А. И. Яковлев

СТАТЬИ НА ИСТОРИЧЕСКИЕ ТЕМЫ

XPOHOC

ФОРУМ ХРОНОСА

НОВОСТИ ХРОНОСА

БИБЛИОТЕКА ХРОНОСА

ИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИ

БИОГРАФИЧЕСКИЙ УКАЗАТЕЛЬ

ПРЕДМЕТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ

ГЕНЕАЛОГИЧЕСКИЕ ТАБЛИЦЫ

СТРАНЫ И ГОСУДАРСТВА

ИСТОРИЧЕСКИЕ ОРГАНИЗАЦИИ

ЭТНОНИМЫ

РЕЛИГИИ МИРА

СТАТЬИ НА ИСТОРИЧЕСКИЕ ТЕМЫ

МЕТОДИКА ПРЕПОДАВАНИЯ

КАРТА САЙТА

АВТОРЫ ХРОНОСА

А. И. Яковлев

Воспоминания

Рукопись

(л. 1.)

Посвящаю своим дорогим детям,
внукам и правнукам.
А. Яковлев.

I. Родное село в прошлом.

Наше село расположено на левом берегу реки Северной Двины по течению на север в Белое море, в 105 км от г. Котласа и в 530 км от столицы Северного края г. Архангельска. Еще исстари наше село считалось самым богатым хлебом из всех сел, расположенных по берегам реки Северной Двины до г. Архангельска. Основное занятие крестьян – землепашество. Скотоводство и кустарное производство были развиты слабо.

В центре села находились две церкви. Одна каменная с тремя приделами: Троицким, Ильинским и Никольским, с высокой – 57 метров – колокольней, на которой находилось 17 колоколов, из которых главный, очень громкого приятного звука, весил 303 пуда и 3 фунта и второй – 160 пудов. Вторая церковь, двухъярусная деревянная, – Успенская. Построена, по словам старожилов, уже на третьем месте и старше каменной церкви свыше ста лет.

На верхнем конце центра села находилась

(л. 1 об.) большая Троицкая часовня, обшитая тесом и покрашенная в белый цвет. Вторая, небольшая часовня Петра-<и>ерея[1] была на кладбище на восточной стороне каменной церкви. Кладбище было большое, расположено между церквями и по склону к берегу оз. Катище, занимало площадь земли 6 десятин и с трех сторон до стены деревянной церкви было обнесено кирпичной стеной с железными решетками между саженными кирпичными столбами.

В селе было два кирпичных двухэтажных дома торговцев Дьячкова[2] и Гусева[3]. Нижние этажи домов были переоборудованы под магазины, а верхние – под квартиры.

Школ в селе было две на 120 учеников. Церковно-приходская школа с двумя учителями, МНПр. училище[4] с тремя классами и двухклассное училище (II ступени),  в которых было 4 учителя[5].

Больницы до 1917 года не было, был один фельдшер, который принимал больных и продавал лекарства в избе частного дома на втором этаже[6].

В верхней центральной части села, от каменной церкви по левую сторону улицы, фасадом на юг построено четыре добротных двухэтажных дома братьев

(л. 2) Ивана и Михаила Гусевых, из них один кирпичный, построенный немцами Поволжья в 1914 году,[7] и одноэтажный деревянный двухквартирный дом для сына Михаила Гусева Павла, которые в основном и являлись украшением центра нашего села.

В нижней части центральной улицы села по правую сторону от берега Попова ручья находились добротные деревянные зерносклады (магазеи), построенные на общественных началах в 1881–1883 гг., а по левую сторону дороги фасадом на юг – торговые склады, магазин Марии Алсуфьевой, пивная, дом священника Пулькина, а по правую сторону дороги на углу южной улицы стояли на двух столбах под крышей большие скалочные «казенные» весы с комплектом гирь, на которых взвешивали у населения товары, привозимые для продажи на рынок в воскресные базарные дни. Рядом с весами находились магазин Чащина, торговый склад Андрея Рудакова и двухэтажный дом Михаила Андреевича Шарапова, с западной стороны которого в поле фасадом на юг находились два торговых склада по 8 растворов каждый, то есть по 4 раствора на каждой стороне склада, в которых торговали мелкие торговцы.

(л. 2 об.)         На левой стороне южной улицы против дома Шарапова находился водочный магазин («казенка») с разливом водки из бочек в посуду от чарки в 0,1 л до 3 л на вынос.

Против церквей была торговая площадь (рынок), на которой стоял между церквями фасадом к рынку торговый склад в 8 растворов и такой же склад в 12 растворов по правую сторону торговой площади от угла  южной улицы до сосновой аллеи священника Ивана Белоруссова. На той же стороне были мелких торговцев небольшие лавочки (ларьки) и большой двухэтажный склад с террасой Андрея Пирогова, а против его за дорогой, идущей в Фомино и на Устью, построен в 1891 году двухэтажный каменный дом, облицованный голубой эмалью, тоже Пирогова и его зятя торговца Дьячкова, а рядом с ним по тракту дом для скота. По правую сторону центральной улицы села на восток, на изгибе ручья стоял дом священника Островского, затем дом дьякона Жданова, церковно-приходская школа, чайная с булочной и хлебопекарней Шмырова, рядом школа второй ступени, школа МНПр., дом волостного правления, дом Андрея Антонова, а через проезжий тракт – Троицкая часовня. Под берегом села у озера 

(л. 3) Катище находились большие склады для различных товаров, построенные братьями Гусевыми, под которые в весенний разлив реки Северная Двина заходили пароходы с баржами. Привозили соль, рыбу, скобяные и другие товары, увозили скупленные у населения рогатый скот, лен, льносемя, овес, ячмень и кожи. В переулке на склоне к озеру Катище находилась богадельня, построенная на средства прихожан церкви[8], в которой жили и питались подаяниями богомольцев престарелые безродные старушки. В берегу стекающего с базарной площади ручья напротив богадельни, недалеко от часовни Петра-<и>ерея, которая стоит на кладбище, находился очень красивый букетообразный зеленый двухсотлетний кедр. Несмотря на двойной человеческий обхват объема хлыста кедр в 1949 году, весной от слабости почвы напором ветра вывернуло из земли с корнем и повалило в низ ручья, лишив население села <возможности> любоваться его красотой. От неосторожного обращения с ламповым освещением торговых лавок в начале сентября 1911 года был пожар на южном переулке нижней части села, который уничтожил торговый склад Рудакова, мелкие дощатые ларьки,

(3 об.) водочную лавку, 12-растворный торговый склад на правой стороне базарной площади. Огонь от усилившегося южного ветра перебросило на левую сторону тракта. Сгорел дом священника Пулькина, и <огонь> угрожал деревянной церкви, но постепенно ветер стих, и угроза миновала. В следующем, 1912 году, в тот же самый день – 11 сентября, на том же самом месте, в южном переулке сгорел торговый склад восьми растворов по неосторожности пьяного торгаша мелочью В. Бушуева[9], а осенью 1917[10] года сгорел большой рыбный склад у озера Катище, принадлежащий Павлу Гусеву, около его дома. Поджог склада, загруженного до отказа бочками в два ряда <с > рыбой пикшей и треской, которая от длительного хранения испортилась, и население ее не покупало. Хозяин ухитрился ее застраховать сверх покупной стоимости всей рыбы, а чтобы получить страховую сумму, сам зажег поздно вечером склад, едва не лишившись дома.[11] Пожарного инвентаря в селе было мало. Была одна ручная машина, и то с коротким шлангом, не поднимавшим воду в гору из озера Катище, и стену дома пришлось поливать на навешенный брезент водой из

(л. 4) колодцев, носимую ведрами сбежавшимися на пожар жителями села.

Культурно-просветительных учреждений в селе не было. Только изредка летом, в воскресные и престольные праздничные дни любитель Александр Белоруков показывал в пожарном сарае на своем «волшебном фонаре» световые картины религиозного характера.[12] Большинство крестьян было неграмотно или малограмотно и очень религиозно. Церковная служба при наличии 3 попов и 3 дьяконов, псаломщика и церковного старосты производилась ежедневно и попами посменно: то в Ильинском, то в Никольском приделах каменной церкви, а летом, с Троицына дня, в летней Троицкой церкви. В праздники (престольные и двунадесятые) в церкви и на рынке скоплялось очень много людей, одни стояли в церкви за обедней, а большинство находилось на рынке, где мелкие торговцы продавали из ларьков и с земли разные мелкие товары. В зимний период, особенно в воскресные дни Великого поста перед Пасхой, устраивались «торговые сборы», где местные торгаши из крепких крестьян привозили с Вашки и продавали прямо (л. 4 об.) с саней (розвальней) мороженую рыбу пелядь, мороженую свежую селедку, рябчиков, цветные валенки и шерстяные ващанские. Ряд торговцев торговал с возов завезенными из Котласа товарами: хмелем, белым горохом, пшеном, бараночным ломом, льняным маслом, крупчаткой в пудовых мешочках, гороховой мукой, вятскими пряниками с начинкой и другими продтоварами, а местные кустари-лудонжане – гончарной посудой, фоминцы – лопатами, лаптями, кузовами из береста, сельницами,[13] лукошками, топорищами, привозили поленьями дрова и мох в собанах для строительства, а ракульцы торговали свежей рыбой, бондарной посудой и санями-дровнями, доставляли заказчикам из их шерсти валенки.

Торговали на рынке цветными прясницами, швейками, веретнами и другими изделиями для тканья холста. Местные крестьянки торговали <из> кореноватых чашек наваренным гороховым киселем, изрезаемом на ломти, а потом на мелкие кусочки, смазанные льняным маслом. Кисель кусочками покупатель ел специально сделанной продавцом деревянной вилкой. А ниже деревянной Успенской церкви крестьянки торговали из балаганов, обтянутых холщовыми пологами, горячими оладьями, выпекаемыми из белой муки на льняном масле на сковородах, подтапливаемых щепками, в специальных глиняных корчагах.

(л. 5) Способ такого угощения киселем и оладьями в базарные воскресные дни Великого поста заведен был еще исстари и существовал на рынке села до 1930 года.

В масленицу, за неделю перед заговеньем и Великим постом, а также в летние праздники крестьянки угощали людей жареным мясом – бараниной, телятиной, выпекаемыми булочками, калачами и белым хлебом из покупной белой муки. Особо многолюдны были престольные праздники: Троицын и Ильин дни, а также Петров день, в который перед сенокосом на рынке нанимались няньки-девочки из бедных многодетных семей, казаки и казачихи[14] (взрослые) для сельскохозяйственных работ в более зажиточные хозяйства на срок до Покрова, то есть до 14 октября нового стиля, а иногда и до Николы. До 1924 года наше село делилось на два земельных общества: Холмовское и Черевковское. Сенокосные угодия – заливной луг по левому берегу реки Северная Двина  – между обществами был разграничен межой по речке Маниха и в каждом обществе поделен на 4 неравномерных участка пожен. Эти участки чередовались в обществе ежегодно, а пожни (покосы), где обмежеваны столбами, а в большинстве – ямами или кустами с присвоенным каждой пожне названием,

(л. 5 об.) в участке делились крестьянами с торгов, то есть кто сколько больше даст душ земельного надела, имеющегося в хозяйстве.[15] Каждая пожня (покос) независимо от травостоя и урожая был обществом оценен в «описных копнах» для удобства торга, а душа составляла два едока (человека–члена семьи), на которых крестьянин имел в хозяйстве пахотный надел земли. Ближними, лучшими землями в селе пользовались попы и дьяконы, богачи – братья Гусевы, Пирогов, Рудаков, Заборский, частновладельцы – Пановы, Пиликины, а в трех верстах ниже села – Мокеевы и Горяев. Эти же частновладельцы (купленные земли, перешедшие по наследству) имели по нескольку ближних, хороших сенокосных пожен. Уборка (скос травы, стогование, огораживание) производилась многосемейными хозяйствами из третьей части урожая в оплату за труд, а обработка земли, посев, снятие урожая и обмолот – за треть зерна, снятого урожая, мякину и половину соломы. В состав Черевковского земельного общества входило 106 мелких деревень, по 5-8 домов, с населением около 5 тысяч человек. Рогатый скот (коров) – по 2-1 голове да по 3-4 головы овец – имели до 80% всех хозяйств. Лошадей из 486 хозяйств имели 413, свиней – по 1-2 – держали не более 40 зажиточных хозяйств.

В селе был земский начальник, волостной старшина, староста, урядник, два стражника, лесничий, два

(л. 6) лесных объездчика, три лесника, волостной писарь.

Почты, телеграфной и телефонной связи в селе не было,[16] почту привозили на лошадях в волостное правление, где письма и выдавались населению помощником писаря.

До революции наше село входило в состав Сольвычегодского уезда Вологодской губернии, а церковь подчинялась Великоустюгской епархии.[17]

II. Родная деревня.

Деревня,[18]  в которой я родился в 1903 году, находится на взгорке, в одной версте от села Черевкова, одним концом с юго-запада, а другим примыкает к тракту, идущему от Котласа на Архангельск. Вдоль деревни с тракта узким логом, прозванным «грязной улицей», тянется в прилегающие к деревне поля узкая, извилистая проезжая и для прогона скота огороженная с одной левой стороны ивовым плетнем и с правой – длинными жердями в кольях, называемыми народом пряслами. Улочка настолько узка, что при встречах лошади с телегой с другой, тоже в упряжке, приходилось

(л. 6 об.) или дожидаться проезда встречной на изгибах, или спешить на перекресток улицы, идущей из другой близлежащей деревни. Неудобства узких улиц для проезда объяснялись тем, что крестьяне дорожили каждым клочком пахотной земли, которой по наделам было очень мало. В нашей деревне, как бы раздвоенной надвое окончанием лога «грязной улки», стояло четыре двухэтажных дома, по две больших избы в каждом со скотним двором, один дом-пятистенок с двором, два больших дома с дворами в две избы без свода, закрытые тесом на один скат и две небольшие одиночные избы – всего девять строений, в которых жило 11 хозяев. Позади деревни стояло в разных местах шесть бань и четыре овина. В деревне мало кто делился, хозяйства, за исключением трех, были многосемейными в 6-8 и более человек с преобладающим числом ребятишек. У семи хозяйств было по лошади, по 1-2 коровы, некоторые хозяйства откармливали на продажу быков, телок и держали по 3-5 овец. Свиней и кур не держали. Все жители деревни занимались личным хозяйством. Имеющие лошадей зимой возили из лесу дрова, жерди,

(л. 7) лес для своих нужд, а летом пахали, удобряли свои наделы земли, а большесемейные с наличием свободных рабочих рук после сева яровых культур раскорчевывали из-под пня в Согре распашки, или глава таких семей отпускал своих сыновей в Архангельск на заработки до Ильина дня (20 июля), то есть до наступления сенокоса.

Постройки в деревне все были ветхие, за исключением одного дома-пятистенка и двухэтажного дома на средине деревни, принадлежавшего лесному объездчику по прозвищу Ромаха, который держал всю деревню как в тисках. Бревна возили из лесу украдкой, хозяева всю  жизнь строили или ремонтировали свои дома да так и не достраивали, так как при скоплении семьи была страсть на большой дом, как для жилья, так и для удобства скоту с большой поветью для хранения сена. Нижний этаж в две просторных избы с глинобитной печью-пекаркой, с полатями для спанья, лавицами, полицами и грядками, с маленькими окнами с подслеповатыми рамами-четырехлистками, закрываемыми снаружи на ночь деревянными ставнями – кое-как, с трудом  доделывали и жили. А вот второй, верхний, этаж в большинстве своем

(л. 7 об.) пустовал, выглядел слепым или кривым, то есть одна изба (горница) отделывалась, окосячивались окна и вставлялись рамы, а у второй даже не вырезали проемы для окон.

Жители деревни были все очень трудолюбивы, религиозны, малограмотны или совсем неграмотные, особенно женщины, у которых зимой и летом всегда было много всякой работы, особенно по обработке льна, пряжи и тканью домашнего холста на одежду семьи.

Земельный надел, которым пользовалось каждое хозяйство, был невелик – по 1200 кв. сажен на душу (на двух человек), из них коренной (ближней к деревне) 800 сажен и по 400 кв. сажен вновь распашной (задовой) земли.

Лучшими участками первого грунта пользовались более крепкие семейные хозяйства, державшие рогатый скот, лошадей, имевшие лишние рабочие руки и лучше удобрявшие землю. Передел и поравнение земельных участков в обществе по постановлению сельского схода всех домохозяев проводился через 10-12 лет. Вследствие чего прибылые едоки в хозяйствах несколько лет надела не имели, а выбывшие (умершие) пользовались

(л. 8) землей до передела. При переделе земли каждый хозяин, имевший излишки, стремился удержать за собой лучшие участки (полосы), отдавал похуже в разных полях, отрезая от своих полос хозяйствам, получающим наделы на прибылых едоков. Передел земли не проходил без драк и мордобоя, заправилами были крикуны, имевшие излишки земли, а получающая землю в большинстве своем многодетная беднота была довольна и тем, что получила землю, хотя и в разных полях, и небольшими клочками. Пахали землю деревянными сохами (едомками) с одним ральником (лемехом), набитым на вытесанную корневую березовую корягу. Боронили землю бороной с деревянными зубьями, скрепленными в решетке свитой березовой вицей. В 1910 году появились более удобные для пашни, легкие вятские сохи со стальным лемехом и резцом для разреза жнивья и деревянные бороны с железными зубьями. У зажиточных хозяев появились дрожки на железном ходу, выездные тарантасы с расписными задками,

(л. 8 об.) а для зимних поездок в праздники – вятские кошевки со стальными подполозками. Корпус кошевок окрашивался в большинстве темно-коричневой краской, а спинка разрисовывалась разными цветами или вместо них верх обивался цветной материей. Для перевозки грузов в зимнее время использовались сани-розвальни с изогнутыми по бокам отводами. В весеннее и летнее время для перевозок у крестьян были в основном дрожки на четырех колесах и телеги на двух деревянных осях. Орудия производства: лопаты, грабли, вилы для скирдования сена на лугу были деревянные, только навозные вилы, топоры, косы-горбуши и серпы были железные. Обмолачивали хлеб деревянными молотилами и горбатыми кичигами, а хлеб в снопах сушили в овинах, зажигая костер дров под овином с наложенными в него снопами. Лен сушили в банях, а высушенные снопы мяли вручную деревянными мялками женщины, потом кост<р>ицу обивали трепалами, а после этого лен чесали на железных щетях (досках с вбитыми в них гвоздями) и ручными щетками, сделанными из пучка свиной щетины.

(л. 9)     

III. Детские и юношеские годы.

Родился я в большой семье крестьянина-середняка. У родителей был единственным сыном, и поскольку общая наша семья была большая, с трехлетнего возраста больше жил у дедушки и бабушки (родителей матери)[19] в деревне Астафьевской, по прозвищу Шашовы[20], что ниже нашей деревни по тракту в двух верстах.

У дедушки и бабушки семья была небольшая: находилась при них одна дочь, уже взрослая (сестра моей матери), поэтому я для них был не помехой, а только развлечением. У дедушки дом стоял у самого тракта, хотя большой, в четыре избы, и ветхий, но жить в нем зимой и летом было хорошо. Дом был на два хозяйства. В правом, восточном, боку жил дедушка с семьей, а в левом – его дядя (мой крестный)[21] с хозяйкой. Дедушка свою половину дома содержал в порядке, ремонтировал, а его дядя ничего не делал, так что его половина дома выглядела убого. Четыре жителя деревни жили на крепостной – частновладельческой – земле, в том числе и мой дедушка пользовался четвертой частью земли и сенокоса, подаренной ему как примаку и внуку по наследству своим дедушкой,

(л. 9 об.) у которого он с малых лет воспитывался.[22] Дедушка держал хорошую лошадь, две коровы да пару овец. Земля вся была рядом с деревней, которую он обрабатывал своим трудом, но убирать урожай хлеба и сена не хватало своих рабочих рук, приходилось отдавать сжинать часть посевов хлеба за хлеб, а скос травы и уборку сена за одну третью часть сена. В зимнее время, когда я начинал скучать о родителях, то моя тетя (сестра матери) садила меня на санки и тащила домой, а как наступала весна, разливалась река Северная Двина, и водой затопляло весь луг шириной 7-8 километров, я уже опять жил у дедушки и бабушки, так как у них жить в это время было очень красиво и весело: вода подходила под окна к проезжему тракту, затопляя выгороженные из поскотины телятники. У дедушки была небольшая лодка, и я любил целые дни ездить в ней в огороженном телятнике вплоть до полного спада воды. Так я жил весной и летом у дедушки до семилетнего возраста, пока не умер мой отец. Отец умер перед Рождеством в 1910 году, когда я гостил у дедушки. Вспоминаю, утром, когда я еще лежал на печке, приходит бабушка, которая ходила по делам к нам в деревню к матери, и шепотом

(л. 10) говорит (чтобы не разбудить меня) своей дочери (моей тете), что скончался Иван Ильич. Тетя заплакала, я услыхал и разбудился, потом бабушка сказала мне, что умер отец, и поедем завтра хоронить. На что я ответил: «Поеду, я еще никогда не хоранивал». Вечер<ом> того же дня дедушка запряг лошадей, и мы втроем поехали к нам в деревню, а бабушка до утра осталась дома поправлять дела по хозяйству. Дома отец уже лежал в переднем углу в гробу, и я его не признал. Мать плакала, держа на руках полуторагодовалую сестру Наташу. Приехали на похороны все сестры отца с мужьями и родственниками. В избе было полно народу, душно от ладана и свечей. Я сразу же забрался на печку и там уснул. Узнал, что два дня назад отец был здоров, сортировал хлеб у богача Пирогова, носил мешки в склад, потный – напился холодной воды <и> заболел животом, получилось воспаление желудка, не стал принимать пищи. Приходил фельдшер, помочь ничем не мог. Отец помучившись двое суток, умер в возрасте 29 лет. В день похорон был крепкий мороз, поехали хоронить в тулупах. В церковь, куда занесли гроб отца, находилось еще два гроба с умершими, и в церкви было много народа.

(л. 10 об.) Отпевали отца после обедни в правой, Ильинской, церкви священник Харлампий, дьякон Замараев и псаломщик, кум моей матери, Обнорский. Хоронили отца при колокольном звоне в могилу, вырытую на северо-западном углу, недалеко от алтаря Троицкой церкви. Все время нахождения гроба отца в церкви, отпевания и выноса из церкви, вплоть до закрытия крышки гроба над могилой, я был спокоен, думая, что так вести себя и надо, да и не плакал, как мать и другие родственники, когда прощался перед спусканием гроба в могилу. Но когда гроб спустили на веревках в могилу, зазвонили на колокольне во все колокола, священник с дьяконом и псаломщиком пошли в церковь,  гроб стали зарывать землей, тогда лишь я понял, что отца больше мне никогда не видать, и принялся реветь, сколько было мочи, до окончания похорон, и ни мать, ни дедушка с бабушкой не могли меня успокоить до самого приезда домой. Вот и все то, что осталось у меня в памяти об отце. После смерти отца я часто навещал дедушку и бабушку, а весной и летом стал помогать дедушке в работе:

(л. 11) возил на лошади на поле навоз из двора, боронил полосы под яровые и озимые посевы и в лугу в период сенокосной страды <возил> копны сено  к стогам. Иногда бегал купаться в речушку Лудонгу и в кедровый сад дяди Федора (Фермяка)[23] есть ягоды и за кедровыми шишками с орехами. Домой в деревню к Горбачатам прибегал только по просьбе матери. Наша семья состояла из дедушки – отца моего отца, прабабушки (его матери), дяди –  брата отца, трех детей, взрослой сестры отца, да нас троих: меня, матери и сестры. Всего 11 человек. Земли и сенокоса хозяйство имело лишь на восемь человек, остальные трое, в том числе я и сестра, как малолетние, надела еще не имели. Из-за нехватки земли еще при жизни отца было расчищено, выкорче<ва>но из-под пня и раскопано вручную копорулей[24] шесть полос в Согре по 500 квадратных саженей каждая, с которых уже снимали урожай ржи и овса. Все полосы были обмежованы канавами, чтобы полосы были сухие и не зарастали дерном и сорняками. В хозяйстве было две лошади, и ежегодно после ярового сева в Петров пост возили из дома за четыре версты навоз под посев ржи,

(л. 11 об.) съезжая по четыре раза в день. На удобренных навозом новинах урожаи ржи и овса были хорошие, и семья недостатка в хлебе не имела, и даже иногда имелись излишки овса для продажи местным богачам Гусевым по цене 40 копеек за пуд. В семье рабочих рук хватало, держали, кроме двух лошадей, две коровы, пару быков для продажи на мясо, пару телят да до десяти штук овец. Землю удобряли всегда хорошо, и хлеб родился всегда хороший. Семья была трудолюбивая, большой и малый –  каждый знал свое дело, и руководил всеми делами дедушка. Еще при жизни отца семья вместе с двумя хозяйствами соседей обрабатывала на паях из третьей части урожая частновладельческую землю богача Пирогова в деревне Протодьяконовской в количестве 14 десятин. Пахали землю, удобряли навозом, сеяли, жали серпами вручную, молотили вручную урожай, подсушивая снопы в овине, веяли зерно лопатами на ветру, и это все за одну треть урожая зерна, соломы и мякины. Хозяин же получал две трети всего урожая, уплачивая

(л. 12) деньгами лишь за дрова, потраченные для сушки овинов со снопами, да покупая четверть ведра водки работникам на окончание обмолота всего хлеба, и все. Мы, малолетние, тоже без дела не оставались: возили на поле навоз, боронили, возили снопы на гумно и собирали остававшиеся колосья под суслонами, за что хозяин платил по 5 копеек в день, а за сбор колосьев без соломы – по 10 копеек за полный мешок. У этого же богача косили и убирали сено из трети на его ближних луговых пожнях, огораживали стога своей изгородью, а осенью сено из стогов возили на лошадях на берег Северной Двины для погрузки его в баржу, где ставился закупаемый рогатый скот на мясо, отправляемый в г. Архангельск. У Пирогова около дома в селе был построен большой склад для хранения зерна и разных товаров. В одном переднем растворе в воскресные дни продавались разные хозяйственные товары: косы-горбуши, литовки, серпы, топоры, вилы, пилы поперечные, точила, веревки, скобы дверные, гвозди, самовары, чугуны, котлы.

(л. 12 об.)       Торговал этими товарами специальный продавец, а в помощь ему хозяин поставил моего дядю (брата отца), которому платил по 50 копеек за каждый проработанный воскресный день. Наша семья жила скупо. Продукты и одежда были свои. Да и покупать было не на что. Даже чай с сахаром пили очень редко, но как только дядя стал работать в магазине, вечером принесет фунт калачей или фунт пильного сахара, а потом заработал и купил ведерный тульский самовар. Чай стали пить каждое воскресенье.

Через год после смерти отца, когда мне исполнилось восемь лет, дедушка меня и старшую сестренку (дочь дяди) Грашу повел в школу, чтобы сдать на учебу. Хотя мне было еще только восемь лет, а сестренке десять, а ростом я был порядочный, то, чтобы меня приняли в училище, дедушка прибавил мне год, сказав учителю, что мне через десять дней исполнится девять лет. Нас обоих приняли учиться, и учительница посадила за одну парту. Учиться я стал лучше сестренки, но шалил порядочно, и через неделю нас с сестренкой

(л. 13) разъединили, посадив меня с парнем из нашей деревни в угол на заднюю парту. Год проучился хорошо и перешел во второй класс, а сестренку не перевели. Весна и лето у меня проходили не напрасно. Если дома делать было нечего, то подыскивал где-либо лошадь и напрашивался возить навоз или боронить. Иногда убегал из дома чуть свет: то к Шашовым, где меня знали, то на Блешково устраивался возить навоз, за что платили по 5 копеек в день. На заработанные деньги мать покупала из дешевки три аршина ситцу или бракованного сатина и шила мне рубаху. В свободное время и в праздничные дни очень любил ходить удить рыбу, и обязательно с хромым соседом Гришей, и очень редко с плохим уловом. Иногда ходили удить с вечера на солносход, а чтобы его не проспать, я заранее забирался на <в>звоз и зарывался в сено, а то играли у грязной улицы в городки с ребятами.

Во второй год учебы в училище, осенью 1912 года, тетушку Ольгу (сестру матери) дедушка выдал замуж в нашу деревню, и в день свадьбы меня учиться не отпустили, а поручили выводить невесту за стол к жениху.

(л. 13 об.) Когда я на следующий день пришел в училище, учитель сразу же спросил, почему я не был в школе. Я сказал причину, он сказал, что это нехорошо, а через несколько дней вызвал в школу дедушку и дал ему серьезную нотацию. А мне дедушка сказал, что учись прилежнее и слушайся учителя. Весной 1913 года заболел от надсадки с вывозкой из леса шестисаженного бревна для жаравца[25] к колодцу, получил грыжу и быстро умер дядя, а через два месяца после его смерти умерла 90-летняя прабабушка Фекла (мать дедушки). Осенью того же года дедушка выдал замуж тетушку (сестру отца), и в семье осталось восемь человек: один мужчина, две женщины-вдовы да пять ребятишек в возрасте от 3 до 14 лет.

На следующий год при наличии пары лошадей пришлось нанять на полевые работы казака, чтобы обработать свои земли,  не зарастить распашки в Согре и помочь пайщикам обработать и снять урожай на земле богача Пирогова в деревне Протодьяконовская,

(л.14) а к зиме продать одну лошадь и кого-либо из скота в целях экономии корма да и отсутствия работника.

Осенью 1914 года после снятия и обмолота хлеба у Пирогова, в вечер дедушка договорился с ближним соседом об обработке земли у хозяина вместо себя, и хозяин в честь окончания всех работ в благодарность выставил хорошее угощение с закуской. Дедушка, немного охмелевший, пошел домой, поскользнулся на <в>звозе, ударился головой о настил – сотрясение мозга, потерял речь и через день умер в возрасте 57 лет. После смерти хозяина два зятя с дочерьми стали приставать к двум вдовам о выделении им части средств и имущества, оставшегося после смерти их тестя. В целях охраны имущества от грабежа и спокойной жизни оставшихся вдов и сирот мой дедушка обратился за помощью к местным властям. Приехал волостной  старшина и писарь, пригласили в понятые двух соседей, произвели полную опись всего имущества и назначили двух опекунов:

(л. 14 об.) моего дедушку и мужа сестры моей дядины. Деньги, что были, сдали под проценты в кредитное товарищество. Амбар, в котором хранилось зерно, подвал с мукой и другими продуктами закрыли на двойные замки, чтобы посторонний, кроме хозяек, никто в амбары не сходил.

Раз в полугодие старшина и писарь в присутствии опекунов <проверяли> записи в приходно-расходной книге, хранимой опекунами, правильность расхода продуктов, денежных средств, выдаваемых ими хозяйству на необходимые нужды семьи и содержание скота. Опека семьи была снята в 1919 году, когда двоюродному брату Василию исполнилось 20, а мне 16 лет. Еще в 1916 году, когда братану Василию исполнилось 17 лет, и он счел себя взрослым и трудоспособным, то он заявил, что работать на чужую семью не будет, вследствие чего произошел раздел двора. Раздел хозяйства производился в присутствии опекунов и понятых из соседей. Дом и все имущество делили пополам, хотя после смерти отца нас с матерью

(л. 15) и сестрой было трое, а у умершего дяди (брата отца) было пять человек. По разделу нашей семье досталась левая половина старого дома, состояща<я> из ветхой нижней избы с развалившейся печью, маленькими подслеповатыми окнами-четырехлистками,  в которой ни зимой, ни летом жить было нельзя; да верхняя изба (вырубка) без настилов пола, потолка, окон, дверей; половина скотского двора с прирубом, <в>звозом и хлевом для овец; 60 бревен уже погнившего частично леса; амбар в два раствора с погребом и отставная изба-зимовка. Семье дяди по разделу достался правый бок дома с жилой нижней избой, горницей над ней, рубленым  в дворе подвалом, верхней кладовой, половина скотского двора и 40 бревен лесу. Из скота по разделу нам достались корова, теленок двух месяцев и пара овец. Семье дяди – лошадь, корова и три овцы с четырьмя ягнятами. Рабочая и выездная сбруя, телеги, сани и сельскохозяйственный инвентарь, сохи, бороны и домашняя утварь разделены пополам. Земельный и сенокосный наделы поделены по количеству членов семьи в каждом хозяйстве, а распашка земли

(л. 15 об.) в Согре – пополам, то есть по три полосы на хозяйство. В своей половине дома нашей семье жить было негде, в большой отставной избе-зимовке, доставшейся по разделу, в которой мы жили общей семьей, втроем жить было нецелесообразно особенно зимой, в холодное время. И мы по обоюдному согласию отдали <ее> временно жить братану Василию с семьей, а сами перешли жить в их летнюю избу. По договоренности сторон при разделе наша сторона дома, как не пригодная для жилья, подлежала разлому и переносу на новое место, а вторая половина дома, доставшаяся братану, должна быть перестроена на том же месте, где и стояла.

Весной того же 1916 года, когда я заканчивал 4-классное училище министерства народного просвещения и уже проживал с матерью и восьмилетней сестрой отдельной семьей, в пасхальную неделю со мной случилось несчастье. При шалости ребят у качели в своей деревне парень постарше меня подкрался сзади, свалил меня на землю и сломал в локте левую руку. Медицина работала еще плохо, своевременная помощь оказана не была. (л. 16) Когда неграмотные мать и бабушка спохватились и вздумали лечить не в больнице, а у местных старух-костоправов, то время было упущено, и я навек остался полукалекой. Самому мне тогда было около 13 лет, наступала весна, я успешно окончил школу. Надо было пахать и производить весенний сев, но лошади при разделе не досталось, пришлось променять корову на лошадь и для обработки земли и сенокоса нанять работника (казака). Получив увечье, осенью того же года я поехал в Красноборск сдавать экзамены, чтобы там поступить учиться в высшее начальное училище. Сдав экзамены на отлично, за три дня до начала занятий внезапно заболел испанкой, долго дома проболел, и так моя учеба на год прервалась. Перед выездом из Красноборска домой директор высшего начального училища мне сказал, чтобы я не печалился об учебе, так как осенью 1917 года дома, в селе Черевково, откроется свое ВНУ на базе существовавшего двухклассного училища, и что я могу поступить учиться без экзаменов, так как отлично они сданы. Надо отдать ему должное за правдивые слова.

Вернуться к оглавлению

А. И. Яковлев. Воспоминания. Рукопись.1983 год.

Черевковский филиал Красноборского историко-мемориального и художественного музея Архангельской области.

Подготовка и комментарии   В.И. Щипин.16 декабря 2006 года.

СТАТЬИ НА ИСТОРИЧЕСКИЕ ТЕМЫ

 Проект ХРОНОС существует с 20 января 2000 года,

на следующих доменах:
www.hrono.ru
www.hrono.info
www.hronos.km.ru,

Редактор Вячеслав Румянцев

При цитировании давайте ссылку на ХРОНОС