|
|
ИЗБАВЛЕНИЕ
Рассказ
Стоит старику Рахмангулу ненамного оторваться от воспоминаний и мыслей о
Марине, как он начинает думать о близкой собственной кончине. В такие минуты
он мечтает, чтобы конец наступил скорее, пока он совсем не слег от
старческого бессилия. А душа его и тело давно готовы к последнему пути. Он
боится лишь одного: не дай бог, Олег с Катериной пойдут по квартирам
собирать деньги на его похороны. Это вполне возможно: соседи готовы душу
дьяволу продать за деньги. Хотя нет, им будет не до этого — их больше займут
хлопоты по переселению сыновей в едва опустевшую после покойника комнату.
Кроме того, Олег давно пообещал похоронить его рядом с Мариной. Рахмангул
уже и место определил рядом с ее могилкой. В надежде, что Олег выполнит его
просьбу, старик ни в чем не отказывал соседу. Вот на днях он опять заходил с
застенчивой улыбкой и забрал очередную пятидесятку.
— Дядя Роман, ради бога, спаси, — шепнул он, едва прикрыв дверь, чтобы жена
не услышала, — опять Катерина бесится. Пилит, что мало зарабатываю. Прямо
поедом ест. Бросай, говорит, свой завод, иди в какой-нибудь кооператив,
зарабатывай по-человечески, иначе уйду от тебя. Говорит, пойду за первого
встречного, лишь бы деньги у него водились.
Старик ничего не ответил, молча достал из книги пятьдесят рублей и протянул
Олегу...
Рахмангулу уже почти восемьдесят три. Они с Мариной долгие годы прожили в
этой трехкомнатной квартире, но она никогда не была в их полном
распоряжении. Пока жив был сын, в одной из комнат жила одинокая женщина. А
пять лет назад, когда не стало и Марины, к нему подселили молодую семью с
двумя детьми. Со временем они завладели двумя комнатами.
Старик мало общался с новыми соседями. Выходить старался реже. Почти целыми
днями сидел в своей комнате. Гости молодой семьи могли до самого конца
застолья и не догадаться, что в дальней комнате есть еще одна живая душа. До
хрипоты спорили о злате-серебре, машинах, заграничных поездках, тряпках. А
наоравшись, включали магнитофон на всю мощь. Возможно, как раз потому, что
знали — рядом пожилой инвалид.
А Рахмангулу теперь не до земных забот. Хотя и раньше они с Мариной не
гонялись за богатством, роскошью. Покупали только необходимое, в основном
тратились на питание.
Еще в прошлом году старик подробно объяснил Олегу, кому сообщить и что
делать, если он внезапно уйдет из жизни. Он, правда, не совсем доверяет
соседу и особенно его крикливой жене Катерине, но делать нечего, больше у
него никого нет. Если помрет, соседи узнают первыми, многое зависит от них.
После этой беседы Олег стал чаще бывать у старика. Чаще, конечно, со своей
нуждой, а не ради того, чтобы поинтересоваться здоровьем пожилого человека.
Если бывает подвыпившим, прежде чем обратиться со своей проблемой, начинает
уверять старика, слезно клясться, что не бросит, уважит его просьбу.
Рахмангул ненадолго оставлял мрачные мысли о смерти и, надев очки, начинал в
который раз листать альбом в синей бархатной обложке, хранивший пожелтевшие
от времени фотографии. Каждую подолгу рассматривал, а дойдя до снимков
Марины, брал их в руки и нежно гладил родное лицо. В такие минуты в его
глазах отражалась невыразимая печаль, по щеке сбегала скупая слеза. Никак не
мог привыкнуть к тому, что ее жизнь оборвалась так резко, что он остался
один.
После смерти Марины Рахмангулу предлагали переехать в интернат для
престарелых. Но он отказался: эти стены, хранящие память о жене, не
отпускали.
«Вот сейчас Марина сварила бы для меня кашу с изюмом, — подумал старик. — В
этой вазе на столе стояли бы свежие цветы, принесенные ею. Мы бы долго на
них любовались. После этого она бы рассказала мне что-нибудь или вслух
почитала газету или книгу. Затем отправились бы на вечернюю прогулку на
улицу».
Рахмангул тяжело вздохнул. И в ту же минуту квартиру потряс злобный,
визгливый голос Катерины:
— Старый хрыч, опять залил плиту! Ну что за свинство! — Она подошла поближе
к двери комнаты Рахмангула, чтобы он непременно услышал ее слова. — Господи,
сколько мне еще терпеть этот живой труп! Другой бы давно подох, а что будет
этой собаке! Он же меня переживет!
И добавила еще громче: «И болезнь его не берет, заразу такую!»
Рахмангул промолчал и на этот раз. Попробуй подать голос — она распалится
еще больше, может и ударить. Это ему знакомо, такое уже было.
— Ладно, Катерина, не кипятись, — подал голос Олег. — Что со старого
возьмешь. Вытерла — забудь.
Грубый голос Катерины заверещал пуще прежнего:
— Что, в адвокаты записался, чего встреваешь?! Подумаешь, старый! Конечно,
не тебе же убирать за ним! Ты, значит, хороший, добренький? А я в служанки
не нанималась! За него и плиту вычисти, и полы вымой! — Катерина подошла
поближе к мужу и понизила голос: — Чем защищать его, лучше бы сходил в ЖЭК
да похлопотал о комнате старика в случае его смерти. Мальчики растут, им
уроки готовить негде. — И вновь прибавила тон: — Господи, пошли на голову
этой старой свиньи какую-нибудь напасть!..
Так и проходил день за днем. Наступила холодная осень.
Рахмангул стоит у окна, наблюдая, как слетают последние листья с деревьев.
...Наверное, и в родном его Башкортостане наступила эта унылая пора. Как
сквозь сон, очень смутно помнит он колыбель своего детства — деревню
Ибрагим, что в Кармаскалинском районе.
Рахмангулу было всего три года, когда умер отец. А в шесть лет он лишился и
матери. Его единственная двоюродная сестра хотела взять Рахмангула на
воспитание, но когда ее бросил муж, решила, что не вытянет одна троих детей,
и сдала сироту в детский дом в Уфе.
Мальчик трудно привыкал к новым порядкам, чужим людям, очень тосковал по
родной деревне, друзьям.
Рахмангулу больше так и не удалось побывать в своей деревне, повидать родные
места. С тринадцати лет начал работать. Со временем освоил специальность
слесаря, а затем и водителя. В неполные шестнадцать уехал из Уфы в
Челябинск. Повзрослел, возмужал, поменял много городов.
Он дослуживал последний год в армии в городе Балаково, когда грянула война.
А в августе 1943 года заместитель командира пехотного взвода Кадыргалин
Рахмангул получил третье ранение, на этот раз — от осколка взорвавшейся
рядом мины при штурме вражеского штаба. Думал, все, конец. Оказалось,
наоборот — это ранение свело его с единственной любовью, которая исцеляла
душу и тело, дарила силу и вдохновение.
...Нацепив очки, старик вновь стал листать свой альбом. Прикоснувшись к
фотографиям Марины, испытал острое желание зареветь в голос, как в детстве,
но не было ни слез, ни стенаний. Похоже, и они изменили ему. Но никогда не
покинут, всегда останутся в глубине души самые заветные чувства, самые
светлые воспоминания.
* * *
Марина была родом из Ярославской области. Выросла в деревне при родителях и
старшем брате. Поэтому, хотя жизнь и не баловала ее, детство прошло
безмятежно. Хорошо училась. Когда же стала подрастать, ее большие темные
глаза, прямой носик, пухлые губки, готовые растянуться в улыбке, привлекали
внимание многих, кто учился вместе с ней в школе или жил рядом. Марина
видела, чувствовала это. Но она ждала от первой любви чуда, искала ее не в
привычном окружении, а где-то вдали. Она мечтала совершить что-нибудь
необычное, может быть — героическое.
Внезапное начало жестокой войны вернуло девушку с заоблачных далей на землю,
вдребезги разбив все надежды и мечты. Общая беда охватила всё ее существо:
мысли, силы, стремления и желания. Школу Марина закончить не успела. Отец и
брат ушли на фронт, а спустя полгода она поступила на курсы медсестер и
вскоре тоже отправилась на войну, оставив обессилевшую от слез маму.
Работала в госпитале: боролась за жизнь каждого раненого, многих буквально
вырывала из когтей смерти. У нее была первая группа крови, и она часто
сдавала кровь для раненых.
Однажды в изолятор привезли тяжело раненного бойца: остеомиелит, газовая
гангрена, переломы руки и ребер, контузия…
Его забинтовали с головы до ног. Делали всё возможное для сохранения жизни,
но при этом никто не верил, что он выживет. Всё же сердце и сила воли
сержанта оказались крепкими, а сам он — невероятно выносливым. Почти год
пролежал на спине без движения. Перенес шесть сложнейших операций.
Постоянная боль приносила бойцу такие страдания, что никакие уколы не могли
их унять.
Марина убирала подальше от него все опасные предметы вплоть до ложек и вилок
— боялась, как бы он не навредил себе. Ее сердце безмерно болело от жалости
к сержанту. И она старалась хоть немного облегчить его страдания, ненадолго
заставить его забыть о боли, всегда была рядом, кормила, мыла его.
Добросовестно выполняла все предписания врачей, пыталась поднять его
настроение, читала ему стихи.
Боец постепенно возвращался к жизни. Чем лучше ему становилось, тем труднее
ему было отпускать Марину от себя. Так русская девушка стала единственной
надеждой и опорой башкирского джигита. Он не мог представить свою будущую
жизнь без нее. И однажды, с трудом поднявшись на ноги с помощью костылей,
сделал Марине неожиданное предложение:
— Сестричка, выходи за меня замуж. Иначе я погибну без тебя. Никто не будет
любить тебя так преданно, как я. Говорю это искренне. Откажешь — жить не
буду...
Марина была ошарашена таким ультиматумом, в первые секунды она не знала, что
на это ответить. Потом всё же взяла себя в руки и сказала:
— Хорошо, я подумаю.
О замужестве у Марины и мыслей не было. До того ли? Брат погиб, и от отца
давно нет писем, а дома мыкается в одиночестве больная мать. Марина долго
раздумывала, стараясь реально оценить свои чувства и силы, часто даже
плакала. И в конце концов поняла, что не может отказать парню — ухаживая за
ним, она так привыкла к нему, что ей уже чего-то не хватает, когда его нет
рядом...
При освидетельствовании Рахмангулу дали первую группу и определили в дом
инвалидов войны. Но даже это не отпугнуло Марину. Узнав об их решении, весь
медперсонал госпиталя просто ахнул.
Спустя почти год Марина забрала Рахмангула из дома инвалидов. Она решила
остаться в Зеленограде, где муж проходил лечение. Отец погиб на фронте, и
больную мать они забрали к себе.
Марина и Рахмангул решили устроить небольшую свадьбу, собрали скромный стол.
Самым большим угощением были хлеб, картошка и лук. Тем не менее свадьба
навсегда осталась в их памяти, так как праздник был не на столе, а в их
душах.
Марина работала в больнице. Рахмангул получал девяносто рублей пенсии. В
начале совместной жизни едва сводили концы с концами, и занимать
приходилось. Но никогда не унывали: жизнерадостные и одухотворенные, они
черпали силы в своей чистой и верной любви. Несмотря на трудности, сумели
получить и высшее образование: Марина — медицинское, Рахмангул —
педагогическое.
Спустя четыре года после женитьбы их постигло очередное горе — умерла мать
Марины. А через год у них родился сын.
После рождения сына Марина словно не по земле ходила, а летала. Знакомые и
друзья удивлялись:
— И где ты только силы берешь?
А она отвечала:
— Секрет прост: люблю мужа, сына. Они вдохновляют, окрыляют меня. Чем больше
ухаживаю за мужем, тем крепче его здоровье, тем дальше отступают невзгоды.
Это и добавляет мне сил...
Так, одной душой, в едином порыве сорок три года прожили вместе Рахмангул и
Марина. Жили дружно, счастливо, не решаясь расставаться даже во время
отпусков. Конечно, случались и споры, даже размолвки, но все это было
ненадолго и не всерьез.
Никто из нас не знает, что его ждет впереди. Не успели Марина с Рахмангулом
нарадоваться тому, что жизнь немного наладилась, как на плечи свалилось
огромное непоправимое горе — утонул их единственный сын. А было ему всего-то
одиннадцать.
Марина на глазах похудела, куда-то делись ее задор и энергия, улыбка сошла с
лица, глаза потухли. Напомнили о себе и зажившие, почти забытые раны мужа.
Он снова взялся за заброшенную палочку, а сердце, не знавшее до этого ни
усталости, ни боли, вынесшее непомерные страдания после тяжелого ранения,
стало часто покалывать и ныть.
И вновь спасла его Марина: заметив, как изо дня в день ухудшается состояние
мужа, она взяла себя в руки и нежной заботой, искренней любовью опять
вернула его к жизни.
...Прошло несколько лет, как Марина вышла на пенсию. Но главный врач
больницы не отпустил ее, уговорил остаться на прежней работе.
— Даже если я отпущу, больные сами пойдут за тобой домой, — шутил он.
Но всему приходит конец. Марина решила уйти на покой. Успокоился и Рахмангул,
постоянно убеждавший ее: «Оставь работу, отдохни, ты одна все равно всех
больных не поднимешь».
Легко сказать, оставь работу, а как тяжело оторваться от любимого дела,
родного коллектива. Марина поняла это в первый же месяц «отдыха». Ничего не
хотелось делать. За работой времени не хватало, а без дела и часы будто
остановились. Нет, она не сидела сложа руки, все время посвящала заботам о
муже. Но, как ни старалась не поддаваться, не обращать внимания, вдруг
подкосилось собственное здоровье. Заметно постарела за несколько месяцев. Не
стало прежней легкости в движениях, лицо потеряло былую привлекательность, и
вся она стала похожа на старую березу с ободранной корой.
В холодный осенний день на второй год после ухода с работы Марина долго
простояла в очереди и сильно простыла. Слегла и больше не поднялась с
постели — за какие-то полмесяца истаяла... Ушла, а Рахмангул остался.
* * *
Рахмангул не любит осень, он тоскует, начинает болеть, теряет силы и мечтает
поскорее отправиться к жене. А смертушка что-то не торопится. Или это только
кажется, что время течет медленно, когда очень ждешь?..
В последнее время Олег зачастил к старику. А пожилой человек и без слов
понимает соседа: отдает ему чуть ли не половину пенсии. Ничего не поделаешь
— это единственный человек, который похоронит его, больше некому...
Получая деньги, Олег сначала смущался, но со временем так привык, что стал
считать это обычным делом. Однажды вечером, сидя с женой за бутылкой, отдал
ей довольно крупную сумму, якобы заработанную на новом месте. (Недавно он на
самом деле перешел в кооператив, автослесарем.) Катерина без особого
восторга убрала купюры в карман халата. Ее уже такие деньги не радовали, как
известно, аппетит приходит во время еды. Купили машину, обновили мебель,
накупили ковров, а ей все мало — продолжала капать мужу на мозги...
В последний свой визит к старику Олег сказал:
— Ты уж поаккуратнее. Сам понимаешь, моя жена тоже не ишак. Вчера она целый
час отмывала унитаз после тебя. Мне-то все равно, но ты же знаешь ее нрав.
Рахмангул промолчал и на этот раз. И снова дал деньги Олегу.
Старик и сам был не рад себе, устал жить. Но смерть все не являлась. Вот и
23 февраля приближается. Перед праздником по традиции с подарками обошла
участников войны активный член совета помощи ветеранам при ЖЭКе Одарка
Филипповна. Несмотря на свои почти семь десятков, она была живой и шустрой и
с дверей громко начинала говорить о своем. Заглянула она, конечно, и в
квартиру Кадыргалина Рахмангула Ибраевича. Едва открыв дверь, громко
поприветствовала:
— Где там наш ветеран, как поживает? — И, быстро сняв верхнюю одежду и
разувшись, прошла вслед за Катериной на кухню.
— Нет его пока, кажется, ушел в магазин, — ответила та и тяжело вздохнула: —
О боже, и не спрашивайте, как живем. Я уже устала за ним убирать. Хуже
ребенка, ей-богу. И не знаю, как быть дальше. Один бог знает, как я
намучилась.
Катерина старалась выразить всю свою усталость и в голосе, и на лице.
— Что поделаешь, старый человек, — сказала Одарка Филипповна, присаживаясь
на стул. — Пусть живет, их и так осталось очень мало. Вот за последний год
не стало двух ветеранов из вашего дома. Только сегодня узнала, что скончался
старик Михаил из 84-й квартиры соседнего с вами дома. А ведь совсем недавно
я видела его на улице, долго беседовали.
— Зато наш вечен, ему все нипочем!.. Сколько можно за ним смотреть,
ухаживать! За своими детьми столько не хожу, сами видите. Убирай, мой,
начищай за ним! Мне своих мужчин хватает. А вы посмотрите его комнату, там
полно тараканов, полчища... — Катерина помолчала немного и добавила,
вздыхая: — Если честно, его давно пора отвезти в дом престарелых. Не хочет.
Конечно, хорошо устроился, тут есть кому убирать за ним... Кстати, там ему
самому было бы во сто крат лучше. Государство заботится, на всем готовом —
кормят, поят, одевают, ухаживают...
— А может, так и поступим, а? И ему хорошо, и вам спокойно. — Одарка
Филипповна села поудобнее. — Сколько стариков я направила в этот дом! Только
сейчас это не так-то просто... Надо кое-кому на лапу дать...
Глаза Катерины заблестели. Заметив это, представитель ЖЭКа развила свою
мысль:
— Да-да, теперь без этого никуда. Бесплатно и пальцем не пошевелят. Сама
знаешь, никто за красивые глаза твои проблемы решать не будет.
— Все понимаю, — сказала Катерина, не скрывая волнения, — мы в долгу не
останемся.
Она тут же сходила в спальню и вложила в ладонь Одарки Филипповны
принесенную пятидесятку:
— Пока возьмите вот это... У старика много серебряных вещей. Сделаете —
обещаю, что кое-что из них станет вашим. Не обижу, отблагодарю, только
помогите.
— Тогда сделаем вот как, — сказала Одарка Филипповна, пряча зеленую купюру
на груди, — для начала вызовем «психушку». Зачем, говоришь? А потому, что
просто так в дом престарелых не забирают. Если спросят, кто вызвал, скажите,
что вы дальние родственники старика. Не говорите, что соседи — могут и
привлечь. Понятно? Скажите, что у старика начался сильный приступ,
возобновилась старая болезнь, и он ничего не соображает. А пока он будет
лежать в больнице, я позабочусь о том, чтобы пристроить его через ЖЭК в дом
престарелых. Все пойдет как по маслу...
Пока они пили чай и договаривались, вернулся Рахмангул, с трудом переставляя
ноги.
— О, легок на помине. Только что говорили о тебе, долго жить будешь. Как
дела, Роман Ибраевич? — Одарка Филипповна встретила его с улыбкой. И
Катерина, в кои-то веки, пыталась изобразить подобие улыбки на лице.
Старик лишь кивнул им в знак приветствия и прошел в свою комнату.
— Да, совсем плох, — сказала Одарка Филипповна и вышла к нему: — Ну, что
будем на стол заказывать к празднику, Роман Ибраевич? Есть копчено-соленая
свинина... а может, и телятина будет.
Рахмангул промолчал, и она вышла на кухню, приговаривая:
— Ладно, сама что-нибудь придумаю, занесу. — И, понизив голос, добавила
перед уходом: — А ты, Катерина, торопись. Сделай все, как я сказала. Ну,
ладно, я побежала, не тяни, куй железо пока горячо...
С этого дня Катерину будто подменили: не кричала, не ругалась на старика, не
осыпала обидными словами. Она не спеша обдумывала свой план. И однажды
решилась. Правда, «психушку» вызвал Олег. Он наврал, что старик — его
двоюродный брат...
Рахмангул же ничего не понял: откуда и зачем появились в его комнате люди в
белых халатах, завязали ему руки! Не ответили и на вопрос: «За что?». Лишь
повторяли: успокойтесь, успокойтесь...
Старик не оказал никакого сопротивления — не было сил. Только сердце
протестовало, но кто его услышит и кто поймет? Лишь в больнице он немного
успокоился. В палатах не было мест, и его положили в коридоре. Вот уже
третьи сутки он лежит почти без движения, уставив взгляд в белый потолок.
Рядом — большое окно. Выглянуть бы на улицу, да сил нет. Время от времени он
что-то бормочет про себя... Что случилось, где он находится — старик так и
не понял. У него даже не было сил, чтобы вспомнить о Марине, с каждым часом
он терял и память.
Лишь на четвертые сутки кто-то заметил, что глаза старика стали
неподвижными...
Из больницы позвонили на его квартиру.
— Как быть с телом? — спросил грубый мужской голос. — Где искать
родственников?
— А в чем дело? — ответил вопросом на вопрос Олег, словно не понимая, о чем
речь.
— В чем, в чем… — передразнили с того конца. — Спрашиваю, где похороните
старика, вот в чем! Кто организует похороны, кто оплатит расходы? Или
собираетесь оставить его у нас?..
Через час Олег был уже в морге. Договорился о погребении покойного. Хотя он
хорошо помнил, что Рахмангул настойчиво просил и даже умолял похоронить его
рядом с Мариной, и именно поэтому без сожаления отдавал соседу последние
деньги. Олег старался не думать об этом. Он испугался хлопот, а еще больше,
что это обойдется слишком дорого. И принял окончательное решение: «Какая
мертвому разница, где лежать, лучше его кремировать».
На следующий день Олег отпросился с работы. Снова приехал в морг, чтобы
отвезти тело в крематорий. Он не стал нанимать ни машину, ни помощников,
чтобы не платить лишних денег, даже не попросил кого-нибудь из родни и
друзей. Пытался засунуть гроб в свои «Жигули», но это никак не удавалось, и
ему пришлось-таки останавливать проходящий грузовик и договариваться с
водителем.
Работник крематория, мужчина в годах, очень удивился, что тело доставил
только один человек, и спросил:
— Вы кем ему приходитесь? Сыном, внуком?
— Сосед.
— Бог мой, вот ведь как оно бывает, — в удивлении покачал он головой. —
Теперь это не редкость, когда и собственные дети не являются на похороны.
Что за времена настали?.. Спасибо, браток, хоть ты и просто сосед, все же
хлопочешь. Значит, душа у тебя добрая. Бог все видит, отплатит тебе тем
же... Ну, прощайся с соседом...
...По дороге домой Олег купил бутылку вина. Нет, не для того, чтобы помянуть
старика. Он не мог отделаться от чувства брезгливости после перевозки тела,
ему казалось, что он весь пропах покойником. Хотелось скорее смыть с себя и
этот запах, и досаду на свой поступок...
Комнату старика давно освободили, вымыли. На подоконнике ордена и медали
Рахмангула и Марины.
А во дворе, рядом с мусорным контейнером, вместе с развалившимися стульями
валяется альбом в синей бархатной обложке. Весенний ветер разнес по всей
площадке фотографии, где поодиночке и вместе изображены Марина и Рахмангул...
* Перевод с башкирского Г. Гаскаровой.
Написать
отзыв в гостевую книгу Не забудьте
указывать автора и название обсуждаемого материала! |
