Сергей ФЕДЯКИН

МАТЕРИАЛЫ К ТВОРЧЕСКОЙ БИОГРАФИИ

На первую страницу

СТАТЬИ НА ИСТОРИЧЕСКИЕ ТЕМЫ

БИОГРАФИЧЕСКИЙ УКАЗАТЕЛЬ

ИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИ

ГЕНЕАЛОГИЧЕСКИЕ ТАБЛИЦЫ

БИБЛИОТЕКА ХРОНОСА

ПРЕДМЕТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ

ИСТОРИЧЕСКИЕ ОРГАНИЗАЦИИ

КАРТА САЙТА

Материалы к творческой биографии Гайто Газданова

Гайто Газданов родился 6 декабря 1903 года, умер - 25 лет назад, 5 декабря. Семьдесят лет назад, в 1926 году в первом номере альманаха "Своими путями" был опубликован рассказ Газданова "Гостиница грядущего". Что предшествовало первой публикации? Об этом говорят приводимые ниже материалы.

1. Судьба рассказа: свидетельство участника и документа.

В начале 1925 года парижский еженедельник "Звено", получив от "неизвестного друга" сумму в 1000 франков, объявил конкурс на лучший рассказ. Условия были самые обыкновенные: в одном конверте посылалась рукопись под девизом, в другом - девиз и фамилия автора. Авторитетное жюри (пять членов редколлегии) выбирало для публикации 10 лучших произведений. Далее свой суд выносили читатели.

5 сентября 1926 года в "Литературной беседе" на страницах того же "Звена" Георгий Адамович вспомнил прошлогодний конкурс. Вспомнил и довольно неожиданные подробности, назвав имя писателя, о котором позже будет писать очень часто. Отзыв настолько любопытен в частностях, что его стоит привести с предельной полнотой:

"Недавно вышла новая книжка пражского журнала "Своими путями". Сам по себе журнал неважный, из тех, которые вечно остаются похожи на журналы гимназистов старших классов, из тех, к которым почему-то принято относиться снисходительно, как будто к чему-либо мало-мальски жизнеспособному нужно снисхождение... Но не в самом журнале дело. Признаем, что у редакторов его есть заслуга. Они напечатали восемь рассказов новых или почти новых авторов. По сравнению с помещенными тут же рядом стихами рассказы кажутся превосходными. Да и безотносительно, они не дурны, не ничтожны, все "что-то обещают". Во всяком случае они не хуже тех повестей и новелл с которых начали Серапионовы братья, - не только не хуже, а, как говорит кто-то у Достоевского, "может быть, даже гораздо получше".

Познакомимся ближе с этими новыми именами. Г.Газданов, "Гостиница грядущего"... Истрепанное, потерявшее вес и значение слово "странный" надо к нему применить. "Странность" Газданова не поверхностна, не в приемах или способах повествования, не в том, с чем свыкаешься. Она идет из глубин. Острое, жесткое, суховатое, озлобленно-насмешливое и прежде всего "странное" отношение к миру. Почти "сумасшедший дом" для человека уравновешенного, положительного. Не пленяясь, не радуясь - удивляешься. На прошлогодний конкурс "Звена" в числе трехсот или четырехсот рукописей был прислан рассказ "Аскет". Никому из читавших рукописи он не понравился, но все на него обратили внимание. После споров, рассказ был забракован. Были даже предположения, что это мистификация, неизбежная во всех конкурсах. Не знаю, кто был его автором. Не Газданов ли? Очень напоминает "Аскета" его "Гостиница", и мало вероятно, чтобы это было простое совпадение, встреча. Область, где витает его воображение, пустынная, и тропа с тропой в ней не сходится".

"Неугаданность" в свидетельстве Адамовича, с его острым литературным слухом, была бы слишком невероятной, Тем более, что герой с прозвищем Аскет появится через год в рассказе Газданова "Смерть пингвина" из цикла "Рассказы о свободном времени" (цикл будет опубликован в пражском журнале "Воля России" в N 8/9 за 1927 год). Тем же именем ("Аскет") подписаны фрагменты трактата "Теория авантюризма". Эти две страницы поставлены эпиграфом к циклу.

По всей видимости этот персонаж значил для молодого Газданова больше, нежели любой другой, раз он появился сначала как автор трактата, а в последнем рассказе - как герой, связав все три новеллы в единое целое. Несомненно, конкурсный рассказ "Аскет" должен был принадлежать тому же автору. И все-таки нельзя ли найти документальной тому подтверждение?

Всякий, кто "перероет" в РГАЛИ архив "Звена" (ф. 2475) имя Газданова среди немногочисленных сохранившихся конкурсных рукописей не найдет (как, разумеется, не найдет и среди многочисленных "неконкурсных"). Зато сможет обнаружить конверт с фамилией Газданова: он, действительно, присылал рукопись на конкурс.

Впрочем, в рассказе Адамовича есть чудесная подробность: были споры. И этот сюжет тоже оставил свой след в архиве "Звена". Здесь есть список рассказов, присланных на конкурс (РГАЛИ. Ф. 2475. Оп. 1. Е.Х. 4.). К списку приложены и оценки членов жюри. Они помечены инициалами, но зная состав редакции нетрудно восстановить: "А., В., К., Л., М." - это: Георгий Адамович, Владимир Вейдле, Михаил Кантор, Григорий Лозинский и Константин Мочульский.

Конкурсанты были люди начинающие. Любой, кто полистает оставшиеся в архиве рукописи, легко убедится в этом. Поэтому "+" - высшая оценка - вряд ли означала "отлично". В устах строгих критиков она должна, скорее, прозвучать как "хорошо". И значит галочка - это что-то вроде: "недурно", а минус - "не годится". Рассказ "Аскет" получил три плюса. Адамович поставил галочку. Зарубил газдановское детище своим минусом "Л.". И напротив названия "Аскет" появилась приписка: "сомнит."

2. Вопросы на полях.

Это лишь кажется, что архивы помогают нам с ответами. На самом деле за каждым ответом - вопросы, вопросы, вопросы.

Григорий Леонидович Лозинский (1889-1942) - младший брат знаменитого переводчика Михаила Лозинского, филолог-романист, автор известного перевода "Дон-Кихота" (издавался в Советской России без обозначения имени переводчика). По свидетельству Владимира Вейдле - "Филолог он был знаний на редкость широких и на редкость точных, обладал огромной трудоспособностью и памятью, но и остро-критическим умом. Был у себя дома во всех романских и во всех германских языках, под конец жизни и за угро-финские принялся, написал по-фински работу, напечатанную в ученых записках Гельсинфорского университета... В первые свои парижские годы он преподавал старофранцузский язык на недолго просуществовавшем русском отделении Парижского университета. Так хорошо преподавал, что французские студенты, занимавшиеся этим языком, один за другим прокидали своего профессора: к Лозинскому перебегали" ("Новый журнал", 1993, N 192-193, с. 398).

Мы знаем, что в двадцатые годы Газданов посещал Сорбонну, хотя точно определить время его студенчества трудно. Встречал ли он там преподавателя старофранцузского, который своей оценкой "не пустил" его в литературу в 1925 году? Второй вопрос - существенней. Когда Газданов писал свой рассказ? Перелистаем "Ночные дороги". Здесь о своей жизни в Париже со времени приезда (1923-й) он говорит достаточно много.

"...я работал на разгрузке барж в Сен-Дэни и жил в бараке с поляками; это был преступный сброд, прошедший через несколько тюрем и попавший, наконец, туда, в Сен-Дэни, куда человека мог загнать только голод и полная невозможность найти какую-либо другую работу"... "Когда мне сказали впервые "мыть паровозы", я был удивлен, я не знал, что их моют; потом выяснилось, что эта работа заключалась в промывании внутренних труб паровоза, на которых образовывались отложения... Зимой вода была ледяная, и после первого же часа я обычно промокал с головы до ног, как если бы попал под проливной дождь; и в январские и февральские дни нельзя было не мерзнуть от этого; к концу рабочего дня у меня начинали стучать зубы"... "Работа на фабрике оказалась для меня невозможной не потому, что была особенно изнурительной... я не мог выдержать этого постоянного заключения в мастерской, я чувствовал себя как в тюрьме и искренне недоумевал: как могут люди всю жизнь, десятки лет жить в таких условиях?"

Когда же он писал? Неужели после каждого из этих дней? Мы, правда, имеем и такое свидетельство: "я был рабочим, потом студентом, потом служащим, потом занимался преподаванием русского и французского языков..." Но почему-то кажется, что и студентом, и преподавателем языка он мог стать лишь после страшной зимы 1925-1926 гг., когда будут "Елисейские поля и фонари и тошнота от голода", когда он узнает жизнь клошара.

3. Судьба писателя. Зима 1925 - 1926 года.

Вероятно, это началось с той же тоски, когда он переставал понимать, зачем он живет этой тягостной бессмысленной жизнью. По рассказу 1931 года "Фонари", где он повествует о себе, как об одном "друге", мы можем воссоздать, как это произошло: однажды утром не пошел на работу, когда кончились деньги и нечем стало платить за крышу над головой - пошел бродить:

"Стояла зима - был конец января. Погода была особенно холодной, термометр в течение долгого времени показывал несколько градусов ниже нуля. Моему другу это понижение температуры было труднее переносить, чем морозы в России, потому что он был слишком легко одет, всегда голоден и проводил круглые сутки на улице... Мой друг не мог больше идти; он должен был спать - где бы то ни было и как бы то ни было. Тогда он спускался по лестнице ко входу в метрополитен на станции Марбеф - и всегда находил там кого-нибудь. Один раз это был подросток, приехавший в Париж из провинции и не сумевший найти работы; другой раз булочник, который забыл ключ от двери, не мог войти к себе и из невероятной скупости, свойственной только французу, предпочел провести ночь на улице, чем истратить несколько франков на комнату в гостинице. Третий раз это был старый газетчик; он принес с собой сотню газетных листов, расстелил их на каменном полу, потом спустил свои бархатные штаны, завязал штанины узлами ниже ступней - это согревает ноги - наставительно заметил он - накрыл обнажившуюся часть тела пиджаком, положил под голову свою сумку и заснул с собачьей быстротой.

У моего друга была шляпа, плащ и теплый шарф, которым он закутывал лицо и голову; шляпа заменяла ему подушку - он засыпал и просыпался через час или два оттого, что той стороне тела, которая непосредственно соприкасалась с каменным полом, становилось очень холодно".

В одном из последних рассказов Газданова, написанном на пороге шестидесятилетия, что-то очень похожее: нищий старик бредет по ночному Парижу. "Ему было трудно идти, в ушах звенело, болели ноги. В ясном, холодном воздухе зимней ночи фонари казались ему мутными световыми пятнами". - Образ города теряет отчетливость, размывается. Старик садится на скамейку... "Ему снилось, что он идет по снежному полю, сквозь метель, что ему очень холодно и что чей-то насмешливый голос говорит ему фразу, которую он никак не может понять, но эти звуки и эти слова все больше и больше приближаются к нему и, в последнюю секунду, кто-то требует, чтобы он повторил эту фразу".

Проницательный рецензент, Н.Я.Горбов, уловил: в этом сне нищего старика писателю замерещилась далекая его родина, ее метели, ее снега. Сквозь ночной Париж, сквозь парижское сновидение действительно проступил призрак исчезнувшей России. Но сравните - из "Фонарей":

"Это был последний период недуга, самый опасный, в котором способность жизненной ориентации окончательно потерялась. Иногда он переставал видеть то, что называется миражами; но достаточно ему было о чем-либо задуматься, как его зрительные представления приходили в необыкновенном количестве и были насыщены чувствами, совершенно подобными тем, какие вызывали бы подлинные, а не воображаемые действия..."

Не подставил ли Газданов сюда воспоминания о своей зиме 1925-1926? Быть может, в рассказе "Нищий" не старик француз бредет по зимнему Парижу, а молодой, усталый, измученный русский эмигрант?

4. Судьба рассказа и судьба писателя.

Что же из себя представлял рассказ "Аскет"? "Смерть пингвина" из "Рассказов о свободном времени"? Или раннюю его версию? Или совсем другой сюжет с тем же героем?

Косвенный ответ на вопрос - в словах Адамовича: "Аскет" напоминает "Гостиницу грядущего". Но рядом с "Гостиницей" рассказ "Смерть Пингвина" производит впечатление вполне зрелого произведения. И вероятнее всего, "Аскет" - это или ранняя версия "Смерти Пингвина" или другой, нам незнакомый рассказ с тем же героем. Вывод, увы, куц и жалок. Но за ним - одно стойкое ощущение.

Писатель рождается не за листом бумаги, а во время тех "одного или нескольких" впечатлений "на всю жизнь", о которых когда-то сказал Достоевский. В протоколе редакционного заседания "Звена" от 22 марта 1925 года мы найдем запись: "поступила 51 рукопись". Рассказ "Аскет" значится под номером 54, т.е. он оказался в редакции в конце марта - начале апреля 1925-го. На долю Газданова выпало много испытаний: ранняя смерть отца и сестер; гражданская война; разлука с матерью, родными, Родиной; Галлиполи; тяжелая и безрадостная работа во Франции (порт, депо, автомобильный завод). Но этого судьбе было мало. В 1925-м она не хотела пустить его в "прозаики": впереди ждала лютая зима 1925-1926 года. И думается, именно после этого ледяного одиночества, когда мир воображаемый застилает мир реальный, он и родился как писатель Гайто Газданов.

1996

ВСЕ ПРОЕКТЫ:

Русская жизнь

МОЛОКО

БЕЛЬСК

XPOHOC

ФЛОРЕНСКИЙ

НАУКА

РОССИЯ

МГУ

СЛОВО

ГЕОСИНХРОНИЯ

ПАМПАСЫ

ГАЗДАНОВ

ПЛАТОНОВ

СТАТЬИ

Председатель Общества друзей Гайто Газданова -

Юрий Дмитриевич Нечипоренко

редактор Вячеслав Румянцев 01.07.2002