|
О проекте
Проза
Поэзия
Очерк
Эссе
Беседы
Критика
Литературоведение
Naif
Редакция
Авторы
Галерея
Архив 2006 г.
РуЖи
|
Екатерина Репьева *
Литература как оружие глобализма
О романе Людмилы Улицкой «Даниэль Штайн, переводчик»
Очередной роман писательницы Людмилы Улицкой «Даниэль Штайн, переводчик»
уже назван в прессе «литературой самого высокого полета» и «колоссальным
проектом». Сегодня получить такой эпитет можно с легкостью: например, если
начать проявлять недовольство традиционной религией или затронуть
животрепещущую тему толерантности. Именно за апологию «терпимости», причем
терпимости непременно к меньшинству, а не к большинству, дают сегодня
почетную премию Букера. В 2001 году Улицкая получила 12,5 тысяч долларов как
лауреат премии Smirnoff-Букер благодаря книге «Казус Кукоцкого». Направление
для получения еще одной премии взято верное.
В новом романе она рисует образ «праведника»-экумениста, еврея Даниэля
Штайна, и выступает от его лица за слияние христианских церквей и иудаизма в
одну церковь. В этом сказывается сегодняшняя мировая тенденция: так, роман
англичанки Моники Али «Брик-лейн» вошел в прошлогодний шорт–лист букеровской
премии потому, что в нем описывается трудная судьба «безмолвной
мусульманки», «которая даже в Лондоне умудряется жить по законам, усвоенным
со времен детства в глухой деревушке». С одной стороны – разрушение
религиозных традиций у Улицкой, а с другой – создание гетто со своими
традициями посреди большого города. У другого претендента на Букер, индийца
Рохинтона Мистри, книги посвящены борьбе за жизнь религиозной общины
парсов-огнепоклонников, которые стремятся сохранить свою веру путем запрета
на браки с иноверцами. Если книга соответствует духу глобализма, то критика
не обратит внимание на слабость художественной стороны, неумелое построение
и неблагозвучие фраз, а отсутствие четкого сюжета будет расценено как модное
фотографическое изображение жизни.
Роман Улицкой посвящен реально жившему и скончавшемуся в 1998 году
монаху-кармелиту, брату Даниэлю Освальду Руфайзену. Будучи евреем,
умудрившимся обмануть гестапо, он принял католицизм и знаком миру по «делу
Руфайзена». Израиль, как известно, отказывает в репатриации тем иудеям, кто
принял иную веру, но брат Даниэль из принципиальных соображений судился с
родным государством за право в паспорте именоваться евреем. Ему и
гражданство готовы были предоставить – через натурализацию, но
предприимчивый монах непременно хотел формального признания себя евреем в
документах через закон о возвращении, как рожденный от еврейской матери, и
не иначе.
Эта книга, изданная в России и написанная российской писательницей, к
русским людям и нашей литературной традиции отношения не имеет. В романе
огромное количество персонажей, но почти все они – евреи: Эва Манукян,
Авигдор и Даниэль Штайн, Эстер и Исаак Гантман, Рита Ковач и Павел Кочинский…
Основное место действия – Израиль. Людмила Улицкая воссоздает национальный
еврейский характер, любуясь его природным скептицизмом и стремлением
внедрять «толерантность» в умы, и поэтому придавать её роману особую для
России значимость мы не имеем права.
Язык романа, русский язык, далек от совершенства. Прабабушка Улицкой была
еврейкой и писала стихи на идише, но одно характерное стихотворение все же
было написано по-русски:
Я убираю комнату
И отдыхаю
Поэтому это,
Что мой сын – поэта
Неблагозвучие фраз, как будто бы с трудом составленных по-русски,
свойственны и Улицкой: « - Хильда, а ты своим языком не особенно размахивай
про то, как я хасида вёз», - говорит брат Даниэль. Можно ли «размахивать
языком»? Или « - Что ты хочешь подарить Богу? Свои любовные страдания? Это
ты хочешь принести ему в дар?» Возможно ли было Ивану Бунину или Александру
Пушкину допустить на своих страницах тарахтящее сочетание «э-то-ты»? Многого
стоит фраза «…Может, ты хочешь, чтобы у тебя над головой засверкало это
самоварное золото, которое рисуют на восточных иконах?» Пардон, что за
«самоварное золото»? Нимб? Но кому придет в голову сравнить нимб с
самоваром? Почему оно сверкает над головой, а не вокруг головы, если речь
идет о православной иконографии? Но и католические эллипсовидные нимбы «над
головой» в свою очередь по форме никак самовар не напоминают. «Руки мои
онемели и замерзли – как два куска льда…» Сравнивать нечто замерзшее со
льдом еще не значит являть свой изысканный литературный вкус! Неужели мы
слишком придираемся к мелочам? Но в таком случае критика страдает обратным –
не замечает мелочей вовсе и торопится с раздачей премий!
Брат Даниэль основал в Хайфе религиозную общину ивритоговорящих католиков,
куда могли примкнуть христиане самого разного пошиба: католики-поляки,
протестанты, некие православные, униаты. Для них брат Даниэль служил мессу
на иврите и призывал творить добрые дела. Причем о нем известно, что вместо
ортодоксии, то есть правильной веры и мнения, православия, для этого
человека была важна ортопраксия, то есть правильные поступки. Следовательно,
не важно, во что ты веришь, а важно как ты живешь. Таким образом, экуменизм
брата Даниэля являет достаточно потребительское отношение к любой вере с её
догматами, рассматривая религию как нескончаемый источник вражды между
верующими. Для автора книги все религии равны. И здесь находим
непростительную неточность в аргументации. Брат Даниэль возмущен: «Почему
его (Христа) надо искать в церковных учениях, которые появились через тысячу
лет после Его смерти»? Людмила Улицкая утверждает, что штудировала Библию,
но этого явно было недостаточно для внесения ясности в представление о
раннехристианской церковной истории. «Церковное учение» как таковое, то есть
православный Символ веры и четкое определение, во что мы веруем, оформилось
на первых семи Вселенских соборах. Первый их них был созван в 325 г. в
городе Никея, а седьмой и последний в 787 г. в Константинополе. Но вот
говоря о традиции иудейской, Улицкая заявляет, что Пятикнижие Моисеево,
Тору, еврейские дети упорно изучают на протяжении двух тысяч лет.
Действительно, все христианские религии покажутся на одно лицо, если не
углубиться в предмет исследования!
Ещё в начале века высказывания типа «для Бога все конфессии равны»
подверглись критике протоиерея Философа Орнатского: «Равны ли христианские
исповедания перед Богом, это и решать Богу. Что это за литературный папизм -
говорить от имени Бога! У нас, у христиан вообще, есть критерий для оценки
христианских исповеданий: это - верность их Священному Писанию с церковным
Преданием и голосу Вселенской Церкви, раздававшемуся на Вселенских Соборах».
При всей привлекательности экуменического упрощения, здесь не далеко до
впадения в соблазн. Разумеется, апостол Иаков говорил: «Вера без дел
мертва», но отсутствие четкой догматики (что является логичным следствием
смешения всех конфессий) для каждого человека будет способствовать
установлению индивидуальной системы ценностей, хаосу в головах. Профессор
московской духовной академии А.И. Осипов пишет: «Очень важно отметить, что
Православие не рассматривает религиозность, молитвенность, вдохновение и
аскетизм, как ipso facto явления положительные в духовном отношении, как уже
бесспорно ведущие христианина или христиан к Богу и к единству друг с
другом. Напротив, и в этом специфика Православия по сравнению с инославием,
оно, в лице единодушного голоса своих аскетических писателей, предупреждает
о вполне реальной в духовной жизни опасности уклонения от истины и впадения
в так называемую прелесть, то есть высокое мнение о себе, о своих
христианских достоинствах и искание духовных наслаждений».
Даниэль Штайн не так уж далек от самолюбования, он неоднократно назван
«праведником». И это при том, что он в безмерной толерантности своей готов
оправдать связь девушки и женатого мужчины, отца троих детей. «Ты для того и
создана, чтобы тебя любили, - утешает он грешницу. – Грех на другом
человеке. Он брал на себя обет. Но и его я могу понять, Хильда. Женщины в
любви почти всегда жертвы». Представим, если бы Татьяна Ларина, выйдя замуж,
оказалась менее целомудренной и кинулась в объятия Онегина, как опьяненная
страстью «жертва любви», – неужели сей женский образ показался бы нам столь
целостным и возвышенным? Да и Александр Пушкин не опускался до создания
собственного понятия о нравственности.
Родной брат говорит о Штайне: «Всё, что он делал, он делал по-честному,
очень хорошо». А племянница удостаивает его и вовсе «высшей» похвалы:
«Дядька наш – настоящий менеджер. Он всё может организовать. Он организовал
и школу для приезжих детей, и приют, и богадельню». Как тут не вспомнить
современный и такой нерусский образ «эффективного менеджера на троне».
Лавровый венок с радостью надевает на Даниэля молодая немка Хильда, еще один
эпатажный персонаж романа. Немецкая девушка выросла с чувством вины перед
евреями, вины за геноцид во время Второй мировой. Страстное желание искупить
вину перед еврейским народом приводит её в Хайфу. В реалистичность подобного
характера верится с трудом, чувствуется неестественность, надуманность: «…Я
поняла, что хочу посвятить свою жизнь помощи евреям. Конечно, историческая
вина немцев огромна, я как немка разделяю её. Я хочу работать теперь на
государство Израиль», - заявляет Хильда.
Известное стремление взращивать комплекс вины в немецкой нации дает отличный
повод для возмущения и процветания неонацизма, так что Улицкая как будто
специально льет воду на мельницу тех своих потенциальных читателей, кто
увлекается фашистской идеологией. Как тут не вспомнить исследование
современного американского профессора Д.-И. Гольдхагена, в котором он не
стесняясь называет немцев «прирожденными убийцами». Не новый и такой
выгодный мотив о неоплатном долгу одной нации перед другой…
И снова встречаем неточность, которая как искра может разжечь
межнациональную неприязнь. Улицкая говорит об антисемитизме, как характерной
для Церкви политике. «Никуда нельзя уйти от факта, что двухтысячелетнее
официальное христианство хотя и руководствовалось заветами христианской
любви, но несло в себе неистребимую ненависть к евреям». На это остается
заметить лишь, что если среди христиан находятся антисемиты, то среди евреев
ничуть не меньше людей, ненавидящих христиан, и были такие евреи со времен
Нового завета. Философ Василий Розанов в начале XX века отмечал великую
терпимость православных: «Не видал я человека, да, вероятно, и никто не
видал, который сказал бы: «не могу без отвращения видеть протестанта»,
«видеть без гнусности протестантскую кирку, католический храм» или сказал
бы: «мутит сердце, когда слушаю мессу»… Людмиле Улицкой было бы не выгодно
отказываться от древнего образа «гонимого народа», иначе премию не дадут,
так что в своем восхищении евреями она порой доходит до абсурда: «Знаешь, я
вдруг поняла, почему у евреев нет икон – и быть не могло: у них у самих
такие лица, что никакие иконы уже не нужны».
Не понятно, какую собственно религию исповедовал «католик»-кармелит Даниэль,
ибо над могилой его были прочитаны христианские заупокойные молитвы, псалмы
и еврейская молитва-кадиш. А у могилы стояли «объединенные общим горем евреи
и арабы, иудеи и христиане, израильтяне и приезжие, монахи различных орденов
и миряне». Вот такое столпотворение. Недаром о своей общине он говорил:
«Здесь мы находимся у истоков христианства, здесь нет места разделениям».
Но, как обычно бывает с призывающими к толерантности меньшинствами, именно
они и вносят смуту в общество с традиционным укладом. Ивритоговорящие
католики не были слишком смиренны и потребовали себе собственного епископа,
отдельной юрисдикции, вокруг чего разгорелись немалые споры. Очевидец тех
событий, иезуит Дрю Кристиансен писал в 2003 году: «Самая большая группа
евреев-католиков состоит приблизительно из 80 польскоязычных иммигрантов в
Тель-Авиве. Другая, численностью 50-70 членов находится в Иерусалиме,
большинство из них франкоязычные репатрианты. Община в Беер Шкеве
насчитывает 30-40 прихожан, включая несколько индийских и российских семей.
Лишь часть из членов евреев-католиков бегло говорит на иврите, она невелика
и насчитывает в своих рядах около 250 человек». Так чего ради и шум
поднимать?
Ивритоговорящие экуменисты мечтают вернуться в лоно Древней церкви, создать
так называемый христианский союз всех номинаций для совместной молитвы, но
только понимание этой Церкви у них отсутствует. Зато иврит между членами
общины распространяется быстро. Профессор Осипов объясняет: «… Экуменизм
может достичь своей цели только в том случае, если существующие христианские
церкви беспристрастно оценят свое настоящее кредо через призму учения и
практики Древней Церкви, как наиболее полной и чистой выразительницы
апостольской проповеди и духа Христова, и, найдя у себя что-либо измененным
по существу, возвратятся к первозданной целостности». Вряд ли прихожане
брата Даниэля обратятся к Православию, ведь для них все церкви равны между
собой.
Согласно брату Даниэлю, католицизм сегодня обречен на деградацию из-за
отрыва от «иудейской традиции». Снова непростительная неточность! При чем
тут иудейство, если католицизм в 1054 году отошел конкретно от православия,
внеся изменения в ряд догматов?
Описывая церкви в Израиле, брат Даниэль брюзжит: «Не говорю уж о
разнообразных православных, между которыми тоже нет никакого согласия –
церковь Московской патриархии находится в глубоком конфликте с зарубежниками
и так далее до бесконечности…» Сколько же разочарования противникам
православия принесет грядущее в 2007 году соединение Русской православной и
зарубежной церквей! Такие люди и в отношениях между старообрядами и РПЦ
склонны видеть глубокий конфликт, что, разумеется, лишено малейшего
основания. Удивляет Даниэля и высокий забор между католическим и
православным храмами на горе Табор. Если бы «праведник» Даниэль
действительно был католиком, то присоединился бы вероятно к службе в
католическом храме. Но экуменизм его в том и заключается, что вместо
возможного присоединения он предпочел служить литургию на свежем воздухе, за
пределами какого-либо из храмов. То есть гордо отъединился.
Поверхностный взгляд на веру, представленный в книге, поражает. Кем был
Христос по национальности? Для брата Даниэля, уже известного нам своей
принципиальностью, это почему-то важно, в то время как для истинного
христианина Христос прежде всего Сын Божий. Впадая здесь в мелочную
конкретику, брат Даниэль обобщает и упрощает. Вопрос Пилата «Что есть
истина?» для Даниэля всего лишь риторический вопрос, то есть не
предполагающий ответа. Христианам известно: перед Пилатом стояла воплощенная
Истина, неузнанная им. Точно так же «праведник» Даниэль не видит Христа, но
занимается копанием в Его генеалогическом древе.
Посмотрим, что говорил о религиозных упрощениях святейший Патриарх Сергий:
«В культурном христианском обществе не принято ставить вопрос об истинной
Церкви ребром. Там чаще слышится так называемый широкий взгляд, по которому
наши «земные перегородки до неба не достигают»… Церковные разделения - плод
властолюбия духовенства и несговорчивости богословов. Пусть человек будет
православным, католиком или протестантом, лишь бы он был по жизни
христианином, - и он может быть спокоен... Но такая широта, столь удобная в
жизни и успокоительная, не удовлетворяет людей подлинно церковных, привыкших
давать себе ясный отчет в своей вере и убеждениях. Под этой широтой им
чуется просто скептицизм, холодность к вере, равнодушие к спасению души».
Таким образом, широкие взгляды Даниэля являются лишь результатом его
мелочности и поверхностности. Да и так ли горяч в своей вере монах Даниэль,
если само монашество для него – тяжкое бремя, вынужденная мера. «Всю жизнь я
тоскую – без детей, без семьи, без женщины…», - сетует он. «Я думаю, что мои
обеты спасли мир от большого ловеласа, потому что мне очень нравятся
женщины, и это большое счастье, что я не женат, потому что я причинял бы
много беспокойства жене, заглядываясь на женщин». Малопривлекательная
личность по большому счету этот брат Даниэль… О какой уж литературе
«высокого полета» можно говорить, если книга не только лишена художественных
достоинств, но и занимается подменой понятий.
* Екатерина Репьева, аспирант Православного Свято-Тихоновского
гуманитарного университета
Вы можете высказать свое суждение об этом материале в
ФОРУМЕ ХРОНОСа
Не забудьте указывать
автора и название обсуждаемого материала! |
