№ 12'07

Андрей Куликов

XPOHOC

ФОРУМ ХРОНОСА

НОВОСТИ ХРОНОСА

Русское поле:

Бельские просторы

МОЛОКО

РУССКАЯ ЖИЗНЬ

ПОДЪЕМ

СЛОВО

ВЕСТНИК МСПС

"ПОЛДЕНЬ"

ПОДВИГ

СИБИРСКИЕ ОГНИ

Общество друзей Гайто Газданова

Энциклопедия творчества А.Платонова

Мемориальная страница Павла Флоренского

Страница Вадима Кожинова

Андрей Куликов

ОРДЕН СВЕТЛОЙ ГРУСТИ

Думается, радость приближает нас
друг к другу, а печаль — к себе самому.

Даже в середине октября случаются изредка симпатичные денечки. Умеренно теплые, неназойливо солнечные, тихие. Давно переставшие быть зелеными листья деревьев опадают тогда почти неслышно, с ленцой переваливаясь с боку на бок, позабыв страх в отсутствие ветра — этого почти вечного спутника осеннего времени.

В этот день с ней не было ничего такого, о чем в таких случаях принято писать в женских романах. Никакого толчка в сердце, никакого внезапного желания выйти на улицу, никакого ожидания встречи с судьбой. Женские романы вообще не про нее и не для нее. Она просто решила побродить по городу. Это ее день, она любила такие дни, она им полностью соответствовала. Старалась не упустить возможности пошуршать палой листвой, пощуриться иногда на уже успокоившееся солнышко, подумать о чем-нибудь приятном, если получится. Уже застегивая ботинки, она поймала себя на том, что если ей удается удержать в своем сознании немного приятных мыслей, то это уже только мысли — воспоминания о том, что когда-то было. Когда она умела улыбаться ослепительно и обезоруживающе, когда к ней приходил иногда этот мальчик со стойким иммунитетом к эгоизму, когда была жива мама. С приятными думами о том, что будет, она не встречалась уже давно. Она забыла про них, они — про нее.

Высокая, немного худая, с тонкой талией, плавной линией бедра и маленькой девичьей грудью, она в свои тридцать четыре могла себе позволить не стесняться внешности и, не беспокоясь ни о чем, съесть пирожное с уймой калорий, когда захочется. Светлые, не очень густые длинные волосы с неизменными завитыми локонами на висках, наподобие тех, что носят ортодоксальные иудеи. Курносая, сероглазая; капельку, непонятно откуда, смуглая. Некоторые мелкие детали, может, и не позволяли назвать ее безупречно красивой, но и дурнушкой ни один эстет ее назвать не осмелился бы. Но главным в ее облике было необъяснимое: каким-то образом у нее на лице было написано, что она — ДРУГАЯ. Очень немногих это привлекало, абсолютное большинство, разумеется, если и не отталкивало, то уж точно настораживало.

Место, выбранное ею для прогулки, при других обстоятельствах нельзя было бы считать удачным. Но здесь хоть было относительно чисто и относительно тихо — необходимый и достаточный баланс. Немного прохожих, в основном глядящих себе под ноги. Еще меньше автомобилей, иногда переругивающихся полушепотом своими покрышками с мелкими дорожными лужами. Пейзаж довольно урбанистический: по обеим сторонам бульвара несколько высоток, которые большую часть времени будут прятать солнце за своими могучими спинами. Но ведь не всегда? Зато деревьев вдоль аллей и тротуаров растет немало, и в желто-багровых опавших листьях нет недостатка. В общем, нормально.

По мере того, как она втягивалась (не втягивала себя, что ей приходилось делать почти всегда, а именно втягивалась) в процесс измерения шагами короткого бульвара, приходило определенное состояние души. Здесь и сейчас она могла подумать обо всем на свете. И мысли, которые в другом месте и в другое время вызвали бы в ней депрессию или что-то близкое к истерике, теперь спокойно, без родовых травм, появлялись на свет, проживали свой короткий век и либо умирали вовсе, либо прятались далеко-далеко, в архив (что, в общем-то, почти одно и то же). Можно было позволить себе подумать о чем угодно, можно было бы… Вместо этого в голову лезла всякая чепуха, ничего конкретного — какие-то полунамеки на давно покинувшую этот мир романтику, на вздохи под луной и прочие, не существующие в реальности штучки. Лучше вообще ни о чем не думать, а просто наблюдать. Как поблескивают крохотными бриллиантами капельки воды в самых непредсказуемых местах, пользуясь лучами остывающего солнца, чтобы успеть показать миру свое великолепие. Как лишаются выращенных за лето шевелюр кусты и деревья. А осень, сначала показавшаяся им смелым и изысканным стилистом со своими фантазийными красками, на поверку оказалась батальонным парикмахером, овладевшим только одним видом стрижки — «под ноль». Этот парикмахер и теперь был за работой, и падение состригаемых локонов и прядей не прекращалось ни на миг.

Краем глаза она уловила бесшумное движение чего-то незначительного совсем рядом, у самой щеки. Повернула голову, увидела листок, упавший на плечо. Стала рассматривать нарушителя спокойствия. Скрюченные края, какой-то грязно-неопределенный цвет, весь в темных пятнах. Она слегка улыбнулась: «Все законно. Кругом совершенно впустую осыпаются тысячи роскошных, крупных, ярких, как из-под кисти Ван Гога, листьев. А на меня упало вот это…». Листок тем временем не собирался задерживаться на плече, лениво заскользил вниз, но каким-то образом застрял у сердца, попав самым краешком в зазор под лацканом темно-зеленого, почти черного пальто. Она почему-то замерла, боясь пошевелиться — лишь бы не упал. Через мгновение пришла догадка о происшедшем: «Награда нашла свою героиню. Меня наградили орденом безысходности. Нет, все-таки не безысходности, хотя эту награду тоже, возможно, когда-нибудь дадут. Только посмертно. А пока это скорее орден грусти… Да, орден Светлой Грусти первой степени. Что можно сказать об этой награде? Орденом Светлой Грусти первой степени награждаются лица, отличившиеся… отличающиеся…» Она решила, что не стоит пренебрегать заслуженным, аккуратно взяла некрасивый листок тонкими пальцами и укрепила его на лацкане, воткнув черенком в петлицу. Теперь не упадет. Неказистое украшение показалось ей удивительно уместным. Видимо, стоило продолжить прогулку уже в качестве орденоносицы.

В очередной раз подходила она к западному окончанию бульвара, где перекресток и более оживленное движение. Пора поворачивать. Он не позволил ей этого сделать. Вернее, она его заметила и не позволила этого себе. «Пройду еще шагов пятнадцать-двадцать. Посмотрим, что из этого получится… Или не получится». Было совсем непонятно, что в нем было такого особенного. Но что-то было. Определенно и несомненно. По законам жанра должны быть флюиды, которые сновали бы между ними, как чартерные самолеты в наш любимый Египет и обратно. Никаких флюидов не было и в помине. Просто он с первого взгляда показался давно знакомым. Немного похож на того мальчика, только старше, но точно — не он. Она была уверена, что впервые его видит. И, тем не менее, она о нем знала почти все. Он тоже ее заметил и слегка улыбнулся. А вот в этот момент по закону жанра должно было ярче обычного засиять солнце, но то ли солнцу было наплевать на законы жанра, то ли просто лень, но оно так и продолжало прятаться за двадцатью двумя этажами корпуса слева. Вместо этого он чуть повернул голову, и в стеклах его очков отразился только что загоревшийся на ближайшем светофоре красный. Он сделался каким-то научно-фантастическим. Она чуть не прыснула со смеха: «Терминатор с высшим гуманитарным. Степень усушки семьдесят процентов». Он, видимо, принял ее улыбку на свой счет (что, в общем-то, было правдой). Повернулся к ней и стал подходить. Не было в его движении ни робости, ни наглой самоуверенности. Он делал то, что должен был делать. И он тоже хорошо ее знал, хотя и не ожидал встретить. Так это выглядело.

Высокий, худощавый, довольно симпатичный. Длинный пепельно-серый плащ, черные брюки, немного стоптанные и слегка испачканные ботинки. Из мелких деталей — лишь очки в металлической оправе, уже сыгравшие свою роль, и тонкое кольцо из желтого металла на правом безымянном. «Не играющее никакой роли, — добавила она про себя. — Клеиться будет. Ну и пусть клеится».

— Привет! — он уже подошел к ней. Спокойный и, кажется, доброжелательный.

— Привет! — она еле заметно улыбнулась. Ей понравилось такое начало — просто и мило. «По первому вопросу — зачет». Свет теперь падал из-за его спины, и можно было посмотреть сквозь прозрачные стекла ему в глаза. Большие, зеленоватые, с темными точками на радужке. Чуть веселые и в то же время усталые, очень усталые. Похоже, этот человек умел все воспринимать через призму тонкого юмора, мягкой иронии, и был бы способен до слез рассмешить собственного палача, но сам нуждался в малой толике сострадания, особенного сострадания, и никак не мог его найти, и в этих поисках израсходовал слишком много себя. К тому же внимательный — увидев, что она изучает его, снял очки и сунул их в боковой карман. Посмотрев на него без искусственных преград, она поняла то, о чем начала догадываться с самого начала: «Он ДРУГОЙ».

Он тем временем тоже изучал ее, чуть склонив голову набок, как щенок при виде лягушки. Заметил «орден». Спокойно протянул руку, снял его с воротника и разжал пальцы. Странно, она даже и не подумала как-нибудь этому воспрепятствовать. «Орден» стал неторопливо падать вниз и, достигнув земли, смешался с другими, теми, что так и не встретились со своими потенциальными обладателями.

— Никуда не уходи, я сейчас, — попросил он. Она и не собиралась уходить. А он стал выискивать что-то на земле. Забывший про очки близорукий человек — для него это было не просто. Наконец его поиски завершились, он нагнулся и что-то подобрал. Через секунду в ее петлице было новое украшение. Другой лист — тоже небольшого размера, немногим больше прежнего, но… Безукоризненно чистый, безукоризненно симметричный, безукоризненно расцвеченный. «Если бы я выбирала сама, мой выбор был бы тем же».

— Мне кажется, этот тебе подходит гораздо больше, — он вновь смотрел на нее.

— Я так не думаю, — усмехнулась она. А потом он сказал слова, которых не догадался бы сказать никто на земле, даже она сама. Он спросил:

— Может быть, стоит снова начать так думать?

Ну конечно стоит! Это же ясно. И почему она давно не могла задать себе подобный вопрос? Она еще раз заглянула в глаза этому хорошо знакомому ей незнакомцу. Что-то он пытался для нее сделать, к чему-то подтолкнуть. Что-то и ему было нужно от нее, нечто особенное. Но что? Вопрос она задала о другом:

— Начать? А с чего?

— Начни хотя бы с этого, — он поправил на ней свой подарок.

— А ты мне можешь помочь?

— Нет, я не могу, — но глаз он не опустил. Почему? Она невольно бросила взгляд на его единственное золотое украшение, он перехватил этот взгляд. И вот тут его глаза уперлись в землю. Она запаниковала — ДРУГОЙ не опустил бы глаз в этой ситуации, неужели он обычный, просто немного мягче и интеллигентнее прочих? Неужели опять ошибка, скукота, разочарование?! Он внезапно нагнулся и подобрал еще что-то с асфальта. Вот он снова смотрит на нее, легко улыбаясь. Все нормально, он именно такой, каким она его видит. А в пальцах держит… Не может быть!!! «Это же мой орден, точно он — ошибки быть не может!»

— Даже я не в состоянии помочь тебе. Только ты сама и никто больше. — Он тем временем укрепил ее первый листок на лацкане своего плаща. — Мне эта вещица тоже подходит.

Молчание стало набирать силу. Она решила его нарушить абсолютно неверным, но, как ей показалось, единственно возможным способом:

— Когда мы увидимся? — она спросила, зная заранее, что он ответит. И почему ей хотелось услышать этот ответ, по сути отрицательный?

— Когда-нибудь.

— А где?

— Хоть где.

— Думаешь, это произойдет?

— Думаю, нам пора.

— Тогда пока!

— Пока!

Ходить пешком ей больше не хотелось. Наверное, стоило бы поймать такси, чтобы поскорей оказаться дома — в своей квартире, в своей жизни. Чтобы скорее начать эту жизнь изменять, скорее. И тут до нее окончательно дошел смысл его ответов: «когда-нибудь, хоть где…». Ей не нужно спешить, у нее впереди… У нее есть что-то впереди! В маршрутке почти никого не было, и она удобно устроилась у окошка, за которым пробегал мимо нее так хорошо знакомый ей мир. Разумом она понимала, что их следующая случайная встреча вряд ли состоится. Слишком большой город, и в нем одна — она и один — он. Но вместо этого она думала о том, как они в следующий раз будут прогуливаться, взявшись за руки. Как будут болтать о всякой милой ерунде и говорить важные вещи о своих душах. Как в этих душах станет тепло и уютно. Она думала о том, как все это БУДЕТ. И думать об этом было очень приятно.

АБСОЛЮТНОЕ МЕНЬШИНСТВО

Чтобы совершить что-то большое, значимое и важное, вовсе не нужно много времени. Подобное происходит в одно неуловимое мгновение. Только хватит ли времени, чтобы этого мгновения дождаться?

Он стоял в темноте и смотрел в кухонное окно. Окно было сильно замерзшим. И сквозь него не было видно ровным счетом ничего. Зато было очень хорошо слышно. Слышно, как по городу носились белые вьюжные псы. Как они своим холодным дыханием не позволяли утомившимся снежинкам обрести покой и то гнали их над самой землей, то заставляли взлетать высоко, отнимая у них тем самым остатки сил. Как они время от времени начинали завывать, в азарте гонки оказавшись в каком-нибудь узком переулке, где невозможно было проскочить всей сворой разом. Они останутся беспокойными и непримиримыми опричниками сурового царя в этом городе до утра, а потом исчезнут, не оставив, как всегда, после себя ни единого следа. Февраль теперь правил этим миром. «А мной уже давно должны были править совсем иные, никому из живых неведомые силы», — подумал человек в темноте.

Для чего-то он стал еще пристальнее всматриваться в морозные джунгли на стекле. Хотя пурга и нацепила матовые колпаки на лампы уличных фонарей, их света все же было достаточно, чтобы сделать хрустально-серебряные дебри проходимыми. Самым причудливым образом отражаясь и преломляясь, лучи вели непонятную и непредсказуемую игру со светом, тенями и контурами. Он вглядывался в этот великолепный хаос, и вот его цепкому взгляду открылась почти неразличимая тропа. Тропа его памяти, совсем недавней по меркам обычного календаря. А на самом деле?

* * *

То было начало прошлой осени. Осени, которая для него не должна была стать прошлой. Пройденный им к тому времени курс интенсивной терапии не мог надолго отсрочить исполнение приговора, зато немного смягчил боль, а главное, позволил вести почти нормальный образ жизни. Это было для него теперь необходимо. Потому что у него было желание, которое, как ему казалось, стоило того, чтобы за его исполнение расплатиться последними своими днями и силами.

Решиться на эту поездку ему было легко и почти не страшно. Единственное, чего он очень боялся — это разочарования. Эту страну и это место в ней он представлял себе давно и очень часто. Он достиг в этом совершенства. Он уже давным-давно видел, как наяву, это по-северному бледно-голубое небо. Крики этих чаек он слышал, находясь за тысячи километров от этого места. Он вдыхал запах этого моря, когда на самом деле в его квартире пахло кофе и лекарствами. Если бы что-то оказалось не так? Возможно, для него это было бы страшнее смерти. Впрочем, ее-то он уже почти не боялся. Но, видимо, в ПОСЛЕДНЕЕ время ему действительно везло, и это место и в реальности оказалось ЭТИМ местом.

Начало сентября — оно и в Норвегии начало сентября. Время года, которое любила его душа, которого она всегда ждала, а расставалась всегда неохотно, но с благодарностью и без сожалений. Время, благословленное его личными богами. Несмотря на довольно высокую широту местности, где он теперь находился, было вовсе не зябко. Может, это Гольфстрим прямо на бегу щедро раздаривал припасенное где-то в далеких тропиках тепло. А может, он чем-то заслужил доброе к себе расположение тех, перед кем ему вскоре предстоит держать ответ. В таком случае это — хорошее предзнаменование.

Он снял с себя старую-престарую коричневую куртку, постелил ее на камень, накопивший немного тепла уходившего к кому-то другому солнца. Только ради этого движения протертая почти до дыр вещь была провезена через всю Европу. Он считал, что за долгие годы служения ему в походах и странствиях эта куртка впитала в себя столько его пота и его впечатлений, страхов и надежд, что сейчас только она имела право быть с ним в этом месте. Немного погодя он, возможно, сварит себе кофе на маленькой газовой горелке. А теперь, устроившись по возможности удобней, он будет просто смотреть, просто слушать, просто чувствовать… Он просто БУДЕТ.

* * *

Метель за окном все пела свою протяжную, унылую песню. Сквозь этот убаюкивающий и немного пугающий голос человек в темноте услышал, как в соседней комнате в сказке своего сна еле слышно заворочалась Она. Невысокая, хрупкая женщина. Рыжеволосая и невозможно зеленоглазая — настоящая колдунья. Подумав о Ней, он улыбнулся, и на память ему пришла одна их давняя маленькая традиция. Когда ему нужно бывало куда-нибудь уходить из дома одному, без нее, она всегда провожала его до порога. И уже там он всегда оборачивался, а она подходила близко-близко, левой рукой тихонько брала его руку, ладошкой правой едва касалась его щеки. И только потом, выдержав почти неуловимую паузу, приподнималась на цыпочки и благословляла его в дорогу легким, чуть ощутимым поцелуем… Она была колдуньей. А сейчас он вспомнил, как тогда, осенью, он уходил из кемпинга «посидеть на бережку». В дверях он, по устоявшейся уже привычке, обернулся. А она подошла уже почти вплотную. И тут он заметил это ее движение, не движение даже, а порыв к движению. Ее руки только-только качнулись совершить привычный обряд, как вдруг замерли и мягко вернулись на место. Она поняла все раньше его самого! Прочла это даже не у него в глазах, а где-то значительно глубже. Если бы это движение привычно завершилось, он бы в тот день никуда не пошел, а остался бы с ней, ведь ей этого так хотелось. Она знала, что он не задумываясь потратил бы весь скудный запас своих «сегодня» на исполнение этого ее желания. И еще она знала, что он непременно должен был оказаться в том месте, что для него это сейчас было очень важно, важнее ее самой. Она это понимала, принимала и как могла ему в этом помогала. И еще она была уверена, что это должно было случиться именно в тот день, ведь запас его «сегодня» мог иссякнуть в любой момент. Поэтому в тот раз она просто смотрела на него и улыбалась… Да, она была колдуньей. В тот раз он только очень мягко улыбнулся в ответ и вышел.

* * *

Бесконечное серое море и древние, почти вечные бурые скалы. На них несколько крохотных искривленных деревьев — слабая, недолговечная жизнь, цепляющаяся своими корнями за мощь и равнодушие безжизненности. За спиной — небольшая лужайка с пожухлой уже растительностью. Тысячи умирающих травинок и один умирающий человек на никогда не умирающих камнях. Пейзаж неяркий и, с точки зрения большинства, унылый и даже мрачный. Человек, сидящий на камне был меньшинством, абсолютным меньшинством. Лично ему здесь все было по душе. Окружающие его виды вовсе не портили ему настроения, напротив, ему было здесь хорошо и спокойно. А он в свою очередь не нарушал своим присутствием скромного и грустного очарования места, он был сейчас неотъемлемой его частью.

Едва устроившись поудобнее, человек, почувствовал вполне ожидаемую боль у себя в груди. В последние несколько месяцев у него не было, пожалуй, более верной спутницы. Странно только, что сейчас она не была такой яростной и почти нестерпимой, как еще несколько дней назад. «Наверное, благодаря лечению. Что ж, и на том спасибо медицине». Человек закрыл глаза и занялся таким привычным теперь для него делом — он стал терпеть. Ему это, как всегда, удалось. Боль временно отступила. Ее причиной была опухоль, что росла в нем, набирала силу, пожирая для этого с немыслимой жадностью запас отведенного ему времени. Ту работу по поиску ответов на самые непростые для простого человека вопросы, на которую он думал потратить всю, как казалось, долгую жизнь, теперь приходилось выполнять в условиях жесточайшего цейтнота. И вместе с этой лихорадочной внутренней деятельностью в нем стремительно прибавлялось еще что-то. Это росла его душа. Росла так же необратимо, как опухоль. И все теснее и теснее становилось им обеим в его отнюдь не богатырской груди. Настанет момент, когда кто-то из них должен будет окончательно победить, а проигравшая его покинет. В исходе этого поединка сомневаться не приходилось.

Внизу под ногами серые волны с шумом и пенными брызгами бились о темноту северных скал. Орда кочевников, что обладают необъяснимым и немыслимым упорством, — изо дня в день со времен сотворения мира они осаждают эту каменную крепость, ясно сознавая, что не имеют ни малейшего шанса на успех. А так ли уж обречены их попытки? Словно в ответ, чуть правее с одной из нависающих над водой скал несколько кусков рухнули в море, один из них довольно крупный, и шум от его падения на миг перекрыл непрекращающееся шипение волн. Все-таки обладают слабые и скоротечные волны тем, что они могут противопоставить кажущейся вечности и незыблемости камня. Это их неиссякаемость. Они всегда разбивались об этот берег и будут об него разбиваться до тех пор, пока тот не разрушится и не превратится в песок. И тогда здесь будет пляж. А волны останутся, но будут уже накатываться спокойно, без ярости. Они будут мягко поглаживать этот песок, будто сожалея о поверженном достойном противнике.

Человек на камне понял наконец то, о чем он начал смутно догадываться, глядя на эти волны. С начала времен люди стремились к чему-то, и это стремление было движущей силой и смыслом существования каждого в отдельности и всех вместе. Люди — волны. И абсолютное большинство из них стремилось к тому, чтобы стать именно той волной, от удара которой рухнет в воду хоть небольшой кусок скалы. Человек на камне был меньшинством, абсолютным меньшинством. Ему совсем не хотелось, чтобы что-то рухнуло. Он чувствовал себя в этот момент и в этом месте умиротворенным, сильным и, пожалуй, счастливым. Как он проживет то время, что ему осталось, ему было теперь понятно. А за то, что он уже истратил, ему не было стыдно. Очень хотелось унести это свое ощущение, это состояние с собой и делиться им со всеми, кто этого искренне пожелает. И еще очень захотелось, чтобы рыжая колдунья пролила немного своих таких редких и оттого столь драгоценных слез о нем, когда придет его час. Очень захотелось, чтобы во все оставшееся время при воспоминании о нем на лице колдуньи появлялась улыбка, такая теплая и совсем чуть-чуть грустная, какой больше не бывает ни у кого в мире, только у нее. И, наконец, очень захотелось давно запрещенного ему врачами кофе. Все необходимое для этого было с собой. Так в чем же дело?

* * *

Скоро рассвет. Метель за окном уже не поет и не воет, а лишь иногда вздыхает, предчувствуя свой скорый конец. Белые псы уже мчатся в сторону восточной окраины и скоро совсем сбегут куда-то из города. Самый настоящий февраль, самый обыкновенный. Но для кого-то он — самый неожиданный.

«Это просто какое-то чудо!» — человек в темноте вспомнил удивленное и восторженное оханье старичка доктора недели через три после своего возвращения из Норвегии. И человек в темноте продолжал думать о том, чему научили его серые волны и бурые скалы. О том, что февраль на самом деле — настоящее чудо. И не только он, каждое «сегодня» — это чудо. Скоро произойдет еще одно — Она проснется. А он сварит для них обоих чудный кофе и поставит на стол тарелочку с чудными горячими круассанами. Пришла мысль: «Надо бы подзаработать немного и съездить с ней в Париж». Очень захотелось, чтобы было раннее августовское утро. И чтобы на столе были дымящийся кофе и горячие круассаны. И Эйфелева башня за окном.

ТАК В ЧЕМ ЖЕ ДЕЛО?

Вы можете высказать свое суждение об этом материале в
ФОРУМЕ ХРОНОСа

© "БЕЛЬСКИЕ ПРОСТОРЫ", 2007

Главный редактор - Горюхин Ю. А.

Редакционная коллегия:

Баимов Р. Н., Бикбаев Р. Т., Евсее­ва С. В., Карпухин И. Е., Паль Р. В., Сулей­ма­нов А. М., Фенин А. Л., Филиппов А. П., Фролов И. А., Хрулев В. И., Чарковский В. В., Чураева С. Р., Шафиков Г. Г., Якупова М. М.

Редакция

Приемная - Иванова н. н. (347) 277-79-76

Заместители главного редактора:

Чарковский В. В. (347) 223-64-01

Чураева С. Р. (347) 223-64-01

Ответственный секретарь - Фролов И. А. (347) 223-91-69

Отдел поэзии - Грахов Н. Л. (347) 223-91-69

Отдел прозы - Фаттахутдинова М. С.(347) 223-91-69

Отдел публицистики:

Чечуха А. Л. (347) 223-64-01

Коваль Ю. Н.  (347) 223-64-01

Технический редактор - Иргалина Р. С. (347) 223-91-69

Корректоры:

Казимова Т. А.

Тимофеева Н. А. (347) 277-79-76

Адрес для электронной почты bp2002@inbox.ru 

WEB-редактор Вячеслав Румянцев