|
|
Гений
невысказанности
Рассказ
Ватрушкин хотел прославиться и подзаработать. Очень хотел. Но как? Он
ничего не умел делать. Поэтому решил податься в литературу и проявить себя
на писательском поприще. Тем более что в школе он всегда писал сочинения на
твердую четверку. А иногда даже на пятерку.
Сказано — сделано. Ватрушкин стал строчить стихи, рассказы, повести и
рассылать их по редакциям. Но довольно скоро он понял простую истину: одни
пишущие — «глаголом жгут сердца людей», другие — им же донимают. К
сожалению, литконсультанты и редактора явно относили его к категории
«донимающих». Нет, конечно же, ответы редакций были самыми разнообразными. В
одних говорили о несомненных, пока еще невидимых плюсах в его творчестве, в
других — советовали больше читать Пушкина, в третьих — еще кого-нибудь. Но,
пожалуй, глубинную суть всех этих мнений однозначно выразил лишь редактор
еженедельника «Литературные скачки» господин Закусьянц — огромный, похожий
на Бальзака мужчина. Просмотрев очередной опус Ватрушкина, он в сердцах
бросил:
— Если вы уж никак не можете оставить нас в покое, то присылайте хотя бы
чистые листы!
Это был приговор. Расстроенный Ватрушкин неделю не мог ни читать, ни писать.
Но потом пришел в себя, взял первую попавшуюся книгу и стал анализировать:
что же такое есть у других, чего не хватает ему в его творчестве? Книга
оказалась сборником стихов поэтов-постмодернистов. Такого Ватрушкин еще не
читывал.
Мир
на ир.
Дурак
на ак.
Бревно
На о,
А мы —
на ы.
Гы!
И далее в том же духе. Ошеломленный Ватрушкин повертел книгу в руках. Она
была выпущена в серии «Библиотека отечественной классической литературы в
ста томах». Как оказалось, специально для школ Российской Федерации.
Ватрушкину нестерпимо захотелось написать нечто подобное. И через пару минут
опыт удался! Получилось даже лучше, чем у того автора, опус которого он
только что прочел.
Эхо реформ,
или
Подражание постмодерну.
Реформ размах —
На «ах»,
Народа вздох —
На «ох»,
Жизнь России и Тувы —
На «увы»,
Курс рубля —
на «бля»,
А треск речей опять —
На «ять»!
Ватрушкин хотел уже бежать в одну из леворадикальных редакций: там бы это
точно напечатали! Но вовремя одумался. Ну, напечатают — и что толку? Кем он
будет? Последователем? Пародистом? Таких сотни и тысячи. Нет, по этой
дорожке ему не войти в зенит славы. Тогда по какой? Постмодернистский
феномен не оставлял Ватрушкина в покое, странным образом будоражил его.
Любому школьнику за такую галиматью двойку б выставили. Тысячи графоманов
безуспешно топчатся по редакциям с куда более интересными творениями... А
тут — на тебе! Стишок-то никакой, а гляди-ка, в классической серии выпущен.
Прямо-таки образец версификаторства! А почему? Да потому, что за этим —
теория, концепция. Потому, что это — целое течение с толпой последователей и
поклонников. Конечно, его, Ватрушкина, можно упрекнуть в простоте суждений,
в том, что он не видит неких глубинных достоинств постмодернизма. Ну и
пусть! Он ведь не принадлежит к тем ценителям искусства, которые изо всех
сил стараются заглянуть за квадрат Малевича в надежде понять, что за высший
смысл там притаился.
Стоп! В голове Ватрушкина словно какая-то потайная дверца открылась: стало
светло и все понятно. Если есть такие люди, которые в черном квадрате смысл
ищут, то почему бы не организовать народец на поиски смысла в белом
квадрате. Точнее, в прямоугольнике чистого листа. Редактор Закусьянц,
похоже, и не подозревает, как глубоко он копнул. Но что для этого надо?
Создать теорию и найти деньги. Ибо дураку ясно, что издавать пустоту
бесплатно никто не будет. Впрочем, о деньгах потом. Ватрушкина буквально
трясло от мощного наплыва мыслей. Ему стало страшно, что вот сейчас они
уйдут и воссоздать их будет уже невозможно. Схватив со стола авторучку,
Ватрушкин стал быстро записывать.
«Новое литературное направление — пустицизм. Задачей художественной
литературы является отражение действительности под определенным углом зрения
с целью максимального воздействия на читателя, формирования его духовного
мира. В зависимости от способа отражения литературный поток делится на
соответствующие направления: романтизм, реализм, постмодернизм...
Сейчас пришло время пустицизма. Что это за направление и нужно ли оно
вообще? Чтобы ответить на этот вопрос, вспомним Ф. И. Тютчева, который
говорил: «Мысль изреченная есть ложь». Говоря начистоту, все существовавшие
до этого течения и писатели вас попросту обманывали.
Отсюда одно из толкований пустицизма: от слова «пусти». Пусти, читатель,
свою душу на свободу! Освободи ее от невидимой паутины обмана!
— А где же найти правду? Что не врет? — спросите вы.
Пустота, она всегда правдива. Это, пожалуй, единственное, что не способно
врать. Отсюда — главное толкование пустицизма: от слова «пусто», пустицизм —
единственное литературное течение, которое всегда откровенно.
— Но что за резон иметь «пустую правду» или «правду пустоты», — воскликнут
иные скептики.
Не спешите судить. Все не так просто, как кажется. Откуда появляется любая
мысль? Из пустоты! Следовательно, источником мысли является лишь пустота. И
ничего более. Из пустоты мысль появляется и в нее же уходит. Мне кажется, вы
недооцениваете пустоту, господа читатели», — продолжал Ватрушкин, все более
входя в раж. — «Что заставляет сейчас трепетать целые народы и континенты?
Чьи-то великие мысли и идеи? Как бы не так. Пустые головы политиков! А что
более всего вас лично затрагивает? Великие мысли великих людей или маленькая
пустота вашего кошелька? То-то же! Ваши личные переживания по поводу,
скажем, пустого кошелька для вас более значимы, нежели дикие страсти Отелло.
Следовательно, пустота и личные мысли и чувства — главное в духовной жизни
человека. Именно они являются краеугольным камнем нового литературного
направления — пустицизма.
Тем, кого я еще не убедил в великом значении пустоты и необходимости
пустицизма, я задам детский, в сущности, вопрос: кто считается самым
понятливым читателем? Ответ ясен: тот, кто умеет читать между строк! Потому,
что именно там находится самая значимая информация. Уважаемые читатели,
пустицизм обеспечит вам глубокое понимание произведения, навсегда убрав из
книг строки написанные. И действительно: зачем нужны эти самые строки, коль
главное находится между ними?! Именно поэтому я, как основатель пустицизма,
предлагаю вам читать и изучать пустоту. Пустота — это интеллектуальный
колодец, из которого каждый черпает то, что ему нужно. Осознанно или
инстинктивно...» Тут Ватрушкин задумался. Он нутром почуял, что в его детище
— пустицизме — должна быть какая-то загадочность. Чертовщина, если хотите.
Иначе возможен сбой: либо народ на его теорию не клюнет, либо каждый может
объявить себя писателем-пустицистом. И тогда вопрос о его, Ватрушкина,
гениальности снимется сам собой. Как ни странно, но и на эту заморочку в
голове Ватрушкина сложилось готовое решение-пояснение: «Весь фокус в том, —
писал он далее, — что пустоту писатель-пустицист должен уметь правильно
кодировать. И не просто так, а перпендикулярно действительности, это
достигается за счет особого разброса энергии. Что по силам далеко не
каждому, а только гению или таланту. Да-да, дорогие читатели, без таланта в
пустицизме делать попросту нечего. Как и во всяком настоящем деле. Ремеслу
пустицизма могу научить только я, Ватрушкин Петр Петрович. Ибо именно я
являюсь основателем данного течения, именно мне известны сокровенные тайны
этого литературного направления.
— А как быть с традиционной литературой? — спросите вы. — Особенно с
классикой.
Отвечу однозначно: читать. Обязательно читать. Чтение ее является
немаловажным этапом в постижении пустицизма. Ведь у кого созерцание пустоты,
даже особо закодированной, может вызвать больше всего ассоциаций и
размышлений? Естественно, прежде всего у начитанного человека. Если подвести
итог, то можно сказать так: классика — для всех, пустицизм — для
интеллектуальной элиты!»
На этом Ватрушкин иссяк. Как фонтан, которому перекрыли воду. Впрочем, когда
он перечитал написанное, то уже напоминал бокал шампанского: в глубине его
души хаотично бродили, быстро поднимались кверху и весело лопались пузырьки
шальной радости. Манифест пустицизма был, несомненно, лучшим из всего, что
Ватрушкин написал в своей жизни. Осталось написать произведение и найти
деньги на издание книги. Ватрушкин вдруг почувствовал, что и это ему будет
по плечу.
Книга «рассказов» в стиле пустицизма сложилась у Ватрушкина легко и просто.
Наверное, потому, что он писал лишь заголовки, а вместо текстов были
ослепительные пустоты — некое интеллектуальное пространство для созерцания и
сотворчества читателей. Темы для своих «произведений» Ватрушкин, что
называется, брал с потолка: «Что стоит за тишиной?», «По следам съеденного
торта (для любознательных)», «Богатей так: одна деньга здесь, другая —
там»...
Через неделю первый в мире сборник пустицистских произведений был готов.
Проект Ватрушкина входил в следующую стадию. В стадию поиска средств для
дальнейшей раскрутки оного.
* * *
За деньгами Ватрушкин решил обратиться к местному нуворишу Рылову Геннадию
Унитановичу, любовно прозванному в народе Унитазовичем. Ведь это именно он
здорово разбогател на больших и малых нуждах постперестроечного населения.
Злые языки утверждали, что первоначальный капитал он сколотил, построив на
трассе Москва — Симферополь международный туалет на 300 посадочных мест.
Насколько верно данное утверждение, Ватрушкин судить не мог, но одно он знал
точно: все платные туалеты города (не считая многих других предприятий)
принадлежали Рылову. Следовательно, денег у бизнесмена было более чем
достаточно. Хотя поначалу Ватрушкин и колебался: кто такой он и кто такой
Рылов...
Рылов принял Ватрушкина на Миллионной улице, бывшей Соцтруда. И хотя
великолепный дизайн офиса удивил Ватрушкина, заставил его почувствовать себя
папуасом из джунглей, однако не офис поразил основателя пустицизма больше
всего. Поразило Ватрушкина то, что, когда он вошел, Рылов читал. Читал
какую-то книгу! Да и внешний вид Рылова оказался для Ватрушкина своего рода
сюрпризом... Он ожидал увидеть бритоголового братка в теле и с золотой цепью
на шее, но никак не худощавого мужчину интеллигентного вида с усталыми
глазами.
— Ну и что за нужда привела вас ко мне? — поинтересовался Рылов, нехотя
закрывая книгу. Ватрушкин сразу же узнал ее. «Старый петух, запеченный в
глине» Сергея Довлатова. Именно такая лежала на прикроватной тумбочке у него
самого. Оказывается, они с Рыловым читают одинаковые книги. Эта мысль как-то
сразу раскрепостила Ватрушкина, воодушевила его. Ведь не могут же люди,
читающие одинаковые книги, не понять друг друга... Он с жаром поведал о
своем проекте. И, кажется, вогнал Рылова в азарт. Глаза у того заблестели.
— Это как раз то, что мне нужно! — воскликнул Рылов, радостно щелкнув
пальцами. Заметив недоуменный взгляд Ватрушкина, он пояснил:
— Скучаю я. Деньги, деньги… Кругом одни деньги! Вечная погоня за прибылью. А
я же живой человек. Мне встряхнуться необходимо. Чтобы с ума не сойти от
зомбированных баксом существ. Женщины, пьянки — это слишком убого. А тут —
на тебе: розыгрыш, да еще и литературный. Два в одном, как говорится.
Розыгрыши я люблю, литературу — тоже. Лучшего развлечения и не придумаешь. Я
ведь филолог по образованию, — продолжал Рылов свой неожиданный монолог. —
Учитель. Пять лет в школе отработал. Люблю с детьми возиться. Поэтому и на
работу ходил как на праздник. Если б не надо было семью содержать, до сих
пор бы, наверное, работал.
— А что вам сейчас мешает в школу вернуться? — поинтересовался Ватрушкин.
— Не хочу опять в бюджетное гетто, — махнул рукой Рылов. — Ведь учитель в
нашей стране работает как на вражеской территории: порой даже провианта не
хватает, да и другое течение меня уже подхватило. Так вот и пришлось
поменять литературу девятнадцатого века на дерьмо двадцать первого. И ничего
не поделаешь. Ведь дерьмо сейчас дороже литературы. К сожалению. Впрочем, мы
отвлеклись. Обсудим детали нашего проекта.
Он взял бумагу и ручку и придвинулся к Ватрушкину. Они просидели больше
часа. На это время Рылов запретил секретарше впускать кого бы то ни было в
свой кабинет. Он стал вдохновенно сочинять план действий. Ватрушкин едва
успевал восхищенно поддакивать. Хватка и ум Рылова производили на него
оглушительное впечатление. Ватрушкину стало ясно, что его будущее
писателя-пустициста возможно только с этим человеком. И дело здесь не только
в деньгах. Когда сценарий претворения пустицизма в большую литературу был
готов, они, словно спортсмены после кросса, передохнули в свободной
непринужденной беседе о современной литературе. Оба сошлись на мысли, что в
литературе этой много фальши, и встряска пустицизмом будет в самый раз.
Выпив за удачу по бокалу шампанского, Ватрушкин и Рылов расстались. Весьма
довольные друг другом.
Собрание произведений Ватрушкина вышло в свет буквально через две недели.
На обложке книги была изображена огромная голова интеллектуала, склоненная
над фолиантом, и над ней — блестящие золотые буквы в форме восходящего
солнца — «Непроизвольные истории». В самом верху обложки светила яркая
надпись: «Элитарная литература нового поколения». Оформление было красивым и
строгим. Оно наводило на мысль, что книга стоит бешеных денег. Однако цена
была приемлемой даже для студентов. Ватрушкин на какое-то мгновение даже
пожалел, что в такую красивую книгу напихали разной ерунды. Лучше бы он
издал свои настоящие рассказы. Как бы уж приняла публика, так и приняла.
Чувство сожаления оказалось мимолетным, а его собственная фамилия на
обложке, набранная красивым шрифтом, внушала ему ощущение собственной
значимости и уважения к самому себе.
Книга была снабжена предисловием знаменитого писателя Ф. М. Яркова, который
в восторженных тонах представлял новое литературное течение и его основателя
Ватрушкина. Делал он это, как впоследствии узнал Ватрушкин, всего за сто
баксов. После предисловия шел «пустицистский манифест» и далее — весьма
представительные заголовки, после которых шла уже ничем не оскверненная
белизна чистых листов. И все это в десяти тысячах экземпляров...
От масштабов этой идиотской затеи и непредсказуемости ее финала у Ватрушкина
по телу прошла мелкая дрожь. Как рябь по тихой поверхности омута, в котором
черти водятся…
А потом началась бешеная раскрутка. Рылов оказался не только отличным
сценаристом, но и очень умелым режиссером. Он создал книге мощнейшую
рекламу. Разные люди с экранов телевизора и по радио взахлеб расхваливали
бездонную глубину пустицизма. Рылов даже организовал по телевидению ток-шоу,
на котором в пользу книги высказался сам лидер Партии Новых Инициатив (ПНИ)
Тренькин Эдуард Кузьмич. Неизвестно, чем Рылов его купил, но Эдуард Кузьмич
с пафосом произнес незабываемые слова: «За пустицизмом — будущее. Лично я,
помедитировав над «Непроизвольными рассказами», повысил свой коэффициент
умственного развития (АЙ КЬЮ) с 95 до 110 процентов. Я думаю, пустицизм
необходимо включить в школьные программы. Нельзя быть по-настоящему развитым
человеком, игнорируя пустицизм...».
Поначалу Ватрушкину от всей этой вакханалии было страшновато. Ему почему-то
казалось, что вот сейчас придет милиционер и заберет его. За обман читателей
в особо крупных размерах. Но эта глупая фобия вскоре исчезла, и из глубины
души выплыла гордость за самого себя и свой талант. А как иначе, если все
десять тысяч экземпляров его книги расхватали с прилавков в мгновение ока, а
его, Ватрушкина, упоминали в СМИ гораздо чаще, чем президента? По утрам,
глядя в зеркало во время бритья, Ватрушкин ощущал в себе желание стать по
стойке смирно и отдать честь самому себе...
За первой книгой последовала вторая, третья... Вторая была продолжением
«Непроизвольных историй», третья называлась более броско: «Бомонд: бомондени
и бомондашки». Эти книги были сметены с лотков еще быстрее, чем первая. В
стране воцарился пустицистский бум. Казалось, народ сошел с ума. Все были
объяты стремлением через чтение «элитарной литературы» приобщиться к элите.
Да и какое другое литературное течение, кроме пустицизма, давало возможность
стать соавтором Гения? Читатели медитировали над заголовками и изобретали
свои собственные истории и толкования. Некоторые даже впадали в нирвану.
Кругом, как грибы после дождя, плодились комментаторы и знатоки творчества
Ватрушкина. Появились даже переводчики. Они переводили на иностранные языки
не только заголовки рассказов, но и пустоту. По их собственным утверждениям,
пустоту переводить было значительно труднее. Но ведь именно умение
переводить пустоту ценилось знатоками, служило показателем класса
переводчика и оплачивалось по максимуму.
У Ватрушкина появились ученики и последователи. Он был на взлете: счастлив и
богат. За его произведениями выстраивались очереди подлиннее, чем за книгами
о Гарри Поттере. По его творениям сняли даже несколько кинофильмов. После
заголовков в начале картины зрители по полтора часа медитировали перед
пустым экраном. И билеты на эти фильмы можно было достать лишь по великому
блату или втридорога. Жизнь Ватрушкина стала похожа на сказку. Он даже
заголовки перестал сочинять. Это делали его ученики, а он лишь кодировал
пустоту по известному лишь ему способу, потом ставил под ней свою подпись.
Его произведения включили-таки в школьные программы, и ученикам они пришлись
очень даже по вкусу, так как прочесть их было значительно легче, чем,
скажем, «Войну и мир» Толстого. Портреты Ватрушкина появились в школьных
кабинетах литературы рядом с портретами русских классиков. Только, в отличие
от знаменитых писателей — гениев мысли и мастеров слова, Ватрушкина величали
«Гением невысказанности» или «Классиком пустоты».
Апофеозом творческой деятельности Ватрушкина стало присуждение ему
Национальной Премии. За невысказанные мысли в области литературы. Может,
иному умнику это покажется насмешкой, но для людей сведущих данная
формулировка — высшая похвала. Ведь если ты не высказал какую-либо мысль,
значит, ты даешь возможность высказать ее другому. Ватрушкин же, в отличие
от простых смертных, не высказал такого множества великих мыслей, что впору
было ожидать вскоре появления новых талантов и гениев...
* * *
Банкет по случаю присуждения Ватрушкину Национальной Премии состоялся в
ресторане «Националь». Сюда была приглашена вся интеллектуальная элита
города. Рылов, естественно, тоже. И хотя последнее время он, кажется,
потерял интерес к пустицистскому проекту, тем не менее Ватрушкин считал себя
очень обязанным этому человеку...
С самого начала застолье пошло как по маслу. Хвалебные речи лились рекой и с
удовольствием запивались и зaeдaлиcь. Но тут, в разгар торжества, слово взял
Рылов.
— Дамы и господа! — обратился он к присутствующим, подняв бокал с «Хенесси».
— Сегодня действительно знаменательный день. Ровно три года назад мы
заключили с Петром Петровичем Ватрушкиным союз с целью разыграть российских
читателей и российское общество! Орудием розыгрыша мы выбрали пустицизм —
бред, который вы превозносите до небес, как высшее откровение бытия.
Розыгрыш удался. Так выпьем же за это и поставим точку. Ибо пустицизм плодит
слишком много дураков. За российский юмор! — с усмешкой произнес Рылов и
осушил бокал. А в банкетном зале установилась хрустальная тишина. Продажные
молчали, осознавая свою продажность, искренние же последователи пустицизма
были просто ошеломлены наглостью нувориша. Ватрушкин, упав с небес на землю,
не знал, как реагировать. Признаться — значит потерять все, возмутиться —
значит выставить себя идиотом перед язвительным Рыловым. Выручили
поклонники. Ведь среди них были люди значительно богаче и могущественнее
Рылова.
— Что он себе позволяет? — раздался недовольный голос олигарха Самсона
Самсоныча. Гул возмущения прокатился вдоль столов. А как иначе? У людей
отнимали самое дорогое — их внутреннюю культуру. Усмехнувшись вторично,
Рылов постучал вилкой по бокалу и попросил тишины.
— Дамы и господа! — вновь произнес он. — Мне было очень интересно с вами.
Благодарю за удовольствие. Прощайте и будьте счастливы под сенью великого
пустицизма!
Откланявшись, Рылов покинул ресторан. Однако остановить триумфальное шествие
пустицизма в головах россиян было уже невозможно... Тем более Рылову. «Ведь
кто такой Рылов? — с негодованием писала на следующий день после скандала
«Демократическая правда». — Обыкновенный ассенизатор. Разве можно ставить
его на одну доску с Ватрушкиным — светилом невысказанности? И что Рылов
может понимать в высоком искусстве пустицизма? Вопросы, как мы думаем,
риторические. Поэтому мы хотели бы адресовать этому господинчику слова
великого Крылова: «Суди, дружок, не выше сапога!» В данном случае не выше
дерьма. Вот так-то! — с убийственной беспощадностью закончила газета свою
гневную статью.
Слова были встречены читателями и общественностью с одобрительным
пониманием…
Написать
отзыв в гостевую книгу Не забудьте
указывать автора и название обсуждаемого материала! |
