Родственные проекты:
|
Заколдованная
Рассказы
НЕКРАСИВАЯ
Тот дом напоминал огромный, несуразный торт — на нем было множество
ассиметричных лепнин и украшений: казалось, где-то разобрали замок и на новом
месте собрали, но кое-что перепутали.
Алексей позвонил в дверь на первом этаже, ему открыла высокая старуха со строгим
взглядом и папиросой во рту, с глубокими морщинами и складками на лице; она была
в соломенной шляпе, в свитере, шароварах и мужских сандалиях на босу ногу.
— Вам кого? — пробасила великанша, не вынимая изо рта папиросы.
— Здесь сдается комната?
— Проходите! — старуха развернулась и гулко зашлепала в темноту.
Алексей пошел за ней.
— Комната хорошая, светлая, — гремела старуха. — Говорят “далеко”... Меня это
умиляет. От чего далеко? От Большого театра или от Кремля?
В глубине коридора виднелась комната, где за столом весело болтали некрасивая
девушка и мальчишка. Увидев старуху, они смолкли, и мальчишка показал Алексею
язык, а девушка скорчила веселую гримасу.
— Вот, смотрите, — старуха толкнула соседнюю дверь в пустую угловую комнату, где
от окна к окну гулял ветер, разметая по полу обрывки газет. — Здесь ветер дует
только в одну сторону, — пояснила старуха, попыхивая папиросой.
— Да, вижу, — кивнул Алексей. — Весь сор лежит у одной стены.
— Тут поставим для вас раскладушку, сюда из коридора передвинем стол, и жилье
будет что надо! Вы кто по профессии-то?
— Художник.
— Ну ничего. Все лучше, чем столяр. Тот целыми днями заколачивал гвозди. —
Старуха засмеялась, ее смех напоминал треск разрываемой ткани.
Алексей подошел к окну: половина асфальтированного двора была заставлена ящиками
с осенними цветами, среди ящиков шастал сухой сутулый мужчина, в одной руке
держал лейку, в другой — детскую лопатку.
— Сумасшедший старик, — пробурчала старуха. — Бывший учитель. Развел здесь
огород. Раньше от него житья не было — с утра скреб метлой под окнами. Но я его
припугнула — теперь тише воды.
К вечеру, заплатив за три месяца, Алексей перебрался в угловую комнату. “Ничего,
что продувная, зато светлая, — подумал он. — И цветник перед окном”.
Утром его разбудил громовой голос старухи: она отчитывала какую-то жиличку за
то, что та хлопала дверью. Когда Алексей умывался, она переключилась на парня,
который “слишком громко” говорил по телефону-автомату в подъезде. Через полчаса
она уже ворчала на соседей, что “их радио досаждает больше всего”. Не успел
Алексей одеться, в дверь постучали, и в комнату вошла некрасивая девушка с
чашкой горячего чая. Дешевое платье, перевязанное в талии шнуром, на голове
бабкина шляпа, острый нос, острые колени, движения мальчишеcкие, угловатые, и
вся хрупкая и легкая — вот-вот растворится в воздухе.
— Здравствуйте! Это вам, — приветливо сказала дурнушка. — Бабуля прислала. —
Из-под шляпы на Алексея смотрели желтые глаза, в них озорно бегали какие-то
иголочки — настоящий разбойник, а не девчонка.
— Закрывай скорее дверь, — сказал Алексей, — а то тебя сдует.
— И не сдует. Я крепкая, — сказала, сморщила нос и засмеялась. Потом поставила
чай на стол и прикрыла дверь. — Вы похожи на пирата, — она ухмыльнулась, и ее
желтые глаза колюче заискрились.
— Это почему же?
— Небритый, и вон шрам на руке.
— Вот те раз! Не успел въехать — уже дали прозвище.
— Так это ж хорошо! — она прищурила глаза. — Имя человека узнаешь, когда
знакомишься, а прозвище вешаешь сразу. Прозвище имеет не всякий...
— Лиза! — раздался голос старухи. — Я тут одну тарелку ищу. Было шесть, а
осталось четыре. Ты не разбила?
— Не-ет! — крикнула Лиза и тихо усмехнулась. — Пропали две, а ищет одну! Сама
куда-то положила и забыла... Меня вообще-то бабуля послала у вас прибрать.
— Давай убирай.
Она сходила за тряпкой и начала протирать окна. Алексей принялся за чай, изредка
посматривая на свою “горничную”. “Такая худая, что почти сгибается под тяжестью
бабкиной шляпы”, — усмехнулся он про себя.
— Значит, тебя Лиза зовут?
— Лиза. А вас?
— Дядя Леша.
— Дядя! — она прыснула. — Вам же лет тридцать!
— Побольше.
— А чем вы занимаетесь, дядь Леш? — “Дядь Леш” она произнесла нарочито
растянуто.
— Составляю рецепт бессмертия.
— Нет, правда?
— Художник я. Делаю разные этикетки к банкам, коробкам. Иногда дают что-нибудь
проиллюстрировать.
— Как интересно! Потом покажете?
— А как же!
— Вон учитель, — она кивнула за окно. — Вы видели его клумбу?
— Видел.
— Он так ухаживает за цветами! Подсыпает в деревянные квадратики чернозем. Если
какой стебелек погнулся — ставит палочку и привязывает. Нюхает, гладит, радуется
каждому бутону... Я иногда ему помогаю, он называет меня “цветочница”. А в
прошлом году кто-то оборвал все цветы. Ужасно было жалко. Учитель прямо
заболел... Ну вот, окна в порядке, пол подмету вечером, сейчас надо бежать в
институт.
— Ты в каком?
— В педагогическом, на первом курсе.
— А где твои родители?
Она вдруг рассмеялась, сморщив уголки глаз.
— Ты что?!
— Мы оба не выговариваем “р”, и кажется, что все время друг друга
передразниваем.
— В самом деле.
— Лиза! — опять позвала старуха. — Ты все сделала? Хочешь опоздать в институт?!
Ты здесь приготовила капусту, что-то у меня от нее голова разболелась. Ты,
наверно, туда валерьянки налила?
Лиза хмыкнула:
— О боже! А родители за границей. Папу послали работать на год, а мы остались с
бабушкой. Я и брат Вовка. Ну, я побежала. Пока!
Вечером она зашла снова. Длинноногая, в просторном халате она выглядела еще
более худой. Поставив на стол раковину морского гребешка, она сказала:
— Это вам пепельница, дядь Леш. — “Дядь Леш” опять произнесла нарочито четко,
скривив губы. — А почему вы так много курите? Вы нервный, да?
— Просто дурацкая привычка.
— А по-моему, курить легче, чем не курить. Когда люди курят, у них вроде руки
заняты, и этим успокаивают нервы. А когда не курят, надо сдерживаться.
Алексей пожал плечами.
— Вот бабуля просто не вынимает папиросу изо рта. Она очень нервная. Вы
заметили, она ведет настоящую войну с шумом.
— Заметил.
— А я для нее — громоотвод. На мне она разряжается. Но я уже привыкла... Бабуля
через день работает в библиотеке уборщицей... Она смешная. Ее настольная книга —
“Умное слово”, сборник высказываний великих людей. О чем бы я ни заговорила, она
сразу перебивает: “Извини! А вот Флобер сказал...”. Обед начинает с компота. “В
желудке, — говорит, — все встретится”... Раньше все время нас с Вовкой пичкала
лекарствами. С утра, как просыпались, тащила таблетки. И залечила нас. У Вовки
стал болеть желудок, а у меня — голова. Потом мама ей запретила... Вот,
посмотрите, какую сегодня мне записку оставила. — Она достала из халата листок
бумаги и прочитала: — “Лиза! Не выпей мои лекарства, не наступи на мышеловку,
покорми Вовика, а мне свари кофейный напиток. Налей полтора стакана воды, насыпь
две ложечки сахара, без верха, одну ложечку, без верха, кофейного напитка, потом
вари, остуди и поставь вот сюда”. Здесь стрелка.
Она рассмеялась.
— А вы, дядь Леш, работаете?
— Угу.
— Можно посмотреть? Вы обещали показать рисунки.
— Смотри! — Алексей протянул ей кипу набросков.
Она скинула туфли и, поджав ноги, села в кресло напротив. Некоторое время
щелкала языком от восторга, потом, уткнув подбородок в скрещенные руки,
смотрела, как Алексей рисовал. Потом старательно точила ему карандаши.
— А где вы жили до сих пор?
— На другой квартире. Среди музыкантов. Чуть не спятил от них.
— Расскажите!
— Надо мной жил один скрипач, а внизу — пианист. Скрипач пиликал с восьми утра и
только начнет — пианист внизу тоже садится за инструмент. Скрипач громче возьмет
— и пианист на полную катушку. Представляешь, как мне жилось между ними?
Она внимательно слушала, приоткрыв рот, улыбаясь одними глазами.
— Как-то пианист в час ночи сел за инструмент, я не вытерпел, спустился, показал
ему кулак. “Это не я, — замахал он руками. — Зайдите, — говорит, — послушайте”.
Зашел я к нему, а под ним еще один чудак играет. “А я только ему подыгрываю, —
говорит и подмигивает мне. — Чтобы насолить тому”, — и показывает наверх, имея в
виду скрипача.
Она вновь рассмеялась.
— У нас тоже жила одна певица. Появилась, вся разукрашенная, и сразу спрашивает:
“У вас клопов нет? А тараканов?”. Я ее чуть не отлупила... Она целыми днями
крутила пластинки, заводила на полную мощность и подпевала. Правда, благодаря
этой меломанке я теперь знаю наизусть несколько арий.
— Ого!
— Правда, правда... А где вы еще жили?
— Где? Много где! Однажды мне повезло. Один профессор уехал в командировку и
оставил мне огромную дачу. У дома фонтан, фруктовый сад, яблок — хоть завались.
На даче был камин, отличная библиотека, шкаф с тонкостенной посудой. В общем, я
стал богачом. И не платил за это ни копейки, только за свет и воду. Меня как бы
наняли охранять дачу. Надо было только поливать цветы и кормить собаку...
Она слушала с каким-то веселым плутовством, сощурив глаза и постукивая
карандашом по зубам.
— А пес тот был жуткий баловень. Хозяйка меня наставляла: “Пожалуйста, молоко
ему подогревайте, в сырую погоду выводите только на террасу”. А я думал: черта с
два! Будет есть все. И точно: дней пять воротил нос, потом все подряд лопал.
Лиза усмехнулась, пододвинулась ближе к Алексею.
— Как-то я решил пошутить: пригласил друзей и объявил им, что все это мне
подвалило по наследству. Ох и пирушку мы закатили! А для чая я поставил на стол
алюминиевые кружки. Приятели возмутились: “Вот, стоило тебе разбогатеть, сразу
стал жмотом. Давай сюда сервиз!” — и лезут в шкаф. Я их отговариваю: “Это ж наше
фамильное, нельзя!” — а они не слушают. Ну и, конечно, кокнули две чашки. Я
обошел все комиссионки, приблизительно такие купил.
— А что было потом?
— Что было? Ясное дело, что! Вернулся профессор, и я снова стал бедным. А
хозяйка меня ругала. И не столько за чашки, сколько за собаку. “Такой худенький
стал”, — говорила.
— А еще? Еще вы где-нибудь снимали?
— Снимал. Раз снял комнату, где окно выходило на лестничную клетку... на
помойные ведра. Темнота была жуткая. Но я нарисовал на глухой стене солнце, и
пальмы, и море... Посветлело.
Лиза поджала губы, усмехнулась.
— А однажды мне предложили целую квартиру на полгода, но... с двумя крокодилами
в ванне. Платить было не надо. Хозяева еще собирались давать по тридцать рублей
в месяц крокодилам на мясо... Но я отказался.
— Шутите?
— Нет, правда.
— А почему вы так много снимали комнат?
— Очень просто: разошелся с женой.
— А ваша жена, она была... Хотя нет. Не хочу о ней ничего знать. Лучше
расскажите еще что-нибудь.
— Хватит. Сейчас все расскажу, а потом и рассказывать будет нечего.
— Когда иссякнете вы, начну рассказывать я, — в ее глазах так и забегали
хитринки.
— Рассказывай сейчас, чего там!
— Я пошутила, мне нечего рассказывать. Со мной, как назло, никогда ничего не
случается. Учусь, хожу в магазин, помогаю бабуле готовить, а Вовке — делать
уроки... Иногда сижу в библиотеке, читаю. Библиотека — лучший институт, правда?
— Точно.
— Мне иногда кажется: то, что я учу, никому не нужно, — все так же шутливо
продолжала она. — Педагог из меня не выйдет. Я даже Вовку воспитать не могу... Я
вообще-то способная во многом, но ни в чем по-настоящему. И ничего-то у меня
такого нет, — она сама над собой рассмеялась и с досады бросила на стол
карандаш.
— Ну как это — ничего? Так не бывает. Жених у тебя, например, есть?
— Нет, — очень просто сказала она и улыбнулась. — Да все мои сверстники —
идиоты. Только и знают — “эти джинсы купим, те продадим”. Мне никто не нравится.
И я — никому. Я же некрасивая. Бабуля, когда рассердится, говорит: “Ты такая
чувырла, что уж лучше сидела бы дома и не показывалась на улице”...
Алексей посмотрел на нее. Она сидела, подперев щеки ладонями. Концы ее волос
лежали на столе. Только сейчас Алексей заметил, что у нее красивые волосы цвета
темного золота.
— Ерунду говорит твоя бабка! У тебя красивые волосы, фигура. А волосы — самое
главное украшение женщины.
Она усмехнулась.
— Волосы, фигура! А лицо?! Да и фигура у меня подкачала. Ем, ем, а все без
толку.
— Худая — это здорово, ничего ты не понимаешь!
— Вы много понимаете!.. Нет! Я не такой хотела бы быть. — Она отвернулась к
окну, и глаза ее на минуту потухли, а на лице появилась детская мечтательность.
— Я хотела бы, чтобы у меня была фигура как у Джины Лоллобриджиды, а лицо — как
у Мишель Мерсье. Я хотела бы стать художницей модельером.
— Так стань! Давай я тебе помогу. Здесь главное — вкус, а он вроде у тебя есть.
Халат по цвету — блеск.
— Лиза! — послышался голос старухи. — Куда подевалось мое “Умное слово”? Ты не
брала?
— Не-ет! — крикнула Лиза и опять засмеялась. — Есть невозможные вещи. Научиться
рисовать, или быстрее всех бегать, или стать красивой...
— Можно, все можно.
— Нет, нельзя... Я с детства такая. А вот подружка у меня была красивая. Она
дружила со мной потому, что около меня была еще красивей. Мальчишки всегда
носили ее портфель, по вечерам светили в ее окно фонариком... Мы играли в прятки
— девчонки прячутся, а мальчишки найдут и целуют. Мы прятались в подвале, там
было темно, и мальчишки всегда были недовольны, если попадалась я... Еще мы
ставили спектакли: перегораживали комнату одеялом на бельевых прищепках. Это был
занавес... Главные роли разбирали красивые девочки, а мне как уродине
доставались разные старухи, официантки... В одном спектакле я играла несколько
ролей — по десять раз переодевалась. Однажды мне достались роли дворника,
старухи и рыцаря. И рыцарь должен был плакать. Я вспомнила, как меня мальчишки
отталкивали, — разревелась, еле остановили.
Все это она рассказывала искренне, просто, беспечно. Казалось, некрасивость
скорее забавляла ее, чем огорчала, и только глаза из весело-желтых становились
влажно-медовыми. Но, может быть, это Алексею показалось — ведь, пока они
болтали, стемнело.
— Мы с подружкой любили преподавательницу английского языка. Ходили к ней в
гости, пили чай. Она рассказывала об Англии. Иногда мы заставали у нее нашего
физика татарина. Мы ревновали ее и, чтобы ему насолить, не учили физику. А они
потом поженились. Смешно, правда?.. В школе на вечерах меня тоже никогда не
приглашали танцевать. Я всегда держала сумки подруг... Страшила — вот кто я!
Она рассмеялась. Встала, надела туфли и протанцевала что-то веселое,
беззаботное, точно ее совсем не интересовала любовь, точно она для нее не
созрела. Такого чистого существа Алексей еще никогда не встречал.
— Прекрасная Страшилка! — сказал он, и она остановилась.
Ей стало приятно, что он ее так назвал; она даже покраснела, так ей было
приятно...
Поздно вечером к нему зашла знакомая. Узнав об этом, старуха начала ворчать, а
Лиза поманила его и шепнула:
— Вам папирос не нужно? Я могу у бабули стащить. У нее всегда есть.
— Тащи! — Алексей подмигнул ей, она — ему.
За окном выпал снег, засыпал ящики с засохшими цветами, облепил карнизы дома
напротив. Лиза заходила к Алексею каждый день. По утрам — ненадолго. Принесет
чай, посмотрит новый рисунок, который Алексей набросал, и побежит в институт.
После занятий постучит, приоткроет дверь, крикнет: “Как дела?” — и спешит в
магазин. Поможет старухе приготовить обед, посидит над учебниками — снова
заглянет. Она помогала ему придумывать сюжеты, наклеивать оригиналы. Иногда
рассказывала про дела в институте... С нового года ее должны были послать на
стажировку за границу, но не послали, она не очень огорчилась, а Алексей и
подавно.
— Кого вы, дядь Леш, думаете, послали? Нашего освобожденного секретаря комсомола
и двух активистов.
— Лиза! — раздался голос старухи из кухни. — Иди-ка сюда!
Она встала:
— Я попозже зайду. Можно? Я вам не надоела, дядь Леш?
— Обязательно приходи.
— Я принесу вам кусок торта. Вчера у Вовки был день рождения. Бабуля дала ему
три рубля и сказала: “Купи себе вафельный торт”. Она сама его любит.
Лиза распространяла вокруг себя какое-то радостное спокойствие; Алексею казалось
— рядом с ней все оживает, все приобретает краски. Он и не заметил, как привык к
своей помощнице и часто ловил себя на том, что посматривает на часы, если она
задерживается в институте. И Лиза привязалась к Алексею — с ним было не просто
интересно — впервые она очутилась в “художнической среде”, и когда Алексей
советовался с ней, чувствовала себя соавтором его работ... Когда стали продавать
консервы с этикетками Алексея, Лиза купила две банки и понесла в институт —
похвалиться подругам. Она больше Алексея радовалась его успехам и сильно
огорчалась его неудачам. В ней была редкая душевная чувствительность... Когда к
нему приходила какая-нибудь женщина, Лиза советовала надеть другую рубашку,
купить печенья к чаю. Потом подмигивала и, исчезая, тихо бросала: “Счастливо!”.
Но тут же за дверью начиналось какое-то шуршанье. Алексей открывал дверь и
обнаруживал Лизиного брата. Вовка с дурацким усердием подслушивал. В конце
концов это Алексею надоело, он набрал воды в клизму и брызнул в замочную
скважину; открыл дверь — у Вовки все ухо мокрое, но он прыгает на одной ноге и
дразнится:
— А мне не больно! А мне не больно!
— Он и за нами шпионит, — сказала Лиза и покраснела, — чтоб мы не целовались...
и все докладывает бабуле. Она уже мне сказала: “Ты к жильцу не ходи”. Она вас
зовет “жилец”. “Он, — говорит, — распутник. Тот был лучше, который заколачивал
гвозди”. Но вы не обращайте на нее внимания. Она со странностями... Но вообще
она не такая сердитая, как кажется... А Вовке я надаю.
Алексей рассказывал Лизе о своих друзьях, о том, как они летом ловят рыбу,
разводят костры, ночуют в палатках. Она слушала, широко раскрыв глаза, то
улыбалась и ерзала от возбуждения, то замирала в тихом восхищении. Однажды
Алексей сказал:
— Ну, Елизавета, готовься. Сегодня они придут, мои друзья.
— И я буду с вами? — поспешила она выяснить.
— Ну да. Давай в темпе накрывать на стол.
Она даже протанцевала что-то, но вдруг остановилась.
— А как мне себя вести? Я боюсь показаться дурой набитой.
— Будь такой, какая есть.
Она явилась в новом платье, поздоровалась с друзьями Алексея и замечательно
улыбнулась; ее янтарные глаза лучились, а волосы были такие красивые, что
казались ненастоящими. Только все это заметил один Алексей, а его друзья
поздоровались с ней как с обычной девчонкой.
— Я хотела выглядеть получше, но у меня ничего не получилось, — шепнула она
Алексею и досадливо махнула рукой.
— Отличный вид! — заключил он и представил ее друзьям: — Мой новый друг!
Она немного смутилась — то ли от ранга, в который он возвел ее, то ли слово
“друг” чуть-чуть задело ее женское самолюбие. На всякий случай Алексей добавил:
— Моя хорошая приятельница.
За столом Лиза держалась естественно и просто... Она вся была какая-то легкая:
легко ходила, легко ухаживала за гостями и говорила легко, не подбирая слова.
— А чем занимается в нашем мире девушка? — спросил один из друзей Алексея. — И
что она думает обо всем этом?
— О чем? — весело откликнулась она.
— Ну вообще о жизни?
— По-моему, жизнь прекрасна. Особенно у вас. Вы так интересно живете.
— А ты?
— А у меня все обычно.
— Заканчиваешь школу?
— Уже закончила. Я в пединституте. На первом курсе.
— Ну-у, блестящее будущее у тебя. Начнешь давать левые уроки — разбогатеешь.
— А мне не нужны богатства. Вообще без многих вещей можно жить счастливо.
Каждому было ясно — она доверчива и беззащитна, и ее на самом деле не привлекают
материальные блага. Мужчины продолжали над ней подшучивать, но в душе оценили ее
нравственную чистоту. Они прекрасно понимали, что беззащитных нельзя обижать, и
подтрунивали мягко, безобидно.
— Ну, а чему вас учат в институте?
— А у нас в институте скучно. Преподаватели — одни старички, лекции читают
монотонными голосами, всех клонит ко сну.
— Это ясно. Ну а как ты относишься к этой, как ее, к любви?
Лиза не смутилась.
— Вы не сердитесь, но я сейчас подумала, что вы похожи на нашего преподавателя
по античной литературе. Только он немного старше вас. Он очень любит разговоры о
любви. Вызовет самую скромную девушку и расспрашивает о любовных интригах в
произведениях. Девушка заикается, краснеет, а он, довольный, усмехается...
— Здорово, Лиза, ты уела моих самоуверенных дружков, — рассмеялся Алексей.
Они засиделись до полуночи. Проводив друзей, Алексей застал Лизу убирающей
посуду.
— Ну как, правда у меня отличные друзья?
— Да, очень хорошие. Только все же вы, дядь Леш, немного их придумали. Про
одного вы говорили: “Он все забросит ради друзей”, а ведь он первым поднялся,
сказал “спешу к красотке”. А другой, когда смотрел ваши эскизы игрушек, сказал:
“Когда же ты, старик, возьмешься за серьезные вещи, сделаешь что-нибудь для
взрослых?”. Серьезные! Как будто делать рисунки для детей — несерьезно. Ничего
он не понимает.
— Он пошутил.
— Нет, он не шутил.
Укладываясь спать, Алексей подумал о том, что в мужской дружбе всегда каждый
живет сам по себе, а жизнью друга просто интересуется или, в лучшем случае,
участвует в ней. Полностью жить жизнью мужчины способна только женщина. Такая,
как Лиза... С тех пор как он появился в угловой комнате, его работа, его планы и
увлечения стали чуть ли не смыслом ее существования, и родные, и учеба отошли на
второй план. В голове у Алексея даже мелькнуло: “Из нее вышла бы отличная,
преданная жена”, но он тут же испугался этих мыслей. “И вообще я слишком много о
ней думаю! Жил так спокойно... и вдруг...” Он даже злился. Старался не думать о
ней. Никогда такого с ним не было.
Однажды после встречи с друзьями Алексей проснулся с головной болью и, пока
одевался, осоловело смотрел на пустые бутылки и пепельницу, забитую окурками. А
за окном вовсю сверкало солнце и разноцветными водопадами с деревьев и проводов
сыпался иней. Вдруг пришла Лиза с лыжной прогулки, пахнущая снегом и хвоей, и
угловая комната наполнилась ее звонким смехом.
— Как вам не стыдно валяться в такой день?! Вы, наверное, совсем забыли, что
такое скрипучая лыжня, накатанные горки, заснеженный лес?! И это называется
турист?!
Она стояла перед Алексеем в спортивном костюме, раскрасневшаяся, с каплями
растаявшего снега на ресницах. Стояла и смеялась.
— Дядь Леш! А у нас на курсе маленькая победа. Нашего секретаря сняли!
— Поздравляю.
— А знаете, за что он полетел? Муж одной студентки избил соседа. Его будут
судить. А ее хотели выгнать из комсомола за то, что видела и не позвала милицию.
А секретарь написал ей записку: “Хочешь остаться в комсомоле, приходи ко мне
домой...”. В общем, прямо все написал, а она с этой запиской пошла в деканат, —
Лиза рассмеялась и хлопнула в ладоши.
“Как приятно на нее смотреть, — подумал Алексей. — Всегда чистая, отглаженная,
на одежде ни соринки, ни складки”. В самом деле, у Лизы было мало платьев, но
она носила их бережно, аккуратно.
— Правду говорят, смех укрепляет здоровье, — пробурчал Алексей. — Вот я и
выздоровел... Завидую тебе, Лиза. Ты всегда такая веселая.
— Это только с вами, а когда остаюсь одна... — она не договорила, покраснела от
своей смелости и отошла в сторону. Потом снова засмеялась и съязвила: — Не-ет!
Вас вечером вылечит любовь. Когда придет очередная женщина. Любовь от всего
вылечивает... А вообще все холостяки мнительные и много говорят о своих
болезнях. Правда, они чаще болеют и раньше умирают.
— Ого! Откуда ты все это знаешь?
— У нас жили двое холостяков. Только о болезнях и говорили... Вообще мужчины
делятся на мужчин и немужчин. Вот те были нытики, а вы настоящий мужчина.
— Спасибо, но с чего ты это взяла?
— Чувствую.
— Маленький теоретик, — усмехнулся Алексей.
— Я не теоретик. У меня был один поклонник... У него всегда были усталые глаза —
ему все надоело. Он был красивый, и девчонки висли на нем. И я, дурочка,
влюбилась... А однажды я не позвонила ему, и он сказал моей подруге: “Прибежит,
куда денется!”. Вот негодяй! И я порвала с ним, — она вздохнула. — Ну вот,
теперь вы обо мне все знаете. А вам, дядь Леш, надо жениться. У вас столько
хороших женщин.
— Ты и это заметила, что они хорошие?
— Это все заметили. Весь двор. И ваших блондинок, и ваших брюнеток. Они все
разные, но все красивые. Бабушка называет их “блестящие женщины”.
...В середине зимы у Лизы начались каникулы. Накануне у них в институте был
вечер. Она пришла домой переодеться. Потом заглянула к Алексею.
— Дядь Леш! Как вам мое новое платье? — откинула волосы со лба — рот в
полуулыбке, а платье пронзительно-белое, больно глазам смотреть, искры с него
так и сыпались.
— Отлично выглядишь, — пробормотал Алексей. Сказать больше у него не хватило
духу.
— Я нравлюсь вам, правда?
Она ушла, и Алексей заскучал. Последние дни он и работал-то, чтобы заполнить
время до встречи с ней. “Девчонка, каких много, — думал он. — Но почему мне так
недостает ее? Неужели я потерял голову?! Не хватает еще влюбиться! Так спокойно
жил...”
Через час она вернулась встревоженная.
— В чем дело? — спросил Алексей, втайне радуясь ее возвращению.
— Я убежала с вечера, — замирающим голосом откликнулась она.
— Что-нибудь случилось?
— Нет... То есть да, случилось... Пойдемте куда-нибудь...
— Куда?
— Куда хотите, мне все равно.
Это предложение застало Алексея врасплох, он догадывался — его ждет что-то
важное.
Когда они вышли, уже стало темнеть, и улицы перемигивались огнями. Лиза
просунула руку в карман пальто Алексея и стиснула его ладонь.
— Я собрала все свое мужество, чтобы вас пригласить... А случилось... Случилось
необыкновенное... Я влюбилась в вас, — она опустила голову и надолго смолкла.
Они зашли в кафе, где, сталкиваясь друг с другом, танцевали парочки.
Лиза снова стиснула руку Алексея.
— Я так долго ждала этой минуты... Я ничего не могу с собой поделать… Никакие
занятия не лезут в голову. Вчера вы обещали позвонить с работы —так я устала
ждать, смотреть на телефон. Кто бы ни звонил, злилась и бросала трубку.
Она говорила взволнованно, с дрожью в голосе. Было ясно — все это она давно
носила в себе и теперь, выговорив, вздохнула с утомленным облегчением.
— Все девчонки в институте считают меня такой умной, а с вами я такая дура...
Она не умела прятать свои чувства и говорила то, что другие скрывали, и это
Алексея обезоруживало и привлекало. Он обнял ее за худые плечи, и она встретила
это с радостной готовностью. Ее руки сразу потянулись к нему навстречу, а лицо
так осветилось, что стало... красивым.
— Ты маленькая королева, — тихо сказал Алексей, — вернее — принцесса. Королевой
станешь потом, когда повзрослеешь. Ты станешь еще более красивой и...
Она не дала ему договорить — закрыла рот ладонью и опустила голову с
заблестевшими глазами.
По пути домой она молчала, но тревожные глаза, и полуоткрытый влажный рот, и
внезапная улыбка выдавали ее. Алексей догадался — в ней смелость борется со
стыдливостью. У подъезда она прошептала:
— Вы не боитесь привидений?
Он покачал головой.
— Тогда ночью к вам придет...
...Она вошла тихо, придерживая дверь. Ее волосы блестели как нити елочных
украшений. В широкой ночной рубашке она казалась совсем девчонкой. Плотно
прикрыв дверь, маленькими уверенными шажками подошла к нему.
— По-моему, мы оба сошли с ума, — тихо сказал Алексей. — И почему ты не боишься
меня?
— По-моему, вы меня боитесь, — чуть слышно проговорила она.
Все женщины, когда он целовал их, закрывали глаза, а эта — нет, только взгляд ее
стал помутневшим, сдавшимся.
— Произошло что-то необыкновенное... Кажется, я очень вас люблю, — прошептала
она, и из ее глаз закапали слезы.
Через час она ушла, неслышно шлепая босыми ногами.
Весь следующий день она не разговаривала с ним и ходила не поднимая глаз... А
потом при встрече ее глаза загорались, и Алексею становилось трудно дышать.
Наконец она стала говорить ему “ты” — еле слышно, еле различимо.
— Так вот оно какое, счастье, — шептала, обнимая его. — Тебя послал бог. Я такая
счастливая!
Они все время были вместе. Даже когда расставались, она все равно была с ним —
он постоянно думал о ней. Женщины, с которыми он встречался, выдвигали множество
требований, а Лиза была счастлива от немногого, ей хватало маленьких сиюминутных
радостей. Восприимчивая и тонкая, она реагировала не только на интонацию его
голоса, но и на каждый его взгляд... Алексей все время открывал в ней что-то
новое. Особенно ему нравилась ее готовность ко всяким его вылазкам: поехать ли к
друзьям, заглянуть ли в кафе. “Женщина только отвечает на любовь и любит того,
кто ее любит”, — как-то изрекла она сомнительную истину, и он радовался, что она
без всякого противоборства признала его лидерство. Она по-прежнему помогала ему
в работе, и он очень любил ее в те минуты, когда она сидела рядом, склонившись
над столом.
Наступила весна, и голос у Лизы стал звонким, веселым. Счастье делает людей
беспечными, часто и бестолковыми, но и... красивыми. Прямо на глазах из
подростка Лиза превратилась в юную женщину с вполне сформировавшейся фигурой, ее
фигура стала прямо-таки точеной, взгляд — еще более лучистым, в движениях
появились округлость и женственность... Алексею нравилось в ней все. Впервые он
встретил женщину, к которой ничего не хотелось прибавить и ничего не хотелось
отнять. Лиза ходила совсем без краски и одевалась просто, но когда он смотрел на
нее, у него перехватывало дыхание.
Теперь, заметив Алексея, шкет Вовка прыгал на одной ноге и дразнился:
— А я все знаю! Я все знаю!
Только ему и доносить на “жильца” и сестру было не нужно — старуха и так все
видела. Она перестала с Лизой разговаривать, а Алексея вообще не замечала и,
если он что-нибудь спрашивал, отвечала односложно и зло. Она ворчала, что на
кухне он берет ее посуду, жжет много света, плохо закрывает водопроводный кран.
В коридоре она повесила зеркало, чтобы видеть, кто приходит в угловую комнату,
но влюбленные старались не давать ей такой возможности — теперь Лиза приходила к
Алексею только когда старуха засыпала.
Неожиданно для самого себя Алексей снова подумал о том, что из Лизы вышла бы
прекрасная жена, но он опять отогнал эту мысль. “Я еще не имею своего угла... В
таком положении нельзя заводить семью... Да и наша разница в возрасте”.
Весной Лиза стала еще красивей, выплеснулось наружу то, что было скрыто, что
видел один Алексей, а другие не замечали. В короткой юбке, длинноногая — у нее
стал такой вид, что прохожие останавливались, а некоторые выходили из автобусов,
чтобы только получше ее рассмотреть... Красавица должна держать себя так, точно
не знает, что красива, — это придает ей дополнительную привлекательность. Но
Лиза была слишком откровенна, чтобы вести столь тонкую игру; она и сама не
меньше других удивлялась перемене в своей внешности.
Как-то зашли друзья Алексея и засыпали его вопросами:
— Что происходит с Элизабет? Она так похорошела, стала просто опасна в своей
неотразимости!
Когда запустили музыку, у Лизы от приглашений не было отбоя. Она искренне
удивлялась неожиданному успеху.
— Они сговорились, да? Ты их подговорил? — шептала Алексею. — Раньше меня никто
не приглашал, а сейчас...
Красота избавила Лизу от скованности, от ощущения неполноценности, а в Алексее
заронила зерна смутного беспокойства. Эти зерна, точно замедленный яд, вносили в
его жизнь тревогу и смуту. Может быть, он все выдумывал, ведь ее отношение к
нему не изменилось, изменилась только она сама, но и это как бы разрушало его
уверенность в себе.
На майский праздник друзья Алексея устроили вечеринку в кафе; заранее
договорились — “явиться с подружками”. Алексей пришел с Лизой, но в тот вечер
она ему не принадлежала: налево и направо расточала улыбки и слова, не
переставая танцевала со всеми. Разозлившись, Алексей курил одну сигарету за
другой. Внезапно Лиза подсела к нему, схватила за руку — глаза тревожные, губы
дрожат.
— Что, устала развлекаться? — желчно спросил он.
— Нет. Просто соскучилась по тебе... А ты сердишься на меня? Я плохо себя веду?
— Да нет, ты просто предательница.
— Неправда! Я не предательница! Пусть я танцевала с другими, немного болтала, но
все равно думала о тебе. Не сердись! Ведь я многого не знаю, но я послушная, и
по два раза тебе не приходится повторять, ведь правда? Я все сделаю, как ты
хочешь.
По пути домой прямо на улице они так жадно целовались, как в первый раз в его
комнате.
Наступили зыбкие дни: Алексей жил в полной ненадежности, между веселым и
грустным; невидимый мостик, связывающий его с Лизой, вдруг стал ветхим, в нем
появилась трещинка. Раньше Лиза никогда не заглядывала в зеркало, а теперь могла
часами прихорашиваться, осматривать себя... Алексей любил наблюдать, как она
расчесывает свои роскошные волосы: как зажимает шпильки губами, как водит
расческой и рассматривает себя серьезно и внимательно, точно совершает какое-то
таинство, и все же в этом ритуале он усматривал ее новое желание — нравиться
другим. Это желание беспокоило его.
У Лизы появилась подруга манекенщица, пустозвонка, на лице которой было
написано: чего-то хочется, чего — не знаю сама; вокруг нее всегда увивались
мужчины. Звали ее Пискля. Эта девица чуть ли не ежедневно заходила к Лизе,
притаскивала заграничные шмотки и парфюмерию, журналы мод... После ее ухода
Лиза, невероятно счастливая, прибегала к Алексею и демонстрировала новые наряды;
от нее пахло французскими духами.
— Тебе нравится это платье? Пискля сказала — у меня обалденный вид.
С каждым днем походка у Лизы становилась все увереннее и независимее, у нее
появился прямо-таки победоносный взгляд. Все чаще Лиза стала задерживаться в
институте, а потом подробно рассказывала Алексею о своих очередных победах.
— Представляешь, сегодня в троллейбусе двое молодых людей мне говорят: “Мы
отбираем девушек на конкурс красоты и решили пригласить вас”. Я сказала им, что
не считаю себя такой уж красивой, а они все уговаривают. “У нас, — говорят, —
маленький конкурс, камерный.”
— ...Представляешь, сегодня прямо на улице мне сделали предложение... А Пискля
познакомила меня с одним художником. Он хочет написать мой портрет. Пискля
говорит, он очень талантливый.
— Пискля говорит, Пискля познакомила! — вспылил Алексей. Он готов был прибить
эту Писклю.
Лиза затаилась, потом надулась.
— Ты все время, постоянно чем-нибудь недоволен. Я все время чувствую себя
виноватой, прямо преступницей какой-то. А что я такого сделала?! — с досады она
махнула рукой и вышла из комнаты.
Как большинство вспыльчивых людей, Алексей, погорячившись, быстро отходил,
вспоминал о Лизе только хорошее и в конце концов оправдывал ее. А Лиза иногда
дулась целый день, при этом припоминала все предыдущие обиды и жаловалась:
— Одно твое грубое слово сводит на нет десятки приятных, — и обнимала его, но
уже без прежнего жара.
Ей стали названивать какие-то парни, она постоянно куда-то спешила: то в
институт, то в школу на практику, то с Писклей в комиссионный магазин. Часто
вообще проявляла к Алексею небрежность: заходила ненадолго, рассказывала о
каком-то показе мод или что-нибудь вроде того, что в Японии мужчина разводится с
женой, если она спит в некрасивой позе.
— ...Вот скажи как художник. Ведь правда не нужно подчеркивать свои особенности,
но и не нужно их скрывать? Когда маленькая женщина носит высокую прическу и
огромные каблуки, она только подчеркивает свой маленький рост. А высокой незачем
скрывать свой рост и носить туфли на низком каблуке. Все естественное прекрасно,
ведь правда?
Алексей злился — Лиза делала культ из своей внешности. К его любви примешивалось
раздражение, злость, он чувствовал — Лиза отдаляется от него, и боялся ее
потерять.
— Я забыл, когда видел тебя с книгой, — запальчиво выговаривал он. — Ты совсем
стала как твоя Пискля.
— О господи! Сколько обвинений! — морщилась Лиза. — Как мне это надоело! Почему
я не могу делать то, что хочется?! Ну почему? И вообще, чем требовать что-то от
меня, лучше побольше требуй от себя. В твоем возрасте мужчина уже должен чего-то
добиться. А ты даже не имеешь своего жилья. Это несолидно.
— Вот как ты заговорила! — с горечью произнес Алексей. — Какое дурацкое слово —
“несолидно”. — Внутри у него все похолодело от страшного предчувствия — Лиза
разлюбила его.
“Как она изменилась, — подумал он наедине с самим собой. — Она все забыла! Ведь
это я открыл ее, сделал из нее красивую женщину. Неблагодарная!”
Ничего особенного не происходило, они ссорились и мирились, но с каждой ссорой
все больше сгущался осадок обид, а отношения становились вымученными,
тяжеловесными.
— Отношения должны давать радость друг другу, а у нас сплошные огорчения, — уже
безнадежно говорила Лиза и с каждым днем все позже возвращалась домой: то
“заглянула” в клуб на танцы, то попала на просмотр фильма в Доме кино.
Однажды она не пришла совсем. В ту ночь старуха пять раз под разными предлогами
заглядывала к Алексею и, не застав Лизу, успокоенно вздыхала, как бы показывая,
что все остальные Лизины поклонники менее опасны, чем он.
Всю ночь Алексей прислушивался к шорохам на лестнице.
Лиза явилась под утро; как ни в чем не бывало сказала: “Привет!” — и прошла в
свою комнату. Алексей не выдержал и позвал ее.
— Сейчас переоденусь, — сказала она так спокойно, как говорят, когда все
безразлично. — Меня пригласили сниматься в кино, — объяснила Лиза, входя в его
комнату. — На студии делали пробы... А в июле я уезжаю на съемки в Прибалтику...
Ты рад? — у нее был усталый вид, но голос твердый, решительный.
— Что мне особенно нравится — в твоих планах совсем нет места для меня, —
стараясь сдерживаться, усмехнулся Алексей.
— Если хочешь, ты тоже можешь поехать.
— Как приложение к тебе?
— Но я не понимаю, чем ты недоволен. Ты хочешь, чтобы я отказалась? По-моему,
это просто глупо.
Наступило лето. Однажды вечером Алексей работал в угловой комнате, Лиза уже
привычно где-то задерживалась. Сделав работу, Алексей вышел на улицу, зашел в
сквер напротив дома, сел на скамейку, закурил. Было еще светло. Стояла теплая
погода, кто-то спешил в кино, кто-то — на свидание, напротив Алексея в тени
дерева целовалась парочка, а он курил и посматривал по сторонам — ждал Лизу.
Прошел час, другой, уже стемнело, зажигались окна в домах, а ее все не было.
Вначале Алексей представил собрание в институте, потом Писклю и какое-нибудь
кафе, потом разных парней на танцах — распалил воображение до того, что его
стало трясти. Покажись в это время Лиза с провожатым — им несдобровать бы. “И
почему она с ними, с этими молодыми балбесами?! — злился Алексей. — Ведь я
лучше. Все, что они могут, я тоже знаю и могу. И могу еще намного больше...”
Раньше Алексей всегда оправдывал Лизу, даже поверил в ночные съемки, и сейчас с
радостью взял бы вину на себя, но, как ни размышлял, получалось, что Лиза во
всем не права.
Уже начали гаснуть окна в домах, влюбленные, стоявшие под деревом, куда-то
исчезли, а Лиза все не появлялась. Алексей впал в какое-то отупелое уныние,
когда уже и Лизу, и поклонников был готов послать ко всем чертям.
...Она подъехала на машине около полуночи — ее подвез светловолосый парень.
Машина остановилась напротив освещенного подъезда, и из темноты Алексею было
хорошо их видно. Некоторое время они сидели в машине и о чем-то говорили. Парень
закурил, предложил сигарету Лизе, и она закурила тоже. И все это время, пока они
курили, Алексей прямо задыхался от волнения. А потом парень обнял ее и
поцеловал. Алексей бросился к машине, и в это время она открыла дверь и ступила
на тротуар. “До завтра!” — махнула рукой парню и увидела Алексея.
— Ты здесь? Что ты здесь делаешь? — проговорила нетвердым голосом.
Она покачивалась, ее лицо выражало бессмысленную радость — то ли еще не пришла в
себя от поцелуя, то ли улыбкой пыталась скрыть растерянность. Машина отъехала,
Лиза стояла, смотрела на Алексея, чего-то ждала, а он от боли забыл все слова.
Не в силах справиться с ревностью, он только невнятно пробормотал:
— Дрянь!
Лиза заметила, что с ним творится, но ничего не сказала в свою защиту.
В комнате, укладывая вещи в чемодан, Алексей все ждал, что Лиза зайдет
объясниться, успокоит его, уговорит остаться... но она не появилась.
Леонид Сергеев. Заколдованная. Повести и рассказы. М., 2005.
|
