№ 02'04

Пикунов

XPOHOС

Русское поле:

Бельские просторы

МОЛОКО

РУССКАЯ ЖИЗНЬ

ПОДЪЕМ

СЛОВО

ВЕСТНИК МСПС

"ПОЛДЕНЬ"

ПОДВИГ

Общество друзей Гайто Газданова

Энциклопедия творчества А.Платонова

Мемориальная страница Павла Флоренского

Страница Вадима Кожинова

ЛОВКО УСТРОИЛСЯ КОСОЙ

Однажды в ласковый зимний день запряг я в сани Игреньку, смирного покладистого колхозного мерина, положил бастрик с вилами и подался в поле за ржаной соломой для буренки.

Выехав за огороды в поле, тут же наткнулся на отметины заячьего следа, который ни с чем другим спутать нельзя. В другой бы раз я, возможно, и оставил это без внимания: мало ли заячьих следов попадется. А этот заинтересовал меня тем, что шел в направлении от нашего огорода. А там, в конце его, я, отправляясь в поле на лыжах, всякий раз поднимал русака с его лежки под плетнем. Завидев меня, он обычно вскакивал и, как бы нехотя, неспешно удалялся в поле.

Я к нему настолько привык, что уже считал его своим домашним и старался без нужды не беспокоить. Теперь же я был в недоумении: почему вдруг этот мой давнишний знакомец с утра пораньше улепетнул в поле. То ли кто его потревожил, то ли он вообще не покидал своей лежки во время ночного снегопада, закончившегося вот только что. А сейчас он, может, решил прогуляться по тепленькому снежку. И вообще этот заяц-огородник отличается своей странностью. Что его, к примеру, тянуло к человеческому жилью, сюда под плетень, где его не только не устрашал собачий лай, а, скорей всего, действовал на него как колыбельная песня. Не пугал его и близкий человеческий говор.

Видно, он решил, что здесь, под боком у дворняжек, под их убаюкивающее тявканье можно спокойненько кемарить целый день, не опасаясь рыжей плутовки. А может быть, его распирало любопытство? Обосновавшись за огородом у плетня, он, наверное, в щелочку следил, наблюдал за нашей жизнью, за своими двуногими братьями: «Чем же они там заняты? Почему суетятся день-деньской, как муравьи, когда положено отдыхать всему заячьему племени?» Видно, эта загадка не давала ему покоя, и он упорно пытался ее разгадать, стремясь сюда на свой наблюдательный пункт.

Так что же все-таки побудило его сегодня умчаться утром в поле со своей огородной лежанки? След его вел вдоль дороги и отчетливо, как нарисованный, выделялся на нетронутом снегу. Обильный ночной буран укрыл все поле ровным белым слоем, слегка поскрипывавшим под коваными полозьями саней. Вскоре дорога устремилась вдоль неглубокого полевого овражка, по бокам которого торчали из-под снега сухие серые метелки полыни и лебеды. Сквозь пухлую снежную перину умная лошадь нащупывала копытами твердь накатанной дороги и уверенно тащила пустые сани средь этой пленительной белизны. А позади оставались две ровные параллельные полосы от полозьев и между ними вмятины от лошадиных копыт. Очнувшись от задумчивости, я ощутил, что чего-то недостает, и понял, что заячий след, тянувшийся вдоль овражка, куда-то исчез. Я вернулся назад, к тому месту, где он прерывался. Но странное дело: след был как обрублен. Пошарил взглядом вокруг, нет его продолжения. Косой как сквозь землю провалился или в воздух воспарил. Не выросли же у него крылья? Подумалось, что его схватила какая-то крупная птица, вроде беркута, но здесь они уже изрядное время не водятся. Вдруг метрах в пяти от края овражка, на ровной ослепительной глади снега я заметил даже не углубление, а еле заметную вмятину, а вокруг опять белая нетронутость.

Осенила мысль, что мой подопечный зайчишка, скакнув на середину овражка, провалился в пушистый снег, как в воду нырнул, и затаился внизу, под этим покрывалом. Чем не уютная квартирка!

Меня охватил охотничий азарт. Снявши варежки, я медленно, не дыша, подкрался к тому месту, где, как я предполагал, длинноухий юркнул в снег. Стою я с трепещущим сердцем в предвкушении удачи, и не верится мне, что вот он здесь, голубчик, возле моих ног и так запросто дается мне в руки. Я уже представил, как посажу его дома в клетку, чтобы сделать совсем домашним. Вот уж будет чем похвастаться перед школьными товарищами. И уже заранее почувствовал себя героем.

Сделав резкий выпад вперед, я быстро сунул обе руки глубоко в снег, намереваясь уцепить там хитреца за шкирку. И тут, в метре от меня, прямо перед носом снег вдруг взорвался, взметнулся белым искрящимся фонтаном, обдав меня брызгами. А в самой середине его свечой взвился вверх, как подброшенный этим взрывом, большущий русачина. Шлепнулся на ноги, вскочил столбиком на задние лапы. Какое-то мгновение я и косоглазый ошалело глядели друг на друга.

Очнувшись от оцепенения, он пулей отскакал метров на двадцать, снова поднялся на задние лапки, глянул осуждающе в мою сторону и был таков. Только лапки замелькали, унося его подальше от этого недоброго места.

Доводилось мне и до этого случая, и после него поднимать зайцев с их лежек: просто в чистом поле, за кочкой или в борозде, за кустом или же в густой куртинке высокого пырея на берегу речки, где он прятался, как за частоколом, имея хороший обзор вокруг. Или в пещере между отвесным берегом речки и навеянным сугробом снега, когда он, будучи вспугнутым, удирал через речку по льду на противоположный берег.

Но такого еще никогда не приходилось видывать, чтобы заяц, как тетерев, нырял в снег и там затаивался! Видно, не зря он торчал целыми днями на своем наблюдательном пункте за огородом, а кое-что из человеческих хитростей мотал себе на ус.

ВСТРЕЧА В ЛЕСУ

В один из майских дней Юра помогал своему отцу пасти деревенский табун. Теплый ветерок, налетая время от времени, шелестел травой, заставляя ее пригибаться под упругим напором очередного порыва. Поляна с подросшими пыреем, костром и тимофеевкой напоминала волнующееся море, где одна волна бежит вослед другой. Только с более редкими интервалами.

Коровы и овцы широко и привольно разбрелись по Березовой гриве - большой поляне с зеленым и сочным разнотравьем. Это было одно из урочищ обширных Князевских лугов. Теперь Юра шел, громко постреливая своим длинным мастерски свитым мочальным кнутом. Собирал разбредшееся стадо поближе к водопою, в ольховую тень у небольшого круглого озерка (время близилось к обеду).

Вдруг сквозь высокий пырей под склонившимся кустом чернотала Юра заметил сидящую на гнезде птицу, чем-то напоминавшую небольшую курицу. Из-за ветра птица поздно заметила человека, подпустив вплотную. Хоть сердечко птицы, наверное, затрепыхалось, заколотилось от страха, но она не покинула гнезда, чтобы не выдать себя окончательно. Сжалась в комок, пригнула голову и одним глазом зорко следила за поведением человека. Стараясь не спугнуть ее, Юра осторожно удалился...

Однажды он не обнаружил этой птицы на гнезде. Она, видно, отлучилась недалеко. Юра насчитал в гнезде тринадцать яичек. Теперь он приходил сюда ежедневно, чтобы издали взглянуть на эту диковинную птицу. Побыть наедине со своей тайной...

Придя сюда как-то, Юра не увидел в гнезде своей старой знакомой. Там лежали только скорлупки от яичек. Юра огорчился. С грустью уходил от опустевшего куста... Вдруг неподалеку он заметил двух серых ворон, которые с карканьем вились над полянкой. Пикируя вниз, они старались что-то подцепить в высокой траве, но всякий раз испуганно пулей взмывали вверх, не коснувшись земли, что-то их, видимо, устрашало. Но они упорно пикировали вновь и вновь.

Подбежав к этому месту, мальчик обнаружил затаившиеся пестренькие живые комочки. Это были детеныши его знакомой птицы. Она их увела от своего гнезда подальше. И вот этих-то беспомощных существ учуяли хищные вороны, пытаясь выхватить из-под носа у их мамаши. Но птица храбро защищала свое семейство, яростно отбиваясь от нахальных хищниц. И небезуспешно. Вороны всякий раз шарахались от нее при очередной попытке схватить кого-либо из птенцов... Сейчас птица затаилась где-то рядом с птенцами, не показываясь Юре на глаза.

А птенцы были изумительно красивы и нежны в своем пуховом одеянии. Юра поймал трех из них, этих крохотных пушистиков. Посадил за пазуху и долго гонялся за воронами, отгоняя подальше. Они, огрызаясь, громко каркали на него. Обрадованный, подскочил к своему отцу. «Тять, смотри кого я поймал!»

- А зачем? Это птенцы тетерева.

- Я их выкормлю дома.

- Нет. Ты их погубишь. Они умрут у тебя от голода и холода. Нужно их отпустить.

По совету отца Юра отпустил тетеревят, отогнав подальше настырных ворон... А однажды осенью среди зарослей березок Юра снова повстречал свою старую знакомую - тетеревиху. Рядом с ней уже повзрослевшие, ставшие на крыло, пять тетеревят. Всего-то только пять из того многочисленного семейства, что высидела мать тогда в своем гнезде. Нелегко, видно, было тетеревихе защитить эту ораву своих птенцов от хитрых надоедливых ворон.

Вот вверху кружится голодный ястреб, высматривая, кого бы сцапать себе на завтрак. А там стрекочет сорока-воровка, тоже не прочь поживиться птенчиками. Да плутовка лиса шныряет по траве, принюхивается, как бы полакомиться какой-либо живностью. А там хорек, там горностай. Да мало ли еще кто? Вот, оказывается, сколько врагов у беззащитных пичужек. А кто же у них в друзьях? Кто защитит наших меньших братьев? Кроме человека некому. Теперь Юра безмерно рад этой новой встрече со своими старыми знакомыми. Он долго любовался тетеревиным семейством. А они, стараясь удержаться на тонких вершинах березок при порывах ветра, как бы кланялись ему то и дело, словно были рады встрече.

МИКА

Однажды дочка подобрала где-то на улице дрожавший от страха, холода и голода крохотный пушистый комочек и притащила домой. Отогрела, отпоила молоком. Со временем этот глазастый комочек превратился в красивую кошечку. И назвали ее Микой. Своим внешним обликом, осанкой, повадками она чем-то напоминала холеную барыню, одетую в роскошную шубку изумительной по сочетанию цветов раскраски. Несколько цветов (черный, белый, серый, рыжий) не просто хаотически, небрежно разбросаны по ее шубке отдельными пятнами, нет. Здесь совсем иначе. Все эти цвета старательно нанесены на ее одежку. При этом каждый цвет или оттенок плавно, незаметно переходил в другой. Как это могут делать искусные художники на своих полотнах. Про эту гамму цветов нельзя было сказать: серо-буро-малинового цвета. Можно было назвать ее пестрой, но это не так. Она была какой-то радужной. И глаза ее светились тоже радугой всех этих цветов. А какое выражение ее лица, именно лица, а не мордочки: не то что надменное, а гордое, независимое. Существа, знающего себе цену. Пока была молода, от ее острых когтей страдали стены, косяки дверей, мебель. Потом она переключилась на входную дверь.

Свою независимость она демонстрировала повсюду. Любила, когда ее гладили, ласкали. Сама же она приласкаться, потереться о чьи-то ноги, помурлыкать никогда не изъявляла желания. Однажды в квартире объявился мышонок. Так она несколько дней, словно привязанная, неподвижно сидела то в одном, то в другом углу, терпеливо его поджидая. И, наконец, сцапала, но закусить им не спешила, а долго забавлялась. Положит на пол посреди комнаты и следит за ним через узенькие щелочки полузакрытых глаз. Мышонок немного очухался и - бежать. Она снова его хватает и водворяет на прежнее место. И так повторяется несколько раз, пока он, наконец, не ускользнул от нее куда-то под диван и с концом. Как мы вместе с ней ни искали его, он пропал. Но вот у нее появились котята. Хотел было я избавиться от этой оравы, но как глянул - рука не поднялась это сделать. Настолько они были симпатичные. Поражала их расцветка. Один из них был белый, как молоко, другой - черный, как осенняя непроглядная ночь, третий - огненно-рыжий без единого пятнышка. А какой-то из них был пестрым, но с изумительным сочетанием цветов, наподобие его мамки. Так и остались они расти в своем укромном уголке. Кошка дозволяла их гладить, даже брать на руки, но ревниво следила, чтобы не уносили их от ее гнезда. А как она за ними ухаживала, терпеливо, почти целыми днями вылизывала до блеска их пушистые шубки. Как только они подросли и стали разбредаться по комнате, я решил их пристроить куда-то в надежные любящие руки. Взял такси и поехал в Нижегородку. Стоило только там показать котенка какому-нибудь малышу (девочке или мальчику), как у них загорались глаза. Хватает малыш этого котенка и бегом к своей маме за разрешением. Прибегает обратно с сияющими глазами и радостно сообщает, что мамка согласна взять котенка. А одна из таких мам даже вручила мне целый рубль. Это чтобы котенок хорошо прижился. Сразу видно, что котенка берут не ради временной забавы для своего сынка, а всерьез и надолго. Так я всегда пристраивал этих красавцев-котят. Но каких трудов стоило забрать их от мамаши! Если обычно она разрешала брать их на руки, приласкать, то здесь она будто интуитивно чувствовала, что пришли к ней не с добрыми намерениями, а хотят похитить ее котят. И она горой вставала на их защиту. С устрашающим криком, чуть ли не тигриным ревом она накидывалась на покусителя, впивалась зубами и когтями в его ноги, рвала штаны или чулки. Когда я впервые это испытал, стало даже жутко: вдруг схватят тебя за горло, и не знаю что еще может отмочить. И похожа она была в этот момент на маленькую разъяренную тигрицу. Чтобы забрать у нее так любимых ею мальцов, приходилось заманивать ее как-нибудь на кухню и закрывать. А затем уж выполнять задуманное. После чего кошка несколько дней тосковала, плакала самым натуральным образом, металась из угла в угол или подолгу сидела возле двери, призывая своих котят. Жалко было кошку. И все домашние чуть не плакали вместе с ней, глядя на то, как она горюет. Но что делать, если она исправно три раза в году осчастливливала нас новыми выводками. А однажды она исчезла. Долго мы ее понапрасну искали и ожидали. Видно, кто-то позарился на нашу красавицу. Сиротливо стало без нее в квартире.

КАК ВОРОНЫ ВОРОНЕНКА ПРОВОРОНИЛИ

Добирался я как-то электричкой из Раевки в Уфу. Народу в вагоне, как обычно, битком, будто сельдей в бочке. Но мир не без добрых людей: малость потеснились, и я повис четвертым на скамейке, углубившись в газету. Соседи - кто в книжку заглядывает, кто в карты играет, а кто-то про политику толкует. Обычная дорожная картина. Вдруг на перегоне от Авдона до Демы я заметил, что пассажиры с левой стороны вагона хлынули на правую и облепили, словно мухи, все окна. Я кинулся туда же и стал свидетелем разыгравшейся за окном трагедии. А там, внизу, вдоль железной дороги по зеленому лугу, соревнуясь в скорости с нашей электричкой, улепетывала рыжая плутовка, волоча что-то в своей пасти. Приглядевшись, мы поняли, что лиса держала за крыло в своих зубах взрослого вороненка, еще, наверно, не особенно крепко вставшего на крыло. Обычно таким воронятам не терпится побыстрее покинуть свои родные, взрастившие их гнезда, но еще какое-то время они находятся под опекой своих родителей, которые их подкармливают и обороняют от беды. Такого-то вороненка и волокла хищница, а над ней в воздухе, поочередно пикируя, кружились два взрослых родителя пострадавшего.

В то время, как одна из птиц стремительно пикировала на зверя, стараясь долбануть его своим крепким клювом в голову или в глаз, другая уже выходила из пике, вихрем взмывая вверх, чтобы повторить свою атаку. И так без конца.

Останется загадкой, как плутовка завладела своей жертвой. Не думаю, что она, как кошка, вскарабкалась на дерево и там заграбастала зазевавшегося вороненка, нет. Наверно, она прикинулась мертвой, распластавшись на земле, откинув свой пушистый хвост, зорко наблюдая через щелочки своих полузакрытых глаз за каждым шагом птенца. А тот, уже взрослый несмышленыш, подстрекаемый любопытством, свойственным всем малышам, подскочил к ней, неподвижной, обошел вокруг, соображая, что же это за диковинка такая. Дай-ка я ее клюну в черный кончик носа.

А этой ушлой «диковине» только того и надо было. Птенец-глупыш, наверно, не успел толком ничего сообразить, испугаться, как оказался в зубах вдруг воспрявшего зверя. Так и стал он в мгновение ока жертвой своего непростительного любопытства. Или каким-то другим манером лиса умыкнула его из-под носа у родителей, погруженных в отыскивание пропитания. Неизвестно. А скорее всего, она подпрыгнула и цапнула за крыло неуклюже, низко летящего несмышленыша-ротозея. Так и волокла его, трепыхающегося, за это крыло, высоко задрав свою морду над травой. А удобней перехватить его зубами и придушить у нее уже не было времени. Спохватившиеся, очухавшиеся вороны не давали ей этой возможности. Вороненок, наверное, от страха и от боли вопил во всю глотку, призывая на помощь своих маму и папу. А они, подстегиваемые этим душераздирающим воплем, тщетно старались выручить его из цепких зубов зверя. Рыжая разбойница, распушив свой великолепный хвостище и орудуя им как рулем на поворотах, с добычей в зубах еле успевала увертываться от одной стремительно пикирующей на нее разъяренной птицы, как ее уже атаковала другая. Лисе приходилось туговато. Видно, какие-то из атак пикировщиков достигали цели, и лиса сбивалась с ритма своего бега. Но с жертвой расставаться не спешила. Она скакала зигзагами, стараясь дотянуть до большого массива кустов, метрах в двухстах от железной дороги. А отчаявшиеся вороны тщетно пытались отрезать ей путь. Но вот весь этот клубок, эта живая карусель, наконец, приблизилась к вожделенным кустам, и хищница со своей добычей нырнула под их спасительную сень и была такова. А ее облапошенные преследователи с надрывным плачем-карканьем беспомощно закружились над этим кустарником, бесследно поглотившим только что отчаянно вопившего их дитятку и его похитительницу. Они опасались сунуться внутрь кустов, чтобы не разделить печальную участь своего малыша. Так и потеряли они своего глупенького сыночка. А довольная плутовка в это время, наверно, на радостях, устроившись повольготней в уютном тенечке, принялась за свою полуденную трапезу, вознаграждая себя за все труды и треволнения.

Машинисты, видно, вспомнили, что они не праздные зрители, а находятся за штурвалом поезда. Электричка стала набирать скорость. Народ тут же отхлынул от окон, оживленно обсуждая только что увиденное. Отложив в сторону игральные карты и газеты, все принялись вспоминать необычные истории и встречи с нашими меньшими братьями.

АЙГА - БАЙГА

Исстари в башкирских селах Сабантуй отмечается в конце весны, как Праздник Плуга.

Сабантуй... Вот это праздник! Да еще какой! Всем праздникам праздник! Люди отпахались-отсеялись. Потрудились как положено. Управились со всем в добрые сроки. Все, что намечено, посеяно-посажено. Все честь честью, как у добрых людей. На душе спокойно. Остается ждать доброго урожая. Как теперь не повеселиться, как не отвести душу. И народ отводит душу на Сабантуе.

Вот я здесь, на Сабантуе. Огромное скопище машин на подступах к месту игрища. Каких только марок их нет! Начиная от «Икарусов», кончая «Ладами». Людей понашло-понаехало видимо-невидимо! И из ближних, и из дальних округ.

Яркие красочные национальные костюмы всех мыслимых и немыслимых цветов и расцветок по всему огромному лугу и опушке леса. Словно разбросана по земле движущаяся переливчатая мозаика. Повсюду веселый говор, всплески смеха. Тут и взрослые, тут и разнокалиберная мелюзга - любознательные дети. Все куда-то спешат, все куда-то торопятся. Как бы что-то не пропустить, не прозевать самое интересное из сабантуйных затей. А их здесь хоть отбавляй. Здесь и башкирская борьба на кушаках, и бег с мешком на ногах, и потасовка друг друга мешками, сидя на перекладине, и лазание на высоченный шест... да мало ли еще каких аттракционов, где испытывается молодецкая сила, ловкость, смекалка, удаль.

Тут же в клетках сидят, беспокоятся кукареки и привязанные к дереву громадные бараны-рогачи. Дожидаются своих обладателей - счастливцев-победителей на этих игрищах. Ждут, волнуются, кому же они достанутся.

Гвоздь программы, конечно же, конные бега и башкирские национальные скачки на неоседланных лошадях - «Айга-Байга».

А какие ты испытываешь чувства на этих скачках, даже трудно описать! Это надо увидеть своими собственными глазами... Чего только стоит один вид стелющегося по земле, мчащегося, как ветер, с развивающейся гривой и хвостом красавца-коня. Вот они стремительно летят по дороге, взбивая копытами серую пыль. Будто это не кони, а подгоняемые ветром, быстро-быстро скачут яркие блики пламени-огня, оставляя за собой шлейф стелющегося, кипящего, клокочущего дыма.

Один наездник активно работает нагайкой. Другой - наоборот - то и дело наклоняется вперед и ласково, успокаивающе поглаживает, похлопывает скакуна ладошкой по шее. А умный успокоенный конь понимает своего хозяина, знает, как ответить на ласку, на такое доверие к нему. Знает, что нужно делать на скачках, что требуется от него. И смотришь, этот конь уже тихонько отделяется от остальных и вырывается вперед. Он выложится весь, на что только способен. Любовь к хозяину, самолюбие этого коня, его конская гордость не позволят ему тянуться в хвосте у другого скакуна. Он не допустит, чтобы его кто-то обогнал, он обязательно должен идти первым. Он нервничает и может сбиться. Вот здесь-то, в этот ответственный момент и нужна ему поддержка со стороны своего хозяина, в виде успокаивающего поглаживания, похлопывания его по шее. А успокоенный конь, обретя новые силы, сначала понемногу, затем увереннее отрывается от остальной массы скакунов. И хотя он не оглядывается, но чувствует, что сами крылья несут его к победе!

Настолько оно захватывает, это зрелище, что будто ты и сам сидишь на этом мчащемся рыжем ветре. Или скачешь рядом с ним и вот уже вырываешься вперед, стараясь оторваться от остальных. И для тебя больше ничего на свете не существует, кроме этого неудержимого стремления: вперед, вперед, вперед! Быстрее, быстрее, быстрее!

ВЛЮБЛЕННЫЕ

В роще, неподалеку от пешеходной тропинки, среди своих собратьев возвышается дуб. Когда-то его украшала более роскошная крона. Но вот одна из суровых зим здорово покуражилась над этим крепким деревом. Он не смог тогда противостоять обжигающим губительным морозам, когда даже птицы, ослабевшие от бескормицы в студеные дни, на лету камнем замертво падали вниз. Отдельные сучья-руки из некогда пышной кроны дуба, как и птицы, пронзенные насквозь морозом, отмерли. Под напором ветра-бурелома обломались. И выглядит теперь этот дуб со своими обрубками-культями, словно бедолага-вояка, вернувшийся из жестокой, кровопролитной сечи, где он был изувечен, заплатив за победу над врагом такую неимоверную цену, как часть самого себя. И стоит он теперь потемневший, будто от пороховой гари и от всего пережитого, что выпало на его нелегкую долю. А в нескольких метрах от него стоит белоствольная береза. Она, словно сердобольная русская женщина, пожалела этого воина-инвалида и, наклонившись к нему своим светлым станом от самой земли, прижалась своей головой-кроной к его буйной головушке, обхватив его своей правой рукой - длинной белой ветвью. Словно пытается заслонить от каких-либо новых неминучих бед. Как это делали и делают тысячи и тысячи российских женщин, исстрадавшихся и, наконец-то, дождавшихся с войны своих воинов-победителей. Они приняли их в свои объятия, пусть и не таких уже красавцев, пышущих здоровьем и силой, какими они уходили на фронт. Им радостно, что они вернулись, пусть на костылях, в инвалидной коляске, но зато живые и такие же любимые. Эти милые женщины самоотверженно, беззаветно становились для них, часто совсем беспомощных, и нянькой, и женой, и матерью, и сестрой, и другом. Становились недостающими их руками, ногами, глазами и ушами. Помогали жить. Старались хотя бы в какой-то степени заменить, восполнить им - богатырям, героям - утраченное на далеких полях сражений во имя славной Победы! Обогреть их теплом своей души, сердечной добротой.

Так и эти дуб и береза. Стоят, влюбленные, прижавшись, прильнув друг к другу. И ни до когошеньки-то, и ни до чегошеньки-то им нет дела. Пусть рядом по тропинке идут люди. Пусть дуют ветра, метут метели, льют проливные дожди. Им теперь все нипочем. Им вдвоем легко переносить все тяготы, все невзгоды, обрушившиеся на них. А когда, наконец-то, оттрещат лютые морозы, отпоют свое белые метели и нагрянет волшебница-весна, то трудно бывает угадать: то ли это лепечут что-то своему дубу тоненькие заостренные листочки березы, то ли это воспрянувший дуб своими резными узорчатыми листьями что-то нашептывает на ушко своей милой березоньке. А во славу их нерасторжимой любви напевают резвые пичужки, перепархивая с тоненьких гибких веточек березы на крепкие ветви дуба. И неугомонный голосистый соловей всю ночь напролет еще отчаянней, еще заливистей, еще звонче выводит свои дивные рулады. Гимн вечной любви.

КОТ-НЫРЯЛЬЩИК

Общеизвестно, что наши мурлыки, как черт ладана, боятся воды. В этом убедился каждый, кто любит и держит кошек. Попробуйте ее искупать! А недавно от попутчика в электричке я услышал удивительную историю про кота, которая в пух и прах развеяла это укоренившееся мнение о кошках.

Маленький обыкновенный котеночек - крошка не каких-нибудь аристократических кровей, как, скажем, ангорская или сиамская, а простенький беспородный, привлек внимание и завоевал симпатии своих хозяев дымчатой шубкой - серой не серой, голубой не голубой, что-то среднее между ними. И своим игривым характером. Нравилось этому игруну носиться сломя голову вокруг круглого полиэтиленового тазика с водой, в котором плавал резиновый заводной утенок. Утенок, шумя заводным моторчиком, убегал от котенка по круговой, возбуждая в последнем охотничий азарт. Когда завод кончался и моторчик замолкал, котенок пытался дотянуться до утенка, чтобы схватить его. Но игрушка от прикосновения лапой ускользала от малыша к противоположному борту тазика. Котенок - за ним. И так без конца. Если замочит при этом нечаянно лапку, то долго брезгливо отряхивает ее и вылизывает досуха. И погоня продолжается снова. А однажды, в азарте, разгорячившись (эх, долго я буду с тобой чикаться!!), он влетел в тазик, чтобы овладеть утенком. Окунулся с головой. И тут же как ошпаренный, пулей выскочил и с перепугу забился в дальний угол комнаты. Долго он отряхивался и брезгливо тряс лапками, обсушивая себя языком. Несколько дней он косился на этот коварный тазик и обходил его стороной. Но когда в тазик вместо утенка бросили резиновый мячик, он снова с прежним азартом стал гоняться за ним, бегая вокруг. И снова, разгорячившись, влетел в воду. А потом это его заинтересовало и даже понравилось. И он все чаще, уже бесстрашно стал окунаться в тазике. Игрун подрастал, превратился в большого красавца кота. Давно уже тазик с водой стал ему мал, и он перебрался в ванную, которую ему наполняли водой комнатной температуры. Коту особенно приглянулся этот новый бассейн. Теперь он уже отважнее бросался в воду за своей жертвой - мячом, который, вращаясь, убегал от него. Выскочив из ванны, он отряхивался и сушил шубку у теплой батареи. Он, уже как заправский купальщик-спортсмен, будто с вышки бросался в воду и плавал как тюлень, под водой, карабкаясь по дну ванны. Со временем кот настолько пристрастился к такому развлечению, что чувствовал себя не в своей тарелке, если не принял водную процедуру, по крайней мере, раза два в день. Будучи в еде неприхотливым, он не имел привычки отираться на кухне, заискивать перед хозяйкой, с мурлыканием потираться об ее ноги, в надежде, что она сунет ему какой-то кусочек. То время для него уже прошло - солидность не позволяла. Теперь этот здоровенный котище, весом этак под шесть килограммов, железно знал, что в положенное время и ему обломится его доля. К этому времени он был тут как тут. Но не возражал, если хозяйка, будучи в хорошем настроении, расщедрится на что-либо вкусненькое, вроде колбаски или кусочка мяса. Грыз он также сладкое печенье. Особенно любил кот праздники, когда в доме бывает шумно. Тогда и его стол тоже разнообразился.

Он был наделен огромными, как у Буденного, торчащими в стороны усами. Это верный признак отменного охотника-мышелова. Поскольку усы кошке приданы не просто для красоты и солидности. А видимо, они выполняют роль еще какого-то органа восприятия (кроме зрения, обоняния, осязания, слуха). Возможно, они, как антенны, улавливают микроизлучения, исходящие от живности: мышей и других организмов. И я сам убеждался на своих кошках: чем длиннее у них усы, тем успешнее они охотятся на мышей. А один «экспериментатор» рассказывал мне, что в том возрасте, когда в голове гулял ветерок, он ради интереса, из баловства взял да и откромсал усы у своей кошки. И она сразу же утратила интерес к мышам. Если раньше она днями и ночами высиживала то в конюшне, то в сенях, подкарауливая мышей, и без добычи не оставалась, то теперь отлеживалась в доме. Мышонка она могла схватить, если только он, расшалившись, выскочит у нее под носом или она услышит, как он «протопает» мимо нее. Мыши наглели и чуть только не отплясывали на ней, сонной, барыню. Наверное, без усов кошка не могла чувствовать присутствие мышей, если они втихаря посиживают в закутке, не шелохнувшись. Родителям «экспериментатора» пришлось эту вдруг обленившуюся кошку поменять на другую.

Кто знает, может быть и наши с вами усы, дорогие мужчины, для чего-то иного предназначены создателем? А не токмо что ради форса. А мы, не ведая о том, в ущерб себе так остервенело, старательно каждое утро избавляемся от них, как от сорняка в огороде. Думается, что не один японец, если не ошибаюсь, отрастил себе двенадцатиметровые усы. Наверное, находил в этом не малый прок. Вот отращу себе усы подлиннее и не поленюсь - попробую докопаться до истинного предназначения наших усов. И кто знает, может, я стою на пороге сенсационного открытия, достойного Нобелевской премии, и, надеюсь, это дело недалекого будущего. Сейчас же мы речь ведем про дымчатого кота. Поскольку мышей в квартире не было, чтобы ими заняться, он, накупавшись и обсохнув, как холеный барин вольготно потягивался на диване, на своем облюбованном пятачке. То, свернувшись калачиком, сладко подремывал, то, вытянув ноги, лежал на боку или на животе, вытянув передние и поджав под себя задние лапы. Лежит, довольный своим бытием. Напевая о чем-то своем, тихо мурлыкая. Любил, когда его гладили, но сам ни к кому не ласкался, показывая свой независимый характер, свою степенность. Серьезность. А вечерами, когда все члены семьи облепляли телевизор, он тоже, устроившись на стуле, смотрел «Санта-Барбару».

Как-то летом привезли кота в сад порезвиться на природе. Обрадованный, опьяненный открывшимся перед ним новым миром, широкими просторами, он бросился их обследовать. И - ни слуху о нем ни духу. Не вернулся. Может быть, этого красавца увела с собой какая-нибудь молодая аборигенка, здешняя кошечка. А вернее всего, он подался на реку Дему и, зачарованный гладью воды, в которой отражались и бескрайнее небо, и редкие на нем серебристые облака не устоял и, по привычке, увлекся нырянием, а тут стал жертвой какого-нибудь гурмана-сома, которому приелась разная мелкота - рыбешки. И он решил разговеться этой диковинкой-котом. Вот до чего может довести азарт!

В ЛАПТЯХ, НО ПРИ ГАЛСТУКЕ

Во второй половине октября 1941 года, когда бушевала война и враг остервенело рвался к Москве, мы со своим другом Васей Салмановым закончили свои землемерные дела по внедрению в жизнь девятипольных севооборотов по системе академика Вавилова. Он - в Белебеевском, я - в Ермекеевском районах Башкортостана. Для чего мы в мае этого же года экстерном окончили Шакшинскую областную колхозную школу, куда перешли с третьего курса техникума. Я - геологоразведочного, он - железнодорожного. По завершении своих работ нам наконец разрешили уехать восвояси в свой Уфимский район, где нас уже давно ждал-пождал военкомат, чтобы тут же призвать в ряды сражающейся армии. Перед самым отъездом домой мы с ним решили встретиться в Белебее, чтобы сфотографироваться на память о тех днях.

Из района станции Талды-Булак, где я проводил тогда работы в одном из тамошних колхозов, добираться мне нужно было до Белебея пешком, поскольку тогда рабочие электрички ещё не ходили.

На дворе порядочный мороз. Землю сковало, хотя снег ещё не выпал, но уже вот-вот. Свежий бодрящий ветер. Хороших кожаных сапог у меня не было. А резиновые или кирзовые сапоги тоже не совсем подходящая обувь на такое дальнее расстояние: шагать-то нужно было километров 25, если не больше.

Собьешь ноги, да и холодно. Я решил надеть более привычную обувь - лапти. Тепло, легко. Дуй хоть за 50, хоть за 100 километров. Тем более, что мой попутчик-колхозник, который вез на лошади какую-то поклажу на белебеевский базар, был обут подобным же образом. Надел я свой хлопчатобумажный костюм, рубашку, галстук, а сверху накинул серый брезентовый плащ-дождевик с капюшоном, чтобы не пронизывал ветер.

Одолев эти километры, встретились мы с другом в Белебеевской фотографии. Снял я свой плащ и остался в костюме при галстуке и в лаптях. Так мы с ним и сфотографировались в полурост, чтобы не видна была обувка. Потом эта фотография служила предметом подтрунивания: в лаптях, но при галстуке.

Наша матушка Россия тоже чем-то напоминает подобную ситуацию. В чем-то мы скакнули вперед - например, вырвались в космос, нацепили на себя этот галстук. А по многим другим вопросам так и продолжаем чапать в лаптях.

© "БЕЛЬСКИЕ ПРОСТОРЫ", 2004

Главный редактор: Юрий Андрианов

Адрес для электронной почты bp2002@inbox.ru 

WEB-редактор Вячеслав Румянцев