорили и сейчас говорят про Гапона. Грязь на него выливали, больше все интеллигенция разная, партийная и беспартийная, бесхребетная больше. А Гапон говорил нам, да и от других слышали мы, что еще в Полтаве Гапон привлекался по политическому делу, борцом за народ давно был.

После этого, после того как уверовали мы в Гапона, великим постом 1904 года мы начали действовать шире, повели открытую агитацию.

Гапон добился разрешения открыть общество.

В апреле выбрали правление. Председателем выбрали Васильева, секретарем Кузина, казначеем меня, Карелина, членами Варнашова, Кладовикова, каретника, фамилии не помню. Жена моя Вера Марковна Карелина тоже была допущена в правление с решающим голосом, вроде как бы кооптирована, тогда этого слова еще не было, а вышло вроде этого. Вера Марковна вошла для организации женщин.

Гапон часто говорил, что и женщин нужно привлекать. Они, мол, по темноте своей отвращают мужей от политики. Вот и работала Вера Марковна среди работниц.

Сам Гапон членом Правления не был, а считался как бы руководителем общества.

Первый отдел общества открыли на Выборгской стороне. Затем в мае на Васильевском острове.

Здесь очень скоро вошло до 2 тысяч народа, потому что и у меня и у других имелись обширные связи и знакомства с рабочими еще с давних времен.

В июне открылся третий отдел за Нарвской заставой. Тут тоже много народа вошло, потому что были у меня очень старые знакомые рабочие, влиятельные, еще с брусневских времен.

Дело было чистое. Народ и шел к нам. Говорили много нехорошего о Гапоне. Если бы это верно было, то ведь арестовали бы кого-нибудь. А то никто за все время не был арестован, никого не выследили, хотя, случалось, говорили открыто и очень резко и беспартийные и партийные социалисты, что приходили к нам на собрания.

Потом за Невской заставой открылся отдел. Здесь пришел к нам Петров, грязный, нехороший человек. Потом он книжку напечатал. Не сам он ее писал, а интеллигенция бесхребетная научила его.

Скоро союз наш перекинулся из города в Колпино, в Сестрорецк. Да и как не перекинуться?

Гапон ревностно относился к знаниям рабочих. Пригласил он Финкельштейна, присяжного поверенного, для чтения лекций, и тот еле поспевал, так много приходилось ему читать разных лекций и вести разговоров.

К концу сентября открылся отдел за Московской заставой, потом в городе Коломенский, Петербургский (на Геслеровском переулке), Гаванский.

И такая быстрота и успех происходили от того, что мы поверили ему.

В начале ноября считалось членов тысяч до 9-ти.

На собраниях бывала масса публики, приходили и так, из любопытства, посмотреть.

Я казначеем был. Сидишь, бывало, вечером на собрании, не успеваешь записывать желающих.

В это время к нам пристал и Павлов Иван Ильич, оперный артист. Супруга его, сестра профессора Юрьевского университета Кудрявского, большая приятельница моей жены.

У рабочих была страшная охота заниматься. И чем только они не занимались. Кто математикой, кто русским языком, а кто и иностранными языками. На что они были им, не знаю, а занимались и этим. Занимались музыкой и даже гимнастикой.

Финкельштейн много читал нам, геолог Преображенский. Лекции Преображенского особенно большую пользу приносили. Рабочие ведь ничего не знали, как и что и откуда земля, мир, а в лекциях все это разъяснялось и указывались причины.

Сначала у нас немного читало лекторов и выступало артистов. Придешь, бывало, к ним, просишь, просишь, отказываются.

Я и обратился к Павлову. Тот сначала запротестовал. «Как я пойду к рабочим, да притом к зубатовцам, — говорил он, — еще арестуют». А затем согласился, пришел к нам, сорганизовал музыкальную часть. Он давал письма, записочки к артистам, не так уж знаменитым, а средней руки, вот я и бегал по целым вечерам, больше все по субботам, упрашивал, приглашал их.

Сам Павлов значения в деле не имел, в правлении союза не состоял, да и от музыкальной части скоро отошел, потому что, как уж не знаю, делом этим занялась у нас Неметти. Она была в хороших отношениях с градоначальником.

К ноябрю у нас было уже 11 отделов и организовался двенадцатый, в Сестрорецке.

Выборгский, предс. Варнашов, бесп.; Василеостровский, предс. Белов, печатник, бесп.; секретарем здесь был печатник Усанов, бесп.; Невский, предс. Петров; Коломенский, предс. Харитонов, соц.-революционер, а теперь коммунист; Гаванский, предс. Андрин, слесарь; Нарвский, предс. Иноземцев, металлист, бесп.; Петербургский, предс. Кладовиков, бесп. (умер уже); Рождественский, Московский на Обводном канале (Дровяная улица) и Колпинский.

Для того, чтобы лучше провести в воскресенье собрание, мы все, председатели и секретари отделов, собирались накануне, чаще в субботу, либо в отделе на Выборгской (чаще всего здесь, потому что Гапон любил это место, как начало всему делу), либо на квартире у Гапона.

Тут мы читали что-нибудь, чаще всего нелегальное. В группе нашей был меньшевик Хадько, приносил он или я что-нибудь нелегальное, или статью в журнале, или просто рассказ какой-нибудь. Особенно, помню, большое значение имел рассказ один, под названием «В проходной».

Вес прочитанное мы обсуждали, приходили к одному мнению, в субботу еще подготовлялись, а в воскресенье после лекции вступали в разговоры с рабочими, советовали, что прочитать нужно.

В каждом отделе библиотеки хорошие имелись, потом их после 9-го в охранку увезли.

Так мы очень хорошо прочищали мозги рабочим.

Большую пользу приносили, как я сказал, лекции Преображенского, но и сами мы хорошо проводили беседы и вечера. Особенно хорошо это делал Варнашов, рассказывал о рабочем движении, революциях, партиях.

С наступлением весны Святополка-Мирского забросили лекции и стали читать исключительно газеты. В это время начались земские петиции, мы читали их, обсуждали и стали говорить с Гапоном, не пора ли, мол, и нам, рабочим, выступить с петицией самостоятельно. Он отказывался.

Сошлись в это время мы с интеллигентами, — Прокоповичем, Кусковой, Богучарским и еще две каких-то женщины. Просили Кузина привести их. Он привел, и вот в начале ноября, в субботу, четверо нас, — я, Кузин, Варнашов и Васильев и эти интеллигенты, — сошлись у Гапона.

Мы и задали вопрос этой интеллигенции. «Что бы вы посоветовали делать рабочим, ведь земцы выступают с петициями, заявляют свои требования, а как быть рабочим?»

Прокопович в ответ на это произнес длинную речь; суть этой речи сводилась к тому, что правительство, мол, обманывает народ. Предложил он нам соц.-демократическую программу.

Мы ему говорили на это, что так нельзя, что народ, все рабочие не пойдут за соц.-демократической программой.

Вот тогда-то на этом собрании Гапон и объявил свою петицию.

Интеллигенты были очень сильно поражены и сознались, что это было лучше программы, шире.

Сами же они нам ничего не посоветовали, как и что делать нам, мы от них ничего не добились. Они оказались в нетях.

У нас же было большое желание выступить с петицией.

С ноября месяца идет глухая агитация: «предложить свое, с низов».

Мы глухо внедряли идею выступления с петицией на каждом собрании, в каждом отделе.

Тут как раз случился расчет рабочих на Путиловском заводе, членов союза. Гапон первый, как наш руководитель, указал нам, что надо защищать уволенных рабочих. Мы поддерживали его и, в свою очередь, внушали это рабочим.

Рабочие подняли бучу. Первое порешили идти к директору завода Смирнову, второе к фабричному инспектору Чижову.

Смирнов встретил в колья, а Чижов советовал успокоиться, говорил, что мы не правы.

Тогда пошли к градоначальнику Фуллону. Это был хороший человек, сам сознавался, говорил: «Какой я градоначальник?» Он и раньше бывал у нас на собраниях. Встретил хорошо, за руку с нами поздоровался.

Выслушал и сказал, что надо стать на работы и что у нас нет права требовать приема уволенных.

Мы доложили это рабочим.

«Как нет права?» Загудели рабочие: «Искать права!»

Начинается забастовка. До Рождества шло вяло, наступили праздники, а после Рождества началась настоящая забастовка. Пятого января весь Петербург стал.

Гапон собрал еще на третий день Рождества 27-го декабря большое собрание правлений всех отделов. Собралось человек 80 должностных лиц, ответственных, были и некоторые партийные, был и Финкельштейн. Кто он — не знаю, партийный или нет, а просто хороший человек.

Гапон на этом собрании упорствовал, был против выступления с петицией; мы же, наоборот, думали, что наступил самый подходящий момент для выступления.

Много говорилось на этом собрании и за выступление и против. Каждый говорил субъективно. Кто боялся, кто думал, что ничего не выйдет, кому было жалко того, что есть. Вышло так, что при голосовании разделились почти поровну и решающим должен был быть голос Гапона: как он скажет, так и будет. Сильно верили в него.

Тогда я и сказал: «Товарищи! Нас называют зубатовцами. Но зубатовцы оправдали себя тем движением, что было от них в Одессе, а мы оправдаем себя подачей петиции». Мои слова и были как будто бы последней каплей. Гапон сказал: «Хотите сорвать стачку, ну, срывайте!» — и голосовал за выступление. Это и решило дело, так как большинство голосовало за Гапоном.

Теперь нужно было подготовить петицию так, чтобы каждый отдел имел ее на руках, когда пойдет к царю. Павлова переписала ее на машинке, 12 экземпляров. Это верно. Переписка происходила на Гороховой улице. Это говорит верно Матюшинский, но чтобы сказать, что ее написал Матюшинский, это неверно. Основные положения в ней были наши. Может быть, прибавил что-нибудь Финкельштейн или кто-либо из партийных, но твердо думаю, что последний набросок петиции принадлежит Гапону.

Матюшинский же не мог ее написать. Кроме Гапона ее мог бы написать только Горький. Когда мне после 9-го января приходилось летом в 1905 году работать с Горьким, я иногда приходил к нему по делам.

Нашу группу хотели превратить в боевую группу, и вот я иногда заходил к Горькому по этому поводу.

Однажды Горький мне сказал: «Я вам прочитаю воззвание кавказских рабочих». Слог этого воззвания был гапоновский. Этот гапоновский слог ведь особенный. Это слог простой, ясный, точный, хватающий за душу, как его голос.

С пятого числа мы стали читать петицию на собраниях рабочих в отделах.

Какое было настроение у рабочих, видно из того, что люди, слушая ее, складывали пальцы, как для клятвы, и поднимали руки. У людей было что-то чистое, хорошее, то, что на всю жизнь остается.

Да, надо сказать, что ни у Гапона, ни у руководящей группы не было веры в то, что царь примет рабочих и что даже их пустят дойти до площади. Все хорошо знали, что рабочих расстреляют, а потому, может быть, мы брали на свою душу большой грех, но все равно уже не было тогда такой силы в мире, которая бы повернула назад. Рабочих удержать было нельзя.

Гапон, однако, не верил сначала и в то, что пойдет весь рабочий Петроград, и потому накануне девятого послал меня и Харитонова на разведку, узнать настроение рабочих командировал нас. Харитонов пошел в Городской район, а я за Невскую заставу, Нарвскую, Московскую и на Обводный канал.

Рано утром, до шести часов, еще не звонили к утрене, вышел я из дома и пошел сначала за Невскую заставу, оттуда через Обводный за Московскую и под конец за Нарвскую заставу.

Сильное незабываемое впечатление на всю жизнь вынес я в это утро. Иду я по Обводному, встречаю двух старушек и слышу, как они говорят: «За нас батюшка идет, за нас пострадать желает».

Все время в нашей агитации мы выдвигали Гапона, упирая на то, что массы поведет Гапон, что за ним идут.

После этого обхода не осталось у меня сомнения, что народ пойдет на все, даже на смерть, потому что не только рабочие шли за Гапоном, но и мелкая буржуазия, лавочники, торговцы, интеллигенты.

О Гапоне говорили и говорят много нехорошего, что пил он, развратничал. Неверно все это. Он не нуждается в моих оправданиях, он умер, а мертвые срама не имут. Мы же, гапоновцы, верили и верим в его чистоту. Такого человека, как он, честного, чистого, простого я больше в жизни не встречал.

Я шел вместе со своим Василеостровским районом, но все мы до площади не дошли. Только мы вышли на набережную и поравнялись с Академией художеств, как нам преградили путь казаки. Два раза бросались они на нас, наезжали, топтали конями, били плетьми, рубили шашками, но толпы остановить не могли. Много оказалось пострадавших. Мы унесли их. Заиграл рожок. Вот некоторые и говорят: «Стрелять будут». «Ну, что же, — отвечаем мы, — мы шли на это». И все снова пошли вперед. Все шли до конца, как это умеет делать русский народ: если решился, то не боится ничего и самой смерти. Заиграл второй раз рожок, потом третий. Что произошло, не знаю, говорили, солдаты отказались стрелять, но только залпа не было, солдаты расступились, и четыре сотни казаков бросились на нас не в лоб, а разделили нас на две части и стали бить плетьми каждую кучку.

Дошли мы до площади, когда уже расстрел окончился. Узнали скоро, что нашу организацию не расстреляли, убивали людей посторонних; много ведь пришло и просто любопытных, — любопытно посмотреть, как царь с народом говорить станет.

В душе же у нас сомнения и боязнь стояли; а что, если мы обманули рабочих, на расстрел ведем? Что, если после этого расстрела движение лет на десять замрет? Проклянут нас рабочие.

Так думали в этот день мы.

Заранее было условлено, что после шествия мы все вместе сойдемся, кто уцелеет. Со страхом шли мы в отделы, а как пришли, убедились, что пришел конец и царю и богу, что нет для рабочих ни бога, ни царя.

В отделах люди, не только молодые, а и верующие прежде старики, топтали портреты царя и иконы. И особенно топтали и плевали те, кто прежде в отделах заботился о том, чтобы пред иконами постоянно лампадки горели, масла в них подливали, лампадочники и те веру в царя и бога потеряли.

Гапон уехал за границу, а нас посадили в тюрьму. В феврале выпустили. Интеллигенция еще больше хотела теперь подорвать веру в Гапона. Распускались слухи, что нехорошо он живет за границей, пьянствует, развратничает, живет роскошно. Тут я получил письмо от него. В письме чувствовалась искренность, чистота прежняя. Деньги нам стал присылать. Говорил потом, что заработал их за свои писания за границей. На эти деньги мы и устроили артель столяров, кроватчиков.

Как можно поверить после этого, что Гапон пьянствовал и развратничал? Если бы он был на самом деле развратником, он не просил бы нас привезти ему жену за границу, на что она в таком случае была ему? Интеллигенция распускала эти слухи, она вносит разлад. Она хотела переманить Гапона в партии. Уже после 9-го, когда Гапон был за границей, Авксентьев, социалист-революционер, говорил мне: «Поедемте со мной за границу, повезу вас, увидите, что Гапон в нашей организации». Не верил я, однако, в это, потому знал, что Гапон не может сковать себя цепями партии.

Верно то, что Гапон говорил с.-д. рабочим на Васильевском острове: «Только не выбрасывайте красных знамен, ни к чему это теперь, когда нужно будет, подымем их». Но часто говорил он и то, чтобы мы прислушивались и к тому, что говорят с.-д. и с.-р.

Как только получили мы уведомление от Гапона и деньги, началась опять работа у нас. Артель столяров пошла хорошо, человек тридцать в ней было. Заказы получали большие. Помню один большой заказ: шкафы делали для каких-то курсов высших, Святловский заказ этот устроил для нашей артели.

Но скоро в артели разлад пошел. Оказался там меньшевик один, он против меня настроение имел и вообще говорил об артели: «Это не идея с.-демократов — мелкую буржуазию разводить». А против меня выступал, что не плотник я, печатник, а лезет не в свое дело. Так шло дело до сентября. Четвертого сентября приезжает к нам девица одна, тов. Хомзе, соц.-революционерка, привозит деньги от Гапона. Гапон хочет повидаться с нами и просит приехать нас в Гельсингфорс.

Варнашов, я, Кузин и еще с.-д. Михаил едем в Гельсингфорс. Вместе с нами был и Влад. Алекс. Поссе. После беседы с Гапоном составился у нас план новой работы, грандиозный план. Поссе должен был стать редактором нашей газеты. Но Поссе отказался от этого, видимо, испугался грандиозности нашего плана: уже после поездки, через неделю, зашел ко мне в Питере и отказался.

С Горьким тоже связи у нас были. Гапон очень уважал Горького. Часто он нам советовал: «Если что вам говорит Горький, слушайте его».

Но у Горького с Гапоном дело как-то разладилось, случайно, по пустякам. Когда устраивали ему свидание с Гапоном, как рассказывал он нам, то вышло так, что все никак не могли встретиться друг с другом: то Горького к нему возили, то Гапона к Горькому, а встретиться не удалось.

Приезжает, наконец, Гапон в Питер, знакомится с нашей организацией, остается ею доволен, живет то в Териоках, то в Петербурге.

Его не арестовывают, и почему, тут нужно разобраться. Он хлопочет о разрешении жить ему в Петербурге, он был знаком и с Тимирязевым, и с Витте, и снова начинает хлопотать об открытии отделов.

Прежде чем идти дальше, я хочу еще сказать о самом Гапоне.

Гапон был священник, и я никогда не слышал такой замечательной службы. Он служил, как артист. Ведь и не веришь сам во все это, а как послушаешь его, хочется слушать. Голос у него красивый, баритон, служит с увлечением. Помню раз был момент. Служил Гапон и почему-то читал молитву об убиенных воинах. Обернулся я, а люди плачут.

Но мы не так слепо верили ему, особенно сначала, следили за ним, проверяли его. Постепенно удаляли от него и от себя сомнительную публику. Путался у нас и с Гапоном Ушаков, грязный и нехороший человек. Мы удалили его и ему подобных и только тогда поверили в Гапона.

Жил он очень скромно. И даже когда получал жалованье хорошее в тюремной церкви, нуждался всегда, раздавал все. Когда в общине жил, барыни разные снабжали его шелковыми рясами, деньгами, Нарышкина такая была, а он все-таки нуждался всегда. Помню, в 1903 году, на Пасхе, в Страстную субботу, зашел я к нему, он только что ушел из общины, был без места, нуждался сильно, но веселый был, он всегда веселым был, шутил. Сидим мы, как вдруг входит монах с пакетом от митрополита Антония. В пакете 25 рублей. А тут как раз подошел рабочий какой-то, тоже без места, разговеться нечем. Гапон не долго думая и отдал ему половину того, что получил сам от Антония.

Вообще он часто помогал рабочим, бедным, да и нас заставлял это делать, устраивал концерты и сборы в пользу безработных. Нуждался он сильно, и я частенько помогал ему союзными деньгами, и каюсь теперь, брал с него расписки, деньги-то ведь казенные были, отчета требовали.

Теперь об организации женщин. Гапон, как человек практический, прекрасно сознавал, какую громадную пользу может принести привлечение женщин в нашу организацию. Долгое время он искал подходящего для этого дела человека, наконец остановился на интеллигентной работнице В. М. Карелиной, которая обладала большими организаторскими способностями.

В нашу организацию могли вступать членами все желавшие, без различия пола, в некоторых отделах женщины занимали ответственные должности. Мужчины собирались по средам для обсуждения лекций, происходивших по воскресеньям. Женщины имели свои специальные собрания по четвергам. Однако бывали и совместные собрания мужчин и женщин. На некоторых подобных собраниях присутствовали и лектора. Особенно часто приходил Преображенский.

Я охотно посещал собрания женщин. Проводила их Вера Марковна Карелина. Обычно читался какой-нибудь рассказ из рабочей жизни. Большой успех имел рассказ Темного «В проходной», напечатанный в «Русском Богатстве». Все им было в нем понятно, близко и заставляло их призадуматься над их жизнью. Как бы развязывался язык, все начинали говорить, все просят слова и говорят умно и содержательно. Замечательные это были собрания! Посещало их обычно человек 60. Гапон, посещая женские собрания, говорил, что они приносят громадную пользу и больше дадут, чем собрания мужчин.

Таким путем велись женские организации при районных отделах. Отдавала этому много сил Вера Марковна Карелина. Из интеллигенции хотела работать лишь Любовь Яковлевна Гуревич, другие женщины боялись и не шли.

В октябре 1905 г. начали мы хлопотать об открытии нашей организации. Нам разрешили. Явилось желание у рабочих получить у правительства вознаграждение за убытки, понесенные нами при разгроме наших отделов после 9 января. Имущество этих последних было приобретено на гроши рабочих. По словам Петрова, Гапон «взял взятку», но это неверно: Гапон сделал это по желанию рабочих. Сам он не советовал обращаться за денежною помощью к правительству, но рабочие настаивали.

Организационная работа по воссозданию наших отделов продолжалась до конца ноября, 21 ноября устроено было в Соляном городке собрание, народу явилось масса. Это было для нас полной неожиданностью. На этом собрании присутствовал и Хрусталев, председатель совета рабочих депутатов, и удивился, что собралось так много.

На собрании был прочитан отчет, в прениях никто из партийных работников не выступал. Тогда не было еще известно о 30.000 руб. Рабочие с доверием относились к нам. Было радостно и хорошо.

Совет рабочих депутатов относился враждебно к нашей организации. Я был в совете делегатом от союза литографских рабочих и живо помню недоверие и враждебное чувство, с каким относились к нам. В совете я встречался с Авксентьевым и многими видными меньшевиками, все порицали — не личность Гапона, а отвлечение им масс от революционных выступлений.

Тов. Петров, председатель Невского района, человек недалекий, очень самолюбивый и мало развитой, после 9 января бежал за границу, но жил там жизнью скитающегося интеллигента. По приезде в Россию, он не поступил на работу, на завод, а стал требовать у организации средств, ему часто давали, но требовал еще больше. Потом Петров от нас ушел, и в газетах появилось его письмо. Это был сигнал к нападкам на нас. Появилась масса пасквилей, ни слова правды в них не было. Некоторые журналисты, напр., Стечкин-Строев, Соломин, получая деньги, писали сначала — за, потом против Гапона. Рабочие ходили по редакциям, но нигде не хотели принять от них статей с изложением истины. Тогда Гапон решил, что необходимо создать свою газету. Сотрудников-журналистов из своих Гапон не имел, пришлось воспользоваться услугами случайных людей: Матюшинского, Симбирского и др.

В феврале 1906 г. министерством внутренних дел все наши отделы были закрыты. Все хлопоты ни к чему не привели. В марте 1906 г. Гапон пропал без вести, мы начали его искать и случайно наткнулись на его тело.

Так закончилось существование «Собр. пет. русск. фабр.-зав. рабочих». Если бы нам разрешили дальше существовать, мы имели в виду переименовать нашу организацию в «Общество памяти 9-го января».

Члены наши рассеялись по разным партиям, многие из них были видными и деятельными работниками.

Я убежден, что к убийству Гапона причастен был Азеф. Он знал про службу Азефа в деп. полиции. Поэтому Азеф настаивал в ц. к. с.-рев. на убийстве его. Рутенберг честно верил, руководил же им Азеф.

Азеф бывал у Гапона. Однажды я его видел. Это — отвратительная личность, с громадной силой воли.

Я очень сомневаюсь, были ли при убийстве Гапона рабочие. Один мой приятель, Смирнов, встретил в Америке некоего интеллигента Краснова, который утверждал, что он участвовал в этом деле.

Рутенберг, несомненно, не знал о причастности Азефа. В марте 1906 г. Азеф был в Петрограде. И не случайно совпало это с убийством Гапона.

Далее я думаю, что здесь был замешан и Савинков. Однажды Гапон у меня дома рассказал, что, будучи в эмиграции, за границей, он в пылу спора назвал Савинкова сволочью. Савинков ответил: «Попомнишь меня!» — Летом 1917 г. я несколько раз бывал у Савинкова. Группа рабочих составила проект устройства рабочих поселков в окрестностях Петрограда, и мне приходилось по этому поводу хлопотать у Савинкова. Он производил на меня впечатление человека очень самолюбивого, решительного и смелого.

Гапона затравили. Распространяли о нем пасквили и клевету.

— Я покажу, что из себя представляю, — не раз говорил Гапон. — Они еще узнают, что я не грязная личность. И как был честным человеком, честным и останусь.

Слушая эти речи, мы не знали, что он затевает: писать в газету или прибегнуть к террору.

Случайно я узнал, что он решил избрать второй путь. Однажды ко мне пришел мой приятель, рабочий Андрих, Владимир Антонович, и сказал, что Гапон зовет его в боевую группу, которую начал составлять, задумав убить Рачковского, Витте и др.

— Ничего из этого не выйдет. Террор вызовет ответный террор, — сказал я.

Андрих послушался меня и не вошел в боевую группу.

Гапон о своем намерении рассказал Рутенбергу, этот последний Азефу, а от Азефа узнал и Рачковский.

Смерть Гапона была принесена в жертву для Азефа.

Я подозревал и слышал со стороны, что Гапон будто получал деньги в охранном отделении. Однако если бы это было верно, я бы что-нибудь заметил. В действительности же Гапон очень нуждался, и я не раз, совершая преступление, без разрешения поддерживал из средств нашей организации Гапона.

+ + +

От редакции «Красной летописи».

Мы печатаем воспоминания одного из виднейших организаторов январского движения, Алексея Егоровича Карелина, любезно согласившегося поделиться с редакцией своими воспоминаниями.

Воспоминания А. Е. Карелина записаны с его слов с буквальной точностью.

1922 год.

Источник: «Красная летопись», Петроград, 1922 год,  № 1.

Примечания ХРОНОСа об авторе: А. Е. Карелин - рабочий, активист "Собрания русских фабрично-заводских рабочих Санкт-Петербурга", в котором исполнял должность казначея.

Далее читайте:

Гапон Георгий Аполлонович (биографические материалы).

Гапон Георгий. История моей жизни. «Книга», Москва, 1990. (Вы можете стаже скачать файл в формате .FB2 для электронных книг - gapon-georgij_gapon.zip).

С.А. Ан-ский. Мое знакомство с Г. Гапоном. С. А. Ан-ский (Семен Акимович Раппопорт). Собрание сочинений. Книгоиздательское Товарищество "Просвещение". С.-Петербург, 1911-1913, том 5. Из заграничных встреч.

Рутенберг П.М. Убийство Гапона. Ленинград. 1925.

Чернов В.М. Личные воспоминания о Г.Гапоне.

Б.Савинков. Воспоминания террориста. Издательство "Пролетарий", Харьков. 1928 г. Часть II Глава I. Покушение на Дубасова и Дурново. XI. (О Гапоне).

Спиридович А. И. «Революционное движение в России». Выпуск 1-й, «Российская Социал-Демократическая Рабочая Партия». С.-Петербург. 1914 г. Типография Штаба Отдельного Корпуса Жандармов. V. 1905 год. Гапоновское движение и его последствия. Третий партийный съезд. Конференция меньшевиков.

Маклаков В.А. Из воспоминаний. Издательство имени Чехова. Нью-Йорк 1954.  Глава двенадцатая.

Герасимов А.В. На лезвии с террористами. Воспоминания руководителей охранных отделений Вступ. статья, подгот. текста и коммент. З.И. Перегудовой. Т. 2. - М.: Новое литературное обозрение, 2004. Глава 4. Герой «Красного воскресенья».

Э. Хлысталов Правда о священнике Гапоне "Слово"№ 4' 2002

Ф. Лурье Гапон и Зубатов.

Петиция рабочих и жителей Петербурга для подачи царю Николаю II, 9 января 1905 г.

Революция в России 1905 - 1907 (хронологическая таблица).

Персоналии:

Кто делал две революции 1917 года (биографический указатель).

Царские жандармы (сотрудники III отделения и Департамента полиции).

+ + +

Дейч Лев Григорьевич (1855-1941), меньшевик, организатор II съезда РСДРП, в 1917 примкнул к большевикам.

Зубатов Сергей Васильевич (1864 - 1917), жандармский полковник.

Раппопорт Шлиом Аронович (1863-1920), член Учредительного Собрания:  Могилёвский № 1 Совет крестьянских депутатов и эсеры.

Рутенберг Пинхас Моисеевич (1878-1942), революционер, сионистский деятель.

Савинков Борис Викторович (1879–1925), один из лидеров партии эсеров, литератор.

Трегубов Иван Михайлович (?-?), толстовец, учитель Г.Гапона в полтавском духовном училище.

Чернов Виктор Михайлович (1873-1952), лидер партии эсеров.

ХРОНОС: ВСЕМИРНАЯ ИСТОРИЯ В ИНТЕРНЕТЕ

ХРОНОС существует с 20 января 2000 года,

Редактор Вячеслав Румянцев

При цитировании давайте ссылку на ХРОНОС