|
|
Людмила Куликова
Один день Натки Семидолькиной
Лето. Натка ходит по миру. В эту посадку она заглядывала вчера. Нашла под
молодыми дубочками хорошее место для хатки. А сегодня нарвала сизой полыни.
Пучком терпко пахнущей травы подмела земляной пол. Плоскими камешками
выложила границы комнат. Здесь - спаленка, здесь - кухня, а здесь - зала. В
каждой - по набору каменной мебели и одуванчик на стол. Ветви дубочков
образовали сверху плотный полог. Натка натаскала больших веток с листвой и
обложила ими молодняк вокруг домика. Теперь прохлада и в жаркие дни не
покинет укрытие. В просторной халабуде* можно встать во весь рост. Девочка
деловито перешагивает через каменные стены, распоряжается невидимыми
помощниками. И вскоре в комнатах - хоть с земли кушай! – так прибрано стало.
Потом Натка родила сыночка. Уложила деревяшку в люльку из лопуха, прикрыла
таким же листом. Присела на корточки и запела песню.
Ай лю-люлечки-лю-лю
Не ложися на краю
Придёт серенький волчок
Он захочет под бочок
Надо место ему дать
Широка твоя кровать
Ай лю-люлечки-лю-лю
Я тебя, сынок, люблю
Наказала Натка дитяте слушаться её во всём, не выпрыгивать из люльки, никуда
не ходить и с незнакомыми дядьками не разговаривать. Игрушек от них не
брать. Она сама ребёночку хороших игрушек принесёт. Вот только на свалку
сходить надо. А пока пошла мама в магазин. Понарошке, конечно. Выбралась на
разогретую солнцем поляну, осмотрелась. Чего б такого купить? Увидела
невдалеке гусей, побежала к ним. Сразу несколько шипящих птиц, вытянув шеи,
поковыляли в её сторону, а другие загоготали вразнобой. Натка отломила
длинную веточку с ближнего куста, замахнулась на них:
- Кыш! Кыш, горластые!
Гуси отступили. Оборвала листочки с ветки. Получился отличный прутик. Им
можно размахивать и слышать свист. Пока полосовала воздух, прислушиваясь к
«вжикам», гуси ушли в сторону ставка*. Опустела поляна, скучно стало. Пошла
Натка дальше.
Увидела небольшой ров, в нём бурая жужалка* горками навалена. Хозяйки
прогоревшим углём канавы заполняют. Здесь куры вытанцовывают. Разгребают
пористые камешки, смешанные с пеплом, выискивают оплавленные стёклышки,
крупные песчинки. А когда закончат клевать, откинут лапами золу и усядутся в
ямку. Нахохлятся, подрёмывают, под солнцем жарятся. Сами - пыльные,
красновато-серые. Головы книзу клонятся, гребешки на бок заваливаются. Натка
любила наблюдать за курками. Насидятся вот так, потом в тень убегают. Пьют в
корытце, запрокидывая головы. Там, в тени шелковицы, в мягкой мучной пыли
снова устраиваются. Дремлют, затянув глаза мутной плёнкой. Так и день
проходит. А вечером на насест – уже по-серьёзному спать и видеть сны про
жужалку.
Когда мама курицу на суп разделывала, звала дочурку. Выворачивала куриный
зоб, на стол сыпались склёванные остроугольные камешки и пшеничные зёрна.
Вычищала кишки, а оттуда вываливались округлённые цяточки*, перемазанные
тёмно-зелёным помётом.
- Видишь, пока они через желудок и кишки пройдут, округляются, - объясняла
мама.
- А зачем?
- Помогают зёрнышки перетирать. Такие маленькие мельничные жернова. Зёрна
измельчают, а сами истираются и полируются.
- Как интересно! – и пару таких камешков оказывались в Наткином кармане.
От канавы Натка пошла вслед за гусями. Над ставком нагретый солнцем воздух
шевелился едва заметными змейками. «Ага, - залюбовалась девочка, - это -
эльфы!». Они серебрились и таяли в вышине. Опустила глаза вниз, а там!...
Легла у берега на живот и подтянулась почти к самой воде. Кромку озерца
истоптали гуси и коровы. В отпечатках отвердевших следов блестела вода,
юлили головастики. «Футы-нуты! - поражалась Натка, чуть ли не подбородком
касаясь следа, - Живые!... Ой, зыкалки!». Головастики озорно шевелили
хвостиками и выпячивали лягушачьи глазки. Их было так много в коровьем
копытце, хоть ложкой выгребай. Устав наблюдать мелкоту, отправилась на
мусорник. Там можно столько всякого добра для халабудки найти!
Отходы возвышались длинной горой. Похожие на огромный, приплюснутый сверху
куличок, дымились и прели. Пахло едко и кисло. Щипало глаза, хотелось
кашлять. Несколько бездомных собак вынюхивали в мусоре съестное. На другом
конце свалки старуха-бомжиха тащила к дороге стул о трёх ногах. Вороны
стайками и поодиночке скрупулёзно «сортировали» мусор. Жадным глазом
косились на конкурентов и недовольно каркали. Натка копалась у подножья
горы. Сюда скатывался твёрдый мусор и долго не гнил. Она нашла две чайные
чашки. Обе - в мелкий цветочек и с отбитыми ручками. «Прелесть какая!».
Попалась ей на глаза и жестяная коробочка из-под монпасье. С трудом открыла
плотно прилегающую крышку. На дне коробки лежали три слипшиеся матовые
горошинки. И все - разного цвета. Натка положила их в рот. Перекатывала
языком, сглатывая барбарисную слюну. Вкусно!
Нашла большой осколок зеркала, механизм от будильника («Можно у Вовки на
что-нибудь обменять»), два кукольных скальпа и совершенно целого
миниатюрного пупса. Натка раззадорилась и принялась разгребать какие-то
бумаги. Из-под вороха с трудом вытащила большую картонную коробку. Открыла,
а там - альбом с фотографиями. «Ух ты!» - не удержалась Натка. Необычная
находка пробудила в ней одновременно любопытство и страх. Надо срочно
улепётывать отсюда, пока не появилась пацанва и не отобрала у неё найденное
добро. Натка затолкала чашки в карманы платья, накидала в коробку находки,
закрыла крышкой и, прижимая её к животу, побежала к укрытию.
Удалось пробраться, никем незамеченной. В халабудке безопасно. Натка
устроила из трёх плоских камушков буфет и поставила на них найденные чашки.
С посудой стало уютней. В зале засияло «трюмо» из зеркального осколка.
Пупсик потеснил дитятку в кроватке. Пусть это будет его братик. Часовой
механизм перекочевал в карман. Полюбовалась дивчинка красотой и уселась на
картон, расплющив его. Вытянула ноги, положила альбом на колени и принялась
смотреть. Вначале шли черно-белые снимки - фигурно окантованные, светлым
обрамлённые. На них - диковинные люди. Серьёзны и деловиты. В длинных
одеждах и смешных шапках. Внизу на карточках – витиеватые подписи. Натка
рассматривала фотографии очень внимательно, её интересовали всякие мелочи.
Дивилась необычным украшениям. «Какие дамы-господа!», - вырвалось
неожиданно. Некоторые дамы держали в руках настоящие кружевные веера. А у
Натки – сложенная гармошкой страничка, вырванная из тетради в клетку. На
головах - огромные шляпы с перьями и большими цветами. «А у меня – панама»,
- похлопала ладошкой по белому пирожку с воланом и крохотной петелькой.
Натка чуть-чуть завидовала и вздыхала. У некоторых господ – блестящие сабли
на боку. «Раньше пистолетов не было, они саблями дрались», - догадалась
девочка.
От снимка к снимку неуловимо менялись наряды и выражения лиц. Одежда
становилась проще, лица – улыбчивей. С середины альбома пошли узнаваемые
фотографии. Платья у женщин, как у мамы. Мужчины одеты, как папа.
Чёрно-белое исчезло, появилось цветное. Чем ярче снимки, тем улыбчивее люди.
«Как интересно!» - Натка сглотнула слюнки. Лица привлекли её внимание
больше, чем одежда. Ни одно не избежало пристального взгляда девочки. А на
последних страницах некоторые показались ей знакомыми. Точно! Вот портниха
тётя Люба. А здесь дядя Витя – Серёгин батько. А это – дядя Ваня. Он на
свадьбах на гармошке играет. Только здесь они молодые, стройные и без
морщин. «Хм. Почему такое добро на мусорник вынесли?» - уставилась задумчиво
в земляной пол. Неожиданно появилась рассудительная мысль: «Надо бы его тетё
Любе отнести, мало ли что», и тут же была перебита желанной: «Нееет, он
ничейный. Я его первая нашла, а значит – теперь он - мой!». Прохлада
халабуды покрыла Наткины руки гусиной кожей. Она поёжилась, встала
быстренько, засунула альбом под раздавленную коробку, выбралась из посадки и
поскакала вприпрыжку домой.
Пробегая по улице, заметила - у Вовкина двора собрались пацанята. Тут её
осенило. Из маминого шифоньера достала: длинную юбку с оборками, модную
«вермишельку», «лодочки» на каблуках, зонтик. Нарядилась, покрасовалась
перед зеркалом. Завязала на шее газовую косынку, напомадила губы и вышла на
улицу. Идти быстро не получалось. Пришлось шаркать, чтоб не потерять туфли,
не путаться в фалдах юбки и хоть как-то передвигаться.
- Тююю... Семидолькина, ты шо так вырядилась? – первым заметил «даму»
Серёга.
Мальчишки посмотрели в сторону приближающейся диковины и захохотали.
- Кикимора под зонтиком!
- У моей бабки свинья и то лучше выглядит!
- Ты хоть бы панамку сняла, шапокляк!
- Вам, барыня-мадам, прикатили чемодан. В чемодане сто рублей и коробочка
соплей! – запрыгал Петька, ёрничая.
- Ничё-ничё, - крепилась Натка, - прибежите к нам за молоком, уж я вам
покажу парного с червяками!
- Ой, ой, ой! Выбражуля номер пять, разреши по морде дать!
Пацанва снова заржала.
- Смешно дураку, что рот на боку! – огрызнулась «дама».
- Семидолькина-глиста в кошельке гамна полста!
- Кто как обзывается, тот так и называется! - Натка показала язык всему
братству, развернулась и пошкандыбала обратно. Демонстрацией мод она
осталась очень довольна.
* * *
Вечером мама расчёсывала дочерины косы. Проходила по спутанным волосам
деревянной расчёской, распрямляя и освобождая их от узелков, щёткой
приглаживала. Делила на две равные части и плела новые косы, тугие,
блестящие.
- Ма, у тебя есть шляпа? - спросила задумчиво Натка.
- Нет.
- А почему?
- Шляпу ветром уносит, - улыбнулась мама.
- А веер, настоящий веер - есть у тебя?
- Нет.
- Почему?
- Куда мне с веером, до коров что ли ходить?
- А у тёти Любы есть?
- Не знаю.
- И, конечно же, у папы нет сабли, - вздохнула дочь.
- Зачем она ему?
«Куда же подевались люди со шляпами и с саблями?», - хотела было спросить,
но передумала. Натке кортило* рассказать об интересной находке. Она не
решалась, боясь, что мама отберёт альбом, тогда уже не поглядишь на
старинные карточки и не помечтаешь себя дамой в длинном платье.
Уснула Натка скоро. Сквозь сон слышала небесный грохот. Представляла, как
кудлатый дядюшка гром ходит по чердаку, спотыкается в потьмах о жестяной
тазик, падает, задевая висящий на ржавом гвозде огромный алюминиевый дуршлаг
и необъятную эмалированную миску. Мама в ней варенье варит. Понадобится ей
миска, поднимется на чердак, а в миске грохотун с дуршлагом на голове
раскорячился. От смеха колышется Наткин живот, она просыпается и
прислушивается. За окном молнии высвечивают сад. Близость дождя ощущается
лёгким, разряженным воздухом. Натка поворачивается на бок, сладко устраивает
голову на ладони, закрывает глаза и видит красивых дам в шляпах и себя среди
них. Они чинно расхаживают по улице, а соседи выглядывают из-за заборов,
цокают языками, от зависти лопаются.
Над садом нависла туча, ждёт божьей отмашки. Громыхнуло совсем близко. В
ветвях зашелестело, зашумело. Хлынул гудящий ливень. Тысячами ручейков
растеклись грунтовые дороги на улицах села. Нет преград воде небесной.
Земля радуется, деревья пьют-не напьются. Молодняк в посадке после дождя
вверх вытянется. Поливает его вода небесная щедро. Заодно и коробку
картонную, а под нею – альбом. Мокнут фотографии, волной коробятся. А как
ливень утихнет, солнце на утро выглянет, начнёт землю прожаривать. Растёкшие
фотографии слипнутся – конец чёрно-белым дамам-господам и цветным
современникам. И прольётся другой ливень – из Наткиных слёз.
_______________
халабуда – небольшой шалашик
ставок – искусственный водоём
жужалка – остатки сгоревшего каменного угля
цяточки – плоские мизерные камешки размером с горчичное зёрнышко
кортит – не терпится
16 февраля 2008 г., Фризойтэ, Германия.
Вы можете высказать свое суждение об этом материале в
ФОРУМЕ ХРОНОСа
|
