|
|
Райса Каримова
РОЖДЕН ДЛЯ ПЕСНИ
О Ханифе Кариме.
Есть на свете люди, которые излучают любовь и свет. Каждому из нас дарила
судьба встречи с такими людьми, о них надолго остается в душе память.
Воспоминания о таких людях согревают душу. Сегодня мы знакомим читателя с
отрывками из книги Райсы Ханифовны Каримовой «Дом на Ленина», посвященной
памяти Ханифа Карима, талантливого башкирского поэта, истинного сына своей
отчизны.
* * *
…Когда я вспоминаю об отце, меня охватывает чувство глубокой любви к
человеку, который оставил неизгладимый след в моей жизни. И не только
потому, что он был прекрасным отцом, а потому, что это был человек
удивительной судьбы, человек, любивший весь мир, свою землю, людей и
научивший этому нас, своих детей.
Эту книгу воспоминаний я назвала так, потому что дом № 65 а по улице Ленина,
жизнь его обитателей — это заметная веха в истории Уфы и нашей республики.
Стоит он около полувека, окруженный с одной стороны деревьями, которые с
любовью посадили его первые жильцы, а с другой стороны — зеленым массивом
детского парка имени Ивана Якутова. Это один из домов в Уфе, который можно
было бы назвать «культурным микромиром». Здесь в разные годы проживал цвет
творческой и научной интеллигенции республики: поэты Ханиф Карим, Шариф
Биккул, Мустай Карим, драматург Габдулла Ахметшин, народный артист БАССР и
РСФСР Галимжан Карамышев, певец, заслуженный артист БАССР Салих Хуснияров,
композитор Радик Сальманов, Г. Х. Гумеров, министр культуры Башкирии, Г. Г.
Гафаров, зам. начальника Главлита, С. Г. Латыпов, зам. начальника
министерства печати, государственные деятели республики, профессора вузов,
научные работники, известные журналисты... Замечательные это были люди!
Мы, их дети, росли в этой культурной среде и, что называется, с молоком
матери впитали дух их творчества, тепло и сердечность их добрососедских
отношений.
Этот дом на Ленина был нашей колыбелью, нашими пенатами, нашими
университетами. Есть у башкир замечательная пословица: «Что видел в гнезде
своем, то в полете и совершит».
По весне во дворе зеленеет береза, белой кипенью сияет под окнами черемуха,
а осенью пламенеют гроздья целой стайки рябин. Когда-то эти деревья были
посажены отцом. Говорят, чтобы жизнь не прошла даром, человек должен
вырастить сына, посадить дерево и написать книгу. Отец все это сделал с
лихвой: трепещут на ветру деревья, посаженные его руками, твердо стоят на
земле четверо его детей, а его книги живут, как светлый памятник его любви к
родной земле и людям…
…В детстве мы с сестрой-двойняшкой были очень похожи, к тому же мама одевала
нас одинаково, начиная с носков и кончая пальто. Все покупалось в двойном
размере. Сколько было курьезных случаев из-за этого! Нас настолько привыкли
воспринимать как неразделимый тандем, что стали называть одним именем —
Райса-Роза. Когда мы пошли учиться в школу, мы уже приобрели некоторую
индивидуальность, но учителя нас все равно путали. Бывало, по математике мне
приходилось отвечать дважды. Просто учительница забывала, кто же из нас уже
отвечал у доски. Наша учеба была под строгим контролем родителей, но это не
означает, что нас заставляли учиться, просто отец так тонко вел
«воспитательную работу», что нам учиться было в радость. Отец помогал нам
делать домашние задания, ходил на родительские собрания. Для нас высшей
наградой была его похвала. Сам он всю жизнь учился — Школа крестьянской
молодежи (ШКМ), рабфак при пединституте, литературный факультет института
образования — и всю жизнь занимался самообразованием. Нашим успехам он
радовался как своим (была в нем эта замечательная черта — умел радоваться за
других от всей души). Я всегда удивлялась его способностям — он мог помочь
разобраться в вопросах по истории, философии, логике, культуре, уже не
говоря о филологии (пединститут он окончил с красным дипломом). До сих пор в
нашей домашней библиотеке лежат книги, на полях которых отцовским бисерным
почерком сделаны заметки, — это «История дипломатии» в 3-х томах, «История
мировой культуры» в 7 томах, труды великих философов, государственных
деятелей.
Не могу описать его радость, когда я ему сообщила, что поступила в очную
аспирантуру в Москве, и еще большую радость, которую он испытал, держа в
руках открытку из ВАКа, где было написано о присуждении мне ученой степени
кандидата филологических наук. Это было в мае 1983 года. Диплома моего он
уже не увидел — 29 августа этого года мы его похоронили…
Моему отцу удалось привить нам любовь к родному языку (языкам) — все мы
неплохо говорим на родном языке, читаем и пишем. Интересно, но с нами отец
очень редко говорил по-русски — до самых последних дней его мы общались с
ним на родном языке. Будучи студентами, разговаривая с отцом, часто
переходили на русский язык, но отец все равно отвечал на родном… Я глубоко
убеждена, что родной язык — язык матери — питает нашу душу, дает ощущение
причастности к родной культуре.
Отец очень уважительно относился к любой культуре и говаривал, что,
приобщаясь к чужой культуре, мы становимся богаче. Он дружил и переписывался
со многими писателями из других республик — Казахстана, Киргизии,
Узбекистана, Прибалтики, Украины. До сих пор в отцовой библиотеке хранятся
книги с автографами Мухтара Ауэзова, Павло Тычины, Ванды Василевской…
В свое время в Казани в 1964 году председатель Союза писателей Татарии Ахмет
Ерикей предложил отцу поступить в аспирантуру в Казанский университет. Отец
ответил: «Я башкир, я буду петь свой народ на своей Родине!» Отец не мыслил
себя вне Родины.
ДИКИЕ ГУСИ
Над Агиделью гуси плачут,
Настало время улетать.
Пусть теплый ветер и удача
В пути им будут помогать.
Лететь далеко им, далеко,
Устанут крылья у гусей.
А на чужбине одиноко
Без песен родины своей.
Вернитесь, гуси, без обмана,
Опять придет весенний день,
И встанут белые туманы
Над головою деревень.
И снова на озерной глади
Найдете тени тополей,
И снова примут вас объятья
Прекрасной родины моей.
Вернитесь длинными путями,
Пускай сейчас вы далеки…
О, как хочу я вместе с вами
Встречать весенние деньки…
Отец родился в 1910 году, в селе Верхние Киги. Семью деда Карима называли
в деревне «бедняки Каримовы». В те годы в Кигах властвовал известный бай
Самигулла. Все бедняки, чтобы не умереть с голоду, батрачили на него или шли
на сезонную работу на Бакалинские рудники, на Саткинский, Златоустовский
заводы. Наш прадед Атлатып, по рассказам отца, был огромного, под два метра,
роста, с огромными руками и ногами, с густыми черными бровями (у отца были
точно такие же!). Бабушка Фатима говорила, что сын Ханиф был очень похож на
своего деда. Наш дед Карим батрачил вместе со своим отцом в русских
деревнях, а потому хорошо знал русский язык, говорят, был достаточно
грамотным.
Отец так вспоминал о своем детстве: дед Карим зимой плел лапти или валил
лес, часто уходил на рудники на сезонную работу. А летом возвращался к себе
в деревню и нанимался помогать на посевной к кулакам. В сенокосную пору,
заколотив окна в своем домике и закрыв дверь на замок, семья Карима с
другими бедными семьями с косами ездили по окрестным деревням, нанимаясь
косить сено. Ездили так целый месяц. В годы революции 17 года дед Карим
устанавливал в селе новую власть, за что в 1918 году был убит кулаками.
Бабушка Фатима осталась с четырьмя детьми на руках — сыновьями Гали 11 лет,
Ханифом 8 лет, Гафуром 6 лет и Загиром 3 лет — и уже носила под сердцем свою
единственную дочь: Рафига родилась вскоре после смерти отца. Папа
рассказывал, что в детстве она часто спрашивала: «Разве у маленьких девочек
бывает папа?»
Приезжая в Киги, отец молодел на глазах. Сколько строк в его стихах
воспевают родной край! Родная земля, вырастившая его, материнский дом,
родной очаг, чудесный южноуральский край — все это постоянно подпитывало его
творчество. Сколько километров прошли мы с отцом по кигинской земле! Именно
там отец научил нас любоваться каждой травинкой, цветком, ягодкой, ценить
каждый прожитый день, любить жизнь во всех ее проявлениях — в радости и
трудностях. Закат на берегу горной реки Ай; пасека, затерянная в густых
лесах; каменные отвесные глыбы уральских предгорий; раскидистые черемухи
(которые казались тогда огромными деревьями) с крупными глянцевыми бусинками
ягод; деревенские любопытные мальчишки, глазеющие на приезжих нарядных
городских девчонок — целый калейдоскоп воспоминаний, который
преобразовывался потом в стихотворный образ.
ЗЕМЛЯНИКА
За деревней — березняк,
Словно шелковый кушак.
Средь березок — погляди-ка —
Затаилась земляника!
Собирай ее скорей,
Руки — спину не жалей!
Это щедрая природа
Отдает себя народу!
Собирать гостей черед,
Кто скучает — тот придет!
Вот собрался целый дом!
Не забудь же ты о том,
Чтобы к щедрому застолью
Пригласил ты всех с любовью!
Да, без дружбы — знаешь ты —
Не исполнятся мечты!
…Никогда отец не чванился своим положением, не ставил себя выше других,
не требовал к себе особого внимания, хотя, конечно, имел такое право. Это
сейчас говорят: «скромность украшает, если больше нечем украситься». Отец
был скромен и прост в общении с людьми настолько, что любой чувствовал себя
с ним душевно и комфортно. Это был принцип: каких бы высот ни достигал
человек, у него нет права ставить себя выше других, каждый человек
самоценен, несмотря на его положение в «табеле о рангах». Наверное, это шло
из семьи. Бабушка Фатима, по рассказам односельчан, была очень открытой,
приветливой и сердечной.
…Три брата — Ханиф, Гали и Гафур — тесно общались семьями. В детские и
юношеские годы мы все праздники встречали вместе с ними, чаще всего у нас,
на Ленина, или у Гали-абый, его семья жила в те годы в одноэтажном доме на
улице Гоголя.
Средний папин брат — Гафур Латыпов – известный в нашей республике артист.
Окончив культпросветучилище, он стал известным артистом эстрады — «Баганаем»
и долгое время работал в филармонии. Гафур-абый был очень похож на своего
деда Атлатыпа, нашего прадеда, и фамилию взял по его имени. Это был своего
рода псевдоним.
Гали-абый, будучи журналистом, всегда носил с собой фотоаппарат — это был
«Зоркий», подаренный ему на день рождения моим отцом. И все любительские
черно-белые снимки тех лет были сделаны Гали-абый. Очень часто семьи братьев
ехали с палатками на выходные на Дему. На живописном берегу разбивали
палатку, подстелив под нее охапку душистого сена, увеличивали ее шатром из
плащ-палаток — и ночлег был готов. В большом ведре на костре варили суп и
кипятили чай с травами. В Киги тоже ездили всей родней, правда, семья
Гафура-абый летом с нами отдыхала редко: все лето Гафур-абый с филармонией
разъезжал по гастролям.
Не было в нашей семье каких-то конфликтных ситуаций, ссор. Мы, дети, выросли
в атмосфере любви и ласки, взаимодоверия и взаимопонимания. Три года отец не
дожил до 40-летия супружеской жизни. А познакомились они с мамой весной 1946
года в Казани.
Пройдя все круги ада на войне с первого ее дня до последнего, отец
демобилизовался лишь весной 1946 г. после разгрома японцев на
Дальневосточном фронте, где служил военным корреспондентом в татарской
армейской газете «Слово». Тогда он был гвардии майором, красивым
тридцатишестилетним, высоким, статным мужчиной. В Казани должны были
расформировать его воинскую часть, и так уж случилось, что его определили на
квартиру в доме на ул. Таззи Гиззата, где жила семья моей матери. Отец
снимал комнату у соседей нашей бабушки Хадичи. Соседские дочери Сания и
Амина дружили с нашей мамой. Медсестрой санитарного поезда мать проехала всю
Европу, побывала в повергнутом Берлине. Ей было тогда 23 года. Молодая,
зеленоглазая, со скуластыми щеками. Мама рассказывала нам, как они
познакомились. Как-то вечером мать зашла в гости к подружкам и увидела там
красавца-майора. По семейному преданию, отец сразу понял: «Это моя
единственная!».
ВЕСНЕ РАВНАЯ
Не будь суровой — не стряслась беда,
Как будто крылья птице обломали,
Когда твой взгляд еще не изо льда
И на душе не зимы зимовали.
Что у тебя на сердце раны жгут,
Об этом мы, конечно, знаем сами,
А впереди нас только весны ждут
И только лето с чудными плодами!
Чтоб встретить их легко и от души,
Раскинь скорее крылья изобильно!
От родников, от воздуха в тиши
Пускай улыбка снова станет сильной!
Не две ли жизни нам даны судьбой?
Так надо жить и жизнь прожить как песню,
Весь горизонт расширив над собой
Ветрам навстречу — летним и весенним!
В Казани отец пробыл несколько месяцев. Он встречался с татарскими
писателями, с некоторыми из них подружился на всю жизнь. Ему предлагали в
Казани квартиру, аспирантуру, творческую карьеру, а он выбрал только жену. С
мамой они ходили в кино, театры, на вечера. И мама влюбилась в него без
памяти. И было за что...
В июле 1946 года отец уехал к себе в Башкирию, сначала в село Верхние Киги,
к матери, а потом в Уфу. В декабре мама получила телеграмму: «Жду, приезжай.
Ханиф.». И мама уехала в Уфу. На всю жизнь. 21 декабря 1946 года появилась
семья Каримовых, наша большая, дружная семья…
Наверное, каждый ребенок считает своего отца лучшим на свете (разумеется, в
благополучной семье), но наш отец был действительно необыкновенным. За всю
свою жизнь я не встречала человека, в котором бы так гармонично сочетались
ум и красота, внешняя и внутренняя, исключительная порядочность,
принципиальность, деликатность и корректность по отношению к людям, огромное
человеколюбие, сила духа, характера и неистребимый оптимизм. Никто из нас за
все годы жизни не слышал, чтоб он повысил на кого-то голос, накричал на
кого-то из детей, отмахнулся от чужих проблем. Мы до сих пор с улыбкой
вспоминаем, как сокрушался отец по поводу наших «крепких» выражений типа
«черт знает!». «Разве девушки так говорят?!» Нам становилось неловко. От
отца мы не слышали ни одного бранного, грубого слова ни в чей адрес, ни по
какому поводу. И это не преувеличение.
Он был таким оптимистом, что рядом с ним любые трудности казались
разрешимыми. Его сила духа и воля к жизни поражали меня в последние годы его
жизни, когда он тяжело болел. Мы не услышали от него ни одной жалобы, хотя
он испытывал сильнейшие боли. Он боялся нам быть обузой, извинялся за каждый
жест нашего участия. Его почти 17 лет нет с нами, но я все равно чувствую
его поддержку, мысленно советуюсь с ним, думаю о том, как бы он отнесся к
моему поступку, одобрил его или нет. В течение всей жизни нами, его детьми,
руководит желание не посрамить его честь, быть хотя бы в чем-то похожим на
него — в делах, достижениях. Мне кажется, что он оставил нам в наследство
главное — силу воли, жизнелюбие и человеколюбие, потому что какая-то
необъяснимая сила внутри нас все время подталкивает вперед, помогает принять
правильные решения, обязывает не «плестись в хвосте», дает силы выстоять во
всех жизненных ситуациях, какими бы тяжелыми они ни казались.
НЕ ПОВТОРЯЙ ЧАСТО…
Не повторяй так часто — я устал.
От этого не станет звонче слава.
Ведь надо заслужить такое право —
Сказать однажды в жизни — я устал.
Да ощутил ли ты хотя бы раз
Груз лет, что валуном упал на плечи?
В лицо тебе ударил ветер встречный
Булыжником один хотя бы раз?
Ты мучился бессонными ночами,
Не за себя — за родину свою?
И горе друга, словно боль свою,
Ты пережил, забыв тоску — печали?
Не повторяй так часто — я устал.
От этого не станет звонче слава.
Ведь надо заслужить такое право —
Сказать однажды в жизни — я устал.
Нас было четверо детей в семье, и всем хватало родительской любви и
тепла. Мама и папа были очень разными по характеру. Мама — огонь, взрывная,
импульсивная, но отходчивая, покипит, как самовар, и остынет. Отец мягкий,
рассудительный, всепонимающий, справедливый, доверяющий своим детям во всем.
Его эмоциональность проявлялась как-то по-другому: он заряжал людей
радостью, энергией, уверенностью в себе, всегда умел найти доброе, нужное
человеку слово, мудрое и целительное. Мама всегда была перестраховщицей.
Больше всего она боялась за моральный облик дочерей в подростковом возрасте.
Отпроситься у нее поехать с классом в поход с ночевкой было делом
невозможным. Звучало категорическое: «Нет!» ... а мы бежали к папе. Узнав,
куда мы едем, кто едет из одноклассников, какова «программа» нашего похода,
отец шел к матери на переговоры. Надо сказать, сила убеждения у него была
колоссальная. От него исходила такая уверенность, что все будет хорошо, что
это его дети, что им нужно доверять, они не совершат ничего дурного и не
поддадутся дурному влиянию, что мама соглашалась отпустить нас в поход уже
со спокойной душой. Мы ликовали. Скажу без ложной скромности, никто из нас,
его детей, не заставил краснеть своих родителей, стараясь жить по совести.
Первая книга Ханифа Карима — «Песня часового» была издана в 1934 году. Шли
годы... Выходили новые книги, стихи печатались на башкирском, русском,
татарском, казахском, немецком, польском, китайском языках... Но сейчас,
будучи филологом, читая подлинники — папины рукописи, я думаю, как же прав
был Владимир Солоухин, когда писал: «Перевод стихотворения, как бы он близок
ни был, отличается от оригинала, как гипсовая маска отличается от живого
лица». Горько осознавать, но переводчики отцовских стихов не были
талантливы. Это понимаешь, когда читаешь перевод стихотворения, сделанный на
примитивном уровне; ведь от образности и выразительности языка оригинала не
остается камня на камне. Из большого количества переводов на русский язык
добрым словом можно помянуть разве что переводы таких поэтов, как Константин
Симонов, Владимр Луговской, Константин Ваншенкин, Леонид Мартынов. Большие
поэты смогли передать не только содержание, но и ритмику (а она в башкирской
поэзии замечательная!), и образы, и, главное, вложили в перевод свой талант.
Уже в студенческие годы я делала отцу построчные переводы его стихов для
того, чтобы потом передать их переводчикам. Сколько я сидела со словарями,
пытаясь более точно передать башкирское образ-слово на русском языке! Отец
был очень требователен. Мне кажется, что хороший перевод можно сделать в том
случае, если переводчик хорошо знает оба языка — русский и тот, с которого
переводит. Иначе получается, что нужно лишь зарифмовать то, что тебе
перевели.
…Может показаться, что я возношу отца, идеализирую его, но это не так. На
открытии мемориальной доски на доме по улице Ленина любимая наша поэтесса
Катиба-апай Киньябулатова сказала очень мудрые слова: «Ханиф был народным
поэтом! Дело ведь не в звании. Мы, поэты, пишем для народа, живем для
народа, мы все народные, если наши творения нужны народу». И это
действительно так. Интересное дело, но почему-то статуса такого звания нет в
России — не были «народными» Сергей Есенин, Анна Ахматова, Константин
Симонов ... Кто вправе судить, кто из поэтов народный, а кто нет? Как
соизмерить «народность» поэта? Время рассудит и даст свою оценку, тому, кто
«был рожден для песни»…
БУДЬ ВЕРЕН ПЕСНЕ
Еще не сказаны слова, что могли быть сказаны…
А. Ерикей
Душа, я перейду на шаг,
Но это вряд ли.
Пускай не радуется враг,
Будь верен клятве!
Ты верен был весь долгий путь,
В кровавом шторме
Не предавал, когда на грудь
Садился коршун.
Но ты для песен был своим,
Затем и выжил,
Когда ты брошен был живым
На дно могилы.
Не говори, что побежден,
Живи и действуй!
Ведь ты для песен был рожден,
Будь верен песне!
Редакция благодарит за помощь в подготовке материала внука поэта Романа
Пожидаева и переводчиков стихов Ханифа Карима, Айдара Хусаинова и Зухру
Буракаеву.
Вы можете высказать свое суждение об этом материале в
ФОРУМЕ ХРОНОСа
|
