Иван Ильин

СТАТЬИ НА ИСТОРИЧЕСКИЕ ТЕМЫ

XPOHOC

ФОРУМ ХРОНОСА

НОВОСТИ ХРОНОСА

БИБЛИОТЕКА ХРОНОСА

ИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИ

БИОГРАФИЧЕСКИЙ УКАЗАТЕЛЬ

ПРЕДМЕТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ

ГЕНЕАЛОГИЧЕСКИЕ ТАБЛИЦЫ

СТРАНЫ И ГОСУДАРСТВА

ИСТОРИЧЕСКИЕ ОРГАНИЗАЦИИ

ЭТНОНИМЫ

РЕЛИГИИ МИРА

СТАТЬИ НА ИСТОРИЧЕСКИЕ ТЕМЫ

МЕТОДИКА ПРЕПОДАВАНИЯ

КАРТА САЙТА

АВТОРЫ ХРОНОСА

Иван Ильин

Путь к очевидности

(отрывки)

17. О СМИРЕНИИ

Иногда у нас возникает сомнение, можно ли в самом деле требовать смиреде взять его повседневному человеку, с головой ушедшему в борьбу за существование, с ее заботами, страхами и интригами? Разве смирение не есть добродетель избранных, прошедших путь религиозного очищения? Может быть... Но именно поэтому мы радуемся, когда замечаем в ком-нибудь искру неподдельного смирения; и у нас тотчас же слагается уверенность, что судьба послала нам жизненную встречу с превосходным человеком.

У смирения есть особое свойство - повышать духовную ценность человека.

Если мы видим перед собой какого-нибудь прославленного деятеля (в науке, в искусстве или политике) и замечаем в его манере держаться - самомнение, тщеславие или гордость, - то мы начинаем охладевать к нему, наша симпатия гаснет и ценность его умаляется в наших глазах. Это происходит не только потому, что его самопревознесение как бы принижает нас самих и что мы чувствуем себя явно пренебрежен-ными или даже сопричисленными к “ничтожествам”. Это было бы понятно: ибо это означало бы, что у нас самих не хватает смирения и что поэтому его апломб кажется нам “невыносимым”. Но гораздо важнее то обстоятельство, что его заносчивость умаляет его дух и снижает его ценность.

Это так и есть на самом деле.

Истинному величию причитается простота, доброта, легкость и скромность. И чем более у даровитого человека этих прекрасных и чарующих свойств, тем искреннее обращаются к нему сердца. Это естественно: в глубине души у всех нас живет убеждение, что “победитель” жизненных трудностей и предметов должен был прежде всего победить самого себя... А скромность и выражает эту победу.

Зато тот, кто считает себя “перлом создания”, кто воображает, что осуществил “высшее” и что его творчество “совершенно”, тот обнаруживает свою близорукость и ограниченность. И чем горделивее он держится, чем больше его притязание и чем навязчивее он его предъявляет, чем более он доволен собою и чем менее он смотрит вверх и вперед, тем сильнее наше разочарование: мы теряем уважение к нему, он уже не импонирует нам, и у нас делается такое чувство, как если бы мы натолкнулись в нем на маленького и глупого человека, который заслонил нам в нем самом умного, большого и значительного... Какое огорчение!

Напротив, от истинной скромности идет некое духовное благоухание; в ней есть что-то трогательное и пленительное. Может быть, скромный человек не достигнет так скоро “признания” и “славы”, как самоуверенный человек, выступающий с апломбом, или как назойливый хвастун, над которым люди посмеиваются и все же поддаются его саморекламе: смотрят на его “фейерверк”, знают, какая ему цена, и все-таки незаметно начинают считать его “выдающимся” человеком. Однако фейерверк скоро сгорает, и после него остаются только обугленные деревяшки, сажа и зола, и тут-то лучи скромного человека, с их тихим, но подлинным светом, начинают обращать на себя общее внимание.

Можно было бы сказать: выдающийся, но заносчивый человек - обнаруживает свои пределы и снижает свой рост; небольшой человек с истинным смирением - причастен духовному величию. Гордость разочаровывает и обесценивает. Смирение пробуждает любовь, увеличивает ценность человека и возносит его духовно. Будь непритязателен и терпелив; примирись с тем, что ты пройдешь в жизни незамеченным; предоставь другим блестеть и красоваться. Твое время придет тогда, когда начнется настоящее, не личное, а предметное.Может быть, это будет после твоей земной смерти, когда на- ступит время “жатвы” и когда каждое зернышко будет бережно собрано и твое зерно будет с любовью принято. Может быть... И вот с этим надо примириться. Надо выносить в себе потребность и волю - быть, а не казаться; и уверенность, что “зерно бытия” больше, чем призрачное величие; - и еще крепкую заботу о том, чтобы действительно вступить в сферу подлинного бытия, сущего перед лицом Божиим. А остальное не существенно...

Тщеславие всегда злоупотребляет пространством человеческого общения для того, чтобы добиться в нем “успеха”, “влияния” и “славы”, всей этой лестной видимости, - и не думает о том, что “успех” есть почти всегда успех у толпы, а у толпы мало духа и еще меньше вкуса. А “влияние”... Как часто оно состоит в том, что “влияющий” прислуживается к людям, гнется во все стороны, чтобы угодить своим влияемым, и кончает тем, что сам оказывается безличным орудием чужих интересов. А “слава” прельщает только тех, кто никогда не заглядывал за ее кулисы и не догадался еще, что она составляет нередко монополию профессиональных “славоделателей”. Вот почему человек, приобщившийся истинному смирению, встречает каждый свой успех желанием проверить - не покривил ли он в чем-нибудь душой для угождения толпе; и на всякое свое “влияние”, как только оно обнаруживается, он отвечает повышением чувства ответственности и юмором: юмором - чтобы не впасть в тщеславие и не поверить лести; чувством ответственности - ибо ему необходима уверенность, что он вложил в свои дела свое лучшее. А “славу” свою он встречает с тревогою, ибо незаслуженная слава есть ложь, а заслуженная слава должна быть еще проверена смертью прославившегося... Ибо человеческий приговор - суетен; а Божий приговор произносится лишь по смерти.

Итак, тщеславие борется за призрачное, и смирение вводит в царство реальности.

Тщеславный человек совершает три ошибки: во-первых, он принимает самого себя за нечто очень “важное” в жизни; во-вторых, ему кажется, что он чрезвычайно “многого” достиг и очень многое совершил; и, в-третьих, ему хочется, чтобы эти великие “достижения” и “свершения” были повсеместно признаны и превознесены. Преодоление тщеславия должно начаться с постижения третьей ошибки.

Надо принять во внимание, что сила суждения и компетентность, необходимые для истинного “признания”, присущи лишь очень немногим людям; что на свете есть слепое и бестолковое признание, легкомысленное и безответственное восхваление, поддельный и своекорыстный восторг, продажная критика и оплаченный успех. Надо понять, что в современном обществе есть множество тайных союзов - религиозных и национальных, политических партий, полуполитических клубов и даже эротических союзов, - члены которых при всяких обстоятельствах поддерживают друг друга; восхваляют и выдвигают “своих” и замалчивают или поносят “чужих”. Надо отдать себе отчет в том, что масса следует моде и рекламе, партийным внушениям, закулисным нашептам и очень часто верит наемной “клаке”, которую в Италии называют “негодяями в желтых перчатках” (“1ас1п т §иапй §1аШ”). Как много людей, восхваляющих модное - по расчету, из страха перед общественным мнением или по тщеславию и снобизму. И как смутно делается на душе, когда слышишь похвалу из уст безвкусного пошляка, или нигилиста, или заведомого лжеца и злодея: и стыдно, и тревожно, и грустно! Сознание, что мой труд одобрен нечестивцем, что я угодил духовному слепцу или глупцу, что известные плуты восхищаются моим созданием на всех перекрестках, может вызвать в душе настоящее удручение... И тот, кто сообразит и продумает все это, скоро поймет, что только признание зрелого судьи, мудрого созерцателя и чистосердечного критика может быть желанным и радостным. А такие люди будут хвалить меня только тогда, когда я сам буду чувствовать, что меня оправдывает моя собственная совесть и что меня укрепляет Божий луч. Вот почему Пушкин был прав, когда советовал поэту не дорожить успехом у толпы и судить себя самого высшим и строгим судом...

Надо рассмотреть “людскую славу”, понять ее шаткое и фальшивое естество - и разлюбить ее. Это значит победить тщеславие внешней “популярности”. А для этого надо утвердить в самом себе высокий и строгий критерий совести и религиозное чувство ответственности, чтобы затем сказать самому себе: “Что мне людская хвала и людское поношение, когда мне светит луч Божий?”

Тогда можно приступить к преодолению второй ошибки тщеславия. А именно, человек должен приучиться к невысокой оценке того, чего он достиг и что он совершил. Если он силен, то пусть не считает себя сильным; если он умен, то он не должен причислять себя к “самоумнейшим” людям; если он порядочный человек, то пусть он не переоценивает свою добродетель; если он даровит, то пусть познает меру своего таланта и не воображает, будто он “велик” и “гениален”. Почему? И зачем это нужно?

Тот, кто “достиг” и “совершил”, тот “успокаивается”, погружается в самодовольство и прекращает поиски и борьбу. Кто знает “достаточно”, тот прекращает изучение и исследование, не углубляет свой дух, останавливается в своем развитии, начинает повторяться и теряет свои богатства. Всеведущий “знаток” дошел до своего предела и начинает отставать. Он забыл главное, именно что Божий Предмет беспределен во всех отношениях и смыслах и что человек есть лишь скромный ученик этого Предмета. Кто достиг “совершенства”, для того уже не может быть правил и запретов, и завтра он разрешит себе все. “Безошибочный” не увидит ни своих слабостей, ни своих ошибок. Высокоумный человек и не подозревает того, что завтра появится сверхумный, который поставит его в положение глупца и повергнет его в смущение и растерянность. А талантливый художник, который вообразит себя гениальным мастером, быстро прекратит свою внутреннюю работу, снизит свою требовательность, утратит драгоценное и воспитывающее недовольство собою и сам не заметит, как создаст завтра ничтожное творение, над которым все будут подсмеиваться исподтишка.

Вот почему каждый, кто создаст что-нибудь, не должен подолгу предаваться радостям достижения, но скорее сосредоточиться на недостатках своего создания: он должен повышать свои требования, отыскивать свои промахи, неумения и несовершенства, судить свое творение мерой полной и великой и замышлять лучшее. Надо всегда смотреть вдаль - подобно человеку на башне; надо всегда думать о том, чего мне еще духовно не хватает, - подобно скупцу, собирающему богатство; надо постоянно чинить и крепить свои стены - подобно осажденному полководцу. Надо жить не гордостью от совершенного и достигнутого, но смирением при мысли о неудавшемся и еще предстоящем в будущем.

Кто знает пределы своего знания и своих знающих сил, тот останется вечным студентом и станет истинным исследователем. Кто научится видеть свои духовные пределы и болеть о них, тот будет всю жизнь расти. Кто сознает свои слабости и недостатки, тот будет бороться с ними, побеждать их и совершенствоваться. Для лечения необходим верный диагноз, тогда как незамеченные болезни запускаются и становятся хроническими. Словом, настоящий человек вырабатывает особую культуру своих несовершенств, стараясь не преуменьшать их и не преувеличивать. Это и есть источник истинной скромности, начало самосовершенствования, секрет духовного роста и развития.

Тот, кто смотрит вдаль и ввысь, тот увидит Божественное, которого он лишен и о котором он воздыхает; и когда он затем обращается к совершенному и достигнутому, - он стоит смущенный и пристыженный: “Господи, сколь я бессилен и немощен!”... Он всегда чувствует, что ему не хватает Главного; что до истинной высоты - ему далеко, как до звезды небесной; что все его наличное достояние - есть только начало, только зов и обетование; что гордиться ему нечем и что все у него еще впереди. Надо приучить себя к той “нищете духом”, о которой сказано в Евангелии; и найти в себе мужество бедняка, скромность вопрошающего и бодрость ученика. Тогда остается еще третий шаг: надо переложить центр тяжести в своей жизни и борьбе с себя самого, со своей особы - на предметную стихию бытия, на то, что можно было бы обозначить словами “ткань Божия в мире”. Пока человек не имеет жизненной цели и пока он служит только себе самому и своему жизненному “успеху”, до тех пор скромность будет казаться ему чем-то странным и ненужным, может быть, даже вредным, а до смирения он не дойдет никогда: желая выдвинуться, он будет предаваться хвастливости, заносчивости и тщеславию и будет думать про себя, что скромность подобает нищим, а смирение - лицемерам. А между тем скромность начинается там, где человек чует над собою нечто Высшее, а смирение возникает в тот миг, когда человек преклоняется перед этим Высшим. Человеку необходимо иметь в жизни нечто такое, что он ценит и любит, чему он служит как своей главной цели: ей должен быть посвящен его труд, ради нее он сосредоточивает свои силы, за нее он борется, ей он жертвует собою и всем остальным. И тот, кому дано это счастье служения и горения, - скоро начинает замечать, что ему все удается тем легче и тем лучше, чем меньше он думает о себе и чем цельнее он отдается предметной стихии своего служения. Нельзя считать себя и свой личный успех важнейшим делом жизни. Надо научиться выходить на Божий простор из жесткой скорлупы своего себялюбия; надо сердцем и волей преодолеть свое одиночество, свой наивный эгоцентризм. Скудна и душна жизнь человека, не знающего ничего о сверхличных богатствах богозданного мира. И только тот, кто узнает счастье предметной жизни и вложится в Божию ткань мира, только тот почует в себе силы Ильи Муромца, дарованные ему его высокими пришельцами: Божие Дело станет его личным делом, невозможное сделается для него возможным, а за плечами у него вырастут крылья настоящего вдохновения.

Божие Дело требует от нас цельного и беззаветного служения; а мы пребываем в тщете личных дел и растрачиваем на них любовь, силы, и время, и всю жизнь; подобно чеховскому торговцу, подсчитываем наши воображаемые “убытки” и мнимые неудачи... Нам все кажется, что жизнь обделила нас, что нам еще что-то “причитается”, что наши “справедливые притязания” не удовлетворены и что все у нас в долгу. Человек, предающийся таким настроениям, всю жизнь, подобно раненому животному, зализывает свою незаживающую рану; но в действительности рана эта мнимая, и стоит только не думать о ней, чтобы она начала заживать. Такие душевные раны исцеляются только забвением, живой любовью к людям и служением Богу. Человек, неспособный обновить направление и центр своей жизни, остается в плену собственной пошлости, обливая слезами свое непоправимое прошлое и свое горькое настоящее.

Служение Божьему Делу требует от нас преданности и стойкости; и надо предаться ему. Надо отождествить свой личный успех с его успехом и подчинить свою судьбу его развитию и росту. Любовь и воля человека должна получить свое содержание и свою цель от этого великого “горного хребта” человеческой истории и, таким образом, предметно обновиться. Может показаться, что в этом самоотверженном служении человек действительно отказывается от себя и теряет себя; однако на самом деле он впервые обретает самого себя в великой и священной ткани Божией. Он теряет свое человеческое, “слишком человеческое”, грешно-страстное естество; но зато находит себя - духовноподлинного, “предметно наполненного”, смиренного и достойного слугу Божьего Дела на земле.

Именно в этом смирении он впервые находит и утверждает свое истинное духовное достоинство - не уважение других людей, не “почести” и не “славу”, не довольство собой, но главное и основное, человечески-духовное достоинство, дающееся тому, кто утвердится и укоренится в Божественном. Там, где водворяется это достоинство, там не бывает гордости. Ибо гордость не от Бога; а достоинство от Бога и ведет к Богу. Гордость не знает о смирении; именно поэтому ей предстоят многие и жестокие унижения... А настоящее достоинство родится из смирения и не может быть унижено; и если кто-нибудь пытается унизить его, то он только возвеличивает его и поднимает его на высоту. Смирение ведет к Богу. Достоинство пребывает в Боге. Поэтому Марк Отшельник был прав, советуя “не почитать себя за нечто великое”, но беречь свою “нищету духа”'; и Ефрем Сирии был мудр, говоря:

“Превозношение ослепляет умные очи, а смирение просвещает их любовью...” 2

И вот оказывается, что смирение все-таки подобает каждому из нас: и гражданину, и ученому, и художнику, и воину, и пастырю. Каждый может и должен приобщиться ему: найти свое духовное достоинство, вложиться в служение Божьему Делу, полюбить великое и возжелать непреходящего. И если бы кто-нибудь спросил, как легче всего и скорее всего возжечь в себе чувство смирения, то ответ был бы таков: не сравнивать свое “превосходство” с “ничтожеством” других людей, но чаще, как можно чаще приводить свою “малость” пред лицо Божьего величия, как бы “вычитая” себя из Его совершенства и созерцая обнаруживающуюся “разность”...

От этого в сердце вселяется, как бы само собою, сущее смирение; и оказывается, что мои “долги” так велики, что я не успеваю и добраться до чужих “долгов”, - начинается щедрое “прощение” другим и строгое взыскание с себя самого. Тогда честолюбие смутится и смолкнет и человек поймет, что важно не то, какой “пост” он занимает в жизни, но то, что и как он творит на этом “посту”. Ибо в жизни и в мире надо не фигурировать и не величаться, а трудиться над всеединой и вечной “тканью” Царствия Божия, а в этом служении бывают тихие и незаметные свершения, но не бывает “ничтожных” дел и “унизительных” заданий...

Если бы только люди поняли это и захотели вступить на этот путь!

Продолжение

Предисловие | 01 | 02 | 03 | 04 | 13 | 14 | 16 | 17 | 18 | 19 | 20 |

Статья перепечатывается из "Библиотеки думающего о России" - http://patriotica.narod.ru/

Здесь читайте:

Ильин Иван Александрович  (биографические материалы).

СТАТЬИ НА ИСТОРИЧЕСКИЕ ТЕМЫ