Родственные проекты:
|
Макаки в полумраке
Они ненавидят нас
Не предавай друзей
И на мудрую похвалу отвечай благодарностью, а не зазнайством.
Большому таланту народное горе – бездонное горе, а посредственному
– и чириканье
воробья кажется орлиным клёкотом!..
Возвращение в молодость
И теперь толпы ещё стремятся к наибольшему уравнению и
будут ещё долго
стремиться к нему, проливая даже кровь…
Константин Леонтьев
В августе 1967 года главный редактор журнала “Молодая Гвардия” Анатолий
Васильевич Никонов дал мне очерк Олега Попцова на восемьдесят пять страниц и
сказал: — Отредактируешь?.. Тогда посмотрим — авось и возьмем тебя на работу...
Очерк Олег Попцов посвятил путешествию по соцстранам и армиям маршала Конева,
прошедшим по Европе. Комсомольские вожаки любили туризм, бесплатно плохо ли
ездить? В Москве их катали персональные “Волги” ЦК ВЛКСМ, а за рубежами СССР их
пестовали коллеги и соратники по борьбе за коммунизм и за великие заветы
Владимира Ильича Ленина.
Жил я с семьею, жена и сынишка, тогда в полуподвальной квартирке в Домодедово,
уехав из Саратова, где заведовал отделом поэзии в новом журнале “Волга”. Но моя
“Волга”, журнал, и черная “Волга”, цековская, — не одно и то же. Потому очерк
Олега Попцова, сыто-советский и бездарный, я редактировал с пролетарским рвением
и авторской оттренированной деспотичностью.
Через несколько дней я показал Анатолию Васильевичу Никонову восемнадцать
страниц — весь гениальный очерк комсомольского деятеля, Олега Максимовича
Попцова.
— Только восемнадцать?..
— Только восемнадцать, остальное — графомания беспросветная!..
Никонов тяжело вздохнул: — Молчи, а я почитаю...
С часок погуляв около издательства, я вернулся:
— Не понравилась моя работа над рукописью?..
— Понравилась работа... Понравилась... И ты выходи в понедельник сам на работу к
нам... Хорошая работа, очень хорошая!..
В редакции, когда я познакомился уже с кабинетами, веяло еще разгромным огнем:
перед моим зачислением там разгромили Виктора Чалмаева, знаменитого критика,
зама Анатолий Васильевича Никонова. Громили его тремя фронтами: фронт — из ЦК
КПСС, фронт — из ЦК ВЛКСМ, маленький фронтик — изнутри партийных нор
печатно-полиграфического треста... Наемные предатели всегда найдутся, а лакеев
на Руси не занимать. И вот за честные, бесстрашные статьи, посвященные русской
беде, русскому истерзанному народу, на Чалмаева завели “дело” и нашли массу
“неправильностей” в его жизни, начиная с партвзносов, бытовых улик, идейных
шатаний и до уклонов к церквам и соборам, за что в Политбюро ЦК КПСС Михаил
Андреевич Суслов приказал поменять всю редакцию журнала “Молодая Гвардия”...
Но Анатолий Васильевич Никонов уцелел. И снова сформировал боевую группу
сотрудников. Виктор Петелин повел редакцию критики, основную программу
национальной нашей стратегии в журнале определил, безусловно он, Петелени,
образованнейший и беззаветно преданный России человек, энергичный и независимый,
он усилил авторитет журнала.
Статьи и очерки Петра Палиевского, Вячеслава Шошина, Сергея Семанова, Валерия
Ганичева, Владимира Чивилихина, Юрия Сбитнева, Николая Скатова, Анатолия
Ланщикова, Николая Яковлева, Олега Михайлова, Виктора Кочеткова, Григория
Коновалова, Святослава Котенко, Виктора Чалмаева, Альберта Богданова, Михаила
Лобанова, Владимира Семенова и многих других критиков, публицистов и писателей
ставили прежний вопрос: куда идет страна, почему скудеет земля, кто разоряет
народ?.. Чем закончатся лживые обещания и компромиссы?
И “Литературная газета” не успевала обвинять нас, спешила измазать нас воплями -
“антисоветчики”, “шовинисты”, “фашисты”, пора их исключать из партии и т. д. По
пять и по шесть реплик и откликов давала в номер, лишь бы оклеветать нашу
русскую нищету, опорочить нашу русскую правду, урезонить и вышвырнуть из
дискуссионной столичной Москвы нашу русскую верность и несгибаемость.
* * *
Время от времени с цепи в коридорах ЦК КПСС срывался Александр Николаевич
Яковлев, политбюровец, и набрасывался на журнал “Молодая Гвардия”, бесстрашный
журнал, плывущий, как пылающий “Варяг”, навстречу гибели. Срывался и буквально
мочился нервными и длинными выступлениями против нас, выдергивал на ковер, минуя
ЦК ВЛКСМ, главного редактора Никонова Анатолия Васильевича, патриота и умницу,
страдальца русского, талантливого руководителя. Мы узнавали, да и обязаны были
узнавать заранее, о предстоящей нахлобучке или комиссии, принимали посильные
меры обезопасивания и опровержения. Нас поддерживали в республиках СССР.
Я часто сигналил на листке бумаги, на обороте книжной обложки, а удавалось —
лично объяснял Евгению Михайловичу Тяжельникову о трудностях в коллективе, о
пожаре, пылающем вокруг “Молодой Гвардии”, зажженном чаковскими и севруками,
евтушенками и полевыми, яковлевыми и сусловыми, всей просионистской мафией тех
лет и нынешних: пусть знают потомки о них, о делах их антирусских, отменно — об
академике Николаеве, ненавистью истекающем к русским...
Тяжельников, когда мог, прикрывал нас, не отдавал на разбой в ЦК КПСС Александру
Яковлеву, и ему, Евгению Михайловичу Тяжельникову, первому секретарю ЦК ВЛКСМ,
попадало от Политбюро, от евнуха марксизма и ленинизма Суслова. Тяжельников
несколько раз помог удержаться на директорском посту издательства “Молодая
Гвардия” Ганичеву Валерию Николаевичу, я знаю точно. Помог и Петелину.
Тяжельников — русский патриот. А все его “накладки” и все его эпитеты Брежневу —
обычные обязанности функционера. Нашлись бы смельчаки и атаковали бы генсека
Брежнева: где они?.. И пусть не вешают на Тяжельникова “репьи”, он — честный
русский патриот, много сделавший в поддержку знаменитого журнала “Молодая
Гвардия”, и неоднажды спасавший Никонова, неоднажды, я подтверждаю громко.
Андрей Дементьев заезжал к нам в журнал на черной лаковой “Волге”, инструктор ЦК
ВЛКСМ, позже — заведующий идеологическим отделом, песенный поэт из Твери, нюхал,
клялся в русскости, подсиживал Никонова, извивался, как склизкий уж на вилах, на
глазах наших русских, и лез в главные редакторы журнала, но мы его не пустили,
вставая кучно у дверей, отпихивали, отсовывали его, отплевывались, морщась, от
него, и не пустили будущего израильского баловня в русский журнал.
Олег Попцов редактировал тогда “Сельскую молодежь”, и журнал широко шагал по
СССР, острый, умный и ожидаемый тружениками села. Но позднее — Олег Максимович
призывал с телебашни расстреливать, крушить и закапывать в землю
красно-коричневых, коммунистов, то есть — безвинных русских рабочих и служащих,
доведенных председательством Горбачева и Ельцина до крайней степени обеднения и
возмущения. Позднее — Олег Попцов примкнул к предателю Яковлеву А. Н. И на
четвереньках, пудель, подполз к бражному Гаранту…
* * *
Если цензура выдирала из отдела критики патриотический материал — я давал
подобный материал по отделу очерка и публицистики. А потом я вел отдел поэзии, и
мы с Петелиным обговаривали ситуацию: снимают у него материал о русской жизни —
я на эту тему ставлю стихи по своему отделу. Петелин весело меня подбадривал: —
Молодец!..
И обрушился на нас в “Новом мире” Г. Дементьев, тезка комсомольскому Дементьеву,
членкор, босс политический, на русских поэтов, не выдержал, лакей академический,
цивилизованный гой. Обрушился на русских поэтов: противно ему было читать их
любовь и верность к отчей земле, к русской стати и державной нашей истории,
заляпанной сионистскими жуликами и паханами еще с дореволюционных пор, а в годы
строительства советского интернационального счастья — и оболваненной картавыми
говорунами, грядущими гайдаровцами, конструкторами 500- дневного расцвета
рыночной экономики в СССР, взрывниками СССР...
Дементьев обвинил в политическом преступлении, в русофильстве и славянофильстве,
в отступлении от партийных норм, в патриархальщине и почвенничестве сорок,
пожалуй, более сорока, русских поэтов: Владимира Гордейчева, Ивана Лысцова,
Бориса Примерова, Владимира Фирсова, Феликса Чуева, Геннадия Серебрякова, Ивана
Савельева, Валентина Сидорова, Бориса Куликова, Василия Федорова, Владимира
Цыбина, Александра Романова, Ольгу Фокину, Сергея Викулова, Виктора Коротаева,
Олега Алексеева, Владимира Машковцева, Алексея Маркова, Николая Благова, Федора
Сухова, Юрия Андрианова, Вадима Кузнецова, да разве сосчитать его гнусных
обвинений в статьях и устных выступлениях?
Меня он распек за пейзажные русские стихи и за статью о творчестве Феликса
Чуева. Статью я напечатал под псевдонимом — Ястребов, но ученый пум учуял:
“Русью пахнет”, начал гневно фыркать и коготком грязным колоться...
Тяжельников так и не дал Анатолия Васильевича Никонова слопать безродинным
хамам. Пытался Тяжельников пособить и мне, когда меня топтали в КПК, тряся за
“идейные и прочие нарушения” на должности главного редактора издательства
“Современник”. Они, севруки и яковлевы, дементьевы и черниченки, коротичи и
станкевичи, гайдары и чубайсы, николаевы и бурбулисы, и сегодня ползут по
русскому следу, зверино слизывая горячие капли святой русской крови, ползут,
взвинченные и охмеленные ярой ненавистью к русской осияненной Богом судьбе...
У них – Кондолиза Райс,
У нас – Анатолий Чубайс,
Где взять нам ещё таких
На политической ниве?
Итог:
Эх, поженить бы их
И поселить в Телль-Авиве!..
И ныне еще наша тень, тень молодогвардейцев, мерещится на пути торгашам и
предателям: преступники понимают — суд над ними непременно состоится, как только
русский народ разорвет железную паутину масонствтующего Сиона... Старые
кривозубые барбосы Кремля науськивали на нас молодых барбосов, напористых и
задиристых. Сынки и дочки членов Политбюро, министров, замов, инспекторов, их
поваров, швейцаров и буфетчиц гуртились и табунились, как мартовской
сексуальностью ударенные, и нападали на нас в их печати, печати СССР.
Глашатай перестройки
У кремлевской-то коврижницы
Мальчик рос буфетным котиком,
Прочитал стихов полкнижицы —
Отравился, как наркотиком.
Удивляется Америка,
В самом деле очень здорово:
Котик тот из пионерика
Вымахал в большого борова.
На проспекте ли Кутузова,
На Тверской ли — не с ооновцем,
Графомана толстопузого
Наши путают с омоновцем.
Бредит славой — сладкой нимфою,
Жрет, кряхтит, и спит неделями.
Вскинет рыло — хрюкнет рифмою,
Вздернет хвост — кладет сарделями.
Хоть стукач — недооформленный,
Хоть палач — в разладе с бесами, —
Вот такой бутуз обкормленный
Занимается поэзами!..
Без Москвы, без ее обостренных противоречий в быту, в политике и в культуре —
поэту трудно уяснить собственный взгляд на время и на призвание. А призвание —
труд, народ, жизнь, тяжкая и необъятная. Призвание — ты и время.
* * *
Виктор Васильевич Петелин был опорою для нас, кто помоложе его и менее опытен в
литературных баталиях тех лет. Петелин никогда не лез на трибуны пленумов и
съездов СП России и СП СССР, никогда не тянул на себя цветы успехов и медали
славы. Честный, открытый. красивый и мудрый человек. Виктор Петелин ни перед кем
не трепетал и не юлил.
Творчество Михаила Шолохова и Леонида Леонова, Андрея Платонова и Константина
Федина, а за ними — Виктора Астафьева и Федора Абрамова, Валентина Пикуля и
Константина Воробьева, Ивана Акулова и Сергея Воронина, а за ними —
Виктора Лихоносова и Валентина Распутина, Василия Белова и Глеба Горышина он
искренне приветствовал и глубоко принимал.
И сегодня для Петелина имя Юрия Бондарева или Анатолия Иванова — высокое имя.
Евгению Тяжельникову пришлось уступить давлению цекистов яковлевского клана:
Никонова перевели из главных редакторов “Молодой Гвардии”, журнала, самого
отважного, тогда, и самого русского, в журнал “Вокруг света” главным редактором,
а на “Молодую Гвардию” Тятельникову удалось утвердить Анатолия Степановича
Иванова.
А при Иванове журнал еще острее и беспощаднее заявил о русском народе, о праве
русского народа на русскую жизнь и судьбу. Теперь иные, вчерашние члены ЦК
ВЛКСМ, бессовестно хвастаются: мол, мы понимали русскую трагедию, мы, дескать,
сражались, да, сражались, буфетные пудели, сияющие бархатной шерстью гавкалы,
донося на нас...
Виктор Петелин — автор могучей, можно так сказать, биографической антологии
Михаила Александровича Шолохова. Годы и годы потратил критик и публицист на этот
великий подвиг. Что же? Подвиг требует жертв. А осмысленные и благородные
жертвоприношения не растворяются и не гаснут на ветрах перемен: свет их помогает
действующим поколениям.
Анатолия Васильевича Никонова и Анатолия Степановича Иванова давно уже нет среди
нас. Они — в звездных святых далях... Но Бог пока нас еще уберег. Будем верны
порывам своей молодости и ее идеалу великому, за нами — Россия!.. А мы — ее
седые защитники и певцы. Наш голос — ее голос. Ее горе — наша истина. В День
75-летия я желаю Виктору Васильевичу Петелину, другу моему работящему, здоровья
и вдохновения.
Солдат с баяном
Виктору Петелину
Все устроено очень хитро
Или просто задумано с пьяна:
В переходах гранитных метро
Бьется русское сердце баяна.
И сверкают седые меха,
Старый воин трясет головою,
Сам такой, как седые снега,
В сорок первом году под Москвою.
Пусть в Берлине солдат знаменит,
Но у нас поклоняться ему ли?..
Тяжело по футляру звенит
Мелочь, что из кармана метнули.
Внукам очи застлала метель,
Потому и ценитель прогрессов
Песню русскую спрятал в тоннель,
А на сцену повыпустил бесов.
Хрипы, топот, кривляние тел,
Проститутки,
безвинные
дети —
Так великий магистр захотел,
Губы вытер в своем кабинете!..
Оккупировал Родину сброд,
По планете кочующий лихо,
А обобранный русский народ
Замолчал оскорблено и тихо.
И пока, по особому рьян,
Идол века готов усмехаться,
Будет русский крылатый баян
В переходах метро задыхаться!..
Андрей Кончаловский, сын Сергея Владимировича Михалкова, скупил земли в
Калужской области. Голландцев завезет фермерствовать. Не будет же он, русский
патриот, отпрыск автора несколько раз переделанного гимна, помогать разорённым
крестьянам русским? Если Никита Михалков, братан Андрея, увёл здание киномузея в
Москве, то почему же Андрей не скупит землю у нищих русских крестьян? Сергей
Есенин им давно высказал:
Братья мои, люди, люди!
Все мы, все когда-нибудь
В тех благих селеньях будем,
Где протоптан Млечный Путь.
Ни долларами, ни золотом, ни бриллиантами не остепенить и не урезонить обжорство
кровавое негодяев и предателей, разрушивших жизнь и судьбу русского народа и
многих коренных народов России. Куда убегает искромётный океан глаза? Что мы,
граждане России, имеем от него? Куда клокочет великая нефтяная река России? Есть
ли нам, рядовым труженикам, польза от неё?
Нет, нет!
Не пойду навеки!
За то, что какая-то мразь
Бросает солдату-калеке
Пятак или гривенник в грязь.
А Сергей Владимирович Михалков автоматчиков привёл в Писательский Дом Ростовых —
и ничего: Президент России Путин, выпивая, закусывает за его роскошным столом
нашей болью и нашим бесправьем. Есенин давно понял их чужую суть. Олигарх Виктор
Вексельберг купил Шуваловский дворец в Санкт-Петербурге, а олигарх Л. Блаватник
за 41 млн купил особняк возле султана Брунея, ососедился... А дом Абрамовича,
пятиэтажный, возле дома Тетчер, стоимостью в 11 млн. Потанин, Прохоров, Пугачёв,
Фридман в Лондонах и в Парижах платят за виллы и особняки не рублями, а
долларами и еврами.
Попался бы Сергею Михалкову Сергей Есенин в Доме Ростовых, Михалков бы и на
Есенина кинул автоматчиков. Голландцы милее русских!.. Предательство — рабыня
брюха. Жестокость — императрица обездоленного.
Зелёноглазая Катунь
Быть может, и ты не солжешь
Увидя кровавую повесть.
Быть может, и ты сбережёшь
Народ свой и вечную совесть
Нельзя нам, русским, падать духом, и не потому, что мы ещё — большие, а потому,
что без нас Россия сильно опустеет, и когда полетят над ней журавли, кто из-под
ладони долго, долго поглядит на них, провожая, и смахнёт с широких синих глаз
слёзы житейской тоски и попранной надежды?.. Но надежда — надежда, и как её ни
топчи, ни порочь, а человек прижмёт ее к сердцу, прикроет её от удара и
сохранит.
Красив и высок Алтай!.. Весь золотой, да на светлых молчаливых склонах перевязан
зелёными лентами сосен, взбегающих к вершинам. Свет золотой — с неба, свет
золотой — в долинах, свет золотой — по Кату ни, шумящей и свободной, но
малахитовой — в озябших затонах. Свет Алтая. Рериховский свет. Где-то, за
тучами, Шамбалы разворачиваются в нашу сторону, и представители иной цивилизации
собираются заняться нами, проворонившими великую державу, великое пространство и
великое многоголосье народов... Не пора ли вернуть лицу Отечества прежние черты?
И писательскую нашу долю пора осмыслить и подновить — возвратить нам то, чего мы
лишены: газеты нам, извиняясь, отдать, журналы нам, извиняясь, переадресовать,
издательства, извиняясь, перед нами распахнуть, пригласить нас в редакции и
типографии, пригласить дружески, как будто не случилось переворотной беды и как
будто не ограбили нас перестроечные проходимцы, чужие — по совести, страшные —
по жульничеству и по ненависти к нам, терпеливым труженикам изначального слова.
Приватизированные издательства — приватизированы, у них другие хозяева, у них
другие подчинительные и финансовые пристани. Почему же? Нас ведь
литприватизаторы раскулачили, вот и пусть почестнеют, обрадуют русских писателей
внезапным исправлением ошибок и собственным покаянием.
Возвращение захваченной писательской судьбы, да, да, судьбы, должно совершиться
везде: в Москве, в Саранске, в Новгороде, в Горно-Алтайске, везде, где стонет
над разорением Родины бессонная душа писателя, седая и неутолённая, как забытый
кулик на отравленном болоте.
В Горно-Алтайске, в республике, в столице, в деревнях и посёлке прямо с Чуйского
тракта, — доверчиво и благодарно приняли нас, работой загрузили — рукописи и
книги, книги и рукописи. Несколько лет писательская доля под каблуком
прораба-реконструктора, обрушившего на книжные лотки лесбиянок и гомиков, убийц
и насильников, но вырвавшего из трудовых ладоней народа книги совестливых
поэтов, книги страдающих прозаиков и публицистов, произведения настоящих
художников, болью и скорбью оплачивающих растление наших детей и внуков.
В Горно-Алтайске три дня совещались, судили да рядили, спорили и соглашались
между собою старые мастера пера и молодые, подмастерья, будущие гиганты, если и
они не подпадут под каблук хищного приватизатора-капиталиста: шаровары-то у
сметливого Клинтона гораздо шире, допустим, шаровар усатого запорожца, а? Бросит
балующийся Клинтон, выйдя из ворот Спасской башни, в улькающий карман правой
штанины Курилы — бесследно канули, а бросит запасливый Клинтон, выйдя из ворот
Спасской башни, в улькающий карман левой штанины Сибирь —бесследно пропала.
Какого же Ивана Грозного, какого же Тимофея Ермака потребуется вырастить России,
дабы пресечь когтистопалых шакалов, нацеленных аппетитно на отторжение
территорий, на хориное обкусывание русской земли?!
На совещании, посвящённом молодым литераторам Горно-Алтайской республики, Тувы,
Хакасии, Якутии выступили администраторы, руководители министерств и ведомств.
Речь шла не только о стихах и поэмах, рассказах и романах — речь шла о державе,
о её народах, о каменных скользких порогах, куда подвели Россию
перестройщики-космополиты, маньяки, мечтающие загребать доллары, как осенние
золотые листья, шелестящие по древним берегам Катуни. Но Катунь — Россия, Катунь
— упругая река, Катунь, опираясь на Господа Бога и на святые народы свои,
медленно стечёт со смертельных порогов, сшибая и унося на серебристо-малахитовых
волнах мусорных идолов промотанной и прокалымленой стройплощадки...
Интеллигенция, страдающая от всех перетрясов и перегибов новых устроителей
государства, стремится сохранить культурные исторические связи в себе, не
соглашается разорвать их с соседними народами, Богом предначертанными ей в опору
и в обоюдность.
И писатели Бурятии трагически переживают отделение от русских сотоварищей,
разрушение взаимного переводческого сада, который шумел всеми листьями чувств,
пусть иногда затихая или слишком оптимистически трепеща, но — с неопровержимым
толком для России, для духовной приподнятости человека и целей общих.
Отторжение писателей от писателей — отторжение народа от народа, долга
нравственного от нравственного долга, державной заботы от державной заботы.
Празднуя торжество национального слова, национальной культуры вместе, народ
приникает к народу своей добротою и уступчивостью, чуткостью и серьёзностью
поведения в стране.
Кровь в Чечне начиналась с разгона, с ликвидации писательской организации.
Дудаеву было, вдруг, скажем так, не до Союза писателей Чечни и не до Союза
писателей России. Разматывание клубка распрей и претензий, ненависти и стычек, а
дальше — не однолетней бойни начиналось да и сегодня подкрепляется
игнорированием той миротворческой энергии, какую хранят и готовы поделиться ею с
враждующими кланами национальные писатели, незаменимые мастера, и созидатели
достойной нас и наших детей атмосферы.
Труд зовёт нас. Горе окликает нас и останавливает перед безвинно погибшими:
расстрелянными, замученными, пленёнными, озлобленными, оскорблёнными,
обманутыми, преданными, брошенными, зовет нас братство вчерашнее, нами не
убережённое, нами и нами — некого нам упрекать, некого: сами разинули рты,
внимая прорабствующим негодяям и литературным хапугам. Но писатель без Родины —
не писатель. Писатель без мучений об истине — делец, политикан и временщик.
Вас не коснётся неправедный суд.
В списки геройские вас не внесут.
В мраморном Доме, в свинцовой пыли
Стали вы горсточкой русской земли.
Пьяный властитель допросит нас в лоб:
“Мраморный Дом или мраморный гроб?”
Спасская башня ему прозвенит:
“Братской могилою ты знаменит,
Ты приказал, поднимая ладонь,
В окна залить из орудий огонь.
Кто там пылает — ребёнок, старик,
Ночью, наверное, слышишь ты крик?”
Теплится в небе свечою луна,
Катится красная в мире волна...
Давно это было, давно. Десять лет или более уже пролетело. А сейчас, когда я
пишу вот эти новые страницы, — в Ираке убивают безвинных женщин, мужчин, детей,
стариков. Грохочут пушки. Ревут танки. Кружат над городами железные драконы,
вырыгивания огненные блевотные бомбы. Америка уничтожает боевиков, как
преподносит нам алкогольный президент Буш, — террористов.
Воюющие за Багдад — террористы? Воюющие за Родину террористы? Фидель Кастро
поведал: Буш, младший, долго и усердно, надоело, видимо, пьянствовать, лечился,
а теперь — уничтожает древнейшее государство, древнейший, народ, страну —
историю человечества, страну —историю культуры на Земле.
Уничтожает только за то, что ему, алкашу, померещились ядерные ракеты в Ираке, у
Садама Хусейна, а у него, у пьяницы Буша, армии палачей, ублюдков,
расстреливающих безвинных у него армии мерзавцев, вламывающихся в чужие пределы,
в чужие дворцы и квартиры.
* * *
Клинтон разрушил Югославию, разделив на несколько частей многонациональное
государство, а Буш, опохмеленный уколами противоалкагольными, заполз, как
беспощадный Хаттаб, в Ирак. Почему же иракцы не должны давать ему по небритой и
воняющей спиртом физиономии, почему? Террор будет нарастать везде. Шахиды и
шахидки, юные и седые, будут мстить за попранную судьбу Отечества. Нас, Россию,
сегодня умышленно ссорят с арабскими решительными народами. Арабы относились к
нам широко, братски, но наши бушевские адъютанты, тыкающиеся и семенящие по
кабинетам Кремля, предали нас и Россию. Вытирая и чистя туфли олигархам,
грабителям России, они, генетические воры и предатели, подставили нас и Россию
под прицел беспощадного террориста.
Мы не ищем опоры в арабах, не ищем опоры в коренных мусульманских народах
России, а изучаем методы распри и “ответных ударов” у Израиля. Доизучались:
взрываются театры и самолёты, стадионы и школы, а грядущее — ещё трагичнее!..
Семнадцатый год и последующие годы ничему нас не научили: выкормыши ягодовы и
гайдаровы продолжили распятие и убиение безвинных. В любой области и в любой
республике России до сих пор обнаруживаются тайные кладбища казнённых, кладбища
безвинно истреблённых. Вон Ельцин — даже у Дома Советов расстрелял безвинных
сограждан!
Не межконтинентальной ракетой, не атомной бомбой, не танковыми армиями победили
СССР, а телеэкранами и радиорубками, диссидентскими храбрейшими деяниями и
толстой, тупой, политбюровской самонадеянностью, цэковскои продажностью,
начальственными кормушками и широкоштанными модными мальчиками, отпрысками
“вожаков”, вызубрившими французский и английский, но прыщавыми от перееда
русского мёда и русского сала.
За красным советским флагом с 1917 года прятал же шоколадное мурло
ультропартийный садист, набухший крестьянскими вздохами и невзгодами. В Хакасии
он, Аркадий Гайдар, уничтожал исторический народ, заливал его свинцом и кровью,
а в Москве внук Аркадия Гайдара, Егор Гайдар, набатно стучал фомкой об фомку:
“Выходите на улицы! Выходите на улицы!”... Мерещилось знатному экономисту и
вице-премьеру — обобранные им рабочие и служащие найдут его и, хотя он стучит
лапками и сопливым носиком, заставят отвечать за преступления его, и им
назначенного правительства. Демократ дрожал перед митингующими.
Егор Гайдар обещал: “Мы, м-мы, построим небольшую компактную страну,
к-к-ком-мпактную и н-н-небольшую!”... Ужас. Кто же завещал ему построить из
великой державы небольшую компактную страну?.. Если мы, русские, не запретим
расточать своё Отечество — от нас отрекутся все те, кто ещё не разочаровался в
нас. Какое мы имеем право обижаться, к примеру, на бурят, алтайцев, тувинцев или
якутов? Сами свой национальный штурвал подарили “модному” (картавому) мальчику,
пузанчику, ничего не смыслившему в русском трагическом мире.
А сидят на экране, тьфу, философы — Попов и Бурлацкий, рассуждают: границы
России укрепить по Оренбуржью и Брянщине или подвинуть чуток ещё к Москве? Сидят
— европейцы, подстригши пейсы, замечательные и мудрые, как раввины, планирующие
возникновение очередного магического Израиля.
Я обожаю их, пончиковощёких и скатных, “спокойных и масштабных”, твёрдо
убеждённых: русские не топнут ногою — сиди на экране и потирай, переминай
русскую землю, как русскую засохшую песчаную кровь, ну какой дурак тебя столкнёт
с экрана. Экран твой, а русские - облапошенные, идиоты, русские — сироты, но
ладно, ладно!..
Работали два семинара — поэзии и прозы. Вели занятия авторитетные мастера: А.
Адаров и В. Кочетков, Б. Бедюров и В. Чалмаев, А. Даржай и В. Чукреев, П. Самык
и К. Телесов, Н. Куулар и В. Куницын, Н. Ахпашева и Б. Укачин, В. Чичиков и С.
Карачаков. Ну, подтверди, уважаемый читатель, разве литература и живопись,
музыка и танец народов не для общения, не для согласия, не для взаимных
понимании и забот?
Нам, народам России, стремятся ныне замуровать рот косноязычной поклёпью и
безнаказанной жестокой мазнёю на нас, на наши горюнные обелиски и могилы, на
наши нищие деревни и обманутые города, даже детей наших программируют повернуть
затылком к нам, а удивленными синими глазами — на кооператора, похожего
широченными модными штанами на широченные штаны симпатичного и волевого
Клинтона. И бродит данный кооператор на Комсомольском проспекте 13, у Союза
писателей России, мучительно примериваясь про себя: “Хы, в какой карман его
уложить, в правый или в левый?”..
Дикторское экранное, косноязычие, растление духа в кровати i и на сцене,
подсыпание пропагандистской отравы против русского народа, подлость и шантаж
сплелись и спаялись на кровавом огне усобиц — сплелись и спаялись с долларом, с
долларом, с долларом, с проклятой иудовой печатью над несчастным человечеством —
с долларом, с долларом, с ним и с ним!
От разбега в бензинном мыле
Мчат, секундой считая доллар,
Места, нет здесь мечтам и химерам,
Отшумела, тех лет пора.
Всё курьеры, курьеры, карьеры,
Маклера, маклера, маклера.
Писательский дом — наш писательский дом, поднятый Михалковым и вместе с нами
отвоёванный у переворотчиков сталинградцем — Бондаревым, Не питаться слухами
вокруг дома, а бывать в нём — обязанность писателя. Да и сопредседателям СП
России можно неделю-две пообвыкнуться в году-то среди аппарата: штат в доме
крошечный, а польза, поди, окажется крупною. Сопредседатели — родные российские
люди, никто из них ни разу не отдалился в тяжкие дни, от СП России, который мы
отстояли во главе с Юрием Бондаревым от ворья.
Зимние звезды сверкают над лесом,
Вдруг всполошённом невидимым бесом.
Окрик нежданный березы встревожил,
Снегом орешник нагой припорошил.
Тронул раскудренным вихрем рябину,
Ухнул и вырвался враз на равнину.
Смерчем крутнулся за жёлтой дорогой,
Ткнувшийся в холм у избушки убогой.
Сторож нетрезвый в дверях замаячил:
“Бес, ты не с этой деревни-то начал,
Здесь я один да могилки с крестами,
Хочешь со мной поменяться местами?
Мёртвых не брошу, их люди забыли
И наглотались чернобыльской пыли!..”
Бес не ответил, с тех пор и поныне
Тихо и страшно в родимой пустыне.
Возрождение писательской судьбы — наше общее движение. Кого издают, кого не
издают — пустяки, если ты воображением нарисовал картину разрушения...
Требование восстановить издательства в каждой области, крае, республике —
обоснованные болью о державном единстве, обоснованные нашим правом, нашим
творческим подвигом в народе!
Народам России без русского народа — пути нет, и русскому народу без народов
России — тупик. Пусть подожмут черти хвосты на экранах, прекратят картавить и
косоротиться. Нет злобы в нас. А докалят — ухватим за хвост, но подобными ли
чёрными приёмами чертей пугать? Ушлые черти в Думу пролезли, да широкие штаны
себе понашили — хвосты попрятали: смотри, русский Иван, на ушлых чертей и звени
длинными ушами!..
На Алтае — свет золотой, свет! Ездим, узнаём как живут-творят собратья наши?
А всюду ли приятны хлопотливые поездки? Но мы — в дороге, не за рубли и доллары,
а давайте попробуем — вдруг и улучшим долю писательскую? Есть, Орёл, например,
Оренбург, Челябинск, например, есть Рязань, находят же руководители названных
областей время разобраться в доле, в судьбе писателя, находят и властно
помогают. Писатель — глаза и слово народа, образ его времени.
* * *
Недаром негодяи века мстят гениям. Собираюсь улетать на Алтай, а мне по телефону
Станислав Куняев говорит: “Могилу Есенина осквернили, сионистские звёзды на
груди поэта наштамповали!”.. Приехал действительно сионистские крупные
шестиугольники — на асфальте, на мраморном обрамлении могилы Есенина, на
памятнике и — на груди поэта. Да ещё под ними — “Бейтар” — “Сион”, “Бейтар” —
“Сион”, и надписи -”Алкоголик”, “Кто не сын Израиля — тот не поэт”, 'Той”, и так
— на соседних памятниках русским художникам и русским поэтам...
Бейтаровцы расстреливали нас из снайперских винтовок у Дома Советов 3 и 4
октября 1993 года, а в годовщину расстрела надругались над могилой самого
русского, самого любимого у российских народов поэта. Нет народа плохого. И
еврейский народ — как русский народ, имеет своих героев и своих мерзавцев. Но не
мерзавцы, не христопродавцы правят нашим чувством и совестью, а правит нами
светоносная душа поэта.
Много можно сделать доброго ещё: нам радуются, встречая, крепкоскулые сильные
буряты и хакасы, тувинцы и алтайцы, патриоты, деды и отцы которых лежат под
братскими обелисками по всей кровавой трассе на Берлин. Служение России словом —
есть служение ей собственной судьбою. А седая судьба русского писателя не
лакейничает и горба не наращивает от страха, если даже унижает и гнетёт её
румяномордый торгаш-приватизатор. Седая судьба русского писателя неодолима: не
столкнуть её и не объехать.
И не седая Катунь, бабушка наша, работящая Катунь, мама наша, изумрудная Катунь,
невеста наша, летит, катится, переливается и звенит нам о достоинстве и красоте,
серьёзности жизни, взявшей нас в поводыри свои и в защитники!..
Нет, не умрёт горный свет Алтая, высокий свет слова! Вот ушел из жизни Главный
редактор “Литературной России”, известный писатель Эрнст Сафонов, помогавший
российским писателям организоваться и выдержать напор непогоды, ушёл, а свет его
сердца горит, сияет, зовёт.
В закатный щит стучит то дождь, то град,
Не разгадать осеннего простора.
Прощай, мой друг, прощай рязанский брат —
Мне, русскому, отрада, и опора.
Ещё в долинах пламенеет бой,
А дьяволы шумят на перевале.
Мы потеряли молодость с тобой,
Но Родину пока не потеряли.
Когда Россия победит беду
И мать утрёт страдальческие слёзы,
Мы встретимся: я сам к тебе приду
Туда, где тихо светятся берёзы,
Где лунный сколок, ветром изогнут,
Дрожит свечой в языческом болоте...
И наши души молча отдохнут,
Как голубые облака в полёте.
Заледенели русские пути,
В любой избе — сторожкая тревога.
Такого друга больше не найти,
Такого Бог даёт, а не дорога,
Тоска трудна, раздумия горьки.
И нищий быт Отечества привычен.
Что бесам в месть — нам, русским, не с руки,
Но всё ж успех чертей преувеличен.
Ты был обязан подвиг совершить,
Ведь русский гнев не стиснуть берегами.
О, пусть живёт, кто сможет долго жить
На Родине,
измученной врагами!..
Эрнст и Валентин Сафоновы, братья, а с ними Николай Рубцов, Коля Рубцов, как в
Литературном институте его все ласково называли, и я, — четвёрка дружная
ребят!.. Рязань, Вологда и Челябинск, Серединная Россия, Северная Россия и
Уральская Россия, одна — наша страдальческая Россия растила нас, берегла нас,
учила нас!
Башкирия и Татарстан, Удмуртия и Коми, Кавказ и Украина, Казахстан и Белоруссия,
Молдова и Грузия, Узбекистан и Киргизия, Армения и Азербайджан, — Госпожи, всем,
всем под знаменем красным хватало места на земле: в стране и в цехе, за учёной
кафедрой и в солдатском строю.
А сегодня президент Грузии Саакашвили бегает по хлебным магазинам и по
картофельным ларькам: ловит шпионов, ребят русских, завершающих срок службы в
армий России, шпиономания истерзала холуя Америки!..
А сегодня нищенка, мать русская, подаяния просит в метро, а на Сибирских
просторах нефтяные вышки грабителей России высасывают кровь из нас: уничтожая
жизнь русских деревень и городов, но возвышал на холмах библейских виллы и
коттеджи олигархам, депутатам и премьерам, кремлёвцам, предавшим Христа и
Россию!
Уничтожат народ русский — и сами, обжоры и бандиты, сгинут в мареве судов и
ассимиляций, убийств и побегов, грехов и возмездий.
В защиту Юрия Прокушева
В день августовского антисоветского переворота мне пришлось сесть за руль “Нивы”
в посёлке Семхоз и мчаться к Юрию Львовичу Прокушеву в Москву, которого
собрались ельциннисты арестовать за телеграмму поддержки на имя ГКЧП. За мной
ринулась легковая, чёрная “Волга” и уже на светофоре, у Рижского вокзала, она
разбила меня вдребезги. За её рулём оказался габист. Так меня разбили в канун
600-летия Куликовской Битвы. Но... ладно.
Прокушева мне помогли спасти от ареста бывшие партийные руководители Загорского
райкома КПСС, перешедшие до путча на хозяйственную службу в Совет Министров
РСФСР. Но секретариат СП РСФСР, с перепугу, решил приостановить пребывание в
составе секретариата Юрия Прокушева. Ретиво боролся за эту гнусную акцию Борис
Романов, поэт, оргсекретарь. 1991 год.
Голосанули. Все — за! Я, один, — против. Юрий Львович, бледный и весьма нервный,
обнял меня: — Ну и сокол, один за меня, а?! — Слезы мешали ему, и он
интеллигентно улыбаясь, вытер их аккуратным платочком. За Прокушевым ко мне
искренне подскочил поэт и секретарь Игорь Ляпин: — Валь, ох ты и человек? Против
сего секретариата, ничего себе? Завидую твоей отваге! —
Но Романов не успокоился. Попытался вынести “дело” Прокушева на Пленум СП СССР.
Я пригрозил ему: — Пьяница и мерзавец, я организую на тебя жуткие трибунные
громы! — Романов засуетился и сдался. Юрий Прокушев — железный коммунист. Но
мудрый и русский человек. В его семье, до его рождения, прятался от сыщиков
царских Яков Свердлов. Несколько часов с двумя коллегами провёл Ленин. Но Юрий
Львович молчал о тайне. Якова Свердлова он презирал, а об Ильиче рассуждал нежно
и наивно, лиричный марксист...
В юности — Маяковский, позже — Есенин, оба — кумиры Прокушева. Только Прокушев
сумел сколотить группу есенинцев и осуществить академическое издание, полное
собрание сочинений поэта, и когда? При алкогольном ЕБНе.
Горбачёв и Ельцин
Все мы навосторгались
Честностью ленинских чад:
В социализме ругались,
А в коммунизме молчат.
Итог:
Марксизмом гипнотизировали,
А сами?..
Приватизировали!..
Много выпустил Юрий Прокушев добрых и умных книг, помогающих человеку глубже
понять и крепче полюбить наше певучее слово, нашу родную землю. В каждой книге —
большая забота. Верность — призванию, образу. Верность — времени и государству.
По книгам Юрия Прокушева, посвященным жизни и творчеству Сергея Есенина, можно
почувствовать и ярко представить себе не только характер и мир великого поэта,
его окружение, но и ту бурную и трагическую революционную эпоху. Верность раз и
навсегда избранной теме — черта совестливости и даровитости, признак душевной
широты и благородства, а качества эти приобретаются в искреннем труде, в
серьезном познании. Качества эти — судьба. Подобное – утверждается смолоду.
В доме Прокушевых — веет есенинским полем... Посиди, подумай, и ты услышишь
сердцем щемящую русскую песню, еще хранимую твоей седой матерью, и ты
поднимешься на холмы и курганы, где чутко и нежно шелестят березы. Верность
призванию — красота. Верность призванию — счастье. А при демократах верность
призванию – подвиг Матросова.
Естественно, соприкасаясь с удивительной и бессмертной судьбой Сергея Есенина,
Юрий Прокушев дал нам развернутую картину — поэтическую среду, литературную
реальность далеких пламенных лет. А реальность не простая, часто — тяжелая,
часто — опасная. Надо поэту разглядеть рядом стоящих... Надо поэту разглядеть и
завтрашний день. Один — легко уехал. Другой — враждует. Третий — оплакивает. Но
настоящий поэт — в народе, в созидающей массе горожан и сельчан. А как иначе? У
большого поэта — большие муки, большая забота.
Бережно, по крупицам, по дням, по годам, Юрий Прокушев не одно десятилетие
подряд, лепит нам, очищая от случайностей, гениальный и неповторимый образ,
рассказывает нам честно и самозабвенно, именно, — рассказывает и характер и путь
поэта.
Книга “Жизнь и творчество Сергея Есенина”, уникальна. В ней — новые и
малоизвестные фотографии, документы. Вот — мать поэта и отец поэта. Вот — его
уважаемые учителя. Вот — друзья. Вот — те, кто верил в Революцию, шел под
пули... И тут же — известный нам портрет-снимок Сергея Мироновича Кирова. Ныне
каждый человек, знающий и любящий творчество Есенина, с отменным чувством
обращается памятью к Сергею Кирову, деятелю партии и государства, руководителю,
сумевшему правильно оценить поэта, не однажды ему помочь в трудные дни. Умные и
тогда встречались кое-кому...
Книга адресуется школе. И — замечательно! Сейчас, когда все мы ищем наиболее
точные пути соединения школы с жизнью, с ясной человеческой целью и обязанностью
на земле, такая книга — действительно надежная поддержка для души и совести
ребят. Она учит любви к семье, к отчему краю. Учит труду на поле. Учит верности
Родине и правде. Объясняет красоту природы и будит желания защитить природу,
встать за нее твердо, сберечь родник и соловья, понять туман над мелкой грустной
рожицей и осмыслить мерцающую на горизонте звезду...
Сергей Есенин в своем слове и творчестве — один из самых современнейших наших
поэтов и поэтов мира. Гуманность, честность, верность человеку утверждает наша
жизнь. Она, жизнь, сражалась за непреходящие заветы на баррикадах и на фронтах.
Слово Есенина и его талант вполне отвечают этим заветам. Гений Революции и гений
человека растут из единого корня — справедливости. Ирония Рафила Шпука здесь
вполне уместна:
Драма напротив храма
Ворона колбасных ошурок объелась
И Энгельсу прямо на кумпол уселась.
Раздулась и на уши, без перелета,
Грамм триста вождю уронила помета.
Воробышек нервничал рядом со скуки:
“Кто Деда Мороза умоет, вот суки!”
Но Бушин и Федь, два борца за свободу,
Несли уже к скверику швабру и воду.
Монашка из храма Христа им кричала:
“Да вы б в КПРф позвонили сначала!..”
Итог:
Ворона ж кружила средь смеха и мата,
Трещала хвостом, как стволом автомата.
Мы, люди, рождены не попугайничать, а соображать и опытом крепнуть. В СССР нас,
писателей предавали и в РФ нас предают.
И поэт не виноват и гений Революции, народ, не виноват за тайные сети
предателей, наброшенные на нас: торгаши седую мать променяют на золото — иуды,
нередко бегут, в азарте, впереди собственной измены. Кремль – наплодил иуд.
Кремль — уничтожил революцию. Кремль деформировал и разложил КПСС. Горбачев и
Ельцин — последние бандиты, спрыгнувшие с поезда, пущенного ими же без тормозов.
Ленинцы.
КПРФ мало что значит среди народа. Россия вздыблена над пропастью негодяями и
сталкивается ими в нее. КПРФ — осколок преступной вины КПСС, ЦК КПСС и Политбюро
ЦК КПСС перед нами, дедами, отцами, бабушками, матерями, братьями, сестрами,
женами и невестами нашими. КПСС — проморгала СССР, КПСС не разглядела пришедших
в Кремль цэрэушников, разгромивших великую державу. Вина КПСС — и на нас лежит.
Скорбный камень. Ощущение – толпимся над бездной…
Зюганов — пародирую:
“Господа депутаты, я с Орловщины, а в армии служил в разведке. По секрету говорю
— правительство демократов едва давеча не упало: Ельцин, клянусь, не протянет
еще две, три новые пятилетки, а Революция, сказала Мадлен Олбрайт, себя
исчерпала. Поднимется генерал Лебедь, нам, русским, не сдобровать, Потому
учиться, учиться и еще раз учиться — тайно голосовать!..”
Полная деградация мысли и духа. От Кремля и до окраины — политические
примиренцы, соглашатели и пленники хапужества, капитала, застелившего очи
лидерам седою мглою. Кто бы мог подумать: СССР падет жертвой прожорливых крыс?
Бедный люд в Москву
Босиком бежит.
И от стона, и от рева
Вся земля дрожит.
Да, история повторяется, но?.. Пошутили — хватит.
* * *
Очень доходчиво, очень горячо рассказывает Юрий Прокушев юным собеседникам о
стихах и поэмах Сергея Есенина, учит их разбираться в музыке слова, гуле ритма,
помогает им почувствовать великие страсти певца, как бы восходит вместе с ними
на тот холм, имя которому — любовь, жизнь, Родина. И это важно ныне, важно будет
и завтра. Ум и честь, верность и красота — понятия всевековые, зовущие. Без
диссидентствующей голубизны.
Впервые поэт предстает перед юностью — с лирикой, с могучими гражданскими
произведениями, с эпосом, с прозой, так же неповторимой, как поэзия его. Со
страницы на страницу автор ведет повествование-объяснение произведений, их
глубинно-политический государственный рельеф. Обращается к нашим национальным
святыням: к Пушкину, Лермонтову, Некрасову, Блоку, говорит о продолжении
нравственных традиций в поэзии сегодня.
По вехам Революции, по вехам Гражданской войны, Великой Отечественной войны, по
крестам и обелискам, Юрий Прокушев проводит своих юных друзей, ничего не
скрывая: ни холода, ни голода, ни крови, но — во имя правды, во имя народа, во
имя бессмертия человеческого достоинства и призвания на земле.
Не скука, не схоластика, не ленивое равнодушие лепит в юноше натуру, а — истина,
материнский вздох, семейная строгость, величие устремленности Отечества, что и
подробно раскрывает и доказывает Юрий Прокушев на творчестве и на судьбе Сергея
Есенина.
Хочется остановиться на том, как свежо и актуально звучат ныне слова поэта о
“Заморском рае”, где человеку, личности, отведена “линия поведения” — пятачок,
пядь — от себя до себя, указали, разрешили тебе владыки золотых подвалов,
магнаты торгов... Олигархи.
Говорить добрые слова о добротно сделанном — не трудно, но радостно. Книга Юрия
Прокушева — серьезный подарок школам, детям. Все мы обязаны беречь святыни, наши
национальные огни, от риторической сухости и от ржавой иглы равнодушия. Пусть не
гаснет в человеке чувство удивления, чувство верности и красоты:
Знаешь? Люди ведь все со звериной душой, —
Тот медведь, тот лиса, та волчица,
А жизнь — это лес большой,
Где заря красным всадником мчится.
Пусть мчится и мчится красный всадник, жизнь, синеглазая и храбрая, мчится
— через ямины измен, через темные овраги предательств!.. Нет, не распнут правду
и достоинство человека суетящиеся иуды эпохи авантюрных реформ и перестроек.
Грядет суд, долгожданный и грозный!..
Юрия Прокушева мы в этом году похоронили. У гроба его — склонялись коллеги по
призванию, братья по убеждению. Юрий Львович Прокушев — собиратель талантливых и
деловых людей. Он — главный организатор издательства “Современник”, самого
русского издательства, самого родного — для русских и национальных писателей
нашей России.
Директор книжного издательства Юрий Прокушев — ставка на молодые кадры. Юрий
Прокушев — русская школа переводчиков. Юрий Прокушев — серии книг, выпускаемых
огромными тиражами:
Новинки “Современника”
Библиотека поэзии “Россия” “Современника”
“Думы о русском слове” “Современника”
“Российская поэма” “Современника”
“Российский роман”, “Современник”
“Поэты о поэтах”, “Современник”
“Повести и рассказы”, “Современник”, да разве нужно перечислять?!
Запрещенные романы Ивана Акулова, “Ошибись, милуя” и «Касьян остудный» изданы
“Современником” при Прокушеве. Роман Василия Белова “Кануны”, роман Бориса
Можаева “Мужики и бабы”, запрещенные Главлитом, изданы в “Современнике” при
Прокушеве. “Братья и сестры”, роман Федора Абрамова, роман “Лидина гарь” Арсения
Ларионова, повести “Кража”, “Пастух и пастушка”, Виктора Астафьева, повесть
“Кончина” Владимира Тендрякова, поэма “Донжуан” Василия Федорова, повести
Виктора Потанина и Валентина Распутина, книги стихотворений и публицистики
Станислава Куняева — увидели свет в “Современнике”. Куняев и сейчас не забыл...
А пролетело с той поры более тридцати лет.
Я провел через цензуру, как главный редактор, сотни книг, и выше названные
проводил я. За моей спиною стоял Прокушев, ни разу не предавший меня, ни разу не
одернувший мои отважные устремления, а наоборот: помогал и укреплял мое
достоинство перед ЦК КПСС и госчиновниками.
По государственной храброй ответственности перед писателями и литературой, по
авторитету, по знаменитым цифрам тиражей, по заботе о прозаиках и поэтах,
критиках и публицистах в республиках и областях РСФСР нам равных не было среди
книжных издательств СССР, не было!
* * *
Юрий Львович Прокушев — скромный человек, никогда не страдал наживой и
хапужеством, Сергей Есенин — Бог его семьи!
Вы с ума сошли! Вы с ума сошли! Вы с ума сошли!
Кто сказал, что мы уничтожены?
Злые рты, как с протухшею пищей кошли,
Зловонно рыгают бесстыдной ложью.
Зачем Вячеслав Огрызко так нагло врет и позорит Прокушева, называя его личность
и его работу “графоманской”, “бездарной”, зачем?
Юрий Бондарев — графоман?
Василий Росляков — графоман?
Анатолий Жигулин — графоман?
Федор Сухов — графоман?
Евгений Евтушенко — графоман?
Григорий Коновалов — графоман?
Виктор Лихоносов — графоман?
Владимир Крупин — графоман?
Виктор Потанин — графоман?
Новые их произведения, а часто и восстановленные ими, при нашем смелом участии,
печатались в “Современнике”. Нам, Прокушеву и мне, случалось конфликтовать даже
с Фурцевой и Сусловым, я уже не говорю о Севруке и Беляеве, чиновниках ЦК КПСС,
а чиновники райкомов и горкомов?
Вячеслав Огрызко — главный редактор “Литературной России”, газеты вялой, газете,
страдающей позиционной импотенцией. Огрызко оскорбляет своими характеристиками
Бондарева и Ларионова, Сорокина и Прокушева, оскорбляет сплетнями и слухами,
похабными домыслами десятки весьма одаренных и знаменитых сынов России:
А кто Огрызко — перед Бондаревым? Кто Огрызко – перед Доризо? Кто Огрызко –
перед Мухамадиевым? Кто Огрызко — перед Прокушевым?
Кто Огрызко — даже передо мною? А я скромный. Я робкий и пацифист…
А я ведь защищал много лет Вячеслава Огрызко на секретариатах и пленумах
писательских. Неблагодарность — бацилла бездарей.
Огрызко питается гнилыми доносами на нас и воспроизводит их на бумаге, щекочась
и ликуя, как похотливая разведенка. А я вот не принимаю доносы на Славу Огрызко,
хотя мне про него всякую грязь несут: мол, бездарь, мол, завистливый, мол, аж
модернист. Чудят витии.
Модернист, в смысле, как выражался Никита Сергеич Хрущев, — шпион, “пидарас”, но
надо стать болваном, чтобы поверить, болваном! И я, тишайший русский поэт, дарю
заковыристому Славику лишь эпиграмму: это распевала возле метро бомжиха, похожая
на вздувшуюся ворону. Умрёшь.
Не сплю три ночи и три дня,
Хочу при вас раскаяться, -
Огрызко мучает меня:
Щекочет и кусается!..
Текст покаяния бомжихи легко запоминается, как шалый хрип вороны.
Славик, в ней, в эпиграмме, ничего обидного для тебя нет. Почитай собственную
мазню — за башку схватишься!.. Ну, может и тебя, занудного цыплака, ворона
ополоснула тёплым помётом?!Не почистить ли и тебя, как бронзового Фридриха,
мыльною шваброй? Дерзай, не зазнавайся.
Твой брэ-э-нд, ого, го!..
1991—2004
Валентин Сорокин. Макаки в полумраке. Очерки. Публицистика. – 496 стр.
М., 2010
Далее читайте:
Валентин Сорокин
(авторская страница).
|
