В.Ф. Шаповалов

БИБЛИОТЕКА ХРОНОСА

XPOHOC

ФОРУМ ХРОНОСА

НОВОСТИ ХРОНОСА

БИБЛИОТЕКА ХРОНОСА

ИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИ

БИОГРАФИЧЕСКИЙ УКАЗАТЕЛЬ

ГЕНЕАЛОГИЧЕСКИЕ ТАБЛИЦЫ

ПРЕДМЕТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ

СТРАНЫ И ГОСУДАРСТВА

ИСТОРИЧЕСКИЕ ОРГАНИЗАЦИИ

РЕЛИГИИ МИРА

ЭТНОНИМЫ

СТАТЬИ НА ИСТОРИЧЕСКИЕ ТЕМЫ

МЕТОДИКА ПРЕПОДАВАНИЯ

КАРТА САЙТА

АВТОРЫ ХРОНОСА

В.Ф. Шаповалов

Истоки и смысл российской цивилизации

ГЛАВА 12. ОБЩЕСТВО И ЛИЧНОСТЬ В РОССИИ

3. Интеллигенция в России. Идея духовно-культурной элиты.

Вопрос об интеллигенции является одним из наиболее обсуждаемых в русской мысли. Ему посвящена огромная литература. Без преувеличения можно констатировать, что ни один крупный отечественный мыслитель не обошел его стороной. Специально вопросу об интеллигенции был посвящен ставший знаменитым сборник “Вехи” (1909), вызвавший многочисленные отклики во всей последующей литературе и продолжающий привлекать внимание и сегодня. Обсуждался этот вопрос и в советское время, хотя главным образом, в так называемой «самиздатовской» литературе, т. е. в той литературе, которая нелегально издавалась людьми, настроенными оппозиционно по отношению к советской власти. 

Пристальное внимание многих отечественных авторов к теме интеллигенции в России, разумеется, не случайно. С одной стороны, эта, относительно небольшая часть общества, всегда играла в России значительную роль. С другой – она испытывала на протяжении почти всей истории своего существования исключительные трудности и лишения, сталкивалась с серьезными препятствиями на пути выполнения своей общественной миссии. Далеко не всегда она оказывалась на высоте поставленных перед собою задач. Исторический путь российской интеллигенции – это путь исканий и заблуждений, не только путь относительных побед и заслуг перед обществом, но и поражений, чреватых отрицательными последствиями, как для всего общества, так и для самой интеллигенции.

Возникновение интеллигенции как особого социального явления в России принято связывать с периодом конца 18-го – начала 19-го веков, с просветительской деятельностью Радищева и Карамзина. Для интеллигенции стал  характерен особый духовный настрой, особое умонастроение. Это умонастроение отчетливо выражено в словах Радищева: “Я взглянул окрест себя и душа моя страданиями человеческими уязвлена стала”.

Забота об униженных и оскорбленных, печалование о человеческой судьбе, о страданиях людей, стремление найти пути к лучшей жизни для всех и каждого человека – стали отличительными чертами русской интеллигенции с момента ее возникновения. Эти черты, как правило, ставили ее в оппозиционное положение к государственной власти, рождали критический настрой по отношению к существующим общественным порядкам и институтам.

Названные черты наиболее ярко проявились в 19-ом – начале 20-го веков. Именно они дали повод говорить об интеллигенции в России как уникальном феномене, аналогов которому нет в других странах, в частности, в странах Запада. Действительно, западные интеллектуалы, т. е. работники умственного труда, в большинстве случаев и на протяжении длительного периода не ставили перед собой задач нравственного и социального совершенствования; позиция критичности по отношению к существующим порядкам и институтам была для них не характерной. Однако, чтобы более точно ответить на вопрос об уникальности феномена российской интеллигенции, необходимо, конечно, сформулировать общее представление о том, что следует понимать под интеллигенцией.

Итальянский ученый Витторио Страда, глубокий знаток русской истории и литературы, выделяет три значения слов "интеллектуал" и "интеллигенция":

1. Производитель и обладатель специального знания;

2. Человек, критически воспринимающий общество своего времени в перспективе прошлого и будущего;

3. "Образовательный слой", являющийся необходимым для создания и передачи культурных ценностей.

(Страда В. В свете конца в преддверии начала. В кн. В раздумьях о России. ХIХ век. М. 1996. С. 32.)

По мнению В. Страда, западные интеллектуалы освоили вторую из названных позиций только к концу 19-го века, в то время как для русской интеллигенции она была характерна с самого ее возникновения, т. е., начиная от эпохи Радищева и Карамзина. Для рождения российской интеллигенции реформы Петра Великого имели  такое же значение, как церковная Реформация Лютера, для западной.

В свете сказанного, не вполне верно считать, что интеллигенция есть чисто российское явление. Западные интеллектуалы продемонстрировали свою способность критически воспринимать общество и выступать против его недостатков не в меньшей степени. Доказательством тому служит страстное разоблачение социальных пороков западного общества в публицистических произведениях Э. Золя, Р. Ролана, Т. Манна, и многих других.  По своему пафосу их вполне можно поставить рядом, например, со знаменитым "Путешествием из Петербурга в Москву" Радищева, открывающим в России длинный список  произведений критической направленности.

Важно иметь в виду, что в состав понятия “интеллигенция” входят не только выдающиеся деятели культуры, а в первую очередь рядовые интеллигенты, т. е. люди, получившие образование, занятые интеллектуальным трудом и разделяющие мировоззрение интеллигенции. Воззрения выдающихся представителей культуры могут как в той или иной степени совпадать с воззрениями основной массы интеллигентов, так и не совпадать. Так, философские взгляды Достоевского не были поняты и не разделялись основной массой русских интеллигентов второй половины 19-го – начала 20-го века. Кумирами интеллигенции этого периода были Белинский, Чернышевский, Некрасов. Идеи сборника “Вехи”, разработанные рядом выдающихся мыслителей и философов, были не поняты и даже встречены в штыки основной массой интеллигентов. Наибольшая часть российских интеллигентов, будучи страстно увлеченной революционной борьбой, не услышала предупреждений, содержавшихся в “Вехах” и оказавшихся пророческими. Тем не менее, дореволюционная интеллигенция являла собой высочайший образец духовности и нравственного благородства.

Достоинства предреволюционной интеллигенции ярко охарактеризованы А. Солженицыным.

“Всеобщий поиск целостного миросозерцания, жажда веры (хотя и земной), стремление подчинить свою жизнь этой вере…

Социальное покаяние, чувство виновности перед народом… Нравственные оценки и мотивы занимают в душе русского интеллигента исключительное место; думать о своей личности – эгоизм, личные интересы и существование должны быть безусловно подчинены общественному служению; пуританизм, личный аскетизм, полное бескорыстие, даже ненависть к личному богатству, боязнь его как бремени и соблазна…

Фанатическая готовность к самопожертвованию, даже активный поиск жертвы; хотя путь такой проходят единицы, но для всех он – обязательный, единственно достойный идеал.” (Солженицын А. И. Образованщина. В сб: Из-под глыб. М. 1974. С. 219 – 220.).

Герои романа Н. Г. Чернышевского «Что делать?» явились отражением характерных черт русской интеллигенции,  - с одной стороны, а с другой - образы, созданные автором на страницах романа, стали «моделью», образцом для подражания для последующих поколений молодежи, прежде всего, из числа студентов и получивших высшее образование.

Нередко принято говорить о “пропасти” между интеллигенцией и народом. Имеется в виду, что интеллигенция плохо представляла жизнь народа и поэтому выдвигала идеи далекие от интересов народа и непонятные ему. Однако в действительности эта пропасть была в значительной степени только кажущейся. Ведь ни кто иной, а именно интеллигенция подготовила идейную почву для падения самодержавной монархии в России. Антимонархический настрой интеллигенции, ставший характерным для нее, начиная с 60-х годов 19-го века, в конце концов передался широким слоям и стал массовым. Именно интеллигенция шла во главе демократических преобразований в России, как в период 1905 – 1917 гг., так и в 1988 – 1991 гг. Это были в основном представители академической и университетской науки. Многотысячные митинги, собираемые лидерами демократического крыла перестройки, также в значительной мере состояли из представителей интеллигенции. Можно упомянуть и о том, что интеллигенция конца 19-го – начала 20-го века, усвоив себе атеистическое мировоззрение, сумела внедрить его в сознание значительной части народа.

О значительности социальной роли интеллигенции, о влиянии ее умонастроения на умонастроение широких масс свидетельствуют слова П. Б. Струве, относящиеся к 1908 году. “Значение того, как думает интеллигенция чрезвычайно велико… Замечательный исторический и социологический урок русской революции заключается именно в том, что она показала, с какой легкостью закрылась эта пресловутая «пропасть» (между интеллигенцией и народом – В. Ш.): идеи интеллигенции поразительно быстро проникли в народные массы и действительно заразили их. В силу этого ответственность интеллигенции за свое “умоначертание” чрезвычайно велика. Оно перестало быть просто интеллигентским делом”. (Струве П. Б. Patriotica. Политика, культура, религия, социализм. М. 1997.  С. 204.)

Таким образом, роль интеллигенции в истории России весьма значительна (при том, что о ее однозначной оценке говорить весьма трудно). И это не случайно. Дело не только в особенностях российского исторического пути, но и в самой природе интеллигенции и в природе всякой общественной организации.

Следует подчеркнуть, что во всяком обществе для его нормального функционирования и развития необходима относительно небольшая группа людей, специально занятая осмыслением исторического пути этого общества и разработкой перспектив дальнейшего развития. Идеи этой группы людей оказывают значительное влияние на массовое сознание, тем самым, так или иначе, оказывают влияние на развитие общества.

На значение и особенности взаимодействия интеллигенции и народа обратил внимание С. Франк в свой статье 1918 года: "Народ есть всегда, даже в самом демократическом государстве, исполнитель, орудие руках какого-либо направляющего и вдохновляющего меньшинства… Конечно, от культурного, умственного и нравственного состояния широких народных масс зависит, какая политическая сила, какие политические идеи и способы действий окажутся наиболее влиятельными и могущественными. Но получающийся отсюда общий итог всегда, следовательно, определен взаимодействием между содержанием и уровнем общественного сознания масс и направлением идей руководящего меньшинства." (Франк С. Л. De profundis. В сб. Из глубины. М. 1991. С. 304 – 305.) Интеллигенция, следовательно, призвана выполнять роль “руководящего меньшинства” или, по-другому, - духовно-культурной элиты общества.

Идея необходимости и важности духовно-культурной элиты была обоснована в ХХ веке испанским философом Х. Ортегой-и-Гассетом, прежде всего, в ставшей знаменитой работе "Восстание масс" (1929). Она содержится и в трудах работавшего в эмиграции отечественного мыслителя Г. П. Федотова. (См. работу Г. П. Федотова "Письма о русской культуре". 1925 г.). Но самое поразительное заключается в том, что эту же идею без труда можно обнаружить в творчестве Пушкина, который не только неоднократно заявлял идею духовно-культурной элиты в своей поэзии, но и совершенно конкретно разрабатывал ее в своих письмах и записках. Разумеется, идея Пушкина совпадает с идеей Ортеги-и-Гассета и Федотова только в главном и основном, поскольку была высказана в иную эпоху, в иных социально-исторических условиях.

Сословное общество девятнадцатого столетия, конечно, существенно отлично от массового общества ХХ века, поэтому Пушкин искал социальную основу для духовно-культурной элиты среди сословий современного ему общества. Он находил ее в родовом дворянстве. Однако главным критерием для Пушкина была не принадлежность к родовому дворянству сама по себе, а ценностные установки личности. И в этом мысль Пушкина полностью совпадает с размышлениями Ортеги и Федотова. Из этого главного критерия следует наиболее общее понимание духовно-культурной элиты, обнаруживающее, кстати, условность (и даже неудачность) термина "элита".

Всякий, кто не утратил мужества сохранять нормальные человеческие понятия, такие как дружба, верность данному слову, родина, семья, домашний очаг, почитание старших, родителей и предков, кто готов служить истине, а не пресмыкаться перед "сильными  мира сего", кто верит в добро, красоту, милосердие, сострадание и другие "вечные" ценности,  - может отнести себя к духовно-культурной элите. Не по приобретенным научным знаниям, не по числу выпущенных книг, не по высоте образованности, а по чистоте устремлений, по душевной самоотверженности во имя правды выделяется духовно-культурная элита. Важно отчетливо сознавать, что таким людям суждено оставаться в меньшинстве в мире количественного преобладания пошлости, развязности, утраты смысложизненных ориентиров. Однако для общественной жизни, как и для ряда природных процессов, важна «закваска».

Задача духовно-культурной элиты, отнюдь, не в борьбе, а том, чтобы просто делать свое дело, сохраняя в обществе островки здравого смысла и трезвости духа, в противовес наступающему со всех сторон океану духовного оскудения. Только опираясь на такую элиту, общество способно противостоять смятению и растерянности, будет в состоянии мобилизовать мысль и волю против псевдоценностей, навязываемых олигархией. Об этом можно говорить с полной уверенностью, поскольку в глубинах души в людях живет неистребимая тяга, которую не в состоянии полностью вытравить никакой наплыв псевдо-культуры, - тяга к сохранению собственного достоинства, к тем ценностям, которые были названы выше. “Государственное устройство, - подчеркивал А. И. Солженицын, - второстепеннее самого воздуха человеческих отношений. При людском благородстве – допустим любой добропорядочный строй, при людском озлоблении и шкурничестве – невыносима и самая разливистая демократия. Если в самих людях нет справедливости и честности – то это проявляется при любом строе.” (Солженицын А. И. Как нам обустроить Россию. Посильные соображения. В кн. В поисках своего пути: Россия между Европой и Азией. М. 1997. С. 697.)

Разумеется, духовно-культурная элита, о которой мечтал Пушкин (и которая в его время хотя бы отчасти существовала), и о которой писали Ортега-и-Гссет и Г. Федотов, не имеет ничего общего с той пошлой "тусовкой", которая сегодня порой занимает господствующее положение в средствах массовой информации. Не имеет она ничего общего и с так называемой "политической элитой" общества, - особенно, если под последней иметь в виду  политических авантюристов и проходимцев, нередко проникающих на самые вершины государственной власти.

Вполне реальная опасность повсеместной утраты ценностей непреходящего значения, о которых идет речь, чревата полным разрушением того минимума доверия между людьми, без которого не возможна общественная жизнь. В отсутствии элементов доверия для осуществления любого акта общения (например, акта купли-продажи, любой сделки и т. п.) пришлось бы прибегать к помощи служащих полиции, которые, впрочем, в свою очередь, нуждались бы в еще одном уровне контроля и так далее. Полная утрата доверия потребовала бы рекрутирования в органы правопорядка значительной части населения, привела бы к превращению страны в полицейское государство. Нетрудно видеть, сколь реальна тенденция к подобному превращению в постперестроечной России.

      Существование духовно-культурной элиты основывается на самоуважении, на осознании самоценности культуры, которая является "наградой самой по себе", на высоком профессионализме. Такая элита может рассчитывать на общественную оценку, свободную от подозрений в корыстолюбии; она сможет реально оказывать нравственное воздействие на жизнь общества. Одновременно, отсутствие прямой связи с уровнем материальных притязаний обеспечивает ей внутреннюю свободу - условие для творчества совершенно необходимое. Это же избавляет ее от необходимости приноравливать свое творчество к интересам каких-либо политических сил, дает ей духовные силы не раболепствовать перед властью.

Лесть и заискивание перед властью – традиция не интеллигенции, а околопридворной знати, тех, к которым были обращены знаменитые слова М. Ю. Лермонтова”: “Вы, жадною толпой стоящие у трона, свободы, гения и славы палачи…!” Эту традицию унаследовала в советское время партийная номенклатура, а также часть представителей официальной культуры, непосредственно допущенная к кормушке партийно-государственного аппарата. За это представители официальной культуры были вынуждены подстраивать свое творчество к пропагандистским интересам власти, фальшивить, а порой откровенно лгать. Их жизненным правилом стало циничное - “колебаться вместе с линией партии”. Эту же традицию лести и заискивания перед властью продолжили, к сожалению, некоторые деятели отечественной культуры постперестроечного периода.

Общественное влияние духовно-культурной элиты основано, таким образом, на ее нравственном авторитете, на готовности сделать судьбу большинства людей своей, на чувстве собственного достоинства. Для такой элиты характерно скорее смирение, чем высокомерие. Напротив, масса элитарна в худшем смысле, поскольку для нее характерно "высокомерие разума" (Ф. А. Хайек), ведущего отсчет от самого себя и раз за разом начинающего жизнь с чистого листа.

Все, что сказано о духовно-культурной элите, легко обнаруживается в творчестве Пушкина, или прямо вытекает из его размышлений. В частности, Пушкин был убежден в важности для нормального развития общества независимого и влиятельного общественного мнения. Он сожалением отмечал отрицательные последствия его отсутствия в современной ему России. Так, в известном письме к Чаадаеву, он соглашается с автором "Философического письма" именно в этом пункте: "Действительно, нужно сознаться, что наша общественная жизнь - грустная вещь. Что это отсутствие общественного мнения, это равнодушие ко всему, что является долгом, справедливостью и истиной, это циничное презрение к человеческой мысли и достоинству - поистине могут привести в отчаяние. Вы хорошо сделали, что сказали об этом громко." (Пушкин А. С. Письмо к Чаадаеву. В кн. Русская идея. М. 1990. С. 51.)

      Пушкин связывал существование независимого общественного мнения, в первую очередь, с печатью, с прессой. Именно этим было продиктовано его стремление основать самостоятельный печатный орган. Он потратил немало усилий на создание сначала "Литературной газеты", затем журнала, который так и не состоялся, не успев получить названия, наконец, "Современника". Независимость печати отнюдь не означала для Пушкина всего лишь ее свободу от цензурных ограничений.  Более того, как это ни покажется странным, Пушкин вовсе не настаивал на отмене цензуры. Против чего он возражал категорически -  это против предписаний, против диктата в отношении прессы, с чьей бы стороны подобные предписания ни исходили, с чьей бы стороны подобный диктат ни осуществлялся. Более всего он опасался диктата толпы, массы, навязывающей автору свои низкопробные вкусы и предпочтения.

Мотив противопоставления поэта, мыслителя, художника - толпе, "черни", - является одним из сквозных мотивов поэзии Пушкина. Дополненный мотивом противостояния "сильным мира сего", власти, он выступает в виде тезиса о духовной независимости познания и творчества - важнейшего для мировоззрения Пушкина. В отличие от многих представителей русской мысли более позднего периода, Пушкин хорошо понимал, что опасность для свободы мысли может проистекать не только со стороны власти, но и со стороны народа, со стороны господствующих в массе усредненных представлений и ценностей. При этом, такие усредненные представления могут опускаться до самого низкого уровня пошлости и нигилизма.

Заботясь о благе народа, нужно иметь мужество не приноравливать свое творчество к количественно преобладающим в его среде воззрениям. Об этом напрочь забыла значительная часть русской интеллигенции второй половины 19-го - начала 20-го века. Не случайно, ее взгляды на этот счет были подвергнуты суровой критике авторами уже упомянутого сборника "Вехи" (1909) - само появление которого знаменовало собой начало духовного трезвления и возврата к пушкинскому пониманию отношения интеллигенции и народа.

Из правильного тезиса о необходимости защиты интересов народа, из сочувствия к "униженным и оскорбленным" немалая часть русской интеллигенции неправомерно сделала вывод о совершенной правоте народа во всех вопросах. Интеллигенции представлялось, что тот, кто занят физическим трудом, обладает неким мистическим чутьём, которое позволит ему правильно решить любые вопросы, в том числе и те, которые требуют для своего разрешения соответствующей подготовки, специальных знаний, квалификации. Такой взгляд был охарактеризован в сборнике "Вехи" как "народопоклонство". Идеализацию народных воззрений и народной жизни в последствии использовали большевики, "именем народа" уничтожавшие и запрещавшие все, что не укладывалось в рамки усредненных представлений, и было непонятно массе.

Отрицательные последствия диктата толпы отчетливо обнаружились уже в пушкинскую эпоху. И хотя это была по преимуществу дворянская "толпа", легче от этого не становилось: и в дворянской среде было немало людей (если не большинство), далеких от подлинной культуры, от ясного понимания непреходящих ценностей личного и общественного бытия. Удручающие результаты господства усредненных, а порой и откровенно пошлых представлений, Пушкин мог наблюдать на примере многих современных ему периодических изданий. Именно поэтому важнейшую задачу собственного журнала он видел в освещении событий с точки зрения ценностей, представлявшимся ему незыблемыми: уважения к жизни и достоинству личности, заботы о благе всего общества, прочности государства, просвещенного патриотизма. Этим пушкинский журнал должен был отличаться от множества других изданий, о запрещении которых или о каких-либо репрессиях, в отношении которых Пушкин, разумеется, не помышлял.

 Пушкин мыслил свой журнал в качестве связующего звена между обществом и государственной властью. (См. Анненков П. В. Пушкин в Александровскую эпоху. Общественные идеалы Пушкина. Минск. 1998. С. 233 - 260). Это означало, что с одной стороны, журнал должен был с глубоких и теоретически обоснованных позиций разъяснять политику правительства широким кругам интеллигенции. Тем самым он способствовал бы преодолению тех, подчас абсурдных и нелепых, представлений, которыми была набита голова среднего дворянского интеллигента в результате каждодневного поверхностного проглатывания зарубежных (по преимуществу французских) газет, или чтения отечественных изданий низкого теоретического и духовно-нравственного уровня. С другой стороны, журнал призван был, если не подсказывать правительству, то, по меньшей мере, обозначать и теоретически обосновывать приоритеты государственной политики, удерживать власть от необдуманных решений. Пушкин хорошо понимал, что власть нуждается в идеях, которые она не в состоянии выработать самостоятельно, сколь она бы ни была уверена в обратном. Кроме того, в структурах власти всегда немало людей случайных, для которых национальные интересы России не более, чем повод для карьерных устремлений. Такие люди рассматривают "эту страну" только лишь в качестве плацдарма для достижения корыстных целей или полигона для  рискованных экспериментов.

Пушкин исходил из особого значения глубокого осознания  укоренности в России, важности ощущения тесной духовной связи с ней, с ее прошлым, настоящим и будущим. Именно поэтому, в частности, он настаивал на особой роли родового дворянства. К нему он относил тех представителей дворянского сословия, которые являлись потомками древних дворянских родов. Однако принадлежность к древнему дворянскому роду Пушкин рассматривал лишь в качестве предпосылки для развития высоких нравственных качеств. В отрывке "О дворянстве" он, в частности, писал: "Нужно ли для дворянства приуготовительное воспитание? - Нужно. - Чему и как учится дворянство? - Независимости, храбрости, благородству, чести вообще. - Не суть ли сии качества природные? - Так, но образ жизни может их развить, усилить или задушить. - Нужны ли они в народе, также как, например, трудолюбие? - Нужны, и дворянство - la sauve-gard трудолюбивого класса, которому некогда развивать сии качества". (Цит. по. Анненков П. В. Указ. Произв. С. 241.) По словам Анненкова, Пушкин придавал огромное "народовоспитательное и политическое значение потомственному независимому дворянству в государстве." (Там же, с. 242.)

В связи со сказанным, следует отметить, что идея духовно-культурной элиты у Ортеги-и-Гассета и Федотова не в последнюю очередь мотивирована принципиальным несовершенством демократических форм государственного устройства. Признание, как необходимости демократических форм, так и их принципиального несовершенства отчетливо выражено в изречении, приписываемом Черчилю: "Демократия - ужасная вещь, но человечество не изобрело ничего лучше демократии". Для того, чтобы демократия была действенной и плодотворной, необходимы дополнительные усилия по ограничению негативного воздействия на общество органически присущих ей недостатков.

Дело, в частности, в том, что сколь бы ни был совершенен избирательный механизм, он принципиально не способен дать абсолютных гарантий от проникновения во власть людей, к ней неподготовленных. Политическая демократия не может застраховать себя от вознесения к вершинам государственной власти тех, для кого интересы страны нечего не значат, кто равнодушен к судьбам людей, преследует лишь собственные корыстные интересы. Впрочем, изобрести абсолютно совершенный государственный механизм, вероятно, не возможно в принципе: совершенство во всей полноте осуществимо только в мечтах, или в раю, на небесах, - в реальной жизни приходится смиряться со многими несовершенствами. Чрезмерные упования на государство, как и ориентация на то, что является наиболее распространенным и массовым, на то, что количественно преобладает, следует вообще отнести к рецидивам тоталитарного способа мышления. В действительности же, полагаясь только на государственно-политические механизмы, или на популярные средства массовой информации, общество не в состоянии обезопасить себя от роста негативных проявлений, ведущих к социальному разложению и деградации.      

Вопреки принадлежащему В. И. Ленину внешне привлекательному известному суждению, - "жить в обществе и быть свободным от общества" - не "нельзя", а можно и должно. Более того, сохранять и оберегать свою личность, свою духовную независимость есть важнейшая жизненная задача человека. Тем более эта задача важна для тех, кто занят интеллектуальным трудом, поскольку свобода и независимость суждений являются первейшими условиями всякого исследования, всякого размышления. Следовательно, эта задача имеет первоочередное значение для интеллигенции. С этой точки зрения для того, кто относит себя к интеллигенции, совершенно неприемлемо и недопустимо спешить на поклон к политическому или финансовому фавориту, с тем, чтобы засвидетельствовать свою преданность в расчете на последующие подачки с его стороны, - как это порой случалось и случается с некоторыми представителями отечественной культуры.

Основной путь влияния интеллигенции на общество связан с идейным влиянием, что предполагает сознательное дистанцирование от власти для сохранения независимости суждений. Дистанцирование от власти, конечно, не исключает, а, напротив, предполагает заботу о собственной стране, о благосостоянии и процветании всех граждан государства. Дистанцирование от власти предполагает трезвый и серьезный анализ проводимой ею политики, публичную критику ошибок и недостатков. Такое дистанцирование предполагает также публичное осуждение случаев произвола, злоупотреблений властью, нарушения органами власти законов и конституции.

Поучительные уроки того отрицательного опыта, который накоплен русской интеллигенцией в ХIХ – начале ХХ вв., состоят, в частности, в том, руководствуясь справедливым мотивом заботы об «униженных и оскорбленных», она предъявляла завышенные, нереалистические требования в государственной власти, порой становилась на путь вооруженной борьбы и терроризма. Не требуется доказывать, что такой путь совершенно не допустим в современных условиях.

Задача интеллигенции, в частности, в том, чтобы противостоять ложному пути, по которому могут повести страну политики. Только постоянно ощущая давление со стороны общества,  политики будут корректировать свой курс в соответствии с интересами всех граждан, всего населения. При наличии такого давления, долго оставаться глухими к интересам всего общества ни власть, ни политики не могут.

Интеллигенция как духовно-культурная элита должна стать фактором объединения общества, а не разобщения. Именно чрезмерное увлечение внутренней борьбой приводило русскую интеллигенцию к расколам в собственной среде в частности, на славянофилов и западников, на демократов и патриотов, демократов и коммунистов. Такого рода разделения были в той или иной степени оправданы для 19-го века или для начала 20-го, но не для начала 21-го. Сегодня они наносят столь непоправимый ущерб, что в состоянии сделать российское общество совершенно не способным к решению стоящих перед ним задач, выбросить Россию на обочину мирового развития.

Важнейшая задача сегодня состоит в сплочении общества в целях отстаивания национальных интересов, т. е. совокупных интересов всех граждан России. Национальные интересы есть та база, та основа, на которой только и возможно сплочение общества, и перед чем должны смолкнуть все политические и иные разногласия. Поэтому именно первоочередная забота о национальных интересах России (а не образованность сама по себе и не пустой «креатив») становится критерием интеллигентности, критерием принадлежности к духовно-культурной элите.

В.Ф. Шаповалов. Истоки и смысл российской цивилизации. М. 2003. 628 с.

Здесь читайте:

Шамбаров В. Е. Казачество: История вольной Руси. ― М.: Изд-во Алгоритм, 2007.

Петр I Алексеевич (биографические материалы).

БИБЛИОТЕКА ХРОНОСА