Родственные проекты:
|
Заколдованная
ВСЕ МЫ НЕ АНГЕЛЫ
исключительно правдивое путешествие автора с закадычными
приятелями со множеством приключений и всем прочим
3.
Часов в шесть утра где-то спросонья заголосил петух. Наш петух испугался, что
проспал и хрипло пропел тоже. Первому певуну показалось, что он слишком слабо
пропел, и он снова заорал во все горло. Наш петух, естественно, не мог пережить
позора: вскочил, захлопал крыльями и дал такого дрозда, что куры посыпались с
насеста. Тут и началась кутерьма. В соседних курятниках забегали петухи и куры
и, чтобы не остаться в долгу, завопили, что есть мочи. Особенно старались
молодые петухи, они учились петь и без передыха хрипели срывающимися голосами.
Сон как рукой сняло. Смахнув с одежды сено, мы вышли из сарая.
Утро было солнечное. В отличном расположении духа легкой трусцой мы перетащили
вещи на плот, приколотили мачту и присели перед дорогой покурить. И вдруг Котел
брякнул:
— Да! А как мы назовем наше сооружение?
— Может, «Эй, ухнем!» или «Волкодав реки», — сморозил глупость Кука.
— Лучше всего — «Связка дров» или «Буль-буль», — вякнул Котел и закудахтал, того
гляди яйцо снесет.
У него в запасе всегда полно насмешек. И пошловатых в том числе. Отсмеявшись, он
вытер слезы умиления и шмыгнул носом:
— Я понимаю тебя, реклама — немаловажная вещь, но в нашем Отечестве в отсутствии
конкуренции она не нужна. Как говорится, бери то, что дают. Вот почему наши
магазины завалены аляповатыми товарами, а люди гоняются за импортными вещами.
Идея с названием явно глохла, а между тем невдалеке на лугу, ровном, точно
разглаженном утюгом, собрались косцы. До этого они с ленцой косили траву в
пойме, не столько косили, сколько перекуривали, а тут и вовсе с невероятной
готовностью побросали орудия производства и с неистребимым, жгучим любопытством
глазели на нас, шушукаясь и потирая руки. Предчувствуя неладное (а интуиция меня
никогда не подводит), я сказал:
— Надо давать тягу.
— Преждевременно! — пропел Котел. — Куда спешить? Сейчас скажу красочную,
прочувственную речь и тронемся. Пустяковая формальность. Надо же нас обеспечить
зрителями.
Я выразительно вздохнул, но Котел не понял моего предупредительного вздоха и,
раздвигая лопухи, поплелся к стоящей невдалеке телеге. Я не стал отговаривать
его от этой затеи — знал заранее, что он мне ответит и знал, как я опровергну
его ответ и как он будет отчаянно защищаться, и как мы в конце концов
разругаемся. Подойдя к телеге, Котел обратился к косцам:
— Идите сюда, я должен вам кое-что сообщить!
Нехотя, переваливаясь, косцы подошли.
— Москвичи, что ль? — спросил рябой мужик со свирепым взглядом, и когда я
кивнул, буркнул: — Сразу видать.
Котел попытался взгромоздиться на телегу, но она тут же развалилась. Конечно, ее
бросился чинить Кука, ну и как вы догадались, она стала трехколесной. Это я
помню, как сейчас. У меня потрясающая, феноменальная, зверская память. Я,
например, узнаю людей, с которыми много лет назад стоял в очереди. «Как тебе это
удается?» — спрашивали Котел с Кукой, когда я припоминал, что они говорили год
назад и ловил на противоречиях. «Это неважно, — отшучивался я. — Главное,
врунам, вроде вас, надо иметь хорошую память». Впрочем, речь не обо мне. Ну так
вот. Выбравшись из-под обломков телеги, Котел залез на пень — он не мог говорить
без возвышений.
— Друзья! — начал Котел. — Отрадно, что вы приостановили работу. Я вот что вам
скажу — на вашем месте я целыми днями сидел бы на берегу в ожидании разных
событий... Сегодня вам особенно повезло и можете вообще ничего не делать... Что
мне больше всего понравилось в вашей деревне, так это кладбище техники. Молодцы,
здорово вы с ней расправились, — он нагнулся и шепнул нам с Кукой: «Со всей
русской дурью»; потом распрямился: — И главное, судя по всему, не собираетесь
чинить. И правильно, меньше будет работы...
Косцы загалдели как дикари, а рябой крикнул:
— На вас, что ль работать? Все и так ваша Москва сжирает.
— Вон, ваше московское стадо пасется, — другой мужик кивнул на коров, которых
гнал вдоль реки хромоногий пастух.
— Но в этом году мы вашему образцово-показательному городу во мяса дадим, —
рябой сделал выразительный жест. — Мы приезжаем к вам за продуктами, так на нас
орут...
— И мне понравились ваши дома, — продолжал Котел, не обращая внимания на
странные откровения мужиков, — все заваливаются, но все-таки не падают. И вы
смелые люди, не боитесь в них жить.
Котел прямо упивался своим голосом. Я кивнул ему, прозрачно намекая, чтобы не
тянул канитель и закруглялся, но он заупрямился. Его, бестолочь, разве проймешь!
— Котел, упрямство — верный признак глупости, — напомнил я, а он, знай болтает,
и все не по существу, а так, мелет пустые фразы, будто что-то размазывает по
стене.
Я потянул Котла за куртку, но растроганный Кука остановил меня:
— Не дергайся! Я молчу! Застрели меня из рогатки, но Котел неслабо, по делу их
прикладывает. Пусть еще что-нибудь скажет. И построже.
Жестким взглядом я приструнил Куку, а Котлу сунул багор:
— Не вмешивайся в чужие дела!
Мы ступили на плот и махнули провожающим. Наступил волнующий торжественный
момент. Орава на берегу замерла и смотрела на нас с восхищением. Мы начали
отталкиваться, но плот и не думал двигаться с места. Он точно прилип к берегу. Я
готов был провалиться сквозь землю, а мои приятели хоть бы что. Подбадривают
друг друга:
— Молодец! Изумительно! Продолжай в том же духе!
А мне въедливо бросают:
— Не экстазуй! Не трепыхайся! Ешь больше картошки — снижает нервозность.
Я спокойно перенес эти уколы.
После отчаянных усилий нам все же удалось оттолкнуться. Мы поплыли. На берегу
облегченно вздохнули. Путешествие началось.
— Семь футов нам под килем! — торжественно произнес Котел.
Уточню: Кука греб вполне прилично, но понятно — для зрителей устроил парадное
выступление, да еще явно любовался собой. Котел тоже старался (когда кто-нибудь
смотрел, он трудился вовсю). Этот показушник даже встал на видное место и принял
живописную позу — поднял голову, спину выпрямил и махал веслом с особым шиком.
Но больше всех, конечно, работал я, и при этом корректировал действия приятелей.
Все шло как по маслу (мой приблизительный вывод), и со стороны мы производили
неплохое впечатление, только плыли медленно и зигзагами и почему-то казалось,
вот-вот перевернемся. Я сделал несколько критических замечаний моим приятелям,
причем не назидательно, а в форме легкого напоминания того, что они несомненно
знали, но просто забыли. Хвалиться я не люблю, это не в моих правилах, но гребу
я здорово, с ювелирным мастерством, я сильный гребец. У меня был такой случай...
впрочем, о нем в следующий раз.
— По-моему, Чайник совершает грубую ошибку, — вдруг прогундосил Котел. — Слишком
форсирует события, гребет с нами не в такт. Это может привести к печальным
последствиям, мы можем перевернуться и погибнуть.
Во мне все просто закипело от возмущения, но я сдержался. Повторяю — в умении
владеть собой я оставил приятелей далеко позади, а это что-нибудь да значит…
А наблюдатели на берегу давились от смеха; рябой смеялся до истерики, весь
трясся, смахивал слезы. «Обормоты, сели бы сами и попробовали. Думают, это
легко», — мелькнуло в голове. И тут я заметил, что Кука слишком вошел в раж,
гребет с каким-то остервенением, точно его свела судорога, даже до берега
долетали брызги от его весла. Он готов был нас утопить. Ну и, конечно, он совсем
забыл об интересах нашего клана — мы не просто должны были плыть, мы должны были
плыть красиво, максимально зрелищно, ведь нас по берегу сопровождали косцы. Тут,
правда, я дал маху — понятно, иногда обстоятельства требуют крутых мер — надо
было огреть Куку веслом, а я только сказал:
— Кука! Греби на раз, два, три. И не яростно, а спокойно. Ну неужели это так
трудно?
— А ты брось грести совсем! — рявкнул Кука, сделав квадратные глаза. — Плот
ровней пойдет. Не приносишь пользы, не приноси хоть вреда.
— Поймите же! — не выдержал я. — Пока вы не будете меня слушать, мы не
продвинемся ни на шаг.
Кука плюнул и выругался, а Котел смотрит на меня и улыбается, как дуралей.
Правда, дальше, по мере развития событий, его улыбка утратила свою лучезарность
и уступила место гримасе страха, но тогда он отвернулся и стал грести по-своему.
Котел никогда не делал выводов из ошибок приятелей (в данном случае Кукиных), он
мог что-либо уразуметь только, когда напортачит сам. И на все имел собственное
мнение и хотел, чтобы его имел каждый. В более широком смысле, чтобы у нас была
«страна индивидуальностей, личностей, а не послушная масса», как он выражался.
В самый неподходящий момент впереди на излучине показалась гряда камней. Это
зловещее препятствие заставило меня несколько собраться. Только не подумайте,
что я струсил — ни в коем случае — просто был начеку. Но вдруг меня точно
ударили в солнечное сплетение — на гряде стояло «московское стадо» — хромоногий
пастух привел коров на водопой.
— Кука, мы в опасности, — повысил голос Котел и задергался, словно кукла на
нитках. — От тебя зависит наша жизнь. Оттолкнись по своему борту и дело с
концом. Только не слишком мужественно.
Советы Котла имели то достоинство, что после них хотелось услышать мои,
действительно дельные. Но здесь уже было поздно советовать. Я принял отчаянное
решение — подбежал к Куке и со всей силы стал тормозить веслом. По какой-то
неясной причине плот заходил ходуном, накренился, и между бревен забила струя
воды толщиной с дерево. Я поскользнулся и шарахнулся затылком о бревна, да так
сильно, что чертики запрыгали перед глазами. Кука растянулся во весь рост рядом,
а Котел ухитрился остаться на ногах, но его беззаботность как рукой сняло, он
онемел от страха и завертелся, как хорошо смазанный подшипник.
— Неудачно шутишь, Чайник, — проговорил он в негодовании с искаженным лицом и
топнул ногой... и тут же исчез под водой меж бревен. Выплыл несколько в стороне
и завопил:
— Подгребите ко мне, я не доберусь до плота!
Но Кука, которому все нипочем, скомандовал:
— А ты не добирайся и не вылезай из воды. И без паники! Лови кайф! Оглуши меня
веслом, но мы все равно тонем. Чайник натворил чудес. Сделал все, чтобы мы
гробанулись!
В ту же минуту плот разъехался, и Кука в самом деле исчез под водой, а потом и я
последовал за ним. На нас с грохотом обрушилась лавина бешеной воды.
На берегу один начал кататься по земле и всхлипывать, другой зарыдал, да так,
что свалился в воду, рябой рухнул без чувств.
Когда я вынырнул, все вокруг было мутным, точно затянутое пленкой: и коровы, и
толпа крикунов, и далекое солнце, маленькое, величиной с барабан. Повернувшись,
я увидел смеющуюся физиономию Котла. Казалось, он только и ждал момента, когда
мы пойдем ко дну.
— Здесь мелко! — невозмутимо крикнул он, направляясь ко мне.
Я попробовал встать, но захлебнулся. Ему-то, фитилю, везде мелко, а Кука —
жирный, этакое надувное корыто, и понятно, не тонет. Короче, я, не веря, что еще
живой, скоростным стилем рванул к берегу.
Мне придется потратить еще немного времени, чтобы кое о чем предупредить вас.
Если когда-нибудь вам случится попасть в кораблекрушение, не пугайтесь, это не
так страшно — ручаюсь! Прежде всего, не надо торопиться. Куда спешить? Спокойно
посмотрите — до какого берега ближе и дуйте. Как только вылезете на берег,
начинайте давать советы тем, кто еще не успел выбраться. Все говорят,
происшествие такого рода — опасная штука, а по-моему, не очень. Среди сведущих
людей, я рассказываю о нем подробнее, а вам это ни к чему. Вам я рассказал
попутно, мимоходом. Главное, что я хочу сказать: в тот день, в самом начале
плавания я понял — долго со своими беспомощными приятелями не протяну. Запомните
— я понял это в самом начале!
Мы проснулись от зуда. По нам ползали орды муравьев. Накануне, в темноте мы
застолбили палатку прямо на муравейнике. Здесь я должен кое-что разъяснить.
Проснулись мы с Котлом, а Куки в палатке не было. Лежала только его кофта. У
меня сразу возникли большие опасения, что Куку съели муравьи (что ни раз
случалось с путниками в тропических лесах), но вскоре в палатку просунулась его
заспанная, небритая физиономия…
Но вы, наверное, сгораете от любопытства узнать — чем же закончилось наше
кораблекрушение? Ну, конечно, мы были на волосок от гибели. Позднее Котел с
Кукой в сильнейшем волнении до одури несли бредни, что я преувеличивал
опасность, что могло быть и хуже, а так получилось всего полчаса позора, и что
им сразу было ясно — на таком плоту далеко не уедешь. Особенно зажигательно
старался Котел:
— Я же вам говорил! Я же говорил!
Собравшись тогда на берегу, мы долго выжимали из себя, как из губок, воду…
Спустя полчаса Кука оповестил нас, что изобрел «устройство для добывания
затонувших ценностей без всяких батискафов и водолазов» и стал забрасывать
спиннинг, выуживая наши вещи (временами Кука делал кое-что неплохо, почти как
я), но многое он так и не достал.
Потом сушили шмотки у костра и смотрели, как испаряется влага. На это ухлопали
весь день. Когда вечернее солнце нырнуло в тучи, разбили палатку, кое-как
поужинали и завалились спать — правда, крупногабаритному Куке не хватило места и
он спал валетом, то есть наполовину наружу, наполовину у нас в ногах.
Укладываясь, он ворчал, что мы его притесняем.
— Тебе, мордастому, надо похудеть, растрясти жир, тогда тебе никто не будет
мешать, — сказал я.
— Я слегка полноват, но мой жир — мое богатство, — отозвался Кука, как бы
бравируя собственным величием. — Он мне пригодится, когда начнем голодать.
— Кстати, по статистике все наше население полнее, чем надо, — продолжал я. —
Много едят, а все хнычут: «Живем фигово». Раньше хоть соблюдали посты. А сейчас
все прут полные сумки. Посмотришь один тащит целую авоську лимонов, другой —
ящик яиц. Ну, куда столько?
— Стяжатели будут всегда, — возвестил Котел. — И зависть, и распри будут, потому
что один рождается красивым, другой уродом, один умный, другой дурак...
— Это и называется равновесием в мире, — выпалил Кука. — Зло уравновешивается
добром, и между ними идет постоянное противоборство. Неслабое. Без зла не было
бы добра. Кто-то хорошо сказал: «Не будь дураков, нам пришлось бы быть ими»...
Ведь, как у зверей? Только появляется хищник, его жертвы начинают больше
плодиться. Предстоит суровая зима — делают большие запасы. Возникла болезнь, тут
же появляется противоядие, природа все регулирует сама, в ней все сбалансировано
и не зря присутствует чувство страха, опасности. Мне, например, жалко волка,
который не догнал зайца…
Ночью в палатке было душно: казалось, нас окружает не воздух, а какая-то тяжелая
жидкость.
Несколько слов о наших палатках: собственно их и с большой натяжкой палатками
назвать нельзя, это скорее чехлы для бочек — кургузые, точно из мешковины, с
кондовым каркасом, они напоминают братские могилы. Судите сами: в солнечный день
в них, как в душегубке, в дождь они напропалую текут. Для чего их выпускают,
непонятно. Наверно, это может понять человек с более философским складом ума,
чем я — хотя, по правде говоря, такого трудно себе представить.
Позднее мы встретили туристов, у них была импортная палатка — это совсем другое
дело: целый сборный дом из ярких тканей, с пологом и прихожей, на окнах —
козырьки, накомарники, занавески. Спальня на растяжках с прорезиненным дном, на
стенах — карманы для мелких вещей, все на застежках-«молниях», добротно
отстрочено, со вкусом обметано. Совсем другая культура производства. А наши,
видимо, гонят только для плана, как вы считаете?
После легкого завтрака Котел развалился на траве и включил «Спидолу». Он всегда
после еды отдыхал, а перед сном дышал по системе йогов. Он жил по расписанию, по
схеме. Главным в этой системе было «избегать стрессов, беречь нервы, экономить
энергию». Это ему плохо удавалось — он заводился с пол-оборота. К слову сказать,
впоследствии часть системы Котла я взял на вооружение, конечно, с поправкой на
свою конституцию.
Кука — полная противоположность Котлу. Он примитивно считал, что лучшая система
— это отсутствие всякой системы. Кука жил на износ, в его глазах постоянно
сверкала готовность на все, ненасытная жажда жизни, при этом он ничего не
принимал на веру, все ставил под сомнение, все оспаривал, все хотел изменить,
сделать по своему. Он из тех суетников, которые вечно куда-то спешат и поэтому
ничего толком не делают. В нашей поездке это особенно проявилось, ведь понятно,
в путешествиях умный становится умнее, а дурак глупее. Вы же видели, я постоянно
сдерживал Куку от безрассудных поступков и, с присущей мне тонкостью, направлял
его необузданную энергию в нужное русло. А это не пустяк, если вдуматься.
Неугомонный Кука даже не умел отдыхать, отключаться от дел. Хотя нет, умел. И
даже слишком. Он и в этом силен.
В то утро, после завтрака, Кука прилег к Котлу и попросил сыграть «что-нибудь
душевное».
— Я сыграю тебе возвышенную вещь, которую сочинил недавно, — Котел выключил
приемник и взял гитару. — Она называется: «Мой Париж, который я никогда не
увижу». Сейчас самое подходящее настроение. Как ты понимаешь, нам не светит
побывать за границей. Наш удел — путешествовать только по таким речкам Синичкам.
Там, наверху, боятся, что мы увидим, как живут другие и невольно начнем
сравнивать. В некотором смысле.
— Брось фонтанировать, болтать ерунду! — грубо оборвал Кука. — Когда люди увидят
жизнь в капстранах, ясное дело, многое будет не в нашу пользу, но они заметят и
то, что, скажем, в Италии огромные земли и целые пляжи принадлежат миллионерам,
и великие произведения искусства в частных коллекциях, в домах толстосумов, а у
нас в музеях, для всех, пожалуйста, смотри, любуйся! Ладно! — Кука рванул Котла
за плечо и сказал примирительным тоном. — Сыграй свой «Париж».
Котел начал тему, в середине вещи перешел на импровизацию, потом снова закончил
темой. Все это я прекрасно уловил, но Кука, начисто лишенный слуха, вдруг
промычал:
— Неслабо! Гениально! В середине немного сбился на дрянь, но потом, молодец, все
же нашел мелодию.
У Куки не было средних суждений — или гениально, или дрянь! Похвалив Котла, он
тут же начал громить «рок-энд-ролл», «ногодрыганье и рукомашество».
— Я люблю наши довоенные и военные песни, — сказал. — В них вся русская
распахнутая душа.
В голове Котла зашевелились едкие мысли:
— Не суди об американцах по нашим плакатам, где изображают капиталистов, которые
только и думают, как бы нас задушить. Вспомни фестиваль молодежи, когда мы вдруг
увидели американцев — все простые, приветливые, в джинсах. А наши — в пиджаках,
упакованные, деревянные, говорят по бумажкам. А те раскованные, шутят. У них-то
свобода, а у нас страх. Это было первое, что перевернуло мои представления. Я
понял, нам многое врут. Я стал приглядываться, по крупицам узнавать, что
происходит там, и заметил, что у нас все изоврались: кричат «ура», а про себя
думают другое, живут двойной жизнью. Так и играют в эту гнусную игру. И те, кто
устанавливает правила этой игры, знают, что врут. Они боятся правды, потому что
сразу полетят. Вот и держатся за свои кресла, привилегии.
— Я всегда говорю то, что думаю, — замотал головой Кука. — И на работе борюсь за
справедливость, не ищу легкой жизни. Выгода, престиж — не для меня. И таких
полно. Рабочие, так те вообще в гробу видели всякое словоблудие, ложное
восхваление... Пошли-ка чинить наш плот-развалюху, хватит трепаться! Вообще,
будем жить или философствовать о смысле жизни?!
Мы начали ремонтировать плот: я сбивал бревна скобами, Котел с Кукой связывали.
В сравнении с моей работой их потуги выглядели детскими забавами, выдавали
полнейшую неопытность «мастеров». Ко всему Котел, обрезая концы веревок, кидал
их за спину в воду и прислушивался — долетят или нет. Любого взыскательного
специалиста это вывело бы из себя. Разумеется, вскоре мое терпение лопнуло:
— Это халтура, а не работа. Что вы там наворотили?! Веревки моментально
перетрутся и тогда пиши пропало.
— Сколько взглядов, столько и мнений. Время покажет, кто прав, — уныло протянул
Котел.
— Да, да, — с телячьей преданностью, заглядывая Котлу в рот, закивал Кука (в
вопросах быта он полностью доверял практицизму Котла и был податливым материалом
в его руках; не личностью, а куском пластилина, некой игрушкой. Обратите
внимание — они вели только идеологические споры).
— Кстати, я изучил карту и поведу плот один с закрытыми глазами, — добавил Кука.
— Заколотите меня в бочку, если не поведу! Сейчас только присобачу мачту для
шика.
— Верное решение! В этом есть глубокий смысл. Сумеешь, без дураков? —
подстрекательно проговорил Котел.
— Что за вопрос? — хмыкнул Кука.
— И где ты, Кука, был раньше? — Котел обнял меня по-свойски. — А мы тем временем
позагораем, покрутим «Спидолу», правда, Чайник?
Я даже не удостоил его ответом и вообще почти его не слушал. Да, чуть не забыл!
Погода была солнечная, дышалось легко и пахло разными травами. В общем, погодка
стояла, что надо! Мы с Котлом расстелили на плоту палатку, перетащили вещи и
прилегли. Кука расхлябанной походкой проковылял на корму и залихватски
оттолкнулся от берега.
— До следующей деревни три трубки табака! (Кука мерил расстояние количеством
выкуренных трубок).
Как и многие начинающие рулевые, Кука сразу потерял осторожность, раскочегарился
и чуть не придавил каких-то байдарочников с играющим патефоном; плот сильно
закачался, и мы с Котлом чуть не свалились в воду.
— Кука, ты, наверное, думаешь, что везешь дрова? — задребезжал Котел. — Тебе
управлять не плотом, а телегой. И потом, за нами наблюдают с берега. Рули так,
чтобы каждому было ясно, что плот сделан по последнему слову техники. Никто не
должен видеть наши слабые места. Не забывай, мы живем среди показухи.
Чего и следовало ожидать, Кука не подкачал, не ударил в грязь лицом. Думаете, он
совершил подвиг? Глубоко ошибаетесь! Всему есть предел, кроме его сумасбродства;
похоже, все-таки у него опилки в голове. Представляете, каким нужно быть
талантливым, чтобы врезаться в единственный пень на всем протяжении реки?! Он
вел плот с помощью всевозможных приборов, но все равно врезался в этот
злополучный пень, торчащий из воды, а после столкновения долго оборачивался и
таращился на него, вместо того, чтобы не спускать глаз с лежащей впереди отмели.
В заключение, когда мы с Котлом чуточку вздремнули (убаюкало легкое течение),
Кука, как и обещал, повел плот с закрытыми глазами, то есть уснул, хотя сам же
написал на руле: «Не спи за рулем — проснешься на том свете». В итоге мы
действительно проснулись в какой-то мешанине, в тухлом болоте среди тины и
липкого зловонного ила, где кишмя кишели лягушки и с веток прямо на лицо прыгали
клещи. Вокруг было темно и тихо — какой-то темно-зеленый ад. Из кустов
доносились зловещие звуки.
— Приготовь концы! — бросил я Котлу, но тот, оказалось, предвидел мою команду и
в поте лица подгребал к берегу.
Выкарабкавшись из тины, мы привязали плот к иве и стали выбираться на берег да
бухнулись в крапиву, у которой были не шипы, а гвозди; руки и ноги сразу
покрылись волдырями.
— Ничего! — зафасонил Котел трескучим голосом. — Зато придавили сотню комаров.
— Да это остров! — бодро крикнул откуда-то сверху Кука (он уже носился, как
лось). — Простор не тот, не развернешься, но неслабое местечко и дровишек полно.
Пошевеливайтесь там!
Пока перетаскивали вещи, разводили костер и варили суп, наша поляна превратилась
в духовку, вокруг повисла серая завеса пыли. В тех местах солнце быстро
поднималось и застревало в зените на весь день и жгло кипятком, а часов в девять
вечера сразу сваливалось за горизонт.
После обеда я решил устроить отдохновение для души: взял альбом и, устроившись в
тени, начал делать набросок нашего лагеря. Только сделал несколько штрихов, ко
мне пританцовывая и оскалившись, с шахматной доской подлетел Кука:
— Сразимся? На какой клетке тебе поставить мат?
Мне не хотелось играть, но чтобы сбить Кукину спесь, расставил фигуры.
Надо сказать, Кука, как многие профессиональные игроки, во время игры прибегал к
разного рода ухищрениям. Одно из них заключалось в том, что делая ходы, он изо
всей мочи стучал фигурами по доске, не понимал, олух, что от этого ход не
становится сильнее. Другое состояло вот в чем: Кука поддавал фигуру и делал вид,
что ошибся, но когда доверчивый противник ее брал, наносил смертельный удар.
В первой партии и я попался на эту удочку. Получив неплохое развитие в дебюте,
Кука вдруг поставил под удар фигуру, схватился за голову и застонал:
— Ой-ей-ей! Что я наделал!
— Ну переходи, нет проблемы! — шепнул Котел, который подсел рядом и сразу взял
на себя роль арбитра. — Возьми обратно ход, ведь ты еще и руку не оторвал. Наши
руководители и те говорят об «ошибках прошлого», а ты, что хуже?
— Нет уж! — оборвал я Котла. — Обратно ходы не даю.
С этими словами я схватил фигуру, а следующим ходом Кука поставил мне мат. И
отвалился от доски, захлебываясь оглушительным смехом. Он долго трясся, хлопал
себя по коленям, икал, пускал пузыри. Котел тоже посмеивался:
— Удачный трюк. Очень удачный!
— Хорошо! — сказал я, не обращая внимания на колкости. — Давай еще одну. Больше
у тебя этот номер не пройдет.
— Давай еще... одну, — вытирая слезы, бормотал Кука.
Начали мы вторую партию. Я был очень агрессивно настроен и уже через десяток
ходов начал гонять Кукиного короля по всей доске. Несколько раз Кука предлагал
мне ничью, но я и слушать об этом не хотел. Я догадывался: если Кука предлагает
ничью, значит его позиция проигрышная. Тут в переговоры о ничьей, как арбитр,
вступил Котел, но я сразу отрезал:
— Даже не заикайся об этом!
К концу партии, когда укрепления Куки уже трещали по швам, он вдруг подставил
ферзя под удар и снова схватился за голову и застонал:
— Ой-ей-ей! Что я наделал?!
— Знаю я эти дешевые штучки! — не раздумывая, я отверг жертву и сделал
нейтральный ход.
Кука хлопнул меня по плечу.
— Спасибо, Чайник! Чистого ферзя не взял! Не просек ситуацию, — и второй раз
поставил мне мат.
И опять чуть не подавился смехом. От полноты чувств даже чмокнул меня в лоб.
— Да, Чайник! — усмехнулся Котел, пересаживаясь на мое место. — Чрезмерная
доверчивость так же плоха, как и чрезмерная недоверчивость.
Кука сразу предложил Котлу играть на деньги (перед его глазами уже заблестел
выигрыш), но я запретил.
— Эту партию я посвящаю тебе, Чайник, — вякнул Котел и, сделав первый ход,
добавил: — Шахматы, если вникнуть, — человеческое общество в миниатюре: слабак
король, его всесильное окружение, глупые пешки...
После шести-семи ходов стало ясно, что Котел выбрал защитный вариант и ему без
моей помощи долго не продержаться. Я начал ему подсказывать: вначале в форме
легких советов, а потом, когда Кука полез на рожон, и двигать фигуры Котла.
Котел останавливал меня и упорно продолжал возводить дурацкие укрепления вокруг
королевской четы, а Кука, судорожно прикидывая в уме комбинации, возмущался:
— Играйте вдвоем, поганцы, я не против, но не делайте по пять ходов сразу.
В конце концов Котел оценил мои ходы, и мы вдвоем повели партию к выгодному для
нас окончанию. Кука уже ругался и отталкивал меня, по я продолжал наступать.
Поняв, что со мной шутки плохи, Кука сказал, что его, как шахматиста, знает вся
Москва, а обо мне никто и не слышал.
— Ну, популярность еще ни о чем не говорит, — вяло заметил Котел. — У нас полно
всяких дутых знаменитостей, фанерных идолов. В нашем Отечестве даже неприлично
быть знаменитым, ведь порядочный человек едва ли добьется высот.
Я только ухмылялся и продолжал заграбастывать Кукины фигуры, а под конец провел
пешку в ферзи. Вы обратили внимание, как я легко выиграл?
Сразу же после слов «ладно, твоя взяла!» Кука швырнул фигуры и, потрясая
кулаками, на которых как трубы, синели жилы, обрушил на меня водопад
оскорблений.
— Испортил весь кайф! — ревел он. — Покрыться мне бородавками, испортил! Учти! —
и он пригрозил мне расправой.
Все складывалось неплохо, но «все-таки остров — опасное пристанище», — подумал
я, зная, что сельские жители недолюбливают горожан. По моим настойчивым просьбам
Кука на всякий случай на ночь сделал заграждения вокруг палатки.
Мой замысел… — вот именно, был великолепен, но осуществить его недотепа Кука не
смог. Уж лучше б и не брался. Просто удивительно, как сложно он умудрялся решать
простые вещи. Впрочем, глупость предугадать трудно. Представьте себе: дикари в
джунглях наткнулись на ящик с болтами и гайками; у них сотня вариантов
использовать крепежные принадлежности, но они выбирают самый дурацкий — вешают
их на шею, как украшение. Так и Кука. Нет, чтобы взять и натыкать на поляне
палок (вокруг их было навалом), Кука переусердствовал — нагромоздил вокруг
палатки баррикады и только мы легли, его сооружение рухнуло. Особенно придавило
Котла, его пришлось вытаскивать за ноги.
— Кука! У тебя что, мозги отказали?! — разразился Котел ледяным голосом. —
Боишься луна на голову свалится? Посмотри, что ты, хмырь, натворил! — он показал
на два фонаря на лбу — они были огромные, как рога.
Между Котлом и Кукой началась словесная битва (Котел даже заявил, что у Куки,
возможно, не человеческий хромосомный набор, то есть, возможно, он и не человек
вовсе), а я в глубине души радовался, что Котлу досталось — он прекратил свои
злопыхательства. Восстанавливая палатку, я даже попытался подпрыгнуть, чтобы
подчеркнуть свою радость, но у меня, к сожалению, не получилось.
Залезая под одеяло, Котел с Кукой продолжали выяснять, где самые чувствительные
места у человека, болтали о коленных чашечках, селезенке, сухожилиях.
Неподдельно волнуясь, каждый из них доказывал правоту своей точки зрения: Котел
ссылался на зарубежные трактаты, Кука подкреплял примерами из практики. Из всей
этой ахинеи я понял одно — у них разные взгляды на медицину. И главное, они
слишком много трепались о ней, хотя перед отъездом клялись, не говорить о
специальностях ни слова. Это малозаметная, но существенная деталь!
Короче, мое раздражение нарастало. Я заключил: у моих никчемных приятелей не
только руки не работают, но и головы плохо варят, с ними покоя и радости не
будет.
Ну, как вам вино? Отличное, верно? Другого не держу. Ну и, конечно, качество
вина зависит от собутыльников. Не скрою, приятно выпивать с людьми, умеющими
слушать.
Вернуться: Все мы не ангелы
Леонид Сергеев. Заколдованная. Повести и рассказы. М., 2005.
|
