|
|
ЧТО БЫЛО, ТО
БЫЛО…
Из дневника старшего пионервожатого
«ГРАФ», «СМУТЬЯН» и Ко
23 мая. Льет пакостный дождичек, такой, что не уймется, кажется, до
скончания века. Медленно, будто со сна, ползет первый трамвай. Остановка.
Тепловозоремонтный завод. Здесь в три часа заседание завкома. Члены
заводского комитета собираются как-то враз. Усталые лица, натруженные,
перепачканные в масле и металлической пыли руки. Они пришли в этот
прохладный кабинет прямо от станка, от печи. Отложили на время свои дела:
пора утверждать пионервожатых и воспитателей для работы в заводском
пионерском лагере.
Начинается обряд, похожий на тот, когда диктор телестудии представляет
телезрителям своих гостей. Председатель завкома Владимир Кузьмич Кочетов
называет фамилию. Встает полноватая женщина в возрасте, за ней светловолосая
девчонка с ямочками на щеках — воспитатель и вожатая. Коротко о себе.
Вожатая: «В пионерлагере никогда не работала». Воспитатель: «Каждое лето в
лагере, считай пятнадцать лет подряд». Утверждается вожатая, утверждается
воспитатель. Единогласно. Оправдают ли они надежды завкома? Как узнать, что
они из себя представляют? Привстали и сели. Кто даст гарантию, что вот с
этой вожатой дети не будут давиться зевотой, изобретать для себя
сомнительные игры и развлечения.
2 июня. Лагерь. Начальник приступил к распределению вожатых и воспитателей
по отрядам. Все рвутся к малышам. Почему? Воспитатели в своем большинстве —
учителя начальных классов. (Учителя старших классов июнь работают в школе:
экзамены.) Старшеклассников побаиваются, а с малышами благодать: заплел
косы, вытер нос, высушил простыню, собрал в кружок — спел песенку, прочитал
сказку. Дежурить по лагерю и столовой не надо. Уложил в кровать. Спят. И сам
на боковую. И жизнь хороша, и жить хорошо.
В результате распределения первый и второй отряды остались без воспитателя.
В первый — прямо-таки рвется Лариса, легкомысленная девица лет 18—20. Хочет
работать вожатой только в этом отряде. Во второй отряд вожатым назначили
Николая, десятиклассника, не уступающего в легкомыслии Ларисе. Действует
один и тот же принцип: за неимением лучшего.
3 июня. Заносим в палаты сетки, спинки кроватей. Там их собираем. Все,
начиная от Черемушкина, начальника лагеря, и кончая Валерой (рабочий завода,
правая рука завхоза). Интересно наблюдать, как собирают кровати «старики».
Завхоз, начальник лагеря повертят спинку со всех сторон, не подходит —
берутся за другую. В случае крайней необходимости пускают в ход молоток.
Тогда кровать приподнимают, чтобы не попортить свежевыкрашенный пол. Николаю
(вожатому второго отряда) и его другу Владимиру (вожатому четвертого отряда)
поручили перевезти спинки кроватей из одной дачи в другую. Подошла машина,
началась погрузка. Летит в кузов спинка за спинкой, гнутся, отлетают от них
ушки. А Николай между делом справляется у меня, с какого дня будут начислять
зарплату: с шестого июня (день заезда) или со второго. Я знаком с ним
полтора дня. Заметил, что он любит кататься на качелях. Кстати, он — «Граф».
Володя — «Смутьян». Так они изволят величать друг друга. «Смутьян» —
спокойный, уравновешенный прибалт, кажется, латыш. Белокурый, светлоглазый
очкарик. В «Графе», кроме кислой мины и породистого носа, ничего
аристократического.
Друзья — удивительно организованный народ. Попросил их помочь
девушкам-вожатым собирать кровати. Не отказались. Поработали полчаса и
удрали: только их и видели.
…По лагерю носится рыжеватым лохматым факелом его начальник — в душе большой
мальчишка. Над окном его комнаты поселилась белка. Позвал меня проверить ее
гнездо. Приставил к окну лестницу, взобрался на несколько ступенек. Постучал
по карнизу. Все спокойно. Запустил в щель руку и тут же отдернул. К моим
ногам, сделав тройное сальто, упала полинявшая белка с тощим хвостом.
Испуганно шарахнулась от меня к дереву, молнией взметнулась на его вершину.
Побежала по деревьям в сторону соседнего лагеря «Водник».
Устал так, как давно не уставал. Отвык от физического труда. В сознании
мелькнула недобрая мысль: может быть, знакомство с лагерем восьмикласснику
следовало бы начинать со сборки кроватей. Трудовое воспитание. А то приедут
на все готовое.
4 июня. Всю ночь перед глазами бесконечной вереницей мелькали гвозди и
шурупы. Сегодня запрягся в тележку, развозил по дачам одеяла, простыни,
подушки. Воспитатели ссорятся из-за «постельных принадлежностей». Одна
другую упрекает: «Моим все самое плохое: и подушки, и матрацы. С одеялами
номер не пройдет. Возьму шерстяные. Ребята у меня маленькие, ночью будут
мерзнуть».
А ведь это хорошо. Печется же не о себе, а о «своих».
Пришел наниматься на работу баянист. Очень похож на горьковского Луку («На
дне»). Говорит мудрено, пословицами. Осторожничает. На вид ему лет I4—I5.
Ищет начальника лагеря. Спрашиваю: «Для чего он вам понадобился?» Отвечает:
«Для выяснения юридических отношений». Девчонки-вожатые вскапывают линейку.
Попросил Славу (баяниста) помочь им. Первый вопрос: «А где я возьму лопату?»
Разыскал, сунул ему в руки лопату. Второй вопрос: «А где копать?» Ткнул
пальцем в землю, показал, «где копать». Начинаю закипать тихим бешенством.
Знаю из жизненной практики: если человек делает проблему из простой лопаты —
значит, работать не будет, будет лишь задавать вопросы. Слава кружит, как
ворон, вокруг линейки. Никак не решается воткнуть лопату в землю. Подхожу,
вдохновляю его: «Ну, как дела?» Молчит, набухает краской. Подталкиваю его к
первой попавшейся клумбе: «Да ты не стесняйся, смелее». Начал, как
говорится, со скрипом. Глянул на него через минуту — уже стоит. Заметил
меня, предвкушая неприятный разговор, в волнении потирает руки, словно
артист, дебютирующий на столичной сцене. Неотступно, как судьба, следую за
ним. «Что, Слава, уже устал?» — справляюсь с участием инквизитора. «Говорить
легче, чем работать», — философски замечает Слава. Жду, когда скажет:
«Работа дураков любит». Отдал его в надежные руки Валеры. По лагерю
понеслось: «Музыкант, за мной. Музыкант, пошевеливайся».
Итак, Музыканта, кажется, пристроил. Теперь не худо бы найти исчезнувшего
Графа. А вот и он. Оправдывается по-детски неумело: «Ходил пить». Впрочем, у
него счастливый характер. Можешь сделать сто порицаний, ему хоть бы что, как
с гуся вода.
…Любознательный этот парень, Граф. Правда, любознательность у него какая-то
желудочная. Интересуется: «Мы с пионерами будем есть или нет?» Отвечаю:
«Один из вас, вожатый или воспитатель, скорее всего, вожатый, будет есть с
отрядом. Другой — позднее».
Граф: «Плохо».
Я: «Почему?»
Граф: «С ними разве наешься как следует».
5 июня. Музыкант — Слава мучается неразрешимым вопросом: кто он на время
работы в лагере? Интеллигент, рабочий или служащий? Попросил Славу начальник
лагеря перетаскать в пионерскую комнату столы. Непосильная задача. Ищет меня
проконсультироваться. Мнется минуту-другую и наконец изрекает: «Я к вам
пришел поговорить относительно столов...» Брр, как скверно. Ну и работнички
подбираются. Один желает говорить относительно обедов (Граф), другой
(Музыкант) относительно столов и молотка. Говорить, но не работать.
Завтра заезд.
Это был 1969-й год… Месячная командировка для провинциального журналиста —
непозволительная роскошь. Уедешь на три-четыре дня и уж торопишься назад, в
редакцию: ждут новые, неотложные дела. Мне однако удалось побывать в
месячной командировке. Перед отпуском зашел в Советский райком ВЛКСМ,
попросился на работу в пионерлагерь, любой. Почему в пионерлагерь? Потому
что лагерь — это, прежде всего, дети — самые удивительные существа на земле,
это воспитатели и вожатые — тоже небезынтересные люди. Лагерь — это жизнь с
космическими перегрузками, жизнь, в которой каждый день, каждый час тебя
подстерегает какой-нибудь сюрприз. Наконец, лагерь — это сезонная работа.
Куда еще можно устроиться работать на один месяц?
В райкоме ВЛКСМ случайно повстречался с Владимиром Кузьмичом Кочетовым —
председателем профсоюзного комитета тепловозоремонтного завода. Он
«сосватал» меня в заводской пионерский лагерь.
Так я сделался старшим пионервожатым.
…Времени — в обрез, а я решил вести дневник. Каждый день вписывал в блокнот
две-три строчки. Потом их расшифровал.
ПРЫЖКИ ПОД БАХА
6 июня. К 8.30 приехал в заводской клуб принимать ребятишек. Здесь же
начальник лагеря, пионервожатые. Врача и медсестер нет. Идет время, идут
родители с детьми. Девять часов. 9.20. Мелькают озабоченные лица матерей,
сонные утомленные ожиданием лица ребятишек. Все тесней и тесней сжимается
кольцо вокруг стола, где должны проводить медосмотр и принимать путевки.
Врача и медсестер все нет. Мамы и папы начинают нервничать. Многие из них
опаздывают на работу. Раздаются голоса: «Безобразие. Почему не начинают?»
Назревает скандал. Появляется медсестра, спокойная, хорошо выспавшаяся, с
румянцем на щеках. «А нам сказали, что прием детей начинается с
полдесятого», — с обезоруживающей наивностью пролепетала она. Без десяти
десять изволили явиться врач. Скандал, не успев разгореться, потух. Со всех
сторон посыпались просьбы, вопросы: «Можно моих в один отряд?», «Когда к ним
приходить?», «Домой на один день можно будет его взять?»
Подошел автобус. В него забрались ребята. Поехали.
А в лагере — столпотворение. Минуя клуб, сюда съехались «самостоятельные»
родители со своими чадами. Зарегистрировался у вожатого — и на эстраду.
Показал голову и уши медсестре — и на эстраду. Десять, двадцать, сто человек
ждут, в какой отряд их определят. Припекает солнышко, пустовато в желудке.
«Слава, сыграй что-нибудь ребятам», — просят Музыканта. Слава ходит-бродит
вокруг да около эстрады, пугливо посматривает в сторону обнявших чемоданы
ребят. Потом вспыхивает ярким румянцем, берет две-три ноты из популярной
пионерской песни (дальше этого у него дело не идет) и, озираясь по сторонам,
бредет в тихое, уединенное место. Он боится ребят. Для Славы подойти к ним —
все равно что войти в клетку с тигром.
…Прощание с Музыкантом было тягостным. На глазах мальчишки непрошенные
слезы. И не мудрено, первый раз в жизни попытался устроиться на работу.
Строил, наверное, грандиозные планы. Может быть, решил скопить деньги на
мотоцикл или фотоаппарат. Или впервые в жизни захотел помочь своей семье,
матери. Как знать. Первый день работы в лагере стал для него последним.
Иначе поступить было нельзя. Во имя четырехсот приходилось быть жестоким к
одному.
...Сумасшедший день. Ребята все идут и идут. Развожу их по отрядам. Там на
них наши опытные и мудрые воспитатели выплескивают ушат холодной воды. (Куда
девается в лагере хваленая педагогическая сдержанность? Остается в школе?)
— Опять мне мальчика? Не возьму. Хватит с меня. Только что привели одного
урода. Я с ним уже натерпелась.
Меня ждут вновь прибывшие.
В 22.30 — планерка. Итоги дня. В общих чертах план работы на месяц.
7 июня. Новенькие все идут и идут. Отправляю их к медикам. А меж тем, со
всех сторон меня обстреливают вопросами, засыпают наставлениями.
— Ключ от камеры хранения не у вас?
— Надо бы прибить в столовой картины.
— Пора оформлять пионерскую.
— Почему в нашей даче технички не мыли пол?
Издергался. А ведь это только второй день первой смены.
Невольно подслушал, как представился своим пионерам Граф: «Меня звать Коля».
Потом по этому поводу состоялась импровизированная дискуссия. Одни
возмущаются тем, что вожатые позволяют называть себя по имени, другие ничего
преступного в этом не находят: вожатые ведь очень молоды.
Зашел в пионерскую комнату. Там у книжного шкафа куча-мала. Ребятня
расхватывает книжки. Шкаф не закрывается, свободный доступ. Пошел в первый
отряд искать пионерок на должность библиотекаря. Нашлись добровольцы, очень
симпатичные, аккуратные девочки. Завели картотеку, прошли по отрядам,
переписали все книги. В библиотеку потянулись книголюбы. Изумленный Володя
Олегович показал мне уникального в наше суетное время мальчишку из своего
отряда. Он отрекомендовал мне его как редкостный экземпляр: «Поразительно,
читает и читает. Пообедает — и опять за книгу. Ни футбол, ни пионербол —
ничего ему не надо».
Провел совет дружины. Выбрали пионерскую власть. Нелегко ее выбирать в
лагерных условиях, подчас (и ребятам, и вожатым) приходится полагаться на
интуицию. За один день человека не узнаешь.
Днем малявка из одиннадцатого отряда преподнесла мне букет полевых цветов:
«У вас есть банка с водой? Поставьте у себя в комнате эти цветы». Немного
растерялся, поблагодарил.
Николай-Граф ходит с двумя широченными ремнями на животе. Пионерский галстук
на боку. В тихий час к нему и Смутьяну приехали друзья. Они вышли за
лагерные ворота, уютненько расположились в беседке. И вскоре лесную тишь
разорвали гитарные переборы, звонкие хлопки и нечленораздельные звуки,
вырывавшиеся из нутра Смутьяна и Графа. Доморощенные битлы устроили спевку.
Тихий час становился шумным часом. Пришлось наступить на горло «народным
талантам».
В половине первого, перед сном, глянул на стол — лежат скрюченные, засохшие
цветы. Завертелся, так и не успел напоить их водой.
8 июня. Свежее, почти осеннее утро. Пятнистая земля: светлые блики от
солнца, темные отпечатки — тени от листьев. И по этой веселой пестрой земле
прыгают маленькими полуголыми дикарями октябрята. В прозрачном, еще не
тронутом пылью воздухе вместе с октябрятами прыгают серебристые звуки «ре» —
минорной токатты и фуги Иоганна Себастьяна Баха. Это утренняя зарядка. «Соло
на аккордеоне» — выпускник училища искусств Володя Эйдемиллер. Прыжки под
Баха. Это прекрасно. Я думаю, старик Иоганн Себастьян порадовался бы такому
кощунству, ему только стоило бы взглянуть на веселые разгоряченные мордашки
октябрят.
…Сегодня меня опять стращали неким Кухтиновым из Куйбышева (кажется,
зав.отделом профсоюза железнодорожников). В который раз слышу: «Вот приедет
Кухтинов», «Что, если приедет Кухтинов»... Судя по рассказам, это «пугало»
Кухтинов — мудрый и дельный мужик. Появляется в лагере неожиданно, без
сопровождающих лиц. Сунет нос на кухню, поговорит с ребятами об их
житье-бытье. Одним словом, черпает факты из первоисточника. Его побаиваются:
уж очень дотошный. Пугают им и меня. А на меня, честно говоря, мало
действуют устрашающие имена. Если, к примеру, в лагере нет никаких игр и
развлечений, то это плохо и совсем не потому, что может узнать об этом
Кухтинов, а потому, что ребята мрут от скуки. Если среди поваров завелся
жулик, то это, конечно, скверно. И вовсе не потому, что его схватит за руку
Кухтинов, а потому, что бойкий на руку повар обирает ребят. Все хорошее и
плохое в лагере должно оцениваться с точки зрения ребячьих интересов, а «что
скажет Марья Алексевна» — это дело десятое.
В уединенном запущенном уголке натолкнулся на двух девчушек из одиннадцатого
отряда. Сидят на траве, о чем-то секретничают. Ищут в цветах сирени
«счастье» и поедают его. Спрашиваю одну из них, Наташу, что она загадала.
«Хочу, чтобы мама сегодня приехала».
Ночь. К забору пионерлагеря «Водник» цепочкой крадется небольшая группа
людей (начальник лагеря, сторож, физруки и баянисты). Двое, покрякивая и
чертыхаясь, тащат лестницу. Пролезли через дыру, осматривают деревья. Ага,
вот оно. Лестница приставлена к дереву. Гробовая тишина. Человек взбирается
вверх по лестнице, задирает голову, ощупывает ствол со всех сторон,
спускается вниз, вздыхает: «Перебралась в другое место». Поимка белки не
состоялась.
А вожатые после отбоя собрались в беседке «Водника» попеть. «Спевка» вышла
довольно тоскливой. Ребята не знают слов. Восполняют этот недостаток
хлопками. Действительно, к чему слова, когда есть пара крепких рук и язык,
способный пролепетать «па-ру-ра». Шлепай себе до покраснения в ладоши и
лопочи, пока не заплетется язык...
9 июня. Владимир Августович (Смутьян), сонный и взлохмаченный, явился на
планерку к самому концу. Проспал. Начальник лагеря крепко отчитал его. «Даю
слово, такое больше не повторится»,— заверил Августович. (Мальчишки зовут
его между собой и Апрелевич, и Июневич.) Я вдруг проникся к нему симпатией.
Совсем еще мальчишка. «Даю слово», — Володя произнес это так, будто взвалил
на свои плечи тяжелую ношу. Я поверил ему, не мог не поверить.
На утренней линейке выкинула номер председатель совета первого отряда
Осипова. Сдала, как обычно, рапорт председателю совета дружины, а потом
заявила: «Первый отряд просит слово. Даем честное пионерское, мы исправимся,
только оставьте в нашем отряде Ларису Владимировну». Меня, откровенно
говоря, это заявление ошарашило и обрадовало. Да, ошарашило. Пионеры,
оказывается, осведомлены о том, что Ларисе Владимировне достается на
планерке. И обрадовало: настырные, смелые ребята подрастают в наших школах.
В присутствии четырехсот человек взяла и выпалила то, что наказал ей отряд.
Молодчина, Осипова. «Оставьте Ларису Владимировну». Легко сказать. Лариса
Владимировна так распустила свой отряд, хуже некуда. В палате у девчонок
мятые неприбранные постели, под матрацами филиалы галантерейно-парфюмерных
магазинов. По лагерю разгуливают изморенные черноморским солнцем дамы, а не
пионерки. В отряде нет ни порядка, ни дисциплины.
Почему пионеры просят оставить ее в отряде? Что им понравилось в ней? Ее
бесхарактерность, беспомощность? Нет. Они сами от этого страдают. Им, скорее
всего, по душе ее молодость. С ней можно посекретничать о мальчишках,
поговорить на самые разные, даже запретные темы. Пришлют на место Ларисы
Владимировны женщину, которой за сорок, и начнется. Будет ежеминутно
поучать, ревниво следить за чистотой в палате, за тем, чтобы ходили строем,
спали в тихий час. Тоска зеленая. А Лариса — подруга. Она ничего не утаит,
даже рассказывает, как ее прорабатывают «старики» на планерке.
…Словно муравьи, весело и споро собирают малыши у своих дач листья. Нет, они
не любят убирать территорию. Листья, бумаги, фантики — если все это собрать
в кучу, получится целый костер. И ребята усердствуют. Не ради чистоты, ради
непередаваемого удовольствия чиркнуть спичкой, ради костра. Что за
наслаждение сидеть и смотреть, как вспыхивает и превращается в черную розу
простой комок бумаги, как извиваются, корчатся сухие листья. Да это вовсе и
не листья — это языки стоглавого чудища. Хорошо жечь костры. Правда, от них
больше дыма, чем огня. Но не простой это дым, это дымовая шашка, брошенная
врагом... Чего-чего, а фантазировать в восемь лет умеют.
10 июня. Кто разбил окно? Самигуллин. Кто подрался? Самигуллин. Кто крадется
хмурой ночью в палату через час после отбоя? Самигуллин. Во всех грехах и
бедах виноват Самигуллин. Конченный человек. Перед торжественной линейкой
дал ему совсем новенький, прямо из магазина, горн и мундштук. Предупредил:
«Смотри, не потеряй мундштук. Он от старого горна. Сейчас таких нет». Прошла
линейка, закончился концерт. В организационной суматохе я забыл о
Самигуллине. Наткнулся на него совершенно случайно. Ссутулился, бредет по
аллее, спотыкаясь и пошатываясь, наш горнист. Догнал его. Смотрю — глазам не
верю. Закрыл человек в большом горе лицо руками. Пальцы мокрые от слез. Все
ясно: посеял мундштук. Взялся его успокаивать. Где там, еще больше задрожали
плечи несчастного мальчишки. Вот тебе и Самигуллин — бравый, дерзкий,
грубиян и забияка. Не слишком ли поспешно судим мы о ребятах?
Было такое время, когда уфимские дворы на три летних месяца заметно пустели.
Ребятню вывозили на природу, в пионерские лагеря и детские санатории.
Пробуждался от спячки лесной массив над Уфимкой (от нынешнего трамплина до
Ботанического сада). Здесь отдыхали дети работников медицинских и
госучреждений, МВД, моторного завода, речного пароходства… По лесным опушкам
катилось звонкое: «Солнце, воздух и вода — наши верные друзья!»
В дни спартакиад на футбольных и волейбольных полях шли бескомпромиссные, до
полного изнеможения баталии. Побеждала нередко та команда, за которую
переживали самые неистовые болельщики.
Один-два раза в неделю, когда солнце уходило за горизонт, между деревьями
натягивали белую простыню, и волшебный луч стрекочущего кинопроектора
начинал «рассказывать» ребятам захватывающую историю.
В ПОХОД…НА «ИКАРУСЕ»
12 июня. Ездил в магазин «Пионер». Ходил по нему с блокнотом и карандашом
в руках, прикидывал, как купец, какая игра сколько стоит. Понаписал
порядочно: прибор для выжигания, «Юный конструктор», «Ракета летит к цели»,
бумажный змей и многое другое, да все по несколько штук. Придется разорить
завком рублей на I00—I50. Удастся ли?
Ребята из первого отряда сегодня здорово поработали, помогали асфальтировать
дорожки. Мы недовольны ими: все время ворчим, делаем замечания, а они,
честно говоря, сделали для лагеря немало хорошего. Развесили в пионерской
портреты, в столовой — картины, заготовили землю для цветов, ездили в
ботанический сад за рассадой, перекопали линейку, помогали физрукам привести
в божеский вид спортплощадку. Первая смена — организационная. В первой смене
высаживают цветы, распускаются они во второй и третьей. В первой смене,
обливаясь потом, сооружают площадку для бадминтона, играют на ней во второй
и третьей.
Девчатам первого отряда тоже достается. Чуть ли не каждый день дежурят они в
столовой, помогают малышам, а это нелегкий труд.
13 июня. Разговариваю с Надей из первого отряда. Подбегает ее подруга.
— Надь, тебя зовет Лариса Владимировна.
— Да ну ее на...
Поинтересовался: «Куда ты ее хотела, Надя, послать?»
Надя: «На фиг», — и, спохватившись, добавляет: «Я хотела сказать, что
занята».
Да, Лариса так и не сумела стать вожатой. Бездействует, бездельничает,
расползается по швам первый отряд. Ларису решено уволить.
14 июня. Провели конкурс на лучший рисунок «Я вижу мир». Наиболее удачные
вывесили в пионерской. Большинство рисунков о космосе. Нагромождение
холодных острых скал и камней, люди в скафандрах, вокруг них лунники,
космические корабли, спутники, сложные, неизвестные пока еще в ученом мире
приборы.
Пейзаж представлен бедно, в основном, девочками. На картинах мальчишек
эсминцы и линкоры режут громадные черные волны взбесившегося моря. В небе
кружат самолеты фантастических конструкций.
На выставке можно увидеть город будущего. Высотные, легкие и прозрачные
здания. В небе и на земле, между небом и землей — повсюду самолеты,
вертолеты, автомашины, экскаваторы и подъемные краны. Людей нет.
…Сегодня Лариса покинет лагерь. Так надо. Настроение скверное. В ее
поражении виноват и я, и начальник лагеря. Глупой девице доверили первый
отряд, отряд, который задает тон в лагере. Оставили ее без воспитателя. Она
оказалась один на один со строптивыми, своенравными мальчишками и
девчонками. Сама еще девчонка, она не знала, что с ними делать, и стала
заигрывать. И вот финал.
Так иногда учат плавать. Бросили в самое глубокое место, всплыл — значит
научился. Лариса потонула. С нашей помощью. Одно оправдание: мы искали
воспитателя, но безуспешно.
Лариса не замедлила, конечно, рассказать в красках своим подругам, как ее
сживают со свету. И началось.
Вопросы: «Почему Ларису Владимировну уволили?»
Просьбы: «Оставьте Ларису Владимировну в нашем отряде».
Угрозы: «Без нее мы не останемся в лагере. Уйдем домой».
Ларисе нравится носить терновый венец. Она любит играть, сейчас играет роль
жертвы несправедливости.
15 июня. Мальчишка—непоседа из девятого отряда пропорол себе гвоздем ногу.
Снял кеды, вся нога в кровище. Воспитательница увидела это и ахнула: «Чтоб
ты себе гвоздем башку проломил». Можно ли так? Она сказала это в
неподдельном страхе, от души, как мать. Схватила его, скулящего, и потащила
в изолятор. Только так и можно. Нужно. Естественный гнев и беспокойство,
даже если они проявились в сильных выражениях, дети всегда простят. Они
умеют отличать материнскую взволнованность от выдержки и спокойствия
садиста.
На ночь глядя получил нагоняй от одного из руководителей завода за грязный
пол в столовой. Немного растерялся. Потом успокоился и признал, что этот
товарищ прав: в отсутствие начальника лагеря и завхоза все шишки мои — по
воспитательной и по хозяйственной части. Кто-то должен вымыть пол.
Отправился к техничкам, мало веря в успех предприятия. Лежат в постелях —
приготовились спать. Они внесли в вопрос полную ясность.
— Ишь ты, какой прыткий, пусть сам моет. Нам бы его сюда, мы бы с ним
поговорили. Сколько полагается уборщиц в лагере? Шесть. А нас всего трое.
Одна болеет. Он это знает. Так что нечего попусту говорить.
Что делать? Девочки первого отряда? Увольте. Воды нет. (Отключили,
прорвалась труба.) В колодце — холодная, как лед, простудятся в два счета.
Кстати, многие из них только тем и занимаются, что моют полы то в своей
палате, то в пионерской, то в столовой. Надо ведь когда-то и отдыхать.
16 июня. Мой первый выходной — моментальная, внезапная остановка после
марафона. Ходишь по городу в каком-то бреду, люди, дома, трамваи — все
кажется призрачным, нереальным. Настоящая жизнь осталась в лесу, в лагере.
Заехал в детскую республиканскую библиотеку. Выклянчил в методическом отделе
несколько тоненьких брошюрок — методических разработок.
17 июня. Три дня не было воды (возили во флягах на машине). И вот ее
пустили. Что тут началось! Ребята чупахаются, сгрудились около фонтанчиков,
пьют и никак не могут напиться, словно вышли из пустыни. «Вода, вода, кругом
вода». Она льется в бассейн изо рта металлической рыбешки, бьет струей под
облака из-под пальцев ошалевшего от радости мальчишки.
Наша дружина носит имя Владимира Михайловича Комарова. Может быть, ей больше
подходит имя Ф.Ухтомского? Во всяком случае, в лагере нет никаких, даже
внешних, примет того, что дружина носит имя космонавта. В пионерской висят
портреты героев-космонавтов. Среди них В.М.Комаров — и все. Вот если бы
лагерь был превращен в космический городок, и были бы в нем и барокамера, и
центрифуга, и другие премудрости, а отряды — в экипажи космических кораблей,
и ребята (благодаря стараниям вожатых и воспитателей) бредили космосом и
знали бы все о Гагарине и Комарове — вот тогда бы...
Пионеры шестого отряда — счастливчики. Есть у них Вова. Посмотришь на него —
мальчишка как мальчишка, ничего особенного: маленький, неказистый. Но вот он
задрал к небу голову и запел:
—Там вдали за рекой догорали огни...
И затихают в изумлении отъявленные сорванцы («Вот Вовка дает»), мягкой рукой
грусть сдавила сердце. Ребята в плену у своего тщедушного товарища,
обладателя светлого и красивого дисканта. Он волшебник и властелин. Стоит
ему захотеть — и перенесутся они в буденновский эскадрон, прямо в пекло
гражданской войны. Все любят хорошую песню — и тихони, и забияки.
…Все-таки дети — честнейший и добросовестнейший народ. И если они начинают
ловчить и фальшивить, то виноваты в этом только мы, взрослые. Мне нравится,
с какой ответственностью, а иногда и педантизмом, дежурные пионеры оценивают
уборку территории и палат, поведение в столовой и в тихий час. Дотошности их
можно только позавидовать. Пока придут к единому мнению, и поспорят, и
помирятся. Зато все сами.
И вдруг слышу: «Больно вы добрые, всем «пятерки» понаставили, — это
Маргарита, вожатая дежурного отряда, поучает своих пионеров. — Нам «тройки»
ставят — и вы ставьте. Не стесняйтесь».
Не правда ли, «мудрая» вожатая? Ведь не каждый же додумается учить ребят
строить свои отношения на такой деловой основе. Ты мне «пятерку» — я тебе.
Ты мне «тройку» — получай то же самое, можешь свою территорию хоть языком
вылизать.
19 июня. С самого первого дня прожужжал все уши начальнику лагеря и врачу о
походе. Владимир Яковлевич многозначительно молчит. Олег Валентинович
рассказывает чудеса. К примеру, нужна справка от санэпидстанции о том, что
на восьмом повороте Демы (от ее устья) вполне безвредная вода и нет
энцефалитных клещей. Или, хорошо бы, отправляясь в поход, прихватить с собой
машину с флягами, наполненными водой.
Походы, костры, игры в лесу, река — это то, что так недостает ребятам в
школе. Сборы, стенгазеты, КВНы, концерты художественной самодеятельности —
десять месяцев в году. А мы очень боимся сходить с ребятами на речку (как бы
кто не утонул, не перегрелся на солнце, не отравился, не простудился, не …)
Боимся, потому что больше всего на свете дорожим своим спокойствием.
Начались холода. Теперь в поход не отпустят и подавно. А он очень нужен,
особенно первому отряду, где до сих пор нет умного вожатого и опытного
воспитателя, нет коллектива. Тлеющие угли вечернего походного костра
сплачивают ребят быстрее, чем нотация или обыденный сбор. Кстати, в эти дни
уводит свой класс в десятидневный поход мой знакомый учитель. И я уверен:
они проживут там все эти десять дней, несмотря на ветры, дожди, холода.
Вряд ли ребятам придется по душе поход в комфортабельном «Икарусе» с
термосом, наполненным дистиллированной водой.
20 июня. Вечером — танцы. В первой смене самые старшие ребята —
восьмиклассники, может быть, поэтому танцуют немногие. В них еще не успел
проснуться интерес к танцам. Те же, кто танцует, — бедные! — как они уродуют
себя. Посмотришь на мальчишку: того и гляди сломает себе ногу или вывернет
позвоночник — такие невообразимые па выделывает. Девчонки, словно
осиротевшие от войны вдовы, танцуют друг с другом.
А ведь они талантливы. Кто, когда, где научит их хорошему тону, красиво
танцевать? Вон как самозабвенно, с каким артистизмом и пластичностью месит
сырую после дождя землю мальчишеская пара — залюбуешься.
Когда в России случилась напасть по имени «Перестройка», на свет божий вышли
из небытия всеми забытые скауты (в переводе с английского — разведчики).
Пионеров они не потеснили. Либеральные журналы стали публиковать репродукции
картин в стиле соц-арта. Их писали российские художники, окопавшиеся в
Соединенных Штатах. На одной из них была изображена беременная пионерка.
Между тем многие детские лагеря закрылись. Стоимость путевки в солнечный
«Артек» подпрыгнула до 29 тысяч рублей. Сирот, слаборазвитых детей не
счесть, депутаты мучительно ищут национальную идею. А превосходный русский
тенор Владимир Галузин (Отелло, Герман), живущий в Провансе, в одном из
интервью, будто невзначай, замечает: «…я часто вспоминаю свое счастливое
пионерское детство. Мы понятия не имели ни о какой идеологии. Мы занимались
спортом, у нас были прекрасные педагоги в школе. Мы жили дружно, никогда не
задумывались, кто какой национальности…»
НА ПОВЕСТКЕ ДНЯ — КОМПОТ
22 июня. С самого утра идет могучий, похожий на южные ливни, дождь. Время
проводить утреннюю линейку. На террасе четвертой дачи собрались председатели
советов отрядов, без отрядов. Построились по росту, под горн и барабаны
зашагали на линейку.
— Председатель совета четвертого отряда, на флаг!
— Есть на флаг!
— Флаг поднять!
— Есть флаг поднять!
Запел горн, рассыпалась барабанная дробь, вверх по мачте пополз красный
флаг. Председатели отдавали салют. На их головы рушилась дождевая лавина.
— Бегом по дачам, марш!
Эта линейка запомнилась мне больше других. Председателям советов отрядов,
наверное, тоже: такое бывает не каждый день.
Отчего в подобных случаях ребята не хнычут? Все зависит от того, на какой
лад их настроишь. Ты станешь плакаться — они заноют, ты улыбнешься — они
рассмеются.
23 июня. Еще раз убедился в том, что первое место в лагерной жизни должны
занимать не сборы и линейки, а игры: военные, спортивные, туристические.
После «тихого часа» состоялась игра «Поиски разведчика». Не все вожатые
отнеслись к проведению игры серьезно. Хотя за два дня до этого мы ее
обсудили и разобрали во всех, кажется, деталях и подробностях. И все же
ребята остались довольны. С каким азартом носились они по лесу, обшаривая
каждый кустик, каждую травинку в поисках следов, оставленных разведчиком.
Я был вместе со следопытами четвертого отряда. Ну и задали нам разведчики
работы! Самый хитрый и коварный (их было трое) сидел над нами, на ветвистом
дереве. В трех шагах от этого дерева ребята разожгли костер из сухих листьев
и сучьев, чтобы отпугнуть назойливых мучителей—комаров, и наперебой
высказывали всевозможные догадки о том, где спрятались разведчики. А один из
разведчиков сидел на дереве, сочувствовал пойманному товарищу и ничем, ни
единым шорохом и вздохом, не выдавал своего присутствия. Захватили его в
плен последним. Кто-то из ребят, потеряв всякую надежду на успех, глянул
вверх и — тому ничего не оставалось, как сползти с дерева.
Домой возвращались в приподнятом настроении и следопыты, и разведчики. Даже
полчища наглых комаров не могли его испортить.
24 июня. Дождь. Рушатся все планы.
Вожатая дежурного отряда рассказывает:
— У меня один мальчишка очень настойчиво просится дежурить у флага. (По
случаю дождя дежурных у флага не назначили — Ю.К.) Что делать?
Решили: пусть дежурит, может быть, он давно ждал этого часа и рад тому, что
представилась возможность испытать себя холодной дождевой ванной. Возможно,
он в своих фантазиях считает, что ему доверили охранять государственный флаг
Союза ССР. Ради этого можно и помокнуть. Мальчишки должны вырастать
мужчинами. Им нужны испытания.
Я видел потом, как этот мальчуган подошел к портрету пионера — героя,
постоял, подошел к другому. Для чего? Кто знает? Может быть, он так продрог,
что ему захотелось удрать с поста, но он тут же уличил себя в слабости и
пошел за поддержкой к пионерам, погибшим в годы войны. Не знаю, не берусь
утверждать, что именно так и было. Я только видел сморщенную фигурку,
которая подолгу, внимательно рассматривала лица юных героев. Я только знаю,
что мальчишка этот не ушел со своего поста.
25 июня. Снова дождь. Воробьи, что живут под крышей моей дачи, исчиркали
светло-серый карниз дрожащими, грязными и мокрыми хвостиками.
Затяжной дождь загнал ребят в дачи, настроил на лирический лад. Одни засели
за книги и шахматы, другие под аккомпанемент капели принялись рассказывать
необычайные истории, третьи неожиданно для себя запели.
Дождливая погода принесла дошкольникам и октябрятам минуты радости. Пионеры
восьмого отряда отправились в двенадцатый с концертом. За ними потянулись
артисты седьмого.
…В дверях столовой неподкупные стражи — дежурные. Острый быстрый взгляд на
чумазого плута. Подозрительная полнота. Стоп, за пять минут, отведенных для
полдника, так быстро не располнеешь. Цепкие, проворные пальцы дежурного
нащупывают опухоль на животе «задержанного». Тут же на месте молниеносно
проведена операция — из-за пазухи «нарушителя» извлекается сдобная булка.
Сторонника деликатных отношений может покоробить такая бесцеремонность
дежурных. А я — за нее. Хлеб в палате — это тараканы и грызуны. И еще. Я
видел хлеб, выброшенный на помойку, втоптанный в грязь. Наши предки звали
его ласково — хлебушко, кормилец. Они знали, что надо пролить семь потов,
прежде чем, теплый и душистый, он пожалует к тебе на стол.
Мать, хлеб, Родина… Святость этих слов должна усваиваться с пеленок.
26 июня. Иногда я жалею, что ребята не знают, о чем мы говорим на планерках.
Сегодня рано утром приехал в лагерь Кузьмич — так с незапамятных времен
зовут председателя завкома Владимира Кузьмича Кочетова. Я поражаюсь его
дотошности и вездесущности, его умению смотреть на вещи с житейской
мудростью и простотой. Помню, приехал он как-то дня за два до открытия
смены. Прошелся по аллеям — увидел безрукую статую, наткнулся на сломанную
вешалку, заметил над своей головой шпингалет (какой-то остряк повесил эту
железяку на ветку дерева). Все видит Кузьмич, ничто не пройдет мимо его
взгляда. Может быть, такой глазастый он от того, что сам несколько лет
проработал начальником лагеря. А скорее всего, это свойство его неугомонной
натуры.
И вот Кузьмич на нашей планерке. Спрашивает, у кого какие претензии,
просьбы, замечания.
— Дети не наедаются, добавки им не дают, — возмущается одна из
воспитательниц.
— А что они просят на добавку? — поинтересовался Кузьмич.
— Компот, — выпалила та. Тут же спохватилась и добавила: — Второе тоже
просят.
— С добавками, значит, таким образом, — заговорил Кузьмич.— Не наедается —
налейте ему супу да проследите, чтоб он ел его с хлебом. Ну уж, если и в
этом случае не наестся, тогда можно будет раздобыть на кухне второе. Что же
касается компота...
Мне было весело слушать и наблюдать, как Кузьмич, будто вбивая гвозди,
быстро и ловко ставит точки над нашими насущными и надуманными проблемами.
А потом заговорили о колбасе. Врач: «Колбасу вчера давали на обед вкусную,
не жирную». Его поддерживают: «Лучше всего докторская. Жирную дети не станут
есть». Кто-то: «Докторская может испортиться, как бы не отравились».
Кузьмич—завхозу: «Надо завезти полукопченую, она безопаснее». Жирная,
докторская, полукопченая! Я вспомнил деликатесы 1942 года — жареную на сухой
сковороде картофельную кожуру, вспомнил голодный1946-й. И мне захотелось,
чтобы ребята слышали нас.
28 июня. Есть в лагере несколько мальчишек, которые замучили меня одним и
тем же вопросом. Задают они его по нескольку раз в день: «На линейку сегодня
под баян пойдем или нет?» Мальчишки эти — барабанщики и горнисты. Больше
всего на свете они любят бить в барабан и дуть в горн. Именно бить и дуть,
потому что их никто никогда нигде не учил, как нужно обращаться с этими
инструментами. Все эти энтузиасты — самоучки.
В нашем лагере прекрасный баянист. Однако, когда он уходит на выходной,
настроение горнистов и барабанщиков поднимается. Им предоставляется редкая
возможность продемонстрировать товарищам свое искусство.
Я не знаю, с чьей легкой руки в лагерях утвердилась традиция шагать под
баян. Баян вытеснил горн и барабан, лишил ребят большого удовольствия.
Вот сорванец берет в руки горн, становится во главе колонны пионеров — и
подобрался, подтянулся. Его уже не узнать.
30 июня. Ночь. Догорает прощальный костер. Ворочаются, стреляют
черно-красные головешки. Возбужденные, перемазанные зубной пастой, ребята
расходятся по палатам. Все: отпели, оттанцевали — теперь спать.
Завтра они разъедутся по домам, увозя с собой адрес новой подруги,
500-граммовую прибавку к собственному весу, воспоминание о хорошей книге и
запахи леса.
Как им жилось в лагере? Хорошо, раз многие мечтают остаться на вторую смену.
Лагерная жизнь лучше бестолкового дворового существования. А пионерлагерь
ТРЗ, что там ни говори, — один из лучших.
Я не раз беседовал с ребятами об их житье-бытье.
Вопрос Саше:
— Чего, на твой взгляд, не хватает в лагере?
Саша (в недоумении):
— Всего хватает.
Я вспоминаю название одной газетной статьи, написанной школьницей, — «Если
бы я была министром...»
— Ну, а если бы ты был министром, что бы ты сделал для своего лагеря?
Саша задумался. Наконец нашелся:
— Я бы дал команду построить бассейн.
Ни много, ни мало — целый бассейн. Поистине, министерский размах. (Как же
ребята любят купаться, если даже в дождь и холод мечтают о бассейне.)
А вот у Люды из второго отряда запросы поскромней. Для полного счастья ей
нужно, чтобы на даче, в которой она живет, висел «колокол» (динамик) и из
него неистощимым потоком лилась эстрадная музыка. (Пожелание, с которым
можно поспорить.) А в остальном лагерная жизнь, по мнению Люды, на пять с
плюсом.
I июля. Ранее утро. Все спит. Первым шестичасовым автобусом уезжаю домой.
Одно всепоглощающее желание: спать. Мечтаю взять реванш за двадцать шесть
коротких нервных ночей. Отпуск кончился.
Написать
отзыв в гостевую книгу Не забудьте
указывать автора и название обсуждаемого материала! |
