Родственные проекты:
|
Заколдованная
Рассказы
ЕЩЕ УВИДИМСЯ!
(что-то вроде дорожных впечатлений)
Национальные отношения на Кавказе — дело чрезвычайно тонкое, деликатное. Это
я понял, будучи студентом на практике в Осетии, когда познакомился с Казбеком,
проводником туристских групп. Я ехал на попутной машине в городок Бурон;
рассматривая лесистые горы, в какой-то момент перевел взгляд на бугристую дорогу
и вдруг заметил — перед нами катит грузовик, доверху набитый мебелью, на которой
восседает и каким-то чудом удер-живается на поворотах, черноволосый парень в
ковбойке. За грузовиком клубилась пыль, в ней явно различалось что-то темное,
прыгающее, какое-то живое существо отчаянно догоняло машину. Приглядевшись, я
заметил маленькую дворнягу.
— Казбек с семьей переезжает, — пояснил шофер осетин.
На подъемах, когда грузовик сбавлял скорость, собака почти догоняла машину, но
на спусках и прямых участках сильно отставала. Так продолжалось километров
десять, не меньше, и собака совершенно выбивалась из сил — я это видел
отчетливо, поскольку последние километры она бежала совсем перед нашим бампером.
После одного из спусков парень в ковбойке забарабанил кулаком по кабине и, когда
грузовик встал, спрыгнул на землю и что-то закричал сидящим в кабине, при этом
он неистово размахивал руками, словно ветряная мельница. В ответ из окна
высунулась молодая особа и с визгом начала жестикулировать, еще более неистово,
чем парень. В конце концов парень раздраженно плюнул и полез на мебель.
— Казбек хочет взять собаку, а жена не хочет, — пояснил шофер, с наслаждением
наблюдавший сцену ссоры. — Но все будет, как он скажет. Казбек — настоящий
мужчина. Осетин. У него отчество знаешь какое? Эльбрусович!
Действительно, еще километров через пять парень загрохотал по кабине так, что
наверняка железо расплющилось. На этот раз он пошел не к кабине, а к собаке, и
как только пес подбежал, схватил его и забросил в кузов, между шкафом и кроватью
— тем самым давая понять, кто глава семьи и как бы восстанавливая историческую
справедливость.
В тот же вечер мы встретились на “пятаке” — самом примечательном месте Бурона,
где назначались деловые и романтические встречи, где старцы обсуждали свежие
местные новости и не совсем свежие (учитывая расстояние) новости всесоюзного
масштаба. Казбек прогуливался со своей собакой, покуривал, здоровался и
перекидывался словами со знакомыми; внезапно увидел меня и без колебаний
подошел. Разузнав, кто я и что, он, отбросив всякий этикет, по-дружески,
запросто предложил зайти в духан, съесть по шашлыку и выпить кахетинского вина.
— Я угощаю, — сказал Казбек и широко повел рукой, как бы предлагая в придачу к
выпивке и весь Бурон.
За столом Казбек рассказал о своей работе, подчеркнув, что “обслуживает туристов
по первому разряду”; потом, кивнув на усатого мужчину за стойкой, важно бросил:
— Арминак, мой друг. Армянин. Говорит на всех языках (позднее я убедился в этом;
правда, словесный запас Арминака ограничивался пределами ресторанного меню).
Затем Казбек ввел меня в курс местной жизни.
— ...Здесь добывают уголь и по канатной дороге через хребет отправляют в
Цхинвали. Цхинвали больше, чем Бурон, но не такой красивый. Здесь, сам видишь,
какое все (в самом деле, городок выглядел чистым, ухоженным, и располагался
удачно — в долине, обрамленной горами). Так вот, в каждой бригаде много
национальностей: осетины, ингуши, чеченцы, армяне — все есть. Работают дружно,
но после работы каждый только со своими. Такой порядок...
Выдавая эту информацию, Казбек то и дело вскидывал руку, приветствуя вновь
входящих, непрестанно курил, прямо-таки “по-черному” — от одной папиросы
прикуривал другую, обсыпая брюки пеплом. Кстати, он курил “Казбек” и не случайно
положил пачку на видное место, чтобы я оценил совпадение его имени, папирос и
вершины, и поломал голову над этим.
Как-то незаметно мы опорожнили две бутылки добротного кахетинского вина и Казбек
громко сказал Арминаку:
— Дорогой, принести еще две бутылки. У меня русский гость.
— Может хватит? — слабо запротестовал я.
— Как это хватит?! — искренне удивился Казбек. — Настоящий мужчина должен уметь
пить вино и при этом нормально разговаривать. Только здесь, на Кавказе, можно
этому научиться... Прости меня, дорогой гость, но у вас, в России, не умеют пить
вино. И не умеют вести беседу. Только напиваются и орут. Я был, знаю... А у нас
никогда не увидишь пьяного...
Мы распрощались в полночь. Пожав мне руку, Казбек сказал:
— Еще увидимся!
С того дня мы еще несколько раз встречались, заходили в духан, ели шашлыки, пили
кахетинское вино и Казбек уже называл меня другом. Но однажды при встрече,
невесело объявил:
— Сегодня в духан не пойдем. Сегодня ингушский день.
— Что это?
— Ну, бывает осетинский день, когда собираются наши, бывает чеченский, а сегодня
ингушский. Идти нельзя. Могут побить.
— Почему такая неприязнь?
Казбек долго морщился, потом произнес с легким раздражением:
— Я не люблю, когда мне задают вопросы. Это не разговор, а допрос.
— Пойдем! — махнул я рукой. — Я-то русский, а ты мой друг.
Казбек замотал головой. Его мысли явно текли по какому-то извилистому руслу.
— При мне никто ничего не скажет, — уверенно заявил я, совершенно забыв о
собственной безопасности. — Ведь на Кавказе гостя уважают.
— Так-то так, — вздохнул, уже почти сдаваясь, Казбек; он почти выпрямил русло
своих мыслей, но не до конца.
— Пошли! — я подтолкнул его, и он сдался.
В духане был занят всего один стол, за которым сидели какие-то парни; они,
вроде, и не обратили на нас внимания. Но когда Арминак принес нам вино и
шашлыки, вошла довольно приличная компания; рассаживаясь, парни бросали в нашу
сторону косые недружелюбные взгляды. В середине вечера я вдруг увидел, что один
из столов начал приближаться к нам вместе с молчаливо сидящими парнями. Вначале
подумал — померещилось, от вина затуманило глаза, но за первым столом поехали и
другие. Каким-то невероятным образом, парни умудрились, не вставая, съехаться к
нам до расстояния шепота. Окружили со всех сторон, и старший ингушской компании
обратился ко мне:
— Мы не хотим тебя обижать, русский человек, но твоему спутнику лучше отсюда
уйти.
— Я не могу обижать своего друга, — подогретый вином, смело заявил я. — У нас
серьезный разговор.
Старший, мудрый змей, усмехнулся:
— Его можно продолжить в понедельник, когда будет осетинский день.
Вино еще сильнее ударило мне в голову и я, подражая кавказским тамадам,
произнес:
— Дружба не имеет понедельника или среды. Она вечна.
Мои слова произвели должное впечатление. Ингуши углубились в переговоры — что-то
быстро забормотали на своем языке. Минут через десять попросили Арминака
принести две бутылки вина на наш стол. Мы с Казбеком допили свое вино и только
поставили стаканы, как старший сказал:
— Традиции нашего города — это традиции, и никто не осмелиться их нарушить. Ты,
русский, в наши дела не лезь.
После этого нас вынесли из духана — в прямом смысле слов — бесцеремонно вынесли
на руках вместе со стульями и посадили у входа.
— Самое разумное — уйти домой, не обижать ребят, — поднимаясь, сказал Казбек,
совершенно не чувствуя себя униженным. — Они поставили нам вино, уважили нас и
показали, что и мы должны их уважать. Я пошел. Еще увидимся!
Здесь можно было бы поставить точку, если бы не дальнейшее поведение Казбека.
Так получилось, что вскоре мы целую неделю вместе колесили по Осетии. Он водил
туристов, а я набирался впечатлений, благо выпало свободное время. В первом же
селе, где мы остановились на ночлег, Казбек, после изрядной выпивки, рассказал
сельчанам как мы “напугали ингушей, при этом похлопал меня по плечу и назвал
“братом”. Его рассказ имел бешеный успех: сельчане подходили, обнимали меня,
подливали араку (местный са-могон), угощали самосадом. Я не курил, но чтобы не
обидеть сельчан, затягивался крепким дымом.
В следующем селе Казбек, опять-таки после изрядной дозы спиртного, уже
рассказал, как мы “выгнали” ингушей из духана, и это известие вызвало всеобщее
потрясение: сельчане подняли такое ликование, что оно чуть не перешло в массовый
психоз.
Дальше, слух о нашем “подвиге” разрастался, как снежный ком. Когда мы прибыли в
отдаленное селенье, там уже вполне авторитетно заявили, что знают, как мы
“избили” дюжину ингушей. Разумеется, нас встретили, как национальных героев.
Калаки (старейшина) подал сигнал, чтобы резали самого крупного и жирного барана
и устраивали местный праздник — аустержи. Во время торжества Калаки в знак
особого уважения угостил меня сигаретой “Яхта” (первые сигареты с фильтром в то
время), чокнулся со мной и произнес оригинальный тост:
— За мое счастливое будущее, которое уже в прошлом!
Позднее, после двух-трех общих тостов, он сказал историческую фразу:
— Над головой настоящего мужчины всегда должен виться дым — табачный или
пороховой.
С тех пор я стал заядлым курильщиком и не пропускал ни одной выпивки с друзьями,
и делал это со все возрастающей последовательностью, то есть, изо всех сил
входил в образ настоящего мужчины, пока болезни средних лет несколько не умерили
мой пыл.
Леонид Сергеев. Заколдованная. Повести и рассказы. М., 2005.
|
