|
|
Вячеслав Киктенко
Лысенковщина в поэзии
Башковитый был мужик Трофим Денисович Лысенко. Точно знал, что именно,
что конкретно понравится и большим вождям, и большинству населения страны.
А нравилось и нравится одно — простота и очевидная доступность метода,
стиля. Тем более что задача им была поставлена привлекательная: обильно и
сразу накормить народ. И при этом (личная программа) прожить долгую,
благополучную жизнь.
«Народному академику» удавалось многое, и он действительно был незаурядный
агроном. Удавалось Трофиму Денисовичу потрафить Иосифу Виссарионовичу, а
потом и Никите Сергеевичу. Нравился он им своими великими посулами, даже и
наглядными (в основном опытными) образцами новых сортов. И только после
отставки Хрущева звезда Трофима Денисовича заметно пошла на закат. Впрочем,
наград и званий никто его не лишал, прожил он тихо и безбедно до 1976 года.
Но уже писались «Белые одежды» Дудинцева, ходившие в самиздате, а в
советских энциклопедиях 70-х годов о Герое Социалистического Труда,
академике, лауреате и прочее, и прочее уже появлялись первые, еще весьма
сдержанные оценки его деятельности, например: «…ряд положений Л. не получил
эксперим. подтверждения и производств. применения…». (Малая Советская
Энциклопедия).
Уже мировая и отечественная генетика публично развенчивали Лысенко, объявляя
его невеждой и самодуром, принесшим в жертву романтическому бреду реальных
ученых.
Но чем же брал, заставляя плясать под свою дудку умнейших людей, Трофим
Денисович Лысенко? Среди попавших под его обаяние был и великий ученый
Николай Вавилов. Он одним из первых заметил талантливого агронома, помог его
продвижению. Потом, правда, ученик свел в могилу учителя, но это уже иная
драма, широко известная ныне. Проблема неоднозначна и даже загадочна тем,
что великий ученый сам выдвинул своего будущего могильщика! Почему?..
Лысенко не так примитивен, как его пытаются сейчас представить. Он
бессмертен и неизбывно опасен для окружающих. Особенно тем опасен, что
простецки изворотлив, привлекателен посулами, умен. Одна лишь его фраза о
том, что калечить землю железом, а тем более взрывать ее динамитом —
величайший грех, одна лишь эта, человечная и, по сути, глубоко верная мысль,
доныне заставляет думать о феномене его успеха. Уже лишь ею одной он
расположил к себе многих..
Хотя мысль, конечно, не новая, об этом еще древние знали. А великий
Парацельс прямо предупреждал — вместе с хлебом люди едят звезды, а потому
опасно обрабатывать землю железом, с таким хлебом войдет в человека холод
убитых звезд.
Но в те, старые времена, сеяли с руки, из лукошка, а пахали сохой. Железный
плуг еще только мерцал на горизонте. Во времена же Лысенко уже не только
плуга — трактора было не отменить! И народный академик это прекрасно
понимал. Но еще крепче он понимал то, что будет мил своей «простой, чистой
правдой» человеку от земли, состоящему в мифологически-непреходящей вражде с
прогрессом. Да, зерно с руки, из лукошка, а борозда от сохи — все это и
впрямь дает качественно иной хлеб, ученые не отрицают, но как при этом
накормить не только свою семью, но и всю планету, очень уж сильно
перенаселившуюся с тех самых, пасторальных времен? Как?
А плевать! Главное — привлечь к себе внимание, ударить в «архетип», вырвать
аплодисмент народный, а там и благосклонность вождей...
Здесь очень важно не забывать о том, что не одни только русские
земледельцы, искони взрывавшие землю сохой, плугом, а потом и тракторами,
жили в той великой стране, важно помнить, что немалую часть Советского Союза
составляли потомственные азиатские кочевники.
Вы не задумывались, почему классическая азиатская обувь по виду такая
странная? С загнутыми вверх носками? Видели это в иллюстрациях к восточным
сказкам многие, но, наверное, мало кто задумывался — отчего такая форма?
Вопрос это непростой, и ответ на него лежит в сферах глубинного,
религиозно-мировоззренческого плана.
Если кратко, то вот: земля — это Святое, это дар Всевышнего, предки завещали
ее как святыню. Покалечить землю — совершить великий грех. Потому и носки
обуви должно загнуть вверх, от греха подальше. Понимаете? — не просто
взрывать землю грешно (сей мотив талантливо использовал Лысенко), но даже
ковырнуть ее невзначай опасались кочевники!
Среднеазиатские республики и доныне в глубине души не простили империи того,
что «новоселы-целинники» распахали их исконные пастбища. Да, всей страной
тогда поднимали целину. Да, пытались вдоволь — после страшной войны —
накормить хлебом людей, но животноводство-то во многом загубили при этом! А
земли, необдуманно распаханные в порыве энтузиазма, нередко давали всего
лишь по 7—12 центнеров с гектара…
В издревле хлебородных областях Средней Азии всегда выращивали хлеб. Предки
в этом разбирались, знали места, где стоит пахать, сеять и собирать
приличный урожай. А там, где добрый хлеб не может вырасти, никто никогда и
не сеял. Зато там прекрасно выпасали скот. Такого барана выращивали — во
всем мире не отыскать!
(Предприниматели в начале перестройки целыми самолетами возили казахстанских
баранов в Арабские Эмираты, там баран-то жиденький, не очень вкусный, ни в
какое сравнение не пойдет со среднеазиатским.)
Великую скотоводческую культуру загубили во имя Большого Порыва.
И теперь на некогда прекрасных пастбищах по инерции все вырастает смешной
урожаишко… и по-прежнему нищи колхозы. А вернуться обратно, на круги своя,
почти уже невозможно — если даже перестать сеять хлеб на этих испорченных
площадях, там еще сто лет осока будет лезть из земли. И ничего больше. Землю
долго лечить надо…
Сейчас, когда особенно актуальна общепланетарная экология, становится ясно,
что кочевники — в сегодняшнем понимании экологических проблем — были,
пожалуй что, гуманней земледельцев. Впрочем, без хлеба и они не обходились,
выменивали у соседей на кумыс, мясо, шкуры. А кое-где и сами сеяли, в
изведанных местах.
Без хлеба нельзя обойтись. Значит, землю пахать надо. Причем, глубокой
вспашкой. А чтобы прокормить всю планету, нужна техника, железо, мужество….
Да, но как же при этом быть с экологией? Выбор тут радикален — или всем
исчезнуть с лица земли, как планетарным вредителям, либо не кликушествовать
о ранах земных, а с умом сеять хлеб. Добрые всходы получить хочешь — сей
там, где это самой природой подсказано. Вот в чем корень проблемы.
А особенно тонкий (и особенно важный для нас, в нашей литературной теме)
разворот этой проблемы вот где: выведение по-настоящему сильных сортов
требует не только и не столько энтузиазма, сколько долгой, вдумчивой, не
обещающей быстрых результатов и наград работы.
Читатель вправе спросить — а при чем здесь Лысенко? И какова связь
земледелия и поэзии, культуры?
Есть связь. Не очень прямая, но очень глубокая связь. Собственно, слово
«культура» изначально было связано именно с землей, с земледельческим
культом. С искусством и умением выделять из армии сорняков нежные и редкие
на земле злаки, которые становились культурными потому, что их долго,
терпеливо обихаживали, охраняя от нашествия мощных, куда более мощных и
неприхотливых, нежели культурный злак, сорняков. Это требовало суровой
организации быта и внутреннего мира земледельца.
(Это уже потом, с течением времени и переменой ценностных векторов, слово «
культура» стало связываться у нас в первую очередь с искусством,
литературой. Но еще до этого, по мере роста городов, а значит и населения,
связанного не с землей вплотную, а с занятиями иного рода, слово «культура»
было более относимо к сфере профессиональных отношений, нежели к земле или
литературе. Культура Учителей. Культура Инженерии. Врачебная культура…)
Культурный человек — значит не свободный от всего и вся, но внутренне жестко
организованный человек. Культура вообще репрессивна по определению. Точнее
даже — саморепрессивна. Иначе нельзя, иначе сорняк задушит…
А он, как оглянешься — душит! Душит культуру, миленький, сочный, часто очень
даже яркий сорняк. Как оглянешься — лучшие грядки разобраны, и туда не
пробиться доброму злаку, там только для «своих» место оставлено. Читай в
нашем контексте — для родственников нынешних хозяев масс-медиа, для их
любовников и любовниц, племянников, детей, внуков… мам, пап, дедушек,
бабушек, нянюшек...
Хорошенькое такое домохозяйское царство!
И здесь речь не только о гламурных романчиках и домохозяйкиных
детективчиках. В конце концов, легкое чтиво не требует особой культуры,
долгих раздумий, творческих усилий. Почему бы хорошей (нужной) знакомой не
дать проявиться публично? Тем более когда у нее язык неплохо подвешен, тем
более когда легкость в мыслях и фантазиях, в их изложении — ну просто
необыкновенная! Тем более что хозяин барин, тем более что классика, особенно
поэтическая — это теперь «неформат», теперь «все знают», как это тяжело,
скучно… неподъемно для современных людей. Жизнь другая теперь, одним словом.
Да шут бы с ними, с этими гламурами и пакет-буками, они неизбывны, как
пошлость людская. И слабость человеческая простительна — читательская
слабость.
Но не издательская!
Вот на них, издателях и владельцах масс-медиа (телевидения в первую
очередь!), лежит главный грех духовного безобразия. Сказано — греху
невозможно не прийти в мир, но горе тому, через кого он придет, кто
соблазнит «малых сих».
Речь, собственно, о том, что издательские требования, капризы и пристрастия
есть не что иное, как проявление «лысенковщины» в современной литературе.
Особенно в поэзии. О чем и пойдет более подробный разговор ниже.
Но ведь по большому счету не издательства несут основной груз вины, они
иногда все же публикуют стоящие вещи. Малыми тиражами, конечно. Требовать
больших — нереально. Особенность нынешней ситуации в том, что основной
информационный поток с последней трети ХХ века зримо переместился из
книжного русла в русло аудио- и видеоиндустрии. И увел за собой большинство
читателей.
Сейчас только русские «толстые» журналы и некоторые литературные газеты с
традицией способны демонстрировать высокий вкус, гарантировать настоящий
поэтический уровень. Но вот беда — тот самый, легендарный русский
литературный журнал, как уникальное в мировой культуре явление, находится на
грани исчезновения. Скажем помягче, в стадии выживания. Их тиражи не
превышают 10 тысяч экземпляров. Средний тираж — 5—7 тысяч. И это великие
журналы, иногда с вековой историей! Их надо спасать, спасать на
государственном уровне. Их не так много, русских журналов с традицией. И не
так уж много денег нужно на их поддержку.
Тоска, тоска по живой воде нас всех когда-нибудь еще спасет, когда очень
уж затошнит от кипяченой, мертвой…
Но отбивать у Интернета и телевидения своих читателей (особенно молодых)
нужно сейчас, не откладывая в долгий ящик. Иначе ничего, кроме монитора, они
через десяток лет воспринимать уже не станут. Или просто не смогут.
Если в каждой сельской, даже в школьной библиотеке страны будут организованы
по целевой программе годовые подписки, тиражи вырастут на порядок! (Сейчас
государство помогает лишь самым значительным библиотекам, и за счет этого
держится небольшой журнальный тираж.) Как никогда ранее, важно сохранить
живого читателя, который сейчас находится преимущественно в глубинке, где
пока трудно с Интернетом и телевидением.
Я абсолютно уверен, что, если в любой деревенской библиотеке будут подшивки
хотя бы таких центральных журналов, как «Москва», «Дружба народов», «Наш
современник», «Новый мир», «Литературная учеба»… самых разных по
направлению, но непременно со взыскательным литературным вкусом журналов,
читатель потянется к ним. Здесь невозможно дать полный список достойных
журналов, поэтому навскидку назову еще хотя бы такие значительные
региональные журналы, как: «Север», «Дальний восток », «Дон», «Простор»,
«Бельские просторы»… (Последние два, слова Богу, стоят на госбюджете —
Казахстана и Башкортостана соответственно. О чем это говорит? Информация для
размышления…)
Поддержка бесплатной подпиской всех публичных библиотек — вопрос
стратегический. Вопрос, если угодно, государственной безопасности.
Тем более что очень уж много библиотек разорено и уничтожено за последние
годы. Серьезных же изданий, достойных господдержки, также не очень много.
Пожалуй, не более двух десятков. То есть затраты совсем не катастрофические
для бюджета. Да и от стабилизационного фонда «оторвать толику» на эти цели —
совсем не грех. А то и стабилизировать в одичавшей стране нечего будет.
Убиваться же по поводу экспансии Интернета нет смысла. («Глупо спорить с
веком», — говорил А.С.Пушкин.) Просто всем надо научиться пользоваться
всемирной информационной системой, не впадая в наркотическую зависимость от
виртуальных «улетов». Разрастание Интернета неизбежно. Но чтобы не утратить
книжной культуры, за нее нужно бороться. Бороться здесь и сейчас, на самом
высоком уровне, на государственном. И поддержка лучших журналов через сеть
еще сохранившихся в стране библиотек — это, пожалуй, самое действенное
средство.
Да если будут в школьных и ведомственных библиотеках подшивки хотя бы
«Литературной газеты», она будет зачитана до ветхости! Мы просто не
представляем себе во всей полноте скрытого (часто неосознаваемого)
читательского голода огромной страны. Но ведь книги ныне дороги, особенно
для обедневшей провинции. Значит, читать в глубинке люди вынуждены в
основном лишь то, что им предлагается в бесплатных библиотеках. Чаще всего
это чепуха в ярко-обложечной шелухе. Но из этой чепухи складывается
представление о современной литературе. Так стоит ли дивиться одичанию и
культурной деградации, грозящей обернуться «всеобщей и полной «дебилизацией»
населения?
А предлагать бы нужно высокую литературу. Тогда, глядишь, и вкусы, и
требования читательские повысятся. Это жестко взаимосвязано. Не сразу, но
вкусы вырастут, и окрепнут. И со временем неизбежно выяснится, что это было
величайшей глупостью (если не чьей-то сознательной подлостью): долгие годы
внедрять мыслишку о том, что поэзия — устаревший жанр, что она скучна.
Поэзия была и остается самым жгучим, самым живым, самым интересным из
всего, что создано на русском языке. Вот только настоящая поэзия не
востребована…
Да вправду ли уж не востребована? Говорят, есть такое мнение…
Все просто и банально на деле. Вечное шкурничество человеческое, забираясь
все выше, вознеслось уже и до Парнаса. Так, настоящему в современной поэзии
просто не дают пробиться «лысенковцы», разобравшие лучшие «грядки»
масс-медиа и успешно взращивающие там на потребу дня явную безвкусицу,
сорняки. А сорнякам-то вовсе не нужна хорошая почва, они где угодно
вырастут, да еще и на культурный злак попрут…
И при всем этом мне, например, абсолютно ясно, что трясину поэтического
безвкусия можно преодолеть. Но, конечно, представлять публике сильных поэтов
нужно сейчас особенно тонко, с хорошей подачей или с комментарием умного
критика.
И — заслушаются, и зачитаются люди. И — ахнут, осознав: да за что же мы
столько лет в зеленой тоске пробарахтались, когда вот она, живая вода?..
Остаточный принцип финансирования, на котором держат культуру,
самоубийствен для страны, где духовное всегда ценилось выше материального.
Потому и считали Россию великой. А не только по «валу». По высоте духовных
взлетов когда-нибудь, в провиденциальной дали, на Высоком Суде определится
Россия как воистину великая Держава.
Возвращаясь к «лысенковщине» в поэзии, повторю: лучшие грядки в
информационных полях разобраны. Грядки разобраны, а добрых всходов на них
не, и не предвидится. Нет настоящей метафизики? Нет. А почему? А потому, что
нет для нее настоящей основы — самой физики. Нет значимого подтекста, ибо
отсутствует сильный, добротный текст.
(Недавно один математик буквально возопил с экрана, что нет новой алгебры,
потому что в загоне старая, как мир, арифметика!.. А пожилой спортивный
педагог в другой программе словно бы подхватил вопль: нет здоровой,
физически культурной молодежи потому, что нет в стране самой физкультуры!..
Вундеркинды-рекордсмены — это на вывоз, на показ, общей ситуации они не
оздоровят, да и не столько сам спорт важен. Куда важней физкультура, как
массовое, общенародное дело, если страна хочет иметь перспективу!..)
Итак, нет Физики. Нет Текста. А что есть? Есть довольно ловкое
имитаторство — под физику стиха, но и одновременно же под легонькую
метафизику, точнее под ее подобие. Неплохо овладел техникой сегодняшний
имитатор. И результаты налицо: приятненькие текстики, эпиграммки — тут же,
на гора, якобы прямо в студии… и мельтешат, и мельтешат с экранов подобия
подобий… а всходов нет.
Настоящей пищи нет для сердца, для ума. Ибо нет подспудной работы (здесь бы
можно сравнить ее с долговременной и тончайшей работой генетиков), нет —
судьбы.
О прозе скажу (или — спрошу) вкратце: а где великий русский рассказ?
Рассказ требует любви, судьбы, долгого подвига безвестности. А романом
теперь называют любой увесистый том, и читателю все труднее отделить
действительно глубинный поиск слова и смысла от заверченной на компьютере
пустоты (сиди и шлепай без остановки, ни чернил, ни бумаги не надо!). За
романы — премии дают, это солидно. А что рассказ? Это ж сразу, на малом
пространстве ясно становится: кто Чехов, Лесков, Шукшин, а кому лучше вообще
в литературу не соваться. Роман, прошу прощения у действительно серьезных
романистов, сегодня любой дурак напишет. Просто завыть иногда хочется — где
ты, о великий, могучий русский рассказ?!.
Но мы о поэзии, о поэзии.
И я уже предвижу, как в разговоре о лысенковщине в поэзии мне возразят —
утверждения голословны. Нет конкретики, нет реальных доказательств,
примеров. Ну что ж, придется очертить ряд конкретных явлений, имен.
Но в первую очередь придется сказать о телевидении. Через него проходит
девяносто процентов информации, культурной в том числе. (Интернет — статья
особая, за ним, вероятно будущее, но пока это свой, отдельный мир,
преимущественно молодежный мир).
«Весомо, грубо, зримо» — это как будто о телевидении, через хребты времен,
сказано. Видеоряд, плюс звук, плюс информация. И все «в одном флаконе». Ну,
какая книга посоперничает с экраном? А там, в книге — главное. Там скоплено
веками духовное богатство человечества. Книгу читать трудно, для нее нужно
время, а его все меньше в сумасшедших ритмах жизни. Нужна вдумчивость,
неторопкость — работа, короче, нужна. Работа души, ума, сердца. Но работать
лень. На «основной работе» наработаешься, так еще и дома, «после работы»,
работать? А зачем? Есть удобный, панорамный «ящик» с ручным пультом...
Это и понятно. Непонятно другое: за какими такими рейтингами гонятся
телевизионщики, что за непреходящая ценность такая — рейтинг? Почему в
жертву ему нужно приносить то самое драгоценное, ради чего и был придуман
телеэкран?
Скажут — деньги. Рейтинг — это деньги. Даже если так, почему деньги
обязательно делать на дерьме? А потом умненько оправдываться, внушая нам с
вами, что народ (то есть мы) — быдло, а быдло любит дерьмо. От добротной
пищи народ отвык.
Но позвольте, а кто его так методично отучал все последние годы от добротной
пищи? И почему с такой жадностью, тоской и любовью люди смотрят старые
фильмы, «Голубые огоньки», литературные записи? Это что, другой народ?..
Нет, совсем не тоска по «ретро» приковывает к экранам миллионы зрителей всех
возрастов, а добротность, качество той продукции. Даже третьестепенные
фильмы 50—60-х годов теперь смотрятся не без удовольствия. А тогда —
фыркали. Еще бы! Зачем они, рядовые фильмы, когда есть «Летят журавли»,
«Баллада о солдате», «Живет такой парень», «В огне брода нет», «Иваново
детство»… Только перечисление шедевров не одну страницу займет.
И смекнули телевизионные умники: надо срочно лепить ретро про ту, про
великую эпоху, коли своя выдалась мелкая, никакая… и залепили, и залепили —
целыми сериалами! Ан не глянутся они «быдлу». В чем дело? Под нос ведь суют,
как раз то суют, чего и просили… Да не то, совсем не то просили! Просили и
просят качества, высокого уровня, а не скороспелой поделки, даже про «те»
времена.
Смешны нормальным людям все эти «ваши» Берии, Сталины, железные наркомы, о
которых вы и подумать толком не успели, лепя поделки на продажу, не говоря
уж о том, что художественный образ требует любви. Не любы вам те герои, ну и
не вымучивайте вы их из себя! Возьмите лучше достойных современников.
Что, не видно достойных? Да, их трудно увидеть, если считать народ за быдло,
кормить дерьмом, а в итоге самому потерять вкус и зрение. Но они есть, они
всегда есть, достойные. Во всех областях человеческой жизни есть. Про все не
скажу, но вот о поэзии попробую. О ней и речь.
Работая с подростками в литературной студии, первым делом всегда
спрашиваю у новеньких студийцев: кого из современных поэтов знаете, цените,
читаете?..
Честно говоря, даже радуюсь про себя, что Эдуард Асадов и сегодня самый
популярный поэт у молодежи, особенно у девушек, конечно. На фоне нынешней
«жвачки» и якобы песенного «сахарного сиропчика» он просто классик. Радости
вслух не выказываю, пытаюсь тактично «вывести» и на других поэтов. А про
себя все больше убеждаюсь: и Семен Надсон, и Эдуард Асадов — бессмертны.
По-своему гениальны даже. И хотя про того же Надсона принято говорить, что
это «Некрасов для бедных», сердца молодых читателей он и теперь забирает в
плен как мало кто другой — бьет сразу, в точку, в нерв!
Но по мере дальнейшего опроса выясняется несколько иная картина. Девушки и
юноши (в основном 15—18-летние подмосковные подростки) считают самыми
знаменитыми русскими поэтами современности… текстовиков-песенников. Их
прежде называли просто текстовиками. (Я не путаю — Исаковский, Фатьянов,
Ошанин, Матусовский писали не тексты, а именно стихи. Стихи для великих
песен.)
Да, популярные песенники и юмористы ныне представительствуют и отвечают
перед молодежью за всю великую русскую поэзию. Нужны имена? Пожалуйста, они
у всех, я думаю, на слуху: Илья Резник, Лариса Рубальская, Владимир
Вишневский, Игорь Иртеньев, Юрий Энтин… Продолжить ряд? Он большой и
разнообразный, в него войдут и Михаил Танич, и Леонид Дербенев — авторы
нескольких песен, действительно могущих стать народными. Впрочем, с полной
достоверностью это проявит лишь время.
Но ведь и Рубальская, и Резник, и Вишневский уже тоже почти классики в
сравнении с «Муси-Пуси» и «Ты целуй меня уже, я ведь взрослая везде…». Эти,
почти классики, изящны, легки, остроумны. Они «хорошо хаваются пиплом» — по
выражению телепродюсеров и режиссеров.
Да и кто бы против? Удаются песни, веселые стишки — и добро.
Но когда только это, или в основном это грядет с телеэкрана, чего уж
дивиться вкусам и выбору молодежи? Почему-то кажется, что и самой
Рубальской, и Резнику в глубине души горьковато от невозможности
соответствовать великому статусу Первых Русских Поэтов, за которых выдают их
теперь чуть ли не насильно. А может быть, даже и стыдно порой за то, что
приходится представительствовать от лица Большой Поэзии, то есть играть не
на своем поле. Умные ведь люди, с дарованием и вкусом. Не могут не понимать,
что есть в России настоящие, большие поэты современности, которых просто «не
выпускают» к широкой публике. Поскольку публику «ударно», в предельно сжатые
сроки отучили от серъезной, глубокой поэзии (да ведь кажется, кажется
только, что отучили! Морок спадет, и настоящее будет ой как востребовано!).
Пока же, в нынешней реальности, настоящая живая поэзия, точно подпольные
«вавиловцы» в своем убежище, почти молча, почти втайне вынуждена свершать
творческий подвиг. А «лысенковцы-продюсеры» все толкают и толкают на экран
одни и те же «раскрученные» имена и лица. Такое ощущение, что лишь попадет
популярный человек в «Останкино», так и не выходит оттуда с утра до поздней
ночи. Только переходит из студии в студию, из одного ток-шоу в другое…
Справедливости ради надо сказать, что совсем иного рода «лысенковщина»
(неизбывная, многоликая!) царила и в советские годы. Имя ей было тогда:
официоз. Бодрые певцы режима ловко научились имитировать русскую
классическую традицию, и обидно опошлили ее. Это было, было, не стоит
забывать. Но стоит помнить и другое: при вопиющем засилии официоза и
пустозвонства в тогдашних масс-медиа, поэтам «нетрадиционным» все же давали
место — и в издательствах, и в журналах, и на телевидении. А с конца 70-х
годов поэтический модерн и постмодерн при мощной культурологической
поддержке, похожей на хорошо организованную акцию, вообще стал занимать
лидирующие места в сознании читателей, особенно молодых.
Это звучало сильно: «поэтический авангард»! Но в этом самоназвании таилась
профанная подмена, тогда еще слабо различаемая широким читателем. Русский
авангард, как одна из самых сильных ветвей русской поэзии, имеет свои корни
и традиции как в народном творчестве, так и в светской литературе. Авангард
космичен, ошеломителен не только словотворчеством, но главное — творческим
мирообразом грядущего.
В начале XX века авангард был мощно представлен такими именами, как Велимир
Хлебников, Ксения Некрасова, Андрей Платонов (поэт, каждой строчкой —
поэт!). А в конце века настоящий авангард словно бы рассеялся, или
переродился… во что? В занятное штукарство, в перелицовку уже созданных
стилей. Это, как совершенно ясно теперь, был даже не столько модерн, сколько
постмодерн. Впрочем, речь здесь о другом: поэтам «нетрадиционным» и в годы
ликующего официоза давали жить, а не просто выживать. То есть какое-никакое
равновесие, если уж не гармонию сосуществования разных стилей и направлений,
старались соблюдать. А ныне?
Как праздник воспринимаешь редкое появление на экране Олега Чухонцева,
Владимира Кострова. Это действительно крупные поэты. И они уже как бы имеют
небольшой «допуск» на экраны. (Хотя и почаще можно бы.) Но кто и когда в
последний раз видел в популярных передачах таких, к примеру, поэтов, как
Геннадий Русаков, Петр Кошель, Владислав Артёмов, Виктор Верстаков,
Александр Хабаров?.. Куда девались те же «нетрадиционалисты» Иван Жданов,
Александр Ерёменко, Алексей Парщиков? — раскрученные в прошлом имена, но
изрядно подзабытые уже. А ведь живы они, и не так чтобы стары... поверьте,
этот значимый ценностный ряд можно длить еще, еще! Поэтому прошу не
обижаться всех достойных неназванных, знакомых мне и не слишком знакомых, но
равно ценимых.
Изредка стали появляться (в связи с премиями, скорее всего) Вера Павлова,
Олеся Николаева. И на том спасибо. А где Мария Аввакумова, Ольга Седакова,
Инна Кабыш, Нина Маркграф?… — тоже лишь небольшая часть достойного ряда…
А ведь это только москвичи, у которых все же имеется некоторое преимущество
перед провинцией. Кто видел, например, чтобы с экрана читала свои стихи
кировчанка Светлана Сырнева? Поэтессой ее назвать — язык не повернется. Это
большой русский поэт, чье место в ряду с Анной Барковой, Марией Петровых.
Где галичанин Виктор Лапшин? Где самарцы Евгений Семичев, Диана Кан?.. Где
совсем уж нераскрученная, но не переставшая от этого быть настоящим поэтом
Надежда Балакирева из Барнаула? Кто теперь познакомит читателя с творчеством
совсем недавно скончавшегося уфимца Юрия Андрианова?
Где стихи ушедшего от нас юного русского гения Алексея Шадринова? Это
особенно горькая страница русской поэзии ХХ века, и ее никак нельзя
вычеркивать из памяти! Здесь мне видится какой-то рок, словно бы все
страшнее нависающий над русскими поэтами. Если Пушкину позволили прожить
целых 37 лет, то Лермонтову — уже на десяток меньше. Павлу Васильеву — 26… а
светлому вологодскому мальчику Алёше Шадринову, забитому извергами в
армейской казарме 1992-го года, не дали прожить и двадцати! На все его
изумительно чистые и пронзительные стихи отпустили всего лишь пять-шесть
лет. Словно кто-то темный очень чутко сторожит: а вдруг он проявится, а
вдруг он воспрянет, светлый русский гений?..
По высоте и естественности дара, по легкости и чистоте поэтического дыхания,
в нем — навсегда 19-летнем! — уже можно было угадать явление поэта
классического. В лирических шедеврах, оставленных им, ощущается несомненное
внутреннее родство с Отечеством-Космосом Тютчева, и одновременно же с
Родиной-Домом Рубцова. Оно проявилось бы отчетливее, рельефнее, это родство,
кабы дали мальчику возмужать!
Не дали… да он и сам, словно невольный провидец, трагически это
предчувствовал, и писал — не мог не писать! — точнее, пел свою короткую,
щемяще-пронзительную и все-таки светлую, песнь:
…не знаю, был ли этот сад?
И был ли этот дом?
Но много-много лет назад
Я жил в краю родном.
Не знаю, был ли этот сад?
И был ли соловей?
И мой ли дух, и мой ли взгляд
Терялся средь ветвей?…
…………………………..
Пусть мать мне пишет об одном:
Что след мой не истерт…
Но тополь за моим окном
Наполовину мертв…»
………………………….
«…рыдают гуси, клином размежив
Поля небес, изрытых облаками.
Моя душа над родиной летит,
Обняв ее бесплотными руками…»
Спел, словно простился с домом, с родиной, со всеми нами. Так неужели мы
способны забыть такое? Неужели нельзя воздать всенародную память, вспомнив
его стихи и судьбу в общенародной поэтической программе?
Да не скудеет талантами Россия! Особенно поэтическими. (Андрей Вознесенский
интересно, и глубоко по сути, обыграл слово РОССИЯ. Если прочесть это слово
наоборот и увидеть зеркально, вот только в латинском написании, получится
ПОЭЗИЯ. Тут как бы само собой напрашивается дополнительное словоразвитие:
Славяне-Словене-Светлане — люди светлого поэтического Слова.) Пошлую сказку
про оскудение талантов придумали сами «лысенковцы» от масс-медиа — для
собственного удобства и выгоды.
А ведь кроме России есть страны (не забыли еще?), где живут и пишут — в
более тяжкой ситуации! — русские и русскоязычные поэты, наши собратья.
Поскольку значительная часть моей жизни связана с Казахстаном, просто не
могу здесь (а иначе кто их, почти не существующих уже для России, хотя бы
обозначит?) не назвать лишь некоторые имена прекрасных поэтов-казахстанцев.
Часть из них перебралась в иные страны, часть остается там, а иная часть —
увы, далече. Уже в новом, XXI веке ушли от нас такие мощные поэты (Царствие
им Небесное!), как Евгений Курдаков и Лидия Степанова… дай Бог, чтобы вот
этот ряд был покороче!
Разъехались по городам и странам такие удивительные (совершенно непохожие
друг на друга) поэты, как Александр Соловьев, Валерий Антонов, Татьяна
Ровицкая, Александр Шмидт, Геннадий Кругляков… не про всех знаю достоверно,
но назвать хочу еще имена (и это настоящее, поверьте, только незнаемое
Россией!), такие, как Леонтий Овечкин, Кайрат Бакбергенов, Виктор Шостко,
Станислав Ли, Бахытжан Канапьянов, Евгений Грюнберг, Орынбай Жанайдаров,
Борис Прицкер, Надежда Чернова… опять прошу прощения у тех, кого не назвал,
но ведь и новые наверняка возникли… а вот кто их захочет узнать, да и как
узнать? — вопрос!
И это только Казахстан. Знаю, что и в других республиках остались рыцари
русской поэзии, которые, в отличие от политиков, по-прежнему не мыслят себя
вне России. Политики развалили страну, поэты ее собирают — в своих
подпольях, резервациях, духовных убежищах, нередко в одиночку верша подвиг.
Силовое, духовное поле России гораздо шире, объемнее того, которое нам
обозначили государственные границы. И пока живы настоящие поэты, есть
надежда вновь собрать великую страну, пусть и не в прежней конфигурации.
Живой, а не абстрактно-политический объем сам обозначит себя — рано или
поздно.
Родное примкнет к родному, чужое отпадет само. Лысенковцам этот долгий труд,
этот подвиг безвестности не под силу. Да и кто они по главной сути своей?
«Авторитетная» банда.
Каково их главное имя?
«Легион».
И вовсе не для того они оккупировали масс-медиа, чтобы собирать воедино
разорванное духовное пространство, а там, глядишь, уступить место живому…
Но вот представьте себе на минуту, что хотя бы часть из перечисленных выше
поэтов заняла вдруг прочное место на телевизионном Парнасе! Какая картина бы
открылась всем нам? Перевернулась бы старая цветастая картонка, свалилась
бы, как рухлядь с проржавевшего гвоздя, а на ее месте возникнул прекрасный
холст, отсвечивающий благородством красок, переливающийся глубокой игрой
светотеней, дышащий подлинным чувством и мыслью. То есть на смену
шарлатанству пришло вдруг настоящее искусство. При этом имена и знаки
поменялись местами, и кумиром, положим, становится не Лысенко, а Вавилов —
естественно, в поэтическом измерении. Что произошло бы со вкусами публики?
Приникла бы она — вот так, сразу — к телеэкранам, точно к роднику с живою
водой?
Вот так, сразу — конечно нет. Прежде всего, это будет праздник для поэтов и
подлинных ее ценителей. Но ведь таковых в любые времена немного. Знаменитые
поэтические стадионы 60-х вовсе не говорили о том, что их посещают тысячи
подлинных знатоков и ценителей поэзии. И хотя это было счастливое время,
поэты прекрасно осознавали, что сами они участники грандиозного шоу, где
собственно поэзии значительно меньше, нежели политики и социологии.
Да, но как в таком случае быть с пресловутым рейтингом? Смогут ли сразу люди
от жвачки перейти к настоящей пище? А ведь «Легион» знал и знает, что
настоящее сейчас — в подполье, что настоящая живая вода ушла в подземные
реки, и не сразу ее можно увидеть, обрести вновь. На том и строится во
многом их игра, что пока настоящее развернется во всей полнозрелости и
красе, они успеют несколько урожаев-скороспелок снять. Для обретения
сакрального, пока еще тайного по сути, — время нужно. А вот для профанного,
«лысенковского» — никакие сроки не важны.
«Хотите все сразу и сейчас? В одном флаконе?»
«Конечно хотим!»
«Пожалуйста. Получите и распишитесь в получении…»
Все правильно, все законно вроде бы, но расписка-то не просто финансовая.
И платит по счетам не столько государство-заказчик, сколько мы с вами в
итоге.
Да, государство формально платит, и огромные деньги платит. Потому, что —
шоу. Потому, что легко и доступно. Весело и доходчиво. Экологично по
видимости.
Лысенковщина вообще власть имущим чаще всего кажется экологичной. Там нет
глубокой вспашки. Там не задают тяжелых вопросов и не требуют еще более
тяжелых ответов. Не ставят глубоких, иногда страшноватых для власти проблем.
Зато все громко, весело, иногда небесталанно даже. А если шоумен прост и
убедителен в своей простоте, то как не возникнуть соблазну принять его за
самое-самое… за такое «самое», что заслоняет собою все остальное?
Но ведь не зря говорится — «пустая бочка пуще гремит». Не всякая простота и
доступность признак гениальности. Есть простота, что «пуще воровства» —
опять же недаром подмечено. С народными выражениями вообще практически
невозможно спорить. Вернее всего, принимать их такими, как есть. Как воздух,
как вода, как звезды..
Нынешний медиамагнат также прост и, кажется, убедителен для власти.
Но что много хуже — сам народ уже привыкает к профанному уровню — к
непременному «стебу», разнузданному юморку, музыке, текстам, которые выдают
за искусство…
Так прост и убедителен был для власти и Лысенко. И потому без особых
затруднений окружил себя «своими» профанами от науки. Такой стеной окружил,
что сквозь нее уже совершенно невозможно было разглядеть других. И как
показало время, они-то (эти «другие») и сохранили в своих убежищах остатки
тех зёрен истины, благодаря которым не до конца загублена отечественная
наука и культура.
Я понимаю, что поначалу выступления настоящих поэтов по телевидению (речь
именно о популярных программах) могут показаться диковинными людям,
приученным к «жвачке» и «сиропчику». Очень уж несоизмерим уровень тех и
этих. Но если сразу не дрогнуть и не отступить перед жупелом по имени
Рейтинг, со временем новый, общенародный, истинно поэтический проект
(назовем его, к примеру, «Канон», отталкиваясь от популярной литературной
телепрограммы «Апокриф») окупится многократно. И всем нам воздастся
сторицей. Непременно воздастся, если только не обожествлять хитрого слова
«рейтинг», и еще более хитрого и подлого — «формат».
«Неформат!..» — по-кликушески радостно вопят из всех редакций вымуштрованные
лысенковцами редакторы, если им вдруг предложат «со стороны» (для них это
все равно что «с улицы») нечто оригинальное, выбивающееся из убогого,
изжеванного формата. И на основании одного лишь этого колдовского слова, с
полным ощущением правоты и законности происходящего, отвергают любые, самые
талантливые и неординарные произведения, проекты.
Но главное все же кроется в нас самих, в не осознаваемой еще нами великой
нашей тоске.
В тоске по живой воде.
Тоска эта, если хотите, мифологическая. Но, по сути, тоска эта единственно
реальная и спасительная для нас. Мы сами еще не до конца осознаем, как убого
и нищенски — я здесь только о духовной пище — прожили последние десятилетия.
Да и не прожили даже, не прошли еще, а именно что телепаемся, уныло плетемся
по жизни. Когда тебе изо дня в день, год за годом дают эрзац, заменитель
настоящего, поят не живой, а убитой водой, ты со временем чаще всего уже
просто не способен осознать — что же тебя так давит, что тайно гнетет
изнутри?
Путанность и непростота ситуации в том, что, даже осознав причину скрытого
недуга, вдруг понимаешь — в одиночку подлинную жизнь не наладить, фальшивку
не отменить. До тех пор, пока эта тоска не осознается большинством народа
как первопричина недуга, живая вода не выйдет навстречу. Она, как подземная
река, протекает на глубине, очищаясь землею, песком, суглинком…
А на поверхности бурлят и пенятся тем временем мутные, отравные, мертвенные
воды, которые уже принимают за норму…
Живая вода ждет своего срока, чтобы выйти навстречу людям. Но выйдет не
раньше, чем ее позовут — всею жаждой, всею тоскою, всей душою народной.
В старину зазывали всем миром воду — небесную воду в засуху, для полива
урожая. А для полива, для орошения души — подземную, колодезную. Предки
знали — живая вода уходит под землю, если ею не пользоваться, если не
черпать ее ежедневно…
Когда тоска наша общая назреет, живая вода начнет подниматься к нам — так
устроен вечный круговорот, так устроена жизнь. Но и мы должны не просто
ждать, а звать ее, зазывать всенародно!
И помнить — тут нужно терпение.
Сразу она не дастся. Да ведь тотчас ее и не узнают многие, многие… очень уж
отвыкли, забыли, что это такое.
Но даже если власть поймет и откликнется, и будут допущены лучшие поэты на
телевидение (а там — и в книги, которые не залежатся уже на прилавках, ибо
станут поэты узнаваемы!), нам всем потребуется терпение и воля к культуре,
разум и неторопливость.
Даже если лысенковщина будет оттеснена на положенное ей расстояние (а
полностью она никогда не сгинет, тут не стоит обольщаться, ибо она по
определению неистребима, как вековечный сорняк с глубокой корневой
системой), нам всем предстоит вновь учиться постигать настоящее — Поэзию.
Это ведь не заурядное потребление, но выпестованное веками уважение и
трепет, это — живая вода, которая заключена в живительном Слове.
А главное — это любовь и уважение к самим себе, если только мы найдем силы
вспомнить самих себя, осознать себя единым, настоящим народом, а не
обиходным быдлом. Вот тогда-то и откроется нам простая и ошеломительная
истина: каким, оказывается, обладали мы (и, к счастью, будем всегда
обладать) удивительным богатством!..
Но откроется при всем том и другая, не менее удивительная сторона: какой,
оказывается, косностью и ленью мы обладали (и, к несчастью, все обладаем)!
Такой ленью-косностью, что она-то во многом и не давала нам отыскать в себе
силы, чтобы вызвать родное из родимых глубин.
А вода ждет нашей жажды, нашей тоски по ней...
Живая вода ждет…
Вы можете высказать свое суждение об этом материале в
ФОРУМЕ ХРОНОСа
|
