Родственные проекты:
|
Заколдованная
Рассказы
ДЛЯ НАС СЧАСТЬЕ НАЧНЕТСЯ В ИЮЛЕ
(поверхностный обзор семейной жизни)
Когда говорят о моей жене гадости — а именно только гадости о ней я и слышу —
мое сердце готово выскочить из груди. Говорят, моя жена легкомысленная,
взбалмошная, горластая психопатка, что на людях она вечно рисуется и что вообще
ей не мешало б поправить голову, а меня устраивает склад характера жены.
Говорят, у нее жуткие манеры и вкус подкачал — некоторых соседок, например,
раздражает склонность жены украшать себя бантиками, а мне все в ней нравится,
особенно бантики.
От соседок я не раз слышал, что с женой мне не повезло, что она нескладеха,
плохо шьет и не умеет готовить, что устроила в нашей квартире бедлам, а на их
(соседок, то есть) замечания отвечает насмешливо-развязно, что у нее слишком
много свободного времени и потому она пилит меня без всяких причин, но я-то
уверен — с женой мне крупно повезло — я приблизился к счастью больше, чем кто
либо. Моя жена, скажу вам, в сто раз лучше всех этих соседок — заявляю это
ответственно. Она забавная, немного с чудинкой, немного несерьезная (в каком-то
смысле) — ну и пусть. Хватит моей серьезности. К тому же, согласитесь,
простодушие, чистая наивность в женщине неизмеримо ценнее всяких хитростей,
изощренных умничаний.
Я не раз слышал, как за моей спиной мужчины не жалеют грубых слов, обсуждая мою
жену (мужчины сплетничают не меньше женщин): называют невзрачной, безликой, и
даже страшной, а я считаю ее красивой. Клянусь, она отлично выглядит. Особенно
рядом со мной — ведь известно, женщина особенно женственна, когда рядом с ней
мужественный мужчина. А я, смею вас уверить, достаточно мужественный.
Мужественный и твердый (одно только имя о многом говорит — Аристарх). Вдобавок,
я интересный (внутренне), и еще работящий — я электрик высокого класса, да
кое-где подрабатываю по другим специальностям — у меня умелые руки — не гнушаюсь
никакой работы, берусь за все, за что платят деньги (это не каждому под силу), и
это не увлечение, а образ жизни. Я, понимаете ли, не могу без работы; даже в рай
— этот бессрочный Дом отдыха — не хочу, ведь там ничего не надо делать. Потому и
зарабатываю прилично и честно — мне не стыдно смотреть людям в глаза, потому и
жена позволяет себе не работать, да и у нее дома дел хватает (что вы хотите — у
нас четверо детей).
Наконец, жена единственная женщина, которая меня любит по-настоящему,
подчеркиваю, — по-настоящему — у нее ко мне глубочайшая любовь — не то, что
некоторые — виснут на муже, а зыркают по сторонам, строят глазки другим
мужчинам. И пусть такая краля хоть кинозвезда и талантлива до жути, но нет уж,
извините, мне такой и даром не надо. Больше скажу, есть женские профессии,
которые никак не подходят для семейной жизни: это всякие актрисы, манекенщицы,
художницы, поэтессы, философы (женщина философ — вообще чудовище). Самое лучшее
— жениться на библиотекарше, медсестре, бухгалтерше (кстати, профессия моей
жены). Из этих, как правило, получаются неплохие жены. Но, конечно, еще лучше —
вообще не жениться, или вступить в брак как можно позже. Куда, собственно,
спешить?
Именно так, или примерно так, я и рассуждал до сорока лет и жил припеваючи: днем
вкалывал, вечера проводил с друзьями и случайными женщинами в развеселой
кутерьме, в винно-табачном угаре — вел кипучую жизнь — до старости было много
времени и я методично его убивал. И насмехался над женатыми, над их тягостной,
полной унылых обязанностей, жизнью. А они, в свою очередь, посмеивались надо
мной — известное дело, вид на семейную квартиру из холостяцкой конуры совершенно
не похож на вид этой конуры со стороны квартиры семейных.
Ну а после сорока на меня все чаще стала накатывать непонятная тоска, загулы с
друзьями наскучили до чертиков, у меня появились раздражительность, ворчливость.
«Хандра ни к чему хорошему не приводит, — думалось. — Надо взять себя в руки и
больше работать, хотя куда уж больше?!» Честно говоря, и в молодости мой
характер был не подарочек, а после сорока я попросту превратился в зануду. Я
изменился по многим причинам. Во-первых, замучил быт — вечно драное, неглаженное
белье, питание — урывками, впопыхах, то и дело кредиторы рвали на части.
Во-вторых, — натиск болезней; временами жаловался друзьям, что вот-вот загремлю
в больницу и стану инвалидом. На что друзья женатики насмешливо замечали:
— Твои болезни уже тянут не на инвалидность, а на гроб с музыкой. Но ты не
унывай, мы споем что-нибудь веселенькое на твоих похоронах.
Так они лихо развлекались. Отсмеявшись, вразумляли меня:
— Тебе нужна оздоровительная атмосфера, — и выпукло обрисовывали положительные
стороны семейной жизни.
Под их давлением я стал подумывать: в кого бы влюбиться, на ком бы жениться? На
худой конец — взять в домашние хозяйки? Примерно в это же время в нашей
коммуналке освободилась комната — умерли соседи-старики (не дождались очереди на
получение квартиры), и мне, как имеющему «перспективный возраст», предложили
занять вторую комнату. В итоге я расширил свою холостяцкую хибару. Друзья
женатики обозвали меня «везунчиком», «богатым женихом» и с двойным усердием
взялись обрабатывать — муссировали тему женитьбы, в том смысле, что это
замечательная штука.
Теперь о главном. Как-то в компании жена одного моего друга говорит:
— Есть люди, с которыми вредно общаться — они отбирают нашу энергию, становишься
разбитым, больным. Но есть, которые отдают энергию, заряжают ею, — и, обращаясь
ко мне, заявила: — У меня есть подруга, которая прямо излучает добро. Очень
хорошая женщина.
С определенным сомнением я решил уточнить:
— Как она внешне?
— Очень женственная. Хорошо поет. Веселая. Я встречаюсь преимущественно с
веселыми людьми, они продлевают жизнь.
Я понял — жена моего друга выцарапала лучшее, что было в ее подруге, и спросил
напрямик:
— Она красивая, или так себе, или уродина?
Жена друга опять ловко ушла от прямого ответа:
— Она славная. Мне нравится. В общем, увидишь — все поймешь сам, что я буду тебя
уговаривать.
Я решил рискнуть — познакомиться с этой «славной певуньей», но на всякий случай
подготовил себя к тяжким испытаниям. И напрасно — она мне сразу понравилась —
этакая сияющая модница с бантиком на затылке; своими словечками и песенками она
потешала всю компанию. На нее даже просто смотреть было радостно, рядом с ней
становилось легче дышать, честное слово. А уж когда она пела, а она постоянно
что-то напевала, или смеялась — громко, зажигательно — она была просто полна
веселья, я невольно тоже расплывался.
Короче, она сразу окутала меня плотным облаком обаяния. Не могу точно сказать,
но она из того сорта людей, которые сами себе устраивают праздник (одна из
граней ее таланта). Мало того, она изобретательно подтрунивала над собой, то
есть не боялась выставить себя не в лучшем свете и тем самым как бы развлекала
себя (в отличие от моих дружков, которые развлекались за мой счет). Вдобавок,
она внимательно слушала все, что я говорил — а я уже тогда знал — мне нужна
женщина, которая будет меня слушать (я не упускал случая потрепаться о своих
многочисленных работах и кое-каких планах на будущее). Позднее, когда мы
поженились, она говорила жене моего друга:
— Не надо мужчину ни о чем спрашивать, он сам о себе все расскажет. Мужчины как
мальчишки, жуткие хвастуны, — и заливалась продолжительным смехом.
Позднее она говорила и похлеще:
— Он был дикарь (имелся в виду я — она уже подтрунивала не только над собой),
жил как бродяга, был неухоженный, изможденный, с чернильным лицом, в каком-то
доисторическом пиджачке — стало жалко его, привела к себе, отмыла, откормила...
Целый год приучала мыть руки перед едой и ноги перед сном, и есть, не чавкая, и
лежать на тахте, не раскорячившись…
Дальше она, бесстыдным образом, говорила еще что-то в том смысле, будто нашла
меня на помойке, и при этом хохотала от всей души.
Но эти издержки семейной жизни начались позднее, а в день знакомства я подумал:
«Вот это женщина, я понимаю! Она для меня», и решил приударить за ней. Приударял
весь вечер (мы гуляли у моего друга, жена которого выступала в роли свахи):
подливал вино, подкладывал закуски (это у нее вызывало бурный протест: «От
одного взгляда на еду я падаю в обморок, — говорила. — Я ем как птичка», — и
смеялась). Я приглашал ее танцевать, хвалил ее розовый бантик (она призналась —
«обожаю розовый цвет»), называл «ароматной женщиной» (она любила лосьоны, духи,
туалетную воду); говорил, что она в моем вкусе... Она возбуждающе смеялась и
тоже высказалась в том смысле, что я ее тип мужчины. Известное дело — для
женщины мужчина значителен не тем, чем значителен для всех, а тем, как относится
к ней, и его слова не менее важны, чем его поступки. Под конец вечера я шепнул
весельчунье:
— Давайте убежим отсюда ко мне.
Она вскинула глаза:
— Вы что дурной? Зачем так спешить? Да и жалко разрушать компанию, — и дальше,
широко улыбаясь, цокая языком: — Поухаживайте за мной хотя бы несколько дней. За
красивой женщиной надо и ухаживать красиво. (Ничего себе мнение о себе!)
Пригласите меня в театр. Я привыкну к вам и тогда... — она вытаращила глаза и
многообещающе заключила: — Для нас счастье начнется в июле (дело было в конце
июня и чего она тянула, я никак не мог взять в толк. Оказалось — у нее начинался
отпуск в июле).
Короче, на следующий день она потащила меня в кинотеатр, потом еще на какую-то
выставку — дня три-четыре устраивала «культпоходы», при этом без умолку
рассказывала о себе — как на работе налаживает сотрудничество кого-то с кем-то,
добивается поддержки кого-то чего-то, какая она жалостливая, как ей всех жалко
(действительно, раздавала деньги нищим, на страшных сценах в кино
зажмуривалась), что верит в чудеса и приметы, любит сказки, детей, животных — и,
напевая веселые мотивчики, и так и сяк поворачивалась, показывая роскошные бедра
и грудь. Разогрела меня черт-те до чего (мне уже снились эротические сцены),
наконец как-то вечером вцепилась в мою руку и со сладким ужасом выдохнула:
— Поедемте ко мне.
Целую неделю мы, одурманенные любовью, яростно занимались сексом. Поражаясь моей
активности, она смеялась:
— Это балдеж! Ты хорошо сохранился для своего возраста.
Ее драгоценные слова я воспринимал всерьез — в выходные дни мы вообще не
вылезали из постели. Вернее вылезали только перекусить, и однажды, когда устали
от любви, съездили ко мне за вещами. Перед этим я в приличной форме предложил ей
пожениться. Она согласилась с легким смешком.
— Будущее будет таким, каким мы захотим. А жить будем у меня, так удобней, — это
она пропела, как куплет песни (у нее голос необыкновенной красоты).
— А в своих комнатах устрою мастерскую, — вставил я (я постоянно думаю о работе
— этого у меня не отнимешь).
— Ты что дурной? — откликнулась моя невеста. — Твои комнаты сдадим, так
целесообразней, — и засмеявшись, — счастливый брак — это кропотливое продуманное
творчество, — и дальше для доходчивости увеселяюще, развила свой взбадривающий
проект, — накопим денег, отдохнем у моря, позагораем, накупается вдоволь, — ее
смех становился все более освежающим, как морской ветерок.
Вот она непредсказуемость в любви! С невинным весельством, как бы забавляясь,
она сразу взяла инициативу в свои руки и, распевая песенки, выращивала наши
отношения по четкому сценарию, не считаясь с моими привычками и планами. Но,
странное дело, я упрямый, твердый, невольно ей уступал (вот оно чародейство
любви!). Она «переделывала» меня ненавязчиво:
— Почаще брейся дорогой, у меня горят все щеки... и не спи, дорогой, на спине —
ты храпишь так, что я пугаюсь... И почаще говори мне, что я красивая...
Короче, она меня обдуривала, но я был рад обдуриваться, тем более, что с первого
дня нашего знакомства я забыл что такое хандра, меня начисто отпустили болезни
(похоже, вылечил жизнерадостный характер моей избранницы); теперь на предыдущие
пьянки с друзьями я смотрел как на бездарное разгульное времяпрепровождение, я
как бы взглянул на них со страшной высоты и увидел себя вдрызг разбитым (словно
упал с этой высоты), и наоборот, теперь рюмка водки с невестой — певуньей
веселягой придавала мне новые немалые силы (мы ежедневно перед ужином выпивали —
я рюмку водки, она немного вина — эту привычку мы закрепили сразу и навсегда). Я
даже сделал вывод — рюмка водки с веселой женщиной исцеляет от всего. И вообще,
в наше время — самая большая радость — встретить доброго человека с веселым
нравом. Остальные радости можно устроить самому.
Жену зовут Марина. Как она и обозначила, наше счастье началось в июле и,
несмотря на некоторые шероховатости, выглядело впечатляюще — это отметили все,
даже дети на улице — они показывали на нас пальцем, хихикали. Каждый знает —
есть вещи, которые нельзя скрыть: горе и счастье, ненависть и любовь. Мы слишком
ярко выражали свои чувства и некоторые мои приятели стали смотреть на нас с
холодной завистью; их раздражала наша разбухающая любовь, они считали, что мы
неприлично счастливы.
Но еще хуже вели себя подруги жены и соседки по дому (особо опасная публика —
могут заниматься и подглядыванием и подслушиванием) — эти прямо чахли от нашего
счастья, зависть разъедала их изнутри. Непосредственная соседка (квартиры
разделяла тонкая перегородка) администраторша кинотеатра, квадратная особа с
вытаращенными глазами, недалекая, бестолково шумная, по отношению к нам
проявляла глубокое беспокойство, вернее принимала самое активное участие в нашей
жизни, еще вернее — вторгалась в нашу жизнь, и распускала язык на уровне
торговки: с прямым вызовом называла Марину «разрисованной дурехой, которой надо
бантик присобачить на задницу», а меня — «примитивным, тупицей, который гребет
деньги неизвестно где» — и не только так, конечно. Себя она именовала не иначе
как «порядочной во всех отношениях, примерной матерью» (у нее было двое детей).
Она вещала:
— У меня свой жизненный стиль, я живу честно и не пользуюсь служебным
положением, никому из знакомых не помогаю с билетами — пожалуйста, только через
кассу.
Жена смеялась в лицо администраторше (прямо заливалась несдержанным, каким-то
скачущим смехом); вероятно, чтобы еще больше ей насолить, всячески афишировала
нашу семейную жизнь — даже то, что мы целуемся в среднем четыре раза в сутки,
ежедневно при ней минуты три расхваливала меня, прославляла до небес (три минуты
я чувствовал себя почти героем, купался в лучах славы), а наедине сообщала мне:
— Вообще-то она колдунья — от нее двое мужей сошли с ума, и третий немного того
— то ли притворяется, то ли на самом деле сумасшедший... Он последний пьяница на
нашей улице... Ты же слышишь, у них каждый день светопреставление...
Я особенно не прислушивался, но вроде что-то было, и что точно — их дети время
от времени выскакивали зареванные на лестничную клетку, и моя сердобольная жена
успокаивала их, совала конфеты, пряники.
Позднее я заметил — соседи, действительно, скандалят и дерутся, и что
удивительно — администраторша часто выходила победительницей из потасовок,
поскольку ее пьяный муж слабо координировал удары, а как известно, у разъяренной
женщины появляются недюжинные силы. О соседке-администраторше я говорю не
побочно, вовсе не для того, чтобы обозначить наше окружение — в дальнейшем она
сыграет чрезвычайно важную роль в нашей жизни.
Но вернемся к теме моей женитьбы. Кончился наш смешливый медовый месяц, начались
будни. Я работал в поте лица; после работы грузил мебель у магазина; там была
почасовая оплата, и некоторые грузчики растягивали перевозку, скажем, пианино,
на два дня (обивали инструмент поролоном, сколачивали настилы на лестнице,
пенопластом обставляли выступающие углы), а мы с напарником «поддерживая темп»
справлялись за пару часов (с помощью специальных ремней, разумеется).
Еще я подрабатывал дворником на двух точках. А что?! Мне не трудно, от меня не
убудет, я постоянно закаляю созидательный дух; а в семейном котле лишние деньги
не помешают. Хотя какие лишние?! Жена купила мне костюм, задумала ремонт в
квартире (наклеить розовые обои, повесить розовые занавески, в ванной заменить
белые плитки на розовые)... Как дворнику мне доставалось осенью, зато получал
надбавки за листопад. Зимой было проще — давал на бутылку шоферу снегоуборочной
машины, а сам только чистил тротуары; опять же — надбавка за гололед.
Ну, а в ту пору (в конце лета после медового месяца) я успел еще кое-что
смастрячить в квартире жены: починил бачок в туалете, застеклил балкон, где жена
устроила мини сад — в нем красовалась помидорная рассада и вверхрастущие по
ниткам и ниспадающие растения с розовыми цветами. После этих поделок, которые
для меня и не работа вовсе, а так — разминка в перерыве между настоящей работой,
жена чмокнула меня в щеку.
— Господи, какой у меня трудолюбивый муженек, совсем не дурной! — пропела и,
раскинув руки, закружилась, словно девчонка.
Она гордилась всеми моими делами и я постоянно чувствовал ее поддержку, даже на
расстоянии; и никогда не видел ее кислой — в самые унылые дни она находила
радости, какая бы неприятность не случилась — «могло быть и хуже, — скажет. —
Это Бог нас уберег от чего-то более тяжкого. Главное, мы живы и здоровы», — и
засмеется, давая понять, что всякие мелкие неприятности — ничто в сравнении с
нашим огромным счастьем.
Как-то я по рассеянности потерял набор любимых отверток, расстроился жутко, а
жена невозмутимо пожала плечами:
— Не стоит расстраиваться из-за ерунды. Главное, не сколько потерял, а сколько
осталось. У тебя остался целый ящик замечательного инструмента. Подумаешь,
трагедия — какие-то отвертки! Купи новые.
— Такие черта с два купишь, — буркнул я.
— Ты с любыми справишься, у тебя золотые руки, ты можешь все — за это тебя и
люблю. В работе — ты почти святой!
Что после этого скажешь?! Естественно, я молчал, умиляясь собственным талантом и
скромностью.
Про интимную сторону нашей жизни в этот период умолчу; приведу только два
примера. Случалось, приду с работы раньше жены, посмотрю на ее фотографию на
стене, воспламенюсь, и жду не дождусь, когда она объявится — всего прямо трясет.
Случалось, она посмотрит по телевизору романтический фильм, заведется, выбежит
на лестничную клетку, где я что-нибудь мастрячу, схватит за руку и тащит в
постель.
Вскоре Марина пошла в декретный отпуск, но дома ни минуты не сидела без дела —
всячески обустраивала наше «гнездо» и вкладывала в эту работу немало старания (у
нас всегда все блестело и меня всегда ждал ужин из трех блюд), при этом
по-прежнему излучала веселье и подпевала мелодиям по радио. Мои приятели,
подруги жены, соседки пытались кое к чему придраться, но их потуги уже выглядели
жалкими; вскоре они успокоились и потеряли к нам интерес — спустя два года даже
не заметили, что наше счастье умножилось (у нас родились сын и дочь). И здесь
неожиданно появился интерес другого рода — со стороны Марины к непосредственной
соседке-администраторше. Каждый вечер жена (без смеха) выкладывала новости:
— Ее сумасшедший муженек совсем стал дурным, почти не появляется, ночует у
другой... Детей жалко, весь день одни, голодные, чумазые.
Наконец однажды сказала:
— Сегодня ее увезли в больницу.
— Кого? — не понял я.
— Соседушку нашу. Увезли беднягу в психбольницу... Свихнулась...
— Так значит не ее мужья, а она чокнутая, — заключил я.
— Детей жалко, — продолжала жена. — Покормила их, а они: «Тетя Марина, не
уходите».
— Ты все слишком близко принимаешь к сердцу, — уклончиво сказал я, а она:
— Давай заберем их к себе, в тесноте да не в обиде, как-нибудь поместимся...
пока администраторша в больнице.
Такая затея мне не понравилась и я высказался в том духе, что у детей есть отец
и наверняка есть родственники.
— Отец — одно название! — едко усмехнулась жена. — И никаких родственников нет.
А ты бессердечный, бесчувственный, дурной! Неужели тебе не жалко детей?! Я уже
решила — завтра же забираю их! Это мой прямой долг... Сейчас они спят, — и с
ненавидящим взглядом: — Не сможешь с нами жить, уходи! Проклинаю тебя!..
Меня прошиб холодный пот. Это была наша первая ссора — и сразу непомерно
обширная. Не скрою, я сильно разнервничался, даже с надрывом выпулил
ругательство и хлопнул дверью, и направился в свою хибару. «Пусть сходит с ума
по мне, рвет на себе волосы, — сказал сам себе. — Будем жить порознь, а время от
времени торжественно встречаться. Ради детей и секса». Потом вспомнил — жена
давно комнаты сдала — и, уже остыв и продрогнув (дело было в дождь), повернул
назад. После глубоких терзаний, я решил: в конце концов администраторша скоро
выйдет из больницы и все наладится. Если уж на то пошло, какое-то время и ораву
малолеток потяну, ведь я двужильный и у меня золотые руки, как говорит жена —
она-то сдувает с меня пыль, возводит в святые, вот только сегодня что-то
разошлась.
На следующий день жена привела детей (мальчишек четырех и пяти лет), перетащила
их кровати, одежду. Что показательно — до этого пацаны вели себя как дьяволята;
пока мать была на работе, болтались во дворе и вытворяли черт-те что: со
взрослыми пререкались, сверстникам корчили рожи, могли из озорства бросить песок
в таз с выстиранным бельем, и постоянно жужжали, свистели, улюлюкали; с приходом
матери (тем более с появлением пьяного отца) становились испуганными, забитыми.
Короче, я думал, эти шкеты будут моей большой головной болью, но в новой
обстановке они — не то что стали пай-мальчиками — но изменились к лучшему — это
факт. Конечно, случалось, затеют с моими ребятами шумную возню, разбросают по
квартире весь арсенал игрушек, а то и начнут баловаться с настольной лампой или
выключат радиоприемник на самом интересном месте, но после моих внушений, больше
таких номеров не выкидывали; а когда я рассказал им про электричество и радио,
зауважали меня не на шутку.
К жене они и раньше тянулись (еще бы! — с ней был вечный карнавал!), а теперь
просто ходили за ней по пятам:
— Тетя Марина, а как вы узнаете нас по стуку? (они не дотягивались до звонка и
стучали в дверь). Тетя Марина, а давай играть в «казаки-разбойники!»
Жена играла в «разбойников» и «прятки», читала сказки — и все это проделывала с
невероятным горением — ей бы стать воспитателем в детском саду, а не бухгалтером
— у нее такая же привязанность к детям, как у меня к работе.
Болезнь соседки затянулась; врачи поставили диагноз — шизофрения в тяжелой форме
— и объявили, что в ближайшее время о выписке не может быть и речи. Пришли
какие-то люди из собеса и предложили забрать детей в детдом, но жена,
рассмеявшись, выпалила:
— Им и у нас неплохо, правда, мальчики?
Наши приемыши радостно закивали.
Так я стал главой огромного семейства и в некоторой степени возгордился этим.
Первое время мои приятели, подруги жены и соседки недоумевали, таращились на
нас, перешептывались, потом вдруг посыпались тайные подношения — у двери мы
находили одеяла, разное барахлишко, деньги без обратного адреса — чтоб не
возвращали. Ясное дело, жене доставалось — у одного ребенка простуда, у другого
ушибы, ссадины, и у каждого свои проблемы — в них надо вникнуть, объяснить что к
чему, плюс домашнее хозяйство: стирка, штопка, обеды, ужины, но все это моя
неунывающая жена называла «приятными заботами» и, как и раньше, искрилась
весельем и пела, а смех ее даже стал более звонким, прямо-таки чарующим.
— Я всегда мечтала иметь большую семью, — говорила она, обнимая и целуя детей. —
До полного счастья нам не хватает еще собачки и кошки. Животные делают наши души
нежнее, добрее.
Полное счастье наступило на следующий день — ребята приволокли дюжину бездомных
собак и кошек, заполонили весь дом разношерстной лающей и мяукающей братией. Я
отобрал из них парочку (собаку и кошку, как хотела жена), остальных приказал
отнести во двор.
— Неужели тебе не жалко их? — смешливо прыснула жена. — Всех оставим! В тесноте,
да не в обиде. Как-нибудь уживемся.
Не трудно догадаться, что теперь творится в нашей квартире.
— Это называется семейным счастьем, — говорит жена и заразительно хохочет
(веселье в ней прямо бьет ключом), и я с готовностью киваю.
Ну а в остальном у нас понимание и согласие; иногда возникают, конечно, мелкие
размолвки, но это второстепенное, так, чепуха. В основном, повторяю, мы живем
дружно. Только, странное дело, последнее время опять нет-нет, да и слышу гадости
в адрес жены — и когда это пройдет? Наверное это никогда не пройдет — так уж
устроены люди — им больше свойственна зависть, чем восхищение. Женщин раздражает
веселость жены, ее легкий, лучезарный характер, то, что она никогда не ноет, не
жалуется, и даже не грустит, не впадает в задумчивость, да еще играет с детьми,
распевает песенки, танцует — никак не хочет взрослеть. И эти бантики!
— Много воображает! Корчит из себя неизвестно кого! — бросают вслед жене
женщины, и дальше сыпят все те же гадости, которые я перечислил в начале
рассказа.
Мужчин заедает, что жена не обращает на них ровным счетом никакого внимания, а
на их попытки завязать с ней дружбу или — еще чего! — поволочиться за ней —
отвечает насмешливым смехом.
— Подумаешь, недотрога, святоша! — недовольно хмыкают мужчины. — А в общем-то,
баба так себе, даже страшная...
А между тем, с тех пор, как у нас появились приемные дети, жена еще больше
похорошела — стала просто невероятной, небесной красоты. Само собой, одно дело —
женщина как она есть, другое — наше представление о ней; и даже наверняка,
совершенная женщина существует только в глазах мужчины, но не разубеждайте меня,
не тратьте время попусту, в моих глазах жена — самая лучшая женщина на свете. Ей
не было бы цены, если бы не ее чрезмерная жалостливость, высокий градус эмоций —
она готова осчастливить все человечество и весь животный мир. Недавно, к
примеру, заявила:
— Наше полное счастье будет еще полнее, если мы устроим домашний театр и
пригласим детишек-сирот из детдома. И неплохо бы купить за городом участок,
устроить там зверинец для бездомных животных. Что нам стоит?! — и взглянув на
меня, священно-трепетно: — Ведь у нашего папы волшебные руки, он может все —
только что не разгоняет тучи.
На этом с вами прощаюсь, но не надолго — я уже начал писать продолжение о нашем
семейном счастье — как оно стало полнейшим и уже выплескивалось через край.
Леонид Сергеев. Заколдованная. Повести и рассказы. М., 2005.
|
