Екатерина ПОСТНИКОВА

ЛУГ НА ТОЙ СТОРОНЕ

НОВОСТИ ДОМЕНА

ГОСТЕВАЯ КНИГА

Русская жизнь

МОЛОКО

Бельск

ГАЗДАНОВ

XPOHOC

ФЛОРЕНСКИЙ

НАУКА

РОССИЯ

МГУ

СЛОВО

ГЕОСИНХРОНИЯ

ПАМПАСЫ

ПЛАТОНОВ

Он закрыл справочник, но буквы из черных сделались алыми и плясали за глазами без остановки. “5 рентген в час - максимально допустимая доза облучения для человека”, - сказала умная книга. Год издания - 1965. Может, нормы уже другие?

Картинки, заголовки - все как-то смешалось. Осталась Маринка, которая уехала на служебном автобусе навсегда.

2.

Она жевала жвачку и аккуратным почерком записывала в толстый журнал показания приборов. Накрашенные ее ресницы за тонким забралом из небьющегося стекла подрагивали, губы улыбались. Муж на рассвете, еще не проснувшись, пробормотал: “Я тебя люблю”. Первый луч нарисовал у него на щеке золотой иероглиф. Красивый он - Лешка. Надо будет ему сказать вечером, что он самый красивый в мире.

В барокамере, освещенные слабой лампочкой, медленно крутились, будто в вальсе, пробирки. Гудело. На куске ватмана, прямо над камерой, умелая рука написала красным фломастером: “СТРАВЛИВАЙ ДАВЛЕНИЕ!!!”. Чуть ниже другая рука, смешливая, приписала: “Смотри на манометры, а не в зеркало!”.

Маринка прошлась по белой лаборатории, сунув руки в карманы, посидела, сходила в коридор покурить и достала журнал “Хакер”. В холодильнике стояли остатки торта. Часы показывали 11 утра.

2 атмосферы.

Лешка на днях принес какой-то хилый росток и посадил его в банку из-под зеленого горошка. Травка прижилась, пустила яркие стрелки, вытянулась. Поливая ее, Маринка приговаривала:

- Пей, пей, доходяга!

Доходяга пил и стремительно рос. И вдруг, вчерашним утром, зацвел.

2,5 атмосферы.

Ей нравился их старый, ленивый, приземистый дом с какими-то, похожими на щупальца, пристройками, квадратными окнами, нелепыми балкончиками и двором-тупиком. Квартира нравилась, особенно “Комната Икс”, как назвал ее муж Алексей. Первое время комнат было две, одна - большая, просторная, угловая, с двумя окнами и балконом. В ней жили. Вторая - узкая и длинная, как коридор - в ней только спали и смотрели телевизор. А “Комнаты Икс” поначалу вовсе не было.

Когда въехали, просто ходили и восхищались. После тоскливых новостроек, одинаковых улиц и школ, безликих магазинов и ужасного, сплошь стеклянного кинотеатра древний дом в Подмосковье, на отшибе, среди бараков и заколоченных, под снос, домишек казался сказочным замком с привидениями. У подъезда на стене ржавел список жильцов, в подъезде шныряли крысы, на лестнице пахло настоящим жильем. Обойти дом по периметру - уже целое приключение. Дерево на крыше выросло. Мужик, который въехал в их бывшую квартиру, искренне считал их идиотами: нормальные люди Москву на область, новехонький дом на развалюху, да еще без доплаты, ни за что не поменяют. А они радовались, как дети.

3 атмосферы.

- Это тысяча девятьсот шестнадцатый год! - Алексей с сияющими глазами все ходил и ходил по комнатам, - Ну и глупый же мужик, отдал такую картину за панельную коробку!..

Затеяли ремонт. Маринка обдирала бурые обои в цветочек, скатывала старый линолеум, выносила сор. Алексей менял проводку. И вдруг замер на стремянке.

- Ты что, милый? - Маринка стояла с инструментами, задрав голову.

- Весь день меня мучило, - он почесал голову, - Помнишь, ходили вчера? За домом? Окошко закрашенное помнишь?

- Ну?

- Смотри. Никак его не может там быть. Только что дошло.

- Почему? Нам-то какое дело? Может, кладовка.

- Кладовка! - Алексей слез со стремянки, - У нас кладовки нет! У нас! Потому что это окошко между нашей кухней и нашей же маленькой комнатой! Ну-ка, пошли!

Они выскочили и долго стояли, глядя на обшарпанную стену дома и удивляя соседей. Действительно. Никак не может быть. Вон, на подоконнике, Маринкин плюшевый медведь. Значит, комната. А вон - коробки с тостером и кофеваркой. Значит, кухня. А между ними, почти скрытое ветвями толстого, корявого, в наростах, тополя - узенькое оконце с закрашенным изнутри стеклом.

Рванули наверх. Алексей схватил документы на квартиру и калькулятор и начал считать. Все сошлось. Общая площадь - 61 квадратный метр. Жилая - 24 и 16 - всего 40 метров. Кухня - 9, туалет с ванной - 6, коридор - 6.

- Ничего не понимаю, - сказал он и взял рулетку. Час ползал, меряя квартиру по плинтусам. Вышло 58,5.

- Не может быть, - заявила Маринка и сама проползла еще раз. С тем же результатом.

- Вот оно! - Алексей так сиял, словно его любимый начальник сломал на гололеде шею, - Где еще два с половиной метра? Там!..

Стену долбили старательно и упорно. Старая кирпичная кладка оказалась не чета современной, дрель с перфоратором вышла из строя, а Алексей стер кувалдой ладони до водяных мозолей. Пришел тактичный сосед и попросил пощады.

- Это делается не так, - тихо и печально сказал он, - Позовите Витю. Я даже сам могу за ним сходить. Только перестаньте долбить дом, ради Бога.

Витя появился через двадцать минут. Это был юноша пролетарской наружности за два метра ростом с лицом, не изуродованным работой мысли.

- Ага, - сказал он и простучал стены. Потом взял у измученного Алексея кувалду, велел всем отойти и одним ударом прорубил в перегородке дыру чуть правее того места, где за три часа едва наметилась ямка от дрели.

- Вот так. Тут дверь была. Сюда надо было бить.

За пять минут дверной проем был освобожден от хиленького силикатного кирпича, Витя сунул в карман честно заработанную поллитровку и ушел, довольный. Алексей с Маринкой прочихались от пыли, пораскрывали окна и решились войти в узенькую комнатку с окошком-бойницей. Там стоял шкаф.

4 атмосферы.

Пыль лежала слоем в несколько сантиметров, она взлетела пушистыми лохмами, когда они вошли, и стала летать невесомо под потолком, словно стая призрачных птиц. В шкафу, древнем, дубовом, очень добротном, лежала единственная книга - “Сонникъ Егорова”, изданная в 1895 году, большая, пожелтевшая от времени, в кожаном переплете с замочками.

Они все вычистили и отремонтировали, сменили в комнатушке рамы и стекла и сделали из нее комнату для чтения. Смешно и нелепо выглядели Набоков, Зощенко и Стивен Кинг в мягких обложках за резными стеклами старинного шкафа, глупо смотрелось набитое поролоновой крошкой кресло, совершенно не прижились полосатые шторы и красный коврик, но какой-то магнетический уют комнаты затмевал все - они постоянно торчали тут. Читали вслух “Мастера и Маргариту”, пили чай, болтали, мечтали, как купят глупенького лопоухого котенка, как поедут в Карелию, как будут гулять по окраинам городка и разглядывать старые здания…

5 атмосфер.

Маринка снова улыбнулась. Ей нравилось вскочить утром и, пока не остыл еще сон, бежать к шкафу за “Сонником Егорова” и расшифровывать свои грезы.

“Если видишь себя на лошади среди нарядной публики ясным днем - быть тебе скоро на приеме в хорошей компании, если ты мужчина, или познакомиться с интересным человеком, если девица или дама”.

“Найти на улице вещь из золота, украшение, часы или золотую монету - услышать признание в любви на всю жизнь или получить неожиданный и приятный подарок”.

“Найти вещь, которую потерял - восстановить потерянную дружбу, любовь, брачный союз, помириться с врагом, обрести родственника”.

Сонник был очень доброжелательный, плохих предсказаний в нем было мало, все больше - любовь, богатство, счастье, приятные сюрпризы и подарки. Каждое утро Маринка листала тяжелые страницы, ожидая хорошего. А сегодня опаздывала и не посмотрела.

Ей снилось, что по ночному небу прочертила пунктир падающая звезда и исчезла за какими-то заборами. Смеясь, она сказала Алексею:

- Полистай, если будет время, к чему снится падающая звезда? Может, меня переведут в старшие лаборантки?.. Или крыса старая Яковлева на пенсию, наконец, уйдет?

6 атмосфер.

Стекло барокамеры брызнуло в тот момент, когда Маринка нагнулась под стол за упавшим “штрихом”, и в первое мгновение ей показалось, что взорвалась лампа дневного света, потому что осколки вдруг посыпались откуда-то сверху и забарабанили по спине и столу, как дождь.

- Ой! Мама! Блин… - она выпрямилась и сразу вспотела от испуга. Камера смотрела на нее пустым, угрожающе ревущим нутром, и больше звуков не было, только этот негромкий, обиженный, натужный рев перегруженного аппарата. Секунду продолжалась пауза, потом с грохотом полетел распределительный щиток, и взвыла сигнализация.

3.

Алексей с удовольствием поел и выпил чашку кофе. Утро было солнечное, без облаков, и не скажешь, что уже ноябрь. На улице сверкали блики в окнах, бродили голуби, стволы деревьев казались на солнце мягко-коричневыми, теплыми. Маринка еще не звонила, и он забрался под горячий душ. Сегодня в НИИ Экспериментальной Радиологии короткий день, пятница, и значит, она приедет самое позднее в четыре.

Третий день он сидел на больничном, читал книги, спал, а заботливая жена варила ему клюквенные морсы, читала вслух книги и заставляла надевать теплый свитер. Падающая звезда ей приснилась. Может, и правда ее начальница, отвратительная склочная Яковлева уйдет все-таки на заслуженный отдых?..

Алексей вытерся махровым полотенцем, оделся и, позевывая в предвкушении отличного, уютного дня, побрел в “Комнату Икс” за сонником.

“Увидеть падающую звезду, комету - к быстрой смерти от неизлечимой болезни”.

- Ничего не понимаю, - он перечитал строку и нахмурился. Неизлечимая болезнь? Это что же, СПИД, что ли? Хотя - в девятнадцатом веке, возможно, и от гриппа умирали пачками. Наверное, Маринка от него все-таки заразилась. Не надо было вчера целоваться. Но как же без этого?..

Усмехаясь, он задвинул сонник и на полку и вдруг схватил снова и начал быстро листать, высматривая собственный сон. И сразу замерз.

“Если видишь себя заблудившимся в большой толпе, на празднике - для женатого мужчины или замужней дамы - овдоветь, для одинокого человека - потерять родителей”.

Ему снилось, что на ВДНХ Маринка убежала за какими-то сладостями, а он бродил один среди людей и не мог найти главный вход, где она обещала ждать его. Заблудился. В большой толпе.

Запищал на кухне телефон. Замдиректора института Серега Федин отрывисто крикнул в трубку:

- Леш! У тебя какая группа крови?!

- Третья, а что?.. - Алексей услышал фон: топот, голоса, завывание сирены.

- А резус?

- Отрицательный. Сергей, у вас авария?..

- Я перезвоню, Леш! Не могу сейчас, извини!..

- Маринка… - начал Алексей, но сразу оборвалось.

Оделся он за три минуты, а через пять уже ловил на шоссе машину и совал водителю сотенную бумажку:

- Поселок Дружба, институт, знаете?..

- Садись.

4.

Ее тащили по коридору, под руки, двое в скафандрах высокой защиты, и один из них, Толя Епифанов, техник, плакал. Шлем не давал вытереть слезы, и они ползли по щекам за воротник, щекотали.

Маринка успела замести осколки стекла и пробирок, собрать веником рассыпанный бурый порошок. Открыла воду, чтобы помыть руки, и тут в распахнувшиеся двери ворвалась команда с ядовито-желтыми баллонами и шлангами, в спецкостюмах - точно космонавты из фантастического фильма. Вода из крана не пошла - в здании уже перекрыли водопровод и вентиляцию.

За минуту до этого на центральном пульте замигала лампочка, и Сергею Федину доложили:

- Сигнал “Сквозняк” из третьей лаборатории.

- Категория?.. - у Сергея ухнуло куда-то вниз сердце.

- Первая.

Он отдал команду на закрытие переборок и изоляцию здания, не переставая крутить в памяти собственные слова, сказанные Алексею Лапшину полгода назад: “Леша. Я тебе за нее отвечаю. Все нормально будет. Там просто. Очень простая и безопасная работа”.

И снова: “Леша, я тебе за нее отвечаю…”.

- Где Яковлева?! - он заорал на помощника и спохватился, - Извини. Где Яковлева? Она была в лаборатории?

- Нет.

- А где она, мать ее, была?!.. - от отчаяния у Сергея заболело внутри, как от удара.

Не ответили. Привели зеленую Яковлеву, которая пила чай на складе и стояла теперь с крошками печенья у рта, в ужасе таращась на начальника.

- Посажу! Скотина! Под суд, в тюрьму! - Сергей задохнулся, - Ты на кого лабораторию оставила, дура, на практикантку? Ты знаешь, где сейчас она, знаешь?!..

Маринка стояла в дезактивационном душе, и слабые ее руки скользили по белому кафелю стены, пока двое терли резиновыми мочалками ее тело. Текла тушь с ресниц, мокрые волосы прилипли к щекам, развязался “хвост”, и яркая резинка валялась в луже горячего мыльного раствора на полу, забытая.

У нее пошла носом кровь, и Толя Епифанов быстро запрокинул ей голову, но не помогло, кровь потекла в горло, и Маринка закашлялась. Прибежала врач Ольга, неузнаваемая в скафандре, затолкала ей в ноздри комки ваты, пропитанной перекисью водорода, открыла оранжевый чемоданчик. Выбирая ампулы, смотрела сквозь стекло круглыми глазами, застывшими и черными от страха. Поманила Толю, прижала свой шлем к его, чтобы слышать, крикнула:

- Доза какая?

- По счетчику семьсот одномоментно.

- Что вы ее терзаете? - голос Ольги сразу стал механическим, - Что толку? Уложите, дайте, укол сделаю.

Маринке укололи противорвотное, снотворное, дали выпить йодный коктейль, закутали в простыню и положили на кушетку в душе. Она уснула.

- Оля! - Толик вцепился в шлем врача и стоял с ней лоб в лоб, не давая отойти, - Никак не получится? Откачать?

- Как? Я не Господь Бог. Она умрет в течение двух часов. Мужу звонили?

- Но что-то можно сделать?

- Обменное переливание крови.

- И все?..

- Да уйди ты! - Ольга обеими руками отпихнула его и выбежала в закрытый коридор, подвывая. Они дружили. Вязали что-то, мужиков обсуждали, прически друг другу делали. Маринка у Ольги на свадьбе стояла с почетной лентой “Свидетель”. Теперь фотоснимки свадебные в руки не взять, ведь там она - улыбается.

Ольга прошла дезактивацию, сняла скафандр, постояла под счетчиком. Час рыдала в медпункте, сморкаясь в полотенце. Потом ей стало плохо, и институтский шофер отвез ее на “уазике” домой - плакать дальше.

- Умерла, Сергей Сергеевич, - помощник положил трубку внутреннего телефона, - Этаж законсервирован, людей вывели через запасной коридор. Никто больше не засветился. Начали обработку помещений. Вам таблетку дать?.. Может, я врачу позвоню?

- Какому врачу? На черта? - Федин расстегнул воротник, - Мне надо поговорить с Министерством. Спецсвязь дайте.

5.

Институт был оцеплен военными в два кольца, автобусы с опущенными занавесками вывозили сотрудников, выруливая на шоссе на большой скорости - как убегали.

- Нельзя, - железно произнес рослый солдат, загораживая Алексею дорогу к воротам.

- С Фединым могу поговорить?

- А вы кто?

- Здесь работает моя жена, Лапшина Марина.

- Сотрудники эвакуированы.

- Леша! - негромко и как-то жалобно крикнули из кирпичного домика проходной. Федин стоял без куртки, с пляшущей в руке сигаретой, - Пройди, Леш… пустите его, он ко мне.

Посторонних… - начал солдат, но Федин глянул так, что он смолк и посторонился.

6.

Осень утекала в реки, в землю, в небо. Вместе с дымом котельных уходила в космос.

- Вы ссорились?

- Как все, - Алексей смотрел на безбрежный лес. Толстенький священник рядом с ним грел в перчатках руки, дышал паром, провожал взглядом летящую птицу.

- Как все… - повторил Алексей и втянул с болью воздух, - Кто не ссорится? Да разве это важно, если я ее любил?

- Конечно, - кивнул священник, - И сейчас вы любите ее. Она об этом знает, и ей от этого спокойнее.

- Не верю я в загробную жизнь.

- И зря, сын мой. Неверие рождает цинизм, а цинизм - путь к душевной пустоте и отчаянию.

- Ее даже похоронить нельзя было по-человечески, - пробормотал Алексей, едва разлепляя губы, - Тело радиоактивно… Гроб пустой закопали… Разве так можно?

- Сын мой, - священник мягко тронул его плечо, - Не ожесточайтесь. Прошу вас. Никто не хотел вам зла. Ничего нельзя вернуть. Надо смириться и помнить. Я буду молиться за упокой ее души. Ей там хорошо - верьте в это.

Он верил только в то, что остался один. Вспоминал ее голос, словечки, лицо. Темные волосы, глаза шоколадного цвета, родинку на правой щеке, похожую на нарисованную слезу. Пришел домой и долго держал на коленях вязаный свитер, еще пахнущий ее духами. Листал сонник. Спал на ее половине кровати. По утрам не хотел просыпаться и судорожно цеплялся за спасительный сон. Пил таблетки, чтобы все время спать.

И вдруг, перед рассветом, услышал.

7.

- Лешка, любимый, солнышко мое, - тихо сказала она и погладила его по лицу, - Как я скучаю, если бы ты знал…

Они стояли на берегу полноводной весенней реки, несущей куда-то ломаные льдины. Маринка была в своей любимой меховой куртке, в варежках, улыбалась.

- Как приятно тебя видеть, - она снова тронула его щеку теплой рукой, - Ты так похудел, выглядишь плохо… Скучаешь по мне?

- Да! - он поймал ее ладонь, прижался к ней губами сквозь варежку, - Где ты?

- Здесь, - она оглянулась на реку, на луг в черных проталинах, на бледно-голубое небо, - В мире вечной весны. И у меня все хорошо, не думай. Только скучно без тебя. А так - нормально. Ты иногда сидишь в той комнатке?

- Каждый день, - он обнял ее, почувствовал биение сердца, - И я храню твои вещи. Твоего медведя недавно пылесосил.

Маринка засмеялась:

- Какой ты замечательный… Столько времени прошло. У тебя есть девушка?

- Нет.

- Почему?

- А зачем? Тебе двадцать лет, ты хоть понимаешь, что значит любовь? Я в двадцать, наверное, тоже не понимал. Думал: умер кто-то, ну так ведь ничего не поделаешь. Жизнь продолжается. А теперь мне тридцать пять, и я не вижу никакой жизни. Так, существование.

- Но ведь и правда ничего не поделаешь…

- Марин! Ты мне скажи. Как я могу быть с тобой? Что сделать? Тоже умереть?

- Глупость какая! Живи. Ты должен быть счастливым, Леша.

- А ты?

- А мне хорошо. Я чувствую себя спокойно. И буду тебя ждать, там, на лугу. Просто буду сидеть и ждать тебя. Мы же увидимся. Только не сейчас.

Проснулся он на совершенно мокрой подушке и вскочил за сонником.

“Увидеть реку и луг на той стороне - обрести потерянное”, - сообщила ему книга.

8.

После Нового года, хмурым вечером, он ждал автобус и увидел женщину своих лет, нагруженную сумками и свертками. Она стояла изможденно, без сил, смотрела в мутную даль в ожидании автобусных фар, а проезжали одни легковушки.

- Давайте помогу, - Алексей отобрал у нее поклажу, поголосовал, остановил “жигуленок”, - Вам куда ехать?

Оказалось - почти соседи. В пути стали болтать, и она рассказала, что живет с двумя детьми, сыном и дочкой, в общежитии ткацкой фабрики, работает технологом, муж-дальнобойщик погиб в аварии прошлой зимой.

Беда сближает. Позвал ее в гости, напоил чаем, стесняясь по-холостяцки пустого холодильника. Рассказал про Маринкину страшную смерть, когда ее, уже почти бесчувственную, волокли в душ, зная, что это бесполезно, а потом положили, как куклу, и ушли. Женщина ахала, сопереживала, даже заплакала немного.

Ее звали Валентина, но она просила звать просто Валей. Было в ней что-то стабильное, прочное, как дом, как мир вокруг, и Алексей пригласил ее снова, через день, а потом познакомился с детьми и решился - позвал насовсем.

Мальчику было четырнадцать, девочке - пятнадцать. Они перегородили шкафом большую комнату, а Алексей с Валентиной поселились в маленькой. Только в “Комнате Икс” никто не жил, там все так же стоял старый шкаф и лежал на полке сонник, которым теперь для смеха пользовались все.

Квартира ожила, даже обои стали ярче. Алексей снова спешил домой, радовался свету в окнах, покупал подарки.

Валя попросила только об одном: снять со стен Маринкины фотографии.

- Как увижу, сразу вспоминаю все это… как ее тащили… - жаловалась она.

Алексей согласился. Действительно, тяжело.

9.

Весной два события тряхнули его душу. Первое: опять приснилась Маринка. Второе: Валя сказала, что ждет ребенка.

Маринку он увидел, как и в прошлый раз, на рассвете. Она стояла на том берегу, далеко, и смотрела без улыбки. Он услышал голос, очень ясно, словно она была рядом:

- Привет, Леш.

- Что ты такая? Что случилось? - тревожно спросил он и сразу устыдился своего вопроса. Конечно, случилось. Раз и навсегда.

- Все хорошо, - она чуть развела руками, - Просто скучаю. Хандра такая. Особенно в те моменты, когда ты забываешь обо мне.

- Я никогда о тебе не забываю, - уверенно возразил Алексей и осекся. Да, случались моменты. Он забывал. Любил, но забывал. Редко.

- Ты счастлив?

- Не знаю. Понимаешь, я люблю тебя. Но тебя нет. Что мне делать?

- Жить. Как можешь.

- Ты обижаешься, что я живу с Валей?

- Нет. Только не позволяй ей трогать мои вещи, пожалуйста. Лучше выкинь их сам.

- Никогда! - испуганно вскрикнул он и, вынырнув из сна, сразу подумал, что все это правда, вещи Маринкины действительно стали куда-то исчезать, прятаться по углам, таять. Какую-то одежду он видел на Валиной дочери, с плеером ходил сын, феном пользовалась сама Валя. Пропали альбомы с открытками, книги, кассеты. Давно не видел плюшевого медведя. Все растворялось в его новой семье, как в кислоте, и остановить это было невозможно, как невозможно остановить жизнь.

Он устроил скандал, и Валя, испуганная, в слезах, швырнула ему какие-то коробки и забилась в ванную. Пришлось успокаивать, говорить нежные слова, гладить по голове. И она сказала, что будет ребенок. Маринка никогда не думала о детях, а оказалось - все так просто…

Встретил постаревшего Сергея Федина, разговорились.

- А так все в порядке, - Алексей шагал по весенней грязи рядом с другом, - Ты что-то пропал, не заходишь…

- Я тебе за нее отвечал, - глухо возразил Федин, - А это правда, что ты снова женился?

- Мертвых не воскресить.

- Быстро ты как… Прости. Я-то кто, чтобы судить? Не уберег. Убить меня мало за такое.

Алексей поглядел на него. Федин был угрюм и, кажется, начал пить. Что-то в лице говорило об этом. Расстались прохладно.

10.

Он остановился под своими окнами и долго стоял, глядя вверх. Вздохнул. Грязь уже подсохла, и ему вдруг захотелось сесть сейчас на первый попавшийся автобус и ехать до тех пор, пока не покажется из-за поворота холодная река и луг на той стороне. А потом выйти и идти в никуда, в сказку, где возможно чудо, и родные теплые ладошки могут вновь, как раньше, коснуться его щек.

“Я тебя любил. И еще люблю. Это часть души, никак теперь не отказаться. Что мне делать? Забери меня к себе или отпусти. Я стал отцом семейства, мне плакать по тебе не положено. Маринка, ау!”

Купил целую авоську пива и расставил батареей в холодильнике. Жизнь несовершенна. Так пусть она будет легка…

В конце ноября, год спустя после смерти Маринки, у него родилась дочь. А он не мог заставить себя встать с кровати и поехать в роддом, мучило тяжелейшее похмелье.

Заглянул пасынок, сверкнул глазами почти с ненавистью:

- Па, ты поедешь? Опять нажрался!..

Дети уехали без него. Вернулись растерянные. Шептались в коридоре, шикали друг на друга. Потом зашла дочь:

- Слушай, тебе надо поехать. Маму успокоить. Она в истерике.

- Почему? - безразлично спросил он, изучая потолок.

- Девочка родилась странная.

- Урод, что ли? Так я тогда не пил…

- Не урод, - девушка помялась, тиская в руках какую-то бумажку, - Тебе посмотреть на нее надо. Она… она, в общем…

Поехал. Валентина глянула так, что он отвернулся и потребовал показать ребенка. Повели по белому коридору, остановили у ячейки с номером.

- Вот, папаша, пожалуйста. Отличная девочка, я не понимаю, чего мамаша психует, - веселая медсестра средних лет поправила на детской головке ситцевую косынку, чтобы было лучше видно, - Красивенькая, вырастет, артисткой станет.

Из ячейки, из вороха сероватого казенного белья, глядели глаза, знакомые, шоколадные, в длинных ресницах, огромные и ясные; они останавливались то на Алексее, то на сестре, то на потолке. Родинка на правой щеке, похожая на слезу, была еще бледной, бежевой, но обещала в будущем стать такой, как надо. Все было хорошо.

- Привет, Маринка, - Алексей улыбнулся, и ребенок пискнул.

- Ну что? - весело прищурилась сестра, - Берете?

- Беру, - покивал он, - Как раз то, что я хотел.

- Ну и ладненько.

“Обязательно надо бросить пить, - подумал он, - И медведя найти, черт бы его побрал. Где я его последний раз видел? На антресолях вроде. Сейчас приеду и поищу. И купить надо столько всего, одежек… Боже мой, сколько теперь забот. Как это здорово…”.

Он постоял еще, посмотрел. Хмыкнул и пошел на выход, думая обо всем сразу.

Написать отзыв

© "Русская жизнь",  обозрение

WEB-редактор Вячеслав Румянцев