Марк Ляндо

© "РУССКАЯ ЖИЗНЬ"

ДОМЕН

НОВОСТИ ДОМЕНА

ГОСТЕВАЯ КНИГА

"РУССКАЯ ЖИЗНЬ"

"МОЛОКО"

"ПОДЪЕМ"

"БЕЛЬСКИЕ ПРОСТОРЫ"

ЖУРНАЛ "СЛОВО"

"ВЕСТНИК МСПС"

"ПОЛДЕНЬ"

"ПОДВИГ"

"СИБИРСКИЕ ОГНИ"

РОМАН-ГАЗЕТА

ГАЗДАНОВ

ПЛАТОНОВ

ФЛОРЕНСКИЙ

НАУКА

ПАМПАСЫ

В СТОРОНУ БОГА

Альфа
Когда боги, подобно людям,
Бремя несли, таскали корзины...
Сказание об Атрахасисе.
Конец 4 тысячелетия до н. э.
Бета
Людям дана власть творить богов в
посвященных им храмах.
Гермес Трисмегист

Гамма
Поплачь или помолись - легче станет! Народное

1. РАЗМЫШЛЕНИЕ

Можно мне не умирать, а?
Юля, 1 кл. *

Боже мой! Дай-то Бог! Ну и Бог с тобой! На Бога надейся, а сам не плошай! Бога вы забыли!.. Бог - в душе нашей!
Бог... Что это за слово? И что за реальность за ним кроется? Почему оно так по-разному вплетено в наш язык и в жизнь? Абсолют ли Он, парящий над всем, или живущий и бдящий в каждой веточке, комаре над прудом, в галактике, простершей свои дымнозвездные рукава за миллиарды световых лет от наших глаз?..
«Коли веришь - Он есть! - говорит старец Лука у Максима Горького в пьесе "На дне". - А не веришь - нет!» Это представляется мне одним из самых глубоких высказываний человека Нового Времени на тему сию.

Там, над голью крыш - светлая Звезда.
Над засильем стуж- светлая Звезда.
В каждой игле льда - светлая Звезда.
Каждой были в боль - светлая Звезда.
И всем болям - в даль светлая Звезда!
Там - не Вифлеема ли? -
На краю зимы - светлая Звезда.

Верили. И вокруг образа Бога или Богов выстраивались культы, ритуалы служб и поклонений, вытарчивались из земли мегаглыбы Стоунхенджа и пирамиды Египта.
К Нему тянулись пинакли и крестоцветы колоколен Шартра и Реймса, Амьена и Кельна… Купол цареградской Софии и кружево владимирских церквей. Ткалась ткань культур и цивилизаций... Но, увы, лилась кровь еретиков и дымилось мясо их на кострах!
Боги - по своему могуществу и прожорливости - требовали жертв. Так, во всяком случае, учили жрецы, получающие тем самым свою долю и упрочняющие свою власть. И связывали народ в одно тело - кровью и плотью закалываемого барана или человека. И часто в жертву требовали они самое дорогое: первенцев-сыновей или даже самого царя! Так было в архаических культах: вот Авраам должен заколоть на алтарном камне в горах своего сына Исаака.
Но миф уходит от язычества, гуманизируется - Бог заменяет мальчика агнцем. Кровавая жертва подчеркивает мощь Бога, его власть над жизнью и смертью. Она вселяет в души страх и покорность в следовании всяческим табу и ритуалам. И строятся нормы культуры и быта племени или народа, а потом в борьбе и слиянии племен и их богов - целые цивилизации...
Боги рождались, умирали, сражались друг с другом, сливались один с другим, вступали в браки меж собой, а также «впадали в страсть с дочерьми земли» - короче, в своих ухватках сильно напоминали героев виртуальных игр буйного воображения поэтов и самих верующих в них людей... И оставались в бессмертных мифах греков или индийцев, или в рунах скандинавских скальдов.

•

Так что же, Бог и все Сакральное - суть творение человека? Его вдохновенного бреда, провидящего в Бездне, в ее бесконечной мощи, в ее необъятности - повелительные волю и разум?.. Вот он, человек-Боготворец, ощущая ее уже как БОГОБЕЗДНУ, - рисует на Безмерности ее - звериные или человеческие черты. И странная вещь! - Человек создал Бога, вытесал статую или написал икону Его, и вот уже этот имаж, образ - обретает власть над ним, над его потомством; пугает или обнадеживает его душу и движет его за собой по ступеням культур, через времена и века...
«Бог - сакральная персонификация Абсолюта. Верховная личность... с высшим разумом, сверхъестественным могуществом и абсолютным совершенством», - говорит современный философский словарь. Но это - «Бог философов и ученых», как говорил Лев Шестов, а вот ты во Христа веруешь, Распятого и Воскресшего? Да, да, вот в этого, без совокупления зачатого, одновременно и человека и Бога и опять человека, бродящего по полям, растирающего колоски, чтобы подкормиться зернышками, выгоняющего веревкой ларечников из храма, боящегося смерти, путающегося даже и в противоречиях? То о всепрощении говорит Он – «Подставь-де левую щеку!», а то вещает: «Не мир-де вам несу, но меч!» И чудеса творит - калек лечит, Лазаря, четверодневного мертвеца, воскрешает, а сам, казнимый, с креста мучительного слезть не хочет, ибо должен помереть и воскреснуть, и вот, в небесах воскреснувши, сидит с Отцом Саваофом-Яхве и старыми евреями - Авраамом, Исааком и Иаковом и когда же снова к нам, грешным, спустится?
Вот такой Он - и Бог и человек в одном теле - но тем и близок людям, ближе, чем старый Яхве, Саваоф или тем более Молох-Ваал какой-нибудь!..
А близок он сердцу – Сын Человеческий! И верят в Него миллионы и миллионы, и вся Новая эра с Иисуса началась и миллионами книг и соборов росла, лепила духовное тело и быт народов, но при этом, увы, раскалывалась, истончалась... И вот уже изрядно поветшала она сейчас, в Новые времена!
– А я вот, может, в какого-нибудь Ронго-Ронго верую, который камни на берегу океана глотает и людей вместо них отрыгивает! - скажет кто-нибудь. - Или, допустим, в супер-компьютер, который все понимает и даже Каспарова в шахматы обыграл! - И выводим: Бог конкретен, то есть
определен местом, временем, народом. И актуальнейший вопрос: как же теперь им договориться, разным народам с разными богами и верами?

•

Короче, Бог, Боги - порождение Истории, Истории, Истории! – кричу я себе и как-то становится грустно... На кого же надеяться малому человеку, зажатому между Бездной микробов, микрочастиц материи и Бездной разлетающихся звездных спиралей и космопыли, - как пугал старый Паскаль? Да еще и затиснутому в щели государств, городов, между «сильненькими» с одной стороны и уголовным элементом - с другой?..
«Все полно богов», - говорили древние. Но кто теперь помнит их имена и имена народов, молившихся им и приносивших им кровавые жертвы?! Все они остались в пластах исторических, как много раньше какие-нибудь силурийские мшанки или трилобиты...
«Да, много богов знали древние, а бога световых пятен, ласкающих твою фигуру?» -
написал я когда-то.

•

И все же откуда изначально берется Бог и вообще боги? – как-то, в который раз, задумался я и, впросте, надумал: важнейшие впечатления и образы даются человеку с самых ранних лет и впечатываются, закладываются как фундамент души, «Псюхе» - лет до пяти, с утробного, «океанического», по Кестлеру, состояния неотделенности от «бездны», от внутриматочной жидкости матери своей, от ее сосудов, от «амебно-райского», что ли, состояния. Где он проходит весь онтогенез свой миллиарднолетний, подумать только - за девятимесячный миг!
Но вот после рождения своего, этого весьма мучительного процесса «вбрасывания в мир», он оказывается «на берегу» – вне родной стихии, он уже ограничен своей кожей и чувствует воздействие сквозняков, голода, своих выделений и т.п. Он жаждет опоры, уверенности - и вот находит грудь, глаза, ласковые руки, запах матери. Он слышит ее голос; ощущает запах отца и слышит голос его – главнейшие образные «отпечатки». Их, кажется, называют «импринтинг»… И ребенок воспринимает, восчувствует это свое окружение как могучие силы, управляющие его жизнью - милующие или пугающие, кормящие или оставляющие голодным, спасающие от огня, воды и диких зверей...
И растет этот Гомо и жаждет найти замену этих сил в окружающей природе и в социуме, в их непонятных и грозных стихиях. Он рисует на них великие образы Вечного Отца или Матери, творит мифы, описывающие их жизнь, их эротические игры или гибель. Их бурные страсти и жизнеустрояющую работу. Ну недаром же Бога называют Отцом или, со становлением государств -Царем небесным!
В зависимости от большей или меньшей роли отца или матери в жизни ребенка – в его душе и жизни доминирует Мужское или Женское начало. Так иным поэтам, тяготеющим к матерям («Поэты – "маменькины дети"» - на эту тему начинал я как-то эссе), ближе образ «Вечной Женственности». Некоторые особо одаренные визионеры - пророки, художники и упомянутые поэты творят на скалах, или устно, или на пергаментных свитках образы богов, а жрецы через оракулов толкуют их веления, заставляют простой люд строить капища и храмы, вычерчивают ритуалы и табу... И творятся мифы и космогонии, и от одного племени переходят к другим, меняются, уходят и возрождаются снова.
Вместо Бога - Авраама, Исаака, Иакова - некогда свирепого кочевника и громовика Яхве вырастает Бог трех мировых религий – Ислама, Иудаизма, Христианства...

А Бог - не наше ль отраженье?
Где и отрада и сожженье
Злодымного, слепого в нас.
И мы века, из класса в класс
По лесенке его зеркальной -
То вверх ползем, то вдруг сорвясь,
Летим в судьбе своей страдальной...

Потом Он в нас, греховных, входит,
Идя к Бессмертию сквозь смерть,
Чтобы и нам потом посметь,
Как те стрижи, - небес богами -
лазуристыми зеркалами
Скользить...

– писал я в поэме «Зеркалия».

•

Но в развитых религиях небо Бога постепенно удалялось от человека, от его души - как свод готической громады... Золотые саккосы и митры пастырей непреодолимой стеной отделили их от грешных овец… А хотелось теплоты, близости, хотелось молиться родному материнскому и отцовскому лику, ощущать их руки и тела - и вот рождаются новые богоискатели, и возникают ереси, и кипят религиозные войны, и горят ученые и ведьмы на кострах инквизиции в старой Европе, и на кострах же кончается в муках «огнепальный» протопоп Аввакуум со товарищем – здесь…
А мистики, трансцендентируя в любовном своем воспарении от мучительной земли, простирают руки своего духа за семь или семьдесят небес - в священную Бездну... И что же из этого выходит?..

Я без тебя - ничто!
Но что Ты - без меня?

- восклицает немецкий мистический поэт Ангел Силезиус. Ему вторит суфий Ибн-Фарид:

Мой Бог - Любовь.
Любовь - к Нему мой путь.
Как может с сердцем
Разлучиться грудь?

Или:

Я – Истина!

- снова суфий Ал-Халладж. Это уже Богопреодоление - великая гордыня или - святой экстаз? И - при этом - почти повторение красноречивого молчания Христа перед вопрошающим об Истине Понтием Пилатом.
Собственно, Иисус и был величайшим мистиком, дерзнувшим отожествить себя с Неназываемым, с Бездной – то есть с Богом, и его можно было потрогать рукой, а потом и распять! – человеки, они такие: дай потрогать, так потом и кусают! Испытуя тем самым его Божественность, как золото испытуют страшнейшей кислотой - «царской водкой»…
И вот адепты возгласили, что Он воскрес, как воскресали до того Осирис, Дионис и Адонис, и родилось Христианство...
Да, религиозное творчество небезопасно для устоявшихся церквей и гонится часто гораздо более свирепо, чем безверие... «Он - во мне и вокруг меня» - Ансельм Кентерберийский. «Я не вижу Тебя, потому что ты - зрачок моих глаз», – говорит, насколько помню, Ал-Араби. Итак, человек-визионер в мистическом экстасисе сливается с Богом, становится Им... Но где же тогда Бог?..
Или - Выражение сливается с Отражением и - возникает САТОРИ, ПРЕОБРАЖЕНИЕ, и Человек, «очнувшись от Бездны», вернувшись на землю в малое, бренное тело свое, - все же несет теперь память о Вертикали, о «Мирах иных»?
«Я сбросил себя, как змея кожу, - я заглянул в свою суть… И о, я стал Им» - Бязид Бакстами. «Я и ты - в Единое слились», - твердит Ибн Фарид в мистическом «Эросе». Колоссальное и мельчайшее, Тьма и Свет, может быть, и Добро и Зло - все Едино здесь! В этой Бездне, в ее парадоксах, в этом «Тиранстве Пространства» или в «Прос-тиранстве».
«А может ли Бог создать камень, который Он поднять не сможет?» Вот и завертишься в этом парадоксе, Рассел, как змея, кусающая себя за хвост! «Это мрак таинственного Безмолвия, превышающий всякий свет» - Плотин. Или вот, наконец: «…Оттого зовут меня гебром, т. е. кровосмесителем, что я совершил прелюбодеяние с Матерью», - здесь суфий сравнивает свой экстаз с кровосмешением, что уже звучит как кощунство…
А вот еще странные существа - Юродивые, эти святые бомжи, карнавальные шуты, ломающие все обычные нормы поведения, могущие разбить икону, смеяться над всем Священным, абсурдировать, карнавализировать весь строй бытия - Юроды во Христе, глаголающие в «иных языцех», пародируя апостолов, издевающиеся над царями, освобождающие подавленные страсти толпы скоморохи и заостряющие тем самым все вопросы Духа и Социума: «Разум мира сего - суть безумие перед Богом» - Ап. Павел.
«Без праци - не бендзы калалацы!» (из романа Арк. Ровнера «Калалацы»).
«Николку маленькие дети обижают… Вели их зарезать, как зарезал ты маленького царевича» (А. Пушкин, «Борис Годунов»).
Между прочим, церковь в средневековье допускала карнавалы, со всяческими пародиями на Священное - этими Parodia Sacra, в определенные праздники на Ивана Купалу, Святки и т.п., с выходом накопившихся либидозных страстей подсознания, древних архетипов, давая возможность сбросить вериги культурных табу и обновляя тем самым жизнь, о чем много писал философ Бахтин.
А сам Иисус – безотцовщина, пасынок плотника, предстающий как «Сын Давидов» и Бог - не есть ли великое юродство и вызов всей иерархии древнего Израиля?..
Апофатика вообще снимает все о-пределивания и о-значения, все противоположности: Он – ни-Свет и ни-Тьма, не Конечное и не Бесконечное, не Мужское и не Женское, не Звезды и не Беззвездье, не Личное и не Безличное. Не то и не это... И что тогда можно о Нем сказать?.. Умолкнуть?.. Светотьма? Мракосвет?
А как говорит Иоанн, мистик-евангелист? «Бог стал человеком, чтобы человек стал Богом!»
И тогда – зачем еще один Бог?..
И снова парадоксы Запредельного:

«В чем природа вина?» – раз спросили меня.
Что же, слушайте все: это свет без огня,
Это взгляд без очей и дыханье без уст,
Полный жизни простор, что таинственно пуст,
То, что было до всех и пребудет всегда,
То вода без воды и всегда в никогда!

Это снова – Ибн Фарид.

Да, недаром церковь опасалась этого: если человек становится Богом – зачем все ее ступеньки: храмы, молитвы, ритуалы и оплата батюшек?.. А главное - твердые правила жизни для смутных главою миллионов?
И вот исламские улемы казнят великого Ал-Халладжа за то, что он, дерзкий, на площади в Багдаде обьявил, что пережил единение с Богом, – казнят почти как Христа: его бичевали на глазах у толпы, отсекли кисти рук, повесили вниз головой, побили каменьями, отсекли голову и сожгли его еретическое тело, чтобы безумный мистик не воскрес в дни Страшного суда!..
Собственно, Новое время, качнувшись слишком далеко в сторону отрицания, с его богоборчеством и в конце - фашизмом-коммунизмом, как бы «прошло сквозь Бога» - стало попыткой обожения людей, разрешая им - нет, не творить, а - вытворять все что угодно, и что же?..

•

Но за мистикой шла Наука, возросшая на Западе, при монастырях; сначала как служанка Богословия, а потом, эдаким апофатическим образом исследуя Натуру по частям, не нашла там Бога. Зато находила всяческие причинные цепочки, чуть не сказал - причинные места, всяческие животные и минеральные качества, механизмы и законы, и вырастила на этом технологии. И, наконец, стала обезьянничать у этой самой Натуры, то бишь у Творца - приделывая человеку крылья, плавники, механические руки кранов и куя ему одновременно, как Каину, дьявольские механизмы выпускания кишок у собратий своих!
А художники, отказываясь от условных, иератических черт икон, - стали приближать кисть и резец к оптической перспективе и к реальной натуре, сближая черты Мадонн - с плотскими круглениями и румяностями своих дам и подружек!

…Примоделивали тещ,
Жен своих, шутов и гарсов.
Сворой челядин, джульбарсов
Тщилися предмет облещь.
На лицах «мадонн» - капризы,
А не святость без прикрас,
Плотские верхи и низы.
Суд Отца - что твой Парнас,
Сикстой Приснодевы фас -
Что безбровой Монализы...
.........................................
Он себя спешит развлещь
Дел разнообразных пробой.
Режет скошенные злобой,
Чтоб урок какой извлещь,
Меряет расправу плещ,
С высотой сопоставляет,
Карандашком кренделяет,
Истину торчит извлещь
И на теле шкондыбает,
Словно прыщ какой иль клещ...

Это мы снова приводим здесь блистательные строки из «Некоего мужа» поэта Алексея Бердникова, являющие безмерный титанизм художеств и научных бросков героев Ренессанса, положивших начало грозным вызовам прежнему, освященному Церковью порядку мира и проломивших в нем брешь – к Новому Времени.
Церковь же, волениями инквизиторов поджаривая и терзая вышедших из повиновения слуг Богословия, вызывала только протест и ненависть к себе как к гонительнице Истины и кострами своими возжигала еще более неистовый огнь поиска и научного дерзания...
Как-то в 60-х годах в художественном салоне на Кузнецком меня совершенно потрясла небольшая скульптурная голова работы Эрнста Неизвестного, обруганного потом Никитой Хрущевым во время пресловутого скандала на выставке авангардистов в Манеже. Это была голова Джордано Бруно, отлитая из красной бронзы. Носатое, словно раскаленное, лицо с безумной, нечеловеческой страстью и мукой, как бы прорывающимися сквозь огнебронзовые клыки пламени... Разъятые глазища, в которых словно вмещен водопад миров всего Мироздания. …Мученик, Христос науки, Страдалец вечного поиска. Воспоминание об этой работе и сейчас берет за душу...
И вот Коперниканский переворот в картине мира, Вольтер, французская революция с ее ударами по церкви, громадные телескопы Гершеля, разорвавшие старое небо Христианства, открывшие моря непонятных миров на миллионы и миллиарды световых лет, - все это привело наконец, вослед за Шопенгауэром, поставившим на место Бога слепую Мировую волю, к воплю ужаленного всем этим и своей болезнью Ницше о том, что «Бог - умер!»… А прочная до того материя - земля, гранит, металл - раскрылась бездной кружащихся атомов, электронов, других частиц, в непостижимости какого-то тысячесильного, вмещающего это все вакуума, и на что же теперь опираться бедному человеку? На кого надеяться? И кого бояться? Разве что жены, начальства и смерти?..
Недаром еще до Ницше великий эпилептик и провидец упреждал: «Если Бога нет, то какой же я штабс-капитан?»

Где же Он, кто Никто?
Где же он, кто нигде?
На земле, на воде?
Он один, или - сто?..

В облаках ли, в пальто?
В искрах звезд ли, в пыли?
У Рублева, Дали?
Кто Он, или же Что?..
....................................
Бог умер! - Ницше.
Бога ждем. – Беккет.
Бог на ремонте. – Луи Селин.
Если Бога нет, то я – Бог! – Достоевский.

•

И вот человек, человей, челомасс, лишенный противовеса, возомнив себя челобогом, растоптав все христианско-библейские заповеди, очумев «в огне, в пороховом дыму»
сверхвойн ХХ века, строит невиданные «утопархии» – Красный Рейх и почти зеркальный ему - нацистский Рейх, с двумя усатыми сверхчеловеками на тронах: «И станете яко Боги!»... И воздвиглись Освенцим и Гулаг, и грохнули Хиросима и Нагасаки...
И кто же мы? Где мы сейчас? С одной стороны развалины дымящихся гарью и трупными миазмами утопических вер - нацизма и коммунизма, с другой – сначала варварский, а теперь уже номенклатурно-варварский капитализм и буйный напор адептов оккультных течений или неких новых религий; общества колдунов, неоязычников, астрологов, шаманистов, самых разных сект поклонников, скажем так – «вероидов». А с третьей - православные радикалы или официальная церковь, требующая себе всяческих имущественных и прочих льгот, претендующая на власть над умами и душами разбредшихся было россиян не хуже КПСС. И, наконец, - напор радикалов исламистских с поясами шахидов, взрывающихся в небоскребах - и атакующих евреев, крестоносцев и всяких прочих неверных, - мечтающих выстроить новый Халифат на месте, как они толкуют, впавшего в гедонизм и в лесбо-садо-гомо-мазохизм безбожного Запада!
И показательная вещь: иные муллы в Татарии возглашают в мечетях прямо сейчас, что спутники и полеты к Марсу и Сатурну - зловредные выдумки неверных! Как же иным хочется вернуться в докоперниканскую эпоху, и даже через джихад, но хотим ли мы этого?
Поневоле вспомнишь великого Карля Ясперса: «Все веры свободны – религии тоталитарны!»
Так что же, очередной «Закат Европы» и «Реванш Бога», как это сейчас называют? Реванш Абсолюта, который новыми угрозами - ядерной бомбой, национально-религиозными смутами и, наконец, спидом и джихад-террором напоминает о себе?..

2. К СВОЕЙ ЖИЗНИ

С какого возраста можно считать человека взрослым?
Когда он не боится уколов или когда ему нравится
Светка?
Марик, 3 кл.

•

И все же то, что я изложил до этого некоторым образом, - эпика, а как же моя собственная жизнь? Когда я задумался всерьез на эти темы?
Да, тогда, наверное, после хрущевской оттепели, брошенный первой своей женой, живя в своем щитовом финском домике в Томилино... Я в то время упоенно впал в богему; в мой домишко, плывущий в невероятных тогдашних зимах, набивались «и чистые и нечистые», а так ли их сразу различишь? Недаром Николай Боков, мой приятель по литобъединению, писатель, потом монах в миру и снова писатель - назвал тогда мой дом «ковчегом».
Поэты, художники, бездомные философы, собиратели икон... Был один, говорливый и настырный полубомж - мой отец назвал его за жидкую рыжую бороденку и монархические проповеди Николаем Вторым. Еле избавились от него…
Чаще бывали местные томилинские искатели истины - покойные уже: журналист и неутомимый рассказчик Борис Петров, радиоинженер Олег Никифоров, их приятель Виктор Будюкин, ныне сторож местной церкви - вон она белеет на холме, в недальней деревеньке... Да, кого только не бывало в те поры здесь!..
Жаркие споры, долгие беседы на кухне за чаем или за миской картошки, с какой-нибудь дешевейшей колбасой или сосисками - под стакан баснословного портвейна или водки! Говорили о стихах Пастернака или Андрея Белого, о каком-нибудь фантаз-романе Лема или Стругацких, о Мандельштаме или Солженицыне, передачах Би-би-си или «Свободы» и, конечно, о России и ее судьбе... А где-нибудь к часу ночи выбредали на шоссе и ходили, провожая друг друга до ст. Томилино и обратно к нашему поселку, под алмазным сверканием гиганта Ориона и его пса с глазом в виде Сириуса, забываясь в бесконечных беседах, никак не желая расставаться... Мы, как я говорил тогда, «опять поселились на шоссе» и привлекали интерес ментов, проносящихся мимо нас в своем патрульном «козлике» со светящимися фарами...
И о чем же мы снова и снова говорили? Да все о том же: почему народ наш столько пьет? Почему, устраивая везде революции – от Африки до Кубы, закачивая туда на миллиарды оружия и всего прочего, - мы сами еле доживаем до зарплаты? И т. д. и т. п.
А еще, поскольку после полета Гагарина и американцев на Луну космос был в моде, мы говорили о висящей над нами и вокруг нас галактической бездне, иных мирах и цивилизациях... и еще о Сверх-мирах, частицей которых, может быть, некой молекулой является вся наша Галактика...
Ах, как давно, бесконечно давно все это было, но - помнится!..
Но иные зимние ночи я бывал абсолютно один... О эти одинокие ночи на краю снегобуйного поля, часто в полузамерзшем от долгого моего отсутствия доме! Как мучили они меня, разведенца, и брезжили в темноте теплые женские образы, и тянулись к ним руки и страстные мысли...
«Господи! Обнови пространство! Обнови время, Облегчи креста моего невыносимое бремя!» – писал я потом в ритмопрозе к сборнику своему «Альфа наших зорь».
Как-то я отправился по снегам с одним из приятелей моих в общежитие местной ткацкой фабрики, пригласить к себе каких-нибудь хотя бы самых простецких девчонок - от полного зимнего отчаянья!.. За пазухой у меня была бутылка портвейна. Я попросил кого-то вызвать некую Валю, с коей познакомился до того в электричке. Но вместо Вали из двери выкатилась четверка парней. Товарищ мой мгновенно испарился, нырнув за барак. Один из парней деловито велел мне снять очки. Потом аккуратно дал в глаз и еще наподдал, для острастки... Слава Богу, не сбили, не пинали ногами!
Шатаясь, держась за набухающее синяком око, все с той же бутылкой, которая, как ни странно, осталась у меня за пазухой, я побрел домой... Там сидел мой другой приятель, Ладислав, нижегородец, выгнаный за диссиденство с философского факультета МГУ и, соответственно, из общежития. Он тогда жил у меня... Как более опытный в таких делах, он с нами предусмотрительно не пошел.
– Ну что, живой? – оценивши мой вид, спросил он. – А ты забыл, что тебе вменял твой отец?
Распивая с Ладиславом сим, в горести, злополучную бутылку, я вспоминал крики моего отца, наезжавшего временами из Казани, где он преподавал, и видевшего мои непотребства, и вдруг в душе написались слова из вечной Книги: «Блажен муж, иже не иде на совет нечестивых и не входит в собрание развратителей...». Слова пророка моих древних предков, дух которого явно жил в криках моего отца, слова, ставшие священными для многих других народов... И я остро почувствовал: Ч т о-т о есть в мире, или должно быть, что удерживает нас от бездн и пропастей в этой жизни. И Т о, что нас между ними - ВЕДЕТ. И О н о должно быть и в нас - в нашем Духовном небе.
Потом я много говорил с верующими, бывал в храмах. И стал понимать, что люди молятся не случайно, что в молитве душа сосредотачивается на своих самых сокровенных делах и помышлениях, сравнивает их с должным или не должным духовным Образом и поведением, видит себя самое как бы взором всевидящего Отца или Матери... Слышит глубинный голос того начала, что называют Совестью... Может быть, неосознано общается с предками? C Космосом? Ощущает вдруг, что значат горькие слова: «Бога вы все тут забыли, храпоидолы!», которые вдруг раздавались из уст какой-нибудь бабки, затолканной в толпе ли, в семье...
Хотя где же он помещается - тот Бог, что творит все Мироздание за шесть дней?.. Я, как геолог, понимал, что этот библейский миф никак не корреспондируется с наукой - с Исторической геологией хотя бы; что мифов о Сотворении мира, сиречь – космогонических, много самых разных у различных народов, и думал: конкретный механизм рождения Космоса – это дело науки, а вот общее постижение его в Культуре, ощущение гармонии его или, наоборот, диссоннанса в нем и бытие человека в нем же – это дело философии, религии, поэзии...
Но вот новейшая наука или научная философия говорят о некоем антропном принципе, о соответствии параметров человека, жизни вообще как сложной физико-химической системы - основным параметрам Мироздания. «Все то, что мы наблюдаем во Вселенной, должно позволить на каком-то этапе появится наблюдателю, то есть – нам» - так примерно этот антропный принцип формулируется. Вот стоит, скажем, на тридцать процентов уменьшить массу протона, и во Вселенной не было бы никаких атомов, кроме водорода, и жизнь, в нашем конкретном биосоставе - была бы уже никак невозможна! И представляется, что этот принцип как-то соответствует общему ощущению религии о Благости Бога, о возможности человека надеяться.
Соответственно, и в человеческой душе, в социуме ищется, ожидается духом своеобразный АНТРОПРИНЦИП: Он или Она, некие «Сверх-я», которые видят тебя насквозь, предостерегают или направляют сквозь годы, людей и пространства…
Хотя вдруг подумаешь: ну что человек? - пылинка, искринка мгновенная – в Космосе и даже в этих грубых, беспощадных вихрях Истории, в коих сгибли миллионы, и даже совсем недавно многие из твоей родни? И что все наши вера, надежда и построения?.. Что?
– Эх Марк, - как-то сказал мне один бородатый художник, читавший лекции о Рае в одном клубе и рисовавший райские образы, - твори-ка ты почаще Иисусову молитву простую – «Иисусе, Сыне Божий! Помилуй мя, грешного!..» И не мудрствуй ты лукаво!
Это запало в душу… Хотя мудрствовать я и не перестаю, но при этом стараюсь не лукавить, и молюсь порой... А собственно, и стихи мои - тоже молитва.

Кто убегает от земных забот
И падает в закатный небосвод,
Кому дымами Млечного пути
Знакомее, чем по земле идти –
И для кого Любовь – не звук пустой,
А вечно весть из дали золотой! –
Тот, может быть, единственный росток,
Что темных глин проходит потолок -
К цветущей жизни, той, пред коей – сон
Вся пыльная тщета земных времен...

•

А потом я женился отчаянно на голубоглазой рослой натурщице, весьма любвеобильной, хотя и доброй девице, увидев ее как-то в чем мать родила позирующей перед полным классом прилежных суриковских студентов, выписывающих своими карандашами каждый квадратный сантиметр ее почти античного тела!
Все это длилось весьма бурно, со слезами и ревностями, в комнатенке среди коммуналки, в Благовещенском переулочке возле Тверской, в самом злачном центре великого города - но весьма недолго, и через год я снова, забрав пару своих чемоданов, оказался в своем домишке в Томилино...
А затем умерла моя мать, переехавшая ко мне из Казани, - здесь, как она говорила, ей было больше воздуха; она там болела, в отношении с отцом были трудности, а здесь совсем одинокий тосковал ее грешный сын. И вот я как-то по глупости устроил ей импровизированный душ в своем плохо утепленном тогда доме, после которого она слишком охладилась, слегла и немного поболев - отошла, бедная...

Господи, помилуй мя,
грешного, непутевого сына!..

До лунных гор протянуты снега,
Нежнее дыма снежные луга.
О, холодны как смерть твои снега!
И как любовь - объяли берега...

Только потом, после целого года одинокого житья среди зимы - поселившиеся у меня приятели как-то отвлекли от горьких мыслей... Мы, истопив печь, наварив картошки, нажарив на постном масле трески и угнездившись у горящей печки на кухне, под вой ледяной заоконной вьюги читали зимними вечерами из Библии, которую я смог наконец купить у одного книжника, - Книгу Бытия, Книгу Иова, Премудрости Соломоновы, Сираха, пророков и Евангелия и, конечно, вышедшего во «Всемирке» Данте в переводе Лозинского...
Марксистская идеология, в которой нас растили, давно показала свою убогость и ложь... Хотелось опереться на Вечное, а меж тем в Москве в те поры, в конце 60-х, сажали диссидентов, глушили западные радиостанции, обыскивали друзей...
«…Господи, куда нести дорогое душе, спрятать, зарыть?.. Куда бежать?.. Отчаянье затопляет скорлупку дома-ковчега, Господи! Далеко ли до брега? Драки, безумия, пьянство… Господи, обнови Пространство! Обнови Время!.. Обнови креста моего невыносимое бремя!.. "Ночь. Улица. Фонарь. Аптека..." Но нет, есть в колесе, в скорлупе - просвет. В Миге – Вечность, и Он уже – Мгновечность!.. Данте, Данте, Данте – ссыльный, гонимый врагами флорентийский бомж - Божественный "Altissima poeta" – помоги!»
Великие чтения на кухне с двумя спасающимися со мной, в моем «ковчеге» в полях, бедолагами: Ад. Чистилище. Рай. Ад. Чистилище. Рай... По безысходным кругам – до дна, до сатанинского тулова. И по нему через оборот и вверх! Ад, Чистилище, Рай! По кругам времени колеса – через годы, народы, леса!..
«…О, Рай - озари этой юдоли край!» - писал я о том времени в своей книге стихов. («Альфа наших зорь». М.,1994 г.) И далее: «Я вдруг почувствовал - за всем этим была Она - Премудрость Бога, "Танцующая" - как там в тексте Соломона, - "Художницею пред Ликом Его, допрежь создания Мира!" Она - Альфа и Омега Его и - глядела сквозь вьюги и муки на всех нас и на меня: Печаль и Весна несказанная, как Беатриче Данте, как "Закатная Дева" Блока и Владимирская Елеуса - спасающая от Времени-колеса, Времени-Улуса!»
И вот я, оставив геологию, вожу экскурсии по Пушкинским местам и в Шахматово, где поет еще стих Блока…

Ты горишь вдали.
Ты цветешь вблизи.
Ты в полях рассвета!
Ты миндаль в весне,
Ты поешь во сне.
Ты мерцаешь где-то…

Озаренный мост
До счастливых звезд
Над горами горя!

Ты охранный знак
От сует и драк.
Ты - маяк на море.
Ты живой родник.
Ты премудрость книг.
Серебро полета!
Дальний голос дум.
Неумолчный шум
Под скалою грота...

Как Звезда Любви
Ты горишь в дали
Облаков парящих!

Световой ковчег
На спасенный брег -
О тебе молящих.

Марк Ляндо. Альфа наших зорь. М., 1994 г.

•

- А ты к какой вере пришел, Марк, к иудейской или христианской? - пристает ко мне
философствующий Ладислав. - А может, к исламу или к буддизму?
Я отвечаю, что мне, конечно, ближе Христос, продолжающий и обновляющий иудейский канон, Его сострадание к людям, сам Его человеческий образ, смерть Его за свою мечту и веру.
- Ну а в непорочное Его зачатие и Воскресение веруешь ли? В вознесение Его живым на небо? Во Христа-Бога веруешь ли ты, Марк? - не отстает толстый философ.
Я задумываюсь и отвечаю:
- Нет, это все-таки надо понять как миф - Великий миф, о человеке, несущем Новую весть, о простеце, посрамившем ученых и властных, претендующим быть Сыном Божьим, т. е. Мессией-Спасителем народа, о любви, если хочешь, к несчастным. О нем же, подобно Авраамову агнцу принесенном в крестную жертву суровому Яхве и объявленном воскресшим и вознесшимся. И потом, через апостола Павла – начавшем одну из Мировых религий. О возможном преображении, Ладислав, грешного человечества, принимающего в себя Его образ, и победе над смертью!..
Ты заметь – ведь он нигде сам не называет себя ни Богом, ни Сыном Божьим! К этому приходят его адепты и последователи. То есть мы как бы наглядно видим зарождение мифа…
А может и вправду, если не будем погрязать в воровстве, в пошлости, в войнах - воскреснем когда-нибудь? Ну хотя бы с помощью науки? Вот ведь философ русский, твой собрат, Федоров - мечтал же о чем-то подобном?..
...Да, семьдесят лет «Бога не было», а тут вдруг началось общественное шевеление, возник кружок молодых адептов о. Александра Меня, трагически потом погибшего... Я с ним познакомился тогда, в 60-х годах. Сам Александр Мень – красавец с крутым высоким лбом, ассирийской бородой, с певучим мягким голосом, обаятельный, напоминал древнееврейских проповедников и, может быть, самого царя Соломона… Он привлекал многих из московской интеллигенции и немало народу окрестил. Мы, однако, тогда с ним не сошлись по Софии... Я вслед за Соловьевым и Блоком тяготел к этому Женственному образу Возвышенного… Он же считал этот культ Вечной Женственности некоторым отклонением от канонического Христианства.
Да, наступало время духовных шатаний и поисков, приближался рубеж веков... Оживились старообрядцы, баптисты, активны становились и неоязычники, носясь с Перуном, Ярилой, Даждь-богом и Велесовыми, якобы древними, книгами, побивая друг друга на луговинах деревянными мечами… Отвергая православие как иудейскую веру, а заодно и всю Русскую христианскую культуру.
С Запада приходили книги по буддизму. Перевели Дхаммападу и Упанишады. Влиял Григорий Померанц со своей самиздатной диссертацией по дзен-буддизму. На развалинах марксисткой полуверы вставал вопрос: «Како веруеши, сыне?»
Русская же православная церковь упорно стремилась к доминированию, золотила купола, восстанавливая на деньги «новых русских» храмы, одновременно собачилась с музейщиками, гоня их со своих бывших территорий и требуя спасаемые музеями иконы, искала по-старинному дружбы с начальством, и это, конечно - не вдохновляло…

Боги! Элохим! Боги! -
Воглашали евреи.
Энлиль! Энлиль!...
Неслось из шумерской дали.
Хаос! Прорва! - вещали греки. -
Из коей лучезарные Боги,
Нереиды, Титаны, Сатиры!
«Все полно богов» -
Заключил Фалес из Милета

Един Бог!.. Един! -
Снова евреи.
Брама! Брама! -
Индийцы и поэт Альбердов.

И снова - Боги, Боги и Боги!
Аллах экбэр! -
Гортанно
Прокричали арабы.

Энлиль, Иннана! -
Шумеры из дальней дали.

Един в трех лицах -
Бог во веки веков!

Энлиль! Энлиль! -
Неслось из далекой дали.

Если Бога нет, то я – Бог! -
Эпилептически взвизгнул Достоевский
Накануне ХХ века.

Бог на ремонте -
Гаркнул Луи Селин.

Бога ждем!.. – Из унитаза
Пробурлил Беккет.

Энлиль! Энлиль! –
Неслось из шумерской дали.

Бог - законы Природы, -
Электронно прошелестел из автокресла
Гениальный инвалид Хокинг.

Обрыв Ха-Ха - век!.. Абсурд! -
Философы.

Верую, хоть и абсурд! -
Тертуллиан из ранних христиан.

...Пустота! Пустота! Шунья! -
Буддисты.

Отстаньте от меня! -
Бог у поэта Ковды.

Боже, Боже! Зачем ты меня оставил? -
Шептал Христос на кресте.

Энлиль! Энлиль!.. -
Еле слышно из дальней дали.

Только для вас - Аддидас! -
Из телевизора.

Где Ты, кого я искала на ложе моем?! -
Песнь песней царя Соломона.

Где же Он и Премудрость Его?
Альфа Зорь - Возлюбленная Его?..

Эти строки рождались в водокрутах бытовых и духовных, и я снова повторял: «Данте, Данте, Данте» и вспоминал луч-взор Беатриче, по которому - как космический корабль в зенит - ввинчивался Поэт в пылающий Эмпирей и выше... И вспоминался Блок:

То Вечноюная прошла в неозаренные туманы!

И вырывались строчки:

Я глаз твоих увидел свет -
Двух юных, новых двух Вселенных -
И вдруг поверил - смерти нет.
Вся жизнь - бескрайность дней весенних!..

•

Однажды в Пушкинский привезли Джоконду. Я отправился туда. Бесконечная очередь не видевших ее никогда москвичей и приезжих змеилась по переулку за музеем и поворачивала ко входу. Я пошел со своим гидовским удостоверением наоборот - к выходу. Милицейский пропустил меня внутрь, якобы в экскурсионное бюро...
Я пытался пройти к кассе - не тут-то было. Везде барьеры, охрана... Но мне надо, надо было ее увидеть!.. Я в некоем сомнабулизме поднялся наверх, кажется, у итальянского дворика, как раз над микеланджеловским Давидом. Прошел зал. Передо мной портал, перегороженный барьером. За ним виден кусок очереди. Значит, там! Барьер чуть сдвинут и есть проход. Около него стоит старушка-смотрительница и смотрит на меня... Полное молчание. И вдруг она медленно сдвигается с места и уходит. Проход свободен! Я решаюсь: десять невероятных шагов - и я уже в очереди. Что это было? Телепатическое воздействие или воля ЕЕ? Кто знает?
И вот на стене небольшая картина в золоченой рамке. Боже, какая же маленькая! И за бронированным стеклом - Она. И - улыбается мне чуть лукаво в волнах италийского лета, в тонкой синеве неба перед какими-то дикими зубцами гор, голубыми озерами, вьющейся узкой дорогой. Вся золотая от солнца и с еле заметным ореолом вокруг головы...
Да, это Она сама и привела меня к себе. Влекущая и раздражающая миллионы. «А безбровой Монализы за плечами бездорожь» –– как, язвя и любя всю ту эпоху, витийствует мой друг, пиит Алексей Бердников. ...Джоконда! Как же так могло случиться, что я попал на рандеву с ней?
А еще раньше был Коктебель и море. Волошин. Его стихи о царевне Таиах. И некой весной написалось стихотворение:

Кто улыбается там, над лесами?
В облачных дымах, в пыльчатой сини?
Или ресницы в лучах задрожали?

Верба рассыпала перламутры,
Первая бабочка в грядках мелькает
Дерзким нарядом, и дышится вольно!

Ах, оттого что весенними днями
Светлые духи кружат над нами!

Что же ты видишь в дали надлесной -
В синих прозорах, в дымных лепнинах?
Абрис ли нежный той, что искал ты?
Или виденье Художницы мира?

Но улыбается кто-то и манит,
Жжется слезой и уводит в пространство
И обещает... И снова ты веришь!
Снова любя все, как в детстве далеком.

Ах, оттого что весенними днями
Светлые духи кружат над нами -
Легкие веи, белые крылья
В звонах прозрачных, в отсветах вербных!..

Может быть, это и есть - вера? «Обнаружение Невидимого»?

•

И вот однажды... «В некоем транспорте, на пути в центр, мы оказались рядом на скамье с незнакомкой. Я боковым зрением почувствовал ее взгляд на страницах читаемой мной, редкой тогда, книги - это была проза Андрея Белого в хрестоматии по символизму.
- А вы эту книгу читали? - Нет, не читала. Интересно!
"Ала... Сказала... Искала!" - певучим эхом зазвенело у меня в душе. Тонкий, не совсем российский профиль и зеленосвет улыбчивых глаз под нежно изогнутыми лепестками век. Черная вязаная шапочка до бровей и прядь дивнорыжих, дивновьюнных волос – "боттичельных… апрельных… свирельных!" - пело во мне. И вот мы уже говорим и смеемся, говорим, говорим…» Так я описал эту встречу потом в своем стихосборнике «Альфа наших зорь».

Так вей, Любовь! Благоухай -
Над землями и над морями.
И тихим ландышем сияй
И движи солнцем и мирами!..

«Ты есть - То, Бог есть - То. И Ты есть Бог!» - брезжит у меня в душе.

3. ПАРИЖСКОЕ ПАЛОМНИЧЕСТВО

Изуми меня, Господи!
Артур, 3 кл.

•

Николай Боков, мой друг, русский диссидент, а потом франко-русский писатель, как-то говорил, что ему было видение. Конкретно он его мне не описывал. Но после многих злоключений своей жизни он, бросив свое жилье, - «спустился на улицу», как он это назвал, и пошел бродяжить по Европе и дальше, на Ближний Восток…
Он нищенствовал, перебивался разными работами, бродил по селам и городам, останавливался в монастырях и наконец поселился в пещере – в старой горной выработке, среди гипсоносных пород, в 18-ти километрах от Парижа, зажив отшельником, монахом в миру, изучая богословские книги и водя, однако, при том экскурсии для русских приезжих по собору Нотр-Дам «на общественных началах», как член «Общества друзей Великого собора».
Он прислал нам в 95-м году достаточно франков от своего пособия по безработице, и мы с сыном прикатили к нему - Боже, первый раз за границу! – после падения красно-железного занавеса. И жили в палатке над этой пещерой, беря с собой в экскурсии по соборам Парижа и окрестностей помидоры с его огорода, который у пещеры этой великолепно развел он – внук крестьян из деревеньки под Троице-Сергиевой лаврой!..
А вечерами, сидя под бугристым сводом пещеры у самодельной его печки, при свете остро, до слез в глазах, пахнущего уайт-спиритовой гарью фитильного фонаря, вели бесконечные разговоры...
Ниже, в кавычках, даются сценки из очерка моего о «Парижском отшельнике», написанного по приезде оттуда, в 1995 году.
«…Николай, подмигивая моему сыну Даниилу, во время кружения нашего по остроугольным парижским "рю" в поисках какого-нибудь магазина "Фнак", или булочной, или фотопункта, возглашает, пародируя меня:
– Надо немедленно у кого-то спросить! Папа сейчас спросит: - Господин, а кто я?..
Кто мы, господин?.. Кто я?!.. Да, думаю, вопрос действительно сакраментальный… У кого спросить об этом? И кто этот Господин? - Господь?.. И когда он придет, чтобы спросить об этом у него? И придет ли?
Сцена почти по Беккету.
– А что есть Россия? Куда идет?.. Вопросить бы об этом здесь, на грани третьего тысячелетия. Куда бредет или катится - разогнавши богов, запутавшись среди пестроты cупермаркетов и нищеты, среди терроризма, мафии, катастроф?.. А мы кто же, Господи-ин? - Странники, пещерники, книжники, или юродивые, названные когда-то русскими интеллигентами?.. Кто я, Господин? Будем ли мы когда-нибудь просто гражданами, уважающими себя и страну?»

•

…Мы приходим с Даниилом в музей Орсэ, созданный французскими музейщиками в бывшем центральном, с огромным стеклянным ангаром, вокзале Парижа. Сквозь стеклянный потолок ангара бывшего вокзала льется сентябрьское солнце… Перед нами - порывный романтик, великий Курбе. Целый зал. Вот его знаменитые скалы в Этрета. Кажется, хлынет от них сейчас на вас море с синим и зеленым шумом, плеском и запахом солей, йода, водорослей... И эта, раковистая на ощупь, грань скалы и дощатая дубовая дверь в ней, таинственная – а что же за ней? А справа - снова горизонт бесконечной марины...
А вот резкий эротизм его «Ню» - француз, француз! Черная бабочка венерина бугорка и разверстого лона меж раскинутых бедер девицы! Ах эти художники!..
«А, да-да-да! – язвительно затянул бы наш Николай. - 2000 лет со времен Помпей такого не показывали, а тебе, Марк, прямо-таки не оторваться!» Но слава Богу, мы сегодня без него!
Далее - импрессионисты: яркие как бабочки, с летними вспышками красок на лугах, домиках, церквах - небольшие холсты.
И вдруг - как внезапный удар с неба: во всю стену полотно нашего русского – Николая Николаевича Ге! Голгофа с распятыми Иисусом и двумя разбойниками. Картина, запрещенная к показу в России самим царем Александром Третьим и вывезенная во Францию. Ревущий, мучительный трагизм изуродованных, изломанных казнью людей, висящих на грубых крестовидных дыбах из бревен… С невероятной картины будто обрушивается на вас вся история будущего ХХ века, да нет - всех веков человечества с бесконечностью пыток, издевательств, войн, войн, войн... и смертей - без возврата… Да, уж эти не воскреснут... Куда там!..
Царь, увидевши полотно, сказал: «Это же бойня!..» И запретил показ картины живописца-пророка. И вот сын его втравил бедную Россию в две войны, закончившиеся вулканизмом революции и страшной «гражданской», погубил и себя, и семью, и империю – в голгофах и голгофах…
– Да кто же мы, Господин? Где мы? И Ты - кто же?.. И есть ли Ты?

...Видеозал. В экране - Бонапарт,
Сквозь волны толп плывет как Одиссей.
Ты видишь игры эпохальных карт
И слышишь скрипы мировых осей...

Электростенд сквозь этажи горит:
Жорес, Кюри здесь, Фармана полет.
Фовистско-кубистический гибрид.
ХХ век – куда тебя несет?

...Финал. Качаясь, вышли из Орсэ.
Сейчас бы в зной, на Волгу, на косе
Упасть на мель, чтоб чайная вода
Текла вдоль тел в Иран, иль в никуда!..

...Вокзал причуд. Стеклянный скарабей.
Запальный блок неслыханной поры!..

А человек? Творец или злодей?
Иль призрак виртуальный для игры?

Давно малы Христианство и Коран.
Убив богов - мы в поисках богов!

Над Сеной – как загадочный экран
Открыто небо рубежа веков.

О музее в Парижском вокзале. Апрель 1996 г.

•

Вот мы сидим в один из вечеров в пещере Николая.
«– Ну что, устали, бедные? - Это присловье, видимо, он перенял у монахов. –
Проголодались? Ну ничего – есть еще вчерашняя уха, не так ли, Даниил? Сыр есть, авокадо...
– Помидоры, Коля, главное – помидоры! – Уж так мне нравятся выращиваемые им тут же, на грядках у пещерки, душистые южные его помидоры, зачем мне авокадо!
Даниил уже привычно режет своим китайским складным ножом помидоры, лук. Я подбрасываю дрова в самодельную печку... Пахнет дымом горящих балок от домов ХУ1 века у вокзала Сен-Лазар, обломки от сноса которых свалили здесь в овраге, снабдив Николая столь нужным ему топливом! Еще пахнет сырой гипсовой пылью, ароматной ухой и резким уайт-спиритом от фитильной лампы – эти запахи останутся в памяти, как аромат той, легендарной уже теперь, пещеры...
...Усаживаемся наконец за стол. Николай читает молитву - сначала по латыни, потом по-русски: "Хлеб наш насущный даждь нам днесь... И остави нам долги наши, яко мы оставляем должникам нашим, не введи нас во искушение, но избави нас от Лукавого... Помилуй нас!.."
– Ты, Коля, православный или в католичестве? – спрашиваю я.
Он отвечает, что для него эти разделения не имеют существенного значения. Я наливаю себе стаканчик "кристальской" водки, которую привез ему в подарок, – но он отказался, ибо давно уже от алкоголя воздерживается... И конечно, мне бы надо, грешному, при нем - воздержаться, но...
– Вот-вот – все вы таковы, поэты! – возглашает он, подмигнув Даниилу. – Стаканчик за воротничок и – "полночный троллей-бус! полночный троллей-бус!" – А потом с какой-нибудь Лизочкой, в уголок, в уголок!.. Эх, вдарим по одной! – и он громко хлопает своим правым кулаком по левой ладони. В глазах же вспыхивает тот старинный острый блеск, знакомый мне еще по выставке абстрактного искусства в Манеже, где я впервые увидел его, сражающегося с возмущенными невиданным искусством советскими "староверами", а на губах – язвительная усмешка.
Да, все изменилось у него, у бедного, за эти десятилетия - ни жены, ни детей около… На самом дне бытия живет – одиноким отшельником в палеолитовой почти пещере, с дымящей печкой, под нависающими сотнями тонн трещиноватой горной породы, и молится и постится, приводя дух свой к смирению, но - прорывается его, ироника и полемиста, натура, и взвивается острая речь как огонь сквозь хворост!
– Да уж не полночный бы вам троллейбус, а заповеди вспоминать надо! – "Не пожелай жены ближнего своего! Не убий. Не воруй, не прелюбодействуй!"
И он простер худую длань сквозь дым пещеры. И опять вдруг страшно напомнил мне трибунного Ленина, как тогда в Манеже, на выставке, но вот возлюбившего нежданно проклинаемого им доселе "Боженьку"! Ох! и Ах! - наши русские люди: то в одну сторону их до конца, до упора, то как раз в обратную - и тоже до упора - понесет. "А середина золотая - все не давалася ему", - вспомнились строки.
– Ваши волосы па-ах-нут скле-пом! Желт огонь ваших странных глаз! - вдруг затянул он. – И конечно, если бы я не был поэтом, я тотчас бы бежал от вас!
– Ого! Милостивый государь, да вы еще и рифмуете и – таки, ядовито!
– Да нет, это уж так - показать чему вы, поэты, молитесь!
– Ну уж, Коля, если клеймить поэтов за этические вольности, то обвиняй все Новое время, как отец Флоренский!
- А я и обвиняю!
– Ну что ж, тогда я с тобой во многом согласен: разрыв с духовной, готической Вертикалью, прорыв заповедных "табу", ренессансный разгул "человеческого, слишком человеческого", оторвавшаяся от морали техника и наука, разлом и игра форм в искусствах, Бодлер с его "Падалью" и его "Литания сатане". Гениальный юрод Достоевский, малевичский "Черный квадрат" – все это не только отражало лик Новых времен, но и формировало и, если хочешь, провоцировало их! Но куда же от них деваться?
– Cюда! - сказал он и обвел руками пещеру.
– Прекрасно! Это тоже выход или... Вход? Но сюда же, однако, всем не вместиться, а в мире прошли миллионотрупные войны, Хиросимы, и вот сейчас спид, потепление климата. И как вернуться в средние века? И ведь не случайно Ницше вопиял, что Бог умер!
– Бог умер, но да воскреснет Бог!
– Правильно, Николай, но это будет уже Новый Бог! Может быть, Христос Третьего Завета, о котором мечтали русские поэты-мистики, ну тот же Блок? - "В белом венчике из роз - впереди Исус Христос!" Бог, который объединит множество вер и церквей, и раздробленные науки и искусства, который не где-то там, на облацех, а здесь, в душе нашей, ибо там - вихрь кипящих плазмой шаров и космогаза, и среди нулевых бездн – это все наука проклятая нам твердит!.. А без нее, Коля, и электричка до Парижа нас завтра не довезет!.. Ну что же, будем жить этим Богом Новых времен, Нового Эона, а то придет Бог ваххабитов и халифата, для коих все мы со своими Джокондами, Коперниками и Эйнштейнами, голыми балетами и межпланетными полетами - суть дети Эблиса!
А юный Даниил, слушая наши вопли, что-то думает, озаренный отсветами пламени из печного жерла…»

•

А я все думаю о Николае и его жизни.
Вот он упорно проповедует русским людям, текущим в Париж, в соборе Нотр-Дам, в этой «готической пещере», и нам, в этой задымленной горящей печью и едучим до слез уайт-спиритом многоглыбной природной «печуре»…
И трудно мне было с ним двадцать лет назад и сейчас здесь… А может, это я неправ, со своим эстетизмом, а не он - обликом своим, словом и жизнью устрожающий дух, отрицающий эту бессмысленную лавину вещей, подминающую и отравляющую Природу, а также – умножающие непомерно сей многомиллиардный человеческий род – детородные страсти?
Он, отшельничая тут, под сверкающим Мегаполисом, может быть, являет собой умонастроение следующего, так сказать – Пост-нового Времени? Может, оно и вправду будет таким и Суровая Вертикаль бетонного храма станет его символом, или вот эта пещера – вместо цветущих готических или барочных церквей?..
Ох Николай, Николай! Или он и есть - новый пророк, несущий миру своего неотступного Бога?
И очередная тоталитарщина после красной – на сей раз уже с крестом - обрушится на нашу голову? Да простит меня Николай – тут уже я о наших больше фундаменталистах говорю - о православных, исламских и протчих...
Постепенно наша поездка подходила к концу, но снова все на те же темы затевались беседы за ужином и после него - в недрах земли невдали от Парижа.

4. DЕ PROFUNDIS

Сделай так, чтобы во второй жизни
я родилась во Франции мальчиком.
Кира, 4 кл.

•

«…Мы расселись со своими записями ли, книжками под огоньками фитильных ламп в разных концах этой La caverne – так Николай по-французски называет свое подземное обиталище. Я – за обеденным столом. Даниил - за маленьким столиком на скалистом уступе, где под самым глыбным сводом стоит хрупкая пишущая машинка Николая. Сам Николай – в своей пленочной спальной палатке, где у него топчанчик и книжные полки. Палаточка светит как большой китайский фонарь.
– Еще бы сюда летучих мышей - и вот - средневековая картина!.. В духе Дюрера, что ли! – говорю я.
– У Дюрера пишущей машинки не было, – замечает Даниил.
- А мыши тут были! - сказал Николай. – Только потом куда-то исчезли.
- Видно, дух молитвы их выгнал, – замечает Даниил, – они по виду ближе к бесенятам – дети
ночи!
Все улыбаются.
...Сходимся часа через полтора к трапезе. Николай, вставши со стула, произносит молитву: "Хлеб наш насущный...".
- Благодарствую всем! – заканчивает он и садится.
На столе дымится борщ. Я, грешный, наливаю себе в стаканчик остатки нашей "Кристальской" и выпиваю за общее здоровье!
– Вот ты, Марк, вечно засматриваешь на разных дам, - улыбаясь знакомой улыбкой, начинает Николай к удовольствию Даниила. – Да и вот к Мулен Ружу тебя тянет, и на Пляс Пигаль, понимаешь!
– А что же, Коля, не посмотреть на формы парижаночек да посравнить! Ведь когда еще будем в знаменитом городе?!.
– Ты все, Марк, о здешней жизни заботишься, поесть, попить бы вкусно, форму, видите ли, цветка бренного или, опять же, ноги женской созерцать: ах Пушкин! ах ножки! Стишки почитать, статейку издать! Да-да, Даниил, папа славы хочет! - Даня при этом заливается смехом. – А надо не здесь сокровища себе собирать! – проповедует он – и снова натруженная длань его устремляется мимо нависших тонн трещиноватой породы к блеклому небу за пленкой, прикрывающей отверстие пещеры, а там, там!.. И глаза его вспыхивают на тронутом уже морщинами седобородом лице.
– Ох Коля! - Ты вспомни Гомера: "Лучше быть простым погонщиком в мире живых, чем царем в царстве мертвых!"
– Ну что тебе Гомер, Марк, с его язычеством! Ну посмотри хотя бы, как умирали ваши учителя - Пушкины, Лермонтовы… Тот же Блок. Нет, не так - Христос... Или Серафим, или Франциск Блаженный! Там свет, Марк, там! А не здесь - в соблазнах и в скорбях!.. Там Господь!
- Там, Коля, ядра - ядерного огня и межзвездной тьмы! Черные мешки непроглядной пыли на
миллиарды парсек... И еще более страшные черные дыры без времени и без исхода... И мириады безжизненных планет с потоками камня, камня и камня... Мегавзрыв разлетающейся Вселенной. ...А где-то за невообразимостью этой, может быть, глядишь, такая же пещерка и там - трое олуненных машут руками, гомоня и вменяя что-то друг другу! Да, впрочем, ты и сам знаешь про все это – не последним студентом был в университете!
– Да, наука испытывает религию сурово, - сказал Даниил, - да ведь и религии свирепствуют друг против друга!
– Вот и пришла наука к мысли, что все боги были выдуманы или, если хочешь, выдохнуты нами, и как стрелы готики – устремлены в эти бездны, – добавляю я. – Были и Бэл, и Мардук, и Инанна, и Аммон-Ра, и Христос, а до него - Яхве... И умирают они и воскресают - в душах наших. Они, Боги – суть модели, чертежи, если хочешь - желанного для смертных Могущества и Бессмертия... Но они же - тем самым и структурирующие центры кристаллизции, аттракторы, что ли, культур и цивилизций… Они задают как бы алгоритмы поведения личностей и сообществ среди хаоса страстей и смерти... Но – хочется ведь сегодня быть юным и вечным, как эти боги! - продолжаю я. – И страшен разрыв между слившимся с вечным Богом духом твоим и смертным твоим естеством… Это и есть мучительный крест сознания – Вертикали и Горизонтали…

…Горизонт, небозем -
Что мы знаем о нем?
Эта странная грань
Как река Потудань -

Не дойти, не схватить
Неуловную нить!..

Может, так же и Бог -
Словно некий порог?
Между здесь он и - там,
Недоступен умам...

Между мной и тобой,
Кораблем и звездой.
Он и здесь и нигде.
В предзакатной воде,
В дорассветном лугу -
Как увидеть смогу?
Беззащитен и мал,
Как снежинка, коралл,
И в бездонности бездн
Бесконечен и звездн!..
.
Или там, где нас нет -
Его дух, его след?

Все минует. И мы…
Но средь света и тьмы –
Тем пахать, этим ткать.
А кому-то гадать.
А кому-то ловить
Эту грань. Эту нить.

Вот в этих строках, господа - а я уже частично упоминал их - я пытался отозваться на тот же парадокс Рассела: "А может ли Бог создать камень, который он поднять не сможет?" И говорю: – То может, а то не может! То мал он, то велик. То есть, а то и нет! Этот "камень" – конечно, человек. Вот Бог породил его и управляет им, но – ограничивает свою Всесилу: "Будь свободен, человек!" А тот творит миры, но в ужасы впадает и наказывается развалом, смертью за перескок неких границ. И – опять Бог, рок или карма или просто законы природы всесильны и теперь уже – "Смирись, гордый Человек", и все – по новому кругу…

•

– А вот в Буддизме главный образ – Пустота, Шунья, и вокруг нее возникают и миры, и Боги, и разные образы Будды, – сказал Даниил, – и путь буддистов - это не овладение миром, а избавление от страданий и тоже уход от мира…
- Но однако же он порождает и поэзию, и танец, и боевые искусства высочайшего уровня, скажем, в Шаолине – мало ли что еще, – добавил я, – что может послужить и доминированию в мире иных честолюбцев.
– "Бога же никто никогда не видел", - задумчиво процитировал Николай по-гречески.
- "Бессилие до конца познать Его есть познание. Слава Тому, кто создал для людей путь к Его познанию только через бессилие познать Его", – говорит суфий аль Газали, – произнес Даниил.
– Итак, Непознаваемое - вечно толкает душу к познанию Его и всего, что вокруг него!
- И все же, коли нет Бога - какой же я штабс-капитан? Или какой же я тогда поэт – Марк Ляндо? – говорю я.

Нас покинул за что?
Некто или Никто?
И в какой он дали –
Тот, который нигде?
В подорожной пыли,
В предзакатной воде?
В дыме туч ли, в пальто?
За грехов наших сто?
Мы не знаем – за что...

Не увидит никто,
Потому что – нигде.
По фекальной воде,
Где не плавать Кусто!
И в дырявом пальто
По нуклидной пыли.
На кресте у Дали,
Отвечая – за что?..

Мы-то знаем, за что –
Не спасет нас никто
Ни вблизи, ни вдали,
Никогда и нигде -
В оголтелой пыли
На земле, на воде.
В телогрейке, в пальто -
Миллион или сто...

Через год или сто?
Вдруг увидится - что?
Миллионом в лото -
Не поверит никто!
Как туман на воде -
У Грюнвальда ль? Дали?
В запредельной пыли,
Приближая нигде!

Но когда-то нигде,
Не один и не сто,
В лучезарной пыли
На экранах Ничто,
И в душе, и в дали,
В многозрачном пальто,
В зеркалах на воде -
Озарится Никто.

Из "Одиссеи Бога".

– Но только искать Его надо не там, Коля, а здесь, в небесах или глубинах души нашей, – говорю я. – Вы посмотрите: рубеж прошлого и позапрошлого веков, рев торжествующей техники, претензия построить соцрай безо всяких божеств! И напротив – поиски Бога у русских философов и поэтов – их Бого- и Жизнетворчество. И тот же Лев Толстой с его жизнью по правде, Солженицын с "Жизнью не по лжи", Николай Федоров и Циолковский с русским космизмом и Вл. Соловьев:

Смерть и Время царят на земле.
Ты владыками их не зови!
Все, кружась, исчезает во мгле -
Неподвижно лишь Солнце Любви!

Ну и конечно ярчайший Георгий Федотов! Вот послушайте, что говорил он тогда, в двадцатые годы, – он уехал от большевиков поздно, в 25-м году, и очень много увидел здесь своими глазами: "Когда на небесах стреляют мильтоновские пушки (это он о богоборчестве, идущем от Мильтона), на земле - сходят с ума. Где-то развенчали мораль, а на земле миллионы гниют в лагерях смерти. Еще один выстрел на небесах - и здесь станут сажать на кол".
А дальше поэты: и Волошин, и Белый, и Блок в первом томе и его простирание через кровь и вьюгу русской смуты – ко Христу, хоть и с кровавым флагом, но – "В белом венчике из роз" в поэме "Двенадцать". А Роза - это цветок Марии Девы и Божественной Любви.
Да, Коля, хочется думать, что будущий вектор – это преображение хищного,
смертолюбивого состава Бытия в Космическое Сверх-Бытие, и не только по благодати свыше, но и творческим усилием и веры, и науки, и художества – по вертикали Бога, по лучу идеала... "Безумие и ересь", - может быть, скажут иные ортодоксы, но вспомни: и самого Франциска сначала кое-кто на костер хотел отправить!
А мировые религии и все искатели духа истины должны, как грани духовной пирамиды, устремиться от разных своих сторон - ритуалов и различий - к единой точке соединения – к АБСОЛЮТУ. И человек уже не будет рабом Богу – а сотворцом нового даже уже не Миро – а как бы Духоздания. И это, может быть, на дне пещеры современной Истории, среди всех этих терроризмов и экокризисов – единственный путь Спасения?
– Со дна пещер и колодцев, говорят, видны звезды? – раздумчиво роняет Даниил. - Но может быть, и время здесь остановится и жизнь замрет, если все бессмертны будут?
- Да нет, Даниил, там будут уже иные игры – нам сейчас недоступные!..
- Да уж, папа тут наговорил, едва ли не в стихах - как Пиндар или Державин, – отметил Николай. – А все же заповеди-то надо соблюдать: не убий, не укради. А у нас тут, особенно в России, – очень даже, сообщают, укради!
– Ну да, ну да! – это, конечно, необходимые ступени, но дальше - духогорение, экстаз, если хотите, чтобы вся эта суета и сор, заборы меж вер и душ охватились пламесветом некой единой Премудрости!
– "Трезвый вовсе не жил. Смысл вселенной протек мимо губ у того, кто напиться не смог!" – это Ал-Араби, – вставил Даниил.
– Да вы у мне прямо из какого-нибудь 12 века, - странно улыбается Николай, - от Иоахима Флорского и братии его, с "Небуквенным Евангелием" и "Царством Святого Духа", а ведь почтенная Инквизиция о-очень их пожигала, бедных!..
– Ничего, где-нибудь здесь, в пещерках скроемся! – отвечаю я. - А ведь не случайно Иисус Христос – сам в пещере родился, такой же, наверное, как и эта! Во утробе матери земли!
– Ты что же, хочешь сказать, что мы тут новую веру родим, что ли? Как бы Христа Третьего Завета? - вопрошает Даниил
– А для чего же Коля здесь поселился? - отвечаю я.
– Ах вы кощунники эдакие! - качает головой Николай.

•

…Вот ты легла на полпланеты,
Где Гималаи, Русь, Китай
Плащом одних небес одеты
И брезжит Шамбала и Рай -
Монахам, ламам и даосам,
Что в норах гор, в глуши лесной
Извечным заняты вопросом,
Одной томимы глубиной!..
................................................
И я увидел желтый град
Домов и башен и оград.
Он лестницей под небеса
Вздымался по уступам горным,
А в нем звучали голоса
(А с ними вместе гонги, горны)
Бесчисленнейших языков,
А также ржанье, топот, рев
Коней, верблюдов и ослов...

И белоклубных кораблей
Над ним в закат летели стаи,
А вкруг сияли и блистали
Пространства огненных морей -
Как сказочных гиперборей -
Лазурных, алых и зеленых
До самых далей отдаленных!..

Оттуда лил великий свет,
Как ликование побед!
И упадали с высоты
Павлиньи чудные хвосты
И огнекрылья райских птиц -
На город по уступам горным,
На позолоту черепиц
Дворца, что стал на холме черном.
....................................................
...А на престоле сам каган,
Богдо-геген, иль Богдыхан,
В злаченой шапочке-игрушке,
В собольей по краям опушке.
И шумный спор ведут о Боге
Пред ним - Мулла, Шаман двурогий,
Конфуцианец, черноверец,
Католик, православный, дзенец.

А он глядит с прищуром странным
И говорит Геген-богдо
Монголам, Ханьцам, Северянам:
- Вам выбрать бы из всех - одно
И навсегда объединиться
И Богу одному молиться!
А прочие оставить веры...
Ведь коли мне принять здесь меры -
Опять как встарь прольется кровь.
Ужель того хотите вновь?..

Никто из вас не дал ответа -
Что есть она - Гиперборея?
Когда Мессия иль Майтрейя
Нас приведет в Обитель Света?

Века ведутся разговоры,
Меж вер - высокие заборы,
Но не достать им всем до Бога!
И все темна к Нему дорога...

Коль в этот час неповторимый
Сплотимся верою единой -
Исчезнет тяжкий сон земной,
Вот ключ от дали золотой,
Где нет тоски и смерти хлада,
И никуда идти не надо!..

Все будто замерло на миг -
И мне тут впору удивиться:
Неужто вправду так случится?

Но вновь зажегся спор и крик,
Где святомудрые реченья
Сменяли вопли поношенья...

Они средь битвенного круга
Пронзали сталью слов друг друга,
Чиня духовных много ран...

Махнул рукою Богдыхан
И несть велел шурпы бараньей,
И только тем утишил брани.

Какую веру выбрал он,
Не видел я... А небосклон
В разливе огненных морей
Сиял как мир гиперборей -
Лазурных, золотых, зеленых
До самых далей отдаленных!..
....................................................
Исчезло царство кочевое -
Как пар, как марево степное.
Потух стоцветный небосклон...
И вот я новый вижу сон…

Из поэмы "Гиперборея, или Семь снов". 80-е гг.

...И долго мы еще, эти странные русские, гомоним в недрах земных гипсовожильных, при огоньках фитильных ламп, в волокнах дыма от горящих старинных балок и лесных сучьев, в парах уайт-спирита... В 18-ти верстах от Парижа.

5. В Шартре

Почему многие люди такие несолнечные?
Арина, 3 кл.

•

…Николай привозит нас в знаменитый Шартр на стареньком "ситроэне" своего приятеля Волансона, профессора Сорбонны.
Мы переночевали на паперти древнего храма, под кровлей северного портала, в своих спальных мешках, и вот входим утром в собор.
С усилием тащу за кольцо темнодубовую, резную, с коваными кольцами древность-дверь в прошлые века. Еще дверь. Отворяю и ее. Темень. Тишина. Глаза привыкают, и прорисовываются силуэты столбов, арок, снова столбов… Сквозь громаду слоящейся тьмы - брезжит синева. Это она – знаменитая шартрская лазурь в парящих среди тьмы витражах… Переливная, то чуть водянистая, как льдинки, то более густая – как небеса у Сезанна, то - лиловеющая, как море в полудне... Лазурь и остроугольный пурпур мантий королей, золото их корон и волос. Белые бороды епископов и святых. Выше, в остроконечьях окон – сказочные колонки, арки, стены небесного Иерусалима из Откровения Иоаннова. Ниже окон - сумрак. Там, уже вдали, фигурка Даниила скользит боковым нефом. Мерцают вспышки его "Коники". Подходит Николай.
– Мы еще придем сюда, - говорит он, перекрестившись, – на мессу, а сейчас пожалуйте завтракать, господа перегрины!..
После завтрака, под открытым небом, на ступеньках старинного домика у нашей машинки - мы снова в соборе.
…Месса. Свечами, а кое-где лампами слегка подсвечены остроконечные арки, колонны, пучки нервюр, подпирающих своды… Вздыхает и переливается орган. На скамьях – молящиеся. Сейчас - месса "интегристов", т. е. староверов - они строго за латынь в богослужении - против "обновленцев", требующих употребления французского – для понимания молодежи и многих других.
Мы тихо пытаемся вторить пению, сидя на скамьях мореного дуба...
Агнус Деи Бенедикту-у-с!

•

Кюре говорит проповедь, призывая прихожан проявить милость к слабым в этом мире, помочь церкви и ближним своим!
– Будьте терпеливы друг к другу, как был терпелив Господь наш Иисус Христос, страдавший за нас и искупивший нас!..
Мы внимаем, вспоминая свои грехи, слабости и нетерпимость… Взгляд скользит по чешуям, каменным стрелам рукотворной этой пещеры… Что в них, в этих изгибах, нежных узорах радужных этих див – витражей, в орбитах окон – подобиях морских раковин? В этих переливах, дриблингах света? Отражения Благости и Красы Мирозданья? Ведь зодчий – Артифекс - по философии Шартрской школы - был в своем мудром вдохновении со-равен Богу. Из камня, дерева и цветущего как весенний луг стекла - он творил малый Космос – Иерусалим небесный на земле! Он, как Зодчий мира – Господь, оформлял малую бездну. Он пронизывал Небесную вертикаль - Земной цветущей горизонталью. И соединял Землю - с Небом. Был творцом божественных линий и света.
"...Свет проистекает из Блага и является образом Благости. И в прославлениях Благо –именуется светом, ибо через образ - является Первообраз. Всепревосходящая божественная Благость простирается до самых высоких… сущностей, вплоть до самых последних, оставаясь все же превыше их всех: ни высшие не достигают Ее совершенства, ни низшие не выпадают из Ее предела. Она проливает свет - на все", – писал когда-то величайший христианский мистик Дионисий Ареопагит /?/, вдохновив тем самым в 12-м веке аббата Сугерия ввести во храмы Франции радуги витражей.
А бурный гений Нового времени, влюбленный в соборы, - здесь находит свое:
"Готические профили будто вдохновлены бурей. Они как море – всегда в уступах волн... Эти профили, моделированные с такой любовью, как женские бедра, эти приюты прекрасных теней, где мягкость покоится в силе... Профиль по своему духу – выражает всю мысль зодчего". – Это уже Огоюст Родэн.
Да, можно представить себе, что средневековый человек, молясь в соборе, окруженный и пронизанный музыкой, красками, парением камня, очищаясь от грехов, забывая о болях и несчастиях, – жил в Райской вечности в эти мгновения – был МГНОВЕЧНОСТЬЮ... Будет ли в другие века у людей такое мирочувствие? Кто знает?..
Погуляв немного по садику вокруг махины храма, прихожу на мессу "обновленцев"... Поет девушка в черном жакетике с белой чайкой отложного воротничка на плечах и шее. Голос ее высоко взлетал к цветным лучам, к парящим дугам сводов… Падал в сумрак у подножия колонн и снова взлетал к свету… О чем она пела? О славе ли Божьей? О тех ли, кто погиб от недавних взрывов в парижском метро? О клошарах ли бедных, спящих в метро и под мостами? О судорожно ли мечущейся в поисках своих путей России? О бедном ли нашем отшельнике, избитом, а потом выгнанном двадцать с лишним лет назад из родной страны и принявшем нас здесь на свои скромные гроши? Кто знает?

Так пел ее голос, летящий в купол,
И луч сиял на белом плече.
И каждый из мрака смотрел и слушал,
Как белое платье пело в луче!..

Блок ли это, или старинный бард из Иль де Франса?..
"И всем казалось, что радость будет…" - шептал я про себя, когда мы уже катились на своей "Дю Шво", направляясь в обратный путь...
И вот мы уже мчимся на Версаль по степной французской дорожке, а я, глядя сквозь облака на солнечный диск, вспоминаю Шартрские витражные розы и слова о них премудрого де Маля, многолетнего изучателя великого собора: "Эти огромные круги света, эти огненные колеса, которые мечут молнии…" Может быть, он вспоминал огнезрачные колеса Божьей колесницы из библейского пророчества Изекииля?..

•

…В одно из парижских утр, после завтрака, напившись чаю с ежевичным вареньем, банки которого вместе с яблочным обильно заготовлял сам Николай, мы выходим из пещеры к нежарким осенним лучам, переблескивающим в листве мелколистых южных кленов и акаций.
– Ну, довольны, что ли, завтраком, бедные? - спрашивает нас хозяин.
- Да не бедные мы, Коля, а богатые! – Тем, что ты нас пригласил к себе, что мы во Франции, в Париже и здесь, среди огорода твоего и этих диких садов с яблонями, грецкими орехами, в пещере твоей и в зарослях ежевики!
- Да, да, – говорит он с доброй улыбкой, – есть пословица: "Счастлив как Бог во Франции!"
…Мчимся в электричке в сторону Сен–Дени, где знаменитый храм-усыпальница французских королей. Приехав из своего Ганьи на Гар дель Эст, Восточный вокзал, едем уже от Гар дю Норда, Северного. На запасных путях видим серебристые стрелы скоростных поездов ТЖВ, устремленные вдаль подобно горизонтальной готике.
– Ты вот, отец, говорил, что там в Космосе нет семи Дантовских небес и Горнего Иерусалима, нет Рая, - обращается ко мне Даниил, – а только моря камня, тьмы и плазменные сгустки звезд. Так куда же устремлены эти стрелы соборов и молитвы многих веков? А как же все-таки со спасением души и вечной жизнью? И много было богов, и христианский Бог умер, говорят, к концу Х1Х века. Так, значит, все миф и мифы, конструкты воображения, от дикаря до Фомы Аквината – доктора Ангеликуса, великого схоласта?.. И Бог – только внутри нас обитать может? А вот Коля говорит, что жизнь здесь - только приготовление к жизни – той…
– Вот и Коля говорит! – отзывается Николай. – Да-да-да! И что же ты, Марк, как тот убогий в псалме Давидовом: "И рече безумец в сердце своем - Несть Бог!"
– Твоя бабушка Ида, Даниил, – отвечаю я, – пережив войны и голодовки, часто вздыхала: "Мы вот все жили завтрашним днем, а надо бы и в настоящем жить, хоть немного!" А именно здесь, в каждой секунде, миге, если вдуматься, - все века и времена здесь, в этой веточке за стеклом, в этих мелькающих речках, платанах, виноградниках - все пространства и вихри атомов и звезд пульсируют и как бы жилами - звенящими струнами проходят через "Здесь и Теперь", и миф - тоже не пустой звук.
И Боги, и Дао, и Шуньята, и Брахман - это все образы Абсолюта или, может быть, образы связности, Единства этой Бездны, попытки ее, Непознаваемую – постичь... Схватить ее закономерности и выстроить здешнюю жизнь, сообразуя ее с другими, – как Зодчие строили эти чуда соборов... Устремляясь туда - они создавали Стройность и Красоту - здесь! Из Вечности - в миг, творя МГНОВЕЧНОСТЬ.
И вот вослед за ними - Наука, простираясь туда уже с телескопами, спектрометрами и математическим разумом, открыла АНТРОПНЫЙ ПРИНЦИП. Я, кажется, уже упоминал о нем в пещере?
– Так что же это за зверь такой, Марк?
– А это, Коля, то, что, оказывается, Вселенная устроена в своих основных параметрах так, что в ней возможна Жизнь нашего типа, то есть возможны ты, я и Даниил, и вся биосфера... Вселенная как бы о т в е р с т а человеку, ждет его!
- Ну а кем изначально создана? - допытывается Даниил.
- Ну, если вам так хочется, Богом.
- Браво, Даниил, браво! А то папа тут все теоретизирует, а теория, как известно, сера, господа, да и ересь, поди!
– Ну, я еще чуть "потеорю", – улыбаюсь я. - Бог, Брахман, Дао - это имена фейерверка Галактик и всего, что было перед ним, - изначального Хао-Космоса, и вот этот ХАО-КОСМОС, или ХАОСМОС, по последним открытиям синэргетики, очень даже САМ выстраивает сложные
всяческие фигуры, фракталы и т.д. Вот и нашу Галактику из какой-нибудь взорвашейся капли - породил!
– Ох и сложные пошли ереси нынче! С тобой, Марк, куда труднее было бы отцам-инквизиторам разбираться, чем с Галилеем! – смеется Николай своим характерным смешком. – Ну а как же с Бессмертием души?
– Не знаю, Коля. Я думаю, бессмертие – это наша память о тех, кто ушел, она в этих камнях, стенах, где они жили, ну и в книгах, стихах, витражах, добрых делах, хотя сейчас много говорят об реинкарнациях, путешествиях душ после клинической смерти в световых тоннелях… Кто может знать до конца?
- Ну, вот и приехали, друзья, в бессмертную обитель! - объявляет Николай. - К Святому Дионисию – выходим!..

...Ты надейся и верь -
И отверзнется дверь.
И опомнится злой
И полюбит покой.

•

...И вот мы шагаем по узким улочкам древнего городка с пестротою вывесок и витрин, где полно негров, цыган, арабов из Магриба и стай туристов, щелкающих и стрекочущих своей фототехникой, приближаясь к знаменитому Аббатству. И проводим в нем почти целый день, осматривая надгробия королей, где их статуи, часто и обнаженные почти, покоятся в мраморном сне...
Николай подробно, со справочником в руке, поведывает нам об их царствованиях, войнах, слугах, их королевах и любовницах, собаках; об их добрых делах, о зверствах и безумиях... Оживляя их перед нами почти как сам Философ Николай Федоров!
А за собором - французское бабье лето и радужные озера, лагуны света проливаются из витражей на желтоватые пучки точеных колонн, стены и арки собора. Ах, недаром великий Сугерий повелел украсить витражами окна храма еще в Х11 веке и собрал епископов со всей Франции изумиться красоте этой, и засветились потом по церквям Иль-де-Франса и на севере – в Бургундии, и на юге – в Провансе дивные соцветия райских окон, радуя человеков в их быстролетной жизни!..
А теперь радуют и нас, и Даниил только успевает щелкать подаренной нам Николаем "Коникой", ловя ракурсы и переливы лучей – то вспыхивающих, то гаснущих от пробегающих где-то там через круг солнца облаков, как бы напоминая о Великом Свете, "который обнимает и превосходит (эти лучи - М.Л.) в качестве изначального Света и Сверх-света и... все умопостигаемое и логосное сводит и собирает воедино", – по словам Дионисия Псевдо-ареопагита, и недаром имя Св. Дионисия носит Аббатство это... А витражные розы! До чего дивны они здесь, в Сен-Дени!

Витражной розы в Сен-Дени
Мне снова загорятся стекла -
Они как сфера Эмпедокла
Блаженные напомнят дни!

Бог, в центре, звездных бросил искр.
Затем - Творения седмица,
Где человек и зверь и птица.
А дальше - Зодиаков шифр.

За ними - круг земных работ:
В лесах - охотники ширяют,
Пейзанки сено собирают,
И стенку каменщик ведет.

Как солнце луч за луч ведет
В горящей розе Сен-Дени!
То их дробит, то собирает -
Иль здесь сапфир с рубином в стекла
Льет Дионис и расширяет
Лучами - Сферу Эмпедокла
На темный мир страстей, работ,
Внезапно озаряя дни?
И вновь манит нас неба шифр
В мерцанье зорких звездных искр,
Что зрел Адам и первоптица,
Когда шла Божия седмица.

Вот голубь пролетает прямо за розой и видна легкая тень его. Мы спускаемся в подземелье крипты. Могильники. Удивляемся сердцам королей и принцев, заключенных в колбочки. А вот здесь - костяник. Николай указывает на огромный каменный ящик с остатками костей и черепов.
- Во время весьма великой, как говорят, французской революции - санкюлоты ворвались сюда и разорили немало могил, раскидали августейшие кости... Потом монахи собрали их в общий костяник.
В пандан рассказываю историю о Троице-Сергиевой лавре, где большевики после революции - тоже весьма великой - выгнали монахов и устроили ветеринарный техникум, и ребята на переменках, разорив могилы Годуновых, играли черепом царя Бориса в футбол… Увы, увы! "Бога забыли!" – говорят в таких случаях простые люди.
– Да-да! - соглашается Николай.


•

Скоро уже нам уезжать от сих мест благословенных, и мы на прощанье идем в Нотр-Дам. Секьюрити при входе. Проверки.
Снова каменный лес колонн. Витражный свет. Фотовспышки туристов. Шелест ног толпы. Мотыльки пламени над свечками в стеклянных стаканчиках. Сколько здесь было всего!.. «Каменная симфония... Колоссальное творение и человека и народа... Единое - подобное "Илиаде" или "Романсеро"», - всплывают в памяти слова Виктора Гюго.
Вспоминаются, конечно, Эсмеральда и Квазимодо, а также бесчисленные короли и королевы Франции, Жанна Д’Арк, ревы революционной толпы.
Нотр-Дам. Многовековая многобашенная молитва Пресвятой Деве, хранительнице страны и города. Возрастание души народной. Здесь, и в Шартре, и в Амьене, и в Реймсе...
А недавно в соборе прошла панихида по Миттерану, и были и Ельцин, и Арафат, и Клинтон, и Мэйджор - все, от разных народов - собрались под этими сводами!..

А там - как эти каменные струи
Под своды взмыли! Обнимать бы так
Друг друга, как они здесь обнимают
Слиянно, множа ствольчатость в колоннах.
И так же, как тот свет южно-небесный
Кристально-алый, радостный зеленый,
Парить, стекаясь с волнами органа...

- писал я когда-то в своей поэмке о готическом храме...
А Николай поведывает русской группе о панно "Гефсиманский сад", ближе к алтарной части собора. О том, как Христос молится перед последними своими днями, перед Голгофой, посереди забывшихся во сне учеников, а Иуда с римскими солдатами уже движется к оливам Гефсимании... "Если только можешь, Авва Отче – чашу эту мимо пронеси!.." "Но продуман распорядок действий" – и он склоняется пред судьбой, пред волей Отца... Какой же Бог - без жертвы обойдется? Искупить вины человечества, вины всей поедающей друг друга твари… Только зачем была Жертва сия? - хочется мне крикнуть - ведь мир же людской по-прежнему кровожаден и плотояден от Шри-Ланки какой-нибудь до Чечни! И нет таких зверейших мук, которых бы не учинил один двуногий и двулапый другому, с обезьяньим, тараканьим ли сладострастием! Несмотря на две тысячи лет христианства! И церкви спорят и дробятся, и секты и веры множатся, и Римский Папа никак не обнимется со своим православным братом во Христе - русским патриархом, и Ислам агрессивный наступает и взрывает метро в Париже, в Москве, в Лондоне!.. И Мессия к евреям никак не приходит, и Человечество все плодится и умирает, умирает и плодится, и история, несмотря на пророчества Френсиса Фукуямы и бреды великих мистиков - не кончается!..
И что же? Не было никакого Богочеловека и Воскресения?
Но почему же вспоминают его как "Сладчайшего Иисуса", доброго человека и Обновителя мира, зачинателя Новой эры – умученного "яко разбойника" на позорной крестовине и воскресшего, и мучаются грешностью своей и причастностью к безвинно пролитой им крови - миллионы и миллионы - на маленькой, затерянной в углу Млечпуть-галактики земле?..
– О Спас! Кого ты спас?
И все же там - "за вьюгой" - видится Он!.. Бог и Человек с Премудростью Его - как великий движущий МИФ и великая НАДЕЖДА! И соединяются души в соборах и в помощи друг другу, и растут пинакли и крестоцветы в эту звездную тьму, и цветут витражи райскими лугами, горами и долинами в молитвенных вздохах органа - великой мечтой!..
Кто мы, Господи-н? Куда мы?
А может быть, и вправду когда-нибудь - ох не скоро, не скоро! - рожденный из звездных атомов в миллиардах лет - потомок амебы-ящера – питекантропа-Адама, соединив веру с великим трамплином наук, сможет сказать: "Ну, где теперь, смерть, твое жало? Где, ад, твоя победа?"

...Но средь осенней зари
В сфере зеркальной
Вьется стезя, посмотри.
К ней, изначальной -
К той симметрии Времен,
К жизни без граней -
Путь, что звездой озарен
Девы Сияний!

...Лишь устремись в некий миг
Вместе с другими
К Смыслам, за коими - Лик,
Вечное Имя.

•

...И вот, взобравшись к верхам собора, с перемычки меж колоколен мы глядим во все глаза и в бинокли на него - расстилающийся, разбросанный, распростертый под нами – на Юг, Север, Восток и Запад - Великий, воспетый столькими французскими и русскими писателями город…

Паруса этих арок,
Короли, короли!..
Этот свет золотой,
Что унес от земли!
Этих радуг полет -
Скозь века и века.
А земля все плывет -
Весела и горька!
...Очумев от российскимх
Метаний и драм -
Ты стоишь на верхах,
Меж химер Нотр-Дам,
И глядишь в эту даль
Серебреющих крыш -
На зеркальный, чердачный
Осенний Париж!
.....................................
На звезду этих улиц,
Где Дант и Клодель
Проходили, внимая
Лазурей свирель...

Внизу - центр, островок Сите, на котором стоит храм - напоминает очертанием кораблик из древнего герба Парижа - Лютеции, как его звали римляне. В дальнем углу островка, у самой воды Сены, у входа в бетонную крипту – торчат черные железные штыри, вроде штыков – это памятник французским евреям, погибшим в гитлеровских печах и рвах... Ох, Бог, Бог! Если ты есть - зачем тебе эти миллионы убитых, и больших и малых, и тех и других? Или - все не на небе, а в нас, Господин? "Все от людей, Марк Александрович - все от людей!" - как говаривал когда-то старик Шугин, мой давний геологический начальник. Смотрим дальше в серо-голубоватое углокрышее ,звездчатое море города... Вон торчит монмартрский холм (от "Мон-Мартир" - "гора мучеников") с голубым яйцом купола Сакре-Кер. А там - решетчатая балерина Эйфелевой башни, "Инвалид" с золотым куполом, а дальше в дымке - друза небоскребов Дефанса - ближе их не пускают ревнители сохранения центра Парижа.
Ах, все равно не постичь этот город с его грацией, ужасами и блеском, с напевом стихов его поэтов, линиями его улиц, окон, мансард... "Был странный царь и странный миг - Волконская в Париже пела. C Европой общий был язык", – вспоминаю я свои строчки. И правда, это было после Наполеона, когда Александр Первый был в Париже вместе со своим двором, когда в садах лицея пел юный Пушкин... Будет ли такое сейчас, в новой, но смутной России, и когда?
…А эти вертикали вер и храмов Европы и Азии, двух Америк, объединяющие толпы и толпы - обнимутся ли когда-нибудь общим куполом Духа - перед пастями кризисов новой тысячи лет? – неким куполом Космической веры, или КОСМИРИИ, как я ее называю? Кто ответит?..»

•

Или, вдруг подумалось мне уже сейчас, через десять лет после того парижского вояжа: если стирается, как с жесткого диска, Бог в душах людей, дробятся веры и все в мире постмодерна становится относительным, и никаких нравственных маяков, а западные лидеры сгибаются пред газовым бульдозером авторитарного Хана, – тогда торжествует и хохочет над нами абсолютное Зло, именуемое с древности Сатаной, Антихристом, и начинает казаться, что опять нет просвета… И вспоминаются сценки из моей давней поэмы «Гиперборея» - о самой сатанической фигуре в нашей российской горемычной истории.
ДЕЙСТВУЮТ: оживший МОНУМЕНТ ВОЖДЯ, СТОРОЖ при нем - он же шут и мелкий бес, и звучат голоса из ТОЛПЫ.

- И не сказать, что был умнее
Вождей начальной той поры.
Но не было у них и д е и
Для окончания игры! -
Хихикнув, сторож прогнусавил
И полушепотом добавил:
- С одними шел он на других,
А дальше с третьими на первых.
А после вновь готовил верных,
Но вовремя менял и их!
Такая тут пошла потеха,
Что стало бесам не до смеха!

Прознав дела царей былых
И обогнав стократно их,
Топор ли, посох острожалый
Перехватя - он воздымал
Массив неслыханной державы,
Но этого никто не знал!

Иль просто видеть не хотели?
Ведь каждый верил: вот на деле
Рай воплотится на земле!

На вере той, как на скале,
Он строил все. А как владыкам
Принудить вас к делам великим?
Коль небеса не сыплют манн,
Что остается им? - Обман!
Ха-ха-ха!
……………………………………
Росточком он у нас не вышел
И все хотел взрасти повыше!
Подставку ставили ему
Под сапоги - на всех парадах.
И эту малость никому -
Ни в серых избах, ни в палатах
Он не простил. Озлясь на Бога -
Отмщал другим. И ох, престрого! -
……………………………………..
- Да, криминальный тип, бандит!
- Ну, этим кто не знаменит? -
Поднявши палец, страж сказал
И с чувством дальше продолжал:
- Тот сына посохом пронзил,
Тот своего засек на дыбе! -
На зле, как на гранитной глыбе,
От века царствия стоят,
Но ш-у-у! Об том не говорят!..
…………………………………….
- Зачем здесь гибли за свободу? -
Чтоб править этому уроду?
- Да не управимся мы сами,
Когда его не будет с нами!
…………………………………….
- Опять толкуют о свободе!
И что случилось в сем народе? –
Пожав плечами, дед сказал,
Махнул рукой и продолжал:
Поймите, средь держав враждебных
Ракет, рогов, клыков железных
Свободен может быть один -
Он - Бог земной и Господин!

- Нет, не свободен даже он!
Свобода самый лживый сон
Из всех земных лукавых снов
Для недоразвитых умов! -
Взревел Кумир подобно грому,
Чтоб было слышно здесь любому.
……………………………………..
- Да, я как черный раб работал
И вот он подо мною, вот он,
Мой труд, мой Рим, мой пьедестал! -

- Еще бы, умных он заслал
Далеко! - Ну а кто остался,
Тот, ежели не растерялся,
Дурацкий вмиг надел колпак!
И вовремя, ведь тут дурак
Да царь одни бывали вправе
Свой ум иметь, и впьяне, в славе
Всегда живали. Ах-ха-ха!
Спаси нас Боже, от греха, -
Старик под нос бубнил, радея
Об истине, хоть и робея -
Ведь подшивал подметки он,
А нынче - Кесарь, Фараон!
Все хитрость мирового Духа -
Хотели Царство упразднить
И сами над собой царить,
Да получилась, вишь, проруха -
Как только воцарились сами -
Вмиг очутились под усами!
………………………………..
Вдруг ужаса раздался крик:
- Вы посмотрите, что за лик
Там у Н е г о, да и тройной! -
Да кто же О н?! Ах Боже мой! -

И впрямь, кривой огромный клюв
Как у стервятника пустыни,
Из-под фуражки выгнул О н;
И глазом, что ледян и лют, -
Как желтый кварц, без благостыни
Вперился в вас и в даль времен
Грядущих. А коль глянуть с тыла -
То тут быка обличье было!
Рога торчали вил острей
Над шерстью лба. Сама геенна
В зрачках ярилась. Из ноздрей
Летело пламя автогена! -

И третий лик меж них блистал -
С главой осиной иль змеиной?
Какой-то женскостью звериной
Он дух пытал и соблазнял -

Глазищ бездонные овалы,
Как тьмы египетской провалы,
Влекли безумной негой, далью,
Нечеловеческой печалью,
На что-то будто намекая
И смертный ужас навевая -

А ниже - острием кинжала
Мерцало и струилось жало.
………………………………..
- Да О н Антихрист! Люцифер! -
Раздался крик до высших сфер.
- А, все ж узнали вы Владыку, -
промолвил страж, - а крику, крику!
Скажите толком - что вам надо?
- Ах батюшки, его громада
Вся в чешуях! Мегалозавр,
Кошмар Природы! - Монстра, Зверя
Взрастили мы.

- Все от безверья!
Однако жарок стал базар!..

Вот такие мысли и образы снова приходят ко мне при взгляде на привычный откат России опять под сапог номенклатуры, при виде нашей шатости, разрозненности; садистического властолюбия одних и мазохистского расстилания пред властью других, неумения найти в себе гармонию древних Божьих заповедей и свободы, несмотря на золото куполов, громоздящихся над городами и весями…
И в то же время хотелось бы надеяться на совсем другое…
И вот я продолжу фрагмент из моей поэмы о готическом соборе:

…И дальним зовам неба откликаясь,
Любить зенит, как эти кровли, стрелы,
Контрфорсы, колокольни, аркбутаны,
Подобные слоистым пикам, елям,
Голубозвездным островам галактик,
Томя друг друга, обжигая, муча,
Друг друга обнимая, вдохновляя -
В едином гераклическом усилье -
Вселенную вторую создавая!..

6. К АВТОВОКЗАЛУ

Может, я могу Тебе чем-то помочь?
Света, 3 кл.

•

«…Наконец мы отъезжаем... Прощаемся со своей палаткой, с гостеприимной "Ля Каверна" Николая с печью его, иконостасиком, книгами в картонках из-под фруктов, с грубоглыбными гипсоносными сводами, возраста немалых миллионов лет… Этих отложений плескавшегося когда-то здесь на месте Парижа юрского какого-нибудь моря. С этим старым столом обеденным, из какого-нибудь давно исчезнувшего дома, ставшим на короткое время в центре места наших жарких подземных бесед, и, тяжко нагрузясь рюкзаками с вещами, едой и подарками Николая и друзей его – дай им Бог здоровья! – пускаемся в путь мимо его водосборника и сладчайше-душистых ярко-красных его помидоров, свисающих со столбиков и перекладин.
Выходим на старую, заросшую травой дорогу на Мо и идем к автобусной остановке на горке в Ганьи...
И вот на автовокзале, на "периферике", на краю Парижа, мы прощаемся с нашим монахом в миру, другом и гидом и хозяином… Обнимаемся. Просим говорящего по-русски серба-пассажира сфотографировать нас вместе.
Потом Николай просит нас сфотографировать его одного.
Вот он стоит там внизу, на бетоне автовокзала, поодаль высоченного серебристого автолайнера, в черном своем свитерке и в наутюженных джинсах, такой уже седой и одинокий… Наш отшельник и благодетель. Сейчас поедет, и пойдет потом перелеском, мимо высоковольтки, старой дорогой на Мо, и кустами, вдоль склона горы - в свою пещерку… И сердце во мне как-то дрогнуло и запершило в горле…
– Дай Ты ему, Боже, здоровья и пережить зиму! И укрепи камни пещеры над главою его и отведи ты руку всевластной местной Мэрии от приюта его!.. И помоги нам в дороге и всем близким нашим в России и самой ей на смутных дорогах ее!..»

С Младенцем умиленным Она глядит на нас -
В Парижском старом храме, овеяв далью глаз.
Ах, взор Ее печален и как миндаль - Лицо.
И видится над платом лучистое кольцо.

Свет наш - Елеуса, спаси бедняжку Русь! -
В парижском старом храме я за нее молюсь.
Избавь от нашей дури и каменных сердец,
Пролей Святой Лазури измученным вконец!

И детям дай надежду и веру матерям,
И укажи дороги - плутающим вождям!..

Это написал я потом, после путешествия, вспоминая об иконе нашей Владимирской Богоматери в часовенке собора Сен-Северин, в центре Парижа…
Недавно, уже после окончания этого эссе, услышал я слова итальянского старика на берегу моря, переданные Тонино Гуэрра, сценаристом Федерико Феллини: «Есть ли Бог, вы спрашиваете? – Нельзя сказать, что Он есть, но ответить, что Его нет, – будет еще большей неправдой».

Москва-Томилино,
2004-2005 гг.

* Эпиграфы здесь и далее из книги Мих. Дымова «Дети пишут Богу». Рига, 1997 г.

Написать отзыв

Не забудьте указывать автора и название обсуждаемого материала!

© "РУССКАЯ ЖИЗНЬ"

WEB-редактор Вячеслав Румянцев