|
|
 |
Светлана Румянцева |
2005 г. |
РУССКОЕ ПОЛЕ |
XPOHOCВВЕДЕНИЕ В ПРОЕКТФОРУМ ХРОНОСАНОВОСТИ ХРОНОСАБИБЛИОТЕКА ХРОНОСАИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИБИОГРАФИЧЕСКИЙ УКАЗАТЕЛЬПРЕДМЕТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬГЕНЕАЛОГИЧЕСКИЕ ТАБЛИЦЫСТРАНЫ И ГОСУДАРСТВАЭТНОНИМЫРЕЛИГИИ МИРАСТАТЬИ НА ИСТОРИЧЕСКИЕ ТЕМЫМЕТОДИКА ПРЕПОДАВАНИЯКАРТА САЙТААВТОРЫ ХРОНОСАРодственные проекты:ДОКУМЕНТЫ XX ВЕКАИСТОРИЧЕСКАЯ ГЕОГРАФИЯРУМЯНЦЕВСКИЙ МУЗЕЙПРАВИТЕЛИ МИРАВОЙНА 1812 ГОДАПЕРВАЯ МИРОВАЯСЛАВЯНСТВОЭТНОЦИКЛОПЕДИЯАПСУАРАРУССКОЕ ПОЛЕ |
Русское Философское Общество им Н. Н. Страхова Общественный Совет журнала ФИЛОСОФСКАЯ КУЛЬТУРАЖурнал русской интеллигенции № 1январь – июнь 2005 Светлана Румянцева«Я русский, – какой восторг!»Философский комментарий к «науке побеждать» А.В. Суворова
Во-первых, растет стремление рассматривать историю русской армии как единое целое, не противопоставляя красную армию – царской, а имперскую – московской1. Снова вернулось и прочно утвердилось понятие «русская армия» после десятилетий забвения (см., в частности, [1–4]). Это создает необходимые предпосылки для философского осмысления сущности, своеобразия, души русской армии [5]. Во-вторых, отечественная философия обогатилась в последние годы той методологией, которая адекватна русской жизни. Особенно важно то, что был, наконец, выделен глубоко отличный от «религиозной философии» классический русский тип философской мысли, творцы которого стремились осознать действительные основы русской жизни, «открыть перед русским человеком ясный и верный путь к самому себе» [6], помочь ему уяснить самого себя. Это позволяет, наконец, ответить на вопрос: «в чем тайна нашей силы?». А. А. Керсновский в книге «История русской армии», написанной в эмиграции как напутствие «хоть тридцати читателям-офицерам», приходит к выводу, что специфические национальные основы русской армии не были осознаны в дореволюционной России, и это привело к засорению воинской традиции. «Мы стали копировать иностранные учения, свернули с пути, завещанного великими учителями. И победа покинула нас» [7]. «Самобытность русского военного искусства, неизреченная его красота, вытекающая из духовных его основ» остается, констатирует Керсновский, «до сих пор, к сожалению, недостаточно осознанной, вернее, не осознанной совсем». «Здание Русской Национальной Военной Доктрины, начатое Петром I, Румянцевым, Суворовым, стоит и поныне незаконченным. Со смерти Суворова никто к нему не прикасался» [8]. Керсновский обращает внимание на существенное отличие русской армии от западноевропейской. Западноевропейская армия формировалась на основе принципа найма, вербовки. Русская армия формировалась как национальная армия на основе долга каждого человека защищать русскую землю. Поэтому, отмечает Керсновский, уже московская рать Василия III – первая национальная армия в мире. Тем не менее, дальнейшее становление русской армии происходило непросто. Специального исследования требуют 1670–1680-е годы в истории русской армии. «Эпоха маразма и военного бессилия», по Керсновскому. Русское посольство, посланное царевной Софьей в Париж во главе с князем В. В. Голицыным, не было принято французским королем. Так мало значила Россия в глазах Европы XVII века. Для победоносного шведского короля Карла XII с его великолепно подготовленной армией «московиты» – «персы Дария», древняя Азия, серая масса покорных рабов, «орда, неспособная сражаться» с западноевропейской армией. Легко разбив русскую армию под Нарвой, шведский король заявил: «Я нанес смертельную рану», «Россия – ничтожный противник». Сокрушительное поражение Петра I под Нарвой, казалось бы, подтверждало мнение Карла XII. Это мнение устойчиво удерживалось в разных формах: «армия, одерживающая победы ценой больших потерь», «беспощадно уничтожающая мирных жителей», побеждающая сплоченным множеством безынициативных индивидуумов. Ф. Энгельс дал «научное» обоснование этого мнения, обратив внимание на
превозносимую рядом славянофилов (да и «западников») общину, и вывел отсюда
такие следствия: «сам общинный уклад наглядно показывает, что в сплоченности
все спасение, что обособленный, предоставленный своей собственной инициативе
индивидуум обречен на полную беспомощность», «в сомкнутом строю русский
солдат был в своей стихии», «чем серьезнее опасность, тем плотнее смыкаются
они в единое компактное целое» [9]. Победы, одержанные Петром над шведами,
как и победы Суворова, объясняются обычно только природной одаренностью
полководцев («счастливая натура»). По этой причине, как отмечал Керсновский,
военное искусство Петра Великого не исследовалось, а только оценивалось
рядом авторов, например, П. М. Андриановым, подполковником Генерального
штаба, который ограничивался такими общими характеристиками:
«организаторский талант царя», «всесторонний творческий ум», «искусный
подход к полю сражения», «удивительно умело приступил Петр к выполнению
трудной боевой задачи» [10] и т. п. Подобным же образом, обобщенно и
неаналитично, указанный автор характеризует и те качества русского народа,
которые сохранил Петр в русской армии, устраивая ее по западноевропейскому
образцам: терпеливость, безграничная выносливость, способность к
самопожертвованию [11]. Эти характеристики – результат работы вялого ума.
Они так же туманны, обобщенны, не подробны, как и «научные» изыскания
классика марксизма-ленинизма, далекого от реалий русской жизни, и все вместе
они образуют жесткий стереотип, препятствующий пониманию и деятельному
развитию русских начал. Как странно, однако, узнать, что именно в русской армии, в «серой скотинке» (так называли свою армию наши интеллектуалы в начале ХХ века) всегда хранилось то подлинно элитарное качество, которого так не хватало именно правящей и интеллектуальной элите страны, – неподкупное, ясное, твердое достоинство личности. Тому, кто не имеет его, кажется нелогичной мысль основать армию, в которой ценно единство воли и действия, единство приказа и его беспрекословного выполнения, – основать такую армию на принципе достоинства, на принципе личности, необходимо имеющей свое личное мнение, необходимо полагающейся на свой личный разум. П. Я. Чаадаеву, В. С. Соловьеву и прочим казалось, что в силу этих качеств личность является носителем социального «зла разъединения», эгоизма, индивидуализма (они ошибочно принимали гонор мелкого самолюбия за достоинство личности). Именно военачальники, мыслившие подобно этим «философам», и разрушали традиции русской армии, внося в нее чуждые принципы, в частности, правила муштры, палочной дисциплины, свойственные западноевропейской наемнической армии XVIII века. Наемный воин (часто из деклассированных элементов) не проявлял желания подвергать свою жизнь излишней опасности. Только силой удавалось заставить его идти в бой. Солдат не должен был рассуждать. Ему запрещалось проявлять инициативу. Поэтому главное внимание уделялось выработке у воинского состава способности механически, как автомат, исполнять приказ. Трехверстная линия прусских батальонов, автоматически продвигающихся вперед с правильностью натянутой струны, производила неотразимое впечатление, и вся Европа ударилась в слепую подражательность. Суворов избежал ее. Учитывая опыт семилетней войны, опыт графа П. А. Румянцева, и понимая душу русского солдата, он строил «армию ошеломляющих побед» на противоположной основе – на основе национально русской, освобождая глубокое личное благородство русского человека, укрепляя его нравственное достоинство, его разум и волю, переводя врожденную стойкость из пассивного состояния в активное – в наступательную активность. «Между механически обученным войском и войском, обладающим высоким нравственным чувством, – писал французский маршал Бюжо, – разница та же, что между детьми и взрослыми» [13]. «Суворов приготовлял в Ладоге взрослых» [14]. Новая Ладога – колыбель суворовских побед. Здесь в 1763–1768 гг. Суворов, будучи полковым командиром, закладывал основы непобедимости русской армии. Уже в петровской армии велика была инициатива и свобода действий у полкового командира, и Суворов ею воспользовался, чтобы в Новой Ладоге создать национальный, живой метод обучения и воспитания войска. В Новой Ладоге он построил церковь, школу, разбил сад на бесплодной земле. Он сам был учителем в школе, он написал молитвенник и краткий катехизис. С горечью отмечал Суворов в 1771 году: «Немецкий, французский мужик знает церковь, знает веру, молитвы. У русских едва ли знает то его деревенский поп» [15]. Школа Суворова была не только школой отличной военной подготовки, с учебными маневрами в ночь, дождь, бурю, в поле, лесу, болоте, – но и школой религиозно-нравственного воспитания личности. Его солдаты знали, что «во всех делах Бог с ними и устремлялись к честности». От христианских истин Суворов не гнушался спускаться к самой черной работе: он учил каждого, как чиститься, обшиваться, мыться и т. д., чтобы «был человек здоров и бодр». Суворов учил офицеров пробуждать у солдата чувство человеческого достоинства. Со дня вступления в русскую армию рекрут переставал быть крепостным. Он становился свободным человеком [16]. Его главная задача – стоять на страже интересов Отечества. Военачальник обязан был с первых же дней обучения помочь новобранцу изживать привычки, выработанные крепостным бытом, «отучать весьма от подлого виду», от униженности и забитости, учить его «иметь на себе смелый вид», «головы вниз не опускать», «чтоб глядели бодро и осанисто», «говорили со всякой особою и с высшим и с нижним начальником смело» [17]. В обучении наблюдать, чтоб «поступаемо было без жестокости». «весьма ласково и неторопливо». Долг оберегать чувство собственного достоинства солдата предъявлял определенные требования к офицеру. Еще в воинском уставе Петра отвергаются унизительные и искательные отношения между начальником и подчиненным, доставшиеся в наследство от стрелецкого воинства, – никакого «лакомства и похлебства». И Петр I и Суворов уделяли большое внимание общей культуре офицера. В армии Петра была оговорена особая привилегия офицера – право бесплатно пользоваться необходимыми книгами. Производство в офицерский чин осуществлялось «по приговору товарищей одного полка или целой дивизии» [18], то есть личное мнение каждого имело решающее значение, что повышало планку личной ответственности за общее дело. Философия победы в наследии Суворова остается не изученной. Она труднодоступна для той философии, которая стремится не понять, а пленить русского человека. Остаются вне философского осмысления две, может быть, самые главные идеи великого полководца об условии победы, хотя эти идеи и приводятся во всех энциклопедических изданиях. Первая из них такова: «Каждый воин должен понимать свой маневр» [19]. То есть человек не должен был быть безынициативным, механическим автоматом войны. Каждый должен сознавать, знать, понимать свое место в общем деле, точнее, свое собственное действие, «свой маневр». Главный путь к подвигу и победе – «сознательное отношение солдата к происходящему событию» [20]. Это положение на первый взгляд не представляется бесспорным. Казалось бы, для победы необходимо совершенно противоположное: устрашающая механика сплоченных действий десятков тысяч солдат, покорных уму и железной воле полководца, а также слепящая ненависть к врагу. Но сознание, «сознательное отношение»? Холодное «сознательное отношение», казалось бы, по самой сути своей не победоносно. Однако Суворов угадал гения русских побед. Только сознание пробуждает то несокрушимое, твердое победоносное начало в человеке, перед которым хрупкими оказываются и фанатичная ярость, и устрашающая вышколенность полков, и железная воля полководца. Только сознание пробуждает дух, «самосознающий дух». «Самосознающий дух наш существует», писал протоиерей И. М. Скворцов [21]. Это исходное положение русской классической философии. И ее задача – довести «до сознания то, что темно и безотчетно хранится в духе народном» [22]. Из потаенной глубины сердца, там, где русская этичность, где русская совесть открывается себе как голос Бога и как личностный стержень, – из этой глубины прорывается на свет свободная богатырская мощь русского духа вместе с чувством братства с соотечественниками и сознанием: «Я русский, – какой восторг!». Прорывается «яко огнь», как писали наши предки, сражавшиеся на Куликовом поле. Глубоко поняв душу русского человека, А.В. Суворов по-своему решал задачу пробуждения русского духа. Он «прилагал все усилия, чтобы по возможности развязать в войсках работу ума и воли. Его дисциплина резко отличалась от палочной дисциплины западноевропейских армий. Суворов основал ее не на страхе, а на совести» [23]. Суворов всячески старался разъяснить войскам значение борьбы, к участию в которой они призваны, чтобы сделать им эту борьбу понятной и потому близкой. На войне Суворов не признавал тайны. Все солдаты знали, чтó предстоит совершить и зачем. Впоследствии эта традиция, как и другие, была усвоена Наполеоном. «Теперь ясно, – писал декабрист и участник войны 1812 года Ф. Н. Глинка в «Кратком начертании военного журнала», изданном в1817 г., – что многие правила военного искусства занял Наполеон у великого нашего Суворова». Осмысленность создавала интерес к делу. «Солдат любит учение, лишь бы коротко и с толком». Знание и чувство общности задачи сплачивало суворовские войска, от солдат до высших командиров, в одно несокрушимое целое. Второе положение суворовской «науки побеждать» касается истоков храбрости. Храбрость должна быть «первым качеством солдата». Как ее развить? Страхом перед палкой капрала? Читая различные толкования метода Суворова, создается впечатление, что он был искусным манипулятором («напирал на развитие отваги», «притупляя инстинкт самосохранения» [24]), что для Суворова русский воин был марионеткой, и он просто «в полной мере использовал его высокие боевые качества» [25]. Такие толкования – свидетельства нашей духовной нищеты. Положение Суворова об «основании храбрости» остается не раскрытым, какой-то загадкой. Попробуем ее разгадать. Говоря о воинах четвертого гренадерского полка, Суворов замечал: они
«бодры, мужественны, да не храбры: что тому причина? они на себя не надежны»
[26]. В другом месте та же мысль: «на себя надежен – основание храбрости»
[27]. Чтобы сделать человека слабым, заметил Вольтер, нужно лишить его личного достоинства. Все, что могло нанести ущерб достоинству солдата и армии, расценивалось Суворовым как зло, и к нему не могло быть никакой «терпеливости». В армии Петра I и Суворова сурово наказывались обычные и в те времена «грабеж, насилие, немилостивые поступки в неприятельской земле». Под страхом смерти даже во время сражения или взятия приступом города запрещалось не только «лишать жизни детей, женщин, стариков и священников, но и наносить им обиды». За удержание жалованья у подчиненных была определена ссылка на галеры, а в важных случаях и смертная казнь [30]. «Не множеством побеждают!» – эти слова Петра Великого стали девизом и в суворовской армии. Не множеством побеждают там, где полагаются на силу духа, правду и знание. Суворов действовал почти постоянно меньшим числом против большего. Зимний штурм крепости, где засела целая армия, оказался возможным для корпуса. На Рымнике бой происходил против вчетверо сильнейшего неприятеля. Русские батальоны обладали «твердостью и устойчивостью бастионов». «Высокий градус нравственной силы» был основанием этой твердости, непоколебимой даже в наши дни, и основанием особого русского нечванливого патриотизма, основанного на нравственной правде, знании, «на себя надежности» «За Россию и правду! – говорил Петр перед сражением. «Братцы, вы богатыри! Вы – русские!» – говорил Суворов.
Примечания 1 Здесь уместно вспомнить, какую значительную роль сыграли в формировании «красной» армии военные специалисты, подавляющая часть которых не была связана с идеологией большевизма. ЦИТИРОВАННАЯ ЛИТЕРАТУРА 1. Керсновский А. А. История русской армии в четырех томах. М. 1992. Далее читайте:Суворов-Рымникский Александр Васильевич (биографические материалы). Г. Л. Потемкин - А. В. Суворову. 25 ноября 1790. Бендеры. А. В. Суворов - Г. А. Потемкину. 21 декабря 1790. Измаил. М. И. Кутузов - А. В. Суворову. 5 января 1794. Пера. Русский литературный анекдот XVIII-начала XIX вв. А. В. Суворов. Гларус - бой между авангардом русской армии и французской бригадой в ходе Швейцарского похода А.В. Суворова в 1799 году.
|
Так
называемая «религиозная философия» в России обошла своим вниманием русскую
армию. Трудно представить Чаадаева или Бердяева, размышляющих о философских
основах русского военного дела. И это не случайно. «Взыскующих Града» мало
интересовала жизнь конкретного человека в «серой обыденности» его труда,
семейного быта, воинской службы. Однако в последние годы наметились
позитивные сдвиги.