Родственные проекты:
|
Заколдованная
Рассказы
ЗВЕРИНЕЦ В УГЛОВОЙ КОМНАТЕ
Эта немолодая женщина жила обособленно, замкнуто в угловой комнате на втором
этаже; ее балкон отличался от других обилием цветов. Сквозь балконную решетку я
часто видел склоненную голову с седыми буклями — женщина что-то шила. С соседями
по квартире и жильцами дома она только учтиво здоровалась, но бесед не вела и не
принимала участия в общественных мероприятиях, и тем более не примыкала ни к
каким группировкам — тот дом четко делился на сплетников (в основном из числа
старожилов), собачников, кошатников и доминошников-алкашей (из числа
лимитчиков). Ее можно было бы отнести к прослойке интеллигентов, но и с теми она
держалась особняком. Она всегда была опрятно одета: летом — в темно-лиловом
платье с розовой камеей у ворота, зимой — в потертом полушубке с муфтой, в
шляпке с вуалью и ботах “прощай молодость”. Семь лет мы жили в одном подъезде и
я ничего о ней не знал; слышал, что она бывшая костюмерша, ра-ботала в театре —
и все. Как-то мы столкнулись в подъезде и, пропуская ее, я придержал дверь, но
она посторонилась и с полуулыбкой сказала:
— Нет, нет, пожалуйста, вы проходите. Вы — молодой человек, у вас масса дел, а я
никуда не спешу. К тому же, у вас ценная ноша (в то время я работал
экскурсоводом в историческом музее и не расставался со связкой книг).
Мне понравилось, что она сказала, особенно — что я молодой (мне уже перевалило
за сорок).
— Не такая уж и ценная, — я кивнул на книги. — Всего лишь справочники по
истории.
— Если вас интересует историческая литература... У меня осталась от отца
неплохая полубиблиотека... Заходите, может быть это будет интересно для вас...
В один из вечеров я воспользовался приглашением и отправился на второй этаж.
В ее комнате стоял зеленоватый полумрак — от настольной лампы, зеленого плоского
плафона, струился слабый свет; плафон напоминал весеннюю луну. Я разглядел
кожаный диван, над спинкой которого находилось два шкафчика, а между ними на
полке фарфоровые статуэтки. По одну сторону дивана стояла швейная машинка
“Зингер”, по другую — черный шкаф, в котором виднелись корешки старинных книг.
Хозяйка встретила меня при-ветливо, назвалась Эвелиной Викторовной и показала на
диван.
— Пожалуйста, присаживайтесь, — и, обращаясь к большой игрушечной собаке,
которая занимала половину дивана, полушутливо, полусерьезно сказала: — Женя
подвинься!
Себе Эвелина Викторовна принесла из кухни табуретку и, накинув полушубок,
присела к столу.
— В этой угловой комнате все время дует, то из окна, то из-под двери. И у меня
нет ни одного стула, — как бы извиняясь, пояснила она. — Мы с мамой их сожгли во
время войны в “буржуйке”. Ведь был холод и голод... Представляете, а здесь рядом
кондитерская фабрика и оттуда пахло шоколадом. Мы грызли сухари и они казались
шоколадом... Но книги я сохранила в память об отце. Он был профессором
университета...
Сидя на диване, я слушал Эвелину Викторовну, рассматривал книжный шкаф, но вдруг
почувствовал — из противоположного угла кто-то за мной наблюдает, множество
чьих-то желто-зеленых глаз.
— Посмотрите книги, — сказала Эвелина Викторовна. — Если вас что-нибудь
заинтересует, не стесняйтесь, берите, читайте.
Она включила верхний свет; бронзовая люстра осветила комнату и я увидел в углу
необычных зверей — огромные самодельные игрушки; на полу, в довольно раскованных
позах, замерли тигр и лошадь — похоже, сделанные из старого одеяла, обезьяна и
коза — из какого-то тулупа, и змея — из серебристой парчи; у животных вместо
глаз блестели пуговицы, но они смотрели на меня вполне осмысленно, во всяком
случае, так мне показалось.
Я отобрал несколько книг, вновь взглянул на зверинец и, несколько бестактно,
спросил:
— Эвелина Викторовна, чьи это игрушки?
— Мои, — как-то удивительно просто ответила она и, спохватившись, встала с
табуретки. — Я забыла вас представить... Ну, Женю, Евгения Павловича, вы уже
знаете... А это Федор Иванович, — она подошла к лошади и погладила ее гриву. —
Тигра зовут Игорь, он еще юноша, обезьянку — Вероника, козу — Зинаида, а змея —
это я. По восточно-китайскому гороскопу.
— Занятно, — произнес я.
— А вы кто по гороскопу? — спросила Эвелина Викторовна.
— Не знаю.
— В каком году вы родились?
Я назвал.
— Так вы крыса! Вы родились под знаком шарма и агрессивности. У вас опасное
очарование. Крыса эгоистична и честолюбива, в гневе топчет всех, кто на ее пути.
— Насчет этого совершенно справедливо, — усмехнулся я. — Затоптал кучу людей,
но, видимо, зря — ничего особенного не добился.
— Добьетесь! Крыса способная, — Эвелина Викторовна протянула мне руку. —
Заходите еще, мы будем рады, — она обвела взглядом зверей и на ее лице вновь
появилась полуулыбка.
— До свидания! Спасибо за книги! — я пожал ее руку и, исходя из вежливости,
подыгрывая хозяйке зверинца, еще пожал лапу тигру.
“Странная женщина” — подумал я, возвращаясь в свою комнату. — Полушутки,
полуулыбка. И полумрак, полушубок, полубиблиотека — какая-то полужизнь. И эти
полузвери! Какое-то искаженное видение мира. Наверно, просто старомодные
штучки”, — заключил я и больше об этом не думал.
Через несколько дней, прочитав книги, снова пришел в угловую комнату.
— Вы ничего не замечаете? — загадочно спросила Эвелина Викторовна, пока я
копался в шкафу, отбирал новую партию книг.
Я посмотрел в звериный угол и заметил новую игрушку — крысу, мастерски сделанную
из сукна, крысу внушительных размеров. Она стояла впереди всех зверей, как бы
возглавляя стаю.
— Это вы. Крыс Алексей, — сказала хозяйка зверинца. — Вернее, ваш двойник, как
моя змея Эвелина...
Крыс был явно без всякого шарма, о котором упоминала его создательница, но в
вытянутой морде с торчащими усами недвусмысленно проглядывала агрессивность;
наверняка, для достижения своих целей, этот тип мог затоптать кого угодно. Я
условно обозвал его “агрессор” и догадался — мне в комнате отводилась
центральная роль, вокруг которой станут крутиться остальные звери. Это ко
многому обязывало, и прежде всего — включиться в игру со всей серьезностью.
Желая угодить Эвелине Викторовне, я сказал:
— Привет, двойник! Надеюсь, мы подружимся. И веди себя прилично, когда я уйду.
— Крыса великодушна к тем, кого любит, — откликнулась Эвелина Викторовна. — А
змею все почитают за мудрость, — этим добавлением хозяйка зверинца дала понять,
что все-таки центральная роль принадлежит ей. — Представляете, когда у меня
плохое настроение, она тоже грустит, а если мне весело, радуется больше меня...
— А как это проявляется? — вылетел у меня дурацкий вопрос.
— Господи! — всплеснула руками Эвелина Викторовна. — У нее меняется выражение на
мордашке!
Я внимательно посмотрел на Эвелину Викторовну, но она не заметила моего взгляда
и продолжала:
— Вот сейчас лежит, свернувшись клубком, а головку приподняла, прислушивается к
нашей беседе. А когда грустит, головку прячет... А если радуется, подползает,
извивается кольцами... Ведь змея крайне чувствительная, она больше доверяет
впечатлениям, предчувствиям, нежели фактам... И, конечно, змея изящная,
одевается изысканно... — Эвелина Викторовна мельком взглянула в зеркало,
поправила букли, как бы убедилась в своем изяществе, и добавила: — Но змея
собственница и ревнива... Если влюбится, обовьет и не оставит свободы, — после
этих безрадостных слов, Эвелина Викторовна заметно взгрустнула.
Я посмотрел на змею и мне показалось, она немного опустила голову, ее взгляд
потух. Чтобы взбодрить обеих, я сменил тему:
— А почему пес Женя благодушествует отдельно?
— Нет, он дружит со всеми, но у него чувство вины перед Эвелиной... Я могу вам
приоткрыть тайну, при условии, что вы никому об этом не расскажете. Я верю в
вашу порядочность.
Я дал слово хранить тайну и услышал заурядную историю любви.
— ...Видите ли, Женя, Евгений Павлович, муж Эвелины перед Богом. Он морской
офицер. У него величие духа, как у всех собак. И много благородных черт: он
преданный, верный, все делает для других... Когда-то Эвелина полюбила его. И он
ее. Они были молодые, это было давно. Смотрите, Женя седой и у Эвелины,
взгляните, кожа уже не та...
Пес безучастно смотрел в окно, в океанские просторы; смуглый, седомордый —
вылитый морской офицер, только что без погон.
— ...Женя был женат, вот в чем несчастье. А для него чувство долга превыше
всего... Самое нелепое — его жена дракон. Они совершенно не подходят по знакам,
но вот так получилось... И до сих пор живут вместе... Сейчас ее временно нет...
Я подумал, Эвелина Викторовна скажет: “Я ее выставила”, но она благоразумно
закончила любовную историю:
— Она поехала навестить родителей...
— У них есть дети? — спросил я, чтобы просто поддержать разговор.
— Да, двое. У них уже свои семьи...
— Кто же ему теперь мешает... — начал я, но тут же осекся.
— Я же вам сказала, для Евгения Павловича чувство долга превыше всего... —
Эвелина Викторовна притихла, но вдруг укоризненно посмотрела на собаку. — Хотя,
может быть вы и правы...
Полминуты спустя, она присела к своему “мужу от Бога” и прижалась к нему.
— Все-таки он хороший...
Пес стеклянными глазами продолжал невозмутимо смотреть в океанские просторы;
по-моему, ему было абсолютно начхать на то, что говорила любящая женщина, и мне
захотелось дать ему по морде; но игра зашла слишком далеко и надо было что-то
предпринимать — Эвелина Викторовна уже гладила собаку, украдкой смахивала слезы
и повторяла:
— Очень хороший...
Какая-то неподдельная чистота была в этой неразделенной любви, мне стало
по-настоящему жаль несчастную женщину. “Возможно, моряк не существует на самом
деле, он — плод болезненной фантазии, — подумалось, — но не стоит разрушать этих
иллюзий, ведь они, наверняка, ее единственная радость”.
— По нему видно, что он любит вас и страдает, — сказал я, имея в виду Женю.
— Да, я знаю, — поспешно согласилась Эвелина Викторовна, отстраняясь от собаки.
— Потому и не злюсь на него... Бог с ним! Видимо, не судьба... — она глубоко
вздохнула, поднялась и полуулыбка снова осветила ее лицо. — Хотите чаю? Давайте
пить чай!
— Эвелина Викторовна, у вас есть родственники? — осторожно спросил я за чаем.
— Нет... Моего отца арестовали в тридцать седьмом году и отправили на Колыму. Он
был самым талантливым профессором в университете... Нас с мамой тоже хотели
выслать, но потом оставили в покое... Приходили ночью, делали обыски,
допрашивали... Я все отчетливо помню, мне уже было девять лет... Ведь эта
квартира вся принадлежала нам. Это потом, после смерти мамы, вселили жильцов...
Мама умерла в шестьдесят первом году. И, представляете, всю жизнь посылала отцу
посылки в лагерь, а его уже не было в живых.. Он умер через год в ссылке, и
вскоре я узнала об этом, но маме не сказала...
Теперь мне стала понятна причина ее болезненного воображения, да и как можно
столько пережить и остаться в здравом уме? Я подумал: “Надо бы помочь одинокой
женщине”, но как я мог помочь, если сам еле сводил концы с концами и снимал в
том доме комнату, а всесильных знакомых у меня не было; оставалось одно
“книжное” общение и участие в кукольной игре. Чтоб отвлечь Эвелину Викторовну от
мрачных воспоминаний, я сказал:
— Самый симпатичный из ваших зверей — тигр, этакий гигант с нежной душой. Он мне
понравился с первого взгляда. Даже, по-моему, мы оба понравились друг другу. Он
мне — за открытый честный взгляд, а за что я ему — не знаю.
Тигр с непроницаемой мордой уставился на меня, как бы вопрошая: “О чем это ты?”.
— Его зовут Игорь, — напомнила Эвелина Викторовна. — Он, действительно, честный
и смелый... Немного вспыльчивый, но быстро отходит...
Я встал, поблагодарил Эвелину Викторовну за чай и книги и, попрощавшись, крепко,
как и в первый раз, пожал лапу тигру.
На следующий день я встретил Эвелину Викторовну во дворе, она была необычно
возбуждена.
— Заходите вечером, — заговорщически проговорила она. — У нас свадьба. Федор
Иванович сделал предложение Зинаиде и она с радостью объявила, что выйдет за
него замуж, — полуулыбка на лице Эвелины Викторовны уступила место полноценной
улыбке. — Федор Иванович просил меня пригласить вас.
Я собирался дома поработать, но и обижать несчастную женщину не хотелось; к
вечеру, купив торт и сорвав в сквере какой-то цветок для “невесты”, я поплелся
“на свадьбу”. По пути пытался вспомнить, кто Федор Иванович, кто Зинаида? Так и
не вспомнив, решил разобраться на месте.
Звери восседали за столом на диване, в центре — лошадь и коза, оба нарядные —
хоть куда! На шее лошади сверкал медальон, на козе красовалась марля — что-то
вроде фаты. Перед каждым животным стояла тарелка с вилкой и рюмка. Эвелина
Викторовна в переднике семенила из кухни в комнату.
— Поздравляю! — сказал я, обращаясь к жениху с невестой, и протянул козе цветок,
а для большего впечатления, хотел поочередно поцеловать молодоженов, но Федор
Иванович встретил мою попытку свысока, а Зинка и вовсе оказалась невоспитанной
особой — даже не повернулась в мою сторону, впрочем, быть может, мне помешал
стол — до молодоженов было сложно дотянуться.
Но для Эвелины Викторовны мой порыв не остался незамеченным, она благодарно
поклонилась мне и сказала:
— Присаживайтесь на край дивана, рядом с Игорем. Он уже заждался вас, все
спрашивал: “Когда же вы, наконец, придете?”
Тигр сидел, уткнув морду в тарелку и вообще не заметил моего появления; чтобы не
ставить Эвелину Викторовну в неловкое положение, я приподнял его морду и чмокнул
в огромный нос.
— Здравствуй, Игорек! Ты уже поздравил молодоженов?
Как бы кивнув, тигр снова опрокинул башку в тарелку.
Эвелина Викторовна принесла из кухни кастрюлю с варениками, разложила их по
тарелкам, разрезала мой торт и всем положила по куску, затем достала из шкафа
бутылку ликера и протянула мне:
— Откройте, пожалуйста, можно начинать торжество.
Я вынул пробку из бутылки и, в некотором замешательстве, взглянул на Эвелину
Викторовну — наливать зверям или нет? Она поняла мой вопросительный взгляд.
— Совсем чуть-чуть. Чисто символически.
Я разлил ликер и Эвелина Викторовна произнесла замечательную речь. Умиленно
глядя на молодоженов, она просто сказала:
— Будьте счастливы, Федор Иванович и Зиночка!
— Отличная парочка, — возвестил я, выпив отличный, в общем-то, ликер.
— Вы знаете, они очень подходят по знакам, — подтвердила мои слова Эвелина
Викторовна. — Конечно, Зинаида немного капризная, но в то же время послушная,
нежная... Любит музыку. Мы с ней часто слушаем Моцарта. Она очень любит Моцарта.
— Почему именно Моцарта? — брякнул я, бесцеремонно наливая себе ликер.
— Ну, как же! — Эвелина Викторовна поразилась моему невежеству. — Это же
религиозная музыка, а Зинаида очень набожна. Вон ее икона, — она показала на
звериный угол — там маячил небольшой образок.
На минуту я увидел себя и Эвелину Викторовну со стороны и подумал: “Взрослые
дети играют в куклы. Впрочем, а почему и не поиграть?”. Дальше я ударился в
вольные рассуждения и после третьей рюмки мне, и вправду, показалось, что звери
развеселились вовсю. Федор Иванович то и дело принимал позы: разгибал спину,
выпячивал нижнюю губу — вообразил себя Наполеоном, не иначе. Его невеста
раскачивала головой; только теперь я заметил, что у нее одно ухо длиннее другого
и она сильно косоглазит, впрочем, может это уже я окосел. Обезьяна, которая
долгое время завистливо смотрела на молодоженов, вдруг завертела хвостом и
опрокинулась на спинку дивана. “Напилась”, — подумал я, но Эвелина Викторовна
пояснила:
— Вероника взбалмошная. Это она так одурачивает нас... Она и раньше разыгрывала
обмороки... Дело в том, что у нее нет кавалеров...
Я снова усадил Вику за стол, давая понять, что она ведет себя не совсем
пристойно, и перевел взгляд на мужскую половину компании. Мой двойник пребывал в
довольно вызывающей позе — прямо с лапами залез на стол. Пес, как всегда,
смотрел в даль, в бескрайние океанские просторы; столь созерцательное настроение
наводило на мысль, что свадьбы для него не в новинку. Мой непосредственный
сотрапезник тигр занимался гастрономическим делом — изучал еду в тарелке и делал
это открыто и честно, словно вдрызг пьяный гость. Чтобы он очухался, я толкнул
его локтем в бок, но реакции не последовало — он даже бровью не повел. Выпив
ликер, я незаметно опорожнил и рюмку тигра, подлил себе еще и крикнул:
— Горько!
После чего обошел вокруг стола и чокнулся со всеми присутствующими; когда
прикоснулся к рюмке обезьяны, она отвесила мне поцелуй, как вознаграждение за
находчивость. В этот момент у меня в голове мелькнуло: “А не жениться ли на
какой-нибудь обезьянке, разумеется, не обморочной?” Я тут же прогнал эту глупую
мысль, но на всякий случай поинтересовался:
— Эвелина Викторовна, а как складываются отношения у крыса с обезьяной?
— Прекрасно! Лучше не бывает! — но сразу же она насторожилась и надолго
задержала на мне взгляд. — А почему вы об этом спрашиваете?
— Да так, — уклончиво ответил я.
Свадьба удалась, Эвелина Викторовна была счастлива и, когда я уходил, особенно
тепло попрощалась со мной.
Вернувшись домой, я с изумлением обнаружил в двери приглашение на настоящую
свадьбу — женился мой друг, закоренелый холостяк. Я от души рассмеялся,
истолковав это событие случайным совпадением. Но каково было мое удивление,
когда я увидел невесту друга — у нее были на редкость большие уши и... раскосые
глаза. Это уже было по меньшей мере странно. Сгорая от любопытства, я спросил у
нее:
— Кто вы по гороскопу?
— Коза!
Я бросился к другу.
— А ты? Ты кто по гороскопу?
— Не помню. Кажется, лошадь, — бросил он.
Это уже была мистика. Весь вечер я не мог отделаться от мысли: “А что, если
кукольное государство Эвелины Викторовны — некий отраженный мир людей? Что, если
в тряпичные чучела и впрямь переселяются наши души?”. Мою догадку подтвердили
дальнейшие события.
Через неделю рано утром в квартире раздался звонок. Я открыл дверь и увидел на
пороге Эвелину Викторовну.
— Что с вами случилось? — встревожено спросила она.
— Что? — не понял я.
— Как вы себе чувствуете?
— Да, вроде, неплохо.
— Но крыс заболел. Еще вчера расхандрился, отказался от еды, а сегодня слег... Я
за вас боюсь... Берегите себя...
Я успокоил, как мог, Эвелину Викторовну, но, прежде, чем уйти, она настойчиво
упрашивала меня принять лекарства. Закрыв дверь, я вслух пробормотал: “Что за
беспочвенные фантазии?! Задурила мне голову! Надо заканчивать эту игру — так
недолго и спятить”.
Весь день я нервничал и злился, а к концу дня почувствовал себя неважно:
поднялась температура, стал трясти озноб. “Только этого еще не хватало! —
буркнул я и бросил вызов судьбе: — Ну, что за болезнь мне предназначена?”.
Болезнь оказалась нешуточной — я умудрился где-то схватить воспаление легких и
провалялся в постели около месяца. Эвелина Викторовна навещала меня: приносила
горчичники, куриный бульон, книги... Однажды радостно объявила:
— Дело пошло на поправку. У крысы появился аппетит, и какой! Его невозможно
оторвать от тарелки!
После болезни я отправился к Эвелине Викторовне, чтобы выразить признательность
за сочувствие и помощь. Я появился с тортом (над подарками я никогда не ломал
голову — на все торжества неизменно тащил торт и он оказывался как нельзя
кстати). Увидев зверей, я внезапно почувствовал, что соскучился по ним; каким-то
странным образом Эвелине Викторовне удалось вселить в меня смуту — я уже и сам
толком не знал, что у них внутри: опилки и вата или человеческие души?
— Вы даже не представляете, как мы все переживали за вас, — трогательно сказала
Эвелина Викторовна. — Всем семейством лечили крыса (воздух в комнате, на самом
деле, был пропитан лекарствами).
Я посмотрел на своего двойника; он, как всегда, стоял впереди зверей, худой, с
ввалившимися боками, но взгляд у него был ясный, четкий, и агрессивных намерений
— хоть отбавляй! Я даже немного отошел в сторону.
Мы пили чай, ели торт и вели пустяковые разговоры, и все было бы хорошо, если бы
я не заметил, что лошадь с козой друг на друга куксятся. Я не стал выспрашивать
у Эвелины Викторовны, как живут супруги, не хотелось ее расстраивать — вдруг мои
наблюдения оказались верными? Но в тот же день позвонил женатому другу, бывшему
закоренелому холостяку, хотел убедиться — подобные домыслы лишены всяких
оснований.
— Как жизнь молодая? — бодро спросил я в трубку.
Но в ответ услышал далеко не бодрый голос:
— Да, так... Ссоримся, выясняем отношения...
— Семейная жизнь — сложная штука, — изрек я и дал другу бесценный, на мой
взгляд, совет: — Главное, уступать друг другу.
Это был чисто теоретический совет — друг прекрасно знал, что я никогда не был
женат и, наверняка, пропустил мои слова мимо ушей. А вот я за его слова уцепился
и сделал очевидное, бесспорное заключение — куклы живые существа. Последнюю
точку в этом вопросе поставил случай, произошедший в середине лета.
Эвелина Викторовна зашла ко мне и, с горечью в голосе, сообщила:
— У нас неприятность. Зинаида хочет развестись с Федором Ивановичем, говорит,
разлюбила его...
— Что за легкомыслие?! — возмутился я. — О чем она раньше думала?
— Я не хотела вас огорчать, но сразу же после свадьбы… В общем, у Зинаиды, как у
всех коз, несносный характер, она вечно чем-то недовольна...
— Кажется, вы говорили, она послушная, — неуверенно возразил я.
— Да, когда ей это выгодно. Она умеет приспосабливаться к обстоятельствам... В
общем, теперь она живет отдельно. Всех нас огорчила...
— Но вы говорили — они подходят по знакам, — уже твердо напомнил я.
— Да, подходят. Но, видимо, и в гороскопе есть изъяны... Ведь ничего нет
совершенного на свете...
— Может, еще помирятся, — протянул я; в голове уже прыгала невеселая мысль:
“Плохое предзнаменование”.
Кое-как успокоив Эвелину Викторовну (за счет неблагодарной козы и остального
благодарного зверинца, который никогда так гнусно не поступит), я проводил ее на
второй этаж, а, вернувшись, набрал телефон друга, но никто не ответил. И еще два
дня телефон молчал. А на третий день друг позвонил сам.
— Надо бы встретиться, посидеть за бутылочкой, есть о чем поговорить... От меня
жена ушла.
К концу лета всех работников музея отправили в отпуск (начался ремонт прогнившей
сантехники) и я решил отдохнуть в деревне. Перед отъездом зашел к Эвелине
Викторовне, предварительно купив торт.
Она сидела на диване, закрыв лицо руками. На мой вопрос “что случилось?” только
покачала головой и беззвучно заплакала. Я осмотрел зверинец. Федор Иванович,
Игорь, Вероника и мой двойник сидели, съежившись, в углу; Зинаида одиноко
выглядывала из-под швейной машинки; Жени нигде не было.
— Что-то случилось с Женей? — спросил я.
Эвелина Викторовна молча кивнула, потом, всхлипывая, нервно проговорила:
— Случилось несчастье! Вчера пропал Евгений Павлович. Исчез и все... Я заходила
к соседям, перерыла всю квартиру, не знаю, что и подумать... Вся извелась, ночь
не спала, принимала таблетки от сердца... Я уверена, он жив, но что-то
произошло. Что-то страшное...
Она была в отчаянии, и никакие мои слова не смогли ее успокоить.
В деревне отдыхалось неплохо, но по вечерам я вспоминал Эвелину Викторовну и
тревожился за нее. И невольно вспоминал зверинец; почему-то, глядя на животных
издалека, отстраненным взглядом, я понял — они уже стали мне близкими друзьями.
Я вернулся из деревни, когда уже шли осенние дожди, и прямо с дороги, сбросив в
комнате рюкзак, пошел к Эвелине Викторовне. На звонок дверь открыла соседка.
— А Эвелина Викторовна умерла!
— Как?!
— Врачи сказали “сердце”, а намедни приходили смотреть комнату из жэка, сказали
— “отравилась”. Кто их разберет. Все изоврались. Я никому не верю. Могла и
отравиться, ведь она была не в себе. Сумасшедшая.
— Дай бог, всем быть такими сумасшедшими, — процедил я и прошел в угловую
комнату.
Комната была полупустой; стояли только стол и диван; ни шкафа, ни швейной
машинки уже не было. И не было зверей.
— Кто ж все растащил? — обратился я к соседке.
Она пожала плечами.
— Нашлись охотники до чужого добра. Приходили какие-то, сказали знакомые.
— А где звери?
— Какие звери? Ее игрушки, что ли? Да, их выкинули на помойку. Небось, там и
валяются.
Я побежал за дом к черному ходу, где находилась помойка.
Федор Иванович и мой двойник лежали в мусорном ящике, у черного хода в луже
мальчишки пинали Игоря и Веронику, змея Эвелина валялась в стороне, мокрая,
безжизненная, словно старый пожарный шланг. Отогнав ребят, я собрал зверей,
принес домой, очистил от грязи, поставил сохнуть к батарее. Затем съездил на
кладбище и рядом с могилой Эвелины Викторовны закопал змею.
Леонид Сергеев. Заколдованная. Повести и рассказы. М., 2005.
|
