|
|
Захар
Рассказ
Назире снилось, что ее кто-то глотал. Она проваливалась в сухое горло,
как в колодец. Покрытая беловатым налетом, глотка была синей, с черными
трещинами, как кирзовый сапог, в котором четыре сезона ходили по
затопляемому складу удобрений. Назире стало страшно, и она проснулась. Горло
ей снилось свое. Дотянувшись до окна и глотнув из банки воды, Назира сползла
с постели и вспомнила про сына, Захара…
В ночь на Рождество, когда дом Назиры гудел, как пчелиный улей, пьяная
хозяйка оставила дверь распахнутой. И околел Захар. Не сразу, конечно, — в
больнице райцентра от воспаления легких Богу душу отдал.
«Надо что-то делать», — решила Назира, накинула ватник, сына завернула в
платок и пошла к соседке Фае, живущей с невысоким библиотекарем напротив.
Фая топила баню и встретила ее во дворе. Приняла она Назиру, как обычно,
угрюмо-настороженно, но в дом пригласила. Назира помахала у нее перед носом
свертком и как-то удивленно произнесла:
— Вот, преставился, сыночек мой.
Фая недоверчиво развернула сверток и положила на стол. Тронула пальцем серый
живот Захара. Подергала веко и попыталась открыть ему рот. Не вышло.
— Это он от питания. Вон, какой тощий,— авторитетно заявила соседка — она на
ферме работала. — У нас Марта тоже от силоса химического вчера загнулась, в
час копыта отбросила.
Назира заинтересовалась:
— И че ее?..
— Ага,— отозвалась подруга. — Пока теплая была, прямо там, на куски, и в
кафе дальнобойное. А что осталось, мы на спичках вытягивали, на пятерых
поделили. Кому как повезет. Кате вымя досталось. Зойке требуха. А я вон
голову варю,— и Фая кивнула на кипящий чан, с торчащим обломанным рогом.
— Бригадир радовался, молодцы, говорит, девки. Дохлую-то и забивать легче. И
на захоронке сэкономили. Оформил чин чином. В скотомогильню голяшки понес:
говорит — на акт печать ставить.
Назира, и без того невеселая, загрустила совсем: «Почему кому-то все, а мне
хрен, да и тот толченый. У Файки — муж, пусть маленький, но мужик в доме, и
корова в ее смену сдохла... А у меня за мужика — сыночек-кормилец, да и тот
дуба дал. Кругом убыток». За недолгую жизнь Захара Назира успела трижды
получить детские деньги, как мать-одиночка. «Считай, не зря жил», —
философски мелькнули габаритные огни трогающейся мысли. Посмотрела на
Захара, но додумать мысль не успела — Фая встряла:
— Похоже, совсем ничего не ел?
— Да уж, в последние часы даже капусту отвергал, категорически! — тщательно
выговаривая слова, согласилась недобитая горем мать. Подтверждая
однозначность принятого Захаром решения, твердо рубанула рукой:
— В кого он только такой упрямый… Был.
Мысли о суицидальном упрямстве сына и от кого у него такой характер, Назира
опять догнать не успела, их перебили более важные соображения:
— Эта… А мясо вы почем отдали?
— Мы не за деньги. Поменялись на спирт, — неосторожно вырвалось у потерявшей
бдительность Фаи. — Только мне спирт для дела. Колям забор поправить должен.
— Ну, не знаю. Не отраву ли, часом, подсунули, от этих черножопых всего
можно ожидать. У меня и насекомые, и Захарка, покойничек, — шмыгнула Назира,
— точно от Рубена или Витьки, ну ты знаешь, шашлычники. Год назад они по
деревням собак ловили. Ну я им сарай сдала, а заодно и Шойгу вместе с
ошейником. Неделю собаки в сарае выли, а эти у меня отирались, сторожили.
Утром и в обед уводили по собаке. Говорили, породу выводят. Понятно, что
дальнобойщикам скармливали, а мне за Шойгу спирта дали. Так я от их спирта
пожелтела вся и опухла, глаз открыть не могла.
— Это у тебя желтуха тогда была,— перебила соседку Фая, — у тебя и у
шашлычников. Вы втроем, как китайские диверсанты, все огородами ходили. Про
вас еще песню пели: «Лица желтые под городом кружатся». А спирт бригадир
пробовал, сказал, нормальный.
— Да знаю я бригадира вашего. Он антифриз пьет и нахваливает. А спирт
проверить надо. Как хватанет твой Колям спирту этого, да как загнется или
ослепнет,— Назире нравилось слово «спирт». Произносила она его по-змеиному
свистяще. — С-спирт — он разный бывает, а пищевой гореть должен, потому в
нем микробы и дохнут.
Фая вынула голый череп Марты из бульона, положила на стол и задумалась.
Назира была старше и опытнее. Спирт проверить было необходимо, а то,
действительно, принесла кота в банке. И вроде как повод есть. Даже два — на
столе лежат. Помянуть нужно, обоих. И Фая направилась в баню. Отсутствовала
она долго, видать, хорошо спрятала, и Назира, успев соскучиться, убрала на
столе: коровий череп сдвинула к стене, а Захара — к краю, достала стаканы и
набрала в кружку воды.
Загремев тяжелой дверью, вернулась Фая. Держа литровую банку в вытянутых
перед собой руках, как гимнастка мяч, прошествовала к столу. Поставив банку
на стол и открыв крышку, Фая осторожно подвинула сосуд к Назире. Назира,
пригнувшись, серьезно посмотрела сквозь банку на Фаю, понюхала и,
отшатнувшись, выдохнула:
— Вроде качественный спирт.
Жидкость действительно выглядела сильно: прозрачно-голубоватая с маслянистой
радужкой на поверхности.
Наклонив банку, Назира наполовинила стаканы. Фая во все глаза наблюдала за
ней. Молча протянув подруге стакан, Назира освободившейся рукой ухватила
кружку с водой, пробормотала: «Помянем» и, глубоко выдохнув, в один глоток
втянула в себя спирт, тут же хватанула из кружки воды и только после этого
вдохнула воздух.
— Как слеза младенца.
Фая, внимательно следящая за соседкой, пыталась запомнить последовательность
действий. Но, конечно, сбилась. Перепутала вдох с выдохом. Отхлебнула как
чай, закашлялась и, заливая водой обожженное горло, закрутила головой.
— Гадость эта твоя слеза младенца.
— Твоя слеза младенца моего,— поправила Назира и захохотала. На нее алкоголь
оказал моментальное действие. Тут же всколыхнулись и вчерашний самогон, и
позавчерашняя водка, и даже портвейн недельной давности отозвался ласковым
приветом со дня рождения президента.
Постепенно спирт догнал и Фаю. Ощупывая онемевшим языком нёбо, она с
удовольствием подумала, что с напитком ее не обманули. Но проверку следовало
довести до конца.
— Поджечь надо, — эти слова вывели Назиру из алкогольной неги. Фая протянула
ей стакан с недопитым спиртом, и подруга чиркнула спичкой. Раздался хлопок,
из стакана извергнулось пламя. Назира с криком отдернула обоженную руку,
выбив стакан у товарки. Голубое пламя заплясало на столе. Фая какое-то время
очумело следила за этой пляской, потом выхватила из-под Захара платок Назиры
и попыталась сбить огонь. Назира, спасая самое ценное, схватила банку, из
которой выплеснулся спирт и попал на темя Захара. Нимб из голубых язычков
закружил на голове мертвого младенца.
Потушив пламя и убрав осколки, соседки, подняв и отряхнув Захара, положили
его в глубокий противень и полили водой. Обтерев сына все тем же платком,
мать принялась его рассматривать. Огонь сильно навредить Захару не успел —
только волосы на голове пострадали. Назира, переворачивая тело, хотела было
поплакать по волосам, но Фая авторитетно заявила:
— Волосы еще неделю расти будут.
Это успокоило Назиру, но улыбка вернулась только после глотка разведенного
спирта — надо же было и корову помянуть.
Оставив мать с сыном, Фая пошла проверить баню. Напиток, прошедший испытание
огнем, хозяйка предусмотрительно унесла, и Назира, накрыв Захара платком,
как зомби, пошла за подругой.
Пила Назира уже давно. Кроме перманентной поддатости, у Назиры приключались
запои. В эти дни количество и разнообразие поглощаемого переходило все
мыслимые пределы. Водка, самогон, вино, одеколон, антистатик, дезодорант
(шариковый), кислушка, денатурат, клей БФ-2, шампанское и политура.
Длительность процесса была непрогнозируема, и заканчивалось все зачастую
каким-нибудь затейливым кошмаром.
Вернувшись из бани, Фая вместо Назиры обнаружила за столом мужа. С разбитой
мордой и без очков. Перед ним на противне лежал Захар. Из спины у него
торчал нож. Подняв на остолбеневшую жену разноцветное лицо, Колян
осведомился:
— Файка, ты-ж про корову говорила, а приготовила поросенка, или у вас на
ферме падеж?
— Дурак, это не поросенок, а Захар!
— Какой еще Захар?
— Сын Назиры!
Колян отскочил от стола.
— Мать твою! А что он на столе делает?! Я-ж убил его!
— Да не убил ты его!
— Как не убил? Я-ж его ножом, как поросенка молочного!
— Идиот! Он еще ночью умер! Назира его помянуть принесла.
Колян отпрыгнул еще дальше — он боялся покойников. Принять Захара за
молочного поросенка мог только ничего не видящий без очков и вечно голодный
Колян.
Чуть успокоившись, Колян присел к стене, подальше от противня. Закурил.
— Ты где очки посеял? — осведомилась жена.
— На работе, между книгами забыл, — отрыгнул Колян.
— А морду ты тоже книгами отполировал?
Достойно ответить Колян не успел, неострый глаз зацепил край стола. Брови
его подпрыгнули. Щурясь, он пытался поймать в фокус непонятный предмет,
находящийся явно не на своем месте.
— А это что?!
— Марта, — просто ответила Фая.
Спокойный ответ не успокоил нервного Коляна.
— Вы совсем рехнулись! То труп, то череп! Не дом, а кладбище!
Фая тяжело вздохнула:
— Да успокойся ты! Нож вытащи, пока Назира не вернулась.
Заскрипела дверь, Колян схватился за рукоятку ножа и уперся взглядом в
появившуюся в проеме Назиру.
Назира хотела улыбнуться хозяину, но заметив какую-то дисгармонию на столе,
передумала. Захар, Колян с ножом, страшный рогатый череп — все элементы
собрались в сознании Назиры в законченную композицию. Неспешная телега мысли
остановилась, загрузила оба полушария и погнала.
— Убили. Убили, зарезали. Сыночек мой,— стала накручивать себя Назира.
— Никто его не резал,— подала голос Фая, — то-есть резали, но не убили, ты
же его мертвым к нам принесла.
Подруга не слышала:
— Сыночка! Кровиночку! Зарезали убийцы!!!— голос матери, ставшей внезапно
несчастной, окреп. Раскачиваясь, Назира медленно приближалась к столу.
Разведя дрожащие руки в стороны, Назира не сводила белых глаз с
Коляна-сатаниста, который все никак не мог вырвать нож из ритуальной жертвы.
— Глаза выцарапаю!!! Загрызу!!! — искренне голосила Назира, протягивая руки
к изуверу.
Взвизгнув, Колян нечеловеческим усилием вырвал нож из вредного ребенка и,
поднырнув под руки Назиры, занял позицию у двери.
Фая соображала быстрее Коляна. Она схватила эмалированный ковш и,
размахнувшись, со всей дури залепила обезумевшей бабе по лбу. Назира
замолкла, закатила глаза и повалилась на пол.
Колян, держа руки перед собой, как юродивый с картины Сурикова «Боярыня
Морозова», застыл у двери.
— Убила?— с надеждой поинтересовался он.
— Типун тебе… — Фая склонилась над Назирой. Пострадавшая дышала тяжело и
часто, глаз не открывала.
— Жива, че с ней сделается, — махнула рукой Фая, внимание ее переключилось
на Захара. Она подскочила к столу, схватила противень и устремилась из
кухни.
— Ты куда? — крикнул Колян.
— В баню, — ответила Фая.
— В печке сожжешь?— удивился недалекий муж.
— Вымою, идиот.
— Я после него в баню не пойду. Давай я первый вымоюсь.
— Успеешь, — погасила чистоплотный порыв Коляна Фая. — Назиру стереги.
Захватив изоленту, Фая с Захаром выскочила из дома. Подморозило, вытоптанная
тропа под ногами хрустела как чипсы. От холода у Фаи стянуло лицо и
заслезились глаза, но в жарко натопленной бане ее тут же пробил пот. Не
замечая этого, она вывалила Захара из противня и принялась окатывать его
кипятком. Водные процедуры не пошли Захару на пользу. Фая попыталась
разогнуть конечности покойного, как это делала с телятами, но упрямец уже
закостенел и выпрямляться не хотел. Обмыв Захара, она перевернула его на
спину, заклеила рану изолентой и оставила на верхней полке. Потом, нашарив
спрятанный спирт, вернулась в дом.
За время ее отсутствия на кухне почти ничего не произошло. Колян выбросил
голову Марты в окно и теперь мыл оскверненный Захаром нож, Назира лежала на
полу и пускала слюни. Ставший выпуклым, багровый лоб ее наливался пунцовой
синевой. Потеря сознания сменилась тревожным сном.
Фая разлила бульон по тарелкам, достала хлеб, вареную картошку, перелила
спирт в бутылку и добавила воды.
— Садись ешь, соколиный глаз.
Колян обиженно засопел, но быстро махнул из стакана и зачавкал.
Фая набрала в рот воды и, склонившись над подругой, прыснула ей в лицо.
Дрогнули заплывшие веки, и Назира открыла глаза. Внимательно рассмотрев Фаю,
она пошевелила языком и прошипела:
— Шо?
Фая нависла над поверженной соседкой тяжелой кариатидой.
— Ты, что-ж, мать, дерешься? Все мозги пропила? Колян пришел с работы
уставший, а ты на него с кулаками, вон всю морду уделала.
— Чуть не убила,— с набитым ртом подтверждающе прошамкал Колян, и Фая
продолжила обвинительный монолог.
— Ты, может, вспомнила кого? Может, Витьку? Так Витька с двух Колянов будет.
Или у тебя двоится с перепою-то? Ты ж меня так без мужа оставишь. Пришла в
гости, так веди себя прилично. Ты не дома.
Назира приподнялась. Она ничего не понимала и ничего не помнила, но быстро
сообразила, что где-то накосорезила и совестливо прятала глаза.
— Как я здесь?
Фая всплеснула полными руками.
— Ничего не помнит. Куда-ж тебе пить, матушка?
Колян угрожающе заворчал что-то про баб, пропивших мозги. Отмахнувшись от
супруга, Фая продолжила:
— Ты, мать, пришла сыночка помянуть. Помнишь?
Назира удивилась, но согласно кивнула.
Фая, не встречая противоборства, подобрела.
— Ладно, вставай, садись за стол. На полу простынешь, умрешь еще, не дай
бог.
Оказавшись за столом, Назира обнаружила бутылку, и заплывшие глаза ее
вспыхнули. Фая строго придвинула ей тарелку:
— Ешь, а то обратно драться начнешь.
Назира послушно взялась за ложку, но глаз от бутылки не отводила. Мягкое
сердце Фаи не выдержало, и она, разлив спирт в три стакана, коротко бросила:
— Помянем.
После выпитого застолье стало веселее. Колян вошел в роль пострадавшего и,
плюясь непрожеванным, оживленно описывал то, чего не было. Фая, подперев
кулаком щеку, посмеивалась, размышляя, где начистили ее благоверному рыло.
Назира стыдливо тупя очи, тоненько смеялась, стараясь не раздражать
супружескую чету, и целилась на бутылку. После второй Назира вспомнила
безвременно ушедшего:
— А где Захарка-то?
— В бане — сама же хотела обмыть дитятю. Не помнишь? — ласково осведомилась
Фая.
Бутылка опустела, связующее звено лопнуло, и мысли сидящих устремились
далеко. Первым за грезами устремился Колян. Сыто рыгнув, он вышел из кухни и
брякнулся на кровать. Назира попыталась было спеть, но Фая тычком напомнила
ей о статусе несчастной матери, и та погрузилась в себя. Фая решила долго не
изображать из себя радушную хозяйку, накинула на плечи соседки ватник и
вывела ее из дома.
— Сейчас Захара вынесу, подожди.
В невыносимо жарком мраке бани, взяв Захара в руки, Фая подивилась, что он
стал такой легкий. В предбаннике хотела рассмотреть, поднесла его к свету и
чуть не выронила то, что раньше было Захаром. Захар за время болезни и так
сильно изменился, нож Коляна очарования Захару тоже не прибавил, но то, что
увидела Фая при свете лампы, не лезло ни в какие ворота. Мумия, скелет с
прикипевшей к костям синеватой кожей, пилот НЛО из музея NАSА — вот кем стал
Захар. «Пропотел, ужарился, выкипел в бане», — скороговоркой думала Фая.
Объяснять Назире, что ее сын — инопланетянин, Фая не стала. Завернула
несчастного в два полотенца, для веса и объема, и в платок, сунула сверток в
руки застывшей Назиры.
— Забирай сына. До дома-то дойдешь? Утром зайду к тебе,— зевнув,
пробормотала она и пошла к себе, стараясь забыть, что видела в бане.
Прижимая Захара к груди, вышла Назира со двора, глянула вокруг и обомлела.
Деревня курилась как Камчатка, минорным аккордом над ней завис черный блин
неба. И луна — не луна вовсе, а свет белый в конце длинной широкой трубы.
Ближе и ближе конец тоннеля. И небо опускалось и опускалось. Это не небо
опускается, а деревню поднимают, догадалась Назира. Натянутые канаты дыма
накручивались на ворот луны, подтягивая деревеньку.
Вот уже и лучи солнца показались и горизонт заголубел.
Птицы, перебивая друг друга, выщебечивают каждая свою любимую песню. Весна
ранняя и дружная, трава уже заизумрудилась. Первый раз туфли модные-красные
обула, хоть и не жмут, а сниму — по свежей травке надо босиком пройтись.
Шуба норковая развевается, шею ласкает — зимой теплая и сейчас не жарко,
хорошо, что не пожалела денег на нее. Дойти до околицы, там широко, далеко!
Там ждут сын и муж, любимые.
Спустилась к речке, точно, стоят возле костра, на нее смотрят, улыбаются.
Захарка, как быстро вырос, в синих шортах стоит рядом с отцом. Конечно же,
Рубен отец его. И носы одинаковые — с горбинкой, и глаза, как майская
черешня, — большие, темные и блестят. Шойгу тут-же прыгает, смотрит на нее
влюбленными глазами и заходится в счастливом визге-лае. Захарку норовит в
лицо лизнуть. Значит, убежал он тогда от Витьки-живодера. Рубен возле костра
— деловой, угли раздувает, и мясо на шампуры насаживает, напевая что-то
свое, непонятное.
На траве — полотенце вышитое, скатерть-самобранка. Окрошечка в супнице
фарфоровой, салат на тарелках, рюмки хрустальные, водка из магазина —
каплями потеет. Присела Назира, ножки вытянула — благодать. Посмотрела на
Захара, Рубена, на дом свой новый. Какой хотела — такой и поставила. На
пригорке, высокий, белый, ладный, и реку видно из окна. Все-то у меня — дай
бог каждому. Счастливая я.
Написать
отзыв в гостевую книгу Не забудьте
указывать автора и название обсуждаемого материала! |
