Сергей Сокуров

2010 г.

СТАТЬИ НА ИСТОРИЧЕСКИЕ ТЕМЫ

Родственные проекты:

ШТУРМ ГЕОК-ТЕПЕ

(глава из романа «Феодора»)

Штурм крепости Геок-Тепе.

+ + +

За штурм крепости Геок-Тепе («Туркменского Измаила» во мнении поклонников Белого Генерала) Василий Скорых отмечен был в феврале 1881 года белым крестиком в петлицу с изображением «Егория», а мог бы получить крест деревянный к собственному гробу, возьми стрелок Аллаха на полдюйма выше.

Офицер 70-80 гг. 19 века «В.Скорых».

Спасибо ему и аккуратной пульке из английского штуцера! Левый глаз остался на месте. Жаль, зрение не восстановилось. Но вернулось желание жить, окрепшее при созерцании милых, ласковых лазаретных сестричек – графини Милютиной и простой барышни Стряковой. Из лазарета чудом выживший подсинец вышел кривым, но по-прежнему красивым, а радужная оболочка вокруг незрячего зрачка, чуть-чуть сместившаяся к виску, лишь придавала некий неуловимый шарм взгляду двадцатипятилетнего под… Виноваты, оговорились… поручика. Орден св. Георгия четвёртой степени по статуту этой самой значительной награды империи переводил кавалера, независимо от того, в сознании он или в состоянии бесчувственном, или, вообще, уже предстал пред Господом, ступенькой выше в воинском звании.

+ + +

Опять, как было в Болгарии, награду вручил любимый генерал. Он появился в дивизионном лазарете со свитой и казаками конвоя через несколько дней после того, как туда перевели из летучего лазарета Красного креста пришедшего в себя Василия. Февральское утро выдалось ветреным. На командующем войсками Закаспийского военного округа поверх обычного для него белого мундира был надет на распашку полушубок из белой овчины. В палату выздоравливающих, переоборудованную из покоя ханских палат, он вошёл с адъютантом, источая всей своей крупной, представительной фигурой физическую и нравственную силу, здоровье, уверенность в счастливую звезду. В согнутом локте Скобелев держал картуз, наполненный наградными крестами и медалями. Присланный императором двойной орден - «Георгий» второй степени - сверкал золотом и драгоценными каменьями креста на шее военачальника и нагрудной звезды с девизом «за службу и храбрость» под расстёгнутом полушубком. Всего сто семнадцать военачальников за отшумевший почти беспрерывными войнами русский век были удостоены этой исключительно боевой награды.

Через забранные косыми решётками оконца ханских палат во внутренней цитадели, венчающей холм в Геок-Тепе, всю ночь доносился гул встречи победителей с уцелевшими защитниками твердыни, бежавшими было в пустыню и горы, побросав новенькие британские орудия, но через несколько дней вернувшимися с повинной головой.

Официальный «наблюдатель» от озабоченного Лондона при отряде Скобелева, лорд Керзон, с изумлением взирал белесыми англосакскими глазами, совсем от того зрелища круглыми, за невиданной сценой, для которой он не найдёт подходящих слов в английском языке и запишет латиницей русское слово - bratanie. Ничего подобного братанию прежде видеть лорду не приходилось: нижние чины обеих сторон мирно беседовали и ели из общих котлов, менялись всякой мелочью, на память; образовались группки навеселе: русские – от законной чарки, непьющие туркмены, надо полагать, под воздействием дурманящего зелья нас, наталкиваемого под язык. Офицеры Его Имераторского Величества Александра II поднимали чаши и другие ёмкости (вплоть до солдатских котелков) с «натуральным» вином, изготавливаемым маркитантами-армянами тут же, в своих кибитках, за храбрых текинских командиров. А те, при оставленном им великодушно оружии, рассыпаясь в восточных комплиментах, отхлёбывали из пиал подозрительно безалкогольный шербет. Зелёные знамёна Пророка урусы ногами не топтали, местами они соседствовали с русскими на глиняных домах, превращённых текинцами в калу накануне штурма города, словно некая союзная армия праздновала общую победу над каким-то недоразумением. Только над цитаделью Денгли-Тепе развевался в многозначительном одиночестве чёрно-бело-золотой императорский штандарт. Братание достигло апогея, когда артиллерийский капитан, пивший из снарядной гильзы из-за нехватки в действующей армии хрустальных бокалов, унял лужёной глоткой разноголосицу и провозгласил тост «за здоровье Аллаха». Толмачи перевели. Мусульмане, услышав священное имя из уст неверного, пали ниц, и дружба народов, религий, непохожих культур началась (на следующий день её укрепит телеграмма по военно-походному телеграфу из Петербурга: пленных офицеров принять на царскую службу в соответствующих чинах, вождям племён и сердарам присвоить звания полковников и генералов). Лорд заспешил в палатку писать срочную депешу в Уайт-холл с настоятельными рекомендации изучить русский опыт в Азии и отказаться от традиционного британского метода замирения инородцев, запечатлённого на известном полотне художника Верещагина «Расстрел сипаев».

Командир победителей под утро, намеченное для раздачи наград раненым, отдав весёлой ночью дань этому редчайшему в военной истории, не предусмотренному инструкциями, совершенно стихийному ласканию славных пленников (лучше Пушкина не скажешь), сделал знак адъютанту подать коня. Руки подполковника, который вышел из штаба отряда в караван-сарае, были заняты коробкой с орденами и медалями, которыми командующий крупным соединением вправе награждать отличившихся в сражениях по своему усмотрению. Скобелев подставил форменный картуз: «Сыпь сюда!» Жеребец белой масти, чуткий руке хозяина, с места взял галоп, но ценный груз попал к лежачим, сидящим и ковыляющим героям в сохранности.

Скорых лежал на походной койке пластом. Рядом с ним, подстелив вещевой мешок, сидел на полу денщик Гаврилов в шинели на плечах. Генерал положил крест на грудь раненому.

- Хоть помнишь за что? А, поручик?

Василий медленно сделал веками «да».

+ + +

Накануне штурма Геок-Тепе, январской ночью, когда мало кто из тринадцати тысяч русских в военном лагере под стенами города-крепости смог от возбуждения вздремнуть, ординарец Скобелева подпоручик Скорых, находясь посменно с другими ординарцами рядом с неутомимым начальником, выкроил полчаса для отдыха на кошме за пологом в углу штабной палатки. Предстоящее дело волновало его постольку, поскольку завтра, в одиннадцать до полудня, решалось, падёт ли крепость или отряд героя Шипки-Шейново перестанет существовать. Веки сомкнулись сами собой. Ему приснился собственный голос. Он звал Елицу. Черногорка вышла из тьмы в одеянии монахини и заполнила собой всё зримое поле. Она не произнесла ни слова, стояла и напряжённо смотрела глазами угольного цвета, без блеска, поверх его головы, будто искала кого-то, давно потерянного. Скорых вновь окликнул её. Потухшие угли под крутыми арками тонких бровей наполнились вишнёвым соком, гримаса радости оживила мертвенно-бледное лицо и вырвался из уст мучительный крик: «Фома!»

Этот крик разбудил подпоручика. «Фома! Где тебя черти носят?» - кого-то звали снаружи палатки.

Улучив момент в непрерывном совещании командиров вокруг стола с генштабовскими картами, Скорых попросил своего начальника уделить ему буквально минуту. Рязанский богатырь отвёл подсинца к покатой стенке палатки, навис над ним рогами-бакенбардами: «Что у тебя, Василий?» - «Прошу, ваше превосходительство, позволить мне принять участие в штурме охотником». Высказывая просьбу, подпоручик, не опустил головы, не отвёл глаз в сторону. Это позволило генерал-лейтенанту проникнуть в самую глубь души своего подчинённого внимательным долгим взглядом и понять ту степень смятения чувств, что требует, как средство излечения, если не смерти, то предельного риска для жизни. «Ступай, солдат! Коль убьют, очень огорчишь меня».

+ + +

Охотниками в штурмовой колонне левого фланга командовал отчаянный флигель-адъютант граф Орлов-Денисов, заскучавший на петербургских дворцовых паркетах. Перед делом он успел облечься в новый мундир и, сверкая золотыми аксельбантами, представлял для текинских фальконетчиков и ружейных стрелков отличную мишень. Впрочем, осаждённым в то утро было не до одиночных целей – к западному фасу крепости с отвлекающей целью приближалась со штурмовыми лестницами колонна полковника Гайдарова. Пробираясь в сопровождении Гаврилова траншеями в третью параллель, последнюю перед валом и белой стеной крепости, Скорых видел бледные, с какой-то печатью торжественности лица и неестественно горящие глаза. Томление неизвестностью, тайную надежду, что буду убит не я, а кто-нибудь рядом, некоторые пытались скрыть развязным поведением. А ведь здесь не было новичков в кровавом деле. Рапорт вновь прибывшего граф прервал широким приглашающим жестом к доскам на козлах, прогнутых под горой бутербродов с солониной и батареей откупоренных бутылок: «Угощайтесь, подпоручик, и непременно рюмку коньяку. Преотличнейший. Это вам не маркитантское пойло, из личных запасов, - и тут же забыл о подкреплении в лице генеральского ординарца, закричал зычным голосом. - Помните же, ребята, как раздастся взрыв на правом фланге, - сейчас выскакивай за бруствер, стройся и быстрым шагом вперед; шагах в тридцати или сорока от стены - «ура» и бегом. На бреши залечь, оправиться и разом в штыки».

Упомянутую командиром охотников брешь в южном фасе насыпного вала расширяла огнём батарея осадных девятифунтовых орудий. Снаряды пролетали низко над головами колонны, изготовившейся к штурму. Содрогались земля и воздух, с силой ударяло в уши. После каждого разрыва гранаты взлетал и опадал темный столб земли, и сразу появлялись в проломе несколько неприятельских фигур, торопившихся войлоками и землей восстановить разрушенное. Но с пронзительным воем прилетали новые снаряды, разбрасывая землю, войлоки и куски защитников.

«По местам, господа, по местам!» - по траншее к орловцам приближался, опираясь на костыль, хромой после Севастополя полковник Козельцев. Кроме охотников, ему подчинялся Апшеронский полк и ракетный взвод, готовый осыпать пороховыми ракетами опасную неприятельскую конницу на вылазке. Враз смолкли разговоры. Нижние чины, сняв шапки, начали торопливо креститься Офицеры разбежались по своим подразделениям, вполголоса отдавали приказания. Василий остался возле Орлова.

Сигнал к штурму подала заложенная во рву под стеной крепости на правом фланге мина – по три пуда динамита и пироксилина и гальваническая батарейка, подстрахованная бикфордовым фитилём. Тряхнуло так, что многие из охотников, цепляясь друг за друга повалились на дно траншеи. Столб огня ослепил устоявших на ногах. Со стороны новой бреши послышались крики, барабанная дробь и частый треск берданок русской конструкции, покрываемый хлопаньем текинских фальконетов и разноголосицей английских винтовок, пистонных, кремнёвых и даже фитильных ружей. Там в дело вступили штурмовые части полковника Куропаткина.

Колонна севастопольского хромца выстроилась на безопасном расстоянии от ружейного огня текинцев, впереди – охотники, за ними апшеронцы с музыкальной командой. Двинулись в направлении бреши, проделанной снарядами, через ручей. На узком мосту началась давка, задние напирали на передних, сталкивали в воду; невольные купальщики выбирались с трудом на берег, догоняли своих уже под огнём засевших за стенами. Всё чаще шлёпали пули в скученную массу людей. Убитые наповал загромождали дорогу. Раненые старались отползти в сторону, укрыться; кто мог, хромая, зажимая рану ладонью, тащился обратно в траншеи, счастливчиков перехватывали санитары с носилками. Подпоручик Скорых, с берданкой убитого солдата, держался зычного голоса графа Орлова, ободрявшего людей. Сзади раздались звуки «Марша добровольцев». Развернули знамя. Охотники взбодрились, отчаянное веселье охватило людей. Между тем грозная белая стена приближалась, вырастала перед глазами, все чаще окутывалась дымом, и чаще стали падать люди. Рядом с Василием рухнул навзничь красавец фельдфебель. С другой стороны медленно опустился на колени солдат. Головы у него не было; из шеи торчали какие-то лохмотья и хлестала кровь на спину сражённого пулей барабанщика с неестественно вывернутыми членами. Как подкошенный, упал прапорщик Усачёв с раздробленной коленкой, а юный охотник-гардемарин из Каспийской флотилии удивительно долго держался на ногах с простреленным горлом и без нижней челюсти, не отставая от товарищей. Наконец подсинец увидел Орлова. Флигель-адъютант в своем щеголеватом мундире, с обнаженной шашкой шел впереди колонны ровным шагом, часто поворачиваясь и что-то крича солдатам. До стены оставалось шагов сто. Граф вдруг покачнулся, выронил шашку, левой рукой схватился за кисть правой. Через несколько мгновений он снова шел впереди, держа шашку в левой руке. Шагах в пятидесяти от вала он снова упал и больше уже не мог подняться. «Санитары!» - крикнул Скорых и склонился над командиром. Граф только выговорил: «Офицеров нет… Вы последний…Командуйте охотниками!».

Теперь впереди колонны охотники видят небольшую фигуру подпоручика. Неведомо, какой из него охотник, но ординарец самого Скобелева - уже авторитет. Он ускоряет шаг, временами переходит на бег, держа в правой руке солдатское ружьё штыком вверх, левой придерживая золотую георгиевскую шашку. Колонна редела, оставляя за собой в лужах крови убитых и раненых. Уцелевшие переступали через безмолвные и хрипящие в агонии тела, через умоляющих о помощи. Безоружный Гаврилов от хозяина не отставал; руки его были заняты кулём с бутербродами и бутылкой настоящего коньяка, стащенными под шумок с графова «стола».

Вот и брешь. Вход в неё по крутой, рыхлой осыпи из обломков стены и вала. В проломе, по его сторонам, мелькали черные папахи. Длинные стволы фальконетов и ружей непрерывно сыпали свинцом. «Ура!», - что было сил закричал Скорых, одолев ров и бросившись вверх по осыпи, наугад стреляя из берданки. Ура-а-а!»,подхватили за его спиной оставшиеся невредимыми и стали догонять своего единственного офицера с ружьями наперевес. Еще несколько охотников с разбегу уткнулись лицом в землю. Задние прыгают через них, и одни падают, другие продолжают карабкаться вверх; берданки их расстреливают в упор выскочивших с городской стороны в пролом коренастых гвардейцев-джиляу текинского владыки Сафа-хана с шашками, копьями и пистолетами. Завязывается рукопашная, уже на внутреннем скате осыпи. На прапорщике ни царапины, Гаврилов, прижимая дорогой куль к животу, прячется за спинами своих, а вокруг горстка израненных охотников, отбивается от гвардейских копий и сабель штыками. На пистолетный огонь отвечать нечем. «Урусы, сдавайтесь!» - кричит седобородый мулла в зелёной чалме, размахивая кривой саблей. «Конец», - одним мозгом, бесчувственно констатирует Василий. И тут, покрывая шум схватки, до него доносится исполненный страсти зов: «Фома!». Подпоручик оборачивается на голос, и это спасает ему жизнь. А спустя мгновенье из-за насыпи появляются апшеронцы с хромым полковником.

+ + +

В сражениях за Ахал-Текинский оазис георгиевский кавалер не участвовал. Лишь в начале лета он покинул лазарет и поселился с заботливым Гавриловым в глинобитной хижине среди чудесного абрикосового сада на окраине селения Асхабад, куда переместился центр закаспийской области Туркестанского генерал-губернаторства. Медицинская комиссия настаивала на увольнение поручика в запас по ранению. Скобелев, теперь генерал от инфантерии, отстоял: «Такими офицерами не разбрасываются». А ординарцу шепнул: «Поправляйся, герой. Большие дела ждут нас на Западе, - и добавил, перефразируя Суворова. – Широко расшагался канцлер, пора его унять». – «Неужели война с немцем, ваше высокопревосходительство?». – «Ежели Бисмарка сейчас не остановить, вскорости эти вильгельмы и франц-иосифы в такую бойню нас втянут… И братьев славян надобно выручать. Не турок их гнетёт – дунайский немец. Всюду немец! Сейчас удобная ситуация, Франция нас поддержит, австрияки зализывают раны, гнусному Альбиону союзников на скору руку не собрать. Но главное препятствие не в Берлине, не в Вене. В Петербурге! И там немец всё к рукам прибрал. Я направляюсь туда. Соскучился Зимний без меня, и кой-какие дела надо доделать. Жди. Я о всех своих позаботился. Тебя в тихий гарнизон пристраиваю. Там наберёшься сил. Позову».

Михаил Дмитриевич в те дни тяжело переживал убийство Александра Второго: стал раздражительным, осунулся, почернел лицом, сбросил фунтов двадцать своего большого тела. Реформатор на троне был близок его деятельной натуре, а наследник, которого боевой генерал презирал за бездарность, проявленную в Балканской компании, за «немецкую твердолобость», за верность «династическим связям» во вред интересам России (считал несдержанный в словах коренной русак, рязанец). А новый царь отвечал «русскому Бонапарту», как стали называть героя Геок-Тепе недоброжелатели, взаимностью. Вызов в столицу не сулил ничего хорошего.

Михаил Дмитриевич был прост в обращении с нижними чинами и офицерами; в нём не было даже тени превосходства. Объехав на прощание части своей крохотной и победоносной армии (всего тринадцать тысяч штыков и сабель, усиленных артиллерией) генерал от инфантерии сам приехал к раненому ординарцу, которому каждый шаг давался с трудом. Адъютанта, ординарцев и конвой оставил у калитки с лошадьми. К ней же после короткой беседы его проводил через сад Скорых, поддерживаемый под локоть Гавриловым.

Уже цокот подков о каменистую дорогу затих за поворотом, под горкой, а Василий, облокотившись о низкую калитку, всё смотрел вслед, и болезненная тяжесть наполняла сердце…

+ + +

Не столько газеты (в редакциях толком ничего не знали), сколько сослуживцы приносили в хижину на окраине Асхабада глухие слухи о вызывающем якобы поведении Скобелева в обеих русских столицах, под носом у кайзера, проездом, и в республиканском Париже: он возбуждает национальные чувства соотечественников, подстрекает их к войне «славянства против тевтонов», он едва ли не объявляет её через головы царя, канцлера Российской империи, руководителей иностранного ведомства у Певческого моста. Вена и Берлин шлют в Петербург ноты, МИД в шоке, Александр Третий в гневе. Но расправиться с недопустимо самостоятельным генералом не просто. Попробуй уволить из армии, запереть под домашний арест человека, одним своим явлением народу приводящим толпы в религиозный экстаз: многие опускаются на колени, а барышни снимают кружевными платочками пену с удил белого коня, на котором Белый Генерал, потомок однодворца Никиты Скобелева, разъезжает по очарованной им России, будто кандидат на престол с живым царём. Священная триада «Бог, Царь, Отечество» пополнилась новым именем, и оно прочно заняло место перед «царём».

Спустя год, в конце июля телеграф приносит уже оглушительную, словно орудийный залп, весть: Скобелев, тридцати девяти лет, скоропостижно умер в московской гостинице «Англия». Вскоре в обществе стали обсуждать вполголоса протокол вскрытия тела. По нему «заговоренный от пуль» здоровяк, никогда ни на какие хвори не жаловавшийся, неизменно энергичный, выносливый, бодрый, сутками не покидавший седла, скончался от паралича сердца и лёгких. В разговорах на эту тему всё чаще упоминалась единственная свидетельница его последних минут, некая Ванда, немка (!), и бокал вина, переданный накануне Скобелеву из соседнего номера от подгулявшей компании якобы его поклонников.

+ + +

В отношении многих офицеров, отмеченных вниманием Михаила Дмитриевича, воля покойного генерала продолжала действовать. Вскоре после трагического события в Москве, поручик Скорых был приглашён в штаб военного округа, где его ознакомили с назначением на должность коменданта в отдалённый пограничный гарнизон. Можно было соглашаться или подавать рапорт об отставке. Василий Фёдорович согласился. Название «гарнизонной дыры» - кишлак Сары-Таш – ничего ему не говорила. Штабист уточнил: Алайская долина между Тянь-Шанем и Памиром. Уже «теплее», появился некий туманный образ. Перед выездом к новому месту службы новоназначенный комендант гарнизона был проинструктирован: место спорное, ни Англия, ни Афганистан притязания России на горный узел Средней Азии не признают. Может возникнуть любая ситуация. Действовать по обстановке, но осторожно, на каждый выстрел огнём не отвечать, воспитывать в себе дипломата.

«Есть», - ответил Скорых на полуофициальные напутствия начальства и, возвратившись домой, велел Гаврилову готовиться в дорогу. Расстроенное лицо бывшего денщика, уже полтора года наёмного слуги, побудило хозяина добавить: «Что, брат, жаль покидать такой рай?» Верный наперсник военных дорог подсинца посмотрел через раскрытое окно в оранжевый от плодов сад, вздохнул: «Дюже. Век бы жил здесь».- «Так в чём дело? Оставайся. Ты теперь вольный. Дом на тебя отпишу». Гаврилов несколько мгновений колебался: «Нет уж, барин, куда тебе без меня, пропадёшь. Вишь, кволый какой, да ещё кривой. Буду тебе за левый глаз». – «Ну, тогда жалованья тебе прибавлю». – «За шо?» - «За глаз». – «На шо мне та прибавка? Не пью, ни курю. А всё ж, давай, барин! У меня как в банке будет, на чёрный день».

………………………

Далее читайте:

Геок-Тепе - осада и взятие крепости в ходе Ахалтекинского похода 1880—1881 годов.

Что сделал флигель-адъютант граф Орлов-Денисов, заскучавший на петербургских дворцовых паркетах? Он отправился на войну - под пули и на штыки. Что делать вам, если ваш паркет вам не наскучил, но от времени заметно потускнел? Это значит, что вам нужна циклевка паркета, исполненная профессионалами. И тогда полы стнут вновь как новые!

ХРОНОС: ВСЕМИРНАЯ ИСТОРИЯ В ИНТЕРНЕТЕ

> НА ГЛАВНУЮ > СТАТЬИ НА ИСТОРИЧЕСКИЕ ТЕМЫ > СТАТЬИ 2010 ГОДА >