|
|
Писатели и пипы
БЕДНЫМ ЛЮДЯМ НЕ ДО «БЕДНЫХ ЛЮДЕЙ»
Некоторое время назад состоялся конгресс в поддержку Чтения. Что и
говорить, мероприятие нужное и своевременное, ибо общая варваризация
общества, неизбежная при любых революционных ломках, самым печальным образом
отразилась на судьбе книги в нашем Отечестве, а специалисты говорят сегодня
даже о катастрофе чтения в России.
«Как! — воскликнет иной читатель. — Да вы пройдитесь по книжным магазинам!
Настоящее изобилие! Никогда не было столько названий и авторов!»
Так-то оно так. Однако есть цифры, заставляющие взглянуть на эту проблему
шире — с точки зрения общенародной, а не общечеловеческой, ибо
общечеловеческие ценности в нашей стране нынче мало кому по карману. Итак,
почти 40 процентов наших соотечественников сегодня вообще не читают, а 52
процента никогда не покупают книг, 34 процента не имеют дома ни одной книги.
Далее, тиражи газет и журналов по сравнению с 90-м годам сократились в шесть
раз, и всего лишь каждый пятый сегодня берет в руки периодику. Почему это
случилось, понятно: скажем, в позднюю советскую эпоху средняя цена книги
составляла рубль с небольшим, а это значило, на обычную зарплату можно было
купить около двухсот томов. Сегодня средняя цена книги перевалила за сто
рублей. Например, мой новый роман «Грибной царь» в магазинах после всех
накруток стоит от 180 до 280 рублей. А это уже почти Европа, где доходы у
населения, между прочим, на порядок выше наших. Теперь посчитайте, сколько
книжек может сегодня купить на зарплату, допустим, учитель — один из главных
и традиционных в прежние времена приобретателей издательской продукции! А
ведь ему еще надо платить немалые деньги за квартиру и коммунальные услуги,
что раньше составляло почти символическую сумму.
«Ага! Сравнил! — возразит мне другой читатель. — Купить бы он купил. Да кто
б ему дал! В стране был жуткий книжный дефицит!»
И с этим никто не спорит. Сам помню, как рассчитывался с
дантистами-детективами, а за «Нерв» Высоцкого добыл недоставаемую в принципе
вагонку для дачестроительства. Но прежде это был дефицит наличия, а теперь
это дефицит наличных. Поясню мысль: с недостатком мяса можно бороться с
помощью серьезного увеличения и удешевления производства данного продукта
питания, а можно с помощью превращения населения в невольных вегетарианцев.
Мы двинулись вторым путем: потребление мяса в сравнении с прежними временами
резко сократилось, и проблема недоедания, прежде всего белкового, теперь,
как известно, весьма актуальна на просторах России. Хотя чисто внешне
нынешние мясные прилавки отличаются от советских так же, как мандариновые
субтропики от Голодной степи.
С книгами случилось примерно то же, и для подавляющей части губернской
России роскошные новые книжные магазины по доступности мало чем отличаются
от застойных «Березок». Увы, бедным людям не до Федора Михайловича с его
«Бедными людьми». В результате произошла парадоксальная вещь: книжный рынок
в России процветает, поражая многообразием обложек, а массовое чтение
увядает. В подтверждение еще одна цифра: половина всей книжной продукции так
и остается на издательских складах невостребованной...
Тот, кто хоть однажды презентовал свои сочинения на ярмарках, конечно,
обратил внимание на особую и довольно многочисленную категорию посетителей —
«книжных нищих». Обычно это старые, бедно одетые люди с хорошими умными
лицами — интеллигенты. Явно стыдясь своего нынешнего состояния, они ходят от
стенда к стенду и робко просят пищу — духовную, без которой не могут жить,
но купить которую сегодня не в состоянии. Иногда им подают. Книгу. Но чаще
гонят прочь...
ДУРАЦКОЕ ЧТЕНЬЕ — НЕХИТРОЕ
Все помнят гордый, часто повторяемый советский слоган: «Мы самая читающая
страна в мире!» Не знаю, вполне возможно, агитпроп и погорячился, но вот в
том, что мы были самой серьезно читающей страной, сомнений нет. Достаточно
вспомнить, как мгновенно исчезали с прилавков гигантские тиражи философских
и исторических сочинений. Когда, будучи в командировке, я обнаружил на полке
дальневосточного сельпо федоровскую «Философию общего дела», то чуть не
заплакал от счастья. А разве можно было в середине 70-х завести разговор с
приличной девушкой, не прочитав, скажем, в «Новом мире», допустим, «Алмазный
мой венец»? Один мой литературный знакомый покорил не одно девичье сердце и
овладел не одним дамским телом, растолковывая, кто под каким прозвищем
зашифрован в этом сочинении почти забытого ныне Валентина Катаева, из «мовизма»
которого, как из шинели Гоголя, и вышел, между прочим, весь неблагодарный
российский постмодернизм. «А кто такой Колченогий?» — «Не догадываетесь?» —
«Не-ет...» — «Нарбут!» — «Нарбут? Надо же... И откуда вы только все знаае-те?..
Ах!»
Сегодня принято объяснять особенную начитанность советских людей тем, что
прежняя система сковывала реальную инициативу человека и ему оставались
только книги. Отчасти это верно, как верно и то, что в застойном, иначе
говоря, стабильном обществе читается лучше, нежели в стране, где тебе
постоянно стучат по башке колотушкой реформ и отбирают с помощью
инфляций-дефолтов.
Но есть и еще одна историческая правда, которую подзабыли: большевики при
всех их грехах собирались строить новое общество с просвещенным (да,
по-советски просвещенным) народом. А советская образованность (что бы нам
теперь ни говорили перепрофилировавшиеся выпускники ВПШ) при известной
ограниченности была тем не менее версией — и не самой худшей — общемировой
образовательной нормы. Государство на просвещении народа, как, впрочем, и на
пропаганде, не экономило! Отсюда тогдашняя, культивировавшаяся мода на
серьезное чтение. Отсюда государственное внимание (в том числе и со стороны
КГБ) к человеку умственного труда. Отсюда же гигантский интеллектуальный
потенциал СССР, не исчерпанный до сих пор при всей утечке мозгов и унижениях
постсоветских интеллигентов, объявленных чуть ли не начитанными дармоедами.
Сегодня же не экономят только на пропаганде...
Всем памятна «книжная революция» конца 80-х годов. Тогда начал бурно
развиваться издательский бизнес, в магазинах появились книги, о которых
прежде серьезный читатель мог только грезить, — Ильин, Мережковский,
Шпенглер, Бердяев, Флоренский, эмигрантская литература. Владельцы одного из
самых крупных нынешних издательств сделали начальный капитал на том, что
космическим тиражом на газетной бумаге журнальным форматом в мягкой обложке
издали избранного Фрейда. К примеру, мой «Апофегей» в 90-м году Литфонд
РСФСР, никогда прежде не занимавшийся книгопечатанием, выпустил миллионным
тиражом и мгновенно распродал. Серьезный читатель мог ликовать: за Рильке не
нужно идти к барыгам на Кузнецкий Мост, теперь Рильке продавали в обычном
газетном киоске. Это был первый шаг к десакрализации хорошей литературы, ибо
Булгаков, стоящий на витрине рядом с «Бешеным», уже немножко не Булгаков.
Надо признать: социализм был строем серьезным, развлечения считал делом
второстепенным, а следовательно, и развлекательная литература: детективы,
фантастика, приключения, любовная проза — занимала в книжной номенклатуре,
определяемой государством, достаточно скромное место. Кстати, такое же
отношение к авторам, работавшим в «легких» жанрах, сохранялось и в
писательском сообществе: какой-нибудь нудный сочинитель производственных
эпопей считался вдвое значительнее обоих братьев Стругацких, вместе взятых.
А вышедший на трибуну Юлиан Семенов, самый, наверное, тиражный советский
автор, удостаивался в лучшем случае снисходительной усмешки собратьев: «Ну,
и что скажет Юстас Центру?» Зато трудно говорящий и еще труднее пишущий
литератор, бросивший в своей последней книге еле заметный вызов
социалистическому реализму, приковывал восторженное внимание товарищей по
мукам творчества. Где они теперь, эти шепотливые обличители? Увы, там же,
где их книги...
Понятно, как только издатели и книгопродавцы получили вольную от КПСС, они
бросились наверстывать упущенное: прилавки накрыла цветастая волна кровавых
детективов, эротических, а то и эротоманских романов, разнузданной
фантастики и противоестественных приключений... Как известно, хорошего много
не бывает, а развлекательной книжной продукции должно быть очень много,
иначе не заработаешь, ибо в книжном бизнесе, как и в сексе, только новизна
способна заменить качество. Правда, ненадолго. И начала формироваться целая
система навязывания потребителю абсолютно бессодержательной, одноразовой
книжной продукции, возникла своего рода торговля обложками. Конечно, и при
Советской власти имелась своя обложечная литература, но такого вала книг,
которые не просто не стоит, а категорически не следует читать, никогда еще
не было! Потребность рынка — закон: в мгновение ока, откуда ни возьмись,
нахлынули сотни авторов, готовые заполнить промежутки между обложками
необременительными текстами. Еще вчера одни из них были безнадежными
графоманами, отвергнутыми всеми издательствами, вторые томились в
бесперспективных НИИ, третьи уныло домохозяйничали... Но возник спрос — и
они стали ПИПами!
ПИПИЗАЦИЯ СТРАНЫ
В самом факте существования развлекательно-коммерческой литературы ничего
уникального нет, она процветала и при Пушкине, и при Достоевском, и при
Чехове... Но процветала на своем, развлекательном месте. Уникально то, что в
постсоветской России она начала вытеснять из общественного сознания
настоящую литературу, традиционно в нашей стране ценимую и простыми, и
руководящими читателями. Почему у нас серьезное слово пользовалось почти
религиозным поклонением — вопрос отдельный, уходящий корнями в наши
историко-культурные глубины. Скажу лишь, что в пору абсолютизма и диктата
литература отчасти заменяла обществу политическую оппозицию, а в период
насильственного атеизма — религию. За это славилась, за это же и страдала...
Власть за столетия выработала два основных способа взаимодействия с сей
чересчур влиятельной особой — русской литературой. Верхи ее или просто
душили, или душили в объятиях, но всегда при этом внимательно прислушивались
к мнению отечественной словесности. И вдруг в начале 90-х возник третий
способ: традиционное место писателей, властителей дум, заняли ПИПы —
персонифицированные издательские проекты. Именно они населили телеэкран, их
саженные портреты появились в витринах магазинов, они начали произносить
спичи на общенациональных торжествах, балагурить насчет реформ и выборов, им
стали посвящать подножные звезды на тротуарах, новая власть, лаская их,
принялась демонстрировать миру заботу об отечественной культуре... Поначалу
пипы слегка ошалели от этой предложенной им роли, на которую они не смели
надеяться даже в своих самых интимных грезах. Но потом быстро вошли во вкус:
какой же Лейкин не хочет слыть Чеховым!
Повторюсь для ясности: возникновение пипов — явление рыночное, стихийное. А
вот вытеснение с помощью пипов писателей — продуманная акция, исполненная по
всем правилам манипуляции общественным сознанием. По своим целям эта акция
сродни безуспешным попыткам в 20-е годы вытеснить из литературы влиятельных
«попутчиков» с помощью безупречных в классовом отношении борзописцев. Но
прежде чем задаться вопросом: «Зачем это было сделано?» — поговорим немного
о смысле и назначении пипов.
Думаю, нет необходимости объяснять, что персонифицированный издательский
проект — это не всегда бригада литературных негров, которым для удобства
присвоили некое условное имя, ставшее после рекламно-маркетинговых усилий
раскрученным брендом. Брендовая литература создается иногда и вполне
конкретным человеком, который в свободное от выполнения пиповских
обязанностей время может сочинять вполне нормальные тексты. Яркий пример —
Борис Акунин, который под своим настоящим именем Григория Чхартишвили
выпустил любопытное исследование о писателях-самоубийцах. С другой стороны,
не всякий автор, сочиняющий детективы, — пип. Пример: Виктор Пронин. По его
повести «Женщина по средам» Станислав Говорухин снял свой замечательный
фильм «Ворошиловский стрелок».
Чем же отличается писатель от пипа? Писатель сочиняет литературу, иногда
очень талантливую, иногда среднюю, иногда бесталанную. Пип изготавливает
коммерческий книжный продукт (ККП), плохой или хороший. Но даже самая
неудачная литература отличается от самого удачного ККП так же, как самый
глупый человек отличается от самой умной обезьяны. Ведь в основе
художественного творчества, даже убогого, лежит стремление понять жизнь,
познать изображаемую реальность, найти для этого адекватные формы, донести
это познание до читателей. В основе же того, чем заняты пипы, — только
стремление изготовить товар, который купят. Это не значит, что серьезная
литература не может иметь коммерческого успеха. Тот же Булгаков, сочиняя
«Мастера и Маргариту», ставил перед собой сложнейшие
философско-художественные задачи, а, поди ж ты, скольких книгопродавцев
обогатил и продолжает обогащать! «Тихий Дон», кстати, до сих пор одна из
самых раскупаемых книг. Я уже не говорю о Библии.
Но здесь важно другое — мотивация литературного труда. Именно, она в
конечном счете определяет отношения сочинителя с публикой. Писателя с
читателями связывает своего рода идейно-нравственный завет: я буду всерьез,
по-взрослому, разбираться в жизни, но вы будете относиться к моим книгам и
словам не как к словесности, а как к социально-нравственному пророчеству.
Выполняя этот завет, писатель часто идет на конфликт со своим временем,
властью, зато к его мнению, его оценкам и прогнозам общество прислушивается
с доверчивым трепетом, не прощая при этом лукавства и заискивания перед
сильными мира сего. Помню, как моя любимая учительница, услышав, что я
увлекся поэзией Межирова, презрительно пожала плечами: «Да, талантлив, но он
сочинил стихи к съезду партии... «Коммунисты, вперед!» «Но это же хорошие
стихи!» — возразил я. «Хорошие. Но к съезду партии...»
У пипа же нет никакого завета, кроме заветного желания, чтобы продалось как
можно больше экземпляров, а гонорар был как можно выше... Кстати, кто-то
может заподозрить, будто к написанию этой статьи меня подтолкнуло чувство
зависти к более успешным в рыночном смысле сочинителям. А вот и нет, ибо
тиражи моих книг, как известно, вполне сопоставимы, а то и превосходят по
массовости пиповские издания. Итак, ничего личного, а только желание
объективно разобраться в этом социально-культурологическом явлении.
ПИПЛ ХАВАЕТ ПИПОВ
А теперь давайте зададимся вопросом, почему в начале 90-х в нашем
культурном пространстве неандертальцы вытеснили кроманьонцев, другими
словами — пипы вытеснили писателей. И это несмотря на то, что у многих
мэтров, например, у Ю. Бондарева, В. Богомолова, В. Пикуля, Е. Евтушенко, П.
Проскурина, А. Рыбакова, Ф. Искандера и других, тиражи были вполне
коммерческие. Почему с экранов телевизоров (а это самый чуткий индикатор
присутствия деятеля культуры на информационном поле) сначала исчез серьезный
писатель-консерватор, а через несколько лет и приличный писатель-либерал?
Взамен эфир заполонили пипы, похожие на покемонов и рассказывающие в
утренних и вечерних шоу о том, что они едят на завтрак, как обставили новую
квартиру, как любят отдыхать и как избавляются от лишнего веса или целлюлита...
Собственно литературные передачи исчезли вообще со всех каналов, если не
считать «Культуру», ставшую своего рода эфирной резервацией с явным
преобладанием экспериментальных автохтонов. Но даже это благо! А последняя
поэтическая передача «Стихоборье», которую автору этих строк довелось вести
на «Семейном канале», была закрыта в 96-м. Сразу после того, как в
благодарность за поддержку на выборах распадавшегося прямо на глазах Б.
Ельцина НТВ полностью отдали четвертую кнопку.
Итак, почему? Увы, без политики тут не разберешься. На мой взгляд, писатели
пали жертвой своей традиционной для отечественной литературы (не важно,
почвеннической или либеральной) привычки делиться с обществом тревогами и
прогнозами, а также обидами за Державу. «Не могли молчать!» Консерваторы,
упорно верившие в возможность модернизировать социализм, были удалены именно
за это, ведь отечественные либералы, пришедшие тогда к власти, при слове
«эволюция» зверели, предпочитая строить новое исключительно на руинах.
Однако и писатели-демократы, повинуясь профессиональному завету, вдруг через
какое-то время озаботились: «А куда, собственно, девался наш замечательный
либерально-рыночный проект, которым мы хотели осчастливить недостойный народ
России?» И в самом деле, то, что начала лепить команда «младореформаторов»,
с либерализмом имело общего не больше, чем садомазохизм с садоводством.
Стоило совестливым писателям-либералам задать этот вопрос — и они выпали из
телевизионного (а значит, из глобально-информационного) пространства вслед
за своими супостатами.
Конечно, в эфире сохранили для приличия несколько знаковых литературных
фигур, которым антисоветизм давно заменил как первую, так и вторую
сигнальные системы. Но даже Солженицыну с его идеями обустройства России в
телевизоре места не нашлось. Ведь, если помните, сопротивление подавляющей
части общества «гайдарономике» и «прихватизации» в начале 90-х было
настолько мощным, что выплескивалось на улицы, собирая многотысячные
митинги, и закончилось танковой пальбой в центре Москвы. В этой «реперной»
точке новейшей российской истории достаточно было воздействия какой-то
неучтенной, дополнительной силы — и развитие страны, не исключено, пошло бы
по другому сценарию, например, по китайскому. Именно такой силой и могла,
по-моему, стать отечественная словесность, писатели... Погодите
снисходительно улыбаться над альтернативными фантазиями автора, а лучше-ка
припомните, какую незаменимую роль сыграли писатели в крушении однопартийной
политической системы да и в дискредитации советского проекта! Вспомнили?
То-то...
Вот тогдашняя верхушка и решила: «Ну их, этих непредсказуемых властителей
дум! Пусть пипл хавает пипов!» Ведь они абсолютно безвредны с политической
точки зрения и даже полезны. Если какая-нибудь пипа и не может молчать, то
исключительно о том, что сделала удачную подтяжку или разбила миленький
газон перед загородным домиком. Неслучайно, кстати, прочитав книжку
какой-нибудь Дунайцевой, ты готов немедленно обнять и расцеловать всех
богатых, даже заработавших свои деньги вопреки всем людским и божеским
законам. А закончив очередной исторический детектив, хочется немедленно
сменить родину или, на крайний случай, поменять прошлое «этой нелепой
страны».
Очень похоже на манипуляции с тайным, 25-м, кадром, внушающим зрителю не
просто жажду, а жажду пива, и не какого-нибудь, а определенной марки — от
конкретного производителя. Кстати, пипы в своих книжках за дополнительную
плату осуществляют product placement, т.е. рекламируют товарные бренды. И
это давно уже никого не возмущает, даже наоборот — считается похвальной
предприимчивостью автора, вполне возмещающей ему отсутствие литературных
способностей. Один известный глянцевый журнал для мужчин, поместивший
рецензию на «Грибного царя», совершенно серьезно отругал меня за неточно
указанное название фирмы, пошившей рубашку, в которую одет мой герой.
Поразительно, но то, что это сознательная, пародийная, антирекламная
неточность, рецензенту даже не пришло в голову. Увы, литературоведы,
специализирующиеся на пипах, невольно превращаются в товароведов.
Но, допустим, какой-то пип вдруг ощутил в сердце писательский зов и
восхотел, согласно профессиональному завету, глаголом жечь сердца людей.
Пустое. Достаточно прекратить рекламно-маркетинговую поддержку — и он
исчезнет с читательских глаз внезапно, как ложная беременность. А если еще
учесть, что права на имена-бренды зачастую принадлежат не авторам, а
издателям, то и говорить тут не о чем! Никто даже не узнает, что под именем
Алины Пташковой теперь пишет Устинья Татьяничева или наоборот. Вообще пипы
напоминают мне специально выведенную породу абсолютно домашних кошек, у
которых пушистость и мурлыкость доведены до идеала, но при этом полностью
атрофированы когти и зубы. Однако это не мешает им занимать все новые и
новые культурные ниши.
Недавно мне случилось выступать перед читателями в областной библиотеке, и,
повинуясь самолюбивому писательскому интересу, я заглянул в каталог,
естественно, в ящичек с буквой «П». Там я с огорчением обнаружил, что самая
свежая моя книжка поступила в фонд чуть ли не в начале 90-х. Тогда я стал
просматривать персоналии своих товарищей по перу — Ю. Бондарева, В. Белова,
В. Распутина, Ю. Козлова, С. Есина, П. Крусанова, М. Веллера... Результат
тот же. Несколько лучше обстояло дело с постмодернистами, черными
метафизиками, капрофагами и певцами наркотического расширения сознания, а
также литераторами, имеющими особые заслуги перед общечеловеческими
ценностями. Но и их книжки перестали поступать примерно с конца 90-х, когда
Сорос прекратил свою странную, заслуживающую специального разбирательства
поддержку российских библиотек. Зато легион пипов оказался представлен в
каталоге всеми своими изданиями, переизданиями, доизданиями, в том числе и
теми, на которых еще не просохла типографская краска. А ведь речь идет в
основном о книжках, которые после одноразового пролистывания попросту
выбрасывают. Почему наши библиотеки превращаются в «пипотеки» — отдельный
вопрос. Я надеюсь, заинтересованные читатели «ЛГ», в том числе и
библиотекари, выскажут свои соображения по этому поводу на страницах нашего
издания...
ДАЕШЬ ДЕДЕБИЛИЗАЦИЮ ЭФИРА!
Итак, казалось бы, дело сделано: традиционная литературоцентричность
российского общества разрушена. Писатель из властителя дум превратился в
полумаргинального, плохо обеспеченного чудака, сделался чем-то вроде
Эйнштейна без теории относительности. Но не надо забывать, что «опускание»
писателей и возвышение пипов случилось в ту пору, когда воцарилась
либеральная моноидеология, когда многим казалось, будто умный рынок вот-вот
осчастливит глупый народ. Еще оставалась иллюзия безболезненного врастания
нашей страны в западную цивилизацию, а все разговоры про «особый путь»
считались проявлением ксенофобского скудомыслия или черносотенной
мечтательности. Но историческая реальность оказалась гораздо сложнее и
мучительнее. Конечно, все пути ведут в глобальный мир, но каждая страна
придет туда своей особой дорогой и займет там свое особое место. Не ясно это
сегодня только людям, страдающим острой формой либерального слабоумия.
Да, сдача всех и всяческих позиций, геополитических, культурных,
экономических, растаскивание общего достояния на куски, мгновенно
заглатываемые новым широкогорлым классом, не требуют от народа ни моральной
стойкости, ни размышлений, ни серьезного чтения... Достаточно лишь
длительного пребывания в состоянии паралитического изумления. Именно это
состояние общества и обеспечивали в 90-е годы российские СМИ при самом
активном участии телекидал, именуемых экспертами, смехачей, пипов и
некоторых писателей-беспочвенников. Зато возвращение утраченного потребует,
как писал Пушкин, «мыслей, и мыслей истинных». А живая мысль в России
традиционно обитает именно в литературе и смежных с ней областях. К
политологам, и особенно к политтехнологам, мысль залетает лишь изредка —
подивиться тому, что этим людям с мозгами развратных тинейджеров доверена
судьба страны.
Кстати, в отличие от своих великих предшественников большинство нынешних
политиков (хотя есть и исключения) почти не читают серьезную отечественную
литературу. А если и читают... Причины кошмара 90-х мне стали гораздо
понятнее, когда Б. Ельцин сообщил в телеинтервью, что «прочитал всего
Сорокина». Читать, однако, следует нормальную современную художественную
литературу, она (и российская история это многократно подтвердила) является
столь чутким социально-экономико-морально-политическим сейсмографом, что
может предсказывать будущие социумотрясения намного раньше, чем все эти
фонды и институты, удивительно напоминающие незабвенную контору «Рога и
копыта».
Вопреки известной пословице у входа в будущий глобальный мир встречать нас
будут не по демократической одежке, а по уму, по тому
культурно-интеллектуальному потенциалу, которым обладает страна, разумеется,
если он подкреплен и прочими потенциалами, особенно тем самым, который в
предыдущий период так лихо резали автогенами «на иголки». А развернуть
российское общество к «созидательному реваншу» (см. мою статью «Зачем вы,
мастера культуры?» — «ЛГ», № 28, 29) с помощью кодирующих увеселений не
удастся. Это невозможно в принципе. Надо снова научить общество думать,
серьезно читать и принимать консолидированные решения, ибо осознанный выбор
— источник могучей исторической энергии, а выбор, навязанный по принципу «да-да-нет-да»,
рождает лишь запоздалую и потому особенно разрушительную ненависть.
Но как раз этим — обучением людей серьезному, вдумчивому и ответственному
отношению к жизни — всегда у нас занималась литература, которая неизбежно
снова становится приоритетной областью национальных и государственных
интересов. Кажется, и за кремлевскими елями начали задумываться о снятии
высочайшей опалы с отечественной словесности. Во всяком случае, членами
Общественной палаты, смысл коей пока туманен, как взор затомившейся дамы,
стали все-таки несколько писателей, хоть и разновеликих. Подчеркиваю, не
пипы, а именно писатели. И на том пока спасибо!
Следующий шаг — возвращение думающего и честно говорящего писателя (шире —
просветителя) на экраны телевизоров. И это не частность, а главное, ибо,
увы, мы теперь живем в таком мире, где люди едят, пьют, надевают и читают
именно то, что видят по телевизору. Значительная часть общественной,
политической, экономической и культурной жизни переместилась в виртуальное
пространство, и это важная особенность современной цивилизации. Если тебя
нет в эфире, то тебя почти нет в жизни. Пока, слава Богу, почти! Нынешняя
телевизионная номенклатура определяет в нашей жизни не меньше, а возможно, и
больше, чем в советский период определяла номенклатура партийная. И так же,
как партноменклатура, теленоменклатура не хочет нести никакой
ответственности за страну, на жизнь которой влияет столь решительным
образом.
Все опасения теленачальников, что зритель заскучает от мудреных разговоров и
рейтинг упадет, как потенция, поддерживаемая исключительно виагрой,
абсолютно беспочвенны. Всякому нормальному человеку гораздо интереснее
слушать умного и подготовленного собеседника, нежели детский лепет на
отвлеченные темы поп-звезды, не научившейся толком петь даже под фанеру. Это
не значит, что на экране не должно быть развлекаловки, конечно, должна! Но
воля ваша, человека, запевшего на похоронах: «А ты такой холодный, как
айсберг в океане...», тут же поведут к врачу. Зато телебарона, пускающего в
эфир всем осточертевшего смехотронщика сразу вслед за сообщением о гибели в
Чечне отряда спецназовцев, считают почему-то вполне нормальным и
перспективным менеджером.
Кстати, о нормальности. Например, патриотизм — это норма, антипатриотизм —
отклонение. Если не верите, спросите хоть американского негра преклонных
годов, хоть нашего соотечественника, переехавшего на историческую родину.
Так вот, один из парадоксов современного российского телевидения в том, что
горстка людей, страдающих антипатриотическими отклонениями, вот уже скоро
пятнадцать лет вещает на миллионы людей, обладающих нормальным
патриотическим сознанием. Что в итоге? Ничего хорошего. В том числе —
экстремистские сборища и ростки фашизма в многонациональной стране,
победившей Гитлера... Вынужден тут самопроцитироваться. Лет двенадцать назад
в одной статье я написал, что, смеясь над патриотизмом, очень легко
досмеяться до фашизма. Так и вышло.
На меня, честно говоря, сильное впечатление произвели слова Сергея Иванова о
дебилизирующей роли ТВ в современном российском обществе. Нет, не в силу их
оригинальности. А в силу того, что он с властных вершин наконец произнес то,
о чем из своих маргинальных низин с начала 90-х вотще кричала серьезная
отечественная литература. Может, это всего лишь частное мнение министра
обороны, иногда заглядывающего в телевизор и тихо столбенеющего? Или
все-таки услышали! И это долгожданное проявление коллективного
государственного разума, осознавшего наконец, что с задураченным, нечитающим,
разучившимся думать народом нельзя воплотить никакие серьезные национальные
проекты, а можно лишь играть в «Поле чудес». Но если наша историческая
будущность — «поле чудес в стране дураков», то и следующим президентом тогда
уж пусть будет у нас Якубович с подарками...
Написать
отзыв в гостевую книгу Не забудьте
указывать автора и название обсуждаемого материала! |
