|
|
Гусев
Правдивая история
У него и фамилия- то была Гусев. На роду написано –
разводить гусей. А отчество у него простое, русское - Петрович. Так все
звали «Петрович» да «Петрович». С молодых лет «Петрович». Имя – так: «пффф»,
Мишка, Михаил. Он его почти не помнил.
И косяк гусей своих Петрович защищал яростно. Вот пожаловалась на этих гусей
Самоварова Наталья Кузьминична: «Внучку пугают, шипят!», Петрович, потрясая
указательным пальцем, нажал на Самоварову: «Шипят, эка, печаль -
предупреждают, чтобы внучка твоя не совалась в их гусиные дела, они гордые,
дворянская птица с голубой кровью.
На скамейке возле дома разговор проходил. Встрял в него Петр Григорьевич
Носанов: «Глупые они, как пустые скрипучие резинки»
- Резинки? – захлебнулся от возмущения Петрович, - А ты знаешь. Что гуси в
Англии счас военные склады охраняют. Электроника в Англии на первом месте,
туалеты, дурья башка, транзисторные, а тут гуси. Резинки, скажет тоже! Они –
умнющие, лучше нас все понимают.
В общем, сам Гусев был изрядным чудаком. И всем своим птицам дал клички.
Этот – с бакенбардами, Сашок, Пушкин, значится. Стихи читает, с переборами
гогочет. А вот зевластая гусыня – Алка Пугачева. Есть здесь и задиристый,
косящийся всегда в сторону американский президент Буш и подобострастный,
заглядывающий в глаза Бушу – Тонька, Тонни Блэр, английский вождь.
И был у него даже один гусь с черной ободранной башкой, прихрамывающий, Его
Петрович называл Эфиопом.
Эфиоп заболел, темную голову уронил на серое крыло, в угол сарая спрятался.
И голова, как наполовину сдутая велосипедная камера, свесилась до
цементного, в стружках полу.
Отправился Гусев к птичьему, скотскому доктору.
«Не выживет!» - сообщил бородатый с ласковыми глазами ветеринар и продал
Петровичу дорогие желтые капли. Эфиопа Гусев унес себе в хату и точно по
часам закапывал из пипетки вонючее, пахнущее автогенной сваркой лекарство.
Гусь не щипался, а сам понимающе подставлял клюв, и был виден треугольный,
розовый язычок, куда попадали желтые капли.
Петрович сварил было кашу манку, но Эфиоп есть её не стал. Тогда он снял с
полки книжку, старую «Родную речь», по которой еще сам учился. И прочитал
хворому гусю сказку «Гуси – лебеди». «Про ваших!» – хлопнул корками книги
Гусев. Эфиоп от книжки немного повеселел, даже гакнул.
Тогда Петрович, проглотив слюну, сам рассказал ему о своем прошлом, поведал
главным делом - о своей Евдокии Ивановне, которая умерла, оставив его одного
сухари размачивать. Тоска без нее смертельная. Гуси только спасают. Тут
Петрович поделился сокровенным: вот, как все гуси войдут в пору, он их
дрессировать начнет «на чуткость», слух тренировать и реакцию. А потом
напишет в Англию, тому же Блэру, мол, русский гусь чувствительнее
великобританского, выпишите меня к себе. Я вам покажу птицу, всем гусям
гуся! И порода есть, кубанский сторожевой.
- На кого же мы поставим? – спросил у Эфиопа Петрович, - сдается мне, что
самый способный не Сашок, а подружка его Татьяна Ларина. Женщины они всегда
почутчее будут, потому как - природа.
Татьяна Ларина и вправду была гусыней нате вам. И к ней уже кое кто из стаи
подбивал клинья. Ходила она не в развалку, как утки, и, не подпрыгивая, как
иные прыткие гуси, а плавнохонько – фигуристка, а не гусыня лапчатая.
Петрович думал, что англичане – нация отзывчивая и там меньше бюрократов,
чем у нас. Англичане сразу оформят ему визу. Не будут спрашивать всякие
медицинские полисы – молисы. Вот только жалко, не знает, что там за погода.
Говорят: всегда туман. Одевать ли калоши на валенки? И может гусыне,
Татьяне, какую-нибудь телогрейку соорудить?
Петрович укутал Эфиопа в дырявую тельняшку, порылся в шкафчике и из
картонного коробка достал шоколадку, на которой была изображена русская
тройка.
Он отнес плитку девочке Насте Самоваровой, той, которую пугали гуси.
- Зачем вы мне? – спросила маленькая Настя. И лоб у нее наморщился, как у
старушки.
- Ты их не бойся и не дразни! – сказал Петрович.
Настя улыбнулась: «Ладно. Договорились. Я не дразнилка. Они сами топают
своими лапами, щипаются»
В эту ночь Гусев спал крепко. А когда вышел задавать гусям моченого гороху
да мелкой картошки, весело, как всегда воскликнул: «Гуси-гуси, га-га-га-
есть хотите –да-да-да!», чуткие птицы никак не ответили. Тихо в сарае.
Мертво. Он увидел, что дверь в гусиный хлев приоткрыта. Уже ощущая в себе,
какую-то безвоздушную пустоту, он рванул дверь. И увидел, что никого в сарае
нет. Ни одного гусенка. Нет ни Саньки, ни Маньки, ни Буша, ни Татьяны
Лариной, нигкогошеньки. Он глянул на пол, на махорочного цвета гусиный помет
и увидел рядом следы от резиновых сапог. Следы с треугольными рисунками. У
него самого были сапоги с такой подошвой. Но он их одевал лишь весной. И тут
же Петрович понял - гусей уволокли. Потискали в мешок – чувал, на горб
взвалили, и - поминай, как звали. Один не утащит. Двое-трое работали.
Почти не живой он кинулся к участковому милиционеру, у которого в сельском
Совете, а по - современному в администрации, была здесь комната. Мильтон
Сашка Буянов крутил в руках какую-то штучку, которая попискивала. « Игра!» –
смутился Сашка - «Для тренировки мозгов!». И тут же велел гражданину Гусеву
написать заявление.
- В десятидневный срок сообщим! – успокоил Буянов, нетерпеливо косясь на
плоскую, пластмассовую дощечку с зелеными огоньками.
- Сообщат они! - сказал кому - то Гусев, - Мозги тренирует!
И плюнул с сельсоветского крыльца.
Он пошел на местный рынок. Там три длинных крашеных голубым, но ободранных
столах гусятиной никто не торговал. Продавали в основном болгарский перец,
сезон.
Попался толкающий велосипед Петр Григорьевич Носанов. Он вез на раме мешок
сахару. Пожали друг другу руку. Как полагается чин-чином. Петрович рассказал
о пропаже гусей. Носанов обрадовался: «Теперь пиши пропало, где - нибудь в
полете твои гагалки. Говорил я, что глупая птица, бесшабашная. Надо было
индюков заводить».
И тут Петровича, как что-то дернуло, что - то шарахнуло. Он сам того не
понимая выставил вперед руки и всем корпусом, как торпеда, пихнул Носанова.
Тот упал вместе с велосипедом. Тугой мешок разорвался, и из него высыпался
белый с желтизной песок.
- Вот тебе, вот тебе, вот! – стал лягать этот мешок Петрович, совсем ничего
не видя и не понимая
Он тяжело дышал.
А опомнился он тогда, когда уже сидел на ящиках за магазином и его взял за
локоть все тот же мильтон Буянов.
- Пойдемте, гражданин Гусев, протокол составим. И отвезем вас.
- Мозги-то укрепил? – криво усмехнулся Петрович.
Отвезли Гусева за хулиганство в районный отдел милиции, велели вынуть шнурки
с ботинок и ремень стащить. Закрыли в каталажку.
Гусев долго согнувшись лежал на дощатом настиле, пахнущем кислым табаком,
мужским потом и перегаром, а потом стал стучать в оббитую жестью дверь. Он
вспомнил, что один гусь у него остался дома, Эфиоп. В дверном окошке
появилась белая, кудрявая голова с разинутым ртом. Этой голове Гусев
рассказал в чем дело. И охранник смягчился, повел Петровича к телефону. А
там Петрович позвонил своей куме Кондратьевне, чтобы она за гусем поглядела,
ключ под ступеньками крыльца между кирпичиками.
Кондратьевна спросила, дура баба: «А ты где?»
- В Англии! – громко крикнул в трубку Петрович. И, уже повеселев от своей
шутки, вернулся на свое належанное место. Он знал, что Эфиоп отудбит. Может,
даже Татьяну Ларину переплюнет, если книжки ему читать. Энциклопедию,
словарь английский. А бомжей, которые у него весь косяк своровали, он
обязательно найдет. И Носанову нормальной водки бутылку поставит. Не виноват
Носанов. Причем здесь Носанов? Попался под горячую руку. А подумать хорошо,
виноват: «ти - ти - ти, ти – ти, скрипучие резинки». Это его Шарик
скрипучий, а не гуси.
Написать
отзыв Не забудьте
указывать автора и название обсуждаемого материала! |
