II Романовские чтения

2009 г.

РУССКОЕ ПОЛЕ

XPOHOC

ВВЕДЕНИЕ В ПРОЕКТ

ФОРУМ ХРОНОСА

НОВОСТИ ХРОНОСА

БИБЛИОТЕКА ХРОНОСА

ИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИ

БИОГРАФИЧЕСКИЙ УКАЗАТЕЛЬ

ПРЕДМЕТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ

ГЕНЕАЛОГИЧЕСКИЕ ТАБЛИЦЫ

СТРАНЫ И ГОСУДАРСТВА

ЭТНОНИМЫ

РЕЛИГИИ МИРА

СТАТЬИ НА ИСТОРИЧЕСКИЕ ТЕМЫ

МЕТОДИКА ПРЕПОДАВАНИЯ

КАРТА САЙТА

АВТОРЫ ХРОНОСА

Родственные проекты:

РУМЯНЦЕВСКИЙ МУЗЕЙ

ДОКУМЕНТЫ XX ВЕКА

ИСТОРИЧЕСКАЯ ГЕОГРАФИЯ

ПРАВИТЕЛИ МИРА

ВОЙНА 1812 ГОДА

ПЕРВАЯ МИРОВАЯ

СЛАВЯНСТВО

ЭТНОЦИКЛОПЕДИЯ

АПСУАРА

РУССКОЕ ПОЛЕ

II Романовские чтения

Репников А.В.

 Российский государственный архив социально-политической истории

«Не будем мы защищать грудью Европу от Азии»

(геополитические проекты русских консерваторов)

Вплоть до недавнего времени такая важная тема, как внешнеполитические взгляды русских консерваторов оставалась на периферии внимания исследователей. Ситуация стала меняться в последнее десятилетие. В 1998 г. в Иваново вышла монография С.М. Усманова «Безысходные мечтания. Русская интеллигенция между Востоком и Западом во второй половине XIX – начале XX века», в которой, помимо прочего, анализируются и внешнеполитические взгляды мыслителей-монархистов[i]. В 2005 г. в Костроме была защищена кандидатская диссертация В.Ю. Белянкиной «Внешнеполитические взгляды русских правых в начале ХХ века (1905-1914 гг.)»[ii]. В трех главах работы рассмотрены проблемы русско-английских, русско-германских, русско-французских, русско-китайских, русско-японских и русско-персидских отношений во взглядах русских правых. Значительное внимание уделено Восточному вопросу. Диссертантка использовала архивные материалы, а также публикации периодической печати. Обширные главы о внешнеполитических взглядах монархистов есть в монографиях И.В. Омельянчука[iii] и А.В. Репникова[iv]. В 2004 г. тиражом в 100 экземпляров вышла книга Б.Д. Сыромятникова о двоюродном деде автора, публицисте, востоковеде и путешественнике С.Н. Сыромятникове [v]. Взгляды консервативной политической и интеллектуальной элиты на роль России на Дальнем Востоке были затронуты в работах Уортмана[vi] и Схиммельпенника[vii]. Отметим исследования китайского историка Сунь Чжинцина[viii] и китаеведа А.В. Лукина[ix].

К сожалению, на долгие годы труды таких консерваторов-геополитиков, как С.Н. Сыромятников[x], И.И. Дусинский[xi], Э.Э. Ухтомский[xii], Ю.С. Карцев (Карцов)[xiii], А.Е. Вандам[xiv] были практически забыты. В 2007 г. было осуществлено репринтное издание двух из трех томов труда Ухтомского «Путешествие на Восток Его Императорского Высочества, Государя Наследника Цесаревича, 1890–1891», однако высокая цена делает его практически недоступным для историков. Статьи В.А. Грингмута, М.О. Меньшикова и М.А. Таубе посвященные внешней политике вошли в книгу, подготовленную И.С. Рыбаченком[xv]. Предпринятая автором этих строк попытка заинтересовать издателей републикацией работ русских геополитиков не дала результатов. Отказ был обусловлен тем, что Ухтомский или Карцов, в отличие Н.Я. Данилевского и К.Н. Леонтьева, неизвестны массовому читателю, т.е. переиздавать их коммерчески не выгодно. Получается замкнутый круг: книги Ухтомского, Карцова и др. неизвестны читателю, т.к. не переиздаются, а переиздавать их не хотят поскольку авторы неизвестны.

Завершая историографический и источниковедческий обзор, отмечу, что в данной статье использованы материалы неопубликованной рукописи Карцова «Хроника распада», хранящейся в Архиве-музее Библиотеки Фонд Русское Зарубежье[xvi].

Правым Россия виделась как империя, простирающаяся от Европы до Азии и ведущая независимую внешнюю политику. Первой крупной неудачей, заставившей их задуматься о выработке внешнеполитической доктрины, стало поражение в Крымской войне[xvii]. Успешное решение геополитических задач в эпоху Александра III предоставляло простор для оптимистических прогнозов, но все изменилось после поражения в русско-японской войне, которая стала более серьезным ударом по национальному самолюбию, чем Крымская, поскольку имело место противостояние со страной, которую предполагали легко победить[xviii]. В связи с этим Карцов предупреждал Великого князя Александра Михайловича: «Война с Японией несчастье и гибель России… Победа ничего нам не принесет, ибо вырвут ее и присвоят себе покровительствующие Японии морские державы, Америка и Англия, тогда как поражение разорит Россию и внутри империи вызовет смуту. Подобно мексиканской экспедиции императора Наполеона III, предшествовавшей войне с Германией, война с Японией только прелюдия последующей войны, более обширной, в предвидении которой не расточать и не разбрасывать нам следует силы, а беречь их и сосредотачивать»[xix].

Историк А.В. Игнатьев называет следующие основные внешнеполитические ориентиры тех, кого относит к крайне правым: 1) Несогласие с блоковым курсом правительства; 2) Критику европоцентризма и сосредоточения внешнеполитического внимания на балканско-ближневосточных проблемах, «что могло поссорить Россию с Германией»; 3) Необходимость активных внешнеполитических действий на Дальнем и Среднем Востоке (вплоть до войны-реванша «против Японии в союзе с Германией и Соединенными Штатами»); 4) Переориентацию от союза с парламентскими западными державами на «союз с Германией, который позволил бы решить в русских интересах вопрос о проливах, остановить австрийскую экспансию на Балканах и перенести внимание в Азию»). В идеале предполагалось воссоздание союза трех императоров[xx]. Националисты и умеренно правые, по мнению Игнатьева, не подвергали сомнению блоковую ориентацию правительства, но «не считали, что Россия достигла в своем расширении естественных рубежей» и выдвигали на первый план «объединение славянских народов Балканского полуострова вокруг России, утверждение в Константинополе и на проливах, выход к устью Немана. Они рекомендовали также развивать колониальную экспансию в Азии…»[xxi].

Для понимания внешнеполитических взглядов правых нужно кратко рассмотреть геополитические проекты князя Ухтомского. «На определенном этапе, отмечает А.В. Лукин, Э.Э. Ухтомский считался при дворе Николая II знатоком Китая, да и сам себя посчитал таковым. В 1887 г., занимая лишь формально негосударственную должность члена правления Русско-Китайского банка, он был направлен в эту страну со специальной миссией, которая рассматривалась как ответный визит после посещения России Ли Хунчжаном, присутствовавшим на коронации Николая II»[xxii]. В 1890–1891 гг. он сопровождал Наследника Николая Александровича в его путешествии на Восток, о чем оставил богато иллюстрированный шеститомный отчет, который сначала вышел на русском, а потом был переведен на другие языки[xxiii]. Учитывая специфику этого труда, и то, что Николай «лично подверг цензуре это издание»[xxiv], можно говорить о том, что это был не просто «парадный» текст. Ухтомский отмечал, что русские близки азиатам: «Гуджератские цари утверждали в то время, что лишь по вступлению на престол им удавалось тщательнее вникнуть в слова Магомеда, ибо владыкам приходится более размышлять и переиспытывать чем простым смертным. Знакомясь с обстановкой и вообще всею атмосферою тогдашнего придворного строя, с его вельможами-воинами, переселящимися сюда из Хорассана, Самарканда и Турции, как-то невольно чувствуешь себя в отчасти родной среде, из которой выходили типы, напоминающие то Рюриковича “Грозные очи”, то Калиту, то Федора Иоанновича, с их боярами-выходцами из Пруссе[xxv] и Литвы, из близкой Орды и дальнего Заволжья. Только в наших исторических деятелях словно теснее олицетворяются и сливаются западные начала с восточными, словно выпуклее сквозит нарождение новой, смешанной по крови, но оригинальной по духу расы»[xxvi]. Князь обращал внимание на хищническое отношение европейцев (особенно британцев) к Азии, противопоставляя этому русскую отзывчивость, которая вызывает симпатию. Вместе с тем, Ухтомский не идеализировал Восток (в частности, Китай), хотя и считал его ближе России в геополитическом и духовном отношении, чем Запад. В очерке «К вопросу о китайской цивилизации», опубликованном в журнале «Наблюдатель», он упрекал российских «молодых китаистов» в том, что те возводят Китай «чуть не на первенствующую ступень среди цивилизованных государств всего мира», в то время как в реальности он еще не вступил на путь прогресса, а происходящие в нем перемены это «редакция одних и тех же положений и выкройка платья из того же самого материала, который кроили и перешивали на тысячу ладов»[xxvii]. Ухтомский стал одним из самых ярких критиков идеи «желтой опасности» в консервативном лагере, где об этой опасности говорили уже давно. О ней, в частности, предупреждал К.Н. Леонтьев. В беседе с дипломатом и литератором А.Н. Цертелевым в начале 1870-х годов он обмолвился:

«Православных-то скоро и русских подданных ни единого не останется…

— Что же — не китайцы ли уничтожат нас? – спросил насмешливо князь…

Хотя бы и китайцы [Далее в тексте шло продолжение этой фразы, зачеркнутое Леонтьевым: “…через века три”], — отвечал я.

— Гоги и Магоги, — тотчас же нашелся князь, и все рассмеялись. —

Но я нахожу, что и в этой ничтожной полушутке о китайцах была бездна ума; она доказывала, что он, вероятно, и сам о такой возможности думал…»[xxviii]. Леонтьев писал В.В. Розанову о том, что «китайцы назначены завоевать Россию, когда смешение наше (с европейцами и т. п.) дойдет до высшей своей точки. И туда и дорога — такой России. «Гоги и магоги» — finis mundi[xxix]! После этого что еще останется?»[xxx]. Библейский образ Гог и Магог в связи с Китаем у Леонтьева появлялся не единожды. В рассказе Леонтьева «Сутки в ауле Биюк-Дортэ» один из героев «за стаканом чая, толкуя о… восточных племенах, сообщил, … между прочим, что у донцов есть поверье, будто когда китаец поднимается, тогда уж никто не устоит против него, что Гоги и Магоги Апокалипсиса именно и есть китайцы.

“Восток, — сказал он сам себе, — призван освежать; вспомним средневековые нашествия” и т.д.»[xxxi].

Китай, «презирающий европейцев», обратил на себя внимание Ухтомского. Свою работу «К событиям в Китае: об отношении Запада и России к Востоку» он целиком посвятил обоснованию мысли, что Россия не должна была входить в антикитайский блок. Критикуя действия европейских колонизаторов в Китае, князь включал в понятие Востока и Россию, которая, по его словам, уже начинает догадываться, что она является обновленным Востоком, с которым не только ближайшие азиатские соседи, но и индусы, и китайцы имеют непременно больше общих интересов и симпатий, нежели с колонизаторами Запада. И раз «Восток и Россия — одна безбрежная стихия, одно гармоничное в своих духовных основаниях целое» то не приходится удивляться, когда восточно-русские первопроходцы делают неожиданное открытие, что новый мир, в который они проникают на Востоке, кажется им (в отличие от «европейских цивилизаторов») не враждебным и чуждым, а по-детски наивным доверчивым[xxxii]. «Ничего нет легче для русских людей, как ладить с азиатами. Между ними и нами – такое сочетание единомыслия по существеннейшим жизненным вопросам, что некоторого рода родство душ всегда определяется быстро и самым тесным образом. При глубоком, почти коренном различии национального психофизического облика, японец и простого звания русский все как-то братски ближе друг к другу, чем к европейцам»[xxxiii]. Поэтому русские всегда смогут найти с азиатами общий язык, даже если и приходится с ними порой сражаться (князь особо подчеркивает, что русская экспансия в Азию коренным образом отлична от европейской и естественное слияние с Туркестаном и Приамурьем нельзя называть «политическими захватами»). Запад, который «оформил» русский дух, «тускло и слабо» отражается на поверхности нашей жизни, под которой в недрах национального бытия все пронизано мировосприятием Востока. Европеец, который отравлен материализмом, не может понять дух Востока и проявляет чуждость к его традициям.

Объединиться с Востоком в процессе противостояния Западу предлагал и Сыромятников. В споре с собеседником немцем он утверждал, что араб, перс и китаец, ближе русскому, потому что они «не заглушили в себе Бога и, несмотря на дикость свою и некультурность не осмеливаются на место головы и сердца поставить брюхо и кошель с деньгами»[xxxiv]. В лице своего оппонента Сыромятников угрожал Западу союзом России и Востока: «Против этого истребления дела Божия на земле и должны объединиться народы Востока и бороться с вами, как с собирательным Антихристом, противником естественной жизни, противником духовной и нравственной свободы. Против вашего мозга будем бороться мы, последние богоносцы. Будем бороться за деревню, за лес, за чистое небо, за чистую душу, за чистую совесть, за зверя, за птиц и за рыб, за всех наших братьев в мироздании. Мы будем бороться за жизнь против машины, за свободу против социального цухтхауза, за бедность против богатства. Обломки и отрывки этих идей носятся от Dondra Head до Чукотского Носа, от Ieзо до Варшавы. Мы сделаемся предводителями бедных материальными благами и богатых духом. Англичане предчувствуют наше значение в Азии и боятся нас. Потому что отныне не будем мы защищать грудью Европу от Азии, как защищали ее от натиска татар. Мы пойдем заодно с этой Азией, ибо мы нашли себя и обдумали себя и увидели, что вы идете не на дело жизни и обоготворения, а на дело смуты и служения дьяволу»[xxxv].

Многие русские консерваторы полагали, что Азия инстинктивно чувствует — Россия является важнейшей частью того огромного духовного мира, который мистики и ученые именуют «смутным словом Восток». Ухтомский был уверен, что «в Азии для нас, в сущности, нет и не может быть границ, кроме необузданного, как и дух русского народа, свободно плещущего у ее берегов необъятного синего моря»[xxxvi]. Россия должна «стать тем, чем она от века призвана быть (мировой силой, сочетающей Запад с Востоком), или бесславно и незаметно пойти по пути падения…»[xxxvii]. Ему вторил Карцов, считавший естественным «стремление государства свои границы раздвинуть как можно шире, пока, наконец, достигнув моря, они не совпали с морским побережьем»[xxxviii]. Дусинский был согласен с тем, что в начале ХХ века «русский государственный организм еще не достиг своего полного физического развития: его внешний рост еще совершается и должен совершаться, так как прекращение его раньше времени было бы явлением болезненным… Территориальное развитие русского государства, несмотря на всю его значительность, не может и не должно еще считаться законченным — таков первый факт, обуславливающий характер нашей внешней политики»[xxxix]. В статье «Австро-славизм и Руссо-славизм (Две соперничающие идеологии)», помещенной в сборнике «Ладо», Д.Н. Вергун утверждал, что когда Россия боролась за территорию, «целью этой борьбы была не только охрана самобытной русско-славянской культуры, внешнего “самодержавия” России и национальной церкви, но и припасение земельных запасов для грядущих поколений на востоке»[xl]. России предназначено стать мировой силой, сочетающей Запад с Востоком и быть третейским судьей в вечном споре между Азией и Европой. Причем, как полагал Ухтомский, этот спор ей приходится решать в пользу Азии, потому что не может быть иного решения для судьи, который «чувствует себя братом обиженного». В противном случае «Европа сама по себе нас в конце концов подавит внешним превосходством своим, а не нами пробужденные азиатские народы для русских со временем будут еще опаснее, чем западные иноплеменники… Восток верит не меньше нас и совершенно подобно нам в сверхестественные свойства русского народного духа, но ценит и понимает их исключительно, поскольку мы дорожим лучшим из завещанного нам родною стариной: Самодержавием. Без него Азия не способна искренно полюбить Россию и безболезненно отождествиться с нею. Без него Европе, шутя, удалось бы расчленить и осилить нас…»[xli].

О необходимости помнить про «пробуждающуюся» Азию писал и Дусинский: «Там, на Дальнем Востоке и Юге, рождается новый мир-великан, носитель вековечной культуры, полный скрытой энергии и накопленных тысячелетиями сил, мир трезвого ума и твердой воли, мир настойчивости, терпения и упорного, всепобеждающего труда… А на пути его лежит Святая Русь. Огненный вздох желтого Дракона уже обжег ее спящее лицо. А с далекого Юга на нее же глядят с ненавистью другие взоры… Там вьется в судорогах возрождения старый и грозный своим фанатизмом мир Ислама, властелин и поныне для многих славян. И он также не оставит нас в покое, как, впрочем, и мы не могли оставить в покое его. А на ближнем Западе притаился третий сосед (Германия — А. Р.), старый враг славянского племени…»[xlii]. Аналогично считал и Леонтьев, отмечавший, что «мы, русские, с нашими серо-европейскими, дрябло-буржуазными, подражательными идеалами, с нашим пьянством и бесхарактерностью, с нашим безверием и умственной робостью сделать какой-нибудь шаг беспримерный на современном Западе, стоим теперь между этими двумя пробужденными азиатскими мирами, между свирепо-государственным исполином Китая и глубоко мистическим чудищем Индии, с одной стороны, а с другой – около все разрастающейся гидры коммунистического мятежа на Западе, несомненно уже теперь “гниющем”, но тем более заразительном и способном сокрушить еще многое предсмертными своими содроганиями»[xliii]. Летом 1914 года в брошюре «Русский Монархический союз и расширение его деятельности по основам Высочайшего рескрипта 30 января 1914 года» практически тем же словами будет описано «положение нашего отечества — центральное, — между пробуждающимся полумиллиардным, с одной стороны, населением Востока, стесненным на своей территории, а с другой — с сильными государствами Запада, тоже переполненными населением и нуждающимися в расширении своих границ»[xliv]. Эта ситуация должна вынудить Россию «избрать одно из двух: или стать молотом настолько сильным, чтобы сковать Восток и Запад, или же, в качестве наковальни, став ареною постоянных кровавых событий, — отдать себя на растерзание, то есть утратить свою Государственную цельность. Иного исхода нет: никакие дипломатические хитросплетения и увертки не в состоянии предотвратить событий, вытекающих из того побудительного требования, что “людям надо есть”»[xlv].

Особо привлекала Азия[xlvi] (в первую очередь, Китай[xlvii]) Тихомирова. «Государство должно – писал он – охватить естественными границами все пространства, которые дают нации возможность добывать достаточно разнообразные продукты и перерабатывать их. В тех государствах, для которых особенно важное значение имеет море и сношения с дальними странами, в государственную территорию должны быть включаемы иногда очень дальние клочки земли или острова, необходимые как опорные пункты для морских сношений. Все эти условия требуют не только естественности границ, но также их законченности. До тех пор пока государство не достигло законченных границ, его территориальная политика должна считаться не завершенной, не достигшей тех окончательных целей, по закреплению которых она может ограничиваться простым поддержанием достигнутого … Русская территориальная политика в достижении естественности и законченности границ … до сих пор не закончена»[xlviii]. Он также активно поддержал миссионерскую деятельность православной церкви в Японии[xlix] и лично поспособствовал ей, поддерживая длительную переписку с архиепископом Николаем Японским, в миру — И.Д. Касаткиным, оказывая ему различные услуги. Судьба этого человека необычна. Окончив семинарию, он принял монашеский постриг и был рукоположен в сан иеромонаха. 1 августа 1860 г. по собственному выбору отправился в Японию, получив должность настоятеля консульской церкви. Приехав в Японию, в течение полувека занимался миссионерской деятельностью. Основал семинарию, школы богословия, иконописную мастерскую. Овладев, в совершенстве японским языком, перевел Священное Писание для своих прихожан-японцев. Ведя миссионерскую деятельность, «обошел всю Японию». Был назначен начальником Российской духовной миссии в Японии. В 1906 был возведен в сан архиепископа. В своих обширных дневниках, которые он вел с 1870 по 1912 год, Николай Японский неоднократно упоминал о Тихомирове[l]. Роль Православной церкви, как и миссионерской деятельности вообще в непростом деле сближения стран и народов общеизвестна. В одном из писем Тихомиров выражал желание «завязать сношения с каким-либо православным японцем, знающим русский язык, и предложить ему “писать статьи об Японии в видах сближения православных обеих наций”»[li]. Комментируя это письмо, Касаткин позитивно оценил интерес Тихомирова, которого характеризовал как «доброго друга»[lii] и отметил, что нужно «принести ему искреннейшую благодарность за участие к делу Японской Православной Миссии»[liii]. В результате последовал перевод брошюры Тихомирова «Христианские задачи России и Дальний Восток» на японский язык. Между Николаем Японским и Тихомировым завязалась переписка, и Лев Александрович оказал православной миссии поддержку, заслужив признательность о. Николая: «Спаси, Боже, Льва Александровича Тихомирова, при каждом случае заявляющего свое сочувствие Миссии и много этим помогающего ей!»[liv]. Тихомиров высказал мысль «основать в Москве Японское подворье», которую архиепископ Николай охарактеризовал, как «очень дельную», поскольку «подворье было бы родным домом для японских студентов, обучающихся в Академиях; а для русских оно было бы местом, где они могли бы знакомиться хоть несколько с японским христианством не по слуху, а на деле»[lv]. Леонтьев неоднократно писал в своих статьях, что у присоединенных к России народов «охранительные начала крепче» и подчеркивал государственное значение не столько русификации, сколько религиозной проповеди, то есть миссионерской деятельности: «Не только русский верующий, но и японский прозелит должен желать блага Русскому государству, как наилучшей все-таки опоре Православия»[lvi].

Вспоминая в 1916 году о своих проектах Тихомиров писал в дневнике: «Роясь в бумагах, нашел эту тетрадь. Это была когда-то книга моих упражнений в китайском языке. Рой воспоминаний охватил меня. Далекое, невозвратное время!.. Я нашел две тетради: одна — упражнения по японскому языку[lvii], другая — вот эта самая — по китайскому. Уничтожить первую — не поднялась рука… Я занимался китайским языком еще до боксерского восстания. А эту тетрадь пустил для занятий примерно скоро по взятии Пекина, когда архимандрит Иннокентий[lviii] был только что рукоположен во епископы и отправился в Китай с радужными мечтами возродить или, точнее, создать Православную Китайскую Церковь. Я тогда мечтал, коли Бог поможет, съездить к нему, чтобы посмотреть лично на этот новый росток Православия и помогать потом Иннокентию отсюда с той смелостью, которую дает личное знакомство с описываемыми местами и деятельностью. Увы! С тех пор прошло, стало быть, около 14 лет. Китай, Китай! Где тут думать о Китае! … А ведь сколько было светлых и бодрых надежд, зародившихся в царствование Императора Александра III, когда, казалось, воскресала русская духовная сила и ежегодно быстро возрастала русская мощь. Я тогда еще более старался для Японии и японский язык почти изучил. Еще немного — и я стал бы уже читать по-японски. Я мечтал сделать, сколько сил хватит, для епископа Николая[lix], с которым находился в постоянных сношениях, и для епископа Иннокентия. Цвет русского епископства. Двое таких, подобных которым не оставалось в России. Я мечтал, что Россия дружески сойдется и с Японией, и с Китаем, и что мы на Дальнем Востоке сыграем великую и славную роль… Все смело и уничтожило проклятое время безумной политики, в которой глупость, алчность и бессовестное попирание чужих прав привели к позору и разгрому России и к уничтожению всех надежд на Тихом Океане. После же того — пошли удары за ударами. Теперь мы изгнаны и из славянского мира, изгнаны и с Ближнего Востока. Война не кончена, но ее исход не возбуждает сомнений. Что тут думать о Тихом Океане, когда и на Западе, и на Юге мы проиграли все свое значение, погубили все дела веков»[lx].

Исследователь Сунь Чжинцин справедливо отмечает, что противостояние противников и сторонников идеи «желтой опасности» связано с противостоянием либералов (начиная от В. С. Соловьева) и консерваторов. «Идея “особой миссии России на Востоке” была творчеством лишь русских антизападников, подобных Э. Ухтомскому и А. Суворину», которые «пропагандировали дружбу с Китаем» и «всячески подчеркивали преимущество русского варианта просвещения народов Востока перед западноевропейскими державами…»[lxi]. При этом, Сунь Чжинцин не идеализирует сторонников «особой русской миссии на Востоке», считая, что они «как и сторонники “желтой опасности” одинаково боялись пробуждения Китая» и их слова о «дружбе» и «союзе» с Китаем просто прикрытие «русской экспансии»[lxii].

На рубеже XIX–XX веков, и особенно после событий русско-японской войны русская консервативная мысль, пожалуй, впервые серьезно обратилась к внешнеполитическим проблемам. В своем анализе внешней политики России Карцов использовал письма и заметки, переданные ему дядей, являвшимся дипломатическим агентом в Белграде Учел он и личные наблюдения[lxiii]. В неопубликованных воспоминаниях Карцов пишет о том, как подготовил аналитический доклад, и получил разрешение на его публикацию без подписи: «Под заглавием “Радикальная Англия. Ее экономический кризис и притязания на мировое господство. С.Петербург. 1895 г.”, вышла в свет анонимная брошюра небольшого формата, всего 86 страниц. Издана она была Сувориным в количестве трехсот экземпляров»[lxiv]. В этой брошюре, сразу ставшей раритетом, Карцов попытался ответить на вопрос – в чем причины могущества Англии. По его мнению, они – во внешних ресурсах, т.е. доходах с капиталов, помещенных в чужих странах и морских фрахтах. Англия это «всемирный банкир и всемирный извозчик». Конкуренция Германии привела к тому, что фрахты понизились и товары упали в цене. На 37 странице брошюры Карцов прогнозировал: «В том, что Англия, прежде чем признать себя побежденною, испробует все средства борьбы, в этом ручается вся прошлая ее история. Прижатые к стене англичане проявят крайнюю степень энергии; если же преимущества свободной конкуренции окажутся не на их стороне, в таком случае можно сказать наверно, их никакие абстрактные соображения свободы не воздержат снова прибегнуть к традиционным способам: войне и насилию». Если в течение долгого времени антагонизм Франции и Германии в Европе служил «залогом свободы действия и противовесом стремлений России на Ближнее Востоке», то начавшаяся борьба Англии и Германии за преобладание «в торговле и на море» уже более опасна для России. Поэтому, как утверждал Карцов на 85 странице брошюры, «политика России против Англии должна заключаться не в одиночном действии», а в поддержании мира в Европе и в поощрении колониальных и морских стремлений Франции и Германии». Политика России, в соответствии с докладом, заключалась в том, чтобы «на Балканах не давать себя вовлекать в войну и не впутываться в осложнения на Дальнем Востоке»[lxv]. Выступая в январе 1912 года с докладом, он пришел к заключению, что «Англия, видя для себя опасность ввиду все усиливающегося торгового и морского могущества Германии, ищет сближения с Россией, чтобы тем самым ослабить свою соперницу. Но государственные интересы России … требуют союза не с Англией, а с Германией, ибо война России с Германией привела бы к печальным результатам, ослабила бы не только Россию, — но даже и всю континентальную Европу, и мало того, — чрезмерно усилила бы господство Англии»[lxvi]. Доклад вызвал оживленные прения, сразу после которых выступил Г.В. Бутми, поддержавший докладчика[lxvii]. Вместе с тем, Карцов предостерегал не только от союза с Англией, но и от чрезмерной внешнеполитической ориентации на Германию, которая по мере роста своего могущества усиливает геополитический натиск на Восток (под этим натиском автор понимал не только непосредственное давление на Россию и славянские народы, но и проникновение немецкого влияния в Малую Азию и на Ближний Восток).

Булацель считал, что Англия пытается столкнуть Россию и Германию в своих интересах, и если это произойдет, то в результате такой войны выиграет только Англия. Майков так же полагал, что Англия всегда была врагом России (Крымская война, Берлинский конгресс, помощь Японии в 1904–1905 годах, помощь Финляндии в революции 1905 года, поддержка кадетов) и только немецкая угроза заставила Англию искать союза с Россией. Он предостерегал от конфронтации с Германией, верным союзником России, предрекая в результате возможного столкновения поражение и России и Германии[lxviii]. Не одобрял вмешательство России в европейские дела и Сыромятников, полагавший, что необходимо направить внешнеполитическую экспансию в район Дальнего Востока, Маньчжурию, Корею, в Персию и к Персидскому заливу.

Англофобия русских консерваторов была связана не только с тем, что в Англии видели геополитического соперника, но и с неприятием политического строя Великобритании, и деятельностью английского масонства. В 1908 году Карцов утверждал: «С конца XVIII столетия, опасаясь усиления и соперничества России на море, Англия перестает быть другом России и становится ее врагом… исторический враг России — Англия»[lxix]. Даже накануне Первой мировой войны правые пытались оказать на власть давление и добиться корректировки русско-английских отношений. Одним из тех, кто раскрывал в своих работах тему соперничества России и Англии, был Вандам, чьи труды, по мнению современных историков заложили фундамент отечественной геополитической школы. В работах «Наше положение» и «Величайшее из искусств» он давал общий геополитический очерк истории России и анализировал внешнеполитическую ситуацию по состоянию на 1912 год, когда была опубликована последняя из вышеупомянутых работ. Исследователь полагал, что экспансия в какие бы формы она не выливалась (военные, политические, экономические и т. д.) свойственна для любого государства и для любого народа, но «русский народ по сравнению с другими народами белой расы, находится в наименее благоприятных для жизни условиях»[lxx].

Идея создания федерации славянских государств, популярная в XIX веке, волновала консервативных мыслителей и в начале ХХ. А.В. Васильев предполагал возможность создания единого Всеславянского Союзного Государства с Россией во главе[lxxi]. Сторонник объединения славянства Шарапов в своих работах продолжал вместе с Н.П. Аксаковым отстаивать идеи русских славянофилов[lxxii]. Геополитические прогнозы Шарапова нашли отражение в неоконченном романе-утопии «Через полвека», в котором описана Российская Империя 1950-х годов. Между героем, попавшим в Россию будущего, и его собеседником происходит диалог:

– Разве Константинополь наш?

– Да, это четвертая наша столица.

– Простите, пожалуйста, а первые три?

– Правительство в Киеве. Вторая столица – Москва, третья – Петербург[lxxiii]. Константинополь представляет собой вольный имперский город с небольшой территорией вокруг. Укрепления Босфора и Дарданелл упразднены и потеряли военное значение, но, тем не менее, находятся в руках России. «Западная граница начиналась у Данцига, крупными буквами обозначенного «Гданьск», охватывала всю восточную Пpyccию и Познань и упиралась в крошечную, тоже нашу русскую область с крупно отпечатанным городом «Будышин». Я узнал маленькую, поэтическую Лужицу. Далее государственная черта переходила в прежнюю Австрию, охватывала всю Чехию с Mopaвией и, мимо Зальцбурга и Баварии, спускалась к Адриатическому морю, окружая и включая Tpиест. В этой новой части Российской Империи определялись яркими красными границами следующие области: Царство Польское со столицей Варшавой, напечатанной крупно, и двумя главными городами Краковом и Познанью, отмеченными помельче. Червонная Русь со Львовом, Лужица с Будышином, Чехия с Веной в качестве столицы, Прагой и Оломуцем, напечатанными помельче. Маленькая, обрезанная со всех сторон Венгрия с Будапештом, Сербо-Хорватия со столицами Белградом, Дубровником и Загребом, Румыния с Бухарестом, Болгария с Софией и Адрианополем, и, наконец, Греция, охватывающая прежнее королевство, острова и часть побережья, с Афинами в качестве главного города. Очень крупно был обозначен Царьград, четвертая столица Империи, по-видимому, не принадлежавший ни к какой области. Но крупнее всех сверкал Киев. Здесь была первая столица России, перенесенная с Севера… Россия объединила славянские племена, «славянские ручьи» «слились в русском Море», а это море разлилось на половину Европы и Азии, от Северного до Индийского океана и от Великого Тихого океана до Архипелага и Адрии»[lxxiv].

Однако, в начале ХХ века из рядов консерваторов уже стали раздаваться голоса, в которых идея славянского объединения подвергалась критике. Отмечалось, что славянские народы, воспользовавшись поддержкой России и получив независимость, отнюдь не спешили к оформлению с ней каких-либо союзов. Националист В. Строганов приходил к выводу: «Вообще мы не имеем Друзей. Даже для наших братьев-славян, за освобождение которых мы проливали свою кровь почти три столетия подряд, мы имеем ценность постольку, поскольку мы можем быть им полезны»[lxxv]. П.И. Ковалевский, с одобрением ссылавшийся на статью М.О. Меньшикова «Сомнительная родня» с критикой панславистских идей, полагал, что, оказывая поддержку «братьям-славянам», мы «добились того, что все эти наши славянские братья смотрели на нас, как на своих обязанных батраков… В благодарность те же вырученные братушки и лягнут эту глупую Россию… А Боже храни, если Русские не придут на помощь. Тут уже и нет предела издевательствам, брани и помоям по адресу России. И Россия терпит. Это глупо, но верно. Пора этому положить конец»[lxxvi]. Реальность вскрыла иллюзорность панславистских проектов, и немногие консерваторы остались верными славянофильским идеям. Одним из них был Н. П. Аксаков, выпустивший в 1910 году книгу «Всеславянство», в которой одинаково отвергал союз и с Германией и с Британией, считая, что «жизненные усилия» славян должны быть устремлены совсем к иному. А именно — «к выработке общеславянского политического идеала наряду с частными идеалами каждого из племен — общеславянского идеала, который давал бы возможность достигать искомой “гармонии в разнообразии”, примирял бы различные идеалы и вожделения племен…»[lxxvii]. Аксаков отмечал, что «славянский вопрос открыто признается всеми одним из самых существенных и жгучих вопросов нашего времени»[lxxviii].

Вандам считал, что «пора бы задыхающимся в своем концентрационном лагере белым народам понять, что единственным разумным выходом balance of power in Europe была бы коалиция сухопутных держав против утонченного, но более опасного, чем наполеоновский, деспотизма Англии и … присваивая себе исключительное право на пользование всеми благами мира, англичанам следует и защищать его одними собственными силами»[lxxix]. В качестве союзников России по коалиции он видел Германию и Францию. Позитивное отношение к Франции, как к возможной союзнице, было в определенной степени связано с англофобской позицией. Хотя республиканская Франция для консерваторов была примером страны, в которой победили «масоны» и «якобинцы», они с одобрением относились к деятельности французских монархистов, и, выбирая между Англией и Францией, предпочитали видеть в союзниках России последнюю.

Еще в 1913 году Пасхалов прогнозировал неизбежность новой большой войны, поскольку «для России создалось теперь такое положение, что столкновение ее с Австрией является неизбежным. Хочет или не хочет она войны, а таковая будет, если только Россия не откажется добровольно от своего мирового значения и сама не станет членом славянской федерации под скипетром Габсбургов, чего, конечно, предположить нельзя… Удастся ли русскому колоссу устоять на ногах или же он рухнет и рассыпавшись на составные части, послужит образованию новых государственных организмов, это зависит всецело от мудрости и искусства его государственных людей»[lxxx]. Годом ранее А.Г. Щербатов прогнозировал, что «при первой возможности Германия будет вынуждена в силу обстоятельств утвердить свои мирные торговые завоевания вооруженной силой, и что ее нападению подвергнется страна, наименее подготовленная к самообороне»[lxxxi]. России же предстоит готовиться к войне не с одной державой, а с союзом держав. Вполне возможно, писал князь, что в будущей войне Германия поддержит Японию в борьбе с Англией (при этом он полагал, что Англия не примет активного участия в этой борьбе и ее «можно вычеркнуть из списка военных держав»). Германия выступит «застрельщиком» войны из-за торгового соперничества, а Япония — желая обеспечить себе гегемонию на Тихом океане. России же «в предстоящей мировой борьбе» предстоит в первую очередь стоять на страже своих интересов и освоиться с мыслью, что у нее «нет и быть не может твердых союзников».

Летом 1914 г. «Земщина» пугала тем, что война между Россией и Германией стала бы войной «двух наиболее сильных монархий, являющихся оплотом христианской цивилизации», и если она начнется, то будет вестись не во славу России, а «во славу Израиля»[lxxxii]. Писатель И.А. Родионов также считал Первую мировую «судьбоносной ошибкой Императорского Правительства, т. к. не Германия, а Англия являлась действительным историческим врагом России. С Германией же, соединяя ее технику со своим сырьем, Россия могла бы составить непобедимый союз, которому никто в мире не был бы опасен. Он говаривал, что немец — хороший товарищ и, в противоположность австрийцу, надежный союзник. Только ему надо сперва рога обломать, чтобы тевтонская спесь всего не испортила»[lxxxiii].

Князь Н.Д. Жевахов также полагал, что «Россия и Германия являются единственными в Европе монархиями, не по имени, а по структуре и существу, единственным оплотом монархического начала, единственным барьером, сдерживающим натиск революции», и безразлично, победит Германия, или проиграет, в любом случае «придет Англия и превратит Россию в колонию, как сделала с Египтом … И Франция, и Англия одинаково боятся могущества как России, так и Германии, и тем больше — взаимной дружбы последних; поэтому к разрыву между нами и немцами были направлены все их усилия. А мы, как всегда, опростоволосились. Попались на удочку этих интриг и немцы»[lxxxiv]. Будучи в офицерском собрании в Ставке, Жевахов в разговоре пытался переубедить собеседника, уверенного в том, что «Германия будет побеждена, она должна быть побеждена!», возражая на это: «Может быть так и будет, …но в том, что она должна быть побеждена я сомневаюсь, ибо одинаково невыгодно как России уничтожать Германию, так и Германии Россию… потому, что, кроме воли двух враждующих сторон, из которой каждая, естественно, хочет остаться победительницею, есть еще третья воля, наиболее беспристрастная. Одни называют эту волю – волей Божией, а другие — законом исторической необходимости. Война с Германией есть безумие с обеих сторон. Каждая из этих сторон воюет, в сущности говоря, против самой себя. Победа или поражение Германии будет победою или поражением России. Господь не допустит такой явной бессмыслицы, и война кончится вничью»[lxxxv]. После начала боевых действий «Русское знамя» предостерегало от «полного разгрома монархической идеи и Германии как ее очага»[lxxxvi]. Менее чем через год после начала войны департамент полиции зафиксировал позицию Дубровина, сводившуюся к необходимости скорейшего прекращения войны с целью сохранения двух наиболее могущественных монархических государств в Европе — России и Германии[lxxxvii]. Таким образом, война с Германией оценивалась значительным числом консерваторов как самоубийственная для монархических режимов обеих стран.

Возможность поражения в войне, о которой по мере дальнейшего развития событий все чаще задумывались правые, связывалась с новой революцией. Если в начале войны Тихомиров молился за победу русского оружия, то 10 февраля 1915 года он записал в дневнике: «Да, видно не судьба нам иметь с таким правительством ничего, кроме позора, проигрыша всех интересов России, – и, вероятно, революций, от которых конечно ни на грош пользы не прибавится. Какая злополучная эпоха. И какое неумение находить людей»[lxxxviii]. В сентябре 1915 года Тихомиров с грустью констатировал: «Что монархия погибла — это вне сомнения, но теперь важно, чтобы Россия не погибла. О победе над немцами я уже не мечтаю, да и кто мечтает? Хотелось бы хоть выпутаться с наименьшими потерями и с сохранением независимости. Большего вряд ли можно ожидать»[lxxxix]. Он излагает проекты послевоенного мироустройства: «Победы над Германией уже не ждут в Правительстве, и уже теперь думают об условиях мира, приемлемого Германией … Выигрывает много Англия, и отчасти даже Франция. Германии предоставляется готовиться к новой войне. Россия как всегда — остается в дураках, и в сущности последний раз в жизни, так как после этого ей, конечно, уже остается только постепенно разлагаться и стать новой Турцией — “больным человеком”»[xc]. Самодержавная Россия шла навстречу гибели.

Уже будучи в эмиграции Карцов подвел итоги произошедшей катастрофы: «Придет время, на пространстве бывшей России царской и православной возникнет новая культура и заживут люди мирно и счастливо. Но это обновленная неведомая Россия, при всем ее благополучии, не моя Россия. Та Россия, которой я служил и о благе которой скорбел душою, Святая Русь, большевизм пронесся по ней губительным вихрем, опустошившим ее и выжег, и она не воскреснет. Я храню ее в моем сердце и унесу с собой в могилу»[xci].

Примечания

[i] Усманов С. М. Безысходные мечтания. Русская интеллигенция между Востоком и Западом во второй половине XIX – начале XX века. Иваново, 1998.

[ii] Белянкина В. Ю. Внешнеполитические взгляды русских правых в начале ХХ века (1905-1914 гг.). Дисс. … канд. ист. наук. Кострома, 2005.

[iii] Омельянчук И. В. Черносотенное движение в Российской империи (1901–1914). К., 2006. С. 480-521.

[iv] Репников А. В. Консервативные концепции переустройства России. М., 2007. С. 223-273.

[v] Сыромятников Б. Д. «Странные» путешествия и командировки «СИГМЫ» (1897…1916 годы): Историко-документальная повесть-расследование. СПб., 2004.

[vi] Уортман Р. С. Сценарии власти: Мифы и церемонии русской монархии. М., 2004. Т. 2.

[vii] Schimmelpenninck van der Oye, D. Toward the Rising Sun: Russian Ideologies of Empire and the Path to War with Japan. DeKalb: Northern Illinois University Press, 2001. Основные тезисы монографии см.: Схиммелпеннинк Д. ван дер Ойе. Идеологии империи в России имперского периода // Ab Imperio. 2001. № 1–2. С. 211–226.

[viii] Сунь Чжинцин Китайская политика России в русской публицистике конца XIX–начала XX веков. М., 2005.

[ix] Лукин А.В. Медведь наблюдает за драконом. Образ Китая в России в XVII – XXI веках. М., 2007.

[x] Мировое значение Персидского залива и Куэйта. Сообщение член‑соревнователя Общества ревнителей военных знаний С.Н. Сыромятникова. СПб., 1901; Сыромятников С. Н. Очерки Персидского залива. СПб., 1907.

[xi] Дусинский И. И. Геополитика России. М., 2003.

[xii] Ухтомский Э. К событиям в Китае. Об отношениях Запада и России к Востоку. СПб., 1900; Он же. Из китайских писем. СПб., 1900; Он же. Из области ламаизма. К походу англичан на Тибет. СПб., 1903; Он же. Перед грозным будущим. К русско-японскому столкновению. СПб., 1904.

[xiii] Карцов Ю. С. Внешняя политика как стимул народного хозяйства. СПб., 1905; Он же. О причинах нашей войны с Японией. Кто виноват? СПб., 1906; Он же. Семь лет на Ближнем Востоке. 1879–1886. Воспоминания политические и личные. СПб., 1906; Он же. В чем заключаются внешние задачи России (Теория внешней политики вообще и в применении к России). СПб., 1908.

[xiv] Вандам А. Е. Наше положение. СПб., 1912; Он же. Величайшее из искусств. Обзор современного международного положения при свете высшей стратегии. СПб., 1913; См. републикацию: Вандам А. Е. Геополитика и геостратегия. М.–Жуковский, 2002; Вандам А., Головин Н., Бубнов А. Неуслышанные пророки грядущих войн: Сборник. М., 2004. С. 41–139.

[xv] Коренные интересы России глазами ее государственных деятелей, дипломатов, военных и публицистов. Документальная публикация. М., 2004.

[xvi] Карцов Ю. С. Хроника распада. Архив-музей БФРЗ. Ф. 1. Ед. хр. М-76 (1).

[xvii] Карцов отмечал, что после «неудачной Крымской войны, внешняя политика России всецело стоит на почве компромисса. Война за освобождение славян, а за нею японская, еще более утвердили правительство в убеждении правильности системы согласования интересов России с интересами более культурного Запада» // Карцов Ю. С. В чем заключаются внешние задачи России. С. 41–42.

[xviii] 15 мая 1903 г. Тихомиров писал О.А. Новиковой: «Не думаю, чтобы мир был близок. Ведь мы даже по изгнании японцев из Кореи имеем еще трудную задачу, перебраться на японские острова. Этого нельзя ждать раньше прибытия эскадры Рождественского. Заключать мир, не доказав всей силы России – это значило бы совершенно погубить правительство. Насколько слышно – так именно думают и в правительственных сферах» // РГАЛИ. Ф. 345. Оп. 1. Д. 750. Л. 122.

[xix] Архив-музей БФРЗ. Ф. 1. Ед. хр. М-76 (1). Л. 98.

[xx] Игнатьев А. В. От «личной дипломатии» к «политике интересов» // Россия: государственные приоритеты и национальные интересы. М., 2000. С. 194.

[xxi] Там же. С. 194–195.

[xxii] Лукин А.В. Медведь наблюдает за драконом. С. 96.

[xxiii] Ухтомский Э.Э. Путешествие на Восток Его Императорского Высочества, Государя Наследника Цесаревича, 1890–1891. СПб., 1893–1897. Т.1–3. Ч.1–6.

[xxiv] Уортман Р. С. Сценарии власти. Т. 2. С. 441.

[xxv] Так в тексте.

[xxvi] Ухтомский Э. Э. Путешествие на Восток Его Императорского Высочества… Т. 1. Ч. 2. С. 104.

[xxvii] Ухтомский Э. Э. К вопросу о китайской цивилизации // Наблюдатель. 1888. № 11.

[xxviii] Из воспоминаний К. Н. Леонтьева // Лица: Биографический альманах. М.,-СПб. 1995. Т. 6. С. 463, 470. Хатунцев С. В. Мотив «китайской угрозы» у К. Н. Леонтьева и «леонтьевские» мотивы в «Трех разговорах» В. С. Соловьева // Эсхатологический сборник. СПб., 2006. С. 224–237.

[xxix] Конец мира (лат.).

[xxx] Из переписки К. Н. Леонтьева // Русский вестник. 1903. Т. 285. Кн.1. № 5. С. 181.

[xxxi] Леонтьев К. Н. Полное собрание сочинений и писем в 12ти томах. Произведения 1852-1861 годов. Из ранних произведений. СПб., 2000. Т. 1. С. 235.

[xxxii] Ухтомский Э. Э. К событиям в Китае. С. 74–87.

[xxxiii] Там же. С. 82–83.

[xxxiv] Сыромятников С. Н. (Сигма) Опыты русской мысли. СПб., 1901. Кн. 1. С. 29.

[xxxv] Там же. С. 30.

[xxxvi] Ухтомский Э. Э. К событиям в Китае. С. 84.

[xxxvii] Там же. С. 85.

[xxxviii] Карцов Ю. С. В чем заключаются внешние задачи России. С. 15.

[xxxix] Дусинский И. И. Геополитика России. С. 41–42.

[xl] Ладо: Сборник литературно-общественный, посвященный нарождающейся русской национал-демократии. СПб., 1911. С. 240.

[xli] Ухтомский Э. Э. К событиям в Китае. С. 85; 86-87

[xlii] Дусинский И. И. Геополитика России. С. 70.

[xliii] Леонтьев К. Н. Восток, Россия и Славянство: Философская и политическая публицистика. Духовная проза (1872–1891). М., 1996. С. 417-418.

[xliv] Правые партии. 1905–1917 годы. Документы и материалы. Т. 2. 1911-1917 годы. М., 1998. С. 424.

[xlv] Там же.

[xlvi] Тихомиров Л. А. Китай, Россия и Европа // Московские ведомости. 1900. № 241, 242, 244, 245, 246, 247, 248, 249.

[xlvii] Тихомиров Л.А. Япония и Китай в Корее // Русское обозрение. 1894. № 12. С. 1050-1053; Он же. Вести о Китайском православии // Московские ведомости. 1904. № 181.

[xlviii] Тихомиров Л. А. Монархическая государственность. М., 1998. С. 597. 598.

[xlix] Тихомиров Л. А. Нужды проповедников Японской Миссии // Московские ведомости. 1903. № 180; Он же. Нужды Японской Миссии // Московские ведомости. 1909. № 223.

[l] Дневники св. Николая Японского: в 5 т. Т. 1–5. СПб., 2004.

[li] Дневники св. Николая Японского. Т. 4. С. 388.

[lii] Дневники св. Николая Японского. Т. 5. С. 471.

[liii] Дневники св. Николая Японского. Т. 4. С. 388.

[liv] Дневники св. Николая Японского. Т. 5. С. 699.

[lv] Дневники св. Николая Японского. Т. 4. С. 753.

[lvi] Леонтьев К. Н. Восток, Россия и Славянство… С. 343. Характерно, что ХХ век был отмечен канонизацией китайских и японских православных святых.

[lvii] В начале века Тихомиров не только изучал Японию и пытался выучить японский язык, но и переписывался с православным японцем Какусабуро Сенумой.

[lviii] Иннокентий (Попов-Вениаминов Иван Евсеевич) (1797–1879) – член Святейшего Синода; в 1870 основал в Москве Православное миссионерское общество; был знаком с о. Николаем Японским.

[lix] Т. е. Николая Японского.

[lx] Дневник Л. А. Тихомирова. 1915–1917 гг. Сост. А. В. Репников. М., 2008. С. 272-273.

[lxi] Сунь Чжинцин Китайская политика России в русской публицистике конца XIX–начала XX веков. С. 205.

[lxii] Там же.

[lxiii] Карцов Ю. С. За кулисами дипломатии. Пг., 2-е издание. 1916. См.: Карцов Ю. С. Письма К. Н. Леонтьева к Екатерине Сергеевне, Ольге Сергеевне и Юрию Сергеевичу Карцовым. 1878 год // Памяти Константина Николаевича Леонтьева: Лит. сборник. СПб., 1911. С. 235–308.

[lxiv] Архив-музей БФРЗ. Ф. 1. Ед. хр. М-76 (1). Л. 34.

[lxv] Там же.

[lxvi] Правые партии. 1905–1917 годы. Т. 2. С. 96.

[lxvii] 4 мая 1910 г. на заседании Главной палаты СМА был представлен доклад Г.В. Бутми «Россия, Германия и Англия». Бутми полагал, что сближение с Британией грозит России «враждой трехсот миллионов близких к границе индусов, готовых в любой момент восстать против метрополии» и «враждой Персии» // Цит. по: Белянкина В. Ю. Внешнеполитические взгляды русских правых в начале ХХ века (1905-1914 гг.). Дисс. … канд. ист. наук. С. 51.

[lxviii] Русское знамя. 1908. 19 июня.

[lxix] Карцов Ю. С. В чем заключаются внешние задачи России. С. 16-17, 19.

[lxx] Вандам А. Е. Геополитика и геостратегия. С. 30.

[lxxi] Васильев А. В. Объяснительная записка к начертанию западных границ России после войны и границ славянских областей, освобожденных от немецкого, мадьярского и турецкого ига. Пг., 1917.

[lxxii] Шарапов С. Ф. Ближайшие задачи России на Балканах. М., 1909; Аксаков Н. П., Шарапов С. Ф. Германия и славянство. Доклад Санкт-Петербургскому Славянскому Съезду Аксаковского литературного и политического общества в Москве. М., 1909.

[lxxiii] Шарапов С.Ф. Через полвека. Фантастический политико-социальный роман // Сочинения Сергея Шарапова. Т. VIII. Вып. 22. М., 1902. С. 2-80.

[lxxiv] Там же. С.  51-52.

[lxxv] Строганов В. Русский национализм, его сущность, история и задачи. М., 1997. С. 74.

[lxxvi] Ковалевский П. И. Русский Национализм и национальное воспитание России. СПб., 2006. С. 87.

[lxxvii] Аксаков Н. П. Всеславянство. К., 2004. С. 160–161.

[lxxviii] Там же. С. 23–24.

[lxxix] Вандам А. Е. Геополитика и геостратегия. С. 153–154.

[lxxx] Пасхалов К. Н. Русский вопрос. М., 1913. С. 21.

[lxxxi] Щербатов А. Г. «Обновленная Россия» и другие работы. М., 2002. С. 171–172.

[lxxxii] Земщина. 1914. 17 и 19 июля.

[lxxxiii] Стукалова Г. П. Страница истории России // Родионов И. А. Наше преступление. М., 1997. С. XLVII.

[lxxxiv] Воспоминания товарища обер-прокурора Св. Синода князя Н. Д. Жевахова. М., 1993. Т. 1. С. 42.

[lxxxv] Там же. С. 41–42.

[lxxxvi] Русское знамя. 1914. 30 сентября.

[lxxxvii] См.: Кирьянов Ю. И. Правые партии в России. 1911–1917 годы. М., 2001. С. 377–380.

[lxxxviii] Дневник Л. А. Тихомирова. 1915–1917 гг. С. 40-41.

[lxxxix] Там же. С. 121.

[xc] Там же. С. 222.

[xci] Архив-музей БФРЗ. Ф. 1. Ед. хр. М-76 (1). Л. 354.

II Романовские чтения. Центр и провинция в системе российской государственности: материалы конференции. Кострома, 26 - 27 марта 2009 года / сост. и науч. ред. А.М. Белов, А.В. Новиков. - Кострома: КГУ им. Н.А. Некрасова. 2009.

ХРОНОС: ВСЕМИРНАЯ ИСТОРИЯ В ИНТЕРНЕТЕ

ХРОНОС существует с 20 января 2000 года,

Редактор Вячеслав Румянцев

При цитировании давайте ссылку на ХРОНОС