Н. Мальчевский

2005 г.

СТАТЬИ НА ИСТОРИЧЕСКИЕ ТЕМЫ

XPOHOC

ВВЕДЕНИЕ В ПРОЕКТ

ФОРУМ ХРОНОСА

НОВОСТИ ХРОНОСА

БИБЛИОТЕКА ХРОНОСА

ИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИ

БИОГРАФИЧЕСКИЙ УКАЗАТЕЛЬ

ПРЕДМЕТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ

ГЕНЕАЛОГИЧЕСКИЕ ТАБЛИЦЫ

СТРАНЫ И ГОСУДАРСТВА

ЭТНОНИМЫ

РЕЛИГИИ МИРА

СТАТЬИ НА ИСТОРИЧЕСКИЕ ТЕМЫ

МЕТОДИКА ПРЕПОДАВАНИЯ

КАРТА САЙТА

АВТОРЫ ХРОНОСА

Родственные проекты:

РУМЯНЦЕВСКИЙ МУЗЕЙ

ДОКУМЕНТЫ XX ВЕКА

ИСТОРИЧЕСКАЯ ГЕОГРАФИЯ

ПРАВИТЕЛИ МИРА

ВОЙНА 1812 ГОДА

ПЕРВАЯ МИРОВАЯ

СЛАВЯНСТВО

ЭТНОЦИКЛОПЕДИЯ

АПСУАРА

РУССКОЕ ПОЛЕ

Н. Мальчевский

От логомахии к пневматологии

(о творчестве Л.Клагеса в свете русской философии)

Николай Петрович Ильин.
Фотография Юрия Паршинцева. 2011 год.

Н.Н.Страхов однажды заметил: "для того, чтобы хорошо понимать Европу, конечно, менее всего нужно быть западником". Действительно, тот, кто не способен разглядеть самобытный облик России, чаще всего, оказывается слеп и к самобытным чертам Европы; его "образ Европы" столь же убог и трафаретен, как и его "образ России". И уж тем более он совершенно не способен открыть для себя что-либо значительное в европейской культуре самостоятельно, без помощи той рекламы, которая характерна для западного "рынка идей" не менее, чем для "рынка вещей", и обладает прямо-таки "божественным" даром создавать "гениев" из ничего (и обращать в "ничто" настоящие таланты). А потому на сторонниках русской самобытности лежит ответственность и за постижение самобытности Запада; именно они должны "открыть" подлинную Европу, определить тех, кто создавал её подлинные ценности или, по крайней мере, ставил её подлинные проблемы.

Людвиг Клагес (1872-1956) - немецкий мыслитель, получивший европейскую известность в период между мировыми войнами, когда увидели свет его работы "О сущности сознания" (1921), " О космогоническом Эросе "(1922), "Личность. Введение в характероведение"(1930), "Дух как противник души" (тт. 1-3, 1929-1932) и многие другие. Будучи по образованию химиком (и защитив после окончания Лейпцигского Университета диссертацию по органическому синтезу), Людвиг Клагес оставил изучение мёртвой природы для постижения природы живой - точнее, для постижения той истины, что жизнь составляет существо природы в целом. Особое значение он придавал способности увидеть это существо в его конкретных выражениях, или образах (Bilden) - отсюда постоянный интерес Клагеса к графологии, физиогномике и т.д. Равнодушный к академической карьере, Клагес предпочитал роль странствующего проповедника своих идей, выступая с лекциями в различных культурных центрах Европы. Следует отметить, что уже с 1919 года он избрал местом жительства городок Кильхберг под Цюрихом, лишь изредка наведываясь в Германию, где его книги встречали, однако, неизменно сочувственный интерес. К 60-летию Клагеса вышел посвященный ему сборник статей "Наука на распутье" [1], участие в котором приняли многие видные ученые, в основном психологи, биологи и медики, такие, как Вильям Штерн /1871-1939/, психолог-персоналист, автор книги "Личность и вещь"/1906/, получившей высокую оценку также и в русской философии начала века, и знаменитый биолог Якоб фон Юкскюлль (J.J.von Uexkull) /1864-1944/, один из создателей концепции экологии, основатель и первый директор Института по исследованию окружающей среды. Отнюдь не случайно то обстоятельство, что именно ученые, имевшие дело с конкретными явлениями сознания и жизни, а не творцы философской неосхоластики, в основном изобретавшие замысловатые термины для этих явлений, почувствовали и оценили актуальность проблем, поставленных Клагесом. Как не случаен и тот, характерный для либеральной цензуры, "заговор молчания", который сложился вокруг имени и творчества немецкого мыслителя уже после Второй мировой войны, "заговор", лишь изредка нарушаемый появлением объективных работ, таких, как книга Э.Фраухигера "По следам духа" [2], посвящённая сравнительному анализу идей Клагеса и Тейяр де Шардена (характерно, что и её автор - специалист-невролог, а не представитель школьной философии).

В чём же дело? Известный венгерский марксист Г.Лукач в своем обличительно-доносительском сочинении "Разрушение разума" [3] помещает Людвига Клагеса во главе списка представителей "предфашистской и фашистской философии жизни". По следам марксиста-диссидента пошли и его вполне ортодоксальные советские собратья; но вряд ли тем самым названа главная причина неприятия творчества Клагеса, тем более, что даже очень бдительный в вопросе об отношении того или иного философа к национал-социализму "Немецкий биографический словарь" не сообщает о Л.Клагесе никаких "компрометирующих" сведений на сей счёт. Поэтому попытаемся взглянуть на "феномен Клагеса" несколько глубже.

Согласно тоже достаточно внешней, не затрагивающей существа дела трактовке творчества Клагеса в современной западной философии, он был последовательным борцом с "логоцентризмом", со стремлением поместить разум не только в центр познавательной рефлексии, но и в онтологический центр мироздания. Но сама по себе такая позиция не является большим прегрешением с точки зрения современной западной философии, где с полной серьезностью обсуждаются идеи типа тех, которые развивает какой-нибудь Ж.Деррида, приравнивающий "логоцентризм"... к "фаллоцентризму". Значит, дело не в логомахии как таковой, но в чём-то ином, что побуждает современных законодателей философской моды поскорее списать творчество Л.Клагеса в архив - в отличие от таких, уже изрядно набивших оскомину логомахов, как А.Бергсон или "наш" Лев Шестов.

Людвиг Клагес не вписывается в эту компанию по другой причине. Подвергая резкой критике не только картезианский, но и платоновский интеллектуализм, выдвинув (много раньше М.Хайдеггера) тезис об особой ценности (и цельности) мировоззрения "досократиков", Клагес остается, тем не менее, метафизиком, сохраняет верность метафизической традиции европейской философии, и выражается это, прежде всего, в том, что для него дух и душа - это не "устаревшие" понятия, не продукты подлежащих преодолению "метафизических установок" спиритуализма и психологизма (как уверяют Э.Гуссерль, М.Хайдеггер и их бесчисленные эпигоны), но ключевые философские категории, которые указывают (в отличие от "трансцендентального эго", "экзистенции", "ничто" и прочего) на реальных участников мировой драмы. Дух и душа, сознание и жизнь - это не гомункулы, выращенные вагнерами философского модернизма, но понятия, имеющие свой корень в основных интуициях народного духа, и задача философа - дать правильное осмысление этих интуиций. Только с целью такого осмысления допустимо (и, порою, необходимо) вводить некоторые вспомогательные ("технические") понятия - типа применяемого Клагесом для характеристики актов сознания понятия "схватывания", которое, впрочем, не является чем-то принципиально новым по сравнению с категорией внимания (см. ниже).

Отвергая те или иные построения европейской метафизики, Л.Клагес никоим образом не разрушает её фундамента - вот причина, по которой он "не интересен" идеологам модернизма (и его мнимо "постмодернистской" метаморфозы), главная цель которых: заменить язык европейской метафизики неким "волапюком", на котором, собственно, нельзя не только ответить на вечные вопросы метафизики, но даже (и это главное!) поставить такие вопросы ("деструкция" этих вопросов и объявляется сегодня насущной задачей творцов "нового мышления" в философии - как будто тем же самым не занимались всевозможные карнапы, расселы и витгенштейны).

Настоящее место Л. Клагеса - на стороне европейской традиции, против европейского (а в сущности - антиевропейского) модернизма; именно это и почувствовали достаточно ясно те, кто решал - "быть или не быть" Клагесу в пантеоне философских божков XX века. Философия Клагеса - это имманентная критика европейского метафизического мышления, стремящаяся определить его настоящие корни и уберечь их от окончательного разрушения. Эти корни связаны для Клагеса, прежде всего, с понятием жизни и с понятием души. Клагес ясно почувствовал, что истерическая кампания против "натурализма" и "психологизма", начатая еще в прошлом веке марбургским "неокантианством", направлена именно против этих корней. Но совсем другой вопрос - сумел ли он правильно определить настоящий источник опасности.

И одновременно создал для себя неразрешимую онтологическую проблему. Ведь всё мировоззрение Л.Клагеса принципиально восстает против дуализма сущего; жизнь не имеет вне себя ничего мёртвого - не случайно он возражает против концепции витализма, видящего в "архее" жизни нечто инородное механической природе вещества, хотя и способное как-то "регулировать" вещественные процессы.

А между тем, последовательно рассуждая, Клагес должен был бы прийти к понятию смерти как самостоятельного и независимого от жизни принципа - а отсюда один шаг к "религии смерти", в стиле совершенно чуждого Клагесу философского модернизма, то есть нигилизма. Противопоставляя дух душе, Клагес, фактически, абсолютизирует смерть в её противоположности жизни. На деле же дух как раз и является тем, что в самой жизни вполне и всецело преодолевает смерть.

И здесь самое время обратиться за помощью к русской философии, точнее, к тому её направлению, которое сумело органически соединить преемственность по отношению к европейской философской традиции с развитием самобытных начал русской мысли. И, прежде всего, я хотел бы обратить внимание читателя на поразительное совпадение некоторых идей Л.Клагеса с идеями одного из крупнейших (и потому наименее известных!) классиков русской философии Павла Александровича Бакунина (1820-1900), автора замечательного метафизического исследования "Основы веры и знания"(188б). Поясню на одном примере, что слово "совпадение" здесь просто напрашивается. Уже упомянутый Г.Лукач, в качестве примера "ультрареакционного" характера философии Клагеса, приводит... его концепцию времени, согласно которой (здесь Лукач цитирует самого Клагеса [4]) современное сознание "по-агасферовски соотносит настоящее с призраком некой удаленности, называемой будущим", тогда как действительное время является "потоком, направленным из будущего в прошлое".

Но абсолютно такое же понимание направления времени было высказано и Павлом Бакуниным: "всякое существование, удаляясь от будущего, от чувственности его смутной материи, переходит в духовную ясность своего вечного прошлого"; "будущее лежит не впереди, как это думается, а, напротив, - позади", и потому "обращаться за смыслом к самому будущему или к людям будущего есть великое недоразумение"; этот смысл хранится в прошлом, в силу чего "проходить, в своем действительном смысле, означает только приходить к самому себе" (курсив автора - Н.М.) [5]. Русский и немецкий философы ясно видели, что только на таком понимании времени и может быть основано подлинное историческое сознание, преодолен футуристический недуг нашего времени ("комплекс Агасфера", с его тоскливой устремленностью к ускользающему "горизонту"). И стоит посочувствовать Лукачу, знавшему о существовании только Михаила Бакунина (старшего брата Павла): ведь упущена прекрасная возможность записать в "предфашистскую философию жизни" ещё и русского мыслителя...

Понятие жизни - центральное в философии П.Бакунина; но именно здесь и начинается его принципиальное расхождение с немецким мыслителем, ибо понятие жизни для русского метафизика неотделимо от понятия духа. Существо дела заключается при этом в трактовке понятия сознания: для П.Бакунина сознание - это, прежде всего, не "отношение к другому" ¹ , но именно самоотношение, или саморазумение; "жизнь есть полнота уверенности в себе самой и полнота достоверности своего бытия"; "есть только одна истина, истина саморазумения... всякий живущий несёт эту истину в себе самом" [6].

Заметим, что понятие сознания как "самоотношения" душевной жизни, как достоверности самобытия (а не инобытия) всегда было первичным в русской философии, в её подлинно метафизическом (и подлинно национальном) направлении. "Я утверждаю бытие внешнего мира только потому, что я утверждаю своё собственное бытие в этом мире" [7], - отмечал, в частности, В.И.Несмелов, подчеркивая примат "я" (хотя вовсе не обязательно моего "я") над любым "не-я", примат живой индивидуальной души над мёртвыми вещами. Первичное сознание есть именно переживание своей самобытности, изначальное единство сознания и жизни; только на почве этого единства возможен акт рефлексии, или "вторичного сознания", отделяющего себя от переживания - но никогда не способного осуществить такое отделение вполне, поскольку центр сознания принципиально совпадает с центром жизни, с душой человека.

Мы видим, что возможна концепция сознания принципиально иная, чем та, которая заставляет Людвига Клагеса признать сознающий и мыслящий дух "противником" души и жизни. Но важен и другой момент.

Как отмечает Павел Бакунин, "жизнь по существу своему есть внимание - внимание от себя к другому, и внимание же от другого к себе" [8]. Внимание - одна из основных гносеологических категорий русской метафизики, и выражает она именно существо жизни в её движении от себя к другому и в не менее фундаментальном акте возвращения к себе, к центру своей самобытности, тогда как Клагес как раз и не замечает этого акта, считая, что сознание как внимание только "уводит" живое от себя в область инобытия, то есть фактически в область мёртвого (точнее, такой "уводящий" характер внимания-схватывания как раз и конституирует мёртвое как мёртвое). Но и внимание "от себя к другому" составляет естественный акт живого существа, выражает его инстинктивное стремление соединить всё "другое' с собою, сделать всякое инобытие причастным самобытию - именно через сознание "другого" ^{2 .}

В русской философии (у названных выше мыслителей, а также у Л.М.Лопатина, П.Е.Астафьсва, А.А.Козлова и др.) внимание рождается из переживания и ведёт к пониманию, существо которого составляет опознание внутреннего родства между моей и чужой душой, опознание духа как их общей основы (как отмечали древние, "подобное понимается подобным"), опознание "духовного сродства" всех человеческих душ. Но при этом сохраняется примат и первичность единичной души, которая не растворяется ни в мировой стихии жизни, ни в универсальном космосе духа, ибо, по словам П.Бакунина, человек "как это особое, единичное существо, есть в своей единичности особая, никаким образом не заменимая истина бытия" [9]. И только в свете этой основной аксиомы русской философии могут быть решены те метафизические проблемы, которые вообще допускают какое-либо решение.

Мне совсем не хотелось бы, чтобы у прочитавшего это послесловие сложилось впечатление, что русская философия даст готовые ответы на все вопросы. Не говоря уж о том, что на сегодняшний день русская метафизика заслонена от современного читателя массивом русского гностицизма в стиле Вл.Соловьёва и его последователей (с характерным для них непониманием сути земной человеческой жизни [10]), для нас совершенно необходимо творческое внимание к "другому", ко всему ценному в европейской (и не только европейской) философии - если только это внимание соединяется с актом "внимания от другого к себе". Наша самобытность только выиграет от творческого взаимодействия с чужой самобытностью; такое взаимодействие позволит лучше понять себя, набираясь опыта в понимании других.

Парадоксальным образом, в сегодняшней Европе точно также, как и в сегодняшней России, перед философией (и перед культурой вообще) стоит одна задача: отстоять самобытные духовные ценности, завещанные прошлым, перед натиском тех, кто "по-агасферовски соотносит настоящее с призраком некой удаленности, называемой будущим". В этом противостоянии мы найдем среди европейских мыслителей - отвергаемых и замалчиваемых идеологами "агасферизма" - немало союзников; только не следует забывать, что решает, в конечном счёте, не то, "против чего", а то, "за что" мы ведём духовную борьбу.

Примечания:

1. Здесь Клагес явно поддается ложной концепции сознания, которую, кстати, преодолел тот же мыслитель, который её выдвинул и отстаивал некоторое время - замечательный австрийский философ Франд Брентано (1838-1917); его ученик Э.Гуссерль, напротив, так и "застрял" в неверном понимании "ннтенциональности".

ХРОНОС: ВСЕМИРНАЯ ИСТОРИЯ В ИНТЕРНЕТЕ

ХРОНОС существует с 20 января 2000 года,

Редактор Вячеслав Румянцев

При цитировании давайте ссылку на ХРОНОС