Виндельбанд, Вильгельм

1848-1915

БИОГРАФИЧЕСКИЙ УКАЗАТЕЛЬ

XPOHOC

ВВЕДЕНИЕ В ПРОЕКТ

ФОРУМ ХРОНОСА

НОВОСТИ ХРОНОСА

БИБЛИОТЕКА ХРОНОСА

ИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИ

БИОГРАФИЧЕСКИЙ УКАЗАТЕЛЬ

ПРЕДМЕТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ

ГЕНЕАЛОГИЧЕСКИЕ ТАБЛИЦЫ

СТРАНЫ И ГОСУДАРСТВА

ЭТНОНИМЫ

РЕЛИГИИ МИРА

СТАТЬИ НА ИСТОРИЧЕСКИЕ ТЕМЫ

МЕТОДИКА ПРЕПОДАВАНИЯ

КАРТА САЙТА

АВТОРЫ ХРОНОСА

Родственные проекты:

РУМЯНЦЕВСКИЙ МУЗЕЙ

ДОКУМЕНТЫ XX ВЕКА

ИСТОРИЧЕСКАЯ ГЕОГРАФИЯ

ПРАВИТЕЛИ МИРА

ВОЙНА 1812 ГОДА

ПЕРВАЯ МИРОВАЯ

СЛАВЯНСТВО

ЭТНОЦИКЛОПЕДИЯ

АПСУАРА

РУССКОЕ ПОЛЕ

Вильгельм Виндельбанд

Вильгельм Виндельбанд — историк философии

Вильгельм Виндельбанд (1848 — 1915) по праву принадлежит к числу классиков историко-философской науки. Его труды по истории философии по сей день сохраняют свою ценность, причем не столько благодаря содержащемуся в них историческому материалу (за прошедшие сто лет наши представления о философии прошлого существенно расширились и уточнились), сколько в силу оригинальности и продуктивности сформулированных мыслителем методологических принципов историко-философского познания.

С именем В. Виндельбанда традиционно связывается возникновение баденской (фрейбургской, или юго-западной) школы неокантианства. Действительно, понять Виндельбанда — историка философии можно лишь обратившись к философии неокантианства в целом и к его баденской версии в частности. Провозглашенный Отто Либманом в 1865 году лозунг «Назад к Канту» ознаменовал собой начало мощного течения в западноевропейской (в первую очередь немецкой) философии, связанного с попыткой выхода из тупика, в который зашла традиция классического философствования, ориентированная на Шеллинга и Гегеля, выхода, предполагавшего философское осмысление опыта бурного развития науки в первой половине XIX века. Для решения подобной задачи вполне естественным представлялось обращение к Канту — с одной стороны, наиболее «научно ориентированному» из всех представителей немецкой классической философии, а с другой — мыслителю, чей глубокий философский опыт оказался далеко не полностью усвоенным последующей немецкой философией.

Говорить о неокантианстве как о некоей единой философской школе едва ли можно. Логичнее говорить скорее о ряде течений, объединяемых стремлением к теоретическому обоснованию методологии научного познания, осуществляемому через обращение к Канту, философия которого здесь, в свою очередь, подвергалась существенному переосмыслению. Подобным определением, без сомнения, нельзя исчерпать всей полноты проблем, рассматривавшихся неокантианцами: их круг слишком широк — от попыток философского осмысления современной физиологии до «этического социализма».

Но, тем не менее, главным вектором развития неокантианства стали именно поиски, направленные на трансцендентальное обоснование философии как логики чистого познания.

Эта характеристика в первую очередь приложима к творчеству представителей марбургской ветви неокантианства Г. Когена и П. Наторпа и их последователей, ориентированных на поиски «логических основ точных наук». Для баденской же школы характерно обращение к сфере культуры и обоснование условий и возможностей исторического познания.

Свое название баденская школа получает от немецкой земли, на территории которой в основном протекала деятельность двух ее ведущих представителей — Вильгельма Виндельбанда и его преемника Генриха Риккерта, хотя в случае с Виндельбандом такое «географическое» определение более чем условно: ему довелось преподавать и в Цюрихе и в Страсбурге, где в 1894 году он даже занял пост ректора университета. Но все эти внешние детали никак не влияют на действительное внутреннее единство взглядов мыслителей, объединенных рамками баденской школы, чьи наиболее значительные достижения связаны с попытками обоснования человеческой культуры.

Сегодня, по прошествии целого столетия, мысли, высказанные Виндельбандом, не могут не привлекать нашего внимания. Причиной этому — происходящий сейчас нелегкий процесс переосмысления опыта многолетнего господства марксистской методологии исторического познания, по отношению к которой взгляды баденцев являются решительной альтернативой. С точки зрения марксизма история суть естественно-исторический процесс, это поле действия законов, доступных познаванию, подобно законам естественнонаучным. Марксизм исходит из идеи единства всемирно-исторического процесса, разворачивающегося, несмотря на волю отдельных индивидов, в соответствии с объективными, непреодолимыми законами, познание которых и лежит в основании исторической науки.

Это касается всех форм исторического познания, истории философии в том числе: историко-философский процесс внутренне закономерен, на различных его стадиях воспроизводятся определенные «типы» философских учений, на протяжении столетий ведут борьбу «две линии» и периодически уступают друг другу место «два метода». Не желая упрощать марксистское понимание историко-философского процесса, нельзя не отметить проблемы, возникающие при попытках применения марксистской методологии к историко-философскому познанию. Стремление усмотреть в историко-философском факте в первую очередь всеобщее и закономерное, как правило, приводит к утрате его индивидуальной специфики: ведь любое философское учение является выражением личностного мировосприятия его творца, и именно индивидуальные, а не родовые свойства определяют его своеобразие. Рассортировав философов по «лагерям» и «линиям», объединяющим Демокрита с Бюхнером и Платона с Гегелем, остается убрать из истории философии и их имена, устранив из нее индивидуально-несущественное и очистив историческую логику от лишних случайностей.

Пожалуй, трудно согласиться с утверждениями, бытовавшими в советской историографии, что баденская версия неокантианства возникла как сознательная альтернатива материалистическому пониманию истории: она, бесспорно, имела собственные, внутренние основания. Но в то же время нельзя не признать, что в своих принципиальных моментах предложенная Виндельбандом теория исторического познания полностью противостоит марксизму.

Касаясь принципиальной для неокантианства проблемы соотношения «наук о природе» и «наук о духе», Виндельбанд пришел к выводу о τολί, что их различие определяется не предметом, а методом.

Целесообразнее говорить не о различии наук, а о различии методов, из которых один направлен на выявление общих законов, а другой — на описание индивидуальных явлений. Первый метод получает у него название номотетического, второй — идеографического. Один предмет может быть исследован при помощи обоих методов, хотя, конечно, в различных областях науки можно говорить об их большей или меньшей применимости. Так, в естествознании налицо бесспорное господство законополагающе-номотетического метода. Методу же, «описывающему особенное», — идеографическому в истории науки не везло, и причиной тому было идущее еще от греков убеждение в том, что истинное знание всегда аподейктично, ориентировано на всеобщее и необходимое. Но вся тайна исторического бытия, по мнению Виндельбанда, коренится именно в индивидуально-неповторимом, познанию которого может служить лишь идеографический метод. Нельзя не отметить важности этих идей для предложенной Виндельбандом трактовки истории философии, являющейся «продуктом весьма разнообразных отдельных актов мышления, мотивы которых, обусловливающие как постановку вопросов, так и характер попыток к их решению, бывают различны» 1. Здесь необходимо сразу оговориться: из того, что философ сознавал всю индивидуальную неповторимость отдельных философских учений, отнюдь не следует, что им отрицалось какое-либо единство историко-философского процесса и его труды по истории философии демонстрируют безраздельное господство «идеографической» стихии. Речь идет лишь о том, что открытие специфики исторического познавания позволило Виндель банду избежать абстрактного схематизма в своих вполне систематических историко-философских трудах, принесших ему всемирную славу.

Виндельбанд действительно прославился именно своими трудами по истории философии. Это его «История древней философии», предлагаемая сегодня читателю, «История новой философии» в двух томах и, наконец, написанная в форме «истории проблем» (то есть достаточно «номотетично»). «История философии», к тексту которой имеет смысл обратиться, чтобы составить ясное представление о взглядах Виндельбакда — историка философии.

Понятно, сколь многое в позиции историка философии зависит от его понимания самой философии. В своей попытке дать определение философии Виндельбанд отчетливо сознает всю сложность подобной задачи. Опыт обращения к истории понятия «философия» приводит его к выводу о том, что «нельзя думать, что путем исторического сравнения удастся вывести общее понятие ее» 2, и все попытки подобного рода приводили в лучшем случае к явно односторонним определениям. Заметим, что Виндельбанд-философ имел собственное понимание философии как всеобщей науки о ценностях, но как историк философии он прекрасно сознает принципиальную неприложимость этого определения ко всему богатству явлений культуры, объединявшихся в истории под именемфилософии. Виндельбанд показывает, что, оставаясь честным перед лицом всего предшествующего философского опыта, невозможно дать всеобщего определения философии ни через указание на ее научность (или, напротив, не-научность), ни через специфику ее метода, ни через своеобразие ее предмета, ни через отношение к другим областям культуры,  ни через ее положение в обществе и социальное значение. Поэтому он и считает возможным указать лишь на современное ему понимание философии как научного разъяснения общих вопросов миропознания и жизнепонимания, подчеркивая всю условность и неполноту такого определения.

Чем же оказывается история философии перед бесконечным разнообразием задач, целей и содержания отдельных учений? По мнению Виндельбанда, «анекдотический интерес» не может служить ядром истории философии как научной дисциплины и в ней может быть найден пункт, позволяющий установить некое внутреннее единство. История философии сталкивается со сложнейшей проблемой, вызванной отсутствием единого предмета у отдельных «философий», в результате чего она не может быть историей прогресса в постижении этого предмета. Наоборот, «в области философии разработка последователями достигнутых уже результатов представляет исключение, и каждая крупная философская система принимается за решение интересующей ее задачи ab ovo, как будто иных систем совсем и не существовало» 3. И все же, несмотря на все различия целей и понимания предмета философии, в ее истории мы всегда обнаруживаем один результат: философия всегда «давала сознательное выражение деятельности человеческого разума, преобразуя ее продукты из первоначальной формы взглядов, чувств и стремлений в форму понятий» 4. Этот вывод позволяет ученому установить реальное единство философии при сохранении неповторимого своеобразия ее индивидуальных форм. Тем самым дается основание и для определения истории философии: «История философии есть процесс разработки европейскими народами и выражения в научных понятиях их мировоззрения и отношения к жизни» 5. Нельзя не обратить внимания на ограничение истории философии лишь европейским миром и на то, что, несмотря на собственные рассуждения относительно корректности наделения философии атрибутом научности, Виндельбанд все же, оставаясь верным собственному пониманию философии, считает ее выраженной именно в научных понятиях. Вернемся, однако, к дальнейшему ходу мыслей ученого.

Хотя философия в ее истории и демонстрирует общность конечных результатов, сами результаты оказываются следствием весьма разнообразных мотивов, обусловивших как постановку вопросов, так и способы их рассмотрения. Это приводит, по мысли Виндельбанда, к необходимости рассмотрения «прагматического фактора», состоящего в том, что условия человеческого бытия из эпохи в эпоху воспроизводят «вечные и неизменные загадки человеческого духа». Это часто оборачивается тем, что попытки осмысления одних и тех же проблем порождают сходные ответы, что и может дать основания усмотреть в них некие устойчивые «типы»; понять же их действительное своеобразие можно лишь принимая во внимание «внутреннюю необходимость мышления и логику вещей» 6.

Еще более важным для истории философии, по мысли Виндельбанда, оказывается культурно-исторический фактор. Именно его действием объясняется отсутствие линейности и железной логичности в историко-философском процессе. Философ не согласен с Гегелем, усматривавшим лишь «относительную истину» в учениях, не укладывающихся в намеченную им историко-философскую магистраль.

Именно вмешательство внетеоретических мотивов, коренящихся в социальной, религиозной или художественной сфере, может объяснить появление, на первый взгляд, необусловленных внутренней философской эволюцией проблем и учений.

Не менее важным для историко-философского познания оказывается и индивидуальный фактор. В полном соответствии со своим пониманием мира истории Виндельбанд пишет: «история философии подтверждает, что история есть царство индивидуальностей, неповторяющихся и обособленных единиц» 7. Именно то, что философские системы могут быть поняты исключительно в связи с личностью своего создателя и являются плодом исключительно индивидуального

творчества, делает их в чем-то подобными произведениям искусства. Этим же объясняется и огромный, в сравнении с другими науками, элемент произвольности в философских построениях, а иногда и их полная бессмысленность. «В истории философии, — пишет Виндельбанд, — удивительно именно то, что из этой подавляющей массы индивидуальных и коллективных заблуждений в целом выделилась все-таки схема общепризнанных форм миропознания и жизнепонимания, представляющая научный результат истории философии» 8.

Указанные особенности истории философии определяют три основные задачи, стоящие перед историко-философским исследованием: «1) точно установить все данные, которые могут быть получены о жизни, интеллектуальном развитии и учениях философов из находящихся в нашем распоряжении источников; 2) из этого материала восстановить генетический процесс в такой степени, чтобы для каждого философа была установлена зависимость его учений, как от воззрений его предшественников, так и от господствующих идей данного времени, его собственной натуры и его образования; 3) оценить, какое значение имеют по отношению к общему результату истории философии изученные и разъясненные таким образом учения» 9. Сформулированные здесь задачи Виндельбанд успешно решал во всех своих историко-философских трудах, в том числе и в предлагаемой вниманию читателя «Истории древней философии».

В небольшом предисловии не имеет смысла пересказывать содержание книги, с которым читатель может ознакомиться сам. Поэтому здесь можно ограничиться лишь некоторыми замечаниями.

Первое — об отношении Виндельбанда к античной философии. Философ был глубоко убежден в том, что для понимания интеллектуального бытия современного ему европейского мира самым важным является опыт древнегреческой философии. Сделанное греками он считал стоящим больше всего, что было предложено во все последующие столетия (за исключением кантовской философии — делает он вполне объяснимую оговорку). С учетом методологических установок Виндельбанда интересно подчеркиваемое им типическое свойство античного мышления, заставляющее нас обращаться к опыту древней философии. Все это свидетельствует о глубокой закономерности интереса ученого к античной философии.

Второе — об интерпретации античной философии, предложенной Виндельбандом. На ней лежит явственный отпечаток его собственного философского credo. Здесь сказывается его убежденность в «научности» философии, что отражается в некоторой рационализации исследуемого материала, особенно это справедливо в отношении его изложения взглядов досократиков. Виндельбанд очень высоко ценил и прекрасно знал Платона, которому даже посвятил специальную работу, Но и в интерпретации его взглядов у него можно встретить утверждения, способные вызвать у читателя, знакомого с опытом отечественного платоноведения, некоторое недоумение. Так, это касается его утверждения о том, что идеи у Платона — это гипостазированные родовые понятия (мысль, весьма распространенная среди немецких исследователей того времени). Все это, однако, не дает ни малейшего повода в чем-либо упрекнуть автора.

В полном соответствии с мыслями Виндельбанда можно сказать: историко-философские, как и любые другие философские сочинения, несут на себе неизгладимую печать личности своего творца, и предлагаемая работа интересна именно этим, в связи с чем уместно сделать еще одно замечание. Оно касается научной ценности предлагаемой работы. Естественно, книга Виндельбанда не является последним словом историко-философского антиковедения, хотя для своего времени ее выход стал важным научным событием. В послесловии к этой работе Виндельбанд пишет, что он мог бы отказаться от своего замысла, знай он о готовящемся к выходу в свет «Очерке истории греческой философии» Целлера. Здесь ученый, пожалуй, проявляет излишнюю скромность. Конечно, вклад Виндельбанда в историю античной философии несравним со сделанным автором «Философии греков», и все же сравнение «Очерка» Целлера с «Историей древней философии» Виндельбанда оказывается явно в пользу последнего. Высокий уровень философской культуры делает работу Виндельбанда интересной и для специалиста, способного с пониманием отнестись к тому, что в этом сочинении явно устарело. Начинающему же читателю книга наверняка сослужит добрую службу — ведь свое знакомство с античной философией он начнет благодаря выдающемуся мыслителю, оставившему яркий след в истории европейской философии.

А. Тихолаз

Цитируется по изд.: Виндельбанд В. История древней философии. Киев, 1995, с. 5-11.

Примечания

1. Виндельбанд В. История философии. — СПб., 1898. — С. 9.

2. Там же. — С.З.

3. Там же. — С.8.

4. Там же.

5. Там же.

6. Там же. —С. 10.

7. Там же. — С.12.

8. Там же. — С.13.

9. Там же.

Вернуться на главную страницу Виндельбанда

ХРОНОС: ВСЕМИРНАЯ ИСТОРИЯ В ИНТЕРНЕТЕ

ХРОНОС существует с 20 января 2000 года,

Редактор Вячеслав Румянцев

При цитировании давайте ссылку на ХРОНОС