|
|
Валерий Ганичев
Вперед — к Ломоносову!
РАЗМЫШЛЕНИЯ НА РОДИНЕ ВЕЛИКОГО СЫНА РОССИИ
…1730 год. Поморский парень из Холмогор Михайло Ломоносов идет в Москву.
…Первая треть XVIII века. Петр I умер. Его державное наследие разбазаривают,
грабят, приватизируют при номинальных правителях. На смену «птенцам гнезда
Петрова» пришли курляндские, голштинские, брауншвейские (почти гарвардские)
советники и фавориты. Для них служба в империи — лишь способ нажиться,
обогатиться, насытить свои «домашние» германские, курляндские владения.
Русские подданные империи — что дворяне, что крестьяне — быдло и чернь,
призванные прислуживать, работать и обогащать приближенных к трону. А сами
они должны искусно править, проводить реформы, утверждающие их власть,
научно оформлять свое управление.
Россия и петровские-то реформы приняла нелегко, ибо проводились они часто
через колено, не считаясь с традициями и обычаями. Но Петру многое
прощалось, ибо он, заимствуя, часто неразумно, пытался многое изменить во
благо России, заявляя, что лично ему ничего не надо, лишь бы была польза для
Отечества. «Немцы», а так в то время называли всех, кто не говорил или плохо
говорил по-русски, были во всех порах государственной власти.
Но долго так продолжаться не могло. Общественное мнение, которое носило имя
«молва», все больше и больше осуждало иноземную верхушку власти, ее грабеж и
презрение ко всему русскому. Страна и народ ответили поистине «термоядерным
выбросом»… Россия ответила. Из Поморья пришел в Москву Ломоносов. Презрев
насмешки недорослей на то, что здоровый детина изучал с ними латынь и
арифметику, он хотел научиться всему, хватал, впитывал знания в Московской
славяно-греко-латинской академии, в Киево-Могилянской академии, продолжал
образование в Петербургском академическом университете. Казалось, каким-то
невидимым, непонятным образом ему открывались все двери, в том числе в
Европу, где он обучался в Марбургском университете химии и горному делу.
Горное дело в России развивалось, и знатоки его были нужны. Химия же была
малознакомым предметом, и именно Ломоносову предстояло не только внедрить
ее, но и сделать Россию одной из ведущих химических держав со своей научной
школой.
Жизнеописания его первого периода освоения наук полны реальных и придуманных
историй кутежей, буйств, разгула. Но, если Иван-дурак в шукшинских «Третьих
петухах» увлекся бесовскими заманками, то Михайло преодолел их. В нем все
больше прорастало чувство служения Отечеству, страсть к научному познанию,
вера в высшее божественное предназначенье.
Ломоносов шел и шел дальше. Он учился и буквально нагребал в свою память
разнообразные знания, грыз камень науки, изучал все ее составляющие. В июне
1741 года он возвратился в Петербург и сразу попал в научное хранилище
России — ее кунсткамеру, где составил каталог камней и окаменелостей,
собранных там, охватывая все, что было получено из разных мест. Тут же через
месяц подает в Академическое собрание два сочинения, в одном из которых
соединяет «Физико-химические рассуждения о соответствии серебра и ртути». А
к концу года закончил работу «Элементы математической химии». Не прошло и
полгода, как он получил звание адъюнкта (младшая научная должность в
академии — помощник профессора) с определением в физический класс
С.-Петербургской академии наук. И сразу же обращается в академическую
канцелярию с предложением учредить при Академии наук химическую лабораторию.
Три года подавал он такое прошение и добился своего. Неугомонный рыцарь
науки, он шел и шел вперед. И общество просыпалось от чужеземного гипноза,
видело, что само может влиять на развитие событий.
Бравые русские гренадеры-преображенцы, хваставшие в пивных С.-Петербурга
подвигами, правда не своими, а петровских предшественников, однажды
очнувшись поутру, поняли, что должны служить Отечеству, а не придворной
немецкой камарилье. Чрезвычайное положение диктовало: необходим переворот. И
он был совершен. На престол в 1741 году взошла русская царица, «дщерь
Петрова», Елизавета, а брауншвейские претенденты на русский трон были
сосланы в Холмогорский монастырь. Елизавета стала императрицей России,
императрицей Ломоносова, а Ломоносов был ее академиком. Она, возможно,
немногое понимала в науке, но понимала, что надо оказать поддержку
первейшему русскому ученому, ибо это обеспечивало державную политику, линию
Петра I последних лет на развитие плодотворных отечественных сил.
Стараниями многих не очень размышляющих историков Елизавету старались
представить взбалмошной, ветреной, сластолюбивой бабенкой, заботящейся лишь
о собственных нарядах (что греха таить: любила Лизавета быть красивой,
оригинально одеваться). Но трудно представить, чтобы при собственной пустоте
и безалаберности она смогла двадцать лет успешно управлять империей. Одних
только указов, связанных с прошениями или делами Ломоносова, она издала
несколько. Из них, конечно, самый исторический, пропущенный Ломоносовым
через вельможу Шувалова, — указ об учреждении Московского университета. А
еще указы — о постройке химической лаборатории, фабрики цветного стекла, в
которых Ломоносов был главным лицом. При Елизавете в 1745 году он стал
профессором, а в 1760 году был назначен руководителем академического
университета и гимназии.
Михаил Васильевич не оставался в долгу. Он не только сочинял возвышенные оды
в честь императрицы, но возвышал русскую науку и просвещение, своими
великими трудами возвел их на пьедестал уважения и почитания в стране и
Европе.
Ломоносов был глубоко православный человек, и когда его выставляют этаким
деистом, а то и отрицателем Русской Православной Церкви, как ненужного
посредника между личностью и Богом, то эта попытка — скорее всего, лишь
прикрытие собственных нестойких христианских, а точнее протестантских или
сектантских устремлений.
Кое-кто, например, известный рериховец Ю. Ключников («Наш современник», № 7,
2005 г.) умудрился на основании известного изречения Ломоносова — «Не токмо
у стола знатных господ, или у каких земных владетелей дураком быть не хочу,
но ниже у самого Господа Бога…» — делает вывод, что «вера в Творца
соединялась у Ломоносова с непреклонной верой в самого себя…» Да не было у
Ломоносова такой самонадеянности и попыток уравнять себя с Богом! Это ведь
видно и из приведенного выше высказывания, если его зачитать полностью. А
там дальше следует: «…который дал мне смысл, пока разве отнимет».
Тут полное признание Божиего верховенства.
Странным выглядит у Ключникова, когда он, прикрываясь Ломоносовым, пытается
обвинить нынешних академиков, руководителей Академии в том, что они ищут
истинные ценности у нынешней Православной Церкви, у ее иерархов. Ну а где же
эти духовные ценности прикажет искать господин Ключников? У Рериха, что ли?
Конечно, и у Н. К. Рериха есть заслуживающие внимания идеи и действия, но
очень многое не может быть принято русским духовным мировоззрением. Пусть
это останется для шамбалы, для теософии всех мастей и, если желает господин
Ключников, для него лично. Ломоносов тут ни при чем.
На Всемирном Русском Народном Соборе 1998 года стоял исключительной
духовной, мировоззренческой важности вопрос «Вера и знание». За всю
последнюю нашу историю со времен того же Ломоносова впервые собрались вместе
ученые и богословы, академики и митрополиты, президент РАН и Святейший
Патриарх, руководители страны и предприниматели. Они сказали, что между
Верой и знанием, наукой и православием нет антагонизма, а исторические
противоречия, столкновения — часто плод лукавых сил, и ныне они должны быть
устранены. По-моему, это очень ответственная позиция подлинных заботников
Отечества.
Почти сразу после того, как Ломоносов стал адъюнктом, ему помимо
специального предмета — химии, которым он стал заниматься, было поручено
преподавать в академической гимназии физическую географию, минералогию,
«стихотворство и штиль российского языка». Стремясь максимально двигать
«природных россиян», он постоянно сталкивался с «немцами», особенно с
отъявленным русофобом Шумахером. Ломоносов писал: «Шумахеру было опасно
происхождение в науках и произвождение в профессоры природных россиян, от
которых он уменьшения своей силы больше опасался. Того ради учение и
содержание российских студентов было в таком небрежении, по которому ясно
оказывалось, что не было у него намерения их допустить к совершенству
учения». Как это похоже на нынешних «образованцев»!
Академики в то время вещали с кафедры по-латыни, а в быту говорили
по-немецки. Ломоносов знал и тот и другой, но стремился, чтобы Академия
заговорила наконец по-русски. Для этого стал создавать русские учебники.
Так, в 1742 году он разработал руководство «Первые основания черной науки,
или Горная книжица», а затем пишет «Краткое руководство к риторике…»,
переводит с латыни учебник Тюминга по физике. «Сия книжица, — пишет он, —
почти только для того сочинена и ныне переведена на российский язык, чтобы
по ней показывать и толковать физические опыты». Не академическое вроде бы
это дело — писать учебники, «книжицы», считали (да и сейчас еще считают)
академики. Но Ломоносов знал, что это необходимо для распространения в
России «высоких наук», «чтобы в сынах российских к оным охота и ревность
равномерно умножалась».
Ломоносов вводил русскую научную терминологию, выводил научные понятия из
поля глубокомыслия и наукообразия, которыми нередко затуманивают суть науки
и многие сегодняшние «ученые мужи», прикрывая свое скудоумие и пустоту. Сам
сенат принял решение о печатании перевода «Экспериментальной физики», а
Ломоносову было поручено прочесть цикл лекций с использованием необходимых
физических приборов.
Это было торжественное и важное событие для русской науки. 20 июня 1746 года
русская речь звучала на научной кафедре. И это почувствовало общество. На
лекции Ломоносова присутствовали «сверх многочисленного собрания воинских и
гражданских разных чинов слушателей и сам господин президент Академии с
некоторыми придворными кавалерами и другими знатными персонами» (Меньшутин
Б.Н. Михаил Васильевич Ломоносов. СПб, 1911).
Ломоносов упорно шел все дальше и вел за собой российскую науку, русских
людей — отечестволюбов. Эти 40—60 годы XVIII века были самыми плодотворными
в его научных, литературных, педагогических, гражданских делах. В эти годы
он закончил строительство первой в России научно-исследовательской и учебной
Химической лаборатории, написал диссертацию «О рождении и природе селитры».
Событиями стали сказанные в Публичном собрании Академии наук «Слово о пользе
химии» (6 сентября 1751 года), «Слово о явлениях воздушных от электрической
силы происходящих» (26 ноября 1753 года), «Слово похвальное Петру Великому»
(26 апреля 1755 года), «Слово о происхождении света, новую теорию о цветах
представляющее» (1 июля 1756 года), «Слово о рождении металлов от трясения
земли» (6 сентября 1757 года), «Рассуждение о большой точности морского
пути» (8 мая 1759 года), «Рассуждения о твердости и жидкости тела» (6
сентября 1760 года).
Это были развернутые научные и публицистические размышления об открытиях в
науке, о природе общественных явлений, об исторических и нравственных
ценностях.
Это был возвышенный пример служения своему долгу.
Это был факел, освещающий прошлое и будущее.
А в промежутках между этими публичными отчетами и манифестами от науки —
кропотливая исследовательская, практическая работа на всех фронтах. В
лабораториях, в кабинетах, на стекольной фабрике, в академической гимназии и
университете, в типографиях и академической канцелярии, Академии художеств,
дома… И печатные труды, труды, труды. Книги, статьи, сочинения.
13 января 1757 года в академической типографии была отпечатана «Российская
грамматика», а в феврале того же года в типографии Московского университета
началось печатание первого тома собрания сочинений самого Ломоносова. В 1761
году он пишет И. И. Шувалову письма «О сохранении и размножении российского
народа». В сентябре 1763 года завершает «Краткое описание разных путешествий
по северным морям и показание взаимного перехода сибирским окном в восточную
Индию». В этом же году в типографии Академии наук выходят книги «Первые
основания металлургии, или рудных дел» и «Известия о российской
минералологии».
Главное во всем этом — его страстное желание служить России, возвышать ее,
поднимать ее потенциал, дух русских людей, бороться за их просвещение,
продвижение молодых. Он был неутомим в этом борении, не останавливался ни
перед какими авторитетами. Спорил, ругался с ними, порой был несдержан,
учинял «предерзости», за что даже подвергался домашнему аресту (1743 г.). Не
чванился и, извинившись в Академическом собрании «по предписанной формуле»,
продолжал быть столь же настойчивым и неуступчивым в служении Отечеству.
Дело, конечно, не в том, что он спорил и ругался с иностранцами и
отечественными чужеземцами, а в том, что он добивался в науке и всех
остальных делах лучших, высочайших результатов, которые и были главным
аргументом в этих спорах.
Борясь с недобросовестными «немцами» всех мастей, Ломоносов отнюдь не был
ксенофобом, ненавистником всех иностранцев, хотя такие голоса были. Да и
нынче они звучат каждый раз, когда кто-то заявляет о своей приверженности
России, о любви к национальной культуре. Тут тебе и шовинист, и ксенофоб, и
маргинал, а то и совсем «фашист». В общем, шумахеры живы!
Ломоносов таких обвинений не боялся, давал отпор а то и «врезал» по
«теоретической или физической «морде» русофоба. Был он, как и всякий
подлинно русский человек, по Достоевскому — «Всечеловек». А разговоры о его
ненависти к иностранцам были глупы и беспочвенны, ибо женат он был на немке,
от которой у него были дети, его племянник учился у академиков В. Крафта и
Л. Эйлера, со многими немцами Ломоносов дружил. А с Миллером и другими
учеными-академиками спорил не потому, что они были немцы, а потому, что
решительно протестовал против норманнской теории, по которой русы-де не
способны были к самоорганизации, созданию собственного государства. Везде и
во всем он старался быть доказательным, хотя порой страсть перехлестывала
границы. И от этой твердости, доказательности уважение к нему в Академии, в
обществе, державе возрастало. И после тщетных попыток убрать, сместить его,
принизить роль и положение в Академии пред ним склонились, и поручали одно
за другим важнейшие дела, и возводили на новые научные ступени.
В 1758 году М.В. Ломоносова назначают руководителем Географического
департамента и Исторического собрания, в 1760 году — руководителем
Академического университета и гимназии, в 1764 году он избирается почетным
членом Российской академии трех знатнейших художеств, а в декабре
производится в статские советники, что давало право на дворянство. Так через
тридцать лет крестьянский сын стал дворянином. Его избирают почетным членом
Королевской шведской академии, почетным членом Академии наук Болонского
института.
Ушел он из жизни в 54 года. Многие проекты его были не осуществлены, многие
замыслы не свершились, но он проделал гигантскую работу, изменив
представление многих русских людей и о себе, и о своей державе.
Сейчас, когда наступила ясность произошедших у нас перемен, когда мы
укрепляемся духом, мы чувствуем, что Ломоносов нам нужен, и, может, не
менее, чем триста лет назад, когда определялись исторические пути России.
Это почти физическое ощущение острой потребности в личностях такого
огромного научного и гражданского масштаба сделало ломоносовский вопрос
главным стержнем Архангельского секретариата-пленума Союза писателей Росси,
прошедшего на родине Михаила Васильевича в июле минувшего года. Профессор В.
М. Гуминский сказал тогда: «В преддверии великого юбилея мы должны еще раз с
особой пристальностью вглядеться в удивительное явление Ломоносова — одного
из самых масштабных, колоссальных, самых космических деятелей русской
культуры. В нем, мне кажется, очень быстро сформировалось то, что обычно
характеризует классиков-монументалистов».
Писатели вместе с учеными и деятелями культуры остро чувствуют критические
ситуации в обществе, науке, производстве, в культуре, образовании. На
встрече и было сказано, что все это требует и взыскует нового осмысления и
применения в сегодняшней жизни всего наследия, оставленного нам уникальным
национальным гением М.В. Ломоносовым. Было принято специальное обращение к
соотечественникам, обществу, власти в преддверии 300-летия М.В. Ломоносова
«Вперед к Ломоносову». В нем сказано: «Следуя идее Томаса Манна, высказанной
им в XX веке в лозунге «Назад к культуре», мы, русские писатели, собравшиеся
на земле Ломоносова, скажем по-своему: «Вперед к Ломоносову!» Особенно
важной в прикосновении к Ломоносову нам представляется сегодня его
гражданская позиция, высказанная в целом ряде исторических, философских и
литературных работ, в его социальных проектах, в программе образования и
просвещения России. Ибо Ломоносов — подлинный служитель государственности,
патриот России и славянства, радетель и борец за духовное и физическое
здоровье, сохранение и приумножение народов России».
Писатели с горечью констатировали: «Однако необъятное поле русской мысли и
универсального практического деяния, широко вспаханное гением Ломоносова,
зарастает на наших глазах. Мы трезво осознаем эту беду России. Между тем нас
не покидает предчувствие того, что Россия находится в состоянии собирания
внутренних сил, накануне прихода долгожданных времен духовного пробуждения и
продвижения вперед». Писатели считают, что грядущий 300-летний юбилей
великого национального гения — это знаменательное духоподъемное событие, и
оно должно стать важнейшим катализатором утверждения созидательной,
духовно-культурной, экономической, государственной, общественной программы
России на ближайшие пять лет.
Все мы ждем, что с Дальнего Востока, сибирского Алтая, полярного
Ханты-Мансийска, порубежного Белогорья, Северного Кавказа, Урала и из того
же Поморья придут упорные, мужественные, стойкие, умные, отечестволюбивые
Ломоносовы. Они уже идут, и впереди их Михайло Васильевич — обращается к
ним, подбадривает:
О вы, которых ожидает
Отечество от недр своих
И видеть таковых желает,
Каких зовет от стран чужих,
О ваши дни благословенны!
Дерзайте, ныне ободрены
Раченьем вашим показать,
Что может собственных Платонов
И быстрых разумом Невтонов
Российская земля рождать.
* * *
Есть в России немало заповедных земель и мест, сохранивших свою исконную
русскость, ее глубинный смысл, тайну и слово. Архангельский Север
принадлежит к русскому Лукоморью, где чудеса и леший соседствовали, но
всегда возобладал русский дух, ибо не осилил его никакой оккупант и никакой
иностранный вражина. Пружина невиданной пытливости и созидательной упругости
толкала отсюда «встречь солнцу» опытных, закаленных, храбрых
христиан-поморов по дуге севера к Ямалу, Таймыру, Якутии, Чукотке, Аляске,
Сан-Франциско. Они и шли, неся с собой соединяющую и возвышающую русскую
речь, умение налаживать отношения с коренными жителями тех мест, умение
строить, земледельствовать и управлять крепким морским судном. Их путь был
отмечен крестами и часовнями. Православная вера возвышала их, а память о
Родине укрепляла. Да и тут, на Севере, Русь утвердилась как земля «светлым
светло украшенная», край многих изумительных деревянных церквей и
всероссийских монастырей с яркой звездой Соловецкой, как земля сельского
христианско-крестьянского люда, место избы-крепости и опоры для большой
семьи и хозяйства, место истовых священников и монахов, спасительных для
всех нас святых.
Для нас Архангельская земля — еще и земля обретения Россией великого ее сына
Михайлы Ломоносова. Для писателей Архангелогородчина — заповедная зона
Слова. Тут сохранились древние русские былины и сказы, жар-птицы народного
образа, слова, которые удалось услышать в начале XX века у великих
сказительниц М. Кривополеновой, М. Голубковой, М. Крюковой. Помню еще в
послевоенных учебниках и хрестоматиях их почти сказочные портреты и два-три
сказания. Ныне они исчезли из школьных программ, как вредный вирус для
компьютерных мозгов, чуждых голосу русского слова. Новая Россия (вернее — ее
власти), изменив социальный строй, изменила не только свои границы и
очертания, но и меняет весь ценностный культурный ряд народа. Власть
добровольно отказалась от исторических выходов на Балтику и Черное море.
Казалось, что и русскому Северу несдобровать, — он попадал в сферу
американских «стратегических интересов». Вот так: Сан-Франциско, основанный
русскими, — не сфера российских интересов, а Архангельск вполне может быть
заманчив для американских глобалистов! И, если будем зевать, верить
«демократическим» и либеральным златоустам, если будут множиться в эфире,
кинотеатрах, издательствах, школах клетки чужебесия, то эта «сфера
интересов» может довольно быстро превратиться если не в военную, то
духовно-культурную базу глобалистов, представляющих интерес одной известной
страны.
Архангелогородчина — земля заповедная. Если в Москву раньше стремились за
правдой, надеясь отстоять и получить ее, то из Архангельской земли русская
литература получала Слово исконное, правдивое, вечное. Это ведь потрясающе,
что из 25 томов «Свода русского фольклора» 20 томов — былины Севера. Всеми
цветами радуги светилось тут слово великих волшебников русской речи Бориса
Шергина, Степана Писахова, Алексея Чапыгина. Тут, на Севере, получали
подзаряд в аккумуляторы души и речи Леонид Леонов, Михаил Пришвин, Николай
Клюев, Юрий Казаков.
А уж звезда Федора Абрамова будет много лет светить из сердца корневой семьи
Пряслиных и их земляков. Как за Гомера, идет иногда спор за Николая Рубцова
и Ольгу Фокину: архангелогородцы они (ибо родились здесь) или вологодцы (ибо
творили там). Ясно, что они выдающиеся русские поэты, освященные землей
Севера, землей Архангельской и Вологодской.
Наверное, самый большой ныне словотворец, а вернее, словосбережитель в
русской литературе — это В. Личутин. В 1972 году лежал я в больнице и
прочитал только что изданные издательством «Современник» повести Владимира.
Захрустел снежок, потянуло березовым дымком, замигала сверху звезда,
скрипнули ворота, послышался собачий лай, пахнуло коровьим духом и …
заговорили округлым, окающим говором его герои. Каждое слово — драгоценный
камень. С тех пор, особенно из последнего «Раскола», выписываю многие
личутинские слова. Думаю, что эти слова, не слыханные мной, да, не
сомневаюсь, и большинством читателей, Личутин берет из своей памяти, от
мамы, бабушки, соседей, от земли своей, ну и, думаю, — из замечательной
сокровищницы говоров, собранной в наших словарях и книгах писателей. Личутин
был на этой нашей писательской встрече, вел себя чинно, возвышенно в
окружении любовного почитания земляков.
Он и сказал там о русском слове, которым каждый должен любоваться, как
драгоценной вещью. Но если ее оставить где-то в забытьи, то она постепенно
тускнеет и превращается как бы в ничто. Русский народ должен по природе
своего языка говорить только красиво, потому что красивое русское слово —
это поэтическое, духовное, нравственное оформление души русского человека.
Литературная жизнь Севера строилась и строится вокруг альманахов «Белый
пароход», «Красная пристань» и журнала «Двина». Изобретательный,
настойчивый, обладающий хорошим литературным вкусом Михаил Попов сумел
возглавить все эти издания, придать им необходимое местное и общероссийское
качество. Новые публикации, литературно-исторический архив, литературная
хроника постепенно подтягивают «Двину» в ряд общероссийских литературных
грандов, таких, как «Наш современник», «Подъем», «Дон», «Волга», «Сибирские
огни», «Сибирь», «Кириллица», «Бельские просторы» и др. Хотя делать сегодня
литературный журнал, особенно на местах, ох как нелегко.
Для России Север приобретает все большее и большее значение. Уже сегодня он
приносит 25 процентов национального дохода и 60 процентов валютных
поступлений. Всероссийский лесозавод и поставщик древесины, Архангельский
край тоже приобретает новое лицо и предназначение. Сюда перемещается
стратегический центр тяжести России, грузопоток и морская мощь. (Среди
моряков бытует серьезная шифровальная шутка: Балтийский флот, БФ — «Был
Флот», Черноморский, ЧФ — «Чи флот, чи не флот», Тихоокеанский, ТОФ — «Тоже
Флот», Северный, СФ — «Современный Флот».) Да, тут у нас самый современный
флот, наш щит, наша опора. Тут сейчас, после потери мощнейших Николаевских
судостроительных заводов, серьезная судостроительная база — Северодвинск.
Тут на собственной территории России возник космодром в Плесецке, где с нас
не сдирают территориальную пошлину за построенный нами космический аэродром.
Только что торжественно объявлено, что в области начинается промышленное
производство алмазов. Архангельск — алмазодобывающий центр! Якутия, Ангола,
ЮАР! Дух захватывает. И действительно, это надо осознать, да еще суметь
извлечь из этого свою областную прибыль. Как сделали это в Якутии при
президенте М. Е. Николаеве, сумевшем поднять культуру республики, поддержать
национальные театры, художественные коллективы, музеи народного творчества,
издательства, выпускающие книги якутских писателей. Когда в Москве проходила
декада якутской культуры, это был один из самых ярких праздников наших
земель, национальных республик. И алмазы Якутии играли тут важнейшую роль.
Надо, чтобы алмазы Архангельской земли тоже помогли поднять благосостояние и
культуру архангелогородцев. Хватит обогащать гранильщиков алмазов за
дальними морями.
Губернатор Николай Иванович Киселев со сдержанной радостью и гордостью
сказал нам при беседе, что скоро нефтяные платформы шагнут от побережья в
глубь моря. Нефтяные и газовые запасы делают Архангельскую область новым
нефтегазовым районом страны. Новая нефтедобывающая Норвегия! Этот
бурноразвивающийся промышленно-экономический узел севера России становится
практической реальностью, требует осмысления и духовного оформления. Ведь
если будут строиться только многоэтажные «ячейки для жизни», то модой города
станет изломанный постмодерн, а не чистая северная линия, безродный сленг, а
не корневое слово предков, а в эфир на нефтяные платформы, в космические
общежития, каюты моряков устремятся одни всепобеждающие шварценегеры,
крепкие американские десантники, косящие направо и налево вьетнамских,
иракских, сербских недочеловеков, а с детьми будет вести разговор только
Гарри Поттер и черепашки Ниндзя, а Дикий Американский Запад станет нашим
Диким Севером.
Мне уже приходилось писать, как стараниями местных властей и жителей бывший
барачный Остяко-Вогульск, он же Ханты-Мансийск, и его ожерелье из других
городов стал важнейшим культурно-духовным центром не только приполярной, но
и всей России. Мощный университет, плывущий над всем городом белый храм,
оснащенная первоклассным оборудованием краевая библиотека, мировой
биатлонный центр с пятизвездочными отелями и изумительным биатлонным
стадионом — гордость России. А замечательный Дом искусств для юных
ханты-мансийцев, обучающихся игре на фортепьяно, скрипке, виолончели, баяне,
овладевающих искусством графики и живописи? А художественная галерея? Я был
ошеломлен, когда под полярным сиянием, нередко украшающим город, побывал в
светоносном царстве русской иконы XV, XVI, XVII, XVIII веков. Мастера
Новгорода, Суздали, Твери, Москвы, Архангельщины, божественные лики,
созданные ими, вошли в наше время. А рядом — картины и рисунки Репина,
Архипова, Айвазовского, Боголюбова, Врубеля, Касаткина, Сурикова, Пластова.
«Откуда такое богатство?» — вопрошали мы, участники расширенного
секретариата Союза писателей. Губернатор округа, размеренный и спокойный А.
Филиппенко, не скрывал: «Это плод наших общих усилий с теми, кто добывает
здесь нефть и газ, и нашего фонда, который мы создали, чтобы поддерживать и
укреплять культуру, духовную жизнь и общественное гражданское самочувствие
наших людей, живущих и работающих в нелегких природных условиях». «Мы
выделяем средства, — продолжал губернатор, — и закупаем иконы, картины на
международных аукционах, у нас в стране с помощью санкт-петербургских
специалистов, искусствоведов, реставраторов. Восстанавливаем их и
представляем нашему зрителю».
Честное слово, подступал комок к горлу. Здесь, на дальнем приполярном и
полярном Севере, находится одна из лучших художественных галерей, одно из
лучших собраний светоносных икон у нас в России, один из лучших культурных
центров. «Мы чаще, особенно раньше, несколько лет назад, — сказал я
Александру Васильевичу, — видели, как художественные национальные ценности
уплывали из России за рубеж. И вот вы развернули этот поток в обратную
сторону. Низкий поклон вам от всех отечестволюбов России, от культуры, от
писателей».
Этот пример убеждает, что там, где есть радение и желание служить людям, и
сегодня можно добиться многого. Ничего не хочу сказать плохого в адрес
бывших и нынешних руководителей нефтеносной Тюменской области. Но вот не
стала Тюмень культурной столицей Западной Сибири, имея не меньший потенциал,
чем Ханты-Мансийск. Ну не столицей, так центром, как стал Иркутск с его
Днями русской духовности и культуры, которые проводят Валентин Распутин и
бывший губернатор Борис Александрович Говорин, как Орел, где губернатор Егор
Семенович Строев, или тот же Белгород и его радетели — губернатор Евгений
Степанович Савченко, сенатор Николай Иванович Рыжков, митрополит Иоанн,
утвердившие почетную и известную на всю Россию премию «Прохоровское поле» и
сделавшие область всероссийским центром патриотического воспитания. К
сожалению, некоторые наши губернские центры предпочитают оставаться центрами
глухой культурной провинции, отделываясь от культуры шоу-концертами,
«аншлагами», заезжими или своими поп-группами. Об этих культурных потерях и
говорили мы на расширенном секретариате Союза писателей в Архангельске. Как
сшить воедино культурное и духовное полотно страны, дореволюционного
прошлого России, лучших традиций советского периода и сегодняшнего дня? Как
при технологическом размахе не утерять душевную чуткость, человеческое
сострадание? Орлу в 1994 году пленум Союза писателей даровал название
«третьей литературной столицы России», так и Архангельску писатели
определили на своем секретариате-пленуме в июле 2005 года предназначение
стать «форпостом духовной и культурной жизни на севере России». Большая и
ответственная роль. Откуда взять силы? Ну, во-первых, наше будущее — это
наше прошлое. А у Архангельска такое духовно-культурное прошлое, что
сохранить, возродить его — это уже сама по себе задача огромной важности.
Возьмем православие. Оно утвердилось здесь, на северных землях, дыханием
Андрея Первозванного с ладожского Валаама, сотнями с любовью рубленных
церквей, десятками известных на всю Русь монастырей. Затеплятся лампады в
оставшихся, замкнутся куполами полуразрушенные доселе стены церквей,
загорится свет в братских корпусах монастырей, придут в воскресные школы
дети — форпост начнет приобретать очертания выдвинутого вперед боевого
сооружения. Но и тут далеко не все так просто. Воспользовавшись ослаблением
церкви, в щели сознания хлынули разного рода сектанты, оккультные группы.
Только что здешнему отделению Всемирного Русского Народного Собора вместе с
писателями пришлось даже протестное обращение принять против проведения
съезда иеговистов в Архангельске. Ничего себе! Где этот центр Иеговы (в
Америке или где?), что его связывает с Архангельском? А ничего, просто надо
форпостик основать. На Белом море. В зоне американских «стратегических
интересов».
Или вот очень неплохо провели во всей стране дни памяти 60-летия Победы. И в
Архангельске тоже. Журнал «Двина» посвятил Великой Отечественной прекрасные
материалы — и художественные и документальные. Главный редактор «Двины»
Михаил Попов, награжденный премией имени Бориса Шергина «Хранитель памяти
народной», поместил замечательную передовую «Небесные зовы» из писем,
пришедших с фронта в Мезень, Архангельск, в двинские города и села в
1941—1945 годах.
Какие люди отдали жизнь за нас, за страну, за край родной! Какое мужество,
надежда, свет были у этих воинов, бойцов, любимых и любящих (почти все они
погибли). Да, вот это и есть скрепы в здание форпоста. Есть этот незримый
духовный строительный материал на Архангелогородчине для укрепления души
наших людей. А в миллионной области в войну погибло 113 тысяч человек. Одна
десятая! В хорошем холмогорском районном музее много исторических
экспонатов, диаграмм, а последний зал посвящен «холокосту». Понятно
человеческое сочувствие русских людей к погибшим всех национальностей. Но
спрашиваю: сколько погибло на войне людей из района? Не знают. Как отражена
их память? Молчат. А это уже беспамятство, разрушающее уважение к прошлому,
не позволяющее относиться с уважением к самим себе.
Великая незамутненная культура создавалась, выстраивалась здесь. Возьмите
песню. Когда в Москве выступал Северный народный хор под руководством Лидии
Константиновны Мешко, все знали, что это эталон народной песни без
подлаживания под модные ритмы, под агитпроповские идеи, под интуристовский
стиль «а ля рюс», под этот «бабкинизм». На 280-летие Московского
университета в Зале Чайковского удалось услышать и хор, и Лидию
Константиновну, легендарного руководителя хора, воспитавшую таких выдающихся
певиц, как Татьяна Петрова, Елена Сапогова, Татьяна Синицина и других. Зал
приветствовал хор, однако не так бурно, как обычно приветствуют
рок-ансамбли. Да, испортили мы нашу публику. Надо возвращать русскую песню
людям. Может, архангельцы осуществят это? Ведь та же Прибалтика сплотилась
на своих национальных песенных фестивалях и уплыла на крыльях национальной
песни из Советского Союза. Может быть, мы на крыльях русской песни приплывем
к себе в Россию? А то ведь и министерство культуры, и все СМИ, и вся
интеллигенция, и почти все население покорно согласились с торжеством всякой
безнациональной попсы. Может быть, здесь отвоюют плацдарм для русской песни?
Когда шла пресс-конференция о нашем секретариате-пленуме с повесткой дня
«Архангельский север — форпост духовной и культурной жизни России», то одна
журналистка задала вопрос: «Повестка хорошая, мои друзья очень
доброжелательно отнеслись к задаче, но какой же Архангельск форпост? В
городе полно хулиганья, молодежь на каждом углу сосет пиво, задрав голову.
Какой форпост?»
Да, есть над чем задуматься. Форпост-то возводить надо всем миром. Город
имеет немало исторических памятников, их надо оберегать, облик города,
конечно, должен соответствовать северному русскому городу. Если говорить
откровенно, то Петр I именно тут в конце XVII века задумался о северной
столице России, он почувствовал, что Архангельск — город державного
устремления и смысла. И думаю, что в нем, построив верфи, создав торговый
флот, он смоделировал модель будущего Санкт-Петербурга. Именно тут он
спустил на воду, сам подрубив опоры, корабль «Святой Павел», а затем щедро
угощал всю компанию корабельщиков. Тут впервые был поднят русский торговый
флаг. Тут Россия замыслила стать морской, океанической, мировой державой. И
вот это державное, российско-устойчивое устремление края надо сохранить, не
дав ему превратиться в захолустный глобалистский городок американской
провинции.
Форпост — это укрепление духовных основ края. Мудрый, многознающий владыка
епископ Архангельский и Холмогорский Тихон пригласил делегацию писателей к
себе — в здание недавно построенного епархиального управления. Перед домом
выразительная скульптурная фигура несущегося поразить нечистые силы
Архангела Михаила. Несмотря на все гонения, погромы, которые на
Архангельщине были как нигде разрушительны, Архангельск один из немногих
городов страны сохранил свое историческое и духовное название. Как это
произошло, какие попытки были стереть с лица земли ангельский город,
предстоит еще исследовать и рассказать архангельским историкам и краеведам.
Конечно, антиправославные силы неистовствовали, одна за другой разрушались
церкви. «Возведем главный епархиальный храм — будет Архангельск форпостом»,
— рассудительно и убежденно говорит епископ Тихон. Он показал нам план
будущего собора. Мы приложились к изумительно написанной иконе святителя
Тихона, патриарха, мученика и борца за православие. Икону писали софринские
мастера по благословению Святейшего Патриарха, образ святого обрамлен
житейными клеймами. Патриарх Алексий II торжественно вручил икону
архангельской епархии, ее встречали сотни православных верующих. Теперь она
в епархиальном церковном зале ждет своего часа, своего епархиального собора.
«Будет собор — будет Архангельск форпостом Севера», — вспомнились слова
владыки.
Да, это потребует немалых усилий. Повсеместных, общих, гражданских,
церковных, властных, человеческих. Скажем, не главная черта города —
заросшие лебедой и крапивой не самые, конечно, центральные, но проезжие
улицы города. Удивительно, почему улицы Орла, Белгорода в цветах, деревья
подбелены, города — загляденье. Я уверен, что дворникам и тут и там платят
одинаково, администраторы Архангельска имеют зарплаты почти такие же. Но
привыкли, по-видимому, внимания не обращают: подумаешь — травка, а это —
сорняк, это — облик города. А что касается «сосущих вместе» пиво, то их
занять надо, дать дело. Взять хотя бы такой факт: Архангельск один из
немногих городов, в котором побывал великий адмирал Федор Ушаков. Ныне,
когда Ушаков признан Святым непобедимым воином Русской Православной
Церковью, во многих городах создаются юношеские отряды ушаковцев. На
недавнее празднование прославления Федора Ушакова в Санаксарском монастыре
прибыли группы ушаковцев из Нижнего Новгорода, Казани, а в деревне
Бурнаково, где родился адмирал, собрались юные мореходы-ушаковцы из
Ярославля, Рыбинска, Москвы.
В Москве создан Центр духовного и патриотического воспитания имени св.
праведного Федора Ушакова, он соединяет юных. Почему бы не организовать
мощное северное движение ушаковцев в Архангельске? Тем более что в будущем
году будет проводиться по примеру этого года всероссийский конкурс
сочинений, моделей, песен, лагерей на тему «Вера. Флот. Ушаков». А дела и
имя великого сына России Михаила Васильевича Ломоносова — разве не в помощь
нам, разве не опора нам в исканиях наших? В общем, дел у архангелогородцев и
у всех у нас немало. Такой форпост в белых перчатках не сотворишь. Нужны
волевые, мозговые, физические, психологические, нравственные усилия, чтобы
эта цель стала явью. И тут уж ничего не остается, как сказать: «За работу,
товарищи! С Богом».
Написать
отзыв в гостевую книгу Не забудьте
указывать автора и название обсуждаемого материала! |
