Игорь Рассоха

2004 г.

БИБЛИОТЕКА ХРОНОСА

XPOHOC

ФОРУМ ХРОНОСА

НОВОСТИ ХРОНОСА

БИБЛИОТЕКА ХРОНОСА

ИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИ

БИОГРАФИЧЕСКИЙ УКАЗАТЕЛЬ

ПРЕДМЕТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ

ГЕНЕАЛОГИЧЕСКИЕ ТАБЛИЦЫ

СТРАНЫ И ГОСУДАРСТВА

ИСТОРИЧЕСКИЕ ОРГАНИЗАЦИИ

ЭТНОНИМЫ

РЕЛИГИИ МИРА

СТАТЬИ НА ИСТОРИЧЕСКИЕ ТЕМЫ

МЕТОДИКА ПРЕПОДАВАНИЯ

КАРТА САЙТА

АВТОРЫ ХРОНОСА

Игорь Рассоха

Народы, опередившие свое время,

и общества, выпавшие из истории

Исторические стадиальные флуктуации в развитии общества

Колоннами построился один из опередивших, а затем выпавших...
Фото из кн.: The 20th century a chronicle in pictures. New York. 1989.

Глава I. ИСТОРИЧЕСКИЕ СТАДИАЛЬНЫЕ ФЛУКТУАЦИИ

1.5. СУЩНОСТЬ ИСТОРИЧЕСКИХ СТАДИАЛЬНЫХ ФЛУКТУАЦИЙ

 Собственно говоря, подобные отклонения стадиального уровня развития общества от “базового уровня” развития экономики встречались в мировой истории как раньше, так и позже вышеприведенных — причем как в ту, так и в другую сторону; как положительные, так и отрицательные. Например:

— Высокоразвитое индустриальное общество может вновь скатиться к сред­невековым общественным отношениям, к своеобразным формам крепостничества и рабства. Именно так трактуется многими исследователями сущность тоталитарных режимов, таких, как нацистский в Германии и сталинский в СССР [9; См. также, например: 34, с. 552-608].

— Можно после неолитической революции остаться в социальном плане на ста­дии дикости: “До 30-х годов XX в. о горных народах Новой Гвинеи не было известно почти ничего, хотя они составляют свыше половины населения всей страны и живут в местности с наиболее благоприятными природными условиями, что с глубокой древности способствует развитию интенсивного земледелия. Здесь и самая высокая в Океании плотность населения. Но как ни странно, все это сочетается с крайне неразвитыми в политическом отношении мелкими и нецентрализованными обществами”. Здесь не сложилось ни родоплеменной, ни территориально-общинной организации, отсутствуют выборные главы общин и наследственная аристократия. Иногда выделяются “неформальные авторитеты” — “большие люди” (чей статус никак формально не закрепляется и не наследуется), а часто нет даже и их. Единственным же “проявлением искусства” является раскрашивание собственного тела, и то не повсеместное [35, с. 97, 99].

— Можно после “городской” революции, в условиях достаточно высокоразвитой и динамично развивающейся экономики, находясь в благополучных природных условиях и на перекрестке торговых путей, вернуться к порядкам эпохи варварства и активно их поддерживать: “В конце VIII в. Фрисландия была включена Карлом Великим в состав империи Каролингов; в ней насаждались христианство, феодальные порядки, были основаны монастыри... С 870 (окончательно с 925) Фрисландия входит в состав Германского королевства. Следы феодального строя в ней сохранились лишь в немногочисленных монастырях... и до XVI века во Фрисландии так и не сложилось ни дворянства, ни развитого феодализма... Крестьянство в основной массе стало вновь лично и поземельно свободно и жило самоуправляющимися сельскими общинами по законам древних варварских “Правд”... Собственно Фрисландия сохраняла фактическую независимость... Центральной власти в ней не было... В XIII в. города Ставерден, Леуварден, Доккюм и др. стали локальными торгово-ремесленными центрами, подчинившими себе сельский округ. Наибольшее значение имел город Гронинген, через который шел вывоз сельскохозяйственных товаров из Фрисландии, в нем происходили (регулярно с 1361 г.) общефризские ландтаги... К 1524 Фрисландия была покорена Габсбургами” [36].

Но, с другой стороны, возможны и различные положительные стадиальные флуктуации. Например, общество охотников и собирателей может проявлять черты варварства: “В эпоху верхнего палеолита природная среда Восточной Европы ледникового периода изобиловала крупной дичью, что способствовало расцвету охотничьего хозяйства... Охота на крупных животных оставалась единственным источником добычи мяса. О том, что уже существовала и особая пушная охота, говорят находки скелетов песцов, кости которых лежали в анатомическом порядке, следовательно, людям нужна была не тушка, а шкура. Это же, между прочим, говорит об определенной сытости первобытного человека, потому что некоторые отсталые народы еще в недавнем прошлом не бросали ничего съедобного... Известны в это время и большие наземные жилища. Так, на стоянке Костенки на Дону землянка имела длину до 35 метров, со многими очагами. Она предназначалась для боль­шого коллектива. Некоторые археологи полагают, что такие большие жилища составлялись малыми круглыми, имевшими посредине очаг, т. е. это был большой дом, составленный малыми одиночными ячейками. Подобные большесемейные дома хорошо известны по этнографическим данным” [37, с. 34]. — Правильно, особенно хорошо известны “длинные дома” ирокезов, описанные Л. Г. Морганом в его классической книге “Древнее общество” как образец общественного строя ранних варваров [38, с. 304; 39, с. 76].

А можно достичь уже грани классового общества и строительства городов, только-только начиная переход к производящему хозяйству: “Древнейшие предклассовые общества возникли на востоке США во второй половине II—I тысячелетиях до н. э. Археологически они фиксируются культурой Паверти-Пойнт с центром на северо-востоке Луизианы. (Это — чисто местный феномен). Тогда здесь, по мнению ряда исследователей, возникло древнейшее на территории США вождество. Его центром   служил крупный комплекс Паверти-Пойнт, общая площадь которого достигала 150 га. Здесь были обнаружены грандиозные искусственные насыпи, богатые погребения, многочисленные социально престижные ценности из редкого сырья, происходившего из отдаленных местностей (в т. ч. до тысячи км и более). В Паверти-Пойнт насчитывалось не менее трех социальных слоев: два из них связывались со знатью, один — с простыми общинниками. В каждый отдельный момент в нем могли обитать минимум 4—5 тыс. человек” [38, с. 311]. Все это выглядит покруче, чем ранние города Шумера! В то же время здесь: “Раннее земледелие (разведение подсолнечника, циклохены, мари) было, видимо, малоурожайным; оно встречалось лишь у некоторых групп населения и служило второстепенным сезонным занятием. Во многих случаях остатков диких съедобных растений, прежде всего орехов, встречалось много больше, чем остатков выращивавшихся растений. Большую роль продолжают играть рыболовство и охота. Несмотря на возросшую оседлость, переход к круглогодичному обитанию на одном месте во многих местах еще не совершился. Все это было свойственно как культуре Паверти-Пойнт, так и поселкам позднейших культур Адена и Хоупвелл. Поэтому нет основания считать раннее земледелие главным стимулом, определявшим начальные этапы классообразования на востоке США” [Там же].

На самом деле все эти исключения лишь подтверждают общее правило. История, до всемирной включительно, складывается ведь из деятельности, поступков отдельных конкретных (сугубо конкретных!) людей. А людям свойственно поступать как им вздумается. Естественно, думы у горного пастуха и горного инженера будут закономерно разными, поскольку определяются принципиальным различием их образа жизни. Но, помимо этого, они (а значит, побудительные мотивы к поступкам!) будут разными у разных горных пастухов: в разных горах, и на одной и той же горе, и даже у одного и того же пастуха при разных обстоятельствах. А обстоятельства эти определяются далеко не только объективными (относительно) историческими, в т. ч. и экономическими условиями, но и самыми различными историческими случайностями, которые могут деформировать сознание индивида и (в диалектической связи с сознанием!) изменить его образ жизни так, что образ мысли, скажем, горного инженера перестанет соответствовать своему “базовому” типу. В случае если такая деформация образа жизни и образа мыслей окажется присущей целому политическому организму, образуется стадиальная флуктуация.

Сущность же таких серьезных деформаций всегда одна: более высокий (богатый) или более низкий уровень жизни, чем тот, который в   принципе присущ данной ступени развития экономики и технологии. Но если привходящие исторические условия, вызвавшие данную деформацию, исчерпываются, тогда, естественно, ликвидируется, “рассосется” и  стадиальная флуктуация. Разумеется, “рассосется” не сразу, ибо ум человеческий обладает огромной инерцией, но скорее всего рассосется. Это примерно то же, как под влиянием каких-то внешних причин электрон в атоме может перейти на более высокую орбиту. Но там он не удержится долго, если атом не возбуждать специально дополнительным силовым полем.

Так, причиной некоторых исключительно высокоразвитых, “варварских” черт в ряде обществ верхнего палеолита была именно эта “относительная сытость древнего человека”, которая возникала вследствие охоты на крупных животных в местах их регулярных кочевий, и даже позволяла вести более-менее оседлый образ жизни [39, с. 73-74]. В эпоху мезолита, когда ледник растаял и все мамонты и пр. вымерли (или были истреблены, что вероятнее), людям пришлось опять вернуться к “базовому”, бродячему образу жизни. Безусловно, часть первобытных людей после Великого Потопа начала переход к новым прогрессивным способам ведения хозяйства, в т. ч. к «неолитической революции». Но это будет потом, да и то – кое-где… А в целом: «Археологи всего мира вот уже много лет жалуются на трудность обнаружения, редкость и бедность мезолитических памятников, о каких бы территориях ни шла речь» [40, с. 315].

В упомянутом же случае исключительно высокого уровня культуры у индейцев Востока США основная причина также в подарке природы: “При малой эффективности раннего земледелия было бы непростительным расточительством вырубать многочисленные ореховые рощи в Иллинойсе, снабжавшие хоупвельское население важными видами пищи... Во многих случаях остатков диких съедобных растений, прежде всего орехов, встречалось много больше, чем остатков выращивавшихся растений” [38, с. 311]. Так что приличные объемы прибавочного продукта в данном случае обеспечили не поля и сады, а дикорастущие ореховые рощи. Но не стоит тут сбрасывать со счетов уже и гениальности какого-нибудь вождя, т. к. впоследствии местные индейцы, при тех же ореховых рощах, снова вернулись к первобытному состоянию.

Относительно же горных папуасов природная среда, напротив, сыграла отрицательную роль. Ведь в целом природные условия Новой Гвинеи достаточно неблагоприятны для развития хозяйства. Ее равнины очень сильно заболочены и отличаются крайне нездоровым климатом. “В поясе между 1200 и 2000 м ночи уже прохладны; здесь не так много комаров – бича низменностей, с которыми связано распространение малярии. В этом поясе на Центральном нагорье много мест, удобных для поселений, и число жителей в некоторых районах велико. Выше 2500-3000 м средняя суточная температура воздуха не более 10о. Здесь почти все время идет мелкий моросящий дождь, иногда выпадает град. Эти районы не заселены” [41, с. 141].  То есть более-менее населенный район непосредственно граничит с вообще непригодным для жизни. Очевидно, уровень жизни здесь должен быть намного ниже, чем у обычных земледельцев. Отсюда и дикость.

А. В. Коротаев пишет по этому поводу: «Связь между плотностью населения и уровнем развития социальной стратификации и государственности проявляет себя в виде не функциональной зависимости, а корреляции, хотя и довольно жесткой. Поэтому при желании можно найти общества с довольно высокой плотностью населения и довольно низким уровнем социальной стратификации и политической централизации (ифугао Филиппин, чимбу Новой Гвинеи). Впрочем, надо подчеркнуть, что подобного рода случаи отмечены прежде всего в зонах с достаточно специфическими природными условиями: в горах, оазисах и на относительно изолированных островах, где высокой локальной производительности земли и пространства сопутствует их довольно низкая региональная производительность. Мне по крайней мере не известен ни один случай, когда высокая плотность населения не сопровождалась бы заметной политической централизацией и социальной стратификацией в условиях обширной равнины» [18, с. 85, 90].

Относительно фризов многое также можно пояснить природной средой. Это касается также Исландии, Норвегии, севера Швеции и Шотландии, многих кантонов Швейцарии. Жители всех этих районов на протяжении всего средневековья принципиально отличались от остальных европейцев по типу своей экономики. Например, фризы были преимущественно рыбаками и пастухами, а не земледельцами. До сего дня животноводство у них служит основной отраслью сельского хозяйства. Кстати, и на Запорожье до начала ХІХ столетия земледелие имело сугубо вспомогательный характер, а основным занятием населения служило скотоводство в сочетании с рыболовством и другими промыслами. Следовательно, особый, “нефеодальный” характер социального строя всех этих территорий был обусловлен прежде всего особым неземледельческим характером их экономики.

В случаях же “раннебуржуазных” обществ именно историческому, человеческому фактору принадлежала главная роль: все эти общества были вольными торговыми городами и господствующими торгово-промышленными центрами своих миров-экономик. Здесь во Введении уже шла речь о том, что понятие мира-экономики (в нашем понимании) было введено Фернаном Броделем. Мир-экономика — это “экономически самостоятельный кусок планеты, способный в основном быть самодостаточным, которому его внутренние связи и обмены придают определенное органическое единство”. Важнейшую роль в концепции “мира-экономики” играет понятие его центра. В целом в каждом мире-экономике по направлению от периферии к центру формировались все более высокоразвитые в социально-экономическом отношении общества, в том числе имевшие современные черты: пространство мира-экономики наряду с отсталой периферией “предполагает наличие некоего центра, служащего к выгоде какого-либо города и какого-либо уже господствующего капитализма” [7, с. 14, 18, 61-62]. Именно расположение в центре всех торговых путей создавало аномально высокую для технологии той эпохи концентрацию материальных и духовных ресурсов, обуславливало утверждение в таких центрах более современного образа жизни. Утрата же, скажем,  городами Италии после великих географических открытий их торгового преобладания привела страну не столько к экономическому упадку (он был не всеобщим), сколько именно к рефеодализации страны, что особенно характерно для Италии XVII в.

Итак, у стадиальных флуктуаций две характернейшие черты: во-первых, они нужда­ются в действии дополнительных факторов, деформирующе действующих на тот образ жизни, который должен быть обусловлен уровнем технологии, и во-вторых, они менее устойчивы, чем обычные общества, и в случае прекращения действия деформирующего фактора все “возвращается на круги своя”, т. е. эти общества принципиально неустойчивы по сравнению с “нормальными”.

Кроме того, ни одна стадиальная флуктуация всё-таки не тождественна тому обществу, черты которого она предвосхищает, представляя собой скорее некую смесь черт из настоящего и будущего (или прошлого). Да и жесткой грани между флуктуацией и полным отсутствием таковой тоже нет. По сути, в любом самоуправляющемся торгово-ремесленном городе было “нечто антифеодальное”. Не случайно современное индустриальное общество развилось именно на основе культуры Европы, где городское самоуправление было развито повсеместно (слабее всего — в России и на Балканах). Из всех же стран Азии оно имелось только в Японии... Но говорить о флуктуации можно лишь тогда, когда количество признаков общества “нездешней” эпохи ощутимо переходит в качество.

        Однако здесь хотелось бы подчеркнуть, что стадиальные флуктуации – вовсе не единственный тип исторических флуктуаций. Помимо них в истории выделяются, например, экономические циклы разной продолжительности. Наиболее общепризнанными среди них являются полувековые циклы Кондратьева, при которых приблизительно по 25 лет длятся периоды благоприятной и неблагоприятной экономической конъюнктуры (примерно в 2000 году должен начаться очередной благоприятный период). Кроме того, многие историки, в частности, Ф. Бродель [7, с. 73], выделяют, по крайней мере, в отношении Европы, еще и четыре последовательных вековых цикла: 1100 – 1510 гг., 1510 – 1743 гг., 1743 – 1896 гг., 1896 – ныне, причем на середину цикла, в частности, на 1350-й, 1650-й и 1815-й года приходилась кульминация экономического упадка. При этом экономический упадок сопровождался и демографическим, т.е. убылью населения, особенно колоссальной в XIV веке, когда во всем Старом Свете свирепствовала эпидемия “Черной Смерти” – чумы.

Но историки выделяют и еще более грандиозные исторические циклы, по крайней мере, в Старом Свете (в доколумбовой Америке, вероятно, тоже было нечто подобное). Один из них – цикл бронзового века – завершился примерно в XII веке до н. э. “великим переселением народов” (тогда погибла Троя, евреи пришли в Палестину, а арии – в Индию), сопровождавшимся многократным уменьшением численности населения и колоссальной культурной (в том числе и технологической) деградацией (“темные века”) [42, с. 52-53; см. также: 31, с. 217; 43, с. 21]. Следующий цикл – античный – завершился как раз падением Римской империи в результате нового “великого переселения народов” (то же самое примерно тогда же происходило и в Китае, и в Индии, и в Центральной Азии). Тогда тоже вымерло большинство населения и были утрачены многие культурные достижения. В обоих случаях речь шла о флуктуациях всей системы обществ Старого Света. Эти исторические флуктуации (в частности, причины падения Римской империи) представляют исключительный интерес для исследователей. Но они не являются предметом специального рассмотрения в данной работе, которая посвящена историческим стадиальным флуктуациям. В отличие от глобальных циклических флуктуаций, стадиальные флуктуации всегда имели локальный характер и совсем иную природу. При стадиальных исторических флуктуациях социальный прогресс либо деградация как раз не сопровождались соответствующим технологическим прогрессом либо деградацией, в чем и состоит, по нашему мнению, сущность данного явления.

В случае же Англии стадиальная флуктуация породила технологическую революцию, т. е. общество обрело новую внутреннюю устойчивость за счет подъема своего базового технологического уровня, за счет принципиального расширения своих “границ возможного и невозможного”. Таким образом, можно провести параллель между историческими стадиальными флуктуациями и историческими флуктуациями климата нашей планеты: “В такой сложной системе, как климатическая, могут происходить и внутренние колебания, которые или затухают в конце концов (флуктуации климата), или приводят к новому статистическому ансамблю состояний (изменение климата). Где грань между флуктуациями и изменением климата, определить очень трудно. Это зависит от наблюдателя, т. е. человека, и связано с различным толкованием промежутка времени, который следует считать климатическим” [44, с. 9].

Сходство с флуктуациями климата проявляется еще и в том, что любые локальные флуктуации климата обязательно отражаются на климате Земли в целом (и в свою очередь зависят от него). Точно так же и любые стадиальные флуктуации, будучи локальными, влияют на весь ход глобального исторического процесса. В частности, это касается воздействия культуры “раннебуржуазных” обществ древних Афин, Флоренции эпохи Возрождения или Голландии XVII века на духовное развитие всего человечества.                                                               

Вернуться к оглавлению

Рассоха И.Н. Народы, опередившие свое время, и общества, выпавшие из истории Исторические стадиальные флуктуации в развитии общества. Харьков. 1994-2004.
Книга для публикации в ХРОНОСе предоставлена автором.

Здесь читайте:

Игорь Рассоха (авторская страница). 

Философы, любители мудрости (биографический указатель).

Чанышев А.Н., Бертран Рассел Предфилософия Эллады.

Милетская Школа. Фалес. Анаксимандр. Анаксимен.

Русская национальная философия в трудах ее создателей (сборник произведений).

"Философская культура" №1.

"Философская культура" №2.

"Философская культура" №3.

БИБЛИОТЕКА ХРОНОСА