№ 3'08

Алла Докучаева

XPOHOC

ФОРУМ ХРОНОСА

НОВОСТИ ХРОНОСА

Русское поле:

Бельские просторы

МОЛОКО

РУССКАЯ ЖИЗНЬ

СЛАВЯНСТВО

ПОДЪЕМ

СЛОВО

ВЕСТНИК МСПС

"ПОЛДЕНЬ"

ПОДВИГ

СИБИРСКИЕ ОГНИ

Общество друзей Гайто Газданова

Мемориальная страница Павла Флоренского

Страница Вадима Кожинова

Алла Докучаева

Житейские истории

ДРАМА НА ДОРОГЕ

Они услышали стоны, и Маша вскочила:

— В чем дело?

— Куда?! — остановил жену Никита. — Я сам.

Вернулся, нахмурив брови:

— Мужик там какой-то раненый лежит. И машина рядом, с простреленным колесом, дверца открыта...

Маша выдернула аптечку, Мишка увязался за родителями.

Был теплый июньский день. Они ехали на своей «Газели» к родителям Никиты. Выбрались из дому затемно, путь неблизкий, часа три отмахали и завернули в лес, что тянулся вдоль шоссе, — позавтракать. Пока машина заруливала на полянку, пока снедь вытаскивали, вроде никакие звуки, кроме птичьего щебета, не доносились, а как расстелили скатерку на траве да разложили бутерброды, стоны и раздались — негромкие, жалобные.

Мужчина лежал на спине — с правой стороны светлые брюки намокли кровью, и на траве натекла лужица. Глаза закрыты, лицо бледное.

— Сними-ка брюки ему, — попросила мужа Маша, доставая широкий бинт.

— Сынок, подсоби, — скомандовал Мишке Никита.

Рваную рану на бедре перетянули накрепко, вместо брюк напялили старые штаны от Никитиного спортивного костюма, дали нюхнуть нашатыря. Раненый чуть приоткрыл глаза и снова то ли заснул от слабости, то ли сознание потерял.

— Довезем до ближайшей больницы, — заключила Маша.

— Я бы не связывался, — пожал плечами Никита. — Мало ли кто в него стрелял. Может, бандиты какие. И сам неизвестно кто. Давай до КП доедем и скажем, где его забрать.

— Ты что? Как можно его в таком состоянии бросить? — заволновалась Маша, и сынишка ее поддержал:

— Пап, давай погрузим в кузов. Жалко ведь дяденьку.

Завтрак уже не лез в горло. Кое-как на ходу съели по куску и двинулись в путь. Шоссе было пустынно. Воскресенье, еще только семь утра, кому охота в такую рань подниматься, да и дорога тут вся вдоль леса, ни деревни, ни поселка вблизи. Примерно через полчаса остановились проверить раненого. Он уже не лежал на стареньком ватном одеяле, а сидел, прислонившись к борту. Слабо улыбнулся:

— Спасибо вам. — И робко пожаловался: — Трясет очень. В ногу отдает.

— А давайте-ка в кабину, раз сидеть можете. Там помягче будет, — предложила Маша, и вдвоем с Никитой они перебазировали своего пассажира вниз, на сиденье позади водителя, рядом с Мишуткой. Только отъехали, как навстречу с бешеной скоростью промчалась черная иномарка — первая машина за все утро.

— Они! — вскрикнул мужчина. — Они стреляли.

Его история, для тех десятилетней давности времен пугающая, а по сегодняшнему восприятию довольно банальная, произвела на супругов разное впечатление, что, впрочем, было делом обычным, поскольку столь непохожих друг на друга людей трудно себе представить в одной семейной упряжке. Итак, что же произошло с Алексеем — так звали подобранного в лесу раненого? До райцентра, где жили родители Никиты, оставалось еще немало километров, а он успел рассказать о себе еще до того, как Никита заметил в зеркальце обзора, что за ними гонится та самая черная иномарка.

Алексей жил в городе, который отстоял, если поездом, на 15 часов от Уфы. И там у него процветал надежный, приносящий хороший доход бизнес, благо он, как неплохой инженер, сумел наладить выгодное производство и сбывать товар в ближайшей округе. Все шло неплохо до того дня, когда во время родов младшей дочки умерла его жена. Тяжело переживая ее потерю и оказавшись с двумя малыми детьми — старшая только пошла в первый класс, и еще грудной ребенок, — он на некоторое время отстранился от дел и упустил из поля зрения появившуюся фирму конкурентов, костяк которой составляли разбогатевшие вчерашние бандиты. Пока он разбирался с домашними бытовыми заботами, эта мафия наехала на его бизнес, затребовав либо ежемесячный выкуп, превышающий прибыль, либо продажу за бесценок его налаженного производства. В последнее время угрозы стали настолько жесткими, что он посадил дочек в машину и увез к родителям покойной жены. Когда ехал обратно и остановился в лесу передохнуть, его подстрелили. Погони он до того не заметил — вполне возможно, что его поджидали где-то на полпути. Во всяком случае, их черная иномарка — он ее узнал — явно возвращалась теперь на место преступления: либо проверить, вдруг промазали, либо подобрать, если ранен, и добиваться своего, — но уж точно не с добрыми намерениями.

Иномарка была пока еще далеко, меры предосторожности успели принять. Алексей лег на пол вдоль сиденья, его укрыли черным плащом Никиты, сверху бросили полупустую клетчатую сумку, да и Мишка вытянул поверх ноги в кроссовках, упершись ступнями в спинку отцовского сиденья.

Машина настигла их, к счастью, тогда, когда они приблизились к КП, где их остановил гаишник. Из кабины вылез здоровенный бугай и бегом к кузову их «Газели». Пока Никита предъявлял служивому свои водительские документы, бандит вскочил на подножку кабины. Маша возмутилась: «Вы кто такой? Что вам надо?» Но он уже уходил, видимо не заметив ничего подозрительного. Иномарка отъехала, Алексей с кряхтеньем и стонами опять взобрался на сиденье — видно, эта маскировка в полускрюченном состоянии далась ему нелегко. По дороге он снова то ли дремал, то ли впадал временами в полуобморочное состояние. В ближайшую больницу его не повезли: Маша испугалась, что бандиты начнут его там разыскивать.

— Давай к Александру Павловичу домой, — попросила она мужа, — дядя Никиты как раз врачом в этой больнице служил уж который год. Никита не возражал; сделали крюк, втащили Алексея в дом. Доктор сказал, что кость цела, но мясо изрешетили капитально — лечиться придется долго. Пока гостили у родителей, возили раненого к нему на перевязки — неблизкий свет, Никита ворчал на жену:

— Навязала забот на мою голову. Хоть бы бензин оплатил, как выздоровеет. Может, наврал нам с три короба про доходный бизнес. Может, и сам из бандюг.

А тот словно подслушал их разговоры и не скупился на обещания:

— Спасли вы меня, братцы. В долгу я неоплатном. Все утрясется, уж я вас не забуду, отблагодарю как положено.

Через неделю двинулись в обратный путь. Рана затягивалась медленно, ходить Алексею было еще трудно.

— Придется ему у нас пожить, — эта фраза жены вызвала у Никиты бурю эмоций:

— С ума сошла! Еще не хватало мафию на свою квартиру навести. Они его в покое не оставят — либо дострелят с нами вместе, либо похитят, свидетелей уничтожат.

Маша призадумалась:

— А вот что — мы его по пути в сад забросим. Там, в домике, и перекантуется. Продукты подкинем, перевязать его раз в два дня — и все дела.

— Мам, а можно я тоже в саду поживу? — прислушался к разговору Мишка.

— Это еще зачем? С чужим-то человеком! — откликнулся отец.

Но Маша его урезонила:

— Ну чего заводишься? Мужчина он порядочный. Разве не видишь? Чем в каникулы в городе торчать, пусть ребенок на свежем воздухе возле озера побегает. Под присмотром взрослого человека.

Никита махнул рукой:

— Под твою ответственность! Если что — я предупреждал.

Но ничего ужасного не произошло. Мишка загорел, посвежел, подружился с дядей Лешей, а тот, как только смог ходить, опираясь на трость, которую сам себе смастерил, тут же распрощался с гостеприимной Машей, когда она приехала в очередной раз на выходные, и опять пообещал, что найдет своих спасителей, как только разведает в родном городе обстановку и наведет в своем офисе относительный порядок.

Однако миновало больше чем полтора года без каких-либо известий от Алексея. Да и не до него было, потому что случилось в семье Маши непоправимое горе: бензовоз с пьяным водителем врезался в «Газель», когда Никита возвращался из командировки. Взрыв — и вместе с вспыхнувшей машиной Никита погиб. Оставшись вдвоем с тринадцатилетним сыном, Маша продала садовый участок со скромным домиком и кое-как перебивалась на свою зарплату учительницы, да еще изредка отсылала перевод старикам Никиты, у которых он был единственным сыном. Об Алексее и думать забыла, это первое время ее все Никита донимал: где, мол, твой обещалкин, вот и делай людям добро, хоть бы открыточку благодарную черкнул. Она оправдывалась: «Он же нашего городского адреса не знает».

Как вдруг однажды раздался звонок, и Алексей с конфетами и книжками для Мишки и с подарочной коробкой духов для нее вошел в дверь:

— Еле разыскал вас, Марусенька (он почему-то Машей и тогда ее не звал; позже объяснил, что мама у него была Маруся). Адреса-то у меня нет. По номеру машины пытался — не значится такой номер. В сад поехал — там замок. Спасибо соседи на пальцах показали, где в городе ваш дом. Я тут вокруг чуть не десять квартир обошел...

Многое в тот вечер порассказали они друг другу. Он — про то, как от тех бандитов скрывался и как потом помог ему бывший одноклассник, оказавшийся майором милиции, как в суд подавал на главного фирмача за свою рану, сколько опять натерпелся от их угроз и как все-таки выиграл процесс, а они из города куда-то сгинули. Она — про то, как погиб Никита, как осиротели они с Мишуткой...

Можно, наверное, еще немало страниц написать о том, как два человека, оставшихся вдовыми, разглядели один в другом нечто доброе и надежное, что свело их вместе с осиротевшими тремя детьми в одну семью. Но главное, что это произошло. И произошло на самом деле, у нас в Уфе. Правда, женщину зовут по-другому, да и мужа ее нынешнего окрестила Алексеем я, потому что их близкая знакомая, которая эту историю и поведала, очень просила не раскрывать их инкогнито. В самом деле, какая разница, озвучена ли их фамилия. Важно, что история, поначалу криминальная, превратилась в конце концов в историю любви и обретенного семейного счастья.

ЖЕСТОКИЕ ШУТКИ

Родители Таси построили дом, когда ее еще не было на свете, а соседскому Гоше уже исполнилось два годика. Теперь он уверял Тасю, что помнит тот майский день, в который ее принесли из родильного дома и за забором у них появилась коляска. «Так что ты мне была предназначена с самого своего рождения, — улыбался Гоша, прощаясь с ней на срок армейской службы. — Как вернусь, через неделю — наша свадьба. Я бы и сразу согласился, но даю предкам семидневку на подготовку. Платье чтоб сшила заранее! Слышишь, Тасенька? Да не плачь, радость моя, я тебе каждый день писать буду».

Он и писал — ласковые, добрые письма. Примерно через полгода получила Тася послание, где каждое слово прожгло ее нестерпимой обидой, и она, пожалуй, не поверила бы, что это писал ее Гоша, Гошенька, дорогой Георгий, если бы не его крупный остроугольный почерк, который она не спутала бы ни с каким другим. «Извини меня, Тася, — было начертано на том ужасном, вырванном из тетрадки в клеточку листке. — Я тут познакомился с другой девушкой, да и ты, я думаю, давно веселишься с кем-то, кто вполне заменил меня. Обычно так и бывает, когда расстаются надолго...». Что там дальше насочинял Георгий, она уже и читать не могла из-за душивших ее слез.

Жизнь, которая до этого письма была такой ясной и радостной, показалась совершенно ненужной. Тася лежала на кровати, отвернувшись к стене, и пугала родителей, не прикасаясь к еде и забыв про техникум. На третий день в ответ на мамины слезы поела картофельного пюре с молоком, а следующим утром пошла на занятия. Что-то она для себя определенно решила, потому как всю субботу до позднего вечера шила модную блузку из веселенького маркизета, подаренного на день рождения, а в воскресенье отправилась с подругами в клуб на танцы. Тася была симпатичной девушкой: невысокая, ладная фигурка, хорошенькое личико с живыми карими глазами, белозубая улыбка — она никогда не оставалась без кавалеров. Так и на сей раз: откружилась в вальсе с незнакомым подтянутым курсантом, отплясала краковяк с однокурсником из техникума и буквально вжалась в стену при звуках следующего танца: к ней шел... Георгий. Отвернулась, чувствуя, как кровь приливает к щекам, но услышала совсем незнакомый голос:

— Разрешите вас пригласить...

Подняла глаза: в самом деле очень похож. Но не он...

— Георгий, — представился незнакомец, увлекая ее к середине зала. — А как вас зовут?

Через неделю ежедневных встреч он предложил ей выйти за него замуж, она согласилась даже не раздумывая, восприняв это как знак судьбы. Переехала к мужу на соседнюю улицу, а спустя месяц сестренка принесла ей письмо с армейским штемпелем. Георгий писал, чтоб не сердилась за его глупую шутку, ведь он отправил письмо первого апреля и специально поставил там в конце дату, а придумал этот розыгрыш его друг, в качестве проверки для всех девушек, что ждали солдат из их роты. Они коллективно под диктовку этого друга написали письма своим невестам и договорились вытерпеть двадцать дней, не разоблачая свою первоапрельскую шутку.

На это письмо, как и на предыдущее, Тася не ответила. Потом были еще письма, даже мать его приходила к ней по просьбе сына, но Тася больше слышать не хотела о Георгии. И мужа Гошей никогда не называла — только Жорой, хотя он с детства был именно Гошей. Когда Георгий вернулся домой после армии, у Таси уже подрастала дочка.

Несчастье с мужем случилось, когда девочке едва минуло четыре года. Друг заехал за ним на мотоцикле — пригласил на рыбалку. Они только от дома повернули — Тася еще не успела калитку запереть, — как раздался этот жуткий треск, который потом она много раз слышала во сне. Водитель всего несколько дней управлял новеньким мотоциклом и на большой скорости врезался в столб. Сам отделался переломом ноги, а Жора скончался на месте.

Георгий пришел с соболезнованием, принес Людочке куклу, а ей сказал: «Тася, я тебе друг навсегда, рассчитывай на помощь в любую минуту». И зачастил к ним, каждый раз покупая девочке подарки. Тася оставляла его с ребенком вдвоем — они уж очень друг с другом ладили, а сама уходила на кухню или в огород. За весь год, что Георгий бывал у них по два-три раза в неделю, она ему больше десяти слов не говорила — «здрасьте» да «спасибо». А как предложение сделал, только головой мотнула: «Нет!». Он даже не посмел уговаривать: не простила, а при ее железном характере, видно, года мало, чтобы смягчилась. Он не терял надежды: сколько-то времени выждал — может, заскучает — и опять явился с тем же. На сей раз не просто просил — умолял: «Тасенька, зачем усугублять мою роковую ошибку? Ведь мы любим друг друга, я это чувствую. Прости и поверь, я Людочке буду хорошим отцом, обещаю».

— Поздно, Георгий, я выхожу замуж.

— Неужели пойдешь за Арсения?

Он знал, что старший мастер из ее цеха давно сохнет по Тасе: на одном заводе все в их поселке работали, там ничего от людских глаз не скроешь. Да только никак не предполагал, что она откликнется на тоскующий взгляд этого мрачноватого немногословного вдовца, оставшегося после смерти жены с маленьким сыном.

Тася сама направляла собственную судьбу — никто ее не неволил, напротив, и родители, и подруги отговаривали не брать на себя лишние заботы, вспомнить первую свою горячую любовь. Но она будто приказала сердцу замолчать, когда поклялась себе не сметь о Георгии ни говорить, ни думать, — так эту клятву и выполняла. Характер у Таси был в самом деле железный, но была и отзывчивая душа, которая пожалела Арсения с его бедой, похожей на ее собственную. У них родился еще один сын, и семья выглядела вполне ладной, дети между собой дружили, а родители старались для них: отец вечно что-то мастерил, а Тася все свободные часы пропадала в огороде. Уже Людочка школу закончила, когда Тася выбралась однажды на курорт, получив от завода профсоюзную путевку в санаторий.

И надо же было такому случиться, что именно в это время в южном городе оказался в командировке Георгий, который уехал из родных краев в тот год, когда Тася стала женой Арсения. Теплое ли море смягчило Тасино сердце, или ласковое солнце сентябрьского бархатного сезона, а может, ровное течение нынешнего ее брака потребовало чувств более страстных, но только прежняя любовь нахлынула лавиной и не дала передохнуть до того самого часа, как увидела она на перроне радостного Арсения и всех своих сияющих улыбками деток, которых предала, как и себя, — ту, что дала когда-то клятву даже имени Георгия не вспоминать.

А тот забрасывал ее письмами. Писал на адрес ее лучшей подруги еще по школе. Тася дважды ему ответила: просила, чтоб забыл то, что их связывало когда-то и на миг соединило опять. А потом просто разрывала конверты даже не распечатывая. Но как-то под вечер подруга вызвала ее на крыльцо и прочитала шепотом телеграмму: «Беру отпуск еду к тебе забрать вместе с детьми». Тася замахала руками: «Что хочешь ему напридумывай, но чтоб не смел здесь появляться». Та растерялась:

— Да не знаю, как его задержать. Он и не послушает. Ты ведь ему сама сообщала, что у вас кончено. А он вон ведь что надумал!

— А ты напиши, что я умерла. Да, да, именно так: «Тася умерла. Не приезжай. Поздно».

— Ой, ну как же так соврать? Не по-людски как-то, — ужаснулась подруга.

— Ничего особенного, завтра первое апреля, — усмехнулась Тася. — Шутить разрешается.

Не прошло и недели, как она жестоко простудилась, попав под первый весенний ливень, и умерла от крупозного воспаления легких, чуть-чуть не дожив до своего тридцать девятого дня рождения...

РЕДКАЯ УДАЧА

Вера Никитична возвращалась из командировки. Набегалась по столице жаркими днями начала августа, хотелось отдохнуть, вытянуться, а в купе одни мужчины. На верхнюю полку сразу взобрался пожилой, похожий то ли на армянина, то ли на еврея, а внизу, напротив нее, расположились двое военных — молодой майор, сразу назвавшийся Колей, и другой в чине капитана, возрастом постарше, у обоих на кителях планки орденские и знаки ранений.

Вера Никитична переоделась в туалете, а когда вернулась, пожилой уже посапывал во сне, военные же затеяли какую-то карточную игру, азартно вскрикивая по окончании каждого кона. Вагон мерно покачивало, дремалось, лица военных расплывались пятнами: светлоглазое, округлое — Николая и долгоносое, с усиками — капитана. Приснился Вере Никитичне сынок — она оставила его, годовалого, на попечение мамы и очень соскучилась за две недели в столице. Он тянул к ней ручки, а она никак не могла взять его из кроватки, потому что надо было открыть дверь — кто-то стучал.

Проснулась — поезд стоял, и в купе действительно стучали. Капитан сидел ближе к двери — дернул ручку, а Коля даже не повернулся, погруженный в карточные ходы. Вошел беленький мальчик лет семи, худенький, в потертых штанишках с двумя заплатками, пришитыми толстыми нитками, в полинявшей рубашонке. Взглянул ясными васильковыми глазенками: «Дяденьки, помогите нам с мамкой чем сможете. Она слепая». Только тут Вера Никитична заметила, что позади ребенка, не входя в купе, стоит женщина, по брови закрытая косынкой, в серой юбке, на которой такая же заплатка, как у мальчика, и в шерстяной кофте явно с чужого плеча. Лицо молодое, с правильными чертами. Глаза, такие же ярко-голубые, как у сына, были неподвижны. Вера Никитична достала сумочку, вздохнула, про себя посетовав на горькую судьбу нищенки: война кончилась совсем недавно, пять лет назад, наверняка фашисты оставили без крова. Капитан протянул несколько купюр, Коля, не отрываясь от карт, полез в карман.

«И зачем пускают всяких оборванцев в купейный вагон? — вдруг ворчливо подал голос сверху пробудившийся пассажир с восточной внешностью. — Еще заразу какую-нибудь принесут». Вера Никитична только было хотела вступиться за слепую, как та потянула сына к себе: «Пойдем отсюда, Васенька!» И тут Коля вдруг рванулся к двери, рассыпав свои карты: «Настя! Неужели ты?» Женщина протянула вперед руку, голос сорвался на хриплый шепот: «Коля, Коленька! Господи, живой!» А майор уже обнимал ее, гладил щеки, целовал: «Настенька! Родная! Вылечим твои глаза». Оторвался от нее, поднял мальчишку: «Васька, сынок! Какой же ты большущий. Ты ж в пеленках лежал, когда я на фронт уходил. Папка я твой, понимаешь?» Мальчик смотрел недоверчиво: «У меня папка на фронте погиб». Слепая уже сидела рядом с капитаном, по щекам ползли слезы. «Васенька, папка это твой, папка», — твердила она сквозь всхлипывания, и мальчишка прижался к отцу, да так больше и не сходил у него с рук. С верхней полки спустился пожилой, постоял секунду перед женщиной и вдруг плюхнулся на колени: «Прости меня, дурака, доченька!». А Коля, сияя счастливой улыбкой, наконец взглянул на «публику»: «Это жена моя, Настенька. Я как из Германии вернулся в сорок седьмом, так их все три года ищу. И на родине был, под Пятигорском, и запросы везде посылал. Сейчас в Челябинск еду. Там сестра ее двоюродная до войны жила. Думал, вдруг ей что известно». И опять обнимал жену одной рукой, на другой мальчуган повис, и все повторял: «Вылечим глаза, в Одессу поедем, там специалисты прекрасные».

Женщина покачала головой: «Мало надежды, Коля. Меня ведь под бомбежкой так тряхнуло — и речь тогда отнялась, и слух потеряла, и ослепла». Коля не сдавался: «Но ведь разговариваешь и слышишь. Значит, и зрячей станешь». Настя развела руками: «Так я знаешь сколько в больницах провалялась, пока меня врачи откачали? Больше чем полгода». Вера Никитична спросила тихонько: «А где же Васенька был?»

Женщина протянула к ней руку, быстрыми пальцами легонько ощупала ей лицо, улыбнулась: «Вы, видно, добрая. Вот и тогда люди хорошие нашлись, пожалели. Санитарка в больнице к себе Васеньку забрала и ко мне его на свидания приносила. Прикоснусь к нему, поцелую, и вроде легче становится.Только ради него и осталась в живых, а так бы руки на себя наложила. Не вижу, не слышу, не говорю — кому такая нужна?»

Николай испуганно взглянул на жену: «Зачем выдумываешь глупости? А я как же, а Вася?» Она успокаивающе погладила мужа по руке. «Так это ж тогда было. Как немец-то к Кавказу подошел, что тут началось! И бомбят, и стреляют. Мы с мамой в последний эшелон еле влезли. Я Васеньку к себе шарфом примотала — ему ж всего три месяца было. Два раза эшелон бомбили. Сначала в последний вагон попало, остальные не пострадали. А второй-то раз, на полустанке когда стояли, они и налетели. Да как начали бомбы кидать! Все из вагонов выскочили, так один снизился и давай стрелять. Маму убило, — она опять всхлипнула, — а я нечеловеком сделалась, контузило меня... Зато Васенька ничего, целехонький, — Настя заулыбалась и снова посерьезнела. — Как меня подобрали, как на грузовике везли, как в госпиталь передали, ничего не помню, люди потом порассказали. А когда после уж в память пришла да заговорила, думаю: кому слепая нужна, кроме сыночка, вот и решила родных никого не искать. Тебя-то, Коленька, я искала, на запрос ответили, что часть твоя по той полевой почте, которая на письме твоем единственном написана, вся погибла...».

— Погибла, да не вся, — откликнулся Коля. — Окружили нас фрицы, было такое. А мы вырвались, человек двадцать набралось. Трепали нас потом проверками всякими, но ничего, обошлось. До Берлина дошел, видишь, — и осекся, взял ее руку и постучал по орденским нашивкам.

Настя прошлась пальцами по соседним планкам:

— Ранили тебя, Коленька, да?

— Ничего страшного, — успокоил ее Николай. — На спине два шрама остались, зажило уж все давно.

Видимо, слух о необыкновенном соединении семьи прошел по вагонам, потому что мимо потоком двигались люди, приостанавливаясь в коридоре и заглядывая в купе. Когда объявили 25-минутную стоянку, Коля выскочил на станцию и бегом помчался к торговым рядам, что виднелись неподалеку. Притащил ворох вещей. «Снимайте свое рванье, — скомандовал. — Переодевайтесь!» Все вышли из купе, а верхний пассажир остановил проводницу: «Как бы нам поудобней разместиться, красавица?» Та, похоже, даже обиделась: «Сами об этом давно заботимся. Мест пока нет свободных. На следующей станции парень с верхней полки в соседнем вагоне выходит. Только вагон-то плацкартный. Может, капитан перейти согласится?» Пожилой возразил: «Капитан майору знакомый, пусть вместе и едут. Я перейду в плацкартный, — и обернулся к Вере Никитичне: — Поскольку я кругом виноватый. Так ведь?» Она улыбнулась:

— Выходит, так.

Когда вернулись в купе, Вася сидел в новой рубашке и брюках, снизу ладони на две подвернутых, а у Насти пестрое шелковое платье было до пят, будто вечернее. Косынку она еще раньше сняла, а теперь короткую косичку, что была заколота узлом, распустила и смотрелась красавицей.

Видно, специально дождалась всех и только теперь выговорила мужу:

— Ты, Коля, напрасно нашу одежду рваньем обозвал. Что старая, ношеная — да, но я ее каждый день отстирывала и сама чинила. На ощупь, правда.

— Настенька, да я так, не подумав, брякнул.

— Нас ведь санитарка тетя Паня к себе взяла, одинокая она. Васеньке теперь заместо бабушки. Ну, мы ей, как можем, помогаем. Она белье чужое стирает, зарплата-то маленькая, вот я у нее в младших прачках, — Настя рассмеялась и повернулась к Вере Никитичне: — Это мне как раз по специальности. Я ведь до войны в институте народного хозяйства училась, немец меня с четвертого курса снял, да, похоже, навсегда.

Коля опять воскликнул: «Настя, я же сказал: глаза вылечим. Потом и в институте восстановишься».

Настя кивнула: «Ладно, Коленька, я что? Я согласна». И после паузы опять за свое: «А что по вагонам пошла, так это совсем недавно решила. Васеньке ведь нынче восемь стукнуло, в школу с сентября пойдет. А одежонку ему купить не на что — вот руку к людям и протянули. Вроде бы и стыдно, а что поделаешь...».

— Все, все, кончились ваши беды, — прижал ее к себе Николай. — Из Челябинска в Ашхабад поедем, я там служу.

— Ой, Коленька, только к тете Пане заедем. Как же ей не сказаться?

— Обязательно заедем. А как же? — согласился Коля.

В Уфе Вера Никитична попрощалась с новыми знакомыми. Коля записал ее адрес. Где-то через месяц пришла от него открытка, что они в Ашхабаде, устроились, Васенька поступил в первый класс. Она ответила, а следующую весточку получила зимой. Писала Настя после удачной операции в Одессе:

«Верочка, милая! Сама себе не верю — вижу, снова вижу. И в институте восстановилась, правда, на заочном отделении. А то куда я от своих мужичков денусь?»

Вера Никитична эту счастливую историю все в памяти держала, даже киносценарий хотела написать, да так и не случилось. Переписка как-то сама собой оборвалась: через несколько лет Коля демобилизовался, опять в Пятигорск вернулись, а Вера Никитична тоже квартиру сменила. Надо было в передачу «Жди меня» обратиться: может, Васенька бы откликнулся, родителям-то его уж наверняка за восемьдесят, как и ей самой. Да вот болезни замучили, с внучками хлопоты, не до того... Рассказала знакомой журналистке, пусть люди узнают эту историю — история-то необычная, со счастливым концом. А в жизни счастливые концы — не такая уж частая удача...

Вы можете высказать свое суждение об этом материале в
ФОРУМЕ ХРОНОСа

© "БЕЛЬСКИЕ ПРОСТОРЫ", 2007

Главный редактор - Горюхин Ю. А.

Редакционная коллегия:

Баимов Р. Н., Бикбаев Р. Т., Евсее­ва С. В., Карпухин И. Е., Паль Р. В., Сулей­ма­нов А. М., Фенин А. Л., Филиппов А. П., Фролов И. А., Хрулев В. И., Чарковский В. В., Чураева С. Р., Шафиков Г. Г., Якупова М. М.

Редакция

Приемная - Иванова н. н. (347) 277-79-76

Заместители главного редактора:

Чарковский В. В. (347) 223-64-01

Чураева С. Р. (347) 223-64-01

Ответственный секретарь - Фролов И. А. (347) 223-91-69

Отдел поэзии - Грахов Н. Л. (347) 223-91-69

Отдел прозы - Фаттахутдинова М. С.(347) 223-91-69

Отдел публицистики:

Чечуха А. Л. (347) 223-64-01

Коваль Ю. Н.  (347) 223-64-01

Технический редактор - Иргалина Р. С. (347) 223-91-69

Корректоры:

Казимова Т. А.

Тимофеева Н. А. (347) 277-79-76

Адрес для электронной почты bp2002@inbox.ru 

WEB-редактор Вячеслав Румянцев