Родственные проекты:
|
Заколдованная
БЕЛЫЙ ЛИСТ БУМАГИ
повесть для подростков и взрослых, которые занимаются
живописью или интересуются ею, или просто любят художников
ТО, ЧТО НЕЛЬЗЯ ЗАБЫТЬ
С годами популярность изостудии ширилась, росла и цвела. К Новому году из
ресторана и соседнего клуба нам делали заказы: рисовать гигантских зайцев,
десятиметровых драконов. А однажды Киевская студия мультфильмов предложила нам
сделать рисованный фильм и целый месяц ребята под руководством режиссера,
который сразу объявил, что у него «трепетное отношение к детскому творчеству»,
корпели над всякими персонажами. Работали увлеченно, наивно полагая, что их труд
даром не пропадет. Впоследствии оказалось, — из двух сотен рисунков режиссер
использовал всего несколько штук, самых «трепетных», а на мой взгляд — далеко не
лучших.
— Это профессиональная тайна, — объявил мне режиссер, — но вам, так и быть, ее
открою. Видите ли, красивые вещи не всегда лучшие… Возьмем яблоко. Я всегда
выбираю червивые — то, что ест червяк, то ем и я. Червяк не ошибется, выберет
чистое, а не большое, красивое, выращенное на химии. Так и здесь. В этих, как бы
не очень красивых рисунках, есть подлинность, чистота... В этом весь фокус.
Вот так рассуждал этот режиссер, носитель тайны; уходя, чтобы скрасить наше
расставание, он подарил мне авторучку.
Из журнала «Творчество» пришла довольно молодая журналистка с фотографом
внушительного вида. Два часа они мучили нас вопросами, фотографировали как бы
«за работой». Понятно, в тот день мы ничего не сделали, только махали кистями
для показухи. Да и что можно было сделать, если мальчишек подавило такое
внимание, а девчонки больше думали о своем внешнем виде, нервничали, кусали
ногти. И как можно работать, когда кто-то стоит над душой?
В пик нашей популярности с телевидения нагрянула орава осветителей и
звукооператоров во главе с ведущим детской передачи по фамилии Фиолетов.
Деловые, энергичные телевизионщики взбаламутили всю студию, все перевернули
вверх дном.
— Напрасно вы это делаете, мы совершенно не готовы к такому повороту событий, —
сказал я Фиолетову.
— Тем лучше! — Фиолетов хотел по-братски тряхнуть меня, но увидев мои страдания,
сдержался. — Что может быть лучше живого эфира?! Непосредственности,
импровизации?! Произвола творцов, сильных мас-теров?!
— Мысль о непосредственности, импровизации вообще-то прекрасна, — вздохнул я, —
но все-таки лучше набросать хотя бы какую-то схему действия.
— Не волнуйтесь! — махнул рукой Фиолетов. — Все будет весело, интересно. Дети —
податливая глина, а что можно сделать из глины? Все можно сделать из глины!.. И
потом, не забывайте, мы кое-что подрежем, подклеим. Будьте спокойны, все сделаем
на высшем уровне. Проводите занятие как всегда, без напряга. А мы по ходу дела
всех снимем.
Легко сказать — без напряга! Как будто нас каждый день показывают на всю страну!
И эти приободряющие слова о глине! В общем, сняли. Но потом выяснилось, что
передачу зарубил главный редактор. Он сказал:
— Дети прекрасны, а вот преподаватель не на высоте.
Действительно я выглядел беспомощно. Ну что я мог ответить на вопросы: «Вы
хороший художник?», «Какие ваши иллюстрации самые известные?». Естественно, я
говорил то, что было на самом деле: «Не очень хороший. Есть гораздо лучше».
«Известных иллюстраций нет» и прочее.
Довольно интересными были наши выставки в фойе Дома литераторов. Собственно, что
я говорю — «довольно интересными»! Это были впечатляющие, бурные события!
Развешивать экспозицию помогал целый отряд родителей. Они вставляли работы в
паспарту, вместе с учениками придумывали названия, делали надписи и в сильнейшем
беспокойстве все норовили побольше выставить работ своих детей, но здесь я был
начеку.
— Глупо выставлять все, — говорил я таким настырным родителям. — Есть правило:
«Лучше меньше, да лучше».
— Подумать только! Я потрясена! — восклицала одна родительница, которая называла
себя «чувствительной женщиной» и чуть что «потря-салась».
— Я потрясена! — бросала мне в лицо эта родительница. — Это бесчеловечно!
Выставки так обогащают. Неужели вам трудно выставить все?! В фойе столько места!
Можно все развесить, с неожиданным, обжигающим смыслом. Доставьте нам радость,
что вам стоит?!
— Это скамеечная психология, — бурчал я и отбирал только «стоящие» работы и
решительно отметал, «рубил» проходные, среднего достоинства.
— Какие все же несносные характеры у художников! — жаловалась другая
родительница, называющая себя «женщиной, тяготеющей к покою». — У меня муж
художник. Это не жизнь, а кошмар! Когда он работает, лучше не подходи — ты для
него враг, не иначе. А не работает — еще хуже — я виновата, что ему ничего не
приходит в голову. Просто ужас, а не жизнь!
Ясно, это был выпад, нацеленный в меня, но я стойко переносил все ядовитые слова
и уколы. Да и ребята с пониманием относились к моему отбо-ру.
На вернисаж собиралось приличное количество поклонников искусства и, конечно,
родители, дедушки и бабушки героев торжества. Поэт Игорь Мазнин открывал
выставку, начиналось обсуждение работ: слышались восторги до всхлипов и разные
примечательные слова.
Переводчик Галина Лихачева читала рассказы о художниках и дарила ребятам
принадлежности для рисования. Выступали мои друзья — художники и писатели, люди,
осведомленные во всех вопросах; они явно красовались перед аудиторией —
держались картинно, говорили за-мысловато:
— Детские рисунки это явление счастья, — и прочее.
Выступали мои бывшие ученики — они говорили сбивчиво, но искренне; в их
выступлениях было немало приятных слов в мой адрес. Эти слова ни на шутку
волновали меня. Правда, друзьям я с усмешкой говорил:
— Кто умеет — делает, кто не умеет — учит. Сам-то я ничего по-настоящему
стоящего не сделал. И вообще, честное слово, не знаю, тем ли занимаюсь всю
жизнь.
— Не болтай чепуху! — как-то сказал поэт Владимир Дагуров. — Ты из породы
самоедов, вечно недоволен собой. Но почему-то только в работе, а вот тем, что
много пьянствуешь с друзьями — доволен... А ученики есть у всех. У меня так
целое литобъединение.
Дальше он ярко, выпукло объяснял, что в жизни каждого есть цель и есть смысл, и
нередко они не совпадают, и что смысл имеет первостепенное значение.
Выставка продолжалась две недели. За это время распухала книга отзывов, часть
работ ребята прямо со стендов дарили особенно «потрясенным» зрителям, которые
хотели заполучить работы «для впитывания добра» (считали, что детские рисунки
излучают добро). К сожалению, две-три работы, как правило, пропадали. Я помню,
кто-то исхитрился стащить роскошного «зеленоглазого кота» Жанны Лурье и я долго
не мог успокоить девчушку.
— Неужели вы не понимаете, такого кота я больше никогда не нарисую, — вытирала
слезы Жанна.
— Если стащили твоего кота, значит он больше всего понравился и его будут
хранить, — не очень убедительно объяснил я. — Но ты можешь нарисовать кота и
получше. Например, кота с бантом. Пойдем, нарисуешь мне усатого франта, я его
повешу над столом, он будет меня вдохновлять на подвиги.
Жанна смутно улыбнулась и пошла в студию.
В День книги, в Доме литераторов проводился конкурс на лучший рисунок. Приходили
сотни ребят со всего района и Дом превращался в муравейник. Ребята рисовали в
нашем зале, в фойе, в кафетерии, в вестибюле и даже на лестнице; мелькали
палитры, банки с водой, кисти, летали листы бумаги, точно белые драконы. Ребятам
помогали мои старшие ученики; они же были членами жюри; позднее, когда все
собирались в Большом зале, они на сцене вручали призы. Самых одаренных
приглашали в нашу студию. И это было большой честью. Я не зря говорю — наша
популярность цвела очень пышно.
Леонид Сергеев. Заколдованная. Повести и рассказы. М., 2005.
|
