Вероника Долина
Медальончик
* * *
На Серебряном на Сретенском крыльце
Мы сидели с первой мукой на лице.
С первой болью, как от жала стрекозы, —
Если б девочка бежала от грозы.
С первым зайчиком соседское окно.
С первым мальчиком недетское кино.
С первым братцем по грудному молоку…
Это вкратце. Тут длиннее не могу.
На Серебряном на Сретенском крыльце
Мы лежали, как на сахарном яйце.
На пасхальном кумаче, почти в гробу,
Со звездою в высоко клейменном лбу.
На Серебряном на Сретенском крыльце
Вот стоим как в эпилоге, как в конце.
Что мы можем тут, на берегу реки,
Где мы плавали теченью вопреки?..
А мы можем, от беды на волосок,
Слышать Сретенки-старушки голосок.
Он звучит, почти невыносимо чист —
Мой мизинчик. Магазинчик «Букинист».
* * *
Где же ты, Мать-Благодать?
Что-то тебя не видать.
Что-то давно не слыхать,
Не буду брехать.
Впрочем, не грех и сбрехнуть —
Лишь бы перо отряхнуть.
Перышко хочет к бумаге
Хоть ненадолго прильнуть.
Что же ты, мать-перемать?
Как это все понимать?
Что ж теперь, зайцев пасти?
Бисер плести?
Бисер блеснул и потух.
Зайцам я слабый пастух.
Песни играю на слух,
Лапоть, лопух.
Но ты-то, Великая Мать?
Ты бы могла понимать:
Надо больных и негодных
Вовремя с рейса снимать.
Разве ж нам можно летать?
Божьи ресницы считать?
Разве ж нас можно спасти
Лет с десяти?
Ну, с двадцати…
Ну, пусть с тридцати?..
* * *
Плохие-плохие-плохие места.
Не та красота и не та простота.
Никто не откроет объятья —
Ни школа, ни сестры, ни братья.
Плохие-плохие-плохие края.
Мечта невоздушна, непрочна семья.
Неласково все, нелюбезно.
Убого, темно, затрапезно.
Мне быть невозможно, где стыдно живут.
Где так поцелуют, что рот разорвут.
И будешь от уха до уха
Смеяться, дурная старуха…
Флакончик, пробирочку, хоть бы щепоть —
Пошли мне, пожалуйста, милый Господь,
Хоть самое малое диво!
Мне надо, чтоб было красиво…
Плохие-плохие-плохие места.
Не та красота и не та простота.
Никто не откроет объятья —
Ни школа, ни сестры, ни братья.
* * *
Девочкам пятидесяти лет
Никакой не нужен пистолет!
Если подкрадется душегубец,
Мы его свернем в свиной рулет.
Девочкам пятидесяти лет
Никакой не нужен амулет:
Подходи, набрасывайся, нечисть!
Мы ответим стуком кастаньет.
Девочкам пятидесяти лет
В основном не нравится балет:
Может быть, они еще могли бы,
А быть может, все-таки и нет…
Девочки пятидесяти лет —
Это космодиск, терможилет…
А не то, что кольца-бриллианты
Или небольшой мужской скелет.
…Небольшой скелет стоит в углу.
Девочка танцует на полу,
Босиком, в холодном коридоре,
Будто воин племени зулу.
Скоро уж устанет танцевать,
Вовсе перестанет напевать.
Небольшой скелетик спит и видит —
Как она устанет колдовать…
Спит и видит. Спит и видит,
Как она…
* * *
Вот я тебя обрадую, послушай, посмотри!
Забудь, как мы несчастны и неловки.
Есть маленькое радио — оно всегда внутри
Играет и поет без остановки.
И нижнему, и верхнему покорна этажу —
Звучит тихонько музыка живая.
Есть маленькое зеркало — я так тебе скажу.
Заглядывай в него, не забывая.
Еще послушай капельку, пока уж нам дано:
Те голоса единственно не лживы.
Есть маленькая камерка — домашнее кино,
Она снимает нас, пока мы живы.
* * *
Ах, не борись за свою независимость!
Все, что назначено, трижды исполнилось.
Где ты унизилась, где ты возвысилась —
Вряд ли самой тебе даже запомнилось.
И никакого особого мужества
У Коломбины под бархатной маскою.
Все, что прошло, проходило под музыку.
Внучке расскажешь — представится сказкою.
Ах, не транжирь ты свои откровения!
Не хлопочи над задачками трудными.
Все это были чудные мгновения —
Но и они теперь кажутся чудными.
Ах, не кори ты себя, бестолковую.
Ах, не терзай себя больше длиннотами.
Жизнь оказалась подругой суровою,
Но и она вся записана нотами…
* * *
Застывши над белым листом,
Поймешь, что и это награда.
Вот женщина с тонким лицом
Исследует кисть винограда.
Пускай виноград на нее
Таращит янтарные глазки.
А женщину ждет забытье,
Где без поцелуя, без ласки
Она ненароком уснет,
Словечко найдет и запишет.
Всем телом, всем весом прильнет —
Да как-то никто не услышит.
Ну, что для нее виноград,
Надуманный витиевато?
Ей чуть пестроват Петроград.
Немного Москва кривовата…
Последнее снимешь, отдашь
Свое — деревенской сестричке.
Точеный живет карандаш
В пустой боевой косметичке.
Бездушен ее парфюмер.
Ее парикмахер бездумен.
А мог целовать, например,
Ее сорок восемь изюмин.
* * *
Муж может молчать как мышь
И пахнуть как можжевельник.
И слушать, как ты хамишь
С субботы по понедельник.
И пялиться в пустоту
С решительностью солдата,
А видеть тебя, но ту,
Какой ты была когда-то.
Муж может листать журнал,
И пусть подождет посуда…
Он вычитал, он узнал
Тринадцать рецептов чуда.
Несладко, нехорошо
Ты в зеркало поглядела,
Но, кажется, он нашел
То самое, в чем все дело.
Откроется коридор.
Захлопнется с визгом дверца.
Он держит, как валидол,
Твое запасное сердце.
Так вот же: все впереди!
Он вырежет твой талантик
И вставит середь груди
Мигающий бриллиантик.
* * *
Давно чудес не видели, давно
На суше, в поднебесье и в кино.
Давно самих себя не замечали:
Что день, что ночь — все стало все равно.
Но в маленьком нормандском городке,
Куда я приезжаю налегке,
Иду от электрички до таблички,
Потрепываемая по щеке.
Без позолоты это волшебство.
Не полиглоты мы, но ничего:
Как суслики, как кролики, как люди,
Как люди — и не более того.
И вот те на, Москвы апологет,
Несу под мышкой свеженький багет,
Отламываю — пахнет как ребенок,
Пока к нему не ходит логопед.
Под языком найдется язычок:
До времени не знаешь, дурачок.
Там тонкая калитка, темный лес.
Дитя зевнуло — логопед пролез!
Игрушечный нормандский городок,
Карманный, как картонный, коробок…
Пугливый, как светящийся фонарик,
Пытливый, как катящийся клубок.
Не говори со мной о ерунде.
О доме, о стихах — они везде.
Да, уродились, да не пригодились!
Могли б лежать в дорожной борозде.
Но в маленьком нормандском городке —
Карманном, но «норманнам» по руке, —
Мне так, как будто в маминой перчатке
Нашелся медальончик на шнурке.
Вы можете высказать свое суждение об этом материале в
ФОРУМЕ ХРОНОСа
|
