Родственные проекты:
|
Заколдованная
БЕЛЫЙ ЛИСТ БУМАГИ
повесть для подростков и взрослых, которые занимаются
живописью или интересуются ею, или просто любят художников
ЗЕРКАЛЬНЫЕ ОТРАЖЕНИЯ
Человек умеющий удивляться — уже способен к искусству; если он еще и выражает
свое удивление — талантливый. В детстве мы все способные: каждый день открываем
окружающий нас мир, не перестаем ему удивляться, и все хотим узнать, как же он
устроен? В юности пытаемся найти свое место в этом мире. В зрелости, познав
многие радости и боли, задумываемся — каким же он должен быть, этот мир?
Мои первые открытия — зеркальные отражения. Помню, года в три-четыре меня
поразил отраженный в озере ельник. Вода была спокойной и прозрачной; я различал
каждый ствол, каждую ветку; на них, словно елочные игрушки, висели кувшинки.
Некоторые елки верхушками касались дна озера и между ними проплывали облака,
мелькали ласточки и стайки мальков. Невозможно было понять, где кончается вода и
начинается небо. День был солнечный и на поверхность воды от ельника падала
густая день. Этот третий, лежащий на боку лес, окончательно сбил меня с толку.
Дома я нарисовал все три леса: настоящий, утонувший и лежащий на боку. Нарисовал
неумело и приятели, взглянув на рисунок, приняли его за жестокий обман.
— Так не бывает! — заявили.
— Бывает! — сказала мать. — В жизни и не то бывает. И потом, художник имеет
право на воображение.
Отец поддержал ее:
— В этом буйстве линий и красок есть тайна. Озеро до краев наполнено тайнами.
Нешуточными тайнами, поверьте мне. В этом озере надо купаться с величайшей
осторожностью. Может за ногу схватить водяной.
Отец увидел в моей картине больше, чем я изобразил. Его слова повергли меня в
смятение; я и не подозревал, что картина может вызвать такие странные ощущения.
Слова отца придали мне новые мощные силы.
На следующий день я решил нарисовать наш дом — каким хотел бы его видеть, —
некий замок на берегу неспокойного, еще более таинственного озера. Замысел был
отличным, но воплотил я его не совсем удачно. Лучше всего получился дым,
валивший из трубы, пышным облаком он застилал полнеба. Дым по достоинству
оценили все, в том числе и мои приятели.
Возгордившись, я целую неделю рисовал «дымные» картины. Из одних домовых труб
текли густые темные реки, из других тянулись легкие струйки, словно растянутые
пружины. Дома получались — так себе, но от дыма все приходили в восторг.
Особенно отец. Он протирал глаза, чихал — всем своим видом показывал, как едко
чадят мои трубы, и приговаривал:
— Нет сомнения, здесь без трубочиста не обойтись!
После войны мы переехали в поселок на разъезде Аметьево. Самым примечательным в
поселке был воздух. Не дома, не сараи, не дуплистые тополя, не сочные травы и
яркие цветы, а воздух. В жаркие дни он колебался, от земли струились вполне
различимые потоки и все постройки и деревья как бы раскачивались, а
железнодорожное полотно, будка стрелочника и телеграфные столбы таяли в зыбком
бело-розовом мареве.
Много раз я пытался нарисовать тот воздух, вернее пространство между нашими
домами и разъездом, но у меня ничего не получалось. Каждый раз я терпел
сокрушительное поражение. Получались бестолковые строения и между ними
грохочущие безумные паровозы. Именно поэтому меня восхищали репродукции с картин
мастеров — в них чувствовался воздух. Воздух на картине — мое второе
значительное открытие.
Позднее я научился пространственному рисованию и попытался отобразить воздух
вокруг нашего поселка; вроде он получился, но я не смог передать его аромат. А в
том воздухе были запахи смолистой древесины и высоких спутанных трав, и луговой
клубники. Да, что там! Он неповторим, воздух моего детства! Я и теперь говорю
друзьям:
— От болезней меня спасает бутылка с воздухом из детства; она у меня всегда под
рукой — только вдохну, сразу выздоравливаю!
Леонид Сергеев. Заколдованная. Повести и рассказы. М., 2005.
|
