|
|
|
Меньшиков Михаил Осипович |
1859-1918 |
БИОГРАФИЧЕСКИЙ УКАЗАТЕЛЬ |
XPOHOCВВЕДЕНИЕ В ПРОЕКТФОРУМ ХРОНОСАНОВОСТИ ХРОНОСАБИБЛИОТЕКА ХРОНОСАИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИБИОГРАФИЧЕСКИЙ УКАЗАТЕЛЬПРЕДМЕТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬГЕНЕАЛОГИЧЕСКИЕ ТАБЛИЦЫСТРАНЫ И ГОСУДАРСТВАЭТНОНИМЫРЕЛИГИИ МИРАСТАТЬИ НА ИСТОРИЧЕСКИЕ ТЕМЫМЕТОДИКА ПРЕПОДАВАНИЯКАРТА САЙТААВТОРЫ ХРОНОСАРодственные проекты:РУМЯНЦЕВСКИЙ МУЗЕЙДОКУМЕНТЫ XX ВЕКАИСТОРИЧЕСКАЯ ГЕОГРАФИЯПРАВИТЕЛИ МИРАВОЙНА 1812 ГОДАПЕРВАЯ МИРОВАЯСЛАВЯНСТВОЭТНОЦИКЛОПЕДИЯАПСУАРАРУССКОЕ ПОЛЕ |
Михаил Осипович Меньшиков
Призывал к самосохранению русской нацииМеньшиков Михаил Осипович (23.09.1859—19.09. 1918), мыслитель, публицист и общественный деятель, ведущий сотрудник газеты «Новое время». В своих трудах призывал русских людей к самосохранению русской нации, к отстаиванию хозяйских прав русских на своих территориях. «Мы, русские, — писал он, — долго спали, убаюканные своим могуществом и славой, — но вот ударил один гром небесный за другим, и мы проснулись и увидели себя в осаде — и извне, и изнутри. Мы видим многочисленные колонии евреев и других инородцев, постепенно захватывающих не только равноправие с нами, но и господство над нами, причем наградой за подчинение наше служит их презрение и злоба против всего русского». Меньшиков, как и мн. др. выдающиеся представители русского патриотического движения, не был против культурного самоопределения народов России на их исторических территориях, но решительно выступал против захвата представителями этих народов хозяйских прав на этнических русских территориях. Он высказывал общую для многих русских патриотов позицию самосохранения нации — «долой пришельцев». «Если они хотят оставаться евреями, поляками, латышами и т. д. на нашем народном теле, то долой их, и чем скорее, тем лучше… Допуская иноплеменников как иностранцев… мы вовсе не хотим быть подстилкою для целого рода маленьких национальностей, желающих на нашем теле размножаться и захватывать над нами власть. Мы не хотим чужого, но наша — Русская — земля должна быть нашей». По справедливому мнению Меньшикова, Россия со времен Петра I глубоко завязла на Западе своим просвещенным сословием. Для этого сословия все западное кажется более значительным, чем свое. «Мы, — пишет Меньшиков, — глаз не сводим с Запада, мы им заворожены, нам хочется жить именно так и ничуть не хуже, чем живут “порядочные” люди в Европе. Под страхом самого искреннего, острого страдания, под гнетом чувствуемой неотложности нам нужно обставить себя той же роскошью, какая доступна западному обществу. Мы должны носить то же платье, сидеть на той же мебели, есть те же блюда, пить те же вина, видеть те же зрелища, что видят европейцы». Чтобы удовлетворить свои возросшие потребности, образованный слой предъявляет к русскому народу все большие требования. Интеллигенция и дворянство не хотят понять, что высокий уровень потребления на Западе связан с эксплуатацией им значительной части остального мира. Как бы русские люди ни работали, они не смогут достичь уровня дохода, который на Западе получают путем перекачки в свою пользу неоплаченных ресурсов и труда др. стран. Пусть дворянские имения дают втрое больший доход, дворяне все равно кричат о разорении, потому что их потребности возросли вшестеро. Чиновники получают тоже жалованье в три раза больше, но все равно оно не может обеспечить им европейского уровня потребления. Образованный слой требует от народа крайнего напряжения, чтобы обеспечить себе европейский уровень потребления, и, когда это не получается, возмущается косностью и отсталостью русского народа. Меньшиков отмечает неравноправный обмен, который западные страны осуществляли с Россией. Цены на русские сырьевые товары, впрочем, как и на сырьевые товары др. стран, не принадлежавших к западной цивилизации, были сильно занижены, т. к. недоучитывали прибыли от производства конечного продукта. В результате значительная часть труда, производимого русским работником, уходила бесплатно за границу. Русский народ беднеет не потому, что мало работает, а потому, что работает слишком много и сверх сил, весь же избыток его работы идет на пользу европейских стран. «Энергия народная — вложенная в сырье, — как пар из дырявого котла теряется напрасно, и для собственной работы ее уже не хватает». Убит еврейскими большевиками на берегу оз. Валдай на глазах своих детей. О. Платонов
Меньшиков как литературный критикВ историю отечественной словесности Меньшиков вошел как яркий литературный критик и полемист, чьи работы отличаются нравственно-философской глубиной, острой наблюдательностью и независимостью суждений. Свои литературно-эстетические взгляды Меньшиков изложил в ряде статей, составивших сборник «Критические очерки», в котором он сформулировал свою нравственную позицию, во многом близкую этике Л. Толстого: «Гасить же зло злом, обиду — обидой, насилие — насилием же, это все равно, что огонь гасить огнем: происходит не уничтожение зла, а удваивание его, нагромождение обиды на обиду, мщения на мщение. Предлагается несравненно более тонкое и более могущественное средство — нравственная борьба со злом, противление любовью». Меньшиков солидарен с Толстым и в том, что «жизнь должна сделаться проще, внешность ее — беднее, внутреннее содержание — богаче. Человеку пора “опомниться, остановиться”, возвратиться к самому себе, духовный капитал, выбрасываемый теперь с такою расточительностью наружу, на развитие комфорта, должен оставаться дома и совершать необходимую великую внутреннюю работу, цивилизовать человеческую душу. В самом деле, душа человека, кажется, последний предмет забот современного общества». Для Меньшикова, как и для Толстого, настоящее искусство должно способствовать духовному и нравственному совершенствованию людей, оздоровлению жизни и общества. К этому же должна стремиться и литературная критика. В статье «Сбились с дороги», посвященной творчеству Л. Толстого, Меньшиков с горечью говорит о бессодержательности, праздности современной критической мысли, забывшей о том, что ее задача «довершить культуру русскую, довести национальность нашу до предела законченности поэтической, до красоты. А в красоте и истина, и добро, и все божественное, что нам доступно». В др. своей статье «Литературная хворь» Меньшиков, говоря о возникновении в к. XIX в. множества художественных и иных течений, отмечает: «Появились декаденты, символисты, мистики, порнографы, эстеты, маги, визионеры, пессимисты — множество мелких школок, несомненно психопатического характера… Общая черта всех этих болезненных оттенков — противоестественность, отрицание жизни, извращение природы». Вслед за Толстым Меньшиков видит главный порок декадентства в отсутствии
нравственно-религиозного сознания, искренней веры в Бога. Он считает декадентов
шарлатанами, которые «в течение очень долгого времени продолжают морочить
публику». «Если писатели-декаденты и футуристы, — заключает он, — впавшие в
бредовое состояние, имеют круг своих пламенных поклонников, то и наши
религиозные декаденты привлекают нездоровое любопытство довольно широких слоев,
особенно когда декадентство одушевлено экстазом животной чувственности». Размышляя о вреде обличительной литературы, Меньшиков, как Толстой и Достоевский, утверждает, что безнравственность и пошлость, которые изображаются в искусстве, лишь увеличивают безнравственность и пошлость в жизни: «Нужно величие других народов, их здоровье, красоту, мудрость, могущество — то совершенство жизни, одно созерцание которого составляет лекарство и движущий импульс. Только такая литература и содействует прогрессу, ибо только она есть литература открытий и откровений. Наша же больная и злобная обличительная литература есть не столько лечение, сколько сама болезнь». Меньшиков был убежден, что в подлинном искусстве объектом изображения должно
быть достойное: «Только великие поэты у нас это понимали: Духовное и культурное возрождение общества, по Меньшикову, невозможно вне нравственного начала, вне работы совести: «Мне кажется, руководящим принципом, этим Духом, носящимся над хаосом, служит нравственное начало новой жизни… Работа совести не должна останавливаться на разрушении зла; ее цель — созидание добра, осуществление нравственного идеала, иначе эта работа бесплодна. Для создания же добра необходимо брать только лучшее, только совершенное, что можно найти вокруг в неисчерпаемых материалах цивилизации, по примеру наших классиков, впитавших в себя только лучшее молоко своей матери России и только лучший воздух Запада». Вновь и вновь повторяет Меньшиков мысль о том, что в основе любой деятельности должна лежать работа совести, т. к. «только совесть указывает лучшее и совершенное, наиболее жизнеспособное и счастливое». В статье «Работа совести» критик пишет о том, что в художнике такой величины, как Толстой, кроме величайшего художественного дара и замечательного ума, есть нечто еще более значительное — это совесть его: «Она вся в нем поразительна, трудно встретить писателя более правдивого и нелицемерного. Талант есть благородное отношение к вещам, отношение правдивое, т. е. совестливое». Концепция «Работы совести» является доминирующей в эстетике Меньшикова, в его представлении о роли и назначении культуры, искусства, литературы и науки. Для того чтобы произошло духовное и нравственное возрождение России, необходимо, чтобы в любом человеке при любой его деятельности (особенно в художнике) должна происходить работа совести. Необходимо «заставлять ежеминутно спрашивать своего тайного судью — совесть: что я делаю? хорошо ли это? — закон этот обрек бы небытию целые области из числа благороднейших теперешних деятельностей — науки, искусства, литературы…». Совесть как духовное понятие представляет собой созидательную силу, которая способна противостоять нравственному хаосу и энтропии. Именно ею должны руководствоваться в жизни обыкновенный человек и всякий настоящий художник: «…Мы не только обязаны, но и можем устроить свою жизнь согласно с совестью, хотя бы вся масса человечества мчалась к пропасти — каждый в состоянии остановить себя. Себя остановить — вот высшая и притом возможная задача человека, единственно вполне возможная». С позиции «работы совести» подходит Меньшиков к рассмотрению гоголевского «Ревизора» в статье «Национальная комедия», статье по-своему уникальной и необычной по форме. В ней великий классик обращается к своим потомкам из «царства теней». В качестве эпиграфа к статье Меньшиков взял слова Гоголя: «“Ревизор” сыгран, и у меня на душе смутно, так странно. Я ожидал, я знал наперед, как пойдет дело, и при всем том чувство грустное и досадное облекло меня. Мое же сознание мне показалось противно, дико, и как будто не мое…» Меньшикову в своей статье удалось передать все «страхи и ужасы» великого
писателя, весь трагизм его жизненной творческой судьбы. По мнению критика,
Гоголь относился к своему писательскому поприщу как к служению, а «устройство»
окружающего мира он начинает с себя, с «самоустроения», к самому себе прилагая
этический принцип «работы совести». Никакие трудности жизни, в которой «все
неверно и непрочно», ни равнодушие, ни хула современников не смогли помешать
Гоголю исполнить то, к чему он был призван: «Дело в том, что остались ли мы сами
верны прекрасному до конца дней наших, умели ли возлюбить его так, чтобы не
смутиться ничем, вокруг нас происходящим и чтобы петь ему безустанно песнь и в
ту минуту, когда б валился мир и все земное разрушалось». Комедия «Ревизор» интересует Меньшикова с позиции восприятия ее читателями. И он приходит к выводу, что комедию воспринимают как фарс. Устами Гоголя Меньшиков оспаривает признание «Ревизора» как национальной комедии: «По простодушию своему образованное русское общество не замечает, до чего оскорбительна эта комедия, если сколько-нибудь обобщить ее на Россию». Критик считает, что писатель должен изображать в своих произведениях только достойное, что «на долгие десятилетия станет русской гордостью», а все негативное, дурное «составляет извращение ума и чувства». Продолжая свои раздумья о русской литературе и культуре, Меньшиков утверждает, что каждый народ нуждается в «своих священных письменах». Вся отечественная словесность свидетельствует о попытке создания «великой книги»: «Еще до христианства и до самой письменности слагались сказания, былины, легенды, религиозные и философские учения. По “Книге Голубиной”, по развалинам богатырского эпоса, по “Слову о полку Игореве” вы чувствует, что русский народ нуждался в великой книге, которая выразила бы в себе величие его духа». Меньшиков убежден, что «поэтический гений может явиться лишь на высоте героического, мирового подъема нации. Только на такой высоте всякое племя может сказать человечеству нечто значительное и вечное». Высоко оценивая дарование Гоголя и считая его великим выразителем национального духа, Меньшиков тем не менее приходит к выводу, что «Ревизор» не может быть национальной комедией. «“Ревизор” — великое обличение небольшого зла». Порок не может служить примером для окружающих. Необходимо не «собирать в кучу» все дурное, чтобы осмеять, а «собрать в кучу все хорошее в русской жизни, чтобы умилить читателя, растрогать, благородно взволновать и заставить полюбить невидимый дух племени с его показанными воочию могуществом и красотой». В сущности, Гоголь в статье Меньшикова выражает те же самые мысли, которые были изложены им в «Выбранных местах из переписки с друзьями». Но статья не теряет от этого своего значения и своей актуальности, ибо автор ее сумел раскрыть всю глубину и весь трагизм творческой судьбы Гоголя не только как гениального художника, но религиозного мыслителя, пророка православной культуры. Концепция «работы совести» тесно связана у Меньшикова с представлением о русском
праведничестве. «Поддержать и восстановить дух народный, — писал критик, — могут
только истинные святые, благочестие которых познается не по словам, а по делам
их». Таких святых праведников Меньшиков находил в произведениях Лескова, герои
которого обладают подлинным человеколюбием, они творят добро бескорыстно, ради
самого добра, их жизнь, в конечном итоге, вполне соответствует самым высоким
нравственным требованиям. Произведения Лескова, отмечает Меньшиков, «начинают с
преобразования мельчайшей клеточки этого общества — самого человека». «Лесков был одним из немногих, — замечает современный исследователь В. Ю. Троицкий, — кто нашел в себе мужество постоянно доказывать и множеством примеров убеждать, что русский народ талантлив и самобытен, и воссоздавал в своем творчестве замечательные черты национального характера из самых “низов человеческого общества”». По мнению Меньшикова, Лесков, наряду с Толстым и Достоевским, начинает «создавать нравственное общество, начиная с себя, с личного усовершенствования и облагорожения, и продолжая таким же облагорожением ближних». «Усовершенствуйте людей, — призывает критик, — развейте их сознание, возмутите их спящую совесть, зажгите сердце состраданием и любовью, сделайте людей несклонными ко злу — и зло рухнет, в каких бы сложных и отдаленных формах оно не осуществлялось — в общественных, экономических, государственных». Одним из первых Меньшиков заговорил о национальной самобытности лесковских праведников, творящих добро ради самого добра, чуждых корысти и фальши. «Но если бы смотрели шире и при этом были честнее в своем размышлении о России, воссозданной в произведениях Лескова, — пишет Троицкий, — то нам нетрудно было бы признать, что душевное обаяние подавляющего большинства характеров Лескова в том, что они крепко связаны с православным мироощущением, которое было тогда одновременно по преимуществу русским. История свидетельствует, что русский народ не только принял Православие, но именно через него обрел и утвердил свое национальное самосознание. Не усвоив этой простой истины, невозможно верно понять ни героев Лескова, ни особенностей их самозабвенной любви к людям и России, ни пафос его творчества». Да и сам Лесков был сродни своим праведникам, потому что главным свойством его собственной личности, по свидетельству его сына А. Н. Лескова, была неиссякаемая и неустанная потребность живого, действенного доброхотства». Одним из первых Меньшиков обратил внимание на духовно-религиозную направленность творчества Лескова, что ставит его в один ряд с Достоевским и Толстым: «Талант Лескова есть особый вид религиозного чувства, он есть откровение духа, в природе скрытого, его правды и красоты… Художник-мечтатель, страстно ищущий в природе и воображении идеального человека, ждущий царства Божьей правды. Он всегда ищет и ждет, и это взволнованное ожидание заражает читателя и волнует его. Из чтения книг Лескова Вы выходите не развлеченным и рассеянным, как после большинства заурядных авторов: его книги в Вас внедряются и продолжают жить, продолжают тревожить и умилять, совершая в глубине совести вашей какую-то всегда нужную работу». Рассматривая работу совести как действенную форму противостояния злу, Меньшиков выражает несогласие с толстовской теорией непротивления злу насилием. В статье «Больная воля», посвященной анализу чеховской повести «Палата № 6», Меньшиков подчеркивает, что она является опровержением принципа непротивленчества: «Доктор Андрей Ефимыч высказывается характерным языком толстовского учения, настаивает на “уразумении жизни” как высшей цели, ведущей к “истинному благу”, настаивает на подчинении обстоятельствам, как бы плохо они ни сложились, т. е. учат “не противиться”». Такой взгляд на повесть Чехова был небезынтересным, особенно если учесть, что статья «Больная воля» была написана в 1892. До Меньшикова никто не предлагал подобной трактовки «Палаты № 6». Раскрывая свою мысль о несостоятельности толстовского учения о непротивлении злу насилием, критик отмечает: «Чехов как бы проделывает ученый опыт: заставляет идею непротивления воплотиться в человека современной культуры, от природы мягкого и умного, заведующего судьбою целого кружка людей. Он показывает, как отражается непротивление на самом человеке и его окружающих. Мы видим, что человек превращается в бессердечного паразита, из непротивника злу делается защитником зла». Статья «Больная воля» — одна из самых интересных литературно-критических работ Меньшикова. Вся она проникнута искренней болью за Россию, за русского человека и надеждой на духовно-нравственное обновление отечества. «О, если бы совесть русского человека пробудилась! Если бы он, спящий с открытыми глазами, увидел все нравственное безобразие своей жизни, всю ложь и грязь, скопившуюся веками!» — такими словами завершает свою статью критик. Платонов О., Сохряков Ю. Использованы материалы сайта Большая энциклопедия русского народа.
Православие и самодержавие выводил из понятия «народность»МЕНЬШИКОВ Михаил Осипович (23.09.1859–20.09.1918), мыслитель и публицист, один из основателей Всероссийского национального союза. Отец Меньшикова происходил из священнической семьи, мать — из дворян. В 1873, окончив Опочецкое уездное училище, он поступает в Кронштадтское морское техническое училище, после окончания которого Меньшиков становится флотским офицером. На его офицерскую долю выпало участвовать в нескольких дальних морских походах, писательским плодом которых явилась вышедшая в 1884 первая книга очерков «По портам Европы». Тогда же он, как военно-морской гидрограф, составляет несколько гидрографическо-штурманских сочинений: «Руководство к чтению морских карт, русских и иностранных» (СПб., 1891) и «Лоция Абосских и восточной части Аландских шхер» (СПб., 1892). Параллельно со службой во флоте молодой Меньшиков начинает сотрудничать в «Неделе» (с сер. 1880-х), где вскоре становится ведущим сотрудником. Поверив окончательно в свой писательский дар, Меньшиков подает в 1892 в отставку в чине штабс-капитана и всецело посвящает себя публицистике. Будучи в то время под влиянием нравственных идей Толстого, публицистика Меньшикова была весьма морализаторского направления. Статьи, печатавшиеся им в «Неделе», издавались отдельными книгами: «Думы о счастье» (СПб., 1899), «О писательстве» (СПб., 1899), «О любви» (СПб., 1899), «Критические очерки» (СПб., 1900), «Народные заступники» (СПб., 1900). После прекращения издания «Недели» А. С. Суворин приглашает Меньшикова к сотрудничеству в своей газете «Новое время». Здесь талант Меньшикова раскрылся с большей цельностью и остротой в его «Письмах к ближним», печатавшихся (2—3 статьи в неделю) под этим общим названием вплоть до закрытия газеты в 1917. Меньшиков придавал огромное значение публицистике, ее мощи и ее возможностям влиять на умы людей. Считая публицистику искусством, он утверждал крайнюю важность для общества в XX столетии иметь хорошую публицистику, упадок которой мог бы отразиться наиболее печально на сознании граждан. Как публицист Меньшиков считал, что именно народность — наиболее угрожаемый
пункт в обороне Отечества. «Именно тут, — утверждал он, — идет подмен
материи, тут фальсифицируется самая природа расы и нерусские племена
неудержимо вытесняют русскую народность». «Мы, — писал Меньшиков, — не восстаем против приезда к нам и даже против сожительства некоторого процента иноплеменников, давая им охотно среди себя почти все права гражданства. Мы восстаем лишь против массового их нашествия, против заполонения ими важнейших наших государственных и культурных позиций. Мы протестуем против идущего завоевания России нерусскими племенами, против постепенного отнятия у нас земли, веры и власти. Мирному наплыву чуждых рас мы хотели бы дать отпор, сосредоточив для этого всю энергию нашего когда-то победоносного народа...». Многие темы брались им штурмом, который не всегда был теоретически и фактически верным, оставаясь, однако, всегда талантливым по форме и всегда энергичным. Много горького говорил он в адрес русского народа и его истории, но делал это всегда искренне. Писательство всегда было для него подвигом, оно стоило ему жизни, а при
жизни было наполнено всевозможной на него клеветой и угрозами — поэтому к
его словам надо относиться серьезно и с пониманием. «Что касается
ругательных писем, — писал он, — то они, как и гнусные статьи в инородческой
печати, мне доставляют удовлетворение стрелка, попавшего в цель. Именно в
тех случаях, когда вы попадаете в яблоко, начинается шум: выскакивает заяц и
бьет в барабан или начинает играть шарманка. По количеству подметных писем и
грязных статей публицист, защищающий интересы Родины, может убедиться,
насколько действительна его работа. В таком серьезном и страшном деле, как
политическая борьба, обращать внимание на раздраженные укоры врагов было бы
так же странно, как солдату ждать из неприятельских окопов конфеты вместо
пуль». Поэтому Меньшиков не во всем понимал позицию монархистов, не разделял некоторые их положения, но он был честен по отношению к ним и признавал их заслуги перед Отечеством. «Непростительно забыть, — писал он в 1911, — какую роль сыграли, напр., покойный Грингмут в Москве или Дубровин в Петербурге, Дубасов — в Москве или Дурново — в Петербурге, Семеновский полк в Москве или вся гвардия в Петербурге. Что главная осада власти и центральный штурм ее были в Петербурге и в Москве... Инородческая революция пыталась поразить империю в самом ее сердце — вот отчего в обе столицы понабилось столько мятежников и пристанодержателей бунта. Мы... не принадлежим к Союзу русского народа, но было бы или актом невежества, или черной неблагодарностью забыть, что наши национальные начала были провозглашены еще задолго до возникновения партии националистов — именно такими “черносотенными” организациями Петербурга, каково Русское собрание и Союз г-д Дубровина и Пуришкевича. Если серьезно говорить о борьбе со смутой, действительной борьбе, не на живот, а на смерть, то вели ее не киевские националисты, а петербургские и московские монархисты» Февральская революция 1917 закрыла газету «Новое время» и оставила Меньшикова без любимого дела. Октябрь же не дал ему прожить и года под своей властью. Он был арестован на Валдае. 19 сент. 1918 Меньшиков писал своей жене из заключения: «Члены и председатель Чрезвычайной следственной комиссии евреи и не скрывают, что арест мой и суд — месть за старые мои обличительные статьи против евреев» (М. О. Меньшиков. Материалы к биографии // Российский архив. Вып. IV. М., 1993). За день до расстрела он написал как бы в завещание своей жене и детям:
«Запомните — умираю жертвой еврейской мести не за какие-либо преступления, а
лишь за обличение еврейского народа, за что они истребляли и своих пророков.
Жаль, что не удалось еще пожить и полюбоваться на вас». Смолин М. Использованы материалы сайта Большая энциклопедия русского народа.
Идеолог Всероссийского Национального СоюзаМеньшиков Михаил Осипович (23.09.1859-7[20].09.1918), ведущий публицист «Нового времени», один из основателей и идеологов Всероссийского Национального Союза (ВНС) и Всероссийского Национального Клуба (ВНК). Родился в г. Новоржеве Псковской губ. в многодетной семье мелкого чиновника (коллежского регистратора), происходящего из духовного звания. В 1864 семья Меньшиковых приобрела крестьянскую избу с огородом, где и поселилась из-за материальной стесненности. Начальное образование будущему публицисту дала мать, происходившая из обедневшего дворянского рода Шишкиных. После окончания Опочецкого уездного училища (1873), на средства дяди юного Михаила удалось устроить в Кронштадтское морское техническое училище, окончив которое в 1878 молодой моряк принял участие в ряде морских экспедиций, получив, таким образом, возможность ознакомиться с достопримечательностями европейских городов. Результатом путешествий стала вышедшая в 1884 первая книга очерков начинающего публициста «По портам Европы». Тогда же, как военно-морской гидрограф, он составляет гидро-графическо-штурманские работы «Руководство к чтению морских карт, русских и иностранных» (1891), «Лоция Абосских и восточной части Аландских шхер» (1894). Впрочем, литературный талант Меньшикова проявился раньше. Еще будучи студентом морского училища он выпускал ученический журнал «Неделя». В Кронштадте он также познакомился с известным поэтом С.Я.Надсоном, который, уже будучи смертельно больным, напутствовал Меньшикова в одном из писем: «Я зол на Вас за то, что вы не верите в себя, в свой талант... Пишите — ибо это есть ваша доля на земле...». Постепенно Меньшиков стал все больше заниматься чисто журналистской деятельностью, сотрудничая в таких газетах, как «Голос», «Петербургские ведомости» и «Неделя». В 1892 он вышел в отставку в чине штабс-капитана, вскоре став ведущим сотрудником газеты «Неделя» и ее приложений. Однажды, замещая главного редактора «Недели» В. П. Гайдебурова, Меньшиков чуть было не стал жертвой возмущенного читателя. 20 марта 1896 Н. Н. Жеденов, в будущем видный деятель черносотенного движения, оскорбленный статьей «Красноярский бунт» («Неделя». 1896. № 10), выставлявшей его как нерадивого земского начальника, выстрелил в Меньшикова в упор, перепутав его с главным редактором. К счастью, пуля лишь ранила публициста. С 1900 Меньшиков уже фактически заведовал «Неделей», успевая активно сотрудничать в газете «Русь», журнале «Русская мысль» и др. Он быстро становится известным журналистом, знакомится и ведет активную переписку с крупнейшими писателями-современниками: Н. С. Лесковым, Ф. М. Достоевским, Л. Н. Толстым, А. П.Чеховым, которые в один голос отмечали его талант публициста. Будучи в то время под влиянием нравственных идей Л. Н. Толстого, публицистика Меньшикова носила весьма морализаторский характер. Эти статьи, написанные им для «Недели», издавались также и отдельными книгами: «Думы о счастье», «О писательстве», «О любви», «Критические очерки», «Народные заступники». После прекращения издания «Недели», в 1901 А. С. Суворин пригласил Меньшикова в штат своей газеты «Новое время». В ней он стал вести рубрику «Письма к ближним», а вскоре при содействии юриста А. Ф. Кони получил разрешение на выпуск ежемесячного издания под тем же названием. Он получал большую корреспонденцию с мест в свой адрес и принимал многочисленные визиты домой людей всех рангов и сословий от рабочих и крестьян до генералов и министров. В их числе оказались и главы двух русских правительств — С.Ю.Витте и П. А. Столыпин. Первый просил составить один из вариантов проекта будущего Манифеста 17 октября 1905, а второй «едва ли не умолял взять деньги и возглавить издание общерусской национальной газеты». От последнего предложения Меньшиков отказался в пользу «Писем к ближним». Именно в этих «Письмах», печатавшихся вплоть до закрытия газеты в 1917, на протяжении 16 лет происходила кристаллизация мировоззрения Меньшикова. В 1908 Меньшиков стал одним из инициаторов создания ВНС. Он же дал название Союзу, разработал его программу и устав. «Мысль о создании такой партии, — без ложных экивоков подчеркивал он сам, — приписывается мне». Именно под влиянием национальной публицистики Меньшикова, по заверениям кн. А. П. Урусова, сложилась национальная группа в Гос. Думе, отпавшая от фракции правых. Действительно, на протяжении 1906—1908 Меньшиков опубликовал серию статей, в которых последовательно обосновывал тезис «о необходимости создания русской национальной партии», не похожей как на «инородческое кадетство», так и на черносотенство.«Русские так называемые «черносотенные» организации <...> лишь грубый черновик нового движения», — писал Меньшиков. Целью ВНС, как считал Меньшиков, должно было стать создание «национальной аристократии» и «патриотического среднего класса». С 1908 Меньшиков являлся членом Главного Совета ВНС, а в 1909, совместно с П. Н. Крупенским, стал инициатором создания ВНК. Во время борьбы за лидерство в ВНС между кн. А. П. Урусовым и П. Н. Балашевым, поддерживал первого, однако, когда линия Балашева на превращение ВНС из элитарной партии в массовую возобладала, Меньшиков «поступился принципами» и остался в Союзе. Являясь активным деятелем ВНС и ВНК, Меньшиков основное внимание уделял разработке понятия «русский национализм», однако сводить его публицистическую деятельность только к этой проблеме едва ли правомерно. Его общественно-политическим идеалом, который сложился в к. XIX в., была крепкая монархическая власть с парламентским представительством и определенными конституционными свободами, способная защищать традиционные ценности России и оздоровить народную жизнь. Отвергая деятельность революционных организаций как партий «русской смуты», Меньшиков одновременно выступал противником Черной Сотни, считая черносотенцев теми же революционерами, только справа. Впрочем, не во всем понимая позицию черносотенцев и не разделяя некоторые их положения, Меньшиков был честен в отношении право-монархистов и не отказывал им в заслугах перед Отечеством.«Непростительно забыть, — писал он в 1911, — какую роль сыграли, напр., покойный Грингмут в Москве или Дубровин в Петербурге <...> было бы <...> черной неблагодарностью забыть, что наши национальные начала были провозглашены еще задолго до возникновения партии националистов — именно такими «черносотенными» организациями Петербурга, каково Русское Собрание и Союз г-д Дубровина и Пуришкевича. Если серьезно говорить о борьбе со смутой, действительной борьбе, не на живот, а на смерть, то вели ее не киевские националисты, а петербургские и московские монархисты». Меньшиков никогда не был политиком в строгом смысле этого слова, а был лишь журналистом, желавшим, чтобы его читало как можно большее число людей. В связи с этим для него была характерна частая смена взглядов. В 1906 во время революционного подъема Меньшиков доказывал, что только либеральная кадетская партия принесет России спасение, а через год сделался ее ярым противником. Порой он выказывал столь левые идеи, что ему пришлось даже выйти из состава Русского Собрания. Он выражал сочувствие I Гос. Думе, но, по мере успокоения обстановки в стране, стал поносить гг.«освободителей и революционеров». В 1909 Меньшиков ратовал за куриальную систему выборов для Западной Руси, а в 1911 вновь перешел в лагерь противников Столыпина и стал критиковать как идею западного земства, так и своих товарищей по ВНС, поддержавших премьера. Не желая видеть в подобных действиях измену национальному делу, А. И. Савенко объяснял их тем, что «настроенный в данном случае злостными людьми», Меньшиков «просто не давал себе отчета в том, о чем он говорил». Политическую переменчивость Меньшикова отмечал Витте как в вопросе о Русско-японской войне, так и относительно реформ государственного устройства. О непостоянстве политических пристрастий Меньшикова писали Б.М.Юзефович и Савенко. Последний вообще считал, что Меньшиков «более поэт, чем публицист», к тому же «кабинетный человек, замкнувшийся в своем царскосельском полууединении». В своей характеристике Меньшикова Савенко привел характерный отзыв о нем одного из политических деятелей: «...Если он сегодня распинается за какую-нибудь идею, то это еще не доказывает, что через неделю он не будет с таким же азартом оспаривать ее...». Поэтому Меньшикова нельзя в полной мере назвать ортодоксальным националистом, а его взгляды считать взглядами ВНС. Об этом заявлял и сам Меньшиков: «Я никогда не говорю от лица национальной партии, а выражаю свое личное мнение». Тем не менее, в глазах общественности Меньшиков и националисты ассоциировались как нечто единое, что вынуждало последних делать заявления о том, что большая их часть «тяготится ферулой Меньшикова и не желает терпеть его притязаний на руководство национальным союзом и национальной фракцией». Эта ситуация особенно обострилась после объединения думской фракции националистов с умеренно-правыми. Меньшиков одним из первых публицистов заговорил о необходимости изучать «национализм» как понятие и как явление на научном уровне. Размышляя над тем, что такое нация, он исходил из убеждения, что ни религия, ни политическое устройство, ни язык не являются в данном вопросе определяющими. В своем определении нации Меньшиков исходил не из внешних описательных факторов, а из самоощущения человека: «Нация — это когда люди чувствуют себя обладателями страны, ее хозяевами... Какая бы группа ни соединилась для защиты и бережения основных прав человека, — утверждал он, — она становится нацией». Национализм же с точки зрения Меньшикова являлся естественным проявлением инстинкта самосохранения нации. Разумеется, Меньшиков имел и собственные четкие представления о том, каким должен быть «русский национализм»: Во-первых, с точки зрения Меньшикова, это национализм принципиально не агрессивный: «Наш, русский национализм, как я понимаю его, вовсе не воинствующий, а только оборонительный, и путать это никак не следует». Во-вторых, им предполагалась возможность органичных и неорганичных решений национального вопроса для тех или иных многонациональных, взаимодействующих сред: «Мне лично всегда было противным угнетение инородцев, насильственная их русификация, подавление их национальности... Я уже много раз писал, что считаю вполне справедливым, чтобы каждый вполне определившийся народ <...> имел на своих исторических территориях все права, какие сам пожелает, вплоть хотя бы до полного отделения». Но совсем другое дело — полагал Меньшиков — когда тот или иной «малый народ» захватывает «хозяйские права на нашей исторической территории»: «Мы вовсе не хотим быть подстилкой для целого ряда маленьких национальностей, желающих на нашем теле располагаться и захватывать над нами власть. Мы не хотим чужого, но наша — Русская Земля — должна быть нашей». В-третьих, Меньшиков был твердо убежден и не уставал повторять, что главное для жизни и самосознания народа — не политический национализм (платформы и программы партий), а культурный — возрождение народного творчества в жизнеспособных традиционных формах. В 1916 в статье «Что такое национализм?» Меньшиков сделал попытку подвести итог своим размышлениям в области национальной философии: «Так как в последние десятилетия мне приходилось более других публицистов писать о национализме и так как мое имя связано с учреждением так называемой Национальной партии в России, то я нахожу вынужденным, — заявляет Меньшиков, — отгородиться от крайности национализма, доводимого некоторыми русскими людьми до абсурда... Я настаиваю на том, что и отдельный человек, и вся народность своею гордостью должны считать не сохранение статус-кво, а непрерывный в пределах своей природы прогресс». А в дневниках 1918, в последние месяцы перед арестом и гибелью, Меньшиков записал уже следующее: «Мы еще во власти невежественных суеверий, и все еще немец кичится тем, что он немец, а индусу хочется быть индусом. Но это быстро проходит. Суеверие национальности пройдет, когда все узнают, что они — смесь, амальгама разных пород, и когда убедятся, что национализм — переходная ступень для мирового человеческого типа — культурного. Все цветы — цветы, но высшей гордостью и высшей прелестью является то, чтобы василек не притязал быть розой, а достигал бы своей законченности. Цветы не дерутся между собою, а мирно дополняют друг друга, служа гармонии форм и красок». Вот таким было завершение многолетней эволюции взглядов публициста. Однако проблемы национализма не были единственным вопросом, волновавшим Меньшикова. Он обращался к широкому кругу духовно-нравственных, культурных, социальных, политических, экономических, бытовых и других вопросов. Меньшиков предвидел неоднозначность научно-технического прогресса и предупреждал о его опасных сторонах.«Человек вошел в родную природу, как палач, — с горечью замечал он, — и гневная, умирая, она дохнула на него смертью. Девятнадцатый век создал множество искусственных, чаще всего излишних средств жизни, но загубил целый ряд естественных и необходимых». Основную проблему развития наук и производства Меньшиков видел в том, что «внимание человеческое» напряженно обращается «на тысячи вещей вне человека и слишком мало внутрь его». В самом начале XX в. Меньшиков констатировал уже как факт, что «сжав себя в гибельных для тела и духа условиях искусственной культуры, человек обрек самый дорогой предмет в природе — самого себя — на искажение, на регресс». Удивительна прозорливость Меньшикова и в критике социализма. Он признавал, что социалистические идеалы «высоки и святы, но лишь пока достигаются добровольно», а если к святости станут принуждать насильно, «это будет худшим из рабств». «Успехи социализма» Меньшиков объяснял «упадком личности». «Для обессиленных, обесцвеченных, измятых душ из всех состояний самое подходящее — рабство, и XX век, вероятно, для многих стран осуществит эту надежду». Прекрасно описан Меньшиковым и механизм превращения человека в «винтик» тоталитарного общества: «Когда от человека отойдет забота о самом себе, когда установится земное провидение в виде выборного или иного Олимпа земных богов, тогда человек окончательно превратится в машину. За определенное количество работы эту машину будут чистить, смазывать, давать топлива и т. п. Но малейшее уклонение машины от указанной ей роли встретит неодолимые преграды. Меня лично, — заключал он, — эта утопия не прельщает». Рассматривая проблему соотношения власти и народа, Меньшиков писал: «Идея борьбы чрезвычайно привлекательна в эпохи смут: сначала борется власть с народом, затем народ с властью, и, в конце концов, обе стороны лежат в развалинах». За четыре года до 1917 Меньшиков предостерегал, что «и бессильное правительство, и бессильное общество со всем багажом речей, деклараций, программ, политических статей рискуют наконец быть смытыми поднимающеюся снизу грязной анархией. Если сейчас «нет власти», то необходимо сделать, чтобы она была... Если подвыпивший кучер, допустим, свалился с козел — смешно философствовать о предоставлении инициативы лошадям... Я думаю, власть по своей природе ничем незаменима. Как все необходимое, она непременно должна быть на своем месте, иначе пиши пропало!» После революционных событий 1917 Меньшиков разочаровался в Царской Династии. Он писал о себе, что «отшатнулся и от старой разлагающейся власти и от пролетарской претензии на ее наследство». Он готов был смириться даже с немецким завоеванием, ведь все равно независимость России, по его мнению, «была фикцией», так как русские находились «в рабстве немецкой же династии, притом выродившейся и бездарной». В марте 1917 он публикует в «Новом времени» ряд статей («Жалеть ли прошлого?», «Кто кому изменил?» и др.), в которых всю вину за разразившуюся революцию Меньшиков возложил на Императора Николая II Александровича и его окружение. «Была измена, но со стороны монархии, со стороны самодержавия, преступно обманувшего народ», — писал в это время Меньшиков. После отстранения Меньшикова от работы в «Новом времени» и закрытия газеты, он с семьей переехал на дачу на Валдае, практически полностью лишившись средств к существованию. В поисках заработка ему пришлось устроиться на работу конторщиком. Меньшиков стал одной из первых жертв красного террора. 14 сент. 1918 он был арестован новгородской ЧК и обвинен в участии в «монархическом заговоре», главой которого он якобы являлся.«Обвинение сплошь ложное, — отмечал Меньшиков, — но они ищут не правды, а мести».«Члены и председатель Чрезвычайной следственной комиссии евреи и не скрывают, что арест мой и суд — месть за старые мои обличительные статьи против евреев», — писал 19 сент. Меньшиков из заключения своей супруге. А за день до расстрела он написал своей семье следующие строки: «Запомните — умираю жертвой еврейской мести не за какие-либо преступления, а лишь за обличение еврейского народа, за что они истребляли и своих пророков». 20 сент. 1918 как «черносотенный публицист» Меньшиков был расстрелян на берегу Валдайского озера на глазах у жены и шестерых детей (старшей из которых было 10 лет). Похоронен на кладбище возле храма св. апостолов Петра и Павла г. Валдая Новгородской губ. Посмертно реабилитирован в 1993. А. Иванов, С. Санькова Использованы материалы кн.: Черная сотня. Историческая энциклопедия 1900-1917. Отв. редактор О.А. Платонов. М., Крафт+, Институт русской цивилизации, 2008.
Видный представитель биологического детерминизмаЕсли национал-либералы в понимании национальности исходили из безусловного приоритета «почвы», то представители еще одной позиции выражали революционный для тогдашней России принцип «крови». Хотя, как ни покажется на первый взгляд странным, этой радикальной точке зрения отнюдь не были чужды некоторые либеральные коннотации. Так, наиболее видный представитель биологического детерминизма, талантливый и влиятельный предреволюционный публицист Михаил Меньшиков писал: «Нация — это когда люди чувствуют себя обладателями страны, ее хозяевами. Но сознавать себя хозяевами могут только граждане, люди обеспеченные в свободе мнения и в праве некоторого закономерного участия в делах страны. Если нет этих основных условий гражданственности, нет и национальности» (Меньшиков М. О. Выше свободы. М., 1998. С. 89.). Утверждение вполне либеральное. К месту вспомнить, что одно время Меньшиков призывал учредить «русский имперский клуб — одновременно национальный и либеральный» (Цит. по: Сергеев С. М. Русский национализм и империализм начала XX века // Нация и империя в русской мысли начала XX века. М., 2003. С. 15). Но сходство с национал-либерализмом было внешним. Кардинальные расхождения касались двух базовых пунктов: понимания природы национального и оценки места русского народа в империи. В свою очередь эти различия вытекали из общефилософских, мировоззренческих предпосылок. С исчерпывающей полнотой об этом пишет Сергей Сергеев: «Струве, отказавшись от марксизма и позитивизма, перешел к "этическому идеализму", опиравшемуся на наследие Канта и Фихте; Меньшиков же был биологическим детерминистом и социал-дарвинистом с сильной примесью ницшеанства. Отсюда и вытекают все остальные противоречия между ними: для Струве главная ценность — благо отдельной личности, для Меньшикова — благо этноса как биологического организма; первому либеральный строй важен как осуществление высшего нравственного принципа равноценности всех людей, второму — как средство "отбора" новой аристократии, устанавливающей законы для "ленивого, мечтательного, тупого, простого народа"; с точки зрения духовного вождя национал-либералов, национальность определяется принадлежностью к той или иной культуре, по мнению ведущего публициста "Нового времени" — к той или иной "расе", "крови", "породе"; если лидер правых кадетов призывал к утверждению юридического равноправия всех народов Российской империи, то идейный рупор Всероссийского национального союза считал инородцев врагами России и потому протестовал против их присутствия в Думе... Короче говоря, "либерализм" Меньшикова носил ярко выраженный антидемократический и этнократический характер...» (Сергеев С. М. Русский национализм и империализм начала XX века // Нация и империя в русской мысли начала XX века. М., 2003. С. 15) К двум давнишним линиям русского националистического дискурса — народнической и государственнической — Меньшиков добавил третью — биологическую, элитистскую, подчеркнуто националистическую. Он «неоднократно подчеркивал... что для него высшей ценностью в уваровской триаде является ее третий элемент — народность» (Сергеев С. М. Русский национализм и империализм начала XX века // Нация и империя в русской мысли начала XX века. М., 2003. С. 15). Круг сторонников подобных идей группировался вокруг газеты «Новое время»; также они нашли некоторое отражение в идеологии Всероссийского национального союза. Вообще биологические метафоры и политические проекции расового дискурса пользовались нараставшей популярностью в тогдашнем западном мире. Оттуда же черпали свое вдохновение и русские интеллектуалы. В частности, Меньшиков обильно цитировал труды знаменитого Х.С. Чемберлена. Есть своеобразная ирония в том, что русские националисты искали интеллектуальные образцы на Западе, к которому они в большей части относились с недоверием и презрением. В свою очередь, западному расовому дискурсу было свойственно пренебрежительное отношение к славянам, которых относили к низшей расе. Но для традиционалистской Российской империи такие проекции были чем-то экстраординарным и отвергались подавляющим большинством образованного русского общества. Еще менее вероятна их мобилизационная способность в отношении массы простого народа: комплекс развивавшихся Меньшиковым идей не укладывался в рамки традиционного русского мировоззрения. Хотя оно не было таким уж православно-монархическим, как надеялись консерваторы-охранители, но вряд ли могло стать столь расистским, как, скажем, мировоззрение простых англичан или испанцев, явивших западному миру образцы эгалитарного, народного расизма. «Самосознание испанского простолюдина, его чувство собственного достоинства, представления о чести и бесчестии были основаны на идее "чистоты крови"» (Юрчик Е. Э. Представление о нации и национальное сознание в Испании. XVI — начало XIX в. // Национальная идея в Западной Европе в Новое время. Очерки истории / Отв. ред. В. С. Бондарчук. М., 2005. С. 238.). В любом случае откровенно выраженные идеи расовой и этнической исключительности, а тем более их пропаганда или попытка осуществления представляли недвусмысленную угрозу основам континентальной имперской политии. При всех различиях в понимании русскости, основные течения русского национализма сходились в признании необходимости этнизации политии. Не были чужды этому требованию и национал-либералы. Более того, в каком-то смысле именно они предлагали наиболее радикальный и наименее реалистический вариант этнизации имперской политии. Настаивая на юридическом равноправии всех населяющих империю этносов, они «в то же время... никогда не отказывались от национально-русского характера российской государственности, вообще не признавая империями многоэтнические государства, лишенные руководящего национального ядра» (Сергеев С. М. Русский национализм и империализм начала XX века // Нация и империя в русской мысли начала XX века. М., 2003. С. 16). Для подавляющего большинства отечественного образованного слоя, включая либералов, Российская империя была русским национальным государством. Задача состояла в том, чтобы привести реальность в соответствие с нормативистским видением. Хотя либералы предполагали решить ее посредством развития гражданских институтов и демократических реформ, ассимиляция в русскость все равно осталась бы на повестке дня. Ведь не существовало ровно никаких гарантий, что получившие гражданские свободы народы не потребуют собственной государственности. Даже Польшу и Финляндию либералы не собирались выпускать из цепких объятий будущей российской демократии — территориальное единство оставалось для них священным принципом. Поэтому для оформления России как национального государства требовались не только юридическое равноправие, но и культурная гомогенизация на манер французской, осуществлявшейся весьма жесткими методами. Между тем масштабная русификация была неосуществима в любом социо-политическом контексте — не важно, традиционном имперском или демократическом — ввиду снижающегося удельного веса русских в общей численности населения империи и неизбежного сопротивления ассимиляции со стороны ряда этнических групп. Напомним, что самодержавию так и не удалось ассимилировать даже очень близких русским украинцев. С великолепным безразличием к этой — критически важной — стороне дела либералы настаивали на дальнейшем расширении границ России, что обрекало ее на еще большую расовую и этническую чересполосицу, на дальнейшее уменьшение доли русского народа, который сами же либералы считали руководящим национальным ядром. Наибольшими империалистами среди русских националистов досоветской эпохи были именно либералы. Подобно своим западным единомышленникам, они исходили из презумпции цивилизаторской роли империи, несущей прогресс и знания входившим в сферу ее влияния народам. Позиция консервативных националистов и радикалов в отношении русификации была не в пример более трезвой. Всячески поддерживая ее, они в то же время понимали ее пределы. Меньшиков даже предлагал отказаться от тех инородческих окраин, которые невозможно обрусить. Правда, реализм по части русификации сочетался с утопизмом другого основополагающего принципа этих направлений русского националистического дискурса, а именно — подчеркнутым этнократизмом. Руководящую роль русского народа предполагалось закрепить и обеспечить предоставлением ему политических и экономических преимуществ. Другими словами, речь шла о подлинной революции: превращении русских в подлинном смысле слова народ-метрополию и трансформации континентальной Российской империи в де-факто колониальную. И здесь неизбежно встает тот же вопрос, что и в отношении либерального проекта превращения России в национальное государство: а возможно ли это было в принципе? Ответ здесь может быть только отрицательным. Дело даже не в том, что русские этнические преференции с неизбежностью спровоцировали бы сопротивление нерусских народов. Главное, что эта идея подрывала такие имперские устои, как полиэтничный характер элиты и эксплуатация русских этнических ресурсов. Русское неравноправие составляло фундаментальную предпосылку существования и развития континентальной политии — не только в имперско-царской, но и в советско-коммунистической исторических формах. Т. Соловей, В. Соловей. Несостоявшаяся революция. Исторические смыслы русского национализма. М., 2009. С. 100-104.
Далее читайте:Николай КРИЖАНОВСКИЙ. Михаил Меньшиков о недостойных сынах России и Израиля. 16.12.2009 Савельев А.Н. Русское сердце Михаила Меньшикова. Предисловие к сборнику статей, подготовленному издательством "Книжный мир".
Черносотенцы в лицах (биографический указатель). Правые организации в России. Начало XX века. Погромы еврейские, организация которых приписывается черносотенцам. Вадим Кожинов "Россия век XX" Кто такие черносотенцы?
Сочинения:По портам Европы. 1878-1879. Очерки заграничного плавания на фрегате «Князь Пожарский». Кронштадт, 1884; Думы о счастье. СПб., 1898; Дети. СПб., 1899; О писательстве. СПб., 1899; Критические очерки. Т. 1-2 М., 1899-1902 ; Народные заступники. СПб., 1900; Начала жизни. Нравственно-философские очерки. СПб., 1901; Выборный подлог. Екатеринодар [1906]; Красное знамя. Б.м., 1906; Нация — это мы. Екатеринослав, [1906]; Письма к ближним. СПб., 1906-1916; Новый и старый национализм. СПб., 1907; Древние документы по еврейскому вопросу. Харьков, 1908; Успехи национализма. СПб., 1909; Из писем к ближним. М., 1991; Выше свободы: Статьи о России. М., 1998; О любви. Ставрополь, 1994; Д умы о счастье. Ставрополь, 1995; Письма к русской нации. М., 1999; Национальная империя. М., 2004; Реакция на убийство Николая II. Страницы из дневника (Зачем эта кровь?) // Русский вестник. 1991. № 20; Праведники и пустосвяты; Национальная комедия // Московский журнал. 1993. № 7; Сироты Верещагина // Там же. 1993. № 8; Из статьи «Чиновники и герои» // Там же. 1993. № 9; Быть ли России великой // Там же. 1993. № 11; В Москве // Наш современник. 1997. № 9; Выше свободы. М., 1998; Кончина века. М., 2000; Вечное воскресение: Сб. ст. о Церкви и вере. М., 2003; Национальная Империя: борьба миров; цивилизация в опасности; Россия прежде всего. М., 2004 и др. Литература:Воспоминания Ольги Михайловны Меньшиковой // Московский журнал. 1999. № 6-7; Гумеров А. А., при участии Поспелова М.Б. Меньшиков М. О. // Русские писатели. 1800-1917. Биографический словарь. Т. 4. М., 1999; Коцюбинский Д.А. Русский национализм в начале XX столетия. Рождение и гибель идеологии Всероссийского национального союза. М., 2001; Лукоянов И. В. Меньшиков М. О. //Отечественная история с древнейших времен до 1917 г. Энциклопедия. Т. 3. М., 1994; Распутин В. На круги своя // Выше свободы: Статьи о России. М., 1998; Репников А. В. М. О. Меньшиков — возвращенное имя // Международный сборник научных трудов 1999. Москва — Смоленск — Луганск, 1999; Репников А. В. Меньшиков Михаил Осипович (1859-1918) // http://www.pravaya.ru/ ludi/ 450/348 ; Российский Архив: История Отечества в свидетельствах и документах XVIII-XX вв. Вып. 4: М. О. Меньшиков. Материалы к биогр. М., 1993; Савенко А. И. Мысли и впечатления // Подолянин. 1911. 16 апреля; Санькова СМ. Всероссийский национальный союз: образование и деятельность. Дисс... канд. ист. наук. Орел, 2001; Смолин М.Б. Апология русского империализма // Национальная империя. М., 2004; Смолин М.Б. Меньшиков Михаил Осипович // Святая Русь. Большая Энциклопедия Русского Народа. Русский патриотизм. М., 2003; Сохряков Ю. И. Национальная идея в отечественной публицистике XIX — начала XX вв. М., 2000; Шлемин П. И. М. О. Меньшиков: мысли о России. М., 1997; Юзефович Б. Меньшиков о гр. Витте. Б.г, б.м.
|
|
ХРОНОС: ВСЕМИРНАЯ ИСТОРИЯ В ИНТЕРНЕТЕ |
|
ХРОНОС существует с 20 января 2000 года,Редактор Вячеслав РумянцевПри цитировании давайте ссылку на ХРОНОС |
