Родственные проекты:
|
Заколдованная
УТРЕННИЕ ТРАМВАИ
кое-какие воспоминания из детства
МАЛЕНЬКИЕ И БОЛЬШИЕ ОБИДЫ
Недалеко от нашей улицы начиналась окраина города, где основными
достопримечательностями были: свалка, каморка утильщика, москательная лавка и
склад военного снаряжения, перед которым постоянно вышагивал охранник. Там же,
на окраине, зимой заливали ледник — слой за слоем наращивали водой из шланга, а
чтобы вода не стекала, делали барьеры из опилок, которых не жалели. Ледник
сохранялся до середины лета, его использовали как «хладокомбинат» — куски льда
развозили по овощным базам и магазинам. Ну а для нас, естественно, ледник был
лучшим в мире катком. Мы прикручивали коньки к валенкам и играли в хоккей с
«мячом» (консервной банкой).
У меня были разные коньки: один «английский спорт» — его я нашел на свалке,
второй «снегурку» мне подарил Вовка. Первое время я сильно «хромал» из-за разной
высоты коньков, но потом приспособился и даже обнаружил, что мои ограниченные
возможности могут быть и преимуществом. Например, во время игры я мог на одной
«снегурке» с ходу развернуться на 180 градусов — такой финт не каждый мог
сделать на обычных «спотыкачках».
Однажды мы, как всегда, играли в хоккей; те, у кого не было коньков, катались с
горы: плюхались на лист фанеры и неслись по извилистому ледяному желобу; ребята
помладше (в их числе и мои сестра с братом) выкапывали в сугробах лабиринты,
устраивали «тайники из хрусталя» (льдинок).
Неожиданно к военному складу подкатил крытый грузовик; вышли солдаты, стали
разгружать металлолом; охранник, напуская на себя повышенную строгость, крикнул
ребятам, копошившимся в снегу:
— А ну, пацаны, быстро отошли в сторону!
Мой брат с досады, что ему портят игру, запустил льдинку в воздух, но не
рассчитал и льдинка упала на заиндевевшее каленое железо.
— Ну все! — гаркнул солдат. — Сегодня же доложу лейтенанту. Вы из какого дома?
— Вон из того, — моя сестра показала пальцем, а брат, не мешкая, припустился от
склада.
Вечером отец сказал, обращаясь к сестре с братом:
— Вас вызывает лейтенант, начальник склада, — сказал спокойно, точно имел
какую-то особую информацию.
Сестра с братом притаились в замешательстве, а отец невозмутимо продолжал:
— Ничего не попишешь. Придется идти, — и обратился ко мне: — Проводишь их?
Я кивнул, мне и самому было интересно, чем закончится эта история.
Утром, по пути в школу, я повел своих младших к складу; сестра всхлипывала, брат
тревожно сопел и дрожал.
В приемной лейтенанта стояла лавка, а в углу на табурете блестел бачок с кружкой
на цепочке. Когда мы вошли, из соседней комнаты выглянул кудрявый офицер и,
изображая праведный гнев, спросил:
— Больше военную технику портить не будете?
— Не-ет! — разноголосо пропели мои младшие.
— Тогда входите!
Сестра с братом переступили порог... на полу красовались игрушечная легковушка и
кукла с большими глазами.
— Забирайте! Ваше! — сказал офицер и улыбнулся, а мне подмигнул.
Кудрявого офицера звали Петр Николаевич; с ним связан еще один зимний эпизод.
Как-то фантазер Ялинский, в пик нашей дружбы, придумал потрясающую вещь —
самодеятельный театр. Он взялся за дело рьяно: сколотил труппу, в основном из
дошколят (в нее вошли и мои сестра с братом), подобрал пьесу, мне поручил делать
декорации из фанеры и тряпья, сам осуществлял режиссуру. Репетировали на кухнях
— то в одном доме, то в другом, при этом Ялинский предельно вежливо спрашивал
жильцов:
— Вы не будете возражать, если мы на кухне недолго порепетируем? Очень тихо?
Надо сказать, «мелюзга» с огромным энтузиазмом и добросовестностью относилась к
своим ролям и, разинув рот, ловила каждое слово «режиссера». Когда спектакль был
готов, встал вопрос: где играть? Ялинский и здесь оказался на высоте — предложил
обратиться за помощью к Петру Николаевичу. Он сказал просто и убедительно:
— В армии самые находчивые люди, и у них есть все.
Мы ввалились в приемную лейтенанта всей труппой. Он ничему не удивился и, будучи
человеком с юмором, прежде всего выяснил, кто у нас главная героиня.
— Эй, Алька, где ты там? — бросил я «артистам».
Вперед вышла пятилетняя пигалица и объявила:
— Я!
— Ну тогда все ясно, — кивнул Петр Николаевич. — Поможем. Поговорю с директором
клуба хлебозавода. А для гастролей — я надеюсь, вы покажете свой театр и в
других местах — выделим автобус и грузовик для декораций.
Петр Николаевич действительно договорился с директором клуба и нам «забили» один
из воскресных дней для спектакля. Но накануне на заключительной репетиции (в
нашей кухне) Кириллиха сказала:
— Ничего у вас не получится... Не позорьте своих родителей.
Заметив, что мы сникли, она пояснила назидательным тоном:
— Театром должен руководить настоящий артист. У меня есть племянница. Она
занимается в драмкружке, идите к ней. Если уговорите, она вам поможет.
Ее племянницей оказалась двенадцатилетняя высокомерная, напыщенная девица; она
явно страдала манией величия и встретила нас нескрываемо сухо; провела в
комнату, уселась на стул, закинув ногу на ногу и произнесла «поставленным
голосом»:
— Покажите отрывок из вашей пьесы.
Наши артисты стушевались, но все же кое-что изобразили.
— Не годится! — возвестила девица, и дальше надменно стала разбивать нашу
постановку в пух и прах.
Кончилось все это тем, что она отстранила Ялю от режиссуры, мне приказала
переделать декорации, главную роль забрала себе (Алька с ревом убежала), а в
остальной «труппе» закрутила такие интриги, до которых и взрослому театру было
далеко. Но самое печальное — она превратила наше, пусть дилетантское, наивное,
но чистое и искреннее «искусство» в правильные штампы, которым ее обучали в
драмкружке. И уж совсем поступила коварно, когда в день спектакля заявила, что
«плохо себя чувствует и спектакль придется отменить» (по всей видимости, ее
прихватила «звездная болезнь»). А ведь мы уже написали объявление, изготовили
пригласительные билеты...
У лейтенанта Петра Николаевича была «дама сердца» — тетя Даша, стрелочница с
зеленым и красным флажками. Будка стрелочницы находилась у переезда, где дорогу
пересекала железнодорожная ветка, тянувшаяся по окраине. Целыми днями тетя Даша
подметала дощатый настил, протирала шлагбаум и сигнальные огни, и приветливо
здоровалась с нами по два раза — когда мы шли в школу и когда возвращались из
нее.
Маленькая, худая, косоглазая, тетя Даша в войну потеряла мужа и растила двоих
малолетних детей. Было доподлинно известно, что раньше она работала на
хлебозаводе, но после войны к ней стал наведываться вернувшийся с фронта
лейтенант Петр Николаевич. Жена лейтенанта, сутулая, нескладная женщина с
вытянутым подбородком (ее звали «Лошадиная голова») постоянно пилила мужа за
«постыдные визиты к косоглазой Дашке», на что Петр Николаевич (совершенно
правдиво) говорил:
— ...Хожу не к ней, а к ее детям. Ей одной тяжело растить детей и я приношу
мелкие подарки.
Эти благородные доводы не успокаивали жену лейтенанта — детей у них не было и,
вероятнее всего, она ревновала мужа не столько к «Дашке», сколько к ее детям.
Так или иначе, но однажды жена лейтенанта нажаловалась на мужа его начальству.
Петра Николаевича понизили в звании (до младшего лейтенанта) и с места службы
перевели на склад снаряжения. А тете Даше на хлебозаводе вынесли «общественное
порицание», после чего она уволилась и перешла работать на железную дорогу.
Доподлинно не известно, но по слухам, после этого случая у лейтенанта со
стрелочницей и в самом деле начался тайный роман, как говорят — «назло всему и
всем».
Леонид Сергеев. Заколдованная. Повести и рассказы. М., 2005.
|
