|
|
НЕГАСИМЫЙ СВЕТ
Тихо, почти бесшумно, плещет Якты-куль — Светлое озеро, окаймленное
тополиными и березовыми рощами. Лениво, будто против своей воли,
подкатываются к его берегам чуть вспенившиеся волны. Прикоснутся к земле,
обласкают ее и тут же возвращаются назад, растворяясь в полноводной чаше.
По берегам Якты-куля круглый год раздаются веселые, радостные голоса людей,
отдыхающих в здравницах.
Осмотритесь вокруг, дорогие современники. И вы увидите на пологих склонах
прибрежной горы Катукай следы прошедших лет. Они, как незаживающие раны, как
тяжелые шрамы, испещрили верхушку Катукая. Прислушайтесь, люди, к тем
старикам, которые и сейчас еще живут в здешних краях, и вы узнаете о
подвиге, совершенном шестьдесят лет назад.
У ГОРЫ КАТУКАЙ
16 августа 1941 года правительство СССР утвердило военно-хозяйственный план
на четвертый квартал текущего года и на 1942 год по районам Урала, Сибири и
Средней Азии. Еще через несколько недель Президиум Академии наук СССР создал
комиссию по мобилизации ресурсов Урала на нужды войны. Буквально в это же
время начальник Туканского рудоуправления Белорецкого металлургического
комбината Алексей Иванович Павлов получил телеграмму, в которой ему
предлагалось незамедлительно прибыть в Магнитогорск к директору
металлургического комбината Г. И. Носову. Возвратился Павлов не в Белорецк,
к родным, а в поселочек под названием Кусимовский рудник, что стоял на
берегу Якты-куля.
Поселок еще спал, когда Алексей Иванович появился в нем. Черными длинными
ящиками выглядывали из тьмы выстроенные в один ряд бараки. Где-то в стороне
тарахтела местная котельная. За ней должна была находиться контора местного
марганцевого рудника. Туда и зашел Павлов. Из беседы с начальником горного
управления Магнитогорского металлургического комбината Василием Никитичем
Котовым он узнал, что геологами Башкирии еще в середине тридцатых годов в
районе нынешнего поселка были открыты залежи марганцевой руды, но к ее
добыче приступили только накануне войны, так что Павлову придется налаживать
дело буквально с нуля. На днях здесь стряслась беда — в деревне Елимбетово,
расположенной в нескольких километрах от Кусимовского рудника из-за аварии
обвалились основные шахтные сооружения. А руководитель стройки уже успел
доложить, что «Елимбетовская» готова «выдавать» за год не менее тридцати
тысяч тонн руды...
Чуть рассвело, и Павлов отправился в Елимбетово. Встретили его там без
особого энтузиазма. Начальника шахты Коновалова на месте не оказалось,
обещали его отыскать.
Он появился в таком виде, что на него было страшно смотреть — испачканный с
ног до головы глиной, в промокшей одежде, с взлохмаченными волосами и
опухшими глазами. Павлов посмотрел на него долгим взглядом и все понял.
— Где же тебя, Петр Федорович, так разукрасило?
— Где же еще — в шахте, будь она неладна. Рабочих почти не осталось, всех
здоровых забрали на фронт. А шахту надо сдавать... Спасибо деревенским
старикам — помогли установить моторы... Вторые сутки пошли, как в шахте
сидим по горло в воде...
— Значит так, Петр Федорович, сейчас иди отсыпаться. Послезавтра утром
заедешь ко мне, а в райком пока не ходи, попробую сам разобраться.
С тяжелым сердцем покидал Елимбетово Павлов. С одной стороны, Коновалова
надо было наказывать за проявленную самонадеянность, с другой — он ведь не
сбежал никуда, не бросил людей, сам пострадал... Ну, упекут его куда
подальше, что выиграет от этого рудник?..
...А ряды кусимовцев таяли на глазах. То в одном бараке, то в другом пели
прощальные песни, провожая на фронт кормильцев. Прощались скупо. Старый
забойщик Михаил Филиппович Вертопрахов, обняв старшего сына, прижался к нему
плечом, и, оторвавшись, легко подтолкнул его в бок.
— Смотри у меня, не посрами Вертопраховых. Еще пятеро твоих братьев на войну
собираются. В общем, фамилия у нас знатная. Понял?
Лучший взрывник рудника Ягуда Ягудин вывел вперед толпы своего старшего сына
Вакила — красавца, весельчака. Вакил унаследовал отцовскую профессию и тоже
стал взрывником. Отец наказывал сыну:
— Ты у меня парень горячий — головы не теряй. Взрывай врага и береги друзей.
Помни: ты еще пригодишься в мирное время. Возвращайся!
Торжественных митингов не устраивали. Вышли женщины поближе к Якты-кулю, от
которого шла дорога в райцентр Аскарово, где собирали для отправки мужчин,
взяли на руки маленьких ребятишек и долго-долго смотрели на дорогу — их
отцы, мужья и братья уходили воевать.
Обескуражила Павлова одна из выпускниц местной школы Валя Баранова.
Заявилась в кабинет и с ходу положила на стол заявление с просьбой принять
ее на работу... забойщицей. Алексей Иванович посмотрел на двухметровую
фигуру девушки и покачал головой:
— Это тебя в забой? Да ты в нем не поместишься. И вообще, знаешь ли ты, что
такое забойщик? Это же мужик недюжинной силы, а ты... Нет. Раз уж в шахтеры
хочешь идти, то я тебе другую работу дам...
Валентину назначили в мастерские, где на станках точили буры — двухметровые
стальные штанги с резьбой на остром конце. С их помощью забойщики вручную
бурили в скале отверстия — шурфы для закладки в них взрывчатки. Этот
нехитрый инструмент был единственным оружием шахтера в добыче бесценной
руды. Шурфов постоянно не хватало. Баранова не покидала мастерскую сутками.
Однажды поздним вечером Павлов увидел, как она несла на плечах связку
металлических прутов. Девушка согнулась под тяжестью груза, но продолжала
его нести по замерзшей зимней дороге.
— Куда ты, Валентина? — скорее прокричал, чем спросил Алексей Иванович.
— Куда? Ясное дело — на шахту.
«Добыча руды в Кусимово велась вручную. Электричества и сжатого воздуха для
бурения скважин не было, — вспоминал В. Котов, Герой Социалистического
Труда. — Приходилось «бурить» шурфы при помощи ломов и кувалд, а взрывали
эти шурфы динамитом. Затем руду вручную грузили в вагонетки и на лошадях
отправляли их на поверхность, где находились склады. А были случаи, когда
вагонетки с рудой выталкивали вручную. Освещались подземные выработки
керосиновыми лампами да печально знаменитыми «карбидками»...
А Валентина Баранова проработала недолго. Узнав о гибели под Сталинградом
подруги, попросилась на фронт.
Из Магнитки раздавались тревожные звонки.
— Ничего не жалейте для проходчиков, — гремел в трубке голос директора
комбината Григория Ивановича Носова. — Отдайте им все, что есть, только бы
не останавливали работу. Если к зиме не развернем добычу руды, комбинат
остановится. Объясните это людям!
Павлов съездил в Магнитку и поговорил начистоту с Носовым, ведь должен же
тот понять, что на Кусимовском руднике заканчиваются последние резервы —
продовольственные, технические, людские... Вернулся домой Алексей Иванович
ни с чем. Носов все прекрасно понимал, сочувствовал шахтерам, готов был
поделиться с ними последним, но не было чем делиться. Под конец встречи он
повел Павлова на шихтовый двор, показал на маленькие холмики руды и, как бы
между прочим, заметил:
— Это последний запас марганца. Через день начнем переплавлять запчасти из
легированной стали. А дальше ... — и запнулся.
В одну из бессонных ночей в кабинет к Алексею Ивановичу, имевшему привычку
проводить здесь целые сутки, явилась группа поселковых девчат. Павлов
удивленно спросил:
— Что надумали? Если просить, то у меня ничего нет. Пустой как барабан.
Такие дела...
— А мы, Алексей Иванович, не с просьбой, а с предложением.
— Ну-ка, ну-ка...
— В забой хотим пойти одной бригадой. А что, думаете, не справимся? Решили
единогласно.
Павлов только сейчас понял, что хотят девчата:
— Дорогие мои. От имени руководства рудоуправления благодарю и кланяюсь
каждой из вас... Только уговор: подучиться надо. Утром приказ получите, кто
у кого учиться будет...
Так на руднике появилась бригада забойщиц, первая на Урале. Была в ней и
шпуроноска — та, что подносила забойщицам готовые к работе шпуры —
Александра Незнаева.
Я встречался с ней и вот что услышал:
— Мы уходили из дома еще до рассвета, а возвращались за полночь. Чаще всего
оставались ночевать в шахте. В ней лучше было, чем в нетопленых и
продуваемых барачных домах. Здесь и паек можно было получить за отработанную
вторую смену. Работали мы нередко по две-три смены. И не роптали, главное —
выстоять.
...Зима сорок первого — сорок второго была зверски холодной. Лошади, на
которых с помощью вагонеток вывозилась на поверхность добытая в шахте руда,
покрывались ледяным панцирем. Больше всего страдали дети. Оставлять их дома
одних было рискованно, и Павлов принял решение: взять на учет всех
ребятишек, разбить их по группам и по утрам отводить по домам, где было
заготовлено топливо и поочередно дежурили «солдатки», как называли в поселке
жен и матерей ушедших на фронт.
...А руды требовалось все больше и больше. Павлов объездил все деревни, что
окружали рудник, собирал там оставшихся людей, рассказывал, не тая никаких
секретов, о тяжелющей жизни шахтеров и звал на помощь тех, кто еще был в
силах ее оказать. Десятки старожилов деревень Ташбулатово, Ниязгулово,
Елимбетово, Кусимово шли на шахты. Медленно, но все же возрастала добыча.
Пришла первая радостная телеграмма: «Горячо поздравляем рабочих и инженеров
рудоуправления с достигнутой победой — досрочным выполнением годового
задания по Кусимовскому руднику. Мобилизуйте силы на добычу дополнительно
минимум 4 тысяч тонн руды. Директор комбината Г. Носов».
Словно проверяя людские силы, запуржила, завыла морозная метель. Страшные в
этих степных местах вьюги. Люди, животные, буквально все, в такие дни
укрывались в домах, сараях... И надо было именно в предновогодние дни, когда
кусимовцы решили выполнить просьбу металлургов, случиться такому несчастью.
С утра диспетчер позвонил Павлову:
— Что-то долго не видать паровоза. А вагоны с рудой уже не вмещаются в
рудничном железнодорожном тупичке. Что делать?
Алексей Иванович:
— Не паникуй. Никуда не денется паровоз, придет...
Но прошло полдня, а паровоз так и не появился. Зато пулеметной очередью
застрочили звонки из Магнитки: «Сколько отправляете руды? Немедленно
доложите!», «Мартеновский цех под угрозой остановки», «Требуем усилить
отгрузку!»... Нахлобучив поглубже шапку, Павлов собрался на погрузочную
площадку. Диспетчер был прав — груженые вагоны заняли все пути. А на
дальних, запасных путях сгрудился порожняк. Надо вытолкнуть из тупика
груженые вагоны, а на их место поставить порожние, загрузить их и, когда
подойдет паровоз, попытаться отправить если не двойную, то хотя бы
полуторную норму груза... Зазвонили набатом куски рельсов, привязанные к
столбам. Кусимовцы знали, что этот звон издается в исключительных случаях, в
основном — тревожных. Заскрипели, захлопали калитки домов... Выбегали кто с
чем — ломами, вилами, носилками. У старенького скособоченного экскаватора,
единственного погрузочного механизма на руднике, скопились десятки людей.
Павлов старался перекричать толпу:
— Если мы сейчас не отправим вагоны с рудой, остановится Магнитка. Паровоз
стоит на станции Смеловская. Сломался. Но придет — никуда не денется. У нас
один выход: подготовить побольше вагонов с рудой. Надо вытолкать готовые
вагоны и на их место поставить под погрузку порожние. Задача понятна? Все за
мной!
И навалились люди на стальные бока первого вагона. А он ни с места, вроде
примерз к рельсам. Еще раз навалились, еще, еще... Наконец что-то жалобно
скрипнуло, вздрогнул вагон, шелохнулся. «Пошел! — радостно закричали люди. —
Ну, иди же, иди, родной!»... Откатили его метров на сто, может и больше.
Взялись за второй... Затарахтел экскаватор. Началась погрузка.
Пришел все-таки паровоз. Из его кабины выпрыгнули чумазые машинист и его
помощник. Еле волоча ноги, направились к тупичку. Но наткнулись на вагоны с
рудой. С изумлением посмотрели друг на друга и — бегом обратно к паровозу:
можно отправляться на комбинат...
Дежурный диспетчер докладывал своему коллеге в Магнитке:
— Кусимовский выполнил задание. Отправлен двойной паек! Остальное доложит
Павлов.
В тот же день Алексею Ивановичу сообщили, что звонил Носов и велел передать:
на Кусимовский направляется группа специалистов-горняков, эвакуированных из
Кривого Рога. По приказу наркома черной металлургии.
...Оживал Кусимовский марганцевый рудник. Оживала Магнитка. Н. С. Патоличев,
известный партийный и советский работник, писал в своих воспоминаниях:
«Каждый третий снаряд и броня каждого второго танка сделаны из
магнитогорской стали... Так что командиры орудий, подавая команду
«Заряжай!», могли через два выстрела на третий отдавать приказ:
«Магнитогорским заряжай! Огонь!».
Гитлер был уверен, что Россия, оставшаяся без марганца, основные
месторождения которого находились в оккупированном Никополе и Чиатурах,
погибнет и дни ее уже сочтены. Он не знал, что в действие были введены
местные залежи на Урале, в том числе и в юго-восточной части Башкирии.
Кусимовцы были одними из первых, кто неимоверным трудом своим, ценой жизни
многих своих земляков-товарищей решил эту сверхзадачу. Гитлеровские
идеологи, виднейшие военные специалисты пытались разгадать секреты появления
на фронтах знаменитой «тридцатьчетверки» — лучшего танка военного времени.
Захватив в плен раненых советских танкистов, они заталкивали их в эти машины
и расстреливали танки со всех сторон в поисках уязвимых мест. Им удавалось
поджечь гусеницы, баки с горючим, наконец, взорвать машины вместе с
экипажем. Но броня не поддавалась. Взбешенный Гитлер велел казнить членов
военной миссии, которые, работая в нашей стране, не доложили о том, что в
России могут в случае надобности найти замену Чиатурам и Никополю.
Приехавшие криворожские горняки намного ускорили работу на Кусимовском и
соседних рудниках. Павлов побеспокоился о том, чтобы каждому из них были
созданы наилучшие по тем временам условия. Вниманием и заботой окружило
шахтеров руководство Башкирской республики. И вот итог: В 1943 году газета
«Правда» писала: «За первое полугодие металлургические заводы получили
уральской марганцевой руды в десять раз больше, чем за весь 1940 год...
Немцы рассчитывали ударом по металлургии свалить с ног нашу промышленность,
задушить ее в тисках металлического голода. Но советские металлурги, прежде
всего металлурги Магнитогорского и Кузнецкого комбинатов, сумели обеспечить
военную индустрию металлом для танков, орудий, снарядов».
...В Магнитогорск прилетел нарком черной металлургии Иван Федорович Тевосян.
Об этом незаурядном человеке знала вся страна, его неистощимая энергия,
напористость, принципиальность и профессионализм покоряли людей. О нем много
рассказывали, писали. Но есть в биографии Тевосяна и малоизвестные факты. В
1940 году советская делегация выехала в Берлин. Ее задачей было определить
дальнейшие намерения Гитлера. Вот что писал в своих мемуарах «Дело всей
жизни» маршал Советского Союза A.M. Василевский:
«Еще по пути в Берлин Иван Федорович рассказал много интересного о жизни и
быте германского рабочего класса. Охотно делился Тевосян с нами весьма
верными выводами относительно положения в тогдашней Германии. Он уверял, что
фашистская пропаганда, обещавшая несметные богатства при захвате чужих
земель, и те подачки, которые гитлеровское правительство бросало разным
слоям немецкого населения, находили отклик среди значительных кругов мелкой
буржуазии и наименее сознательных слоев рабочего класса. Тевосян уверял, что
все военные помыслы Гитлера прямо направлены на восток, а точнее на
Советский Союз, и что вопрос о нашем военном конфликте с Германией — дело
ближайшего будущего. И в дни поездки, и впоследствии я имел возможность не
раз оценить высокие деловые и человеческие качества Тевосяна, его заражающее
всех трудолюбие, умение работать с людьми, его организаторские способности»
(А. М. Василевский. «Дело всей жизни». 1983.)
В поездке в Магнитку Тевосян хотел выяснить, за счет чего можно увеличить
производство броневой стали. Остро стояла проблема рудной базы. Иван
Федорович не любил больших совещаний и словопрений. Поэтому, выслушав
доклады Г. И. Носова и В. Н. Котова, сразу же предложил поехать на
марганцевые рудники, прежде всего в учалинское село Уразово, где, по мнению
академика Ивана Павловича Бардина, всегда присутствующего при обсуждении
самых острых проблем, были наиболее благоприятные перспективы. По вязкой,
разбитой грунтовой дороге они добрались до села, что стояло неподалеку от
Белорецка. Тевосяну не потребовалось много времени, чтобы оценить
обстановку. Тем более после доклада Котова, который прожил здесь более
месяца, изучая все «за» и «против» организации нового рудника. Больше всего
его волновал вопрос транспортировки руды на комбинат — Кусимово почти рядом
с Магниткой и железная дорога есть, а от Уразово до мартеновских цехов
комбината более 130 километров и абсолютное бездорожье. Да и где взять
столько автомобилей, чтобы беспрерывно перевозить уразовскую руду? Что
касается шахтеров, то в этом отношении Котов был спокоен: Павлов поможет...
Тевосян внимательно слушал Котова и что-то записывал в блокнот. Потом подвел
итог:
— Транспорт беру на себя. Технику, постараюсь, тоже. Вы решайте с кадрами.
Сейчас же, немедленно. Добыча руды должна развернуться здесь
завтра-послезавтра. Стране дорог каждый день... Да, вот еще — поговорите с
местным населением насчет размещения горняков. Дома строить не будем — нет
времени... Все! Желаю удачи...
Прошло полторы недели. Ранним утром Носов, оставшийся ночевать в рабочем
кабинете, был разбужен шумом моторов. Прильнул к окну и увидел
выстраивающиеся на площади у заводоуправления автомобили. Они шли тесным
строем, почти касаясь друг друга. Старые ЗИСы с деревянными кузовами,
изрешеченными пулями, держались строго, как на параде. Носов давно не видел
такого огромного количества грузовиков. Неужели все это для комбината?
Обернулся — в дверях стоял немолодой человек в военной форме. Козырнув,
спросил:
— Вы Григорий Иванович Носов? Автобатальон в составе двухсот машин прибыл в
ваше распоряжение.
— Откуда вы?
— Со Сталинградского. По приказу Верховного Главнокомандующего...
Так Иван Федорович Тевосян еще раз доказал, что он человек дела.
А Василий Никитич Котов уже мысленно готовился к нелегкому разговору с
Павловым.
...Но прежде чем рассказать об этом разговоре и его последствиях, вернемся
на десять лет назад — в1932 год.
В Уфе создавалось республиканское геологическое управление. Его организация
совпала с выходом в свет правительственного постановления «О развитии
промышленности Башкирской АССР». В этом документе говорилось: «При
разрешении вопросов строительства Урало-Кузнецкого комбината должны быть
детально изучены природные богатства Башкирской АССР в целях максимального
их использования...» На первом совещании геологов республики среди главных
обсуждаемых вопросов была проблема марганцевой руды. Во всем мире шли поиски
этого крайне важного компонента стали высокого качества, важнейшего
стратегического сырья для производства оружия. Руководитель одной из
крупнейших американских сталелитейных компаний говорил: «Он (марганец) нам,
пожалуй, покажется дороже золота в минуты войны. В глубоких подземных
хранилищах штата Кентукки мы спрятали грандиозное количество золотых
слитков. Но, может быть, придет время, когда мы с удовольствием отдали бы
все это золото за груду до зарезу нужного нам марганца и хрома». Геолог из
Белорецкого металлургического комбината Сигизмунд Куликовский, разведав
зауральские районы республики, доказывал, что среди небольших марганцевых
месторождений юго-восточной Башкирии, в том числе и Кусимовского, надо
обратить внимание и на залежи этой руды в районе учалинского села Уразово. В
архиве Башкирского геологического управления я нашел брошюру С. А.
Куликовского «Марганцево-рудная проблема Башкирии в системе Урало-Кузнецкого
комбината», изданную в Ленинграде в 1932 году и ставшую настольной книгой
молодых геологов, работавших в районе Якты-куля. С. А. Куликовский умер
молодым человеком от чахотки. А выводы его в отношении перспектив добычи
марганца в Башкирии вызвали большой интерес в Академии наук страны.
Крупнейший ученый в области марганца академик А. Бетехтин отмечал: «Огромная
заслуга в развитии марганцево-рудного дела в стране принадлежит геологу С.
А. Куликовскому, работавшему с 1914 года в Белорецком рудоуправлении. По его
инициативе и при его активном участии были проделаны большие работы по
разведке марганцевых руд на Южном Урале».
В Кусимово и соседней деревне Ташбулатово был создан штаб башкирских
геологов— разведчиков здешних недр. Большая группа молодых специалистов — С.
Туманов, К. Лазарев, X. Еникеев, Н. Шахмаев, В. Моргунов, А.Фонарев,
несколько позже Басыр Давлетович Магадеев, ставший в годы войны начальником
экспедиции, прокладывали дорогу будущим шахтерам из «армии А. И. Павлова».
Старейший геолог Хамит Рустамбекович Еникеев рассказывал мне:
— В Кусимово я приехал прорабом, одним из первых выпускников Уфимского
строительного техникума. Кроме рук и безграничного желания работать у нас
ничего не было. Ни техники, ни местных работников, которые хоть бы раз
видели в глаза эту технику. А требования предъявлялись большие. Но как бы то
ни было, к началу сороковых годов мы передали металлургам несколько
месторождений марганца, в том числе и Кусимовское... Начало Великой
Отечественной войны показало, насколько важным было это дело. И насколько
прав был С. А. Куликовский, настаивавший на необходимости начать в Башкирии
разработку марганцевых месторождений.
Кусимово, Ниязгулово, Ташбулатово, Биккинино, Елимбетово, Таштимирово... Это
были первые «островки», где работали шахтеры. Неосвоенным оставалось крайне
неудобное из-за своего географического положения Уразово. И вот дошла до
него очередь. Павлов в душе понимал, что ему придется начинать здесь добычу
руды. Но всякий раз, когда в голову приходила эта мысль, он пытался подавить
ее. Его можно было понять: нечеловеческими усилиями он создавал и укреплял
коллектив Кусимовского вместе со своим ближайшим другом и секретарем
парткома рудника Ахметшарипом Бикметовым. Он знал всех наперечет работников,
членов их семей, радовался вместе с ними малейшему светлому событию, глубоко
переживал беды. Вдруг придется расставаться с ними?
...С приездом криворожских горняков — больших знатоков разработки
марганцевых месторождений — жизнь на руднике стала иной. По инициативе
криворожца инженера Григория Семеновича Кирносова, ставшего начальником
горных работ, в поселке появилась уникальная в своем роде школа обучения
горняцкому делу специально для тех, кто вернулся с войны из госпиталей, но
по состоянию здоровья мог участвовать в горных работах. Курсы горнорабочих
создавались на добровольных началах. Подбирал курсантов Григорий Семенович
сам. Преподавателями назначал своих земляков, имеющих специальное
образование.
Нежданно-негаданно вернулась в поселок Валентина Баранова. Воевала она,
оказывается, на Сталинградском фронте. Там была ранена, отлежалась в
госпитале, и списали ее вчистую, как инвалида. Родных у Валентины не было,
но манило, звало к себе Светлое озеро, тихие улочки поселка, люди, ставшие
для нее и братьями, и сестрами... Писать о возвращении в родные края не
стала, а нагрянула однажды утром прямо в контору. Павлов обомлел от радости.
Вслед за ней вернулся Михаил Федорович Утробин — бывший рудничный геолог.
Проковыляли по улицам поселка братья Вертопраховы. Шумно встретили на
руднике Вакила Ягудина. Прав оказался его отец — специальность взрывника
очень пригодилась сыну-воину. Вначале он попал в роту пулеметчиков, но потом
попросил перевести его в разведчики-подрывники. Он прошел путь от Ленинграда
до Вены. Начинал рядовым, а закончил войну командиром подразделения.
Несколько раз его настигали вражеские пули и осколки гранат. Но богатырская
сила Вакила выдержала. Увешанный боевыми наградами, он явился к Павлову.
По-военному доложил о том, что вернулся для прохождения мирной службы и
готов к выполнению любого задания. Через день Ягудин вышел на работу
начальником смены, той смены, где когда-то работал он и продолжал трудиться
отец.
Кусимовские взрывники отличались высочайшим мастерством — они чутко
улавливали малейшие подвижки в породе, ее норов, податливость... Бурение
шурфов — этих небольших в диаметре и неглубоких отверстий, пробитых в скале
забойщиками для закладки динамита, — шло так называемым сухим способом. Не
было у шахтеров возможности увлажнять процесс проходки. Густые облака пыли
забивали глаза, рот, пробирались сквозь тонкую спецовку к телу. Забойщики и
взрывники все чаще жаловались на глухую, тяжелую боль в груди, на перебои
дыхания. Они еще не знали, что к ним подступает страшная неизлечимая болезнь
— силикоз. Сухая пыль попадала в легкие, образовывала там комки, похожие на
цементные и ... человек погибал.
В середине семидесятых годов я приехал в деревню Ташбулатово, в одном из
домов встретился с последним героем местных шахтеров — забойщиком Мусой
Зикриным. Он лежал на нарах, специально прислоненных к раскрытому настежь
окну и не отрываясь смотрел куда-то вдаль. Глаза его были полуоткрыты, лицо
одутловатое, красное. Он тяжело и хрипло дышал — наступала смерть. Мусса —
краса и гордость кусимовских шахтеров, автор трудовых рекордов, учитель
молодых и ученик, последователь самых знатных мастеров шахтерского дела —
умирал в полном сознании.
…На шахте все же нашли способ увлажнения процесс проходки. Правда, это было
уже перед концом войны.
Во втором томе «Истории Великой Отечественной войны» на стр. 157 написано:
«Красная Армия получила в свое распоряжение поистине легендарный танк Т-34.
Грозная боевая машина была детищем, гордостью не только ее непосредственных
создателей, инженерно-технических работников и рабочих танковой
промышленности, но и сталеваров, освоивших в рекордно короткий срок
производство высококачественной легированной стали, и прокатчиков, катавших
впервые на заводах востока броню для танков, и рудокопов Урала, обеспечивших
необходимым сырьем заводы черной металлургии».
Башкирские геологи, горняки, шахтеры с полным правом могут сказать, что эти
слова имеют к ним самое прямое отношение.
УЛИЦА СТАЛЕВАРА ГРЯЗНОВА
...Почти десять лет я занимался поисками людей и документов о героическом и
трагическом трудовом подвиге шахтеров, работавших в годы войны на
марганцевых рудниках Башкирского Зауралья. Теперь там, где возник поселок
Кусимовский рудник, высится монумент из мрамора и дорогого металла титана в
честь героев тыла. Построен он магнитогорскими металлургами по проекту
уфимского архитектора Наиля Галеева.
В поисковой работе всегда встречаются неожиданности. Так случилось и у меня.
Я узнал о судьбах белоречан, земляков Алексея Ивановича Павлова, начальника
Кусимовского марганцевого рудника, и сталевара Алексея Николаевича Грязнова,
командира подразделения морских десантников, павшего на берегах Балтики
геройской смертью.
Материалы о Грязнове мы искали вместе с белорецким журналистом, прекрасным,
добрым человеком Гришей Гарифуллиным. Вообще-то имя у него — Габдулла, но
все, кто его знал, обращались к нему запросто — Гриша. Это он собирал
письма, которые здесь публикуются.
…Павлов еще не успел заснуть, как его поднял пронзительный телефонный
звонок. Алексей Иванович уже привык к таким звонкам, требующим немедленной
реакции абонента. Так могли звонить только из диспетчерской
металлургического комбината в момент какого-нибудь ЧП. Он взял трубку и
голосом простуженного человека произнес:
— Павлов слушает...
В ответ раздался громовой голос начальника горного управления комбината
Котова:
— Спишь? Рановато улегся. Между прочим, обстановка складывается
катастрофическая — марганцевой руды осталось на две-три смены. Потом
броневую сталь не из чего будет делать. Директор приказал пустить в переплав
запчасти, сделанные из легированной стали. Но это же, сам понимаешь, не
спасет нас. Нужна руда. Твоя руда! К утру собери лучших забойщиков и отправь
их в Уразово — там руда прямо на поверхность выходит. Транспортом поможем...
Только сейчас Павлов пришел в себя.
— Ты что же, Василий Никитич, решил Кусимовский рудник закрыть? Где я возьму
тебе забойщиков, да еще лучших — у меня больше сотни рабочих не хватает. В
шахтах одни старики немощные, женщины да малолетки работают... А план все
набавляют и набавляют. В деревнях всех, кто может работать, подобрал. Больше
людей нет.
Котов не перебивал, знал, что положение у Павлова тяжелое, что тянется он
изо всех сил, но не было иного выхода, кроме форсирования работ в районе
учалинского села Уразово. Выслушав Павлова, Василий Никитич уже смягченным
голосом закончил:
— Тебе привет с фронта земляк прислал. Очень горячее письмо. Мы на пишущих
машинках его размножили и передали всем цехам. У нас его читали вслух, как
Левитан, по радио. Я один экземпляр послал тебе, познакомь народ. Не письмо,
а крик души...
— Это кто же так кричит? — попробовал усмехнуться Павлов.
— Алексея Грязнова помнишь? Сталевар из второго мартеновского?
— А как же, наш он, белорецкий. Ну, как не знать...
— Ты послушай, что он пишет: «От имени тех, кто обороняет Ленинград, кто еще
не умер от голода в осаде, прошу вас, мои дорогие друзья, дайте больше
металла — и вы спасете наш Питер! Я знаю ваши силы и надеюсь только на ваше
бесконечное мужество... Помогите!» — Котов замолчал. Не проронил ни слова и
Павлов. Потом встрепенулся:
— Светлая твоя голова! Ну кто же из нас, белоречан и тирлянцев, не знал и не
любил Алексея Грязнова?
...Они познакомились в тысяча девятьсот тридцать четвертом. Алексей Иванович
только что приехал из Свердловска после учебы в Промакадемии в звании
инженера-горняка. В парткоме, куда Павлов зашел, чтобы доложить о
возвращении на работу, его встретил молодой, с широким скуластым лицом и
копной небрежно зачесанных волос богатырь. Увидев Павлова, он поднялся из-за
стола и пошел навстречу.
— Алексей Иванович, дорогой! Отучился, значит? Вот здорово! А тут голову
ломают, кого на рудник послать. Вовремя ты поспел! Ну, садись,
рассказывай!..
Павлова и подкупило, и насторожило это, как ему показалось,
сверхпанибратское отношение нового парторга. Он было хотел перейти на
официальный разговор, но тут же оказался в тесных объятиях Грязнова,
почувствовал на собственных косточках, что делать этого не стоит.
— Откуда тебя такого принесло? — закряхтел Павлов. — Медведь!.. Тебе у печи
стоять надо, а не здесь...
— Вот-вот, Алексей Иванович, и я им говорю, что мое место у мартена, а они
слушать не хотят. У тебя, говорят, товарищ Грязнов, природные данные
организатора... Какие там к черту данные!.. Вот ты, человек грамотный, —
сразу определил, где мое настоящее место... Я тебе по строжайшему секрету
скажу, как старшему брату: сбегу отсюда опять к печам. Про сталевара
Грязнова, обещаю тебе, еще услышишь.
Смотрел Павлов на этого молодого человека и понять не мог, отчего это у него
такая горячая кровь.
— Ты часом не матрос? — спросил Алексей Иванович.
— Ну, матрос. На флоте служил. А что?
— Да ничего. Кипяток... Смотри, парень, подует ветер не в ту сторону — сам
себя ошпаришь...
На том закончилась их первая встреча. Павлов получил назначение на рудники
близ Тукана и с головой ушел в работу. А два года спустя он прочитал в
«Правде» письмо группы сталеваров Магнитки, обращенное к известному во всем
мире мариупольскому сталевару Макару Мазаю. Отвечая на призыв Мазая
развернуть соревнование за увеличение съема стали с квадратного метра пода
печи, магнитогорцы решили добиться рекордных показателей на агрегатах,
которые им предстояло еще только осваивать. Уральцы сообщили об этом не
только Макару Мазаю, но и наркому Серго Орджоникидзе. «Заверяем вас, товарищ
Орджоникидзе, — писали они — что производственное задание 1937 года на
основе развертывания соревнования будет выполнено и перевыполнено». Среди
двенадцати лучших сталеваров Магнитки, подписавших это письмо, был и
сталевар печи № 3 Алексей Грязнов.
«Неужто тот самый Кипяток?» — подумал Алексей Иванович. Позвонил в Белорецк
и убедился: да, тот самый. В 1936 году секретарь парткома сталепроволочного
завода Алексей Николаевич Грязнов, услышав о трудовом подвиге Макара Мазая,
решил переехать из Белорецка в Магнитогорск, где вводились в строй
значительно более мощные мартеновские печи. Много именитых башкирских
металлургов сочли своим долгом заложить фундамент форпоста отечественной
индустрии... Грязнова приняли во второй мартеновский цех на печь с расчетным
весом плавки в 175 тонн. Буквально через несколько месяцев молодой сталевар
первым на Магнитке решил вызвать на соревнование «самого Мазая». Вот что он
писал Макару: «Мы чувствуем большую гордость за принятые обязательства, так
как, соревнуясь с тобой, должны показать, на что способны сталевары
Магнитки...» Алексей Грязнов пришел к убеждению, что на таких печах, которые
установлены в его цехе, можно довести вес плавок до 300 тонн — почти вдвое
больше расчетного. Парторг мартеновского цеха и сталевар Алексей Грязнов
обратился за помощью к инженерам. И они немедленно откликнулись.
Макар Мазай приехал в Магнитку, чтобы познакомиться со своим соперником по
соревнованию и передать опыт сталеварам. На печи № 3 Алексей Грязнов и Макар
Мазай провели совместную Плавку дружбы, а потом собрали всех своих товарищей
по профессии и рассказали о том, какие у них планы.
...Снова Павлов встретил Грязнова в ту первую военную осень на комбинатском
собрании, где обсуждался один — самый главный, самый важный для металлургов,
для всей страны — вопрос: как научиться выплавлять броневую сталь на
агрегатах, которые по науке непригодны для этой цели. Собрание закончилось
далеко за полночь. В один из перерывов Грязнов заметил Алексея Ивановича и
отвел его в сторону…
— Здорово, тезка!
—Ну как, Кипяток, все же добился своего, стал сталеваром. Да еще каким! Вся
страна говорит о тебе. Где уж нам, скромным хозяйственникам, до тебя...
Домой возвращались вместе. Грязнов настаивал на том, чтобы Алексей Иванович
заночевал у него, но Павлов категорически отказался. Он торопился в Кусимово,
где уже работал начальником нового марганцевого рудника.
— Плохи дела у нас на руднике, Алеша, очень плохи. Слышал, как нас
критиковали! И за новую шахту, и за старую... Это все правда. Но ведь не
пожалуешься, что не хватает сотен рабочих. Одни женщины да пацаны остаются в
деревне, все мужики — на фронте. И даже девчата и те воевать с фашистами
рвутся... А кому же в шахту идти?..
— Ты прав, Алексей Иванович, трудно. Но только я думаю, что из двух зол надо
выбирать худшее. Там, на фронте, мы все-таки нужнее. И я бы...
...Грязнов заскрипел зубами: «Вот сварим первую броневую сталь — и буду
проситься на фронт… Не пустят — убегу». Как свидетельствуют документы,
первую плавку качественной стали доверили старому сталевару Георгию
Егоровичу Боброву и Грязнову. Позднее Павлов узнал о том, что Алексей
Грязнов ушел на фронт, на Балтику, в дивизион «морских охотников».
Рассказывали, что перед уходом на фронт Алексей долго и настойчиво пытался
узнать о судьбе Макара Мазая. Толки были самые невероятные. Магнитогорцы
хорошо знали только об одном — броневой прокатный стан мариупольцы
эвакуировали сюда, на Урал, еще в первые месяцы войны. Мазай же продолжал
варить сталь, которая тут же, в ремонтных цехах, использовалась для
восстановления танков. Люди покидали завод, а он оставался у печи. День и
ночь. После одной такой суточной вахты чуть доплелся домой и свалился как
убитый спать. Проснулся от шума мотоциклов — немцы прорвали оборону Красной
Армии и окружили Мариуполь. Макара Мазая выдал фашистам предатель. Одни
говорили, что Макара сожгли в той печи, на которой он установил свой первый,
ставший историческим, рекорд, другие утверждали, что его поймали в тот
момент, когда он с миной в руках подползал к своему цеху… Как бы то ни было,
Мазай погиб героем, и Алексей Грязнов, до которого дошла эта печальная
весть, не мог оставаться в тылу. Он ушел мстить за смерть друга.
Его место у мартенов заняли молодые мастера. Среди них еще один посланец
Башкирии Мухамет Зиннуров. В 1979 году лауреат Государственной премии В. А.
Захаров писал: «На печи мы работали втроем: Мухамет Зиннуров, Иван Семенов и
я. Самый опытный — Мухамет Зиннуров. Недаром его называют ветераном
Магнитки. За десять лет до войны с фашистами он приехал с первыми
строителями создавать металлургический комбинат. Он жил в «полотняном»
городке, как тогда называли брезентовые палатки, работал в бригаде своего
земляка из Башкирии Нуруллы Шайхутдинова. При нем задували первую домну,
выпускали первую плавку на первой мартеновской печи. В войну Мухамет уже был
знатным сталеваром. Его портреты не сходили со страниц газет. Я мечтал быть
похожим на него. Не раз мы собирались у печи Зиннурова и просили его
рассказать об искусстве сталеварения. Он уверял, что ничего особенного нет.
Скажем, сталевар Бобров лучше и быстрее делает заправку печи, сталевар
Грязнов лучше других ведет скоростные плавки, а Томилов лучше ведет процесс
плавления… Учись у каждого — и будешь хорошим мастером. После Алексея
Грязнова Мухамет Зиннуров стал горячим последователем Макара Мазая...»
Грязнов не писал писем Павлову, но Алексей Иванович, встречаясь с
белоречанами, слышал о нем — тезка, оказывается, из Кронштадта перебрался в
Ленинград, на помощь осажденному городу.
…Алексей Грязнов погиб геройской смертью в сентябрьскую ночь тысяча
девятьсот сорок четвертого года при высадке десанта на побережье Эстонии.
Батальон моряков попал в засаду. Дрались до последнего патрона. Не стало
патронов — взялись за штыки и кинжалы. На эстонской земле, в нескольких
сотнях метров от Балтийского моря стоит скромный памятник с высеченными на
гранитной плите именами. Есть там и имя Алексея Грязнова. Говорят, что во
время шторма заливает этот берег и лишь только место, где стоит памятник,
остается нетронутым.
...Прошло много лет. В украинском городе Мариуполе стоит бронзовая
скульптура Макара Мазая. Скульптура Грязнова установлена в начале одной из
лучших улиц Магнитогорска, носящей его имя.
Учительница истории Н. М. Суворина, организатор школьного музея,
посвященного Алексею Грязнову, рассказывала:
— Музей сталевара Грязнова — живое звено всей педагогической деятельности.
Ежегодно мы отмечаем день памяти Алексея Николаевича... Выезжали и на место
его гибели в Эстонию, брали с собой супругу Алексея Николаевича Клавдию
Ефимовну...
...Клавдия Ефимовна жила в однокомнатной квартирке. Тихо. Скромно. Большие
черные глаза, рано поседевшие густые пряди волос, открытый взгляд и мягкая
доверчивая улыбка.
— Я была счастлива с ним, — говорила она о «своем единственном и незабвенном
Алеше». И он гордился мною. Хотя не счесть, сколько тревог выпало на нашу
долю, сколько бед пережили... Не забудется никогда зима 34 года. На нашем
заводе в Белорецке топливо было на исходе. Как спасти завод, людей? Выход
был один: собрать в городе и соседних селах как можно больше саней и
направить их в лес, где разрабатывались делянки и лежали дрова. Но как
добраться до этих делянок за десятки километров по снежной глубокой целине?
Да еще мороз градусов под сорок. Грязнов ехал на первых санях и видел, как
следующие за ним начинают отставать, сбиваться с пути... Встал, высоко
поднял над собой баян и заиграл плясовую... Приостановились сани, выпрыгнули
на снег и молодые, и те, кто постарше, пустились в пляс. Разогрелись. А я
схватила покрасневшие, закоченевшие руки Алеши и стала растирать их. Он
громко смеялся. Так и добрались до делянок. Топливо вывезли...
Как-то повстречался я со знатным гражданином Белорецка, почетным металлургом
страны Львом Николаевичем Черняевым. Разговорились «за жизнь». Лев
Николаевич добродушный, мягкий, приветливый собеседник, слушать его — одно
удовольствие.
— Про Алексея Грязнова спрашиваете? — переспросил он. — Ну, как его не
знать? Во всем пример — я уж не говорю о профессионализме, здесь Грязнов еще
долго будет стоять на самой большой высоте, я — о другом — об его умении
правильно жить.
…Гора Катукай, где в военные годы самоотверженно трудились горняки и шахтеры
из башкирских деревень, молчалива и не очень приветлива. Всех героев, что
работали здесь, не упомнили, но сто сорок шесть фамилий высечены на
белоснежных мраморных плитах, окружающих центральную часть величественного
монумента, сооруженного у подножья горы. У самого берега озера Якты-куль в
скромной могилке покоится Алексей Иванович Павлов.
ЕГО ПРИМЕР ЗАЖИГАЛ СЕРДЦА ЛЮДЕЙ
Из воспоминаний И. М. Яковлева, бывшего помощника директора Белорецкого
металлургического комбината
Годы первых пятилеток. Советская страна развивала промышленность. В это
время секретарем парткома Белорецкого сталепроволочного завода работал
Алексей Николаевич Грязнов. Я был тогда начальником первого цеха и почти
повседневно встречался с ним.
Свой рабочий день Грязнов начинал рано утром в цехах. Он любил и умел
говорить с рабочими просто и доходчиво. У него был особый подход к каждому
человеку. И рабочие любили его слушать.
Это был замечательный человек: добрый и отзывчивый, требовательный к себе и
товарищам. Своей простотой, скромностью и организаторскими способностями
Алексей Николаевич умел зажигать огонек в коллективе. Он первый принимался
за самую трудную работу, личным примером мобилизовывал массы. Особенно любил
«возиться» с молодежью.
Казалось, Алексей Николаевич никогда не отдыхает. Бывало, ночью, в ненастную
погоду на завод поступает топливо. Грязнов мобилизует людей на выгрузку
торфа и угля, в поте лица совместно с другими орудует лопатой.
Он завоевал любовь и уважение потому, что умел подчинить личные интересы
общественным. Его слова, его дела утверждали жизнь, вселяли уверенность в
свои собственные силы. Его пример зажигал десятки, сотни сердец.
ИЗ ФРОНТОВЫХ ПИСЕМ А. Н. ГРЯЗНОВА
Здравствуй, мой родной брат Митя! Привет твоей любимой Сашеньке и дочкам
Катеньке, Ниночке и Наденьке. Желаю всем родственникам доброго здоровья и
счастья в жизни.
...У меня перед глазами в канаве лежит убитый. Это немецкий солдат. Он лежит
вниз лицом. Брюки подвязаны бинтом. Ноги в воде. Наверное, это пулеметчик —
стрелял по нашим. А рядом за линией железной дороги лежит наш солдат.
Молодой парень. Его мать, наверное, говорит: «Что-то письма долго нет от
сынка».
Бои предстоят жестокие...
Обнимаю тебя и целую. Поцелуй дочек и Сашеньку.
Алексей.
Здравствуй, Клавдия!
Получил три твоих письма сразу. Читал их в походе, в буране. Обогрело меня
ласковое слово любимой, самого близкого, родного, милого мне человека.
Мы делаем одно дело. Ты работаешь на заводе, я в рядах Красной Армии, и все
это одно целое.
О здоровье моем не волнуйся. Выдержу суровую зиму, которая надвигается.
Сорок зим прожил — ничего не случилось... Так ничего не случится и в сорок
первую.
Пусть это мне стоит дорого, но бить буду их беспощадно. Батальон мой будет
драться, как молодой лев. Народ рвется в бой. Чувствуются ярость, решимость,
ненависть к врагу.
Будь здорова ты и Галочка.
Ваш навсегда Алексей.
Дорогая Клава!
Опять была комиссия, не та, что прежде, — другая. Подбирали командиров из
тех, что были ранены, для посылки куда-то в тыл, работать в военкоматах.
Пока идет война, вертеться нечего. Довоюю.
Опять очень долго нет писем. Волнуюсь.
Твой Алексей.
Дорогие мои!
Ранен в грудь, гранатным осколком.
Я шел с бойцами в атаку. Отогнали врагов за речку. Дело дошло до гранатного
боя. Они за камнем по ту сторону гор, я со своими орлами по другую.
Началась переброска гранат. Я бросал, как камни, штук 8 или 9. Мне подавал
связной. Его убило. Всю группу у меня перебило. Выполняли поставленную
задачу — отстоять сопку и на ней КП. Мы и отстояли, и отогнали противника
километра за полтора. Вот все, что хотелось сказать пока вгорячах.
Я сижу. Кровь на брюках, гимнастерке — на всем. Hе хочу уходить с поля боя,
но заставляют.
Ваш Алексей.
Здравствуй, брат Митя!
...Ответ твой, пожалуй, меня здесь не застанет, мы скоро будем в другом
месте. Все же напиши, может быть, захватит. Готовлюсь к боевым действиям.
Привет товарищам Праздникову, Базыкину, Сулимову и всем рабочим, знающим
меня...
Привет твоей Катеньке. Она у тебя очень хорошая и похожа на Полю.
Алексей.
Здравствуй, дорогой брат Митя!
Привет Сашеньке, Катеньке, Наденьке, Ниночке. Богатая у тебя семья,
счастливый ты! Да, Митя, время идет, дети растут. Мы старимся... Если разика
два еще в такой минометный и артиллерийский огонь попаду, пожалуй, еще лет
на 10 обгоню своих товарищей. Ничего. Пойти еще в бой охота. Хотя и знаю,
что из боя, быть может, не вернусь, тем не менее хочу...
Алексей.
Здравствуй Клавдия!
Прошел год после моего тяжелого ранения. Порадую тебя: моя рука, которая
висела безжизненно, отошла. Я опять стал полноценным воином. Буду бить гадов
еще сильнее. Все у нас начеку, ждем приказа — в бой!
Алексей
…21 августа 1944 года Грязнов послал последнее из сохранившихся у жены
около двухсот фронтовых писем. Оно — из Ленинграда. Краткое и лаконичное,
как телеграмма: «Балтийский вокзал. Здравствуйте Клава и Галочка. Еще раз
крепко целую, обнимаю. Погружаемся, ехать надо скорее. Ну, пожелайте мне еще
раз удачного боя. Ваш Алексей».
Через месяц он погиб при высадке десанта у эстонской деревни Пикасилла.
Написать
отзыв в гостевую книгу Не забудьте
указывать автора и название обсуждаемого материала! |
