А. И. Яковлев

СТАТЬИ НА ИСТОРИЧЕСКИЕ ТЕМЫ

XPOHOC

ФОРУМ ХРОНОСА

НОВОСТИ ХРОНОСА

БИБЛИОТЕКА ХРОНОСА

ИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИ

БИОГРАФИЧЕСКИЙ УКАЗАТЕЛЬ

ПРЕДМЕТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ

ГЕНЕАЛОГИЧЕСКИЕ ТАБЛИЦЫ

СТРАНЫ И ГОСУДАРСТВА

ИСТОРИЧЕСКИЕ ОРГАНИЗАЦИИ

ЭТНОНИМЫ

РЕЛИГИИ МИРА

СТАТЬИ НА ИСТОРИЧЕСКИЕ ТЕМЫ

МЕТОДИКА ПРЕПОДАВАНИЯ

КАРТА САЙТА

АВТОРЫ ХРОНОСА

А. И. Яковлев

Воспоминания

Рукопись

VII. Молодые годы и трудовые навыки.

В 1921 году, будучи уже восемнадцатилетним, я считал себя в семье полным хозяином. Имея земельный надел на трех человек и хотя неважную лошаденку, я вовремя посеял яровые да еще нанялся сеять и обрабатывать поля на две души за сенокос у соседки Зноевой Фед<осьи> и в отъезд за сенокос сеять яровые у Ефима Кузнецова, родственника матери в деревне Костоломовской (Сибирь). Весна 1921 года была ранняя, сухая, полевые работы и сев яровых начался рано, так что я до Пасхи, которая была в тот год 22 апреля (старого стиля), сумел закончить сев яровых у всех трех хозяйств на четыре с половиной души. Мой дедушка, живший в деревне Шашовы, один имевший хорошую лошадь, еще сам обрабатывал свой земельный душевой надел, хотя здоровье у него в 65-летнем возрасте было уже неважное. В свободное время дедушка давал мне лошадь для вывозки навоза и пахоты, а под осень и <для> уборки хлеба и вспашки под озимые. За что я ему был очень благодарен.

Помню, осенью того же года, когда была закончена уборка хлеба с полей и сев озимых, и мы с матерью помогали измолотить хлеб, дедушка предложил нам, чтобы мы после завершения всей работы у себя и у соседки продали свою лошадь и к зиме переехали с имеющимся у нас скотом к нему на жительство.

(л. 32 об.) В этом случае дедушка отдает нам все имеющееся у него имущество в наше распоряжение, в пользование лошадь по своему усмотрению, а после его смерти все имущество, половину дома с пристройками мне, как внуку, в наследственное дарение. Мать, зная пылкий характер отца, и недостойное его поведение долгие годы, вплоть о смерти матери в 1920 году, и возможную неуживчивость при нашем вселении к нему на жительство, на предложение дедушки не согласилась, сославшись на то, что дома лес портится, постройка разваливается и нужно как-то строить дом, да и дочь еще не на полных ногах. Да и я на переезд к дедушке не согласился.

Наступила зима 1921 года. Я занялся вывозкой изгороди и дров себе и соседям, чтобы немного заработать для семьи. Ездил в лес каждый день, кроме воскресенья, иногда привозил и не толстых бревен на слеги, нужные в будущем для постройки. Ввиду нашего отказа на переезд дедушка той же осенью 1921 года пригласил к себе на жительство сестру моей матери с мужем, которые сразу же согласились и переехали к нему, став полными хозяевами в доме дедушки. Зять дедушки (мой дядя) на хорошей лошади дедушки стал ездить зимой в Котлас за грузами. Покупал там овес, который возил и перепродавал в Верхней Тойме. Вырученные деньги от перевозок грузов, возки пассажиров и перепродажи овса полностью клал себе в карман. Кормил сено и овес лошади из запасов,

(л. 33) имевшихся у дедушки. Видя, что зять стремится только лишь для себя, дедушка стал обижаться, так как ему приходилось пользоваться всем из чужих рук, да и положение складывалось в жизни хуже, чем он жил один. Весной 1922 года жизнь дедушки с дочерью и зятем обострилась, возникли скандалы, и перед самым яровым севом разгневанный дедушка предложил зятю убраться восвояси. Зять, недовольный <тем>, что переезд его на жительство к тестю не увенчался успехом и имущество старика, которое он хотел прибрать к себе после недолгой его жизни, ускользнуло из рук, по возвращении домой с согласия своей жены подал в суд на тестя иск о взыскании с него расходов по переездам и за содержание дедушки в течение восьми месяцев. Суд, не разобравшись в сути дела, присудил в пользу просителя с дедушки сорок пудов хлеба, так как в то время во всех делах, денежных расчетах, был хлеб. Такого количества дедушка из своего урожая не имел. В уплату дедушка добровольно отдал зятю большую гуменную стаю, баню и хороший амбар-двойню с погребом, которые зять перевез к себе в деревню на купленной своей лошади  зимой 1922 года.

После расчета с зятем дедушка, будучи больным и чувствуя, что долго не проживет, пригласил писаря и свидетелей и в присутствии их сделал завещание на пользование мне, как его внуку, всем имуществом, оставшимся после его смерти, чтобы я додержал его до смерти и похоронил.

(л. 33 об.)       С осени 1922 и до февраля 1923 года мы с сестрой Наташей ежедневно посменно вечером к ночи ходили к дедушке, топили печки, кормили лошадь и корову.  В феврале месяце дедушка лошадь продал за 60 пудов ржи П. В. Шаньгину, которую <мы> хотели взять себе, но взять не спешили, так как своя не была продана, а продав ее, пошли к дедушке, а лошадь он уже продал, и Шаньгин уже свозил хлеб дедушке в амбар. Душка пожалел, что поспешил с продажей лошади, оставив нас без нее, но делать было уже нечего. Чувствуя, что жить ему осталось немного, и его больного <обирает>  соседка Матреха, с которой он жил долго как с женой; в наше отсутствие <она> днем приходила и стала прибирать себе, что попало под руку: зерно, муку, посуду, мебель; <он> стал проситься на жительство к нам. Мы перевезли его к себе домой, увезли остаток хлеба и угнали корову. Дедушка жил у нас только шесть недель и в начале апреля 1923 года в возрасте 70 лет умер. Дом и имущество в нем мы заперли и часто ходили проверять.

После похорон дедушки сестра матери, несмотря на то, что за свою зимнюю поездку к нему на жительство по существу ограбила его, предъявила требование  о разделе оставшегося имущества: половины жилого дома, мебели и др. Мать, как старшая дочь покойного отца, не стала с ней спорить, добровольно отдала половину скотского двора с подвалом и горенкой над ней, часть мебели,  а себе взяла половину жилого дома с избой и горницей над ней, мостовые настилы, половину мебели, железный ход, телегу, конскую упряжь, зимние пошевни, сани, соху, борону и другой сельхозинвентарь.

(л. 34)    

VIII. Самостоятельная жизнь.

Летом 1923 года, окончив службу в армии, вернулся домой братан Василий. Поскольку до ухода его на военную службу по произведенному разделу нашей земли досталась левая половина с нежилыми избами, и мы жили в избе, принадлежавшей его семье, и был обусловлен трехлетний срок проживания в ней, братан потребовал, чтобы мы начали строительство своего дома и освобождали место для постройки семье матери и отдельного для себя.

Братан под осень 1923 года снял верхнюю горницу над избой, в которой мы проживали, и поставил избу на огороде в четырех саженях от нашей левой половины  дома. Номер для постройки дома нам был отведен еще весной 1923 года через дом соседа И. А. Зноева на краю деревни.

Зная, что предстоит большая работа по постройке себе жилья, я договорился перед сенокосом со своим дядей и соседом Н. А. Спиридоновым о скосе и уборке двух пожен у попа и псаломщика, о совместной работе на паях. Пожни мы убрали, выставили и свои сенокосы в лугу. У нас лошади не было, не было и у соседа, была она только у дяди, и все работы делали сообща. У нас оставался еще неубранным душевой надел за полоями в Меледихе на двоих с соседом Егором Семеновичем Спиридоновым. Не имея лошади, я упросил его, чтобы он убрал из третьей части урожая и мою половину общей с ним пожни. Сосед и его семейные согласились, и на мою долю досталось сена восемь возов, кроме

(л. 34 об.) выделенного количества за уборку. Сена мы наставили много. В начале зимы 1923 года подрядили четырех плотников – братьев Худяковых – срубить переднюю часть жилого дома из трех комнат с горницей наверху за 55 пудов хлеба на готовом питании и подвести постройку под крышу до начала распутицы (1 апреля). Эту плату за строительство при подряде обусловили, чтобы я, как хозяин постройки, все время находился при плотниках и в работе был подсобником.

В начале января 1924 года я с плотниками приступил к разворочке жилой части половины дома (стопы),[33] доставшейся мне по разделу от покойного дедушки в деревне Астафьевской, и перевозке стройматериалов домой, на место постройки дома. Для перевозки всего, что находилась в доме дедушки, я нанял братьев Зноевых, Павла и Леонида, за четыре воза сена, наставленного в Меледихе, которые на паре лошадей в течение десяти дней перевезли весь материал, включая камни для фундамента, вынутые из-под оклада развороченного дома. Вторая, левая, половина дома грозила падением, <она> принадлежала по наследству родственнице, проживающей в Умбе, а чтобы в случае ее падения не было несчастного случая и не зашивать тесом свод под крышей от ветров, была послана телеграмма наследнице о разрешении разворочки постройки. Разрешение было получено, и половина дома была разворочена за особую плату, а попутно плотниками была разломана и половина скотного двора дедушки, отданная матерью по разделу своей сестре Ольге с мужем Зноевым А. А., моим дядей по матери.

(л. 35) За разворочку своей части дома дедушки мы с матерью отдали плотникам овин дедушки, доставшийся по разделу, а дядя уплатил за разворочку двора с подвалом и горенкой над ним четыре пуда ржи, а садник мы распилили сообща на дрова. По окончании разворочки дома дедушки плотники приступили к разворочке стопы дома моего отца с тем, чтобы сконцентрировать весь стройматериал в одно место и начать строительство дома. Разворочку стопы произвели в один день. Перевозку доставшегося мне по разделу леса в количестве шестидесяти бревен, а также материала развороченной стопы дома я договорился перевезти с соседом, моим другом, Спиридоновым Вл. Е., и я совместно с ним за три дня на его хорошей лошади, за что он взял с меня два пуда ржи и толстый двухметровый чурак, нужный на распиловку для дверных косяков.

В половине февраля 1924 года плотники приступили к установке камней под углы и капитальные стены дома и рубке стен. Мох для строительства был надран по заказу на Едоме, пришлось мне за ним ехать и рассчитываться хлебом. Мох оказался сырым и мерзлым, пришлось мне его сушить в бане ночами, чтобы не останавливать стройку, а днем помогать в работе плотникам. Нарубив четыре ряда стен дома, плотники посоветовали мне для удобства дальнейшей рубки стен настлать во всех трех нижних избах полы и

(л. 35 об.) потолки, которые от развороченного дома дедушки не нуждались в значительной переделке. Все настилы были на месте, лежали в штабелях на снегу, и при наступлении распутицы, слякоти и дождей их могло покоробить. С предложением плотников я согласился, и за настилы во всех трех избах договорились о дополнительной плате тремя пудами ржи. Перед началом стройки на питание плотникам смололи последний мешок ржи и мешок ячменя на муку и крупу, зарезали на мясо девятимесячного бычка, а для расчетов с плотниками пришлось продать корову дедушки за 28 пудов ржи, так как своего хлеба в наличии уже не было. Мать с пятнадцатилетней сестрой все время были заняты приготовлением пищи для работников, уходом за оставшейся своей коровой, да к тому же у матери был маленький ребенок, прижитый ей соседом. Не успели настлать полностью полы в двух передних избах, как со стороны соседки последовал протест, что дом возводим слишком близко к ее дому. Пришлось постройку остановить и добиваться у волостного правления отвода номера на том месте, где начато строительство дома. Уплатив за новый отвод номера в уплату гербового сбора один пуд ржи и напоив заместителя председателя ВИК пивом, <я> получил на руки новый отводной лист, и плотники возобновили работу. Строительство закончили до наступления (л. 36) распутицы и в начале Страстной недели перед ранней Пасхой дом закрыли гонтом в один пласт. Хотя недовольная соседка и угрожала, что с места сживу, и дом не удастся закрыть.

Все расчеты по строительству, покупке гвоздей, чаю, сахару и других продуктов производили за хлеб. Благодаря излишку выставленного по наделу сена и заработанного у попа и псаломщика, часть сена отдали плотникам в уплату за работу – два воза продали по три пуда за воз. Очень помогла рассчитаться корова, проданная за хлеб. Даже пришлось при окончательном расчете отдать молодому плотнику единственные суконные брюки флотского сукна, купленные за четыре пуда овса у меновщиков из Верхней Тоймы, остаться на Пасху в ватированном пиджаке покойного дедушки. Наступила Пасха, а у нас муки не только на пироги, но даже на сочни для них не было. Пришлось оторвать у коровы воз сена и выменять у Проньки Шляпы три пуда муки, и справлять праздник как все люди. У матери сохранился небольшой запас ржи, из которой Полька Киселиха сварила ведро пива, а я занял у Павла Ал. Спиридонова три рубля, купив за рубль двадцать бутылку водки, а в Фомино воскресенье собрали в гости плотников и, как следует, в благодарность их за всю работу угостили, и нами они остались очень довольны.

(л. 36 об.)       Наступил праздник – 1 Мая 1924 года, и вслед за ним наступила пора полевых работ и ярового сева, а лошади у нас не было. Посоветовавшись с матерью, наняли пахать <и> сеять яровую дядю А. А. Зноева, помочь ему же выставить из трети сенокос, а за то, что мать и шестнадцатилетняя сестра будут помогать в уборке и его сенокоса, дядя должен осенью посеять в нашем хозяйстве рожь и собрать с поля весь урожай хлеба. Сам же я решил после окончания всех работ около нового дома: забивки проемов окон и дверей досками, лежней по оклад стен, осмола углов дома и зашивки досками коридора с двух сторон, уехать на заработки в г. Архангельск, а заработанные деньги высылать матери, которая могла на них нанять плотника, <чтобы> отделать и вставить рамы в окна в боковой избе и сложить печь из имеющегося старого кирпича, перевезенного из дома дедушки с тем, чтобы к зиме перебраться жить в свою избу.

Как-то в воскресный майский день, проходя по базару в Черевкове, встретили соседку Клавдию П. Худякову, которая отозвала меня в сторону и сказала: «Ты что же, Саша, построил себе новый дом, не собираешься ли жениться? Жениться еще успеешь, лучше бы вступил, как я, в комсомол. В ответ на смерть Ленина на днях подали заявления в ячейку, которую возглавляет временно Ваня Лапин, Саша Малков из вашей деревни, Паша Кобылин из Колотилихи, Миша Щипин из Коуровщины».

(л. 37) Я подумал и согласился. Написал заявление, а вечером, когда Кланька пришла к моей сестре посидеть, передал ей заявление. В июне месяце меня приняли в комсомол и выдали на руки билет, после чего всех комсомольцев отправили на комсомольский субботник на лесобазу Коптелово на выкатку из воды древесины, окорку балана и распиловку дров на срок три дня.

За работу на субботнике комсомольцы получили благодарность и по семь рублей денег каждый. Имея на руках комсомольский билет и заработав деньги на субботнике, я думал, что мне легче уехать в Архангельск и поступить на какую-либо работу, но моя мечта не осуществилась.

Вологодская губерния, в которую входила наша волость, разукрупнилась. Образовались две губернии: Вологодская с центром г. Вологда и Северодвинская с центром г. Великий Устюг. Прошло районирование, и наша волость <была> преобразована в районный центр, куда вошли 12 волостей: Устьи, Праводвинья и Леводвинья. В июле месяце состоялся I районный съезд Советов в селе Черевково, и избран состав районного Совета депутатов трудящихся. Первым председателем райисполкома был избран М. Ф. Гладких, уроженец из Ягрыша, секретарем – П. Подольский, секретарем райкома партии – И. Ф. Проурзин,[34] а секретарем <РК> РКСМ – Г. Воронцов.

Находясь дома, я в свободное время ходил с соседом Анат<олием> Спиридоновым в лесничество подшивать и переписывать кое-какие бумаги, за что он платил мне один рубль в неделю, но своей мечты о поездке в Архангельск не оставлял. Наконец-то, когда матери и дяде удалось сесть сенокосом на одну пожню всем наделом вдвоем, собрался и решил ехать.

(л. 37 об.) Пошел в райком к Воронцову, чтобы сняться с комсомольского учета и объяснить причину выезда, но Воронцов сказал, что я никуда не поеду, и он меня ехать не отпустит. «Что ты там будешь делать в Архангельске – спать под лодкой? <Ты> же не профсоюзный и на какую-либо работу устроиться трудно. Работу тебе найдем здесь, ведь ты же грамотный, пишешь хорошо. Приходи завтра ко мне, и вопрос будет решен». На другой день я пришел к Воронцову, и мы пошли с ним к председателю РИКа товарищу Гладких, который сказал, что аппарат еще полностью не укомплектован, и работа для меня найдется, нужно только написать заявление, а на какую работу, он с Воронцовым решит. Я тут же написал заявление, и предРИКа предложил мне должность регистратора в общий отдел по регистрации входящей и исходящей корреспонденции, рассылке всей исходящей корреспонденции из РИКа сельсоветам и организациям района. Ставка зарплаты была установлена по должности 10 рублей в месяц, на что я согласился. Так я поступил на работу в аппарат РИКа 11 августа 1924 года. Работа была не трудная, и я с ней быстро освоился. Проработав две недели, меня приняли в члены профсоюза совторгслужащих, а с 1 октября 1924 года выбрали сборщиком членских взносов и поручили по воскресным дням производить рыночный сбор с приезжающих на рынок с товарами мелких торговцев и кустарей с

(л. 38) оплатой мне за работу десяти процентов от общего сбора средств по выданным квитанциям. В зимние торговые праздничные дни и воскресенья сбор у меня из пятаков и гривенников иногда достигал 6-8 рублей, и за месяц прибавка к моей зарплате выражалась 2,50-3 рубля. А это для меня была большая сумма. Нужно сказать, что деньги в то время были дорогие. В обращении преимущественно было серебро в монетах 10, 15, 20 и 50 копеек. Редко попадали серебряные рубли и вновь выпущенные бумажные червонцы. Ставки зарплаты служащим были низкие. ПредРИКа получал 45 рублей, завотделом – 35 рублей, бухгалтер – 30 рублей, а счетоводы – 13 рублей 5 копеек в месяц.

Зато продукты были дешевые: мешок ржаной муки пяти пудов стоил 5 рублей, фунт сахару – 14 копеек, пачка папирос «Сафо» – 24 копейки, «Нева» – 20 копеек, «Пушки» – 12 копеек, фунт белого хлеба высшего сорта и с изюмом – 8 копеек, бутылка водки «рыковки» сорокаградусной (720 граммов) стоила дорого – 1 рубль 20 копеек.

На свою первую зарплату я купил мешок муки за 5 рублей, а на 3 рубля –  грубошерстного сукна и подклад на полупальто. Наступила осень. Урожай сняли и обмолотили, хлеба намолотили немного, так как распашки в Согре бросили и запустошили. Наняли отстраивать внутри боковую избу плотника Вохминова за 6 рублей и печника Шаньгина Евгения из Ягрыша сложить печь с тем, чтобы к зиме попасть жить в свою избу. Прошла неделя после Покрова, работа с избой была закончена. Я, получив вторую зарплату, рассчитался с работниками, и мы семьей перешли жить

(л. 38 об.) в свой дом, освободив избу, в которой мы жили, семье дяди, а братан Василий с семьей уже жил с женой и родившимся сыном в своем доме, построенном из снятой горницы. После перехода из отставной избы, в которой проживала дядина <семья> до нашего переселения в дом, изба доставшаяся мне по наследству по разделу оказалась пустой. Приближались Святки, Рождество и Новый год. Молодежи в деревнях было много. С наступлением праздника Рождества для молодежи в деревнях устраивались вечерки и игрища. Деревенские ребята и девчата стали просить у меня и матери, чтобы разрешили в свободной избе сделать вечерку, поиграть и поплясать. Будучи холостым, я не стал возражать,  и вечеринки стали проходить чуть не каждый день. Девчата мыли, убирали в избе, топили, а ребята приносили керосин для освещения. Расходились с вечеринки далеко за полночь. В деревне у нас было три служащих да трое комсомольцев. Собравшись как-то на вечерке, по предложению комсомолки К. Худяковой и соседа, секретаря прокурора, договорились об организации в избе избы-читальни, чтобы больше привлечь молодежь к культуре и развлечениям. Я против этого мероприятия возражать не стал и вместе с деревенскими ребятами под руководством Ив. Ег. Спиридонова на следующий вечер включился

(л. 39) в работу по оборудованию избы в культурный вид. Наносили своих скамеек, разобрали вторые полати и из них устроили пол для сцены. Купили сообща три куска  обоев, оклеив ими стены сцены. Написали, кто мог, лозунги и стали по вечерам проводить репетиции для постановки спектаклей. Разучивали и пели революционные песни и разные стихотворения. Художественным руководителем был избран И. Е. Спиридонов. Я еще до вступления в комсомол участвовал в постановке спектаклей в сельском клубе и по договоренности с завклубом В. Вороновым достал у него во временное пользование часть париков, а комсомолка  Кл. Худякова, обучавшая в деревнях неграмотных, достала из районной библиотеки для пользования передвижную библиотечку художественной и антирелигиозной литературы. Первый спектакль в нашей избе-читальне был поставлен на Масленой неделе (февраль 1925 года) – пьеса «Будь умней и чище сей» и пьеса «Цирюльник», исполнены песни и злободневные частушки. Молодежи и взрослых на спектакле было много. Билеты продавали от 1 до 3 копеек. На вырученные деньги покупали художественную литературу, плакаты и газеты. После спектаклей молодежь веселилась чуть не до утра, и в наш художественный коллектив вливались новые артисты из девчат и ребят. Ребята включались охотно, но вот привлечь девушку из семьи религиозных родителей было трудно, но их вовлекала К. П. Худякова.

(л. 39 об.) В весеннее и летнее время работа избы-читальни немного ослабевала, и художественная  самодеятельность проводилась в воскресные и праздничные дни, и то вечерами. Но несмотря на это с осени 1924 года по март 1926 года было поставлено двенадцать спектаклей. В конце февраля 1926 года была поставлена четырехактная пьеса Островского «Смех и горе», в которой я играл роль Паникадилова. На постановке присутствовали предРИКа Федотов и секретарь райкома Трапезников. Спектакль прошел успешно, людей на нем было больше ста человек. В марте месяце избу пришлось продать на дрова соседу П. А. Спиридонову, и изба-читальня прекратила свою деятельность, просуществовав один год и шесть месяцев. О ней еще долгие годы вспоминали, и особенно молодежь.

IX. Семья и период НЭПа.

В 1925 году я также работал в райисполкоме в должности регистратора и с 1 января получал зарплату 11 рублей 25 копеек в месяц. Состоялись выборы в местные Советы, и я был избран членом Черевковского сельсовета. ПредРИКа И.Ф. Гладких был переведен в губисполком (г. Великий Устюг), и предРИКа стал Ф. З. Федотов, уроженец из Тимошино. Работы с избранием в члены сельсовета прибавилось, приходилось часто ходить на собрания в сельсовет и проводить собрания по разным вопросам в деревнях на своем участке, собирать налог, распространять крестьянский заем и т. д.

(л. 40) А тут еще пришлось судиться и высуживать дяде А. А. Зноеву оставшуюся часть разломанного дома покойного дедушки, которую он не смог вывезти после разлома дома зимой 1024-1925 года, на которую предъявила ему претензии бывшая полюбовница дедушки М. А. Лапина. Суд состоялся и при нашей поддержке претензия Лапиной была отвергнута. Дядя зимой лесоматериал перевез, а весной 1925 года стал строить свой дом. Обрабатывать нашу землю так же, как и раньше согласился, а я, взяв трудовой отпуск, помог с семьей убрать его и свой сенокос.

Осенью 1925 года, накопив немного денег, нанял плотника из верхнетоемской Вершины отделывать передние избы дома: тесать стены, околаживать окна и двери, а также устраивать все нужное в верхней комнате. К новому 1926 году все работы с отделкой были закончены и работники рассчитаны. Работа в райисполкоме у меня была легкая, и я еще немного прирабатывал в налоговой части на выписке налоговых листов плательщикам, составлении сводок и приему налогов в воскресные дни от населения Черевковского, Холмовского, Ляховского, Фоминского  <сельсоветов>, приезжавшего на базар в Черевково. Будучи в то время холостым и некурящим, я на приработанные деньги покупал легкий табак, папиросные гильзы «Катык», набивал папиросы и, ходя с ребятами на игрища и вечерки, продавал их с барышом, почти копейка на

(л. 40 об.) копейку. От продажи папирос экономил деньги и весной 1926 года купил себе хромовые ботинки «Скороход» с галошами, которых никогда не имел и не нашивал. В феврале месяце подыскал поблизости себе невесту, хотя с ней много не дружил, а встречался лишь с ней дома, когда заходил к ее брату, моему сверстнику, чтобы вместе с ним идти куда-либо на игрище или вечеринку. Узнав в разговоре с братом, что к сестре приезжали свататься из Ляхова женихи, и результат сватовства отложен до следующего воскресенья из-за недоговоренности в требуемой женихом сумме приданого с невесты. Встретив сестру друга на одной вечерке, где она была приглашена в гости, договорился с ней проводить ее до дома. Дорогой узнав, что все сказанное мне ее братом правда, а чтобы невесту не отпустить выйти замуж далеко от родного дома, предложил ей выйти замуж за меня. Невеста после некоторых размышлений и колебаний приняла мое предложение, за что я ее искренне поблагодарил и, расставаясь с ней у ворот ее дома, первый раз ее поцеловал. О своих думах и выборе невесты по душе я на следующий вечер поделился с матерью и сестрой, и они одобрили мой выбор. За три дня до приезда вторично Ляховского жениха я пригласил в сваты соседа И. А. Спиридонова, и пошли к невесте сватом.

(л. 41) Было уже поздно, и хозяева только что всей семьей легли спать. Сват постучался в крылечные двери, в крыльце открыли двери, в квартире появился свет, сват ушел, а я остался на улице. Сват сообщил хозяевам о цели своего позднего прихода, и после того, как отец и мать согласились принять жениха, вышел на крыльцо и позвал меня войти в комнату. Войдя в таковую, я увидел что вся семья была дома, только не видно было среди нее старшей дочери – моей невесты. Брат невесты, мой друг, тоже не ушел никуда на игрище и был дома. При входе меня в квартиру мать невесты, моя будущая теща, ставя греть самовар, сказала свату, показав на меня, что этот молодец очень часто приходит к ним, и вместе с сыном уходят на вечерки. Когда нас пригласили за стол пить чай, и хозяин налил по рюмке водки, то сват сказал, что пить не будет, покуда не покажут и не посадят за стол рядом со мной невесту. Хозяйка сказала, что у них три невесты – которая из них? Сват сказал, что старшую. Оказалось, что невеста крепко спала с сестрами на полатях и, как мы вошли в квартиру и о чем говорили, ничего не слышала. А когда мать ее разбудила, и она увидела меня и свата за столом, все поняла, быстро соскочила с полатей, открыла дверь и убежала, чтобы одеться, в холодную верхнюю комнату. Мать сходила за ней, невеста, поздоровавшись с нами, села за стол, стесняясь, на край, но сват попросил ее, чтобы <она > села рядом со мной. Когда все выпили по стакану чаю и по рюмке водки, начался наш разговор и сватовство.

(л. 41 об.) Отец невесты спросил у свата о сумме приданого с невесты, а сват, будучи уже под хмельком, не согласовав вопроса со мной, запросил 400 рублей, от чего я даже содрогнулся. Хозяин сразу подал половину требуемой суммы, сказав, что жених ближний, одинокий, семья небольшая, выстроил новый дом, и меня хорошо знает только с хорошей стороны и будет доволен отдать дочь за меня, чем отдавать ее куда-то далеко в незнакомую семью. После этого мы со сватом вышли в коридор посоветоваться. Я поругал свата за необдуманный им запрос большого приданого и велел скинуть 100 рублей. Войдя в комнату, отец с сыном сидели за столом, а мать ставила вторично самовар. Сват сказал, что невеста, как жениху, так и ему понравилась, и он уступает 100 рублей, только надо спросить согласия на брак со мной у невесты. Отец, подумав, прибавил приданого 50 рублей, сказав при этом, что дает ту же сумму, что и предыдущему жениху и что больше прибавить не может, так как в случае свадьбы расходов будет еще много и кое-что еще нужно приобрести невесте. Я сидел рядом с невестой, просил сказать, что нужно ей приобрести мне до свадьбы, так же и родителям. И чтобы она при всех присутствующих дала свое согласие о выходе за меня замуж. В разговорах не заметили, когда брат запряг лошадь в пошевни, прямо по сугробам съездил за моей матерью и привез на сватовство, наскоро одевшуюся. Когда мать села с нами за стол и узнала о результатах сватовства, то сказала, что с этой невестой рада вместо денег взять сена, соломы, хлеба, которых с постройкой у

(л. 42) нашего хозяйства мало. После слов матери я сказал, что пусть приданым невесты будут не деньги 250 рублей, обещанные хозяином, а натура, которая нам нужна, переведенная в цену. Хлеба у нас нет, даже сварить пива к свадьбе никак, корма скоту мало, у самого тоже одежды нет, а предстоит еще стройка скотного двора, а у вас все это в хозяйстве есть. Мне известно, что невеста с братом заготовили и приплавили домой порядочно леса, дайте мне за цену хотя <бы> двадцать бревен леса, часть припасов на пиво, хлеба на свадьбу, часть корма из излишков, помогите на лошади обработать землю, убрать совместно сенокос, и к свадьбе купите мне костюм, да еще невеста просит, чтобы родители отдали ей, хотя бы во временное пользование, железную кровать и сшили ей туфли и кое-что из одежды.

Мою просьбу родители согласились удовлетворить полностью. На этом наш торг о приданом окончился. Сват и мать попросили, чтобы родители показали приданое невесты (одежду, обувь белье и т.д.), которое было показано, и мы остались им довольны. Попив вторично чаю и водки, мы пригласили родителей придти назавтра в дом жениха и посмотреть житья, а вечером обусловились сделать богомолье. Родители приходили, посмотрели дом, скота, попили чаю, пригласили нас с матерью и дядю с тетушкой вечером придти завершить дела и на богомолье.

11 февраля вечером богомолье состоялось, на котором были моя мать, дядя с сестрой матери и приехавшая с мужем из Ляхова старшая сестра невесты. А утром 12 февраля брат невесты свозил меня с невестой в сельсовет,

(л. 42 об.) где и был зарегистрирован наш брак. После регистрации я пригласил невесту и брата-ямщика в гости к себе в дом, а после чаепития и угощения нас, молодоженов, ямщик увез к себе домой, где нас ожидали родители невесты, старшая сестра с мужем и семья с поздравлением и угощением. За праздничным столом по обоюдному согласию решили свадьбу сделать до начала ярового сева 10 мая нового стиля, а до этого срока невеста должна жить в семье родителей. Будучи комсомольцем и являясь служащим райисполкома, я по договоренности со своей невестой настоял на том, чтобы свадьба была без попа и венчания в церкви, как это было еще принято в то время в народе. Родители сначала возражали, но потом вынуждены были со мной согласиться, когда я сказал, что нашу свадьбу можно гулять существующим порядком только без венчания в церкви. Родители невесты меня заверили, что готовиться к свадьбе будут одновременно, все припасы на изготовление пива, какие у них есть, будут разделены со мной пополам, чему я был очень доволен. О нашей регистрации в нашей деревне узнали через неделю, узнал о ней от председателя сельсовета мой сосед, тоже служивший в райисполкоме. Да и я не стал скрывать, посещая почти ежедневно невесту, чтобы вместе идти в клуб на спектакль, в кино или на вечеринку. Время до свадьбы для меня и невесты было самое

(л. 43) радостное и веселое во всей жизни в молодые годы, и оно не должно быть забыто нами.

После разрухи, интервенции, голода и окончания гражданской войны жизнь в деревне стала налаживаться. Промышленность стала развиваться и продвигать в деревню много разных товаров. Правительством была разрешена частная торговля. В селе появилось много частных торговцев из местных богачей, которые открыли лавки и магазины с привозимыми ими продовольственными и промышленными товарами. Жить стало легче, и при наличии денег купить можно было все. Настроение у народа поднялось, люди стали приобретать для себя и семьи все необходимое. В этот незабываемый год и состоялась наша веселая свадьба, которой люди со стороны завидовали, так как первая во всем селе была без церковного обряда и проведена порядками существовавших до нее обычаев. Надо отдать должное родителям невесты, которые сдержали свое честное слово и сделали, что могли как для меня, так и для своей дочери.

Х. Жизненные и семейные перемены (1926-1928 гг.)

Наступил период полевых работ. Семья, кроме меня, стала числом трех полных работниц-женщин да не родной мне по отцу трехлетней сестры. В своем хозяйстве при наличии двух голов рогатого скота с 1 ¾-душевым земельным

(л. 43 об.) и сенокосным наделом работы было немного. Урожай хлеба быстро сжали, а сенокос убрали вместе с семьей тестя. В свободное время жена с сестрой ходили жать хлеб у чужих людей и попу за взятый ранее хлеб, а под осень ходили на поденщину к богатым хозяйствам молотить хлеб да у кооператива стирать мучные мешки. В октябре месяце в райисполкоме я попал под сокращение штатов и остался без работы. Предлагали работу в отъезд от дома секретарем Синицкого сельсовета, но я от молодой жены ехать отказался. Заложив имевшуюся двухлетнюю телку, взял ссуду в кредитном товариществе и купил лошадь, на которой стал ездить в лес за дровами и изгородью для своих нужд и для продажи на сторону, а иногда удавалось съездить в транспорт за грузом и возить пассажиров, чтобы заработать на нужные продукты семье. Зимой того же года умерла от печного ожога сестренка. Так прошла зима 1926-27 годов. Весной 1927 года, кроме своих полей, нанялся пахать и убирать поля у безлошадных соседей. Сенокос убирали совместно с семьей тестя. Зимой 1927 года возил из лесу дрова, жерди, колье для себя и на продажу женщинам-соседкам. Весной 1928 года до начала

(л. 44) сенокоса выдали замуж сестру за вдовца из деревни Колобовщина, что в версте выше с. Черевкова, отдав в приданое швейную машину, полдушевой надел сенокоса, 10 пудов ржи, овцу и месячного теленка. Сенокос ставили уже вместе с новым зятем сообща.

После сенокоса мать с женой стали жать свои полосы с хлебом, а я на лошади возил снопы в гумно с задовых полос с тем, чтобы пораньше вспахать зябь. Имея небольшие в хозяйстве поля с посевом хлеба на 1 ¾ души, а также незначительный участок работы по озимому посеву, я в тот год обрабатывал землю у хозяйства старшего брата своей жены, жившего по разделу с отцом и находившегося на заработках в Архангельске.

В середине сентября 1928 года, когда я заканчивал вспашку полосы, принадлежавшей шурину в деревне Протодьяконской, под посев ржи, прибежал ко мне на поле нарочный и велел срочно явиться в райисполком. Распрягши лошадь из сохи, я быстро посеял полосу и, запрягши лошадь в борону и дав ей травы, пошел домой, чтобы переодеться. Сказав жене, чтобы шла боронить полосу, сам пошел в райисполком узнать, в чем дело. Явившись к секретарю РИКа А. Ф. Подойницыну, моему старому знакомому по работе, который сразу же пошел

(л. 44 об.) к председателю РИКа Ф. З. Федотову доложить о моем приходе. Войдя в кабинет председателя РИКа, я застал у него председателя Черевковского сельсовета В. П. Подойницына за беседой. Оказалось, что меня вызвали, чтобы предложить работу, как старому работнику, на освободившуюся вакантную должность в сельсовете –  делопроизводителя и заведующего ЗАГС с зарплатой 22 рубля 50 копеек в месяц. ПредРИКа сказал, что эту работу я буду выполнять временно, после чего он намерен взять меня в аппарат РИКа. На предложенную работу я да согласие и через день начал работать в сельсовете. Работа в сельсовете была легкая. Занятия кончались в 15 часов 30 минут, и, придя домой, я еще мог исправлять кое-какие дела по хозяйству.

Осенью 1928 года подрядили четырех плотников рубить скотний двор, которые еще до снега разворочали половину скотского двора, доставшегося мне по разделу с двоюродными братьями. Скота: корову-устьянку и двухлетнюю нетель, бывших тогда в нашем хозяйстве, пришлось перевести и поместить во дворе соседей, братьев Спиридоновых. Как только напал первый снег, в один из выходных дней мы со своим шурином (вторым

(л. 45) братом жены) на двух своих лошадях перевезли от озера Катище двадцать бревен строевого леса, обусловленного в счет приданого моей хозяйке, как заготовленный ей совместно с ним на реке Авнюге, да привезли шесть камней для оклада, которые мы достали летом из озера. Я помог шурину вывезти на усадьбу и остальной лес от Катища, а он, в свою очередь, помог подвезти к месту постройки лесоматериал, <оставшийся> от разлома дома. За что я был ему очень благодарен.

Чтобы имевшаяся лошадь не простаивала напрасно, моя молодая хозяйка к удивлению всех женщин-соседок по мелкому снегу стала по-мужицки ездить в близлежащую Согру, рубить мелкий березник на дрова и возить домой по два воза в день.

Плотники закончили постройку скотного двора и закрыли его снятым старым тесом в два пласта еще до Рождества. Лошадь пришлось продать, заплатить ссуду в кредитное товарищество с просрочкой платежа в течение семи месяцев. В окончательный расчет с плотниками пришлось взять в счет зарплаты 15 рублей. В начале января 1929 года меня перевели из сельсовета на работу в райисполком счетоводом финансово-налоговой части с зарплатой 27 рублей 50 копеек в месяц.

Вернуться к оглавлению

А. И. Яковлев. Воспоминания. Рукопись.1983 год.

Черевковский филиал Красноборского историко-мемориального и художественного музея Архангельской области.

Подготовка и комментарии   В.И. Щипин.16 декабря 2006 года.

Здесь читайте:

НЭП 1921 г.

Хрущев Н.С. Несколько слов о НЭПе.

СТАТЬИ НА ИСТОРИЧЕСКИЕ ТЕМЫ

 Проект ХРОНОС существует с 20 января 2000 года,

на следующих доменах:
www.hrono.ru
www.hrono.info
www.hronos.km.ru,

Редактор Вячеслав Румянцев

При цитировании давайте ссылку на ХРОНОС