Лев Тихомиров

1915 г.

РУССКОЕ ПОЛЕ

XPOHOC

ВВЕДЕНИЕ В ПРОЕКТ

ФОРУМ ХРОНОСА

НОВОСТИ ХРОНОСА

БИБЛИОТЕКА ХРОНОСА

ИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИ

БИОГРАФИЧЕСКИЙ УКАЗАТЕЛЬ

ПРЕДМЕТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ

ГЕНЕАЛОГИЧЕСКИЕ ТАБЛИЦЫ

СТРАНЫ И ГОСУДАРСТВА

ЭТНОНИМЫ

РЕЛИГИИ МИРА

СТАТЬИ НА ИСТОРИЧЕСКИЕ ТЕМЫ

МЕТОДИКА ПРЕПОДАВАНИЯ

КАРТА САЙТА

АВТОРЫ ХРОНОСА

Родственные проекты:

ДОКУМЕНТЫ XX ВЕКА

ИСТОРИЧЕСКАЯ ГЕОГРАФИЯ

РУМЯНЦЕВСКИЙ МУЗЕЙ

ПРАВИТЕЛИ МИРА

ВОЙНА 1812 ГОДА

ПЕРВАЯ МИРОВАЯ

СЛАВЯНСТВО

ЭТНОЦИКЛОПЕДИЯ

АПСУАРА

РУССКОЕ ПОЛЕ

Русское Философское Общество им Н. Н. Страхова

Общественный Совет журнала

ФИЛОСОФСКАЯ КУЛЬТУРА

Журнал русской интеллигенции

№ 1

январь – июнь 2005

Из дневника Л. А. Тихомирова

(1915 г.)

А. В. Репников

Предисловие к публикации*

Лев Александрович Тихомиров (1852 – 1923) родился в семье военного врача Александра Александровича и Христины Николаевны (урожденной Каратаевой). В 1864 он поступил в Александровскую гимназию в Керчи, где увлекся революционными идеями. После окончания гимназии, в августе 1870 поступил на юридический факультет Московского университета, откуда в следующем году перевелся на медицинский (выбор факультета определялся интересом к естественным наукам). Был одним из активных участников народнического движения. Осенью 1871 вошел в кружок «чайковцев». Летом 1873 переехал в Петербург, где продолжал заниматься революционно-пропагандистской деятельностью. 11 ноября 1873 был арестован. Более 4-х лет провел в Петропавловской крепости и Доме предварительного заключения. В октябре 1877 проходил по «процессу 193-х» народников-пропагандистов. Освобожден в январе 1878, так как годы тюрьмы компенсировали срок наказания, и отдан под административный надзор полиции с определением обязательного места проживания. Был выслан на родину, в Новороссийск, и перешел на нелегальное положение. После раскола «Земли и воли» на «Черный передел» и «Народную волю» примкнул к последней, став членом Исполнительного комитета, Распорядительной комиссии и редакции «Народной воли». После убийства Александра II и разгрома партии, в 1882 уехал за границу. В Париже, вместе с П. Л. Лавровым, редактировал «Вестник Народной воли» (1883-1886). В полицейской справке о его деятельности отмечалось: «Прежде всего, Тихомиров приложил все свои силы к поднятию тогда упавшей революционной литературы»1.

В эмиграции во взглядах Тихомирова произошел переворот, и в 1888 в Париже увидела свет его брошюра «Почему я перестал быть революционером?». 12 сентября 1888 он подал Александру III прошение с просьбой о помиловании. Бывшие соратники Тихомирова по революционному движению дали различные оценки произошедшего с ним переворота. Н. А. Морозов писал, что у Тихомирова «никогда не было прочных убеждений в необходимости изменения самодержавного образа правления»2. А. П. Прибылева-Корба считала, что «поведение Тихомирова... есть последствие его психического заболевания…»3. Аналогичной точки зрения придерживалась и В. Н. Фигнер 4.

Тихомиров был амнистирован, и смог вернуться на родину, но должен был в течение пяти лет состоять под гласным надзором. После прибытия в Россию, побыв недолго в Петербурге, был вынужден обосноваться в Новороссийске. Впоследствии было принято решение освободить Тихомирова от гласного надзора и разрешить ему «повсеместное в империи жительство». В 1890 он перебрался в Москву. В 1895 был избран членом Общества любителей духовного просвещения, а в 1896 – действительным членом Общества ревнителей русского исторического просвещения в память императора Александра III. С сентября 1890 – штатный сотрудник, а с 1909 по 1913 редактор «Московских ведомостей».
Попытки Тихомирова стать «духовным отцом» монархического движения не увенчались успехом. Его фундаментальная книга – «Монархическая государственность» – пылилась на полках магазинов, а сам он сетовал, что среди консервативных газет нет ни одной, поддерживающей его. Правые издания и лидеры монархистов (Н. Н. Тиханович-Савицкий, В. П. Соколов и др.) неоднократно высказывали недовольство поведением Тихомирова, который отмечал в своем дневнике: «Я нахожусь вне современной России... Нет вокруг родственного духа, и я чужой каждому. От правых, кажется, я стою в стороне больше, чем от левых»5. К тому же «Московские ведомости» вызвали недовольство Николая II, включившись в антираспутинскую компанию, и опубликовав ряд критических статей религиозного писателя М. А. Новоселова. В газете так же была опубликована колонка редактора, в которой утверждалось, что Г. Е. Распутин – хлыст и так как «секта хлыстов по закону гражданскому считается сектой вредною и недопустимою», то автор обращает на это обстоятельство внимание Св. Синода6. Митрополит Вениамин (Федченков) вспоминал, что в этот период «группа интеллигентов» хотела написать Николаю II «открытое письмо» по поводу Распутина, но Тихомиров убедил не делать этого: «Все бесполезно! Господь закрыл очи царя и никто не может изменить этого. Революция все равно неизбежно придет, но я… дал клятву Богу не принимать больше никакого участия в ней. Революция – от дьявола. А вы своим письмом не остановите, а лишь ускорите ее»7.

В 1913 Тихомиров оставил пост редактора «Московских ведомостей», отошел от публицистической деятельности и переехал в Сергиев Посад. Андрей Белый, случайно столкнувшийся там с Тихомировым, оставил крайне язвительный портрет: «ставшая узеньким клинушком белая вовсе бородка напомнила лик старовера перед самосожжением в изображении Нестерова; не хватало лишь куколя на голове, потому что сюртук длинный и черный – как мантия; жердеобразная палка, колом, – мне напомнила жезл; точно инок, он шел на меня, сухо переступая и сухо втыкая «жезл» в землю… Он не отпустил нас без чаю… я разглядывал тощее благообразие профиля, четко построенного, благолепие жестов, с которыми он брал стакан, ломал хлеб, совершая чин службы, а не чаепития: не то действительный статский от схимы, не то схимник – от самодержавия…»8.

Среди тех, с кем Тихомиров общался в Сергиевом Посаде, можно назвать философов и богословов: С. Н. Булгакова, П. А. Флоренского, М. А. Новоселова, В. А. Кожевникова9, отца и сына Мансуровых10 и др. Записи дневника уточняют воспоминания С. Фуделя – сына И. Фуделя, согласно которым, Тихомиров «…больше жил в тенях прошлого… не сближался с жившими тогда там же Флоренским, Мансуровым, Розановым, Дурылиным и часто туда приезжавшим Новоселовым»11. Это наблюдение верно только в отношении С. Н. Дурылина и В. В. Розанова (о последнем Тихомиров еще в 1899 г. написал в дневнике: «Розанов Василий Васильевич, в сущности, скотина, хотя у него есть искорки честности»). А вот с М. А. Новоселовым Тихомиров, напротив, часто встречался и беседовал; да и с П. А. Флоренским12 и Мансуровыми виделся, поскольку к этому времени погрузился в работу над исследованием «Религиозно-философские основы истории» («Борьба за Царствие Божие»), процесс создания которого отражен на страницах дневника. Тихомиров входил в так называемый «Новоселовский кружок» («Кружок ищущих христианского просвещения»). На квартире Новоселова он прочел ряд докладов: «О гностицизме», «О философии Каббалы», «О магометанском мистицизме» и др., материалы которых вошли в его работу. На религиозной почве происходит сближение Тихомирова с религиозным писателем М. В. Лодыженским (1852-1917), автором «Мистической трилогии»13. В 1915 г. Тихомиров обращается к нему с письмами, в которых пытается дать своему личному религиозному опыту осмысление в форме «различных категорий бытия»14.

Начавшаяся война и политический кризис принесли новые проблемы. Страницы дневника за 1915 год содержат записи, в которых получили отражение переживания автора. Большое внимание было уделено Г. Е. Распутину и связанным с ним слухам, дискредитирующим правящую династию. В связи с неудачами на фронте и в тылу, менялось и отношение к Николаю II. Крушение самодержавие было встречено Тихомировым, как закономерное событие. В это время он был в Москве, и супруга сообщила ему из Сергиева Посада, что их дом посетили представители новой власти, угрожавшие арестовать Льва Александровича, как редактора «опоры реакции» – газеты «Московские Ведомости». Тихомиров предпринял ответные действия, и вскоре газеты сообщили, что 8 марта он явился в милицию и дал подписку: «Я, нижеподписавшийся, Лев Александрович Тихомиров, даю сию подписку в том, что Новое Правительство я признаю, и все распоряжения оного исполню и во всем ему буду повиноваться»15. Опасаясь возможных репрессий, Тихомиров решил прекратить вести свой дневник, но на следующий день ему позвонила жена и успокоила, сообщив, что заходивший к ней комиссар удовлетворен информацией о подписке.

В конце мая 1917 г. Тихомиров и его двоюродный племянник Ю. К. Терапиано оказались свидетелями революционного митинга, за которым Тихомиров наблюдал, стоя на ступенях крыльца Храма Христа Спасителя. «Вся площадь, вся улица, все громадное крыльцо храма были заполнены народом. Толпа напирала, было душно и жарко. Шествие дефилировало бесконечно. Особенное внимание обращали на себя анархисты: они везли гроб, развевались черные знамена. Толпа орала и выкрикивала лозунги; множество солдат, расхлябанных и расхлестанных, без погон и поясов; многие из них были пьяны, шли под руку с девицами. В манифестацию влилась вся муть и накипь тогдашней революционной толпы. Оторвавшись на минуту от зрелища, я взглянул на Льва Александровича: никогда не забуду выражения страдания на его лице, как будто погибало что-то самое для него дорогое. Он был страшен»16. Чуть позже Тихомиров сказал «Я вспомнил, там, на площади <…> мое прошлое <…>, то, что было с нами <…> ради этого <...>»17. В это же время он записывает в дневнике: «Я ухожу с сознанием, что искренне хотел блага народу России, человечеству. Я служил этому благу честно и старательно. Но мои идеи, мои представления об этом благе отвергнуты и покинуты народом, Россией и человечеством. Я не могу признать их правыми в идеалах, я не могу отказаться от своих идеалов. Но они имеют право жить, как считают лучшим для себя. Я не могу и даже не хочу, не имею права, им мешать устраиваться, как им угодно, хотя бы и гораздо хуже, чем они могли бы устроиться. И точно – я отрезанный ломоть от жизни. Жизнь уже не для меня. Для меня во всей силе осталась одна задача, единственная: позаботиться о спасении души своей»18.

Особое опасение у Тихомирова вызывала судьба его близких: «Конечно, я достаточно объективен, чтобы не судить об интересах России по своим интересам. Но мне страшно за семью. Бедная мама, зачем она прожила так долго! Неисповедимы судьбы Господни. Да и я сам, – почему не умер раньше?» (8 мая 1917 г.)19. Фиксируя в своих записях отсутствие в России каких-либо демократических традиций, Тихомиров приходил к выводу о неизбежности установления диктатуры, если не одного пролетариата, то малоимущих классов в целом, что, по его мнению, должно было неизбежно привести к потрясениям. Надежды на лучшее, которые Тихомиров связывал с фигурой А. Ф. Керенского, сменились разочарованием, апатией и ожиданием «второго акта смуты». 16 октября 1917 г. он делает последнюю запись, связанную с недолгим пребыванием дома сына Николая, прибывшего на побывку из Петрограда: «Вообще он утешил меня, да и всех. Благослови Господь его путь <…> Благодарю за него Господа, и славлю Его попечение. Думаю, что он будет добрым братом и сыном. С этой мыслью мне и умирать легче, если судит это Бог. Спаси его Господь!»20.

К тому времени Тихомиров целиком обратился к проблемам религиозного характера, завершив исследование «Религиозно-философские основы истории» и написав мистическую повесть «В последние дни» (1919 – 1920), которая посвящена Екатерине Дмитриевне Тихомировой. Ее начало датировано 18 ноября 1919 г. а окончание 28 января 1920 г. (по старому стилю). Повесть впервые увидела свет только в 1999 году. По своей направленности она перекликается с работой Тихомирова «Религиозно-философские основы истории», однако, мистическая повесть «В последние дни» не является чисто философским произведением, поскольку в ней действуют выдуманные герои. Эти работы писались без какой-либо надежды на публикацию, а в реальной жизни нужно было кормить семью. По словам С. А. Волкова, общавшегося с Тихомировым, тот «заканчивал свое жизненное странствие» в бедности, работая «делопроизводителем школы имени М. Горького (бывшей Сергиево-Посадской мужской гимназии)». Ученики, «к его огромному неудовольствию», прозвали бывшего монархиста (вероятно, за его бороду) «Карл Маркс»21.

Тихомирову нужно было позаботиться и о судьбе собственного архива. Только почти через год, после последней записи, сделанной в дневнике, Тихомиров пишет письмо председателю ученой коллегии Румянцевского музея: «Покорнейше прошу Вас принять на хранение в Румянцевском Музее прилагаемые при сем двадцать семь переплетенных тетрадей моих дневников и записок на следующих условиях:

1) В течение моей жизни и десять лет по моей смерти право пользоваться этими рукописями оставляю исключительно за собой и членами моей семьи: а) Е. Д. Тихомировой, б) архимандритом Тихоном Тихомировым, в) Н. Л. Тихомировым, г) Надеждой Львовной Тихомировой, и д) Верой Львовной Тихомировой.

2) Через 10 лет по моей смерти рукописи поступают в распоряжение Румянцевского музея на общих основаниях.

3) Право пользоваться по п. 1 включает и право публикации»22.

Просьба бывшего народовольца была исполнена.

В 1922 году Тихомиров смог зарегистрироваться в КУБУ (Комиссии по улучшению быта ученых). Интересен в этой связи заполненный им в мае 1922 года опросный лист, хранящийся в ГАРФ23. Перечисляя места своей работы и характер деятельности Тихомиров, помимо прочего, писал: Библиографический отдел Главного управления по делам печати в 1905–1909 гг., библиографические и статистические работы по составлению и изданию «Книжной летописи»; членство в Совете Главного управления по делам печати; литератор, сотрудничавший в журналах «Слово», «Дело», «Отечественные записки», «Русское обозрение»; газетах «Новое время», «Санкт-Петербургские ведомости», «Московские ведомости», «Московский голос», «Россия», «Русское слово» и др. В обязательном списке научных трудов были указаны и двусмысленные для 1922 года публикации: «Борьба века», «Социальные миражи современности», «Альтруизм и христианская любовь», «Личность, общество и церковь», «Земля и фабрика» и др. Были вписаны неизданные работы: «Религиозно-философские основы истории», «Тени прошлого» и «Основы государственной власти» (судя по всему, имелась в виду «Монархическая государственность», которую Тихомиров планировал переработать). Под заполненной анкетой стоит дата – 1 мая 1922 г., а рядом зачеркнута другая дата – 28 апреля. Получалось, что советская власть должна содержать человека, который долгие годы пропагандировал православие, самодержавие и народность, в то время как большинство соратников Тихомирова по монархическому движению уже погибли или эмигрировали. В ответном письме, от 4 июля 1922 г. секретаря московского отделения комиссии В. П. Панаевой к Тихомирову сообщалось, что он зарегистрирован по 3-й категории – история литературы, языковедение, библиотековедение (всего было 5 категорий, из которых высшей считалась пятая). Ему выделялась определенная денежная сумма, и паек – 1 пуд, 12 фунтов муки, 16 фунтов гороха, 10 фунтов риса, 6 фунтов масла, 30 фунтов мяса, ¾ фунта чая, 4 фунта сахара, 3 фунта соли. Возможно, что на благоприятное для Тихомирова решение повлияли ходатайства его старых соратников – В. Н. Фигнер и М. Ф. Фроленко.

Еще одним занятием Тихомирова на склоне лет стало написание воспоминаний. Многие из запланированных автором очерков так и не были написаны, но даже то, что было создано, свидетельствует о желании Тихомирова поделиться опытом. На 23 сентября 1918 г. подготовленный список тем составлял 80 наименований! А. Д. Михайлов, С. Л. Перовская, С. Н. Халтурин, К. Н. Леонтьев, П. Е. Астафьев, Вл. С. Соловьев – все они стали «тенями прошлого». Тихомиров, переживший их всех, стремился исполнить свой последний долг, запечатлеть на бумаге те «мелочи жизни», которые «нужно знать будущему историку»24. Воспоминания отличаются мягкостью тона, как по отношению к соратникам по монархическому лагерю, так и по отношению к бывшим друзьям-революционерам. Объединенные под общим названием «Тени прошлого», они были полностью изданы только через 77 лет после смерти Тихомирова, который скончался в Сергиевом Посаде 16 октября 1923 г.

Записи, которые на протяжении ряда лет вел Тихомиров, являются уникальным источником. Его дневники, относящиеся к промежутку времени с 1883 г. по октябрь 1917 г. хранятся в личном фонде Л. А. Тихомирова, который находится в Государственном архиве Российской Федерации (ф.634)25. Всего они составляют 27 единиц хранения. Множество подробностей из жизни их автора, описание его размышлений, окружавшей его обстановки, – все это позволяет нам увидеть внутренний мир Тихомирова во всей его противоречивости. Некоторая часть его записей за 1883-1895 гг. и 1904-1906 гг. была опубликована в конце 20-х – начале 30-х гг.26

Мы предлагаем вниманию читателей фрагменты из дневника Тихомирова за 1915 год (ГАРФ. Ф. 634. Оп. 1. Д. 24, Д. 25). Все приводимые ниже фрагменты публикуются впервые. Сокращения, предпринятые публикатором, отмечены в тексте квадратными скобками […]. Сохранены сделанные Тихомировым выделения слов, языковые и стилистические особенности оригинала.

Примечания к предисловию

* Работа над расшифровкой текста дневника, его комментированием и подготовкой к изданию велась в рамках гранта РГНФ 02-01-00365а.

Л. А. Тихомиров

ДНЕВНИК

27 января.

Моя «Борьба за Царствие Божие»27, в своей первой части, т. е. в дохристианский период, выровнялась довольно стройно, и – когда закончу две главы (вставные, внутри) – можно считать законченной. Останется только чисто литературная отделка и переписка. Но хорошо ли? Нашел ли я концы, которые искал? Думаю, что не очень то! Я надеялся на нечто более ясное. Но какой смысл моей работы, если я не сведу концов с концами? Ведь это не исследование фактов (с этой стороны моей работе, понятно, грош цена), а исследование внутреннего смысла, тенденций, идей. Если я ничего ясного не обнаружу – то из-за чего огород городить?
Горе мое, поздно пришел к этой работе, когда уже ни сил, ни времени впереди. А может быть такая работа неисполнима без большой интуиции, которая у меня напротив крайне слаба. Собственно для себя я кое-что извлек, но для людей – кажется – нет.28

30 янв[аря].

Читал у Новоселова 29 введение «Борьбы за Царствие Божие». Было очень многолюдно, человек 60, забили всю комнату, не хватало стульев. […] 30

26 февраля.

Чтение у Новоселова. Читал о мистицизме. Очень интересные разговоры. Масса возражений, иногда дельных. Но вместе с этим – был удивлен чрезвычайной неподготовленностью, отсутствием чего-нибудь обдуманного о мистицизме, среди людей, так много о нем говорящих.31

18 марта.

В Москве становится очень трудно жить. Все страшно дорого, или даже совсем нет. У нас дров нет. Осталось на несколько дней, а на дровяных складах не дают, говорят – нет. Не знаю, что из этого выйдет, и не придется ли уезжать в Посад за невозможностью топить. Правда, что и в Посаде плохо с дровами. Эти дурацкие губернаторские запрещения вывоза заморозят Россию, хуже чем немцы. Мы в Посаде на границе Владимирской губ[ернии] и живем ее продуктами. […]
У нас создается внутренней блокадой то, что в Германии внешней, и может быть мы себя заморим успешнее, чем Германию.32

19 марта.

Невообразимая чепуха со снабжением населения предметами первой необходимости. Правительство наделало столько зла, сколько не сделал бы и умный неприятель. Всего в России довольно, в огромном избытке. Если бы Правительство не совало своего носа, не регулировало – все бы было сыто: и армия, и народ, и на вывоз хватило бы. Каждый думает о себе: интендантство об армии, частные торговцы о рынке, внутренние – о внутреннем, экспортеры – о заграничном. Производители сбыли бы свои продукты, покупатели имели бы, что кому нужно, экономический организм функционировал бы; была бы снабжена и армия.
Но бестолковая власть, губернаторы воспрещает вывоз и провоз. Никто ничего не может продать, никто ничего не может купить, нечем кормить людей, нечем кормить лошадей, а сено, овес, хлеб – гниют и пожираются крысами. Это какие-то неисправимые глупцы, не способные понять – где нужна власть, и что она не должна мешаться.
Теперь – дров нет. А живем около лесной области, где каждое лето горит лесу больше, чем нам нужно на отопление. Насколько нужно быть гениально глупым, что [бы] умудриться замораживать население Москвы?
Но вот – додумали.
Теперь – к Праздникам все караул кричат, нет яиц, нет масла, нет сыра, нет ветчины. Сейчас Катя33 в лавке покупала яйца (для Фуделей34 – на Арбат с Басманной!). Стон стоит, приказчики одурели, покупательницы орут и ревут, а яиц нет. Дают по пятку, по десятку. И даже не эксплуатируют, дают по 40 коп[еек] десять (в прочих местах по 45 к[опеек], в Посаде – 50 коп[еек]), но яиц нет, нельзя давать одним и отказывать другим, поэтому дают понемножку. В этом гвалте хозяин получил телеграмму. Оказывается, что Министр разрешил «пропустить» в осажденный губернаторами город Москву шесть вагонов яиц. Эти шесть вагонов идут уже пять дней. Торговцы только руками разводят: «Они привезут на Фоминой35… Что мы будем делать с этими яйцами?!»
Теперь Четверг Страстной Недели. Яйца нужны сейчас, до Праздника. После Праздника половина их гнить будет у торговцев.
Это маленький образчик ерунды, создаваемой властями. Прямо ужасные люди, и зачем только они суют свой нос?
Теперь забирают в военное ведомство и воспретили продавать почти все дезинфекционные вещества.
А администрация под страхом штрафов и тюрьмы, велит дезинфицировать дворы. Да и вправду: ведь эпидемии угрожали и будут. Чем же нам защищаться от заразы?
Сам Вильгельм не мог бы лучше дезорганизовать, замучить и обессилить врага. Очень возможно, что наперекор стихиям – Россия будет заморена раньше, чем Германия.
Ну, авось Господь выручит как-нибудь.
Сегодня был на Страстях. Коммерческое училище дает мне возможность бывать в церкви. Правда, служба упрощенная, однако для меня самая подходящая, а главное – я тут могу бывать, а в приходе немыслимо.36

12 апреля.

[…] В хозяйственном смысле год неудобный: рабочих нет. Впрочем, наше хозяйство все равно не более как забава. Пока – этот Посадский дом – составляет для нас одну обузу без малейшей пользы. А налоги – растут безобразно.
Лично для меня, конечно, не один Посадский дом, а все, что со мной делается, – составляет нечто без смысла и без цели. Может быть, и есть какой-нибудь смысл, но мне он неизвестен. Это очень курьезно. Весь век я имея цели, и ставя их себе, и думая, будто бы я для чего-то нужен на свете... Не мог себе представить иного конца как тот, что я умру на каком то деле, на «своем посту»... И вот эти «дела» и «посты» исчезли, как мыльные пузыри... Курьезно. Не могу иначе назвать. Прежде я даже воображал, будто я что-то «сделал», написал... Оказывается, что все это нуль, иллюзия, нечто ни на что не нужное и даже никому неизвестное... Конечно – таков же результат жизни сотен миллионов людей. Но я воображал будто принадлежу не к категории сотен миллионов, а просто сотен, более или менее «избранных»... Вот так и «избранность»! Весьма курьезно – 63 года прожить, с такой странной иллюзией.
А ведь меня в нее вводили десятки очень умных людей. Как могли они все так странно заблуждаться? Весь секрет заключается в коренной ложной постановке моей жизни. У меня ум – теоретический. Я гожусь по способностям (годился) к изучению явлений, фактов, принципов, к их анализу, к обобщению и выводам. Но – у меня полное отсутствие способностей, практических. Между тем моя жизнь сделала из меня практического «деятеля». Я собственно никогда и не был практическим деятелем, но состоя при практических деятелях, мог быть им полезен, истолковывать их идеи, и, так сказать, украшать их, возводя в принципы. При этом – мои писания были всегда выше практики этих людей, и я – мог казаться «очень умным». Но все же, вечно связанный с практическими деятелями, я не мог никогда отдаться своему истинному делу – чистой теории и вышел – середкой на половинку. Потому то и результаты жизни – нулевые. Конечно, это очень жаль, но теперь – придя к концу жизни – уж не стоит жалеть о непоправимом прошлом. Стало быть, Богу было угодно попустить моей жизни сложиться столь бесплодно. А теперь единственный живой вопрос – чтобы дал мне Господь спасение души.37

28 апреля.

[…] На театре войны мерзко: бьют нас и на севере и на юге. Начинает одолевать тоска. Пока дела русских шли хорошо или сносно – не так еще было тяжело сидеть вне всякого дела. Но если России становится плохо – то страшно тяжко ничем ей не помогать. Между тем – я выброшен из всех возможностей служить ей, и это неисправимо, я не могу никуда сунуться, нет никакой щелки.38

1 июня.

[…] В Москве пришлось пережить страшные дни, подобных которым я не видал в жизни. Говорю о немецком погроме39.
До меня доходили очень глухие слухи о недовольстве в народе на потачки немцам, о том, что немцы отравляют колодцы, пуская холерные бациллы. Однако ни о каких разгромах не говорили, т. е. я не слыхал.
Утром 28 мая я должен был поехать к глазному врачу […] Не успели проехать по Никольской ста шагов, как увидели со стороны Красной Площади толпу с национальными флагами. Впереди бежали мальчишки, десятка четыре, с громкими криками: «Шапки долой». Патриотические манифестации теперь обычны и привычны. Сняли шапки и остановились, как и все на улице. Толпа тысячи две-три человек со знаменами и несколькими портретами Государя, с криками «ура» прошла мимо нас. Все это были люди довольно молодые, но не мальчики, прилично одетые, по всем признакам фабричные рабочие, т. е. прилично держащиеся и с интеллигентными лицами. Наконец мы могли тронуться, но еще через сотни две шагов завидели новую толпу со знаменами. Мы поторопились свернуть в переулок, но он был так забит другими экипажами, что пришлось остановиться снова, и толпа продефилировала у наших задних колес. Она пела: «Спаси, Господи, люди Твоя» и была менее многочисленна.
Двинулись дальше, и извозчик сказал мне, что это «по случаю высылки немцев из Москвы», и видимо обеспокоился, доедем ли мы до Молчановки. Однако, выбирая наиболее безлюдные улицы, доехали без дальнейших встреч.
Через несколько времени вернулась домой Вера40, и рассказала, что в Москве идет разгром немцев; она была захвачена толпою на Кузнецком, и была невольною свидетельницей разгрома магазина Цинделя. После того стали доходить слухи о все шире развивающемся погроме, который через несколько часов докатился до Арбата.
Прибежал какой-то человек на Арбат и говорит взволнованно извозчику, видимо, знакомому:
– А знаешь, какая забастовка идет на Кузнецком?
– Да ну?
– Верно. Погром во всю.
– А что же сюда, к нам, будут?
– Теперь там занялись? После придут.
И действительно пришли. Послышались крики «ура», и долго грохотали издали с Арбата. Мимо нас однажды пробежала небольшая толпа со знаменами и, заворачивая на Молчановку, кричала ура перед Английским консульством, где висит английский флаг. Наша прислуга выбежала посмотреть, пробежали мимо нас люди, особенно бабы с узлами. Вот и все, что я лично видал, да еще, уже после, целый ряд разгромленных магазинов на Арбате, Тверской, Кузнецком Мосту с переулками, по Лубянской площади и Лубянке... Но я целый день и последующие дни сидел на [не разб.], и видел несколько человек, лично видевших разгром, по соседству от себя или даже ходивших за толпой. Картина у меня составилась полная. Она сходна с тем, что опубликовано Петроградским Телеграфным агентством, но конечно гораздо ярче, ибо в этих событиях кипел огонь и текла даже человеческая кровь.
Как ее обрисовать?
Та толпа, которая меня задержала на Никольской, была одна из начинавших отрядов. Они все таковы. Дело, очевидно, подготовлено и организовано с величайшим искусством и ведено замечательно дисципли-нированно, по крайней мере, со стороны «регулярных» отрядов. Они действовали систематично, не спеша, обдуманно. Задание было – разгромить предприятия германских подданных. Немцев русских подданных не трогали. Я сам видел несколько разбитых магазинов, заколоченных досками с громадными черными надписями: «Разбито по ошибке. Фирма русская». Но это – ошибки, и если ошибку замечали вовремя, то прекращали разгром. Так на Арбате разбили стекло у Райхмана, который в действительности еврей, и затем – никаких дальнейших враждебных действий не было. Наоборот: разгромлено садовое заведение Соловьева. Оказалось, что это подставное лицо, и заведение принадлежит немцу Мацке. У регулярных отрядов громил были списки подлежащих уничтожению. Толпа подходила к заведению. Несколько человек входило в магазин, и требовали документы, которые перечитывали. Если открывалось, что хозяин русский подданный – шли мирно дальше, иногда даже крича обеспокоенному нечаянно «ура». У Мейера (садоводство) проверка книг шла полтора часа и все это время толпа стояла на улице с неподвижностью и усердием войсковой части. Но Мейеру не удалось «оправдаться», его немецкое подданство было обнаружено и заведение было снесено с лица земли.
Делалось это с исступляющей энергией. Выбивались окна, весь товар уничтожался, выбрасывался на улицу, [не разб.], разрывали, рубили ломами и топорами. Я видел образчики опустошенных магазинов. На Кузнецком мосту громадный трехэтажный мебельный магазин Кона представлял незабываемую картину. Зеркальные окна, составлявшие лицевую стену – уничтожены так, что нет даже кусочка целого, три этажа зияют один над другим, как громадные открытые сцены театра. В них все видно до последнего угла, но видно только пустоту. Стены ободраны, даже полок нет, ничего нет. У ног бывшего магазина груды безобразных обломков бывшей мебели. Я видел это, когда главные груды были уже убраны, но свидетели говорят, что эти горы представляли нечто поразительное. Из выломанных окон бросали на улицу драгоценнейшую резную мебель. У Циммермана – так выбросили пианино и прочие инструменты. Их рубили топорами, разбивали ломами. Рассказывают случай, когда эти куски (?) дерева и стали убивали на улице зазевавшихся зрителей, а может быть и участников. Так передавали, что глазевший мальчик был убит швейной машиной, летевшей из окна. Поразительная аккуратность громил. Видишь, например, бывший магазин Эйнема, – в котором очистили все окна, нет даже обломков стекол, а внутри сплошное голое пространство стены, пол и потолок. Следующее рядом окно русского магазина, в пол-аршина расстояние – целехонько, не задето [не разб.], не заметно царапинки на вывеске, вплотную подходящей к Эйнему. Бывали только ошибки, да еще напасть от огня, переходившего, конечно, и на окружающие здания.
Кто зажигал? Я думаю, судя по рассказам, что все. Несомненно, зажигали русские, несомненно, зажигали немцы: плеснет бензином на товары и зажигает. Несомненно, что пожары происходили и сами собой при разгроме заводов, мастерских, котельных и пр., где было много огня.
Передавали случай, когда зажгла полиция. Улица (что за Никольской) была загромождена грудами материи. Частный пристав приказал – «убрать все это!». Но кому убирать и куда? Тут толпилось множество баб. Городовые крикнули им – «уноси это». Тут бабы бросились с удовольствием, но сейчас же передрались между собой за лучшие куски. Улица стала вовсе непроходимая. Частный пристав приказал баб прогнать, груды хламу облил керосином и сжег. Не знаю, правда ли. Это уличный рассказ. Как бы то ни было, к вечеру начались пожары.
Когда регулярные отряды удалялись, на груды погромленного начали набрасываться разные лица, бабы и пр[очие] – растаскивать. Сверх того появились, как выразился один рассказчик (извозчик) «подложные» отряды, которые уже разбивали не одних немецких подданных, а всех вообще немцев. Тут же явился и грабеж, особенно когда появились пьяные. Пьянство началось с разгрома немецких винных складов. У Шустера в погребах ходили по колено в водке. Разумеется, начали пить, поили и публику. Таких складов разбито несколько. Утром 21 мая наша Маша41, выйдя на Смоленский рынок, видела по Новинскому бульвару и рынку множество спящих пьяных, около которых валялись бутылки. В том числе валялся и городовой.
К ночи правляющие отряды исчезли и громили уже «подложные» или же чистокровные босяки-хулиганы. Пожаров возникло множество (во всяком случае, более 40**). Семнадцать частей наших пожарных разрывались в усилиях и не могли справиться. У меня из окон целый день 29 мая и значительную часть 30 мая видны были в направлении центра высокие облака дыма.[…]
Пострадали от «подложных» множество немцев – русских подданных. Но я не слыхал ни одной русской по фамилии фирмы, которые бы затронули, исключая нескольких подставных имен. Но русских, разоренных пожарами, очень много.
Собственно насилий над личностью не производилось. Не слыхал ни одного, даже и тогда, когда стали громить частные квартиры немецких подданных. Есть очень немного убитых и раненых. Я слыхал о двух убитых. Но это, по-видимому, только при вооруженной защите. Так на заводе Цинделя убит директор Карл Зон, который стрелял в толпу. Говорят, что немцы стреляли во многих местах. Рассказывали о какой-то немке, которая неистово ругала громильщиков и кричала: «Постойте, через месяц император Вильгельм будет в Москве, и вы будете целовать нам ноги!»… Между погромщиками, говорят, многие ранены выстрелами. Вообще русских много пострадало, будучи пришибленными летящими из окон предметами, а затем при усмирении солдатами было немало убитых и раненых.
Поведение полиции 28 мая вполне пассивное. Малочисленные городовые только смотрели и посмеивались. Мне говорили об одном городовом, который крикнул громившему, безуспешно трудившемуся под окном: «Да ты бей сверху». Я спрашивал, однако, извозчика хорошо видевшего погромы, неужели полиция не мешала громить? «Какое – мешала! – ответил он, смеясь, – помогала». Даже 29 мая, по рассказу очевидца, Никольская, Ильинка, Лубянская площадь и т. д. представляли непостижимое зрелище. Все покрыто сплошной толпой, пронизанной цепями городовых и солдат с примкнутыми штыками. В такой обстановке идет погром! Чистая публика стоит и смотрит, а оборванцы громят. Пылают два дома. Пожарные их тушат, а громилы им мешают. Нечто непостижимое! Лишь к концу дня, говорят, солдаты стали стрелять, причем был дан приказ: не делать промахов, но целить в ноги.
К ночи 29 мая в центре города громилы были разогнаны, но по предместьям шла работа – в Сокольниках, в Петровском-Разумовском, за Дорогомиловкой и т. д. Громили и квартиры немцев. В Петровском-Разумовском разгромлена фабрика Закича. Толпа начала громить квартиры некоторых профессоров. Одного, Михельсона (который не немец, а еврей) отстояли студенты, заявив толпе, что он не немец и что они будут за него драться. Вообще говоря, ни одного еврея не трогали.
Изумительная история произошла (как кажется, несомненно) у Великой Княгини Елизаветы Федоровны42. К ней, недавно столь популярной, явилась на Ордынку толпа женщин с криками и угрозами – крича, что у ней в Общине лечат раненых немцев. Великая Княгиня (уверяют) вышла к толпе, приказала отворить все двери, и сказала: «Идите и смотрите, кого мы лечим!». Те пошли, и понятно не нашли немцев. Но поразительно само подозрение и такое падение доверия. Какими нетактичностями могла она разрушить свою нравственную связь с русским народом? Ее стали вообще бранить и подозревать.
30 мая Москва успокоилась уже, и полиция с городским управлением были заняты лишь очищением улиц. Это очищение шло и раньше при деятельном участии населения, растаскивавшего вещи по домам. «Регулярные» отряды ничего не брали и не позволяли брать. Рассказывали об одном случае, когда рабочие, разбивши кассу предприятия, были потрясены ручьем золотых денег, полившимся из кассы: «Ну, уж тут брали, заметил рассказчик, насыпали карманы золотом». Но толпа больше или менее «безыдейная» тащила ночью все. Говорят, все дворы кругом были набиты разным скарбом.
Рассказывали мне об одной бабе, которая с восторгом говорила, что сошьет себе теперь бархатное платье. […]
Производились ли при усмирении аресты? Меня уверяли, будто полиция никого не забирала, а только разгоняла. Хотя я видел раз арестантскую карету под конвоем городовых, но в народе говорили, что это «везут немцев, которые стреляли в народ». Вообще в народе распространено убеждение, будто погром сделан по приказанию начальства. «Это князь Юсупов43 нехорошо поступил, говорили женщины, пострадавшие от пожара, он должен был позакрывать (?) магазины, а немцев выслать. Может тогда бы и товар не пропал, и никто и не пострадал, а он вместо этого приказал сделать погром». Совершенно то же выражал извозчик: «Если бы у нас были русские правители, то немцев бы выслали, а товар арестовали, а вместо этого – начальство сделало погром».[…]
[…] я вижу теперь всюду многих, которые одобряют происшедший погром, понимая его в том смысле, что от немцев необходимо избавиться, и так как этого не хочет сделать правительство, то это сделал сам народ. Точка зрения чисто революционная, но ею проникнуто огромное число людей. Боюсь, что если война не окончится блистательно, то у нас будет революция без сравнения сильнейшая, чем в 1905 году. […] 44

Примечания:

** Впоследствии насчитали 64 пожара.

3 июня.

До сих пор не принимался за работу. Вообще я чувствую какую-то пассивность. Строго общественной деятельности я уже даже не хочу. Она во мне возбуждает какое-то отвращение.[…]
Судьбы России меня живо интересуют, я за ними слежу, думаю о них, болею и радуюсь ими. Но работать для них у меня нет способов, и я остаюсь в положении наблюдателя.
Должно сказать, что понять эволюцию России очень трудно. В ней идут процессы сложные, неясные. Партийные люди их оценивают по своей мерке. Я же и умом и сердцем стою вне партий, и меня привлекает лишь мысль о всенародной сущности. И вот эта совокупность процессов, в России совершающихся, сложна до таинственности.
Жива ли в народе религиозная вера? Живет ли в его сердце царский принцип? Каковы чувства между сословиями? Развивается ли принцип народного представительства? В каком направлении складывается идея справедливости, права, долга? На все можно выдать разноречивые ответы. Какова равнодействующая линия этих ответов, – невозможно рассмотреть.
Ясно, очень ясно, одно: что тот или иной исход войны будет иметь решающие значение. Победа или поражение? Это двинет сразу по двум совершено разным направлениям. А между тем – трудно мне представить исход войны. Германия обнаруживает громадный запас ресурсов и действует, как один человек. А союзники разрознены. Их силы действуют не дружно, и все-таки каждый себе на уме. На Россию немцы наваливают все силы, как будто на западе им ровно ничего не угрожает. Вот выступила Италия, и это не заставило Австрию и Германию не только ослабить натиск на нас, но даже не уменьшило беспрерывного увеличения своего натиска на Россию. Что же может выйти при таких условиях?
А мы, т. е. Россия, вдобавок переполнены немцами в правительственных сферах, в армии, во всех функциях страны. Кто из этих немцев не изменник, если не явный, то в глубине души? На этот вопрос трудно ответить.
В довершение всего – нет центра народного единения. Государя любят и жалеют – это факт. Именно жалеют, т. е. хотели бы все ему помочь. Но мысль о Нем, как о человеке, способном помочь России – кажется, почти исчезла. Его слабость представляется, быть может, даже в преувеличенном виде. Теперь создали себе идола в Николае Николаевиче, и на него смотрят как на центр народа. Но он все-таки не царь, и всякий понимает, что в общем ходе дел России он не имеет решающего голоса. И вот – у нас нет того, что есть у немцев. У них Вильгельм – центр, ясный и бесспорный. У нас такого центра в сознании народа нет. А между тем – война ведется, в сущности, только нами, Россией. Из остальных одна Англия кое-что делает. Остальные – ничего. Бельгия не существует, Франция воюет только для соблюдения apparence45 […]. Говорить о маленькой истощенной Сербии – не приходится. Япония ровно ничего не делает. Германия же единовластно объединяет силы свои, Австрийские и Турецкие. В сущности, ее должно признать при таких условиях более сильной стороной, и ей страшна только Россия. Вот и валится вся страшная теперь на нас одних.
Как тут предвидеть исход войны? Если мы дрогнем, – победа Германии несомненна. Наши же «союзники», по видимому, мало этим озабочены. Одна Англия чувствует свою судьбу связанной с судьбой России. Франция и Италия, вероятно, имеют такую мысль, что, возможно, поладят с Германией и сохранят свои «интересы» за счет интересов Австрии и России. Германия и Австрия – отдадут желаемые Францией и Италией куски, если будут иметь «компенсации» на счет России. Вот эта кошмарная мысль давит меня.46

9 июня.

[…] Препорядочный упадок духа перед немцами. Все печальные «слухи» и опасения. Кто-то из Москвы привез слух, что Рига уже взята. Другой передает, что из Петрограда вывозят Госуд[арственный] банк и другие учреждения, так как ждут прихода немцев. Нехорошие настроения. Верховный Главнокомандующий официально протестует против «трусов», распространяющих тревожные слухи. Но факт в том, что мы отступаем по всем фронтам.[…] Это не слухи, а официальные известия. Долго ли мы удержим Варшаву? Вероятно до тех пор, пока немцы не порешат взять ее. Дела всесторонне скверны. Недостаток снарядов признан официально, а без снарядов – какая же война?
Можно, конечно, отступать и по расчетам. Но какие ж у нас расчеты? Конечно, тот, что без орудий и снарядов попытки удержаться, во что бы то ни стало – означали бы только беспощадное истребление нашего войска немецкими снарядами. Разумеется, лучше отступить, чем быть истребленным. Но при таком положении – выходит у нас не война, а медленное завоевание России неприятелем.
И вот – смотришь на свой дом, сад, на железную дорогу вдали, и думаешь: а что если увидишь на всем этом – немцев, истребляющих, рас-поряжающихся и надругающихся над тобой? Скверно на душе становится. И что же тут невозможного? Без снарядов – что можно сделать?
За последнее время я было двинул наконец вперед вторую часть своего сочинения. Путь изложения, долго остававшийся для меня необозримо темным, прояснился и работа двинулась складно и быстро. Но отвратительный ход войны опустил мне руки. Перед воображением развертываются такие картины, что мирная работа представляется какой-то бессмыслицей. Теперь бы нужно было помогать России. Но как, где, чем? Если бы я был здоров и силен – мог бы хоть на войну идти. Но куда я гожусь? Я не могу пройти пешком даже верст двух, я не могу поднять одного пуда. А здесь – я не знаю, что делать, ибо я вне всяких связей общеизвестных или правительственных. Я гожусь еще только для кабинетной работы, в той или иной канцелярии. Но нет такой канцелярии, куда бы меня пустили47.

19 июня.

[…] А наши войска все отступают… Союзники абсолютно ничего не делают. В Дарданеллах никакого толку. Все, на всех фронтах, сражаются необычайно мужественно и наносят страшные потери, а немцы преспокойно всех колотят. «Великая мировая война» получает необычайно печальный вид.
Моя работа продвигается черепашьими шагами. За все лето переделал две главы первой части, да кое-как написал четыре главы второй части. Жара одолевает. На день вряд ли выходит часа 4 работы. Положим, спешить некуда: все равно печатать негде.48

27 июня.

[…] Сегодня в Посаде говорили, что схвачен прилично одетый немец, хотевший бросить мышьяк в колодец Преподобного Сергия. Может ли быть правда? От немцев всего ожидают.
В народе упорные слухи о приходе японских войск, которые будто бы везут прямо через Вологду в Петроград.
А мимо нас почти ежедневно идут воинские поезда в Москву, все везут войско (наше). Провожают с криками «ура», с песнями, публика тоже провожает отчаянными «ура». Все это хорошо, но не мешало бы иметь хоть один успех против немцев. Мы иногда побеждаем австрийцев, у которых половина солдат не умеют драться, но при каждой встрече с немцами, нас неукоснительно разбивают. Боюсь, что в армии пропадет всякая вера в возможность побеждать немцев. Прямо – позор. И что ни говори о недостатке снарядов, а факт остается фактом. Я думаю, что наш генеральский состав очень плох.49

1 июля.

Сегодня всю ночь и отчасти днем был сильный дождь. Огород заметно поправляется, м.б. что-нибудь и выйдет из него.
Я занимаюсь довольно много. […] Но одолевает внутренняя вялость. Очень трудно работать не по требованию общества. Холодное непонимание, безразличие – страшно сковывает всякую энергию. Легко работать самую очевидную пустяковину, если люди вокруг желают ее, требуют, возражают, интересуются. Это затягивает, и чувствуешь себя в каком то реальном созидании. Но когда работаешь один, работаешь то, потребности чего никто не чувствует и не сознает – это ужасно. И это положение – моя судьба!50

4 июля.

[…] В Москве никого не видал, ничего не слыхал, и только по газетам видел подтверждение печального факта нашего медленного неуклонного отступления перед неприятелем на всех пунктах. Чем однако это кончится?
Германия дерется с дикой свирепостью своих лесных предков, отрешившись от всего нравственного и человеческого. Но они дерутся также с изумительным самоотвержением всей нации, и с неистощимыми средствами научной и технической культуры. Это фанатичное одушевление, эта борьба на смерть – есть результат нашей глупости. Вильгельм сделал страшную ошибку, начав войну с неправильным подсчетом условий. Нам бы нужно было быть умными и справедливыми, т. е. объявить, что мы, будучи атакованы, принуждены защищаться, но ведем войну против правительств Германии и Австрии, и апеллируем к народам обоих стран, с которыми желали и желаем жить в мире. Возможно, что народы, при первых же неудачах, принудили бы свои правительства к миру. Вместо этого – мы объявили, что желаем стереть Германию и Австрию с лица земли. И вот результат! Теперь нет ничего невозможного, что мы будем биты и… до какой степени? Кто осмелится сказать?
Если воодушевление России, народа, и выручит, и сколь-нибудь уравняет страшную разницу в наших культурно технических средствах со средствами Германии, то все же война сведется на ничью. О большем – мы не имеем оснований мечтать. И это было бы еще не очень плохо. Тогда, вероятно, немцы прогнали бы Вильгельма, но и наше правительство было бы весьма скомпрометировано. В общей сложности, мы бы проиграли все-таки меньше, а выиграли бы то расширение самосознания, что перестали бы возлагать глупые надежды на Англию, Францию, да и на славянство. В начале этой войны – мы показали себя наивными ребятами в знаменитых Воззваниях Главнокомандующего и в очевидном преувеличении сил своих «союзников». Прояснение сознания чего-нибудь все-таки стоит.
То, что я думаю – тяжко пессимистично. Но вот первая моя мысль при «воззваниях» была именно такова. Я говорил о страшной силе Германии, об опасности доводить ее до крайности. И вот – к несчастью – факты показали уже, что я был прав. Я вообще редко ошибаюсь в общих оценках положения, и ужасно боюсь теперь, что не ошибусь в своем пессимизме. […] 51

7 июля.

[…] А 11 числа здесь будет Новикова52, и тоже хочет меня видеть. Того же, кого я хочу видеть, нет. Конечно, я и Ольгу Алексеевну охотно повидал бы. Но нужно сказать, что говорить нам не о чем. Оба мы выброшены из жизни, но я – покорился судьбе, а она упорно хватается за жалчайшие подобия «деятельности» и этим мне надоедает. Меня это раздражает. Теперь происходят величайшие события России, может быть наиболее роковые за всю мою жизнь. Я же – выброшен за борт, ничего не могу делать, никому не нужен, и вдобавок болен. Этот глаз, при котором нельзя ни работать энергично, ни волноваться – окончательно меня пришибает. Разумеется – мне тяжело «болтать» о деятельности. Я бы хотел все забыть. А она будет болтать о своих статьях, о том, почему я не пишу и т. п.
Военные дела идут отвратительно. Я теперь боюсь и спрашивать себя, где пределы успехов немцев? Будут ли они в Москве? Не поручишься. Каковы бы ни были причины, но мы не в состоянии им противиться. Они бьют, бьют и бьют систематически, при каждой возможности, и наши «успехи» вот уже более месяца состоят только в благополучном отступлении.53

21 июля

Открылась Гос[ударственная] Дума. В общем – настроение весьма патриотичное, и выражается твердая решимость вести войну до победы. Вместе с тем – положение власти очень печально. Обвинений против нее масса, и, к сожалению, справедливых. Власть берется под надзор и опеку, и конечно – для спасения России это необходимо. Горе только в том, что фактически это относится и к Царю. Против его личности никто, кажется, искренне ничего не имеет. Но как правитель, как Царь, – его авторитет исчез. В 1612 тяжкая война привела к воскресению Монархии; здесь, по видимому, война приведет к падению Самодержавия.
Ни в Думе, ни в России, о Царе, как личности, даже не говорят. Слова Государь, Император, произносят как символ. Но власть ищут и стараются видеть не в нем, а в разных других лицах, в Великом Князе, в министрах, в Думе.
Ну а чем кончится война? Все говорят твердо, все утверждают, что будут драться до победы.
Но будет ли когда-нибудь победа? Не знаю. Мы отступаем системати-чески, и с потерею областей уменьшаются наши силы и средства. Германия, без сомнения, также ослабевает, но в завоевываемых областях все же значительно пополняет свои средства материальные, и – заставляя покоренных работать на себя, – заглаживает в значительной степени убыль людей. Ход войны очень плох, ослабляет нас больше, чем немцев. Если этот ход войны мы не в состоянии будем изменить довольно скоро, то страшно сказать, да нельзя не опасаться, что самый лучший исход, о котором можно будет мечтать – это розыгрыш в ничью. Но и этого нам не позволят сделать наши союзники, которые делают крайне мало и все тяготы войны обрушивают на нас, но конечно не позволят нам выскочить из их эксплуатации.
Я молюсь Богу спасти нас от наших могущественных врагов, и правду сказать – моя единственная надежда на Бога. Сама по себе Россия не представляет сколько-нибудь достаточных умственных сил. Все средне, ординарны, ни единого исключения ни в правительстве, ни в «парламентском» мире, ни в общественных кругах, ни, увы, даже в армии. При этом масса полуизменников и, вероятно, даже действительных изменников; немцами Россия пронизана насквозь, и ни во власти, ни в обществе, ни тем паче в Думе – нет сознания немецкой опасности и решимости с нею энергично бороться.54

22 июля.

Моя «Борьба за Царствие Божие» идет медленно и вяло. Не мудрено! Идет борьба за существование России, да не в отвлечении, не в гаданиях разума, а конкретно, в несомнительной зримой реальности. Моя участь – в это время, требующее всех русских сил – сидеть в стороне, в положении самого скромного обывателя. Это – Воля Божия. Меня никто никуда не призывает, и сам я не вижу никакого места, на котором мог бы начать работу. Требуют все разных пожертвований, которые и делаю кое-как. Ведь много все равно я не могу дать. И вот – ничего не делаю и только смотрю на эту страшную картину. Это очень тяжело. Легче было бы участвовать на каком-либо посту… Но видно Воля Божия.
Должен по совести сознаться, что в качестве публициста я вряд ли был бы полезен. Может быть больше мог бы сделать на службе, да и то не знаю, п.ч. то, что я думаю, почти всегда расходится с мотивами власти. Россия идет куда-то в неведомое будущее, по воле стихийных, внутренних сил, а не по какому либо плану разума. Я же не могу идти стихийно, на гожусь и не хочу. Я могу идти только сознательно. Значит – не гожусь и не нужен при данных условиях.55

5 августа.

Немцы штурмуют Ковно. Один форт взяли. Да, они не теряют времени по месяцам, а держатся настоящего военного правила – затрата сразу огромной силы для получения немедленного результата. Все это отвратительно мерзко. Я почти не верю в возможность победы нашей. Слишком слабо вели войну, потеряли год зря, а немцы все время готовятся и развивают силу.
Война – всегда есть страшная проверка национальной работы за долгий период. Вспышки энергий – не помогут, если за плечами этих вспышек лежат десятилетия гнилого бездействия или разнокалиберной толчеи. А у нас именно это и было, и настолько было, что остается по сию минуту. В Германии полвека идет работа хотя и различных партий, но в одном направлении. Партии разрабатывали разные стороны одной идеи: всесильного государства. Бисмарк и социал-демократы различаются только терминами, а не сущностью идеи. И даже капиталисты и социал-демократы не отличаются по существу идеалов: это две стороны одной и той же организации общества. Вся Германия работала над созданием могучего государства, опекающего личность всеми средствами могучей технической культуры. Вся Германия работала под влиянием культа силы. И считая это – высшей идеей, немцы тем самым считали себя господствующим на земле народом, народом, которого господство ведет ко благу прочие низшие народы. Это делается насильно, но этот культ силы, там нынче представляется не злом, а естественным фактором, необходимым и законным.
Этот культ силы – идея чисто Сатанинская, но это идея, и идея всенародная, создающая силу.
А у нас? У нас множество противоположных точек зрения, сосуществующих, взаимно подрывающих; каждая идея создает то, что другие подрывают, и в общей сложности получается бессилие анархии, и отсутствие национального единения. Партии не дополняют одна другую, а исключают. В общем получается бессилие.
Только страшно сильное правительство могло направлять к подобию единства эту разношерстную нацию. П. Н. Дурново56 прав, что теперь нужно уметь приказать, но он упускает из виду, что уже нет никого, кто мог бы приказать. Это было и сплыло. А за отсутствием этого – являются в критический момент только ссоры, пререкания, взаимообличения. Немцы же – вооружают армию за армией, собирают тысячи орудий, забирают одну провинцию за другой, идут упорно и систематично.
Это такое неравенство сил, что исход столкновения кажется неизбежным. Боюсь, что нас может спасти только чудо, т. е. или какое то внутреннее, от нас независящее крушение Германии, или появление у нас человека, способного «приказать». Но в такой анархии, как у нас, такому человеку негде и явиться.57

9 августа. Воскресение.

[…] Меня гнетет тоска. И причины далеко не личные, хотя тяжко в такое время не иметь никаких способов помочь всенародной борьбе, тяжко думать и о том, куда деваться если наши отступления отдадут немцам Москву… Я везде обложен этими проклятыми документами Моск[овских] Вед[омостей], которые обязан хранить еще 8 ½ лет, и которые весят не менее пудов 30… Что я сделаю с этими кандалами? Но все это – личные условия? Помимо их – страшную тоску нагоняет невообразимое народное разочарование во власти, при котором борьба с неприятелем усложняется до крайности, а в конце концов может стать невозможной. Правительство не слышит народного голоса, властям никто не сказал того, что в народе толкуют промеж себя. Вот например болтают бабы, крестьянки, привезшие на продажу разные продукты. Она громко говорит, что везде во власти изменники. На возражение, что не нужно верить этому вздору, – она говорит: «какой там вздор, царица чуть не каждый день посылает в Германию поезда с припасами; немцы и кормятся на наш счет, и побеждают нас». Напрасны возражения, что это нелепость, и что физически невозможно посылать поезда… Баба отвечает: «Ну уж там они найдут, как посылать»… Как ultimo ratio58 ей говорят, неужто она, дура, не понимает, что Государь ничего подобного не допустит? Она отвечает: «Что говорить о Царе, его уже давно нет в России». – «Да куда же он девался?» – «Известно, в Германию уехал». – «Да, глупая баба, разве Царь может отдать свое царство немцам?». – Она с апломбом отвечает: «Да ведь он уехал на время – только переждать войну»…
Кто распространяет такие чудовищные бессмыслицы? Это вопрос не важный. Могут распространять не только наши революционеры, но даже сами немцы. Но дело не в этом, что распространяют, а в том, что верят. Вот ужас. Конечно – баба дура, и, вероятно, даже перевирает то, что в менее бессмысленных формах толкуют мужики. Мужик и более молчалив, он осторожен, а баба – что на уме, то и на языке. И вот наибольший ужас, что в народе верят басням такого характера. Нужно сказать, что даже и эта смиряется перед Николаем Николаевичем. Ей говорят: «Ну а Великий Князь разве может допустить помощь неприятелю!» Она тотчас меняет тон, и говорит, что «Великий Князь за всем смотрит, на него надежда, да разве за всем усмотришь? Он и то уж измаялся, постарел, весь седой стал»…
Великого Князя народ облюбовал, на него смотрит с надеждой. Значит в этих печальных легендах не все сочиняется революционерами. Они бы не стали щадить и Великого Князя. Горе в том, что в народе мысль работает в таком направлении, что клеветы революционеров могут вызывать доверие.
Большое счастье, что в народе расходится масса газет. Их известия все-таки значительно расширяют реальный горизонт народа, и должны, думаю, очень парализовывать по крайней мере слишком нелепые легенды. Однако они все-таки живут. Сверх того – немецкие симпатии, и немецкое влияние – факт реальный, который виден и из газет, а еще лучше виден народу по ежедневному опыту.
В результате – недоверие к власти – укрепилось в народе как-то необоримо. Говорить против этого – почти бесполезно и возбуждает только подозрения против говорящего.
Если у нас не будет в скором времени успехов военных, – то Россия придет к немыслимой деморализации. Хвостов59 в Думе очень хорошо очертил различие «петроградской» психологии и народной, но и сам поддался петроградской психологии в своих странных обличениях «самосуда». Никто в народе, я думаю, «самосуда» не защищает, а все наполнены лишь потребностью «обуздать» и «застращать» немцев внутри страны. Чтобы не было «самосуда» – нужно действие власти в смысле обуздания внутренних немцев. Тогда вся масса будет против самосуда. Но когда народ имеет перед собой дилемму – «самосуд» или «предоставление немцам свободы разрушать Россию», то народная психология решает в пользу «самосуда». «Петроградская» психология, кажется, неспособна этого понять, как видно и по характеру расследования сенатора Крашенинникова60. Петроград рассуждает по нормам обычного, благополучного времени. А народ – по нормам salus populi suprema lex61, чувствуя, что Россия находится не в момент «благополучия», а в момент крайней «национальной опасности».62

10 августа

[…] Ночь. Сейчас слухи о будто бы взятии Дарданелл. Телеграфировал в Москву, но ничего не мог узнать. Наверное вранье, как уже было десяток раз.63

11 августа.

Разумеется никаких Дарданелл не взяли. Это выдумала какая то поганая газета (вечерняя), которая всполошила Москву, вызвала демонстрации, столкновения с полицией, аресты и т. п. Вот тебе и военная цензура! Как могут выходить такие скандалы?
Я крайне плохо сплю. Вот эти вести и раздражают и угнетают. Нестерпимо сидеть в бездействии. Написал кой-кому из знакомых. Хочу искать какого-нибудь места, где можно бы было работать. Не важно – какая работа, лишь бы не стоять в стороне. Разумеется – не публицистика. Это – ни на что не нужно. Да при нынешнем отношении к печати и нельзя работать. В любой канцелярии больше смысла. Боюсь только, что никуда не возьмут. Все связи пропали. А мне уже не о том думать, чтобы польза была от работы, но хоть бы душу свою чем-нибудь заткнуть, чтобы некогда было думать ни о чем из этих угрюмых обстоятельств.
Невольно ропщу на покойника Петра Аркадьевича64, что принудил меня запрячься в эти проклятые «Московские Ведомости», и через это оставить службу. Теперь бы вертел какое-нибудь колесо общего механизма, и уж конечно не хуже других, а главное – не стоял бы вне рядов общей службы России.65

13 августа.

[…] Катя возвратилась из Москвы. Там мало видела людей, но достаточно, чтобы чувствовать общее мерзкое настроение. Надо полагать, что «работает» масса немецких шпионов. На вокзале какой-то артиллерист при Кате ругался, что «шныряют повсюду и смотрят какие-то в солдатской форме, а черт их знает, солдаты они или нет»… На улицах часто какие-то личности ругают не только правительство, а неприлично поносят самого Государя. Всюду толки об измене, выходит, будто чуть не все начальство – изменники. Огромную опасность составляет масса наших немцев всяких подданств. Огромную глупость, мне кажется, составляет набивание Москвы беженцами. Они неизбежно деморализуют население, а сверх того, как не подумать, что под видом беженцев, в числе их, немцы непременно двинут тысячи своих шпионов, которым мы теперь будем давать денежные пособия и отыскивать места.
Тошно жить! И нет никакой надежды на улучшение положения. Я боюсь, что англичане уже выродились, как заявляют немцы. Ничего не умеют сделать. Немцы целят создать грозную силу из Турции. Казалось бы, из России можно бы сделать просто вдесятеро более грозное. Но англичане – ослы. Они не обращают на Россию внимания, не знают по-русски, не имеют здесь связей, и настолько глупы, что не умеют даже дать нам оружие, которое им самим ни на что не нужно, п.ч. они все равно не будут воевать.
Вооружают (будто бы) 2 миллиона войска у себя. Для чего? Не умнее было бы вооружить 2 миллиона русских? А уж эти их Дарданеллы прямо один срам. Даже на таком пункте не могут выдвинуть достаточных сил. Такой же срам и Америка: не умеют парализовать немецкого влияния. Совсем пропал куда-то их былой ум.66

15 августа.

[…] Известия о Германии: – вся страна превращена в фабрику снарядов, в лагерь обучения населения военному делу. Вся нация – как один человек.
А Россия рассыпается. Не понимаю, что может нас спасти!
[…] Сегодня мы видели пять поездов с войсками, идущими в Москву. О них заранее давали знать отчаянные крики «ура» с вокзала, вдоль всей линии, где только попадался народ. Из окон вагонов солдаты беспрерывно махали платками, а с посада – жители махали платками им. Все это хорошо, но, Господи, где нам взять хоть чуть-чуть сносное правительство? Теперь бы нужен был диктатор, который бы заставил работать, и – особенно обуздал бы немцев внутри и показал бы стране, что власть не за немцев, не изменники. Вся масса народа стала бы за него горой. Но нет человека! Уж хоть бы Кривошеина67 назначили! Все же не знаю никого крупнее его. Напихали ничтожностей хуже прежних.[…] 68

19 августа

Замечательно скверно проходит время. От утра до утра ждешь газетных известий, хотя заранее знаешь, в чем они будут состоять: будут занятие Вильно, сдача Гродно, переход немцев на правый берег Двины. Проходить в Бесарабию, вероятно, еще пока не будут… Конечно и Вильно и Гродно еще не были сданы, но это вопрос дня или нескольких дней… Ощущение du dernier jour de condamné69, не имеющего часов, но знающего неизбежный исход. Задаешь себе лишь вопросы – дойдут ли до Москвы? И что тогда делать? Заниматься чем-либо мало-мальски серьезно – немыслимо. Проволакиваешь время как-нибудь. В успех – уже совсем нет веры. О мире не только не думаешь, но и не хочешь его: это все равно гибель, и еще более постыдная. Да он и невозможен нравственно. Правительство не только связано договором, но сверх то понимает, что если бы это было даже нужно для России, то для него и для династии – это все равно гибель… И вот сидишь – и ждешь гибели России и своей… Бессильно ругаешься, да уже и ругаться недолго.[…] 70

20 августа.

[…] по городу (Москва) говорят, что на днях будет опубликовано, что Государь Император принимает личное командование армией!
Боже, что с нами делается! Одно и тоже сверху и снизу. Finis Russiae71…
Впрочем, возможно предположить, что это номинальное командование. М.б. Государь думает ободрить войска, что к сожалению весьма сомнительно. Может быть, он просто не хочет оставаться в Петербурге, где, действительно, Дума делает его положение крайне неприятным, почти унизительным. Вообще нельзя не чувствовать глубокого сожаления к этому Монарху, которому выпадают на долю все тяжкие испытания и несчастья, какие только могут выпадать человеку, и которым не видно и конца. Но если его жалко, то ведь и Россия при нем систематически разрушается, а в настоящей войне дошла до вопроса о своем существовании.
И в такую минуту – телеграмма Тихановича-Савицкого72, упорно зовущая меня на их дурацкий съезд «правых». Несчастные! Насколько нужно быть политическими тупицами для таких затей в такие минуты!73

26 августа.

[…] Рассказывают, что дня два назад протоиерей Восторгов 74 говорил, что слышал от Вас[илия] Мих[айловича] Скворцова 75, что Григорий Распутин 76, уезжая из Петербурга в Тюмень, сказал ему, Скворцову: «Еще я не доеду до Тюмени, как Вел[икий] Князь Николай Николаевич будет отправлен на Кавказ, а армией командовать будет Сам Государь». Выходит, что Распутин знал это, по крайней мере, за неделю до опубликования.

Восторгов И.И.

-------

Этот зловещий Распутин – прямо гибель Царского Дома. Какое непостижимое колдовство оковало разумное на высотах власти?
Впрочем – это грех очень широких слоев и самого населения.

-------

Ночь. Впечатления улеглись, и более чем когда-либо мне кажется, что мы – погибли. Не знаю, конечно, возможных закулисных сил, нас подрывающих, но и ясные кажутся условия – вполне отчаянные. Наша гибель – не в одних ошибках правительства, а еще больше во внутренней разложенности русского так называемого образованного общества. Теперь в передовых (т. е. «кадетских») слоях идет безумная политическая спекуляция в целях упразднить Самодержавие и добиться либеральной конституции (с ответственным министерством). Под влиянием страшно компрометированной власти теперь бесчисленные общественные управления поддались агитации конституционалистов-демократов и осыпают Государя требованиями о назначении министров по желанию якобы «общества» или «страны», а в действительности нескольких тысяч человек передовых партий. «Страна» и понятия не имеет о людях, которых те хотят провести во власть, но поддерживает их агитацию своими постановлениями разных самоуправлений и корпораций. Этим окончательно подрывается власть, а стало быть и оборона страны.
Теперь нам нужен диктатор, а мы вместо этого создаем анархию.
«Страна» охвачена каким то безумным психозом.
Без сомнения, Германия всячески его раздувает и поддерживает.
Нравственное падение русских чрезвычайно. Изменников у нас, несомненно, много, и вряд ли только немецкой или еврейской национальности, а также и русской. Мясоедов – русский. Мне за верное сообщали, что комендант Ковно, генерал Григорьев77 (русский) судим военным судом и расстрелян за преднамеренную сдачу крепости. Частные слухи гласят, что крепость не оборонялась, и что «Ковна продана».
Конечно, у нас вспыхивает патриотизм, но толку из этого за недостатком объединяющего центра не получается.[…]
Правительство не умеет взять в свои руки власть и распоряжаться, даже не смеет, и только изворачивается в проволочках времени. Теперь, насколько я вижу, есть только два человека, которых можно бы было поставить во главе правительства: В. К. Николай Николаевич и А. И. Гучков78. Оба они имеют доверие страны, и около них могли бы сомкнуться как армия, так и народ. Но А. И. Гучкова держат упорно на задворках. Он стоит во главе лишь военно-промышленных организаций. Что они ничего не делают – он знает очень хорошо (сам сказал Сахарнову), но, не имея власти – молчит, вероятно, видя, что если он рассорится с промышленными комитетами, то потеряет уж и малейшее влияние на правительство и отойдет в политическое небытие. Почему его так упорно не призывают к участию во власти? Это обстоятельство роковое. Что касается Николая Николаевича – то вот он отослан на Кавказ … еще бы не доставало – в Туркестан!
Как Государь будет командовать и армиями и управлять государством – это непостижимо. Говорят, что командование будет фактически у ген. Рузского. Но, во-первых, Рузский вовсе не так популярен, как Великий Князь, во-вторых, присутствие Государя будет связывать ему руки. Присутствие Монарха хорошо только тогда, когда он и действительно командует, как Наполеон, Петр I, Фридрих Великий и т. д.
Что же может получиться из создавшегося положения? Внутри – можно ждать беспорядков, м.б. бунтов, извне – разгрома армии.
Если бы Государь был даже первоклассным полководцем, то все-таки нужно было бы это доказать войску и стране какими-нибудь блестящими победами. Тогда конечно около него сомкнулись бы… Но ведь это невозможное предположение. Пока у нас нет снарядов, никакой Наполеон не может одержать блестящих побед.
Напротив, теперь скорее можно ждать дальнейших побед немцев, и ответственность за это будет падать уже лично на Государя.
Положение прямо ужасное, из которого нельзя предвидеть никакого спасения. Может быть надежда на Бога, но если бы Господь имел Волю нас спасти, то, конечно, не допустил бы создания стольких условий государственной катастрофы...79

2 сентября

[…] В середине дня меня неожиданно посетил А. А. Нейдгардт80. Погода была чудная, теплый и светлый осенний день. Нейдгардт непременно захотел сидеть на террасе, и конечно – разговор моментально сошел на политику, и опять меня разволновал самым анти-медицинским образом. А что толку? Он – уже совсем плохо видит, еле ходит. Читать уже не может, и ему все утро читает газеты наемный чтец... Я – тоже с подбитым глазом, полунеспособный к труду, и уже не мог бы даже умереть за Отечество с какой-либо для него прибылью. И вот – сидим, волнуемся, призываем никому неведомого и вероятно не существующего «человека», спасающего Россию. Глупо!
Если Господь не за нас, то всякий может быть против нас.
Наши нынешние «люди» – это Милюков с одной стороны и Гришка Распутин с другой, а середина заполнена нулями и битыми горшками вроде нас, слепые, глухие, сухорукие и колченогие!
С театра войны известия неутешительные. Несмотря на успехи левого фланга – в общем мы медленно отступаем. Перемена Верховного командования, кажется, ничего не переменила, и стратегия Янушкевича, по-видимому, продолжает считаться единственно возможной. Из-за чего же, однако, бранили Янушкевича?
Моя работа, можно сказать, стала на мель. Сердце пусто, празден ум, нет ни сил, ни желания работать, и кажется мне, что уже нет для меня пробуждения. Не для чего работать, не для кого работать… Одна тоска не умолкает, не устает точить душу.
И кажется, что это настроение весьма распространено. Вот и у Филиппа Степанова81, всегда очень жизненного – то же самое. Он даже похудел. Сам он отстранился от всякой политики, и – горячо одобрил меня за мое устранение от политики и от партий. Кого поддерживать и что поддерживать? Что нынче лучше? Нет ничего лучшего, а есть только разные виды плохого. Это почти подлинные его выражения. Но он счастливее меня тем, что имеет служебное дело, которое хотя никому не нужно, но занимает время, некоторой якобы деловой суетой [...].82

10 сентября.

Наши союзы с поддержкой целой массы городов и заводов – стремятся произвести фактический государственный переворот, задавить Царя, созвать Думу и составить правительство, не им назначенное. Уж не знаю, что сделает он! Теперь к нему отправили депутацию, в которую не пустили даже А. И. Гучкова (как поддержавшего Думу на основах 3 июня, и как не пустившего левых в ком. госуд. обороны). Круг ненависти и лиц чисто революционный. Выбрали в депутацию Челнокова83, Рябушинского84 и Астрова85. Рябушинский имел здравый смысл – стараясь увильнуть от этой чести, но его задавили.
Примет ли их Государь? И что он сделает? Мудреная вещь.
Я бы на его месте – объявил им, что с такими подданными жить не могу, отказываюсь от престола и назначаю Регентом Николая Николаевича, и оповестил бы это Манифестом. По моему это единственный достойный исход, раз уже невозможно для него (и для него это невозможно) отправить их в тюрьму.
У нас предстоит пренеприятная вещь. Козлова, изгнанная отовсюду, – не находит пристанища. Приходится сдать ей комнату, если ей понравится. Но иметь чужого человека тут же, на своей шее, среди семьи – это ужасная вещь. А между тем, как быть? Боюсь только, что при моем характере скоро наделаю ей каких-нибудь грубостей и расстройств.
Правда, что теперь не время ссориться с кем бы то ни было. Мы находимся в катастрофе, как рыбаки, втянутые в водоворот Мальштромом. Между прочим, еще недавно немцы были на 600 верст от Москвы, а теперь уже в 560, и не видно силы, способной их остановить. Можно ли не думать ни о чем, кроме гибели. Но характер есть характер, и его трудно изменить.
Что касается России, то она имеет вид погибшей страны, и, несмотря на все вины свыше – прямая и непосредственная вина лежит в этом на «кадетах». Они наносят нам теперь окончательный удар – перед неприятельским нашествием раздавливают власть… Правда, эта власть ужасна, но она власть, и на ее место не поставить другой так быстро. А без власти – как противиться немецкому завоеванию?86

22 сентября. Ночь.

[…] Ах, скучная вещь наша жизнь, с ее вечной борьбой. Вот теперь передралась вся Европа. Миллионы людей гибнут. Это, говорят, великие исторические события… А все одна чепуха… И что такое «великие исторические события». Все исходы этой всемирной бойни, какие только могут быть, – одинаково не дадут ничего великого, в смысле высокого, идеального, осуществленного блага. Ничего высокого не заключает жизнь Германии, Австрии, России, Англии, Франции. Победа Германии была бы победой облеченного в силу культуры варварства. Победа наша – не дала бы ровно ничего, ни плюса, ни минуса. Пожалуй – защита от варварства, но во имя чего? Ничего вместо германского культурного варварства мы не можем дать…87

6 октября

[…] У нас – борьба за существование. Нет в продаже ржаной муки. Бегали, покупали пшеничную. Купили 4 пуда.
Уже не дают керосин. Бегаем, чтобы как-нибудь запастись.
Совсем нет сахара.
Кажется, хуже, чем в Германии. Там есть порядок и власть, пресекающие бестолочь и беспощадную спекуляцию. У нас же – создают голод при обилии в стране продуктов.
Торговцы – бессовестно наживаются на общем бедствии, и создают искусственный недостаток продуктов, что бы брать дороже. У нас, например, сегодня достали ржаной муки, но за тот сорт, который стоил 9 руб. торговец взял 11 р. И что же делать? Не брать? И вот, из-за этого мошенничества, приходится делать запасы и переплачивать. А возможно, что завтра наш дом займут солдаты, и вот эти запасы, во первых и спрятать будет некуда, во вторых же – раскрадут солдаты. Соединение бессовестности личной и анархии правительственной. В результате положение, которое может стать тяжелей, чем в Германии.
Правду сказать, я теперь уже не имею никакого сомнения в победе Германии. Вопросы могут быть лишь частные: возьмут ли немцы Москву? Возьмут ли они Петербург? Но они, конечно, победят, и наши союзники сами на мир согласятся. Немцы умны, патриотичны, имеют превосходное государство. А у нас – все скверно, и подданные и правительство, нет ни ума, ни знаний, ни порядка, ни даже совести. Из всех же [нрзб.] зол – самое ужасное – это власть, которая, вероятно, погубила бы нас даже и в том случае, если бы мы были порядочным народом.[…] 88

7 октября

Был у полицмейстера спросить о порядках расквартирования войск. Он объяснил, что пока о частных квартирах нет речи. Сейчас будут постоялые дворы, затем перейдут к трактирам и харчевням, и лишь после этого к частным квартирам.[…]
Когда я говорил с полицмейстером, то упомянул, что слышал в Москве, что в Московской губернии расквартировывается 250000 человек. Он ни слова не озвучил, но как то многозначительно улыбнулся. Вероятно – не 250 т., а миллион… «Все для войны».
Еще сказал он, что беженцев в Посад больше не направляют. Это хоть хорошо, а то прямо тяжко становится жить.
Всех обуяла спекуляция и дух живодерства. Лавочник вместо 6 фунтов керосину дает 5 (не довесил) и – еще в виде благодеяния. Сахару нет. Мужик, выгружавший (?) уголь – сегодня взял 1 р. 20 к. за мешок, вместо 90 к., и объявил, что потом будет брать по 1 р. 50 к. «Уголь нынче дороже»… Почему дороже? Какое отношение к войне? Никакого, но все дерут, вот торговцы говорят, что все дороже. Почему же и мужику не драть дороже?
Всех обуял дух обирания ближнего. Каждый старается набить карман. «Все для войны!» Собственно говоря – прескверный народ наш.
Завтра собираюсь переезжать в Москву совсем. Укладываю необходимейшие книги. К сожалению, все немыслимо забрать. И без того много багажу.
Кончилось лето. В саду – облетели все листья. Огород – гол, земля безобразно чернеет, кое-где вихрами торчат засохшие кусты помидоров. Трава – как-то побурела в тон земле, да и какая трава? В вершок вышины. Настоящего снега нет, но иней сереет в тени весь день. Прудик замерз. Холодно, мертво. Какие-то похороны природы, уже лежащей в гробу и только еще не покрытой саваном...
Да лета почти и не было. А на душе все время было нудно, и чем дальше, тем больше. Вместе с природой близилась к концу, казалось, вся Россия, а с ней и сам, и все близкие, для которых только и живешь. Ужасное время послала Воля Божия, время, которое напоминает Апокалипсические страницы. Неужели – так и не будет нам милости свыше? Ни луча света впереди, и если бы даже не попали мы прямо в руки зверовидного неприятеля, то ничего светлого все-таки нельзя ожидать от будущих внутренних междуусобий! Мне кажется все более вероятным, что Россия уже стала игрушкой масонства, ведущего штурм против последнего оплота христианства.
Конечно, христианство в нашем государстве уже стало лишь стертой и выцветшей вывеской прошлого, но пока висит эта заржавелая вывеска, – все еще теплится какая-то надежда на возрождение. Думается – масонство взялось содрать ее и у нас, как содрало во Франции и в Италии. Эта мысль крайне мучительна. Неужели конец всему светлому и дорогому, – темная могила всей жизни?
Выходишь в опустелый, безжизненный сад и переносишься как будто в эту смерть всего светлого.[…] 89

(Читайте продолжение - Из дневника за 1916 г.)

ПРИМЕЧАНИЯ

1 Цит. по: Вахрушев И. С. Очерки истории русской революционно-демократической печати 1873-1886 гг. Саратов, 1980. С.191.

2 Морозов Н. А. Повести моей жизни. Т.2. М., 1961. С.684.

3 РГАЛИ. Ф.1185. Оп. 1. Д. 675. Л.98.

4 Фигнер В. Н. П.с.с. в 7-ми тт. М., 1932. Т. 5.

5 ГАРФ. Ф. 634. Оп.1. Д. 22. Л.34.

6 Тихомиров Л. А. О Григории Распутине, иеромонахе Илиодоре и прочих. // Московские ведомости 1910. 30 апреля.

7 Митрополит Вениамин (Федченков) На рубеже двух эпох. М., 1994. С. 142.

8 Белый А. Начало века. М., 1990. С.164-165.

9 Кожевников Владимир Александрович (1852 – 1917) – историк культуры, философ, публицист. Получил домашнее воспитание, овладел главными европейскими и основными древними языками. Учился в Московском университете, в качестве вольнослушателя, к выпускным экзаменам допущен не был и аттестации об окончании университета не имел. Много путешествовал, совершил паломничество в Святую Землю, жил в Западной Европе. В 1874 дебютировал книгой «Нравственное и умственное развитие римского общества во II веке». В 1875 познакомился с Н. Ф. Федоровым и стал одним из наиболее близких к нему людей, впоследствии посвятив ему монографию «Н. Ф. Федоров. Опыт изложения его учения по изданным и неизданным произведениям, переписке и личным беседам» (М., 1908, ч. I), а также способствовав опубликованию Федоровской «Философии общего дела». Был одним из активных членов «Кружка ищущих христианского просвещения в духе Православной Христовой Церкви». Автор ряда трудов: «О добросовестности в вере и неверии» (1909), «Буддизм в сравнении с христианством» (1916) и др. В 1912 был избран в почетные члены Московской Духовной академии. (В ХРОНОСе также см. ст. Кожевников Владимир Александрович).

10 Мансуров Павел Борисович (1860-1932) – дипломат, духовный писатель; директор Московского главного архива иностранных дел, один из учредителей «Кружка ищущих христианского просвещения» М. А. Новоселова; член Поместного Собора 1917-1918 гг.; секретарь общины Троице-Сергиевой лавры, член Комиссии по охране памятников искусства и старины Троице-Сергиевой лавры. В 1920-е годы неоднократно подвергался арестам. Мансуров Сергей Павлович (1890-1929) – сын П. Б. Мансурова, церковный историк, член «Кружка ищущих христианского просвещения» М. А. Новоселова, священник (1926), автор незавершенных «Очерков по истории Церкви», опубликованных посмертно.

11 Фудель С. Воспоминания // Новый мир. 1991. № 4. С. 183.

12 Флоренский Павел Александрович (1882-1937) – религиозный философ, математик, искусствовед, православный священник (с 1911). В 1900 поступил на физико-математический факультет Московского университета, который окончил в 1904, одновременно слушал лекции на историко-филологическом факультете Московского университета. В 1904 поступил в Московскую духовную академию (окончил в 1908); там же преподавал; был профессором (1912-17). В 1912-17 возглавлял журнал «Богословский вестник»; в 1914 издал свой главный труд «Столп и утверждение Истины», написанный на основе его магистерской диссертации «О Духовной истине», защищенной ранее в том же году в Московской духовной академии. В 1918 опубликовал другой фундаментальный труд «У водоразделов мысли (черты конкретной метафизики)». С середины 1920-х работал большей частью в области электротехники. Арестован 22 (9) мая 1928 (позднее в том же году освобожден), вторично арестован в 1933. В Сергиевом Посаде проживал по адресу Штатная Сергиевская улица. Дом Озерова. Помимо общих интересов, существовала еще одна причина для сближения о. Павла и Л. А. Тихомирова. Флоренский вспоминал, что когда он был на первом курсе Академии, весною 1905 года, вместе с ним в комнате жил «Александр Львович Тихомиров, впоследствии архимандрит Тихон, сын редактора «Московских Ведомостей» // Флоренский П., священник. Детям моим. Воспоминания прошлых дней. Генеалогические исследования. Из Соловецких писем. Завещание. М., 1992. С. 300 (Тихомиров Александр Львович (1882-1955) – иеромонах Тихон (1907), сын Л. А. Тихомирова, архимандрит, ректор новгородской духовной семинарии (1913), викарий Новгородской епархии, епископ Череповецкий (1920), Кирилловский (1924); провел три года в лагерях, работая на лесозаготовках (1927-1930); вернулся инвалидом; жил в Загорске, затем в Ярославле. Подробнее см.: Фудель С. И. Собр. соч. в 3-х томах. М., 2001. Т.1. С. 61). (В ХРОНОСе см. ст. Флоренский Павел Александрович)

13 Лодыженский М. В. Мистическая трилогия. М., 1998. Т.1-3; См.: Чесноков С. В. Святитель Митрофан Воронежский и тайна материнского благословения Льва Тихомирова // Трибуна русской мысли. 2002. № 2.

14 См. Тихомиров Л. А. Письма к М. В. Лодыженскому // Вопросы философии. 1992. № 5.

15 Русское слово. 1917. 10 марта.

16 Терапиано Ю. К. Встречи: 1926-1971. М., 2002. С. 20.

17 Там же.

18 ГАРФ. Ф.634. Оп. 1. Д. 27. Л. 133-133 об.

19 Там же. Л.132.

20 Там же. Л. 143.

21 Волков С. А. Возле монастырских стен. Мемуары. Дневники. Письма. М., 2000. С.282.

22 ГАРФ. Ф.634. Оп. 1. Д. 2. Л.1.

23 Там же. Д. 3. Л.3 - 4 об.

24 Тихомиров Л. А. Тени прошлого. М., 2000. С.18.

25 См.: Ефименко А. Р. Л. А. Тихомиров: обзор документов личного фонда. // Вестник архивиста. № 6 (ноябрь-декабрь) 1999. С. 61 – 67.

26 Воспоминания Льва Тихомирова М.-Л., 1927; 25 лет назад (Из дневников Л. Тихомирова) // Красный архив. 1930. тт. 1-5; Из дневника Л. А. Тихомирова // Красный архив, 1933, т.6; 1935, тт. 5-6; 1936, тт.1-2.

27 Имеется в виду работа Тихомирова, получившая в итоге название «Религиозно-философские основы истории». Тихомиров Л. А. Религиозно-философские основы истории. М., 1997. Издано М. Б. Смолиным без ссылки на ГАРФ; см. ГАРФ. Ф. 634. Оп. 1. Д. 48-58. Впоследствии работа неоднократно переиздавалась. Последнее переиздание: Тихомиров Л. А. Религиозно-философские основы истории / Сост., предисл. и прим. Смолина М. Б. М., 2004. (Библиотека истории и культуры).

28 ГАРФ. Ф. 634. Оп. 1. Д. 24. Л. 3 об-4.

29 Новоселов Михаил Александрович (1864-1938) – духовный писатель, издатель и публицист. Окончил историко-филологический факультет Московского университета. В юные годы – последователь религиозных взглядов Л. Н. Толстого, под влиянием которого начал преподавать в сельской школе. В 1888 создал одну из первых толстовских земледельческих общин. Затем православный духовный писатель и издатель. Печатался в «Миссионерском обозрении» и «Церковных ведомостях». Участвовал в религиозно-философских собраниях 1902-03 гг. в Петербурге. Издатель «Религиозно-философской библиотеки» (1902-17) и «Листков Религиозно-философской библиотеки».
Противник Г. Е. Распутина. В 1910 напечатал в «Московских ведомостях» несколько статей о Распутине (№ 49 – «Духовный гастролер Григорий Распутин», № 72 – «Еще нечто о Григории Распутине»). Был автором брошюры «Григорий Распутин и мистическое распутство» (М., 1912), которая, несмотря на конфискованный тираж, была размножена и широко ходила по рукам. Основатель (в 1907) и руководитель «Кружка ищущих христианского просвещения в духе Православной Христовой Церкви», в котором принимали участие о. Иосиф Фудель, о. Павел Флоренский, С. Н. Булгаков, В. А. Кожевников, Ф. Д. Самарин и др. В Москве проживал близ Храма Христа Спасителя. Был арестован 12 августа 1922 и до 19 марта 1923 находился под арестом. С 1923 и до ареста в 1929 жил на нелегальном положении, продолжал свою литературную деятельность. По некоторым данным в 1920 тайно принял монашеский постриг с именем Марк, а в 1923 в Даниловом монастыре тайно был хиротонисан во епископа Сергиевского и стал деятельным членом «катакомбной» церкви. Один из духовных руководителей движения «непоминающих», прекративших молитвенное общение с заместителем патриаршего местоблюстителя митрополитом Сергием (Страгородским) после опубликования последним в 1927 г. «Декларации» о лояльности Церкви к советской власти. Был арестован в 1929 в Ярославле, как один из организаторов и идеологов оппозиции митрополиту Сергию (Страгородскому). Приговорен к 8 годам заключения, но 7 февраля 1937 был обвинен в «контрреволюционной деятельности» и срок заключения был увеличен. Отбывал заключение в одиночке Ярославского политизолятора. 17 января 1938 был приговорен к расстрелу в Вологодской тюрьме. Расстрелян. Канонизирован Юбилейным Архиерейским Собором Русской Православной Церкви 13-16 августа 2000 г. Мать Новоселова Капитолина Михайловна была серьезно больна. Подробнее см.: Новоселов М. А. Полицейско-врачебный протокол и христианские добродетели. СПб., 1904; Его же. В тихой пристани. (Посвящается братии Зосимовой пустыни). Изд. 2-е Сергиев Посад, 1911; Письма М. А. Новоселова к Л. Н. Толстому // Минувшее. Вып. 15. М., -СПб., 1994; Новоселов М. А. Письма к друзьям. М., 1994; Архив священника Павла Александровича Флоренского. Вып. 2. Переписка с М. А. Новоселовым. Томск, 1998; Переписка священника П. А. Флоренского со священником С. Н. Булгаковым: Архив священника П. А. Флоренского. Вып. 4. Томск, 2001. Арсеньев Н. О московских религиозно-философских и литературных кружках и собраниях начала ХХ в. // Современник. Торонто, 1962, № 6, октябрь. С. 34. (В ХРОНОСе см. ст. Новоселов Михаил Александрович)

30 ГАРФ. Ф. 634. Оп. 1. Д. 24. Л. 4 об.

31 ГАРФ. Ф. 634. Оп. 1. Д. 24. Л. 13 об. – 14.

32 Там же. Л. 19 об. – 20.

33 Тихомирова Екатерина Дмитриевна – жена Л. А. Тихомирова.

34 Фудель Иосиф Иванович (1864-1918) – протоиерей, рукоположен (1889) по благословению преп. Амвросия Оптинского. С 1892 служил в Москве. Публицист, издатель Собрания сочинений К. Н. Леонтьева. Мария Иосифовна Фудель (1892-1949) – дочь прот. И. Фуделя. Окончила гимназию С.Н. Фишер со званием «домашняя наставница». Во время 1-й мировой войны была сестрой милосердия. После революции единожды была арестована. До самой смерти жила в квартире отца (Арбат, 47, кв. 2). Дружила с семьями друзей отца, в т.ч. с Нестеровыми, Флоренскими и др.

35 Фомина неделя – первое воскресение после Пасхи (т.н. «Антипасха»).

36 Там же. Л. 20 об. – 22 об.

37 ГАРФ. Ф. 634. Оп. 1. Д. 24. Л. 31 об – 32 об.

38 Там же. Л. 37 об.

39 Подробнее о погромах в Москве в мае 1915 года см.: Харламов Н. Избиение в первопрестольной. Немецкий погром в Москве в мае 1915 года // Родина. 1993. № 8-9; Кирьянов Ю. И. «Майские беспорядки» 1915 г. в Москве // Вопросы истории. 1994. № 12; Рябиченко С. Три дня из жизни неизвестной Москвы. Погромы 1915 г. М., 2000; Гатагова Л. Хроника бесчинств. Немецкие погромы в Москве в 1915 году // Родина. 2002. № 10.

40 Дочь Л. А Тихомирова.

41 Служанка.

42 Елизавета Федоровна (1864-1918) – Великая княгиня, супруга Великого князя Сергея Александровича, убитого террористами. Канонизирована Архиерейским Собором Русской Православной Церкви 4 апреля 1992.

43 Юсупов Феликс Феликсович (1856 -1928), князь, граф Сумароков-Эльстон, русский генерал-лейтенант (1915), генерал-адъютант (1915). Его отец – Феликс Эльстон (он был внебрачным сыном германского императора Вильгельма I, женился на единственной дочери графа Сумарокова и получил право именоваться графом Сумароковым-Эльстоном). Учился в Пажеском корпусе (не окончил), в 1876 выдержал офицерский экзамен при Чугуевском пехотном юнкерском училище. В 1876 выпущен в Одесский уланский полк; в 1879 прикомандирован к Кавалергардскому полку. В 1882 женился на последней в роде княжне Зинаиде Николаевне Юсуповой; в 1891 ему было разрешено носить титул и фамилию жены (в дальнейшем титул князя Юсупова мог наследовать только старший сын). В 1883 – 1885 причислен к Министерству внутренних дел. С 1886 адъютант великого князя Сергея Александровича. С 1904 командир Кавалергардского полка, в 1908–1911 – 2-й бригады 2-й гвардейской кавказской дивизии. С 1912 председатель совета Императорского Строгановского центра Художественно-промышленного училища. С 1915 главный начальник Московского ВО и главноначальствующий над Москвой. 19 июня 1915 был освобожден от должности главного начальника, а 3. 9. 1915 – от должности главноначальствующего. После Октябрьской революции уехал в Крым, а в 1919 покинул Россию. Его сын: Феликс Феликсович Юсупов (1887–1967) был одним из участников убийства Г. Е. Распутина.

44 ГАРФ. Ф. 634. Оп. 1. Д. 24. Л. 45 – 50; 51 об – 54 об; 55 об – 56.

45 Видимости (фр.)

46 Там же. Л. 58 об – 61.

47 Там же. Л. 62 об. – 63 об.

48 Там же. Л. 68 об – 69.

49 Там же. Л. 73 – 73 об.

50 Там же. Л. 74 об.

51 Там же. Л. 75 – 76.

52 Новикова Ольга Алексеевна (1840-1925) – родилась в семье славянофилов Киреевых. Большую часть жизни провела в Англии, где занималась общественно-публицистической деятельностью. Сотрудничала в «Московских ведомостях» и «Русском обозрении». Была одной из трех женщин (включая С. Л. Перовскую и Е. Д. Сергееву), сыгравших особую роль в судьбе Тихомирова, с которым вела многолетнюю активную переписку (см.: Два письма Льва Тихомирова к Ольге Новиковой // В сб.: Эхо. Сборник статей по новой и новейшей истории Отечества. Вып. 3. М., 2000. С.104-109).

53 ГАРФ. Ф. 634. Оп. 1. Д. 24. Л. 77 – 77 об.

54 Там же. Л. 81 – 82.

55 Там же. Л. 82 – 82 об.

56 Дурново Петр Николаевич (1846 – 1915). Дворянин. Окончил Морской кадетский корпус (1860), Александровскую Военно-юридическую академию (1870). Служил в судебных учреждениях Кронштадта, Владимира, Москвы, Рыбинска, Киева. С 1880 в МВД: управляющий судебным отделом департамента государственной полиции, вице-директор, директор Департамента полиции, товарищ министра, в октябре 1905 – апреле 1906 – министр внутренних дел в кабинете С. Ю. Витте. Член Государственного совета (1905), статс-секретарь (1906), сенатор (1893), действительный статский советник.

57 ГАРФ. Ф. 634. Оп. 1. Д. 24. Л. 88 – 89 об.

58 Последний довод (лат.)

59 Хвостов Алексей Николаевич (1872 – 1918). Орловский помещик, действительный статский советник, камергер Высочайшего двора (1912). Служил в 44-ом Нижегородском драгунском полку. С 1892 в отставке. Гласный Полтавского губернского земства. В 1906 – 1910 – вологодский губернатор, в 1912 – нижегородский губернатор. С 1907 полтавский губернский предводитель дворянства. Депутат IV Государственной думы. В 1912 – председатель бюро фракции правых IV Государственной думы. Выступал против «немецкого засилья». С октября 1915 по март 1916 министр внутренних дел и главно-начальствующий отдельного корпуса жандармов. Пользовался поддержкой Г. Е. Распутина, однако впоследствии разошелся с ним. После Октябрьской революции расстрелян ВЧК. (В ХРОНОСе см. ст. Хвостов Алексей Николаевич)

60 Крашенинников Илья Сергеевич – тайный советник, сенатор, старший председатель Петербургской судебной палаты. Председательствовал на процессе 1-го Петербургского Совета рабочих депутатов. Возглавлял сенатскую комиссию, созданную 8 июня 1915 для выяснения причин и виновников майских беспорядков в Москве. Согласно рапорту Крашенинникова «поступки московского градоначальника» заключали в себе «признаки противозаконного бездействия власти по предотвращению и прекращению беспорядков». Передал Сенату заключение комиссии на предмет возбуждения против бывшего московского градоначальника А. В. Адрианова уголовного преследования. Первый Департамент Сената постановил назначить над Адриановым предварительное следствие, но дальнейшего хода дело так и не получило. (Подробнее см.: Джунковский В. Ф. Воспоминания: в 2 т. Т. 2. М., 1997.). После свержения самодержавия Крашенинников был арестован. Об обстоятельствах ареста сообщает Н. Н. Суханов: «Я лично подписал единственный подсунутый мне ордер об аресте за всю революцию. Моей случайной жертвой был человек, во всяком случае достойный своей участи более, чем многие сотни и тысячи. Это был Крашенинников… высокодаровитый человек и убежденный черносотенец, возможный глава царистской реакции и вдохновитель серьезных монархических заговоров. Он был освобожден через несколько дней. Потом в петербургский период большевистской власти, переехав с Карповки на Шпалерную, я обнаружил, что мы соседи, живем на одной площадке… А в московский период большевизма Крашенинников, как я прочитал в газетах, был, не знаю кем и при каких обстоятельствах, расстрелян на Кавказе» // Суханов Н. Н. Записки о революции: В 3 т. Т. 1. Кн. 1-2. М., 1991. С. 124.

61 Спасение общества – это высший закон (лат.).

62 ГАРФ. Ф. 634. Оп. 1. Д. 24. Л. 94 – 96 об.

63 Там же. Л. 97.

64 Имеется в виду П.А. Столыпин.

65 ГАРФ. Ф. 634. Оп. 1. Д. 24. Л. Л. 97 – 98.

66 Там же. Л. 99 об – 100 об.

67 Кривошеин Александр Васильевич (1857 – 1921). Из дворян. Окончил юридический факультет Петербургского университета, юрисконсультант частной Северо-Донецкой железной дороги. С 1884 служил в Министерстве юстиции, с 1887 – в земском отделе МВД. В 1889–1891 – комиссар по крестьянским делам в Царстве Польском. С 1902 начальник Переселенческого управления МВД. С 1905 товарищ главноуправляющего землеустройством и земледелием. С 1906 член Государственного совета и товарищ министра финансов. Гофмейстер (1909), статс-секретарь (1910). В 1908–1915 Главноуправляющий землеустройством и земледелием, один из соратников П. А. Столыпина в проведении аграрной реформы, сторонник ликвидации общинного землевладения и развития хуторского хозяйства. С 1916 член комиссии по делам сельского хозяйства Государственного совета. После Октябрьской революции один из организаторов «правого центра». В 1918 в Киеве организовал монархический «Совет государственного объединения России» (был товарищем его председателя). В годы гражданской войны был председателем «Правительства Юга России» П. Н. Врангеля. С 1920 в эмиграции. (В ХРОНОСе см.ст. Кривошеин Александр Васильевич)

68 ГАРФ. Ф. 634. Оп. 1. Д. 24. Л. 101 об. – 102.

69 Последнего дня осужденного к смерти (франц.).

70 ГАРФ. Ф. 634. Оп. 1. Д. 24. Л. 104 об. – 105.

71 Конец России

72 Тиханович-Савицкий Нестор Николаевич (1866 – после июля 1917) Из астраханских купцов, владелец музыкального магазина. Председатель астраханского отдела Союза русского народа. Затем председатель Астраханской народной монархической партии. Был ее руководителем вплоть до запрещения партии, после февраля 1917. В 1915-1917 гг. многократно направлял телеграммы министрам, требуя «обуздать» Думу и Прогрессивный блок. В марте-мае 1916 направил несколько аналогичных посланий Николаю II. (В ХРОНОСе см.ст. Тиханович-Савицкий Нестор Николаевич)

73 ГАРФ. Ф. 634. Оп. 1. Д. 24. Л. 105 об. – 106.

74 Восторгов Иоанн Иоаннович (Иван Иванович) (1864-1918). Родился в семье священника. В 1887 окончил Ставропольскую Духовную семинарию. В 1887–1889 – надзиратель и учитель русского и церковнославянского языков в Ставропольском духовном училище. С августа 1889 в священном сане, служил в Ставропольской епархии. С 1894 служил в Закавказье. С 1900 – епархиальный наблюдатель церковноприходских школ и школ грамоты. С января 1901 – протоиерей. Был редактором журнала «Духовный вестник Грузинского экзархата». В 1901 был командирован в Персию для обозрения дел Российской Православной духовной миссии и ревизии состоящих при миссии школ. С июня 1906 служил в Московской епархии в должности проповедника-миссионера с правами противосектантского епархиального миссионера. Член Совета Братства св. Петра митрополита в Москве. Член Предсоборного Присутствия при Св. Синоде. В августе 1907 – участник миссионерского съезда в Нижнем Новгороде. С октября 1907 синодальный миссионер-проповедник при Св. Синоде. В 1908 – участник IV Всероссийского миссионерского съезда в Киеве. С 1909 – заведующий московскими пастырскими курсами. Настоятель Князе-Владимирской церкви при Московском епархиальном доме. Основатель Московских Высших богословских женских курсов. С мая 1913 – настоятель Покровского собора (храма Василия Блаженного) в Москве. 30 мая 1918 арестован ВЧК в Москве и помещен в московскую внутреннюю тюрьму ВЧК, потом был переведен в Бутырскую тюрьму. Расстрелян в Москве (об обстоятельствах расстрела см.: Кобяков С. Красный суд // Архив русской революции. Кн. 4. Т. 7. М., 1991). Канонизирован Юбилейным Освященным Архиерейским Собором Русской Православной Церкви. См.: Павликова Л. Ф. Протоиерей Иоанн Иоаннович Восторгов [Воспоминания о Февральской революции в Москве] // Записки Отдела рукописей. Вып. 51. М., 2000. (В ХРОНОСе см. ст. Восторгов Иоанн Иоаннович)

75 Скворцов Василий Михайлович (1859-1932) – миссионер, церковный публицист. Окончил Киевскую духовную академию, чиновник особых поручений при обер-прокуроре Св. Синода (с 1895), миссионер Киевской и Полтавской епархий. Редактор-издатель журнала «Миссионерское обозрение». В 1906-17 издавал церковно-политическую газету «Колокол». После 1917 в эмиграции. Жил в Югославии. В 1921 – член Карловацкого Всезаграничного церковного собора. Преподавал в Сараевской духовной семинарии.

76 Распутин (Новых) Григорий Ефимович (1872 – 1916). Родился в крестьянской семье в селе Покровском Тобольской губернии. При содействии Тобольского епископа Варнавы и ректора Петербургской духовной академии Феофана был принят в придворных кругах. Приобрел славу целителя и «старца». Был приближен к царской семье. Убит в ночь с 16 на 17 декабря 1916 в доме князя Ф. Ф. Юсупова в результате заговора. В убийстве принимали участие великий князь Дмитрий Павлович, князь Ф. Ф. Юсупов, член Государственной думы В. М. Пуришкевич, считавшие, что деятельность Распутина дискредитирует царскую фамилию, и надеявшиеся с помощью его убийства укрепить положения правящей династии. (В ХРОНОСе см. ст. Распутин (Новых) Григорий Ефимович)

77 Григорьев Владимир Николаевич (1851 – ?) – генерал от кавалерии (1912). 7 марта 1909 назначен комендантом Ковенской крепости. 24 июля (6 августа) 1915 крепость была обложена германскими войсками под командованием генерала К. Литцмана. 26 июля (6 августа) началась артподготовка. Григорьев, бросив подчиненные ему войска, бежал. 4 (17) августа крепость была сдана. Потери составили 20 тыс. человек и 405 крепостных орудий. Двинский военно-окружной суд, рассмотрев 19-26 сентября 1915 дело Григорьева, признал того виновным в том, что он не подготовил крепость к обороне, а когда неприятель уже ворвался в нее, «самовольно» покинул свой пост. Григорьева приговорили к 15 годам каторжных работ. 22 ноября 1915 приговор был утвержден главнокомандующим армиями фронта. (В ХРОНОСе см. ст. Григорьев Владимир Николаевич)

78 Гучков Александр Иванович (1862 – 1936). Родился в купеческой семье. В 1885 окончил историко-филологический факультет Московского университета. В 1891 – чиновник особых поручений при нижегородском генерал-губернаторе. С 1893 – член Московской городской управы. В 1899 – волонтер в армии буров в англо-бурской войне в Южной Африке, был ранен. В 1901 назначен директором, затем управляющим Московским учетным банком. В 1904 воевал в Македонии с турками. Во время русско-японской войны 1904 – 1905 был уполномоченным отряда Красного Креста. Один из основателей и лидер «Союза 17 октября». Депутат III и IV Государственной думы. С марта 1910 по март 1911 ее председатель. В 1915 избран в Государственный совет. Во время первой мировой войны председатель Центрального военно-промышленного комитета, член Особого совещания по обороне. Участник «Прогрессивного блока». Вместе с В. В. Шульгиным принял документ об отречении Николая II. После Февральской революции – начальник Петроградского военного гарнизона, затем военный и морской министр в первом составе Временного правительства. Выступал за войну «до победного конца». После Октябрьской революции участвовал в организации борьбы против большевиков. С 1918 в эмиграции. Жил в Берлине, затем в Париже. (В ХРОНОСе см. ст. Гучков Александр Иванович)

79 ГАРФ. Ф. 634. Оп. 1. Д. 24. Л. 110 – 113 об.

80 Нейдгардт Алексей Александрович (1832 – 1915) – прокурор Московской Синодальной конторы.

81 Степанов Филипп Петрович (1857 – ?) – прокурор Московской Синодальной конторы.

82 ГАРФ. Ф. 634. Оп. 1. Д. 24. Л. 128 – 129 об.

83 Челноков Михаил Васильевич (1863 – 1935) Окончил Лазаревский институт восточных языков, с 1889 гласный Московской городской думы и губернского земского собрания. С 1890 председатель Московской уездной управы, в 1894 – 1906 член Московской губернской земской управы. Депутат II – IV Государственной думы. Секретарь II Думы. Член кадетской партии.

84 Рябушинский Павел Павлович (1871 – 1924). Из старообрядческой семьи. Окончил Московскую Практическую академию коммерческих наук (1890). С 1902 совладелец банкирского дома «Братья Рябушинские» и председатель совета организованного на его основе Московского банка (с 1912). С 1906 старшина (с 1915 председатель) Московского биржевого комитета, член Совета съездов представителей промышленности и торговли. С 1905 член ЦК «Союза 17 октября», в октябре 1906 перешел в Партию «мирного обновления». В 1912 один из инициаторов создания партии прогрессистов, член ЦК и председатель ее Московского комитета. Издавал газеты «Утро» (1907) и «Утро России» (1907, 1908 – 1917). С июня 1915 председатель Московского Военно-Промышленного комитета. Был избран в Государственный Совет. В Февральскую революцию один из инициаторов создания московского Комитета общественных организаций. Поддержал идею военной диктатуры, после краха корниловского выступления отошел от политики. В 1919 эмигрировал. (В ХРОНОСе см. ст. Рябушинский Павел Павлович)

85 Астров Николай Иванович (1868 – 1934). Родился в семье врача. Окончил юридический факультет Московского университета (1892). С 1890-х работал в органах московского городского самоуправления. В 1903 избран гласным Городской думы. Член кадетской партии и ее московского городского комитета. В Городской думе в 1913 – 1916 председатель Комитета прогрессивной группы гласных. В годы первой мировой войны – член Главного Комитета Всероссийского союза городов. С 1916 член ЦК партии кадетов. После Февральской революции товарищ комиссара Временного правительства в Москве. В конце марта – конце июня – московский городской глава. После Октябрьской революции – в эмиграции. Оставил «Воспоминания» (Париж, 1941; М., 2000).

86 ГАРФ. Ф. 634. Оп. 1. Д. 25. Л. 4 об – 6.

87 Там же. Л. 37 – 38.

88 Там же. Л. 50 – 51.

89 Там же. Л. 51 об; 52 об. – 54 об.

Далее читайте:

Тихомиров Лев Александрович (1852-1923), биографические материалы.

Л. А. Тихомиров. Из дневников 1900-1904 годов.

Л. А. Тихомиров. Из дневника за 1916-1917 гг. Публикация, предисловие и примечания А. В. Репникова.

Л. А. Тихомиров. Из дневника за 1916 г. Публикация, предисловие и примечания А. В. Репникова (продолжение).

Л.А. Тихомиров. Критика демократии

Л.А. Тихомиров. Государственность и религия

Л.А. Тихомиров. Религиозно-философские основы истории

П.Ф.Якубович - письмо Л.А.Тихомирову  от 31 октября (по юлианскому календарю).

Доклад заведующего агентурой в Париже П.И. Рачковского в департамент полиции о разработке Л. Тихомирова.

Сергей Чесноков. "Около Тихомирова"

Ремнев А.В. Крестный путь Льва Тихомирова ("Исторический ежегодник", 1997 (спецвыпуск) год)

Мраморнов А.И. «Захолустный» свидетель уходящей России. (Рецензия на публикацию дневников Л. А. Тихомирова за 1915 – 1917 гг. ). 25.01.2009

Мягкова Елена. Вопрошая прошлое. (Рецензия на публикацию дневников Л. А. Тихомирова за 1915 – 1917 гг. ). 25.01.2009

Минаков А.Ю. Рецензия на публикацию дневника Л.А. Тихомирова.  (Рецензия на публикацию дневников Л. А. Тихомирова за 1915 – 1917 гг. ). 25.01.2009

Тесля А.А. "Прежде я даже воображал, будто я что-то “сделал”. [Тихомиров, Л.А.]Дневник Л.А. Тихомирова. 1915 – 1917 гг. / Сост. А.В. Репников. – М.: Российская политическая энциклопедия (РОССПЭН), 2008. – 440 с., ил.

ХРОНОС существует с 20 января 2000 года,

Редактор Вячеслав Румянцев

При цитировании давайте ссылку на ХРОНОС