Гиренок Федор Иванович

 Автор

УСКОЛЬЗАЮЩЕЕ БЫТИЕ

XPOHOC

НОВОСТИ ДОМЕНА

ГОСТЕВАЯ КНИГА

СТАТЬИ НА ИСТОРИЧЕСКИЕ ТЕМЫ

БИОГРАФИЧЕСКИЙ УКАЗАТЕЛЬ

ИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИ

ГЕНЕАЛОГИЧЕСКИЕ ТАБЛИЦЫ

БИБЛИОТЕКА ХРОНОСА

ПРЕДМЕТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ

ИСТОРИЧЕСКИЕ ОРГАНИЗАЦИИ

КАРТА САЙТА

4. В погоне за ускользающей сущностью

История, как правило, сама ничего не делает. Она никуда не спешит, ни к чему не стремится. У нее нет ин- тересов. Интересы есть у людей. Преследуя свои интересы, люди создают вещи, к которым они в общем-то не стремились. Например, никто не стремился к тому, чтобы автомобиль заменил лошадь. Тем не менее эта замена произошла.

Объясняя случившееся замещение, мы ссылаемся на технический прогресс, который происходит вне зависимости от того, заинтересованы мы в нем или не заинтересованы. Если в наших квартирах появились телефоны, то не потому, что мы перестали ходить друг к другу в гости (в гости мы перестанем ходить попозже, с телефонами), а потому, что в 1876 году Д.Белл соединил две катушки, надел их на магнит и, встроив мембрану, догадался пропустить ток. А дальше началась эра практического приложения этого (как, впрочем, и других) изобретения.

Для того, чтобы произвести стакан молока, нам нужно сжечь сегодня полстакана дизельного топлива. Это тоже не очень радостный, но прогресс. В результате прогресса количество жертв автомобильных катастроф стало сопоставимо с жертвами стихийных бедствий. Однако прогресс нельзя рассматривать по частям. В него нужно верить в целом. Мы не верим в загробный мир, но мы верим, что прогресс приведет нас к земному раю. Правда, прогресс бесконечен и земной рай находится в конце этой бесконечности. Но наша задача состоит в том, чтобы конечными шагами приближать к себе бесконечность. И если на этом пути случаются жертвы, то входные билеты в технический рай сдавать не надо. Бесконечный прогресс придает смысл нашей жизни. Этот смысл состоит в погоне за ускользающей сущностью.

* * *

Между тем, что люди делают, и тем, что они понимают сделанным, существует какая-то соразмерность. Например, с изобретением машины люди поняли, что мир - это не более чем явление.

Для того, чтобы увидеть мир как явление, нужно поместить себя рядом с сущностью. Но для того, чтобы ее узнать, нужно знать как она выглядит. Для того, чтобы она выглянула из бытия, его (бытие) необходимо подвергнуть испытанию, т.е. преднамеренным приложением каких-то сил и действий заставить его повторить одну и ту же связь. Сущность выдает себя действиями, подобными машине. Вот в этом предположении и уподоблении мы ее и узнаем. Вокруг машиноподобных связей и действий складывается наша цивилизация.

Все то, что мы видим изнутри машинной цивилизации, теперь уже вопрошает нас о нецивилизованной среде. Чудес больше нет, их исключает каузальность мира. Но одновременность существования не каузальна. Она не явлена машиноподобными действиями. У этого факта есть свои следствия. Например, в неявленном мире удвоение труда не удваивает продукта. Если земля заселена, а среда жизни людей не меняется, то качество жизни людей зависит уже не от количества рабочих мест. Люди рождаются. Растет их численность. А это значит, что растет не только число рук, но и количество желудков. Новым желудкам нужно столько же пищи, сколько и прежним, но их руки производят меньше. Производить больше среда мешает. А среда - это одномоментная скоординированность связей. Изменение природной среды, создание второй природы снимает эту проблему. Вернее, оно придает ей новый смысл. Есте- ственные проблемы решаются искусственными средствами. В результате появляются машины. У машины нет желудка, однако ее тоже нужно кормить, только не хлебом, а углем и металлами, нефтью и газом. С возвышением машины возвышаются и потребности человека. Но машина держится искусственным порядком вещей. Искусственное проблематизирует понятие среды, прерывает осуществление того, что в ней предоставлено самому себе, а не человеку. Нами порванные органические связи возвращаются к нам же в образе "экологии". Экология соразмерна жизни человека в ситуации порванных связей бытия и замещающего бытия действия машинной цивилизации.

Сумеем ли мы восстановить эти связи или они сами возродят свою упорядоченную целостность - ответ на этот вопрос формулируется сегодня в терминах утопического сознания. В иных исторических ситуациях люди извлекали опыт и понимали мир соразмерно с тем, что они умели делать с собой. Например, если в лесу мы когда-то видели лешего, то не потому, что мы были глупы, и не потому, что он действительно суще- ствовал. По лесу лешие не бродят так, как бродят в нем медведи. Но наши предки его знали, потому что содер- жанием их действий еще допускалось существование предметов, предоставленных самим себе. Эти предметы входили в состав среды человеческой жизни, т.е. в состав одного с ними целого, хотя источником их было какое-то другое (несоизмеримое с человеком) целое. Люди понимали это, и разными словами, образами и знаками предупреждали себя о том, что неведомое целое может водить нас за нос, подставляя нам видимость и кажимость. А мы их принимаем за реальность, что само по себе уже опасно.

Явления самим себе не представлены. Они вне нас, но их сущности выявлены и они у нас в руках. Внутри явлений русалкам не спрятаться. Знающим сущность они уже не угрожают. Явления мы можем менять и перестраивать, не опасаясь суда. В горизонте этих возможностей и возникает искусственное. Ведь искусственное - это как раз и есть все то, что мы, размещая себя в мире, успели в нем изменить до полного выявления истины. Выявляя сущность мира, мы высматриваем, чтобы в нем еще изменить и с пользой для себя перестроить. Но мир бесконечен, а наши действия в нем конечны. И нет у нас полного знания всех обстоятельств дела, всей цепочки причин и следствий: мы не можем в основание своих действий положить продукты понимания бесконечно мощного ума. Полного понимания нет, а действовать надо, несмотря на то, что нет ничего такого, на что бы мы могли своим действием опереться. Мы ведь выбираем свое существование, не ожидая, когда прояснятся все его основания. Горизонтностью нашего бытия отменяется последняя и решающая встреча с истиной. И хотя несостоявшиеся встречи существуют, они (как и истина) всегда существуют чуть впереди, за горизонтом, который столь же показывает, сколь и скрывает. Перебором сущностей испытывается наша судьба.

Когда красавица Пандора, испытывая судьбу, открыла сосуд, который открывать никак нельзя, она стала свободной. Но беды и несчастия, хранившиеся в этом сосуде, разлетелись по всему миру. Захлопнув крышку, Пандора оставила людям нужду, а вместе с ней осталась и надежда на то, что когда-нибудь им удастся собрать все свои беды и спрятать их в каком-нибудь надежном месте.

Создавая технику (а не создавать ее мы не можем), люди открыли сосуд Пандоры. В этом сосуде не было ничего интересного. В нем хранились "тяжелые" элементы биосферы. Биосфера ориентирована в сторону легких химических элементов, а техника - в сторону тяжелых химических элементов. Избыток этих элементов был спрятан в подвалах биосферы. Когда атомы железа (свинца, ртути и т.д.) разлетелись по биосфере, люди стали говорить о загрязнении окружающей среды и безотходных технологиях. Представленные самим себе вещи оказались поставленными на постав.

Если в мире еще существуют бедные и люди умирают от голода, то ответственность за это несут социаль- ные системы и политики. Но кто отвечает за то, что в атмосфере появились окислы серы? Кислотные дожди - это, к сожалению, не продукт социальных отношений. На них нет ни рынка, ни спроса, ни предложений.

Уничтожение плодородного слоя земли (например, российского чернозема) обусловлено не метаморфозами "деньги- товар-деньги". Плуг и трактор - элементы цивилизации, а не социальной системы. Для того, чтобы изменить цивилизацию, нужны не революции, а изобретения. Например, нужна сверхпроводимость при комнатной температуре. Это изобретение могло бы породить цивилизацию, которая не знает ни колеса, ни пробок.

В погоне за ускользающей сущностью мы не останавливаемся перед тем, что изменить нельзя и нельзя переделать. Вещи предоставлены самим себе, если они являются частями целого, к истокам которого наша воля не принадлежит. Внутри волевого целого (а мы живем в искусственном мире) существуют связи, возникающие по законам какого-то другого целого. Эти связи выбирать нельзя. Они естественны. Нами не выбранные связи - это и есть все то, что мы изменить не можем. Только эта невозможность не подвешенна к нашему сознанию. Она нашим сознанием не держится. В его содержании (скажем так) нет "русалок", которые бы сообщили нам эту невозможность. Другими словами, мы что-то изменить не можем, но меняем, ибо не знаем о том, что не можем. Нет сознания. Вернее, оно у нас есть, но вовлечено в погоню за ускользающей сущностью мира, занято выявлением истины мира и изменением его явлений. Не знаем не потому, что что-то вообще знать не можем, а потому, что выбрали существование, с которым что-то забываем, превращая память в модус нашего выбирающего бытия. Ведь память - это не только то, что мы помним, но и условие того, чтобы мы что-то забыли. Например, люди забыли, что они свободны не потому, что выбирают, а выбирают потому, что свободны. Предвыборная свобода возможна только в мире, сущность которого ускользает от нас в недоговоренности бытия. Забывая об этом, мы попадаем в ситуацию сказочного персонажа, перед которым много дорог, но каждая из них ведет к небытию.

Свобода - это необходимость договаривания бытия человеком под знаком ускользающей истины. Дорога истины ведет не к раю и выгоде. Свет истины выводит нас из тьмы небытия. При этом свете мы видим нечто, а не ничто. Но не потому, что оно есть. Например, мы видим звезды не потому, что они существуют (хотя они существуют), и не потому, что у нас есть глаза (хотя они у нас имеются), а потому, что был синтез человеческого в человеке и была истина, которую люди когда-то увидели и этим видением изменили свое бытие, собрали его под знаком истины. Дело не в том, что до этого у них не было жизни. Она была, но была другой, и звезд они не видели. Истина не предмет. Ускользая, она оставляет нам явления и предметы (в том числе и звезды), на которые мы смотрим сегодня с недоумением. Можем ли мы пройти бесконечность, т.е. выйти "из", чтобы прийти "в", если источник света у нас за спиной, а перед нами предметы-явления, которые подсовывает наше выгадывающее мышление. Этими явлениями оно затемняет недоговоренность бытия, т.е. бытия, чтобы уйти из небытия. В погоне за истиной мы усматриваем не истину, которая ослепляет. В этой погоне мы высматриваем сущности, которые можно использовать с выгодой, но по своему усмотрению, т.е. своевольно. Сво- евольным бытием люди расщепляют этот мир на сущность и явление, на полезное и бесполезное. Последова- тельное движение к истине превращается этими дуальностями в движение от того, что выгодно, к тому, что еще выгоднее, от менее полезного к более полезному.

Этим движением мистифицируются условия существования человека. Например, сегодня мы можем вос- произвести свою сущность, если воспроизведем условия существования нами сделанных предметов, т.е. предметов, связанных друг с другом связями замещения. Если техника является условием замещения сил человека силами природы, а проблемы экологии - цена, которую мы платим за свое техническое возвышение, то решение экологических проблем возможно лишь в сфере замещения и вне этой сферы немыслимо. Мы можем, в крайнем случае, отказаться от охоты на бабочек, но мы не можем отказаться от самих себя, ибо сами мы возникаем лишь после "замещения". Для того, чтобы в нас появилось что-то человеческое, нам нужен уже не только покоренный Енисей, но и покоренный космос. Цивилизованный человек существует замещенными содержаниями. Но у этого существования нет мудрости, оно не знает где нужно остановиться.

Иными словами, выгоду выгадывающее бытие появляется дважды: один раз как условие нашего существования, а другой раз - как содержание. И в этом круге мы кружим, представленные логике замещенных содержаний и воле случая. Различие между произвольностью и непроизвольностью действия становится фундаментальным онтологическим положением. Например, действия попугая непроизвольны. Он говорит, и в этом непроизвольном говорении он свободен. То есть круг разорван, и непреднамеренным устройством тела попугай воспроизводит нечто бесконечно превосходящее его конечные возможности. Понимая и выгадывая, он перестал бы говорить, а бабочка, координируя движение своих крыльев, не смогла бы летать. Тем не менее ба- бочки летают, а попугаи говорят. Срабатывает непроизвольная мудрость тела, то, что нельзя сделать. Ведь бабочка - это не бумажный змей. В первом случае мы видим конечный результат бесконечных связей и превращений, во втором - конечный результат конечных связей. Технически мир воспроизводится как явление, непроизвольно - как индивид. В погоне за ускользающей сущностью мы переходим от понимания индивидности к рационально рассчитанному (исчисленному) явлению. Однако бесконечность связей остается технически неопределенной. Эта неопределенность делает наш мир пол- ностью определенным.

Оглавление

Перепечатывается с сайта

http://www.philosophy.ru 

БИБЛИОТЕКА ХРОНОСА

© Гиренок Федор Иванович, 2002 г.

редактор Вячеслав Румянцев 15.02.2003