Иван Ильин

СТАТЬИ НА ИСТОРИЧЕСКИЕ ТЕМЫ

XPOHOC

ФОРУМ ХРОНОСА

НОВОСТИ ХРОНОСА

БИБЛИОТЕКА ХРОНОСА

ИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИ

БИОГРАФИЧЕСКИЙ УКАЗАТЕЛЬ

ПРЕДМЕТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ

ГЕНЕАЛОГИЧЕСКИЕ ТАБЛИЦЫ

СТРАНЫ И ГОСУДАРСТВА

ИСТОРИЧЕСКИЕ ОРГАНИЗАЦИИ

ЭТНОНИМЫ

РЕЛИГИИ МИРА

СТАТЬИ НА ИСТОРИЧЕСКИЕ ТЕМЫ

МЕТОДИКА ПРЕПОДАВАНИЯ

КАРТА САЙТА

АВТОРЫ ХРОНОСА

Иван Ильин

ИДЕЯ НАЦИОНАЛЬНОЙ НАУКИ

(1930)

Светлой памяти профессоров
Московского университета
Сергея Михайловича Соловьева,
Бориса Николаевича Чичерина
Владимира Ивановича Герье

Вдали от родины, в чужой стране, в состоянии изгнанничества справляем мы сегодня наш русский исконный академический праздник, юбилейный праздник Московского университета... И слышится в сердце некий голос, напоминающий о том, что юбилей, празднуемый нами сегодня, есть юбилей не радостный, а скорбный, и что мы обязаны сказать себе самим скорбную и горькую правду: не оградили мы Россию от беды и разгрома; не уберегли мы русскую Академию от порабощения и поругания; свирепый враг владеет нашей родиной: двенадцать лет тому назад он овладел ею и двенадцать лет тому назад русские ученые, верные своему званию, стали или мучениками, или изгнанниками ...

И когда выговариваешь про себя эту горькую правду, в которой звучит, как некий отдаленный раскат грома, суд истории над тем, что было, и над тем, что совершается ныне, - сразу: и вопрос, и ответ, и укор, и приговор, и поучение, и призыв; когда выговариваешь эту формулу скорби, страдания и стыда, в коей сосредоточилось так много с виду бесплодного, но героического (и потому никогда не бесплодного) сопротивления, то неизменно спрашиваешь себя: а разве могло быть иначе, разве могло быть так, что судьба исторической России, создавшей русскую Академию, не станет судьбой русских университетов и русской науки? что будет растлена и поругана, вослед за русской государственностью, вся русская национальная культура, за исключением академий? что волна русского варварства и интернационального злодейства, поднявшись и затопив все, пощадит именно научную кафедру в России?

Этого не могло быть; и этого не случилось. Этого не могло быть уже потому, что наука неотрывна от породившей ее национальной культуры: наука есть органическая сила народной жизни и истории, живое дыхание народного духа; и, в то же время, наука есть величайшая национально-воспитательная сила, которая именно для того излучилась из народной души и сосредоточилась в особый очаг, - очаг мысли и знания, - чтобы вернуть народу свою сосредоточенную и очищенную, а потому воспитывающую и облагораживающую силу. Академия, университет, высшая школа и вместе с тем наука, научная мысль и научное преподавание вырастают отнюдь не вне времени и пространства, отнюдь не в какой-то безвоздушной пустоте, ничем не обусловленной, кроме "природы вещей" и "логических оснований". Такой Академии, такой науки история не знала. И правы мы, что празднуем сегодня не отвлеченную науку вообще, а русскую науку, русскую Академию, русский Московский университет, чествуя учителей и учеников русской науки.

Не могло быть иначе и не произошло иначе: кто порабощает Россию, тот порабощает и русскую науку; и обратно: растлевающий и унижающий русскую науку - растлевает и унижает самое духовное тело национальной России. Они неразрывны - Россия и русская Академия; неразрывны и в расцвете, и в разгроме, и в славе, и в унижении. И
не случайно, не условно, а верно и подлинно это словосочетание: "русская наука" и "русская Академия".

Знаю, что научная истина, если она истина, одна для всех, для всех времен, народов и классов; и знаю также, что ученому подобает желать и свойственно добиваться знания именно этой сверхнациональной и общеобязательной истины. Нелепа и противоестественна идея "классовой" или "национальной" истины. Противоестественно и нелепо навязывать ученому в виде задания и цели что-нибудь иное, кроме истины единой и общеобязательной. Ученый, не воспитавший в себе такую волю, - не ученый, а безответственный публицист и сеятель соблазна. Ученый, торгующий своей волей и призванием, есть иуда, раб и льстец. Знаю это все; знаю и исповедую.

И, тем не менее, не отступаясь от этого знания и исповедания, из полной души, умом и сердцем, произношу слова "русская наука"; с гордостью думаю о русской Академии; с любовью думаю о русских ученых. Ибо каждая великая национальная культура имела и будет иметь свою национальную науку и Академию; она созидает ее, бережно блюдя ее духовную свободу; она выращивает ее веками, принося для нее жертвы; она нуждается в ней для своего расцвета, нуждается и материально (технически, хозяйственно, врачебно, стратегически), и духовно (на всех путях своего духовного творчества, самочувствия и самоопределения). Нация, не имеющая своей науки - первобытна и недоуменна в своем бытии: ее самочувствие темно и растеряно; ее самосознание беспомощно молчит; ее духовность хаотична и проблематична; ее Слово томится, не рожденное во мраке страстей, в подвалах ее инстинкта. И потому - в смысле духовного света и прозрения, в утверждении власти духа над страстями и над материей, в организации духовного космоса нации - рождение науки и рождение Академии есть подлинный праздник национального самоутверждения, самонахождения и самоосвобождения ...

Нет, не в конечных отвлеченных выводах национальна наука; в них она общечеловечна. И не в конечной цели своих усилий национален ученый; в них он - общечеловеческий герой, завоеватель и вождь. И потому правы мы, когда научаем наших детей чтить Аристотеля и Галилея, Ньютона и Канта, как таких подвижников и героев, которые, хотя и не нами выстраданы, но нам даны и нами приняты как дар, как призыв и обязательство. Но и не во внешней природе испытуемых вещей национальна наука; ибо эта материальная природа открыта каждому и дана всем - возьмем ли падение тела в пространстве или химический состав вещи, природу Тибета или новооткрываемую бактерию...

Но в живом источнике, творящем познание и добывающем истину, наука национальна; и в осуществляемом способе познания, в укладе познающей души и в строении познавательного акта наука остается национальною; и в обращении к тому народу, который породил ее, к его материи и к его духу (этнография данного народа, его история, экономика, социология, культура, правоведение, этика, эстетика и вся философия его) наука всегда была и всегда будет национальною по преимуществу.

Так, во-первых, наука национальна по своему живому, творческому источнику. Гений каждого народа вложил и вкладывает свое в богатство общечеловеческой научной добычи. Избитое выражение "национальный вклад в мировую науку" полно глубокого смысла, ибо каждый народ, живя по-своему, - на всех своих исторических путях и во всех своих судьбах - создает свою единую национальную научную лабораторию, возникающую из всей его национально-душевной сущности, в связи с его национальной государственностью и его национальным хозяйством. Пусть то, что уже открыто и познано, принадлежит всем и в действительности, рано или поздно, становится достоянием сверхнациональным. Но самое открывание - испытывание, исследование, созерцание и познавание - выстрадывается отдельными народами, созревает в их национальных лабораториях. Так, мы отчетливо и твердо знаем, что именно внесли греки в географию, историю, политику, этику, логику и метафизику; вклад римлян в юриспруденцию и историографию глубоко национален; глубоко национален вклад англичан в индуктивную логику, в естествознание и государствоведение. Кто вздумает отрицать французскую историческую школу, французскую математику и химию, французскую невропатологию? Кому не ясно глубокое своеобразие германского гения в философии или юриспруденции?

Каждый народ вынашивает свою национальную Академию и науку: рожденная из его души, в его судьбах, она есть его национальное достояние - прежде всего, и до того, как она становится достоянием общечеловеческим. Каждый народ имеет свою науку; он прав, когда бережет ее и гордится ею, ибо она есть прежде всего живое национальное дыхание его души и усилие его разума.

Во-вторых, эта национальность науки, быть может, ни в чем так не обнаруживается, как именно в самом укладе познающей души, в вынашиваемом ею способе познания (методе!), в строении познавательного акта.

Каждый народ, - независимо от того, понял он это или не понял, дорожит он этим или не дорожит, - имеет свой особый уклад души и духа, исторически и иррационально сложившийся у него в качестве живого итога всех его судеб: тут и климат, и почва, и расовое скрещение, и войны, и религия, и учреждения, и влияние других народов, словом и небо, и земля внесли свое и дали ему свое. И вследствие этого каждый народ по-своему говорит и работает, по-своему молится и плачет, по-своему подчиняется и бунтует, по-своему пляшет и поет, по-своему мыслит, судится, сражается, строит, созерцает и наслаждается. Смысл человеческой жизни и истории - в одухотворении человеческого инстинкта, в творческом освящении прирожденной нам животности. И вот способы этого одухотворения и освящения и (еще проще, элементарнее) самые способы жизни и изживания национально различны у людей, настолько, что пути одних народов обычно чужды и бесплодны, а иногда томительны и даже обременительны для других народов.

Таков закон истории, что духовное созревание и плодоношение души национально; и в этой национальности - своеобразно. Этому закону подложит и наука - акт мысли и познания.

Каждая нация вкладывает в свою науку свою душу во всем ее своеобразии: подвижность или неподвижность своих чувств; ясность и зоркость, или наоборот, тяжеловесность и туманность своей мысли; яркость или блеклость своего воображения; утонченность или элементарность своей интуиции; упорство или неустойчивость своего характера; свое национально воспитанное или невоспитанное чувство ответственности - будь оно доведено до педантической осторожности или до легкомысленной беспочвенности; ширину или узость своего кругозора; свой национальный юмор, остроумие, вкус, стиль, темперамент, способ доказательства, приспособляемость, наблюдательность, изобретательность. И вот возникает научный метод и научный акт особого строения, национальной структуры, иногда очень различно представленный у ученых одной и той же нации; и тем не менее родственно-похожий у ученых одного народа; легче подмечаемый нами у иностранных ученых и нередко неосознаваемый нами в нас самих. Достаточно указать в виде примера на уравновешенный и трезвый прозаизм английской науки, на чеканную ясность, блеск и чувство меры у галльского разума, на глубину и всеисчерпывающую добросовестность германской мысли, на вселенский кругозор и непосредственную свободу, на гибкость, пластичность и темпераментность русского ума...

Итак, наука национальна не только по своему творческому источнику, но и по своему методу и акту.

Но она национальна, в третьих, и тогда, когда порождающий ее народ делает предметом своего изучения себя самого - свою природу, свою историю, свою культуру и создания, свой душевно-духовный опыт и его предметные содержания (вера, очевидность, совесть, вкус, правосознание). И, может быть, из европейских народов ни один не испытал и не испытывает это с такой силой, как мы, русские. Кем исследован наш язык, наша грамматика, наша стилистика, история нашей литературы? Кто изучал наш фольклор, нашу этнографию, нашу историю, наше право? Кто создал нашу географию, орнитологию, ботанику, науку о нашем хозяйстве? Кто мог и хотел постигнуть нашу веру, наше ведение добра и зла, наше чувство права, наше художественное горение и творчество? Кто совершил это и кто призван это совершить, если не мы сами, русские? Ученые какого народа нашли в себе достаточно духовной ширины и свободы, достаточно чуткости и пластической силы для того, чтобы почуять, уловить, наследовать и познать своеобразие того научного предмета, который именуется "русским народом", "русской историей", "русской духовной культурой"?

С тех пор как родилось русское самосознание, особенно с тех пор как родилась русская наука и русская Академия, мы, русские, живем с душой, открытой для всего мира, для всех народов, одолевая трудности их языков, вчувствуясь в своеобразие их душ и их культур, изучая их пути, сострадая их судьбам, радуясь их гениям, преклоняясь перед их вождями, микроскопически изучая их быт, их право, хозяйство, культуру и искусство. Мы изучаем их. Мы понимаем и знаем их. А они нас?

Мы для них - как книга за семью печатями. Они не разумеют нашего языка. Они не чуют нашей души и нашего духа. Они не понимают нашего уклада и нашей государственности. Они не разумеют нашей судьбы и не помнят, чем они нам обязаны. Они не видят нашей трагедии и нашего предназначения. И если они когда-нибудь начинают изучать что-нибудь русское, то только для целей своей торговли или своей стратегии: не интересом человека и ученого, а интересом коммивояжера и завоевателя. Вот почему, когда мы, ныне временно изгнанные и рассеянные, слышим их суждения о нас (в любой стране, где бы мы ни жили), мы всегда чувствуем себя то как взрослый перед вкривь и вкось судящим недорослем, самодовольным и пренебрежительно-развязным, то как временно беззащитная жертва перед метко нацеливающейся хищной птицей.

И так будет, может быть, еще долго, - пока они не привыкнут изучать русский язык; пока они не перестанут мечтать об ослаблении, разделе и колонизации нашей страны; пока мы не научим их тому, что Россия есть великий национальный субъект, а не соблазнительный объект для военного и торгового нашествия; пока величие русского духа и русской культуры, пока сила русского характера не внушит им настоящего, неподдельного уважения к нашей России!..

А до тех пор русская наука будет, как никакая другая, национальной и по своему предмету.

Но и тогда, когда это время наступит, оно не изменит существа дела. А существо дела состоит в том, что русская наука, как была, так и останется - органом русского духовного самосознания и русского материального самоизучения. Культурно немощен и духовно беспомощен тот народ, который не сумел изучить данную ему от Бога природу для того, чтобы творчески овладеть ею, подчинить ее себе и превратить ее в свой благоустроенный дом и в безопасную колыбель для своего потомства; который не создал сам историческую науку о самом себе; который не сумел изучить свое прошлое, увидеть единственный в своем роде (идеографический) закон своего бытия, ритм своей истории, не сумел постигнуть свою судьбу, чтобы овладеть ею. Такой народ не достиг еще духовной зрелости...

И вот, сто семьдесят пять лет тому назад был заложен фундамент, было положено начало нашего созревания, когда гений Ломоносова замыслил и создал Московский университет; и сто лет тому назад аттестат нашей зрелости вручили нам Карамзин и Пушкин.

Но мало сказать, что наука и Академия национальны - по источнику, по методу и акту и по предмету национального самопознания: рожденные нацией, они становятся ее духовным органом, необходимым и священным; они образуют очаг национальной мысли и алтарь национального разума.

Признаем это и, прежде всего, утвердим и исповедуем в день нашего русского академического юбилея - свободу, силу и благодатность человеческого разума!

Я говорю о разуме, а не о рассудке ^* ; не о богопокинутом и деморализованном рассудке, который ныне справляет свое буйное действо и торжище в храмах и академиях порабощенной России; не о рассудке, для которого все просто, плоско и пошло; который не видит Бога, не чтит духа, отрицает тайну и традицию, отрекается от семьи и родины и насилует чувство ответственности. Я не о нем говорю, ибо он не свободен, не силен и не благодатен - ни тогда, когда он пассивно-наивен; ни тогда, когда он осознал себя и перешел в нападение. То, что он насаждает, - не живое познание, а механическая схема, мертвый штамп; и присущ он не свободному человеку, а тому духовному рабу, о коем Аристотель сказал, что он чужое "понимает", а своего "не имеет"... Этот рассудок прежде всего глуп, ибо он не знает своих жалких пределов и не видит своего бессилия; и насаждение его делает людей самодовольными в их глупости и слепыми на путях гибели.

Я говорю о разуме, способном непредвзято и открытою душою испытывать предмет; способном видеть и потому видящем и свои пределы, и начало тайны в предмете; о разуме, несущем в себе чувство благоговения и ответственности и благодаря этому свободном и сильном... Ибо, поистине, только ответственность дает свободу и только свобода дает силу!

Я говорю о разуме как божественном начале в человеке... Ибо прошли и никогда не вернутся те времена, когда люди считали разум началом дьявольским. Эти времена не вернутся никогда, сколько бы безответственное пустословие ни предсказывало наступление "нового средневековья" и сколько бы фанатическое мракобесие ни тянуло к нему. Я говорю о разуме, проникающем к мудрости сердца, питающемся духовною очевидностью и несомом недвоящеюся волею. И потому вослед Пушкину я верую, что разум в человеке есть действительно "солнце святое" и "бессмертное"; и знаю, что на фронтоне нашей Московской Академии будет однажды восстановлена мудрая и благая надпись "Свет Христов просвещает всех..."

Так, Университет и Академия есть очаг национальной мысли и алтарь национального разума - школа национальной интеллигентности. Истинная интеллигентность определяется не начитанностью, не сведениями и не умениями. Она определяется творческой силой души в испытании, в наблюдении и созерцании, в выделении существенного и в постижении той индивидуальной закономерности, которая владеет каждым предметом. Университет вообще призван не к тому, чтобы давать сведения или проверять память людей; но к тому, чтобы учить самостоятельно и непредвзято познавать. Мы чтим Академию и ее преподавание не как школу памяти и мертвых схем, а как школу живого метода. И ученый преподаватель стоит на высоте только тогда, когда он научает своего ученика становиться самому лицом к лицу с предметом и самостоятельно уходить в его испытание, увидение и описание. Академия обращается не к памяти, а к разуму; не к единому доверию, а к самодеятельности. Она учит не воспроизведению формул, а самостоятельному добыванию; не дедукции, коей увлекаются все полуобразованные, а индукции, обретению, диагнозу. Ей нужна не слабость суждения, а сила суждения. Она призвана к тому, чтобы воспитывать разум, т.е. силу личного характера в предметном мышлении.

Вот почему Академия есть один из центров национального воспитания, ибо она учит разум человека самостоятельности и самодеятельности и делает это в традициях национально выношенного научного метода.

И все это - в духе ответственности и свободы. Не может быть науки без свободы, ибо раб, лишенный свободы, понимает только чужие мысли, а своих воззрений и убеждений не имеет. Мы не теперь познали это впервые: это традиция древняя и священная. Но, как никогда ранее, мы исповедуем эту традицию ныне, в эпоху, когда люди с рабскими душами восстали для того, чтобы надеть рабское ярмо на русскую науку. Горе тем, кто из других стран не видит этого и не хочет понять, что та же судьба ждет и их: они сами скоро почувствуют на своей шее позор и бремя этого налагаемого рабами рабского ярма!..

Но не эту только традицию - традицию академической свободы утверждаем мы ныне, а еще другую, не менее священную, но более глубокую и столь часто забываемую традицию: не может быть науки без ответственности. Свобода подобает только тому и причитается только тому, кто чувствует и сознает ответственность жизни, науки и академического преподавания. Ученый, лишенный этого чувства; преподаватель, не воспитавший в себе ответственности перед Богом, перед своею совестью, перед родиной и перед людьми, есть явление извращенное и отвратительное. Он не учитель и не воспитатель, а растлитель воли и соблазнитель мысли; свобода преподавания им не заслужена и не оправдана и писана не для него.

Хочет ученый этого или не хочет, знает он это или не знает, - он есть воспитатель своего народа, его разума, его силы суждения, его характера, а потому ответственный строитель всей его культуры; всей, ибо дух без разума скуден, темен и подвержен всем соблазнам. И религия без разума (без Логоса!) - есть лишь темная страсть и одержимость, неистовое пустосвятство или хлыстовский оргиазм. А искусство без разума (без Предмета и Формы!) - есть лишь восстание хаоса, пошлое самоуслаждение и совращающая демагогия. Нельзя национальной духовной культуре быть без разума, ибо разум есть начало очистительное и светоносное.

Веруя так и исповедуя так, я праздную сегодняшний день как праздник русского разума, русского ответственного и свободного разума, воспитывающие традиции которого мы восприняли от наших славных, любимых и чтимых учителей для того, чтобы передать их новым поколениям России. Но верить в русский ответственный и свободный разум значит верить в его силу и в его жизненную победу! И эта победа придет - по вере нашей и по воле нашей.

"Да здравствует солнце, да скроется тьма!"

Здесь читайте:

Ильин Иван Александрович  (биографические материалы).

СТАТЬИ НА ИСТОРИЧЕСКИЕ ТЕМЫ