Н.С. Новиков - Молитва Мусоргского

-

БИБЛИОТЕКА ХРОНОСА

XPOHOC

ВВЕДЕНИЕ В ПРОЕКТ

ФОРУМ ХРОНОСА

НОВОСТИ ХРОНОСА

БИБЛИОТЕКА ХРОНОСА

ИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИ

БИОГРАФИЧЕСКИЙ УКАЗАТЕЛЬ

ПРЕДМЕТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ

ГЕНЕАЛОГИЧЕСКИЕ ТАБЛИЦЫ

СТРАНЫ И ГОСУДАРСТВА

ЭТНОНИМЫ

РЕЛИГИИ МИРА

СТАТЬИ НА ИСТОРИЧЕСКИЕ ТЕМЫ

МЕТОДИКА ПРЕПОДАВАНИЯ

КАРТА САЙТА

АВТОРЫ ХРОНОСА

Родственные проекты:

РУМЯНЦЕВСКИЙ МУЗЕЙ

ДОКУМЕНТЫ XX ВЕКА

ИСТОРИЧЕСКАЯ ГЕОГРАФИЯ

ПРАВИТЕЛИ МИРА

ВОЙНА 1812 ГОДА

ПЕРВАЯ МИРОВАЯ

СЛАВЯНСТВО

ЭТНОЦИКЛОПЕДИЯ

АПСУАРА

РУССКОЕ ПОЛЕ

Н.С. Новиков

Молитва Мусоргского

Поиски и находки

Памятник Мусоргскому в Великих Луках.
Фото Владимира Павлова.

На благо россиянам

В переписке с друзьями Модест Петрович Мусоргский обронил такую фразу: «Соединение крепостной с аристократом-помещиком... на благо россиянам». А суть дела в том, что дед композитора Алексей Григорьевич, потомственный дворянин, женился на своей дворовой. По мнению биографов, этот неравный брак «вдохнул в угасающий род Мусоргских живительное обновление, благодаря которому явился на свет гениальный Модест».

О «романтической» истории деда и бабушки композитора написано немало. Однако все это чистый вымысел, ибо авторы не располагали никакими иными сведениями, кроме коротенькой записи в родословной: «Женат на своей крепостной Ирине Георгиевне Егоровой». В одном из таких вольных сочинений говорится, что Ирина была «любимой горничной покойной барыни... впоследствии ключницей... а потом и настоящей хозяйкой имения. Рождение сына Петра еще больше укрепило ее положение в доме: от первого брака у Алексея Григорьевича не осталось сыновей». В другой книге сообщается, что дед композитора «блестящий офицер... влечение сердца... поставил выше карьеры и женился на простой крестьянке...»

Как же было в действительности? С той поры минуло больше двух веков. Как известно, крестьян в дворянские родословные книги не записывали. Потому-то Ирина Егоровна так и пребывала в безвестности: «без роду, без племени», без указания возраста и даже без фамилии.

И опять помогли уникальные «Исповедные росписи», хранившиеся в Великолукском архиве. В старой энциклопедии недаром говорится: «В некоторых случаях исповедные книги имеют доказательную силу метрических книг».

Внимательное изучение «Исповедных росписей» и других документов помогло восстановить картину жизни Мусоргских.

Прадед композитора Григорий Григорьевич вышел в отставку в звании ротмистра очень рано, вероятно, по состоянию здоровья, и умер, не дожив до тридцати лет. В родовом имении Полутино остались его жена Надежда Яковлевна со своей матерью, тоже вдовой, и тремя детьми: Николаем, Алексеем и Елизаветой. Сыновья подросли и стали военными, как велось в роду Мусоргских: жаловали

 114

их вотчинами только за ратную службу. Старший брат Николай Григорьевич, корнет конной гвардии, вышел в отставку рано, как и его отец – по болезни. Интересное дело таилось в ГАПО в фонде Канцелярии Псковского губернатора. Обнаружила его Нина Владимировна Коломыцева, главный хранитель Псковского Государственного архива. Дело важное не только для характеристики старшего брата деда Мусоргского Николая Григорьевича, но представляет интерес как документ, свидетельствующий о конфликтах между помещиками и крестьянами. Поражает, с какой тщательностью разбирались в этих тяжбах не только официальные власти, но и высшие инстанции.

В середине июля 1804 года Торопецкий земский суд сообщил Псковскому губернатору Ламбздорфу, что: «5-го числа того месяца во время проезда Торопецкого помещика гвардии отставного корнета Мусарского, с сенных покосов в дом свой (в село Полутино. – Н.Н.), сделан был по нему из лесу близ дороги ружейный выстрел крестьянином его Никифоровым, в чем тот крестьянин и признался, показывая, что он тот выстрел по помещике своем учинил с намерением убить его до смерти (но сим выстрелом Мусарскому ранена только контузиею левая рука).., на помещика имел злобу за то, что прет тем три раза жестоко был наказан». Крестьянин Никифоров был осужден к наказанию, но пока шел суд умер.

В июле этого же года в Торопецкий суд для получения защиты явились крестьяне Мусарского – 44 человека. Они жаловались, что терпят от господина «беспрестанные безвинные и тягостные побои, отчего некоторые из них имеют и боевые знаки, и что сверх того обременяются они неумеренными работами». Городовой лекарь осмотрел восьмерых потерпевших, оказалось, что на двоих и знаков никаких не было, а на шестерых «знаки от сечения хотя и оказались, но приметно, что они весьма легко были наказаны». Губернатор 2 августа отправил в Торопец советника губернского правления с предписанием, чтобы он вместе с предводителем дворянства и земским судом по возможности осторожно и без дальнейшей огласки, на месте исследовали жалобы с должной справедливостью. А чтобы пресечь дальнейшие со стороны крестьян неудовольствия» внушили бы помещику Мусарскому, дабы он на сей случай впредь от управления ими воздержался…», но так, чтобы крестьяне этого не заметили. А если жалобы крестьян окажутся справедливыми, губернатор советовал суду обратиться к министру внутренних дел, чтобы получить наставление, как поступить с помещиком Мусарским. И если будет приказано, то поступки его предоставить на суд тамошнего дворянства.

115

Министр внутренних дел доложил об этой тяжбе Государю Императору Александру I и уже 23 августа 1804 года последовал Высочайший указ такого содержания: «1. Прежде всего, открыть и предать суду и действию закона виновных в покушении на жизнь помещика Мусарского. 2. Между тем, согласно предложению Вашему, убедить помещика, чтоб он от управления крестьян под благовидным предлогом до совершенного восстановления порядка уклонился. 3. Когда виновные в покушении на жизнь его будут отысканы и по суду наказаны, и крестьяне приведены будут в порядок и повиновение, тогда уже приступить к рассмотрению поступков с ними и самого помещика, и если жалобы, принесенные на него в жестокости и изнурении, найдены будут по следствию справедливыми, тогда уже, пригласив дворянских предводителей и почетных дворян... отдать поступки его им на суд, и какое будет сделано ими заключение, представить ЕГО Императорскому Величеству для дальнейшего усмотрения. 4. Суд сей над помещиком в собрании дворянства произвести без малейшей огласки его пред крестьянами.., чтоб не дать крестьянам повода думать, что покушением на помещика и непокорностью вызвали они себе какую-либо защиту от Правительства».

Советник губернского правления, дворянский предводитель той округи и земский судья 12 сентября закончили расследование этого происшествия, и результаты представили Псковскому губернатору. Все 44 крестьянина, приносившие жалобу на Мусарского показали, что они на помещика жаловались без намерения уклониться от повиновения, а потому, что «отягощены за маловажные вины наказаниями и неумеренными работами». Как они показали – на господских работах вместо трех дней они бывали по две и по три недели и даже в праздничные дни. Приходской священник показал, что крестьяне Мусарского если и бывают на господских работах, то временно, и что «невинных побоев никогда замечено им не было, и не слыхал». Напротив, по его словам Мусарский крестьянам давал на продовольствие хлеб, некоторым покупал лошадей, а иногда из своих доходов вносил за них повинности. Но так как сторонние люди под присягой показали в пользу крестьян, исправник внушил помещику Мусарскому, чтобы он руководствовался Высочайшим указом, чему Мусарский и последовал, выехав из своей вотчины. Крестьяне оставались в своих деревнях и выполняли положенные господские работы под наблюдением земского исправника. Дворянское собрание постановило, что наказание помещиком крестьян «не может считать жестоким, или превосходящим умеренность, тем паче, что оные учинены не от порока злобы или

116

строптивости характера, но за леность, ослушание и не сохранение в работах помещичьих польз, да и в такое время, когда чрез покушение на жизнь его, выстрелом произведено оное в действие, по натуральности находясь в совершенном мыслей своих расстройстве, мог всех своих крестьян подозревать.., по сей части ни чего не относить к обвинению Мусарского противу крестьян его...». Что касается употребления крестьян в работы дворянское собрание вынесло решение: «чтоб помещик Мусарский впредь по предмету сему не выходил из правил, ограниченных Именным, 1797 года, указом, то препоручить его надзору той округи дворянскому предводителю». А крестьянам через предводителя и исправника было сделано строгое внушение, что за клевету на помещика они избавляются от наказания благодаря Высокомонаршему милосердию.

В начале 1805 года случилось новое происшествие в вотчине Мусоргского. В отсутствии помещика приказчик Иван Никитин «неумеренно» наказал двух крестьян, одного за кражу рыбы плетью, другого за ловлю рыбы в запрещенной тоне.

Следствие по жалобе крестьян Мусоргского продолжалось с июля 1804 года по май 1805 года. Выслушав дело, Правительствующий сенат определил, что: «...сей помещик никаких жестокостей крестьянам своим не делает, а хотя некоторые из них за проступки и были наказаны, но весьма легко... и чрез покушение на жизнь его...». Помещику Мусарскому Сенат предписал – если появится необходимость в исправлении крестьян наказанием, то по возможности воздерживаться от телесных наказаний «кои не столько исправляют строптивых, сколько ожесточают сердца их и подвигают к мщению». В случае же необходимой крайности – прибегать к помощи земской полиции, которая каждому помещику должна подать руку помощи. Крестьянам, за то, что их жалобы оказались несправедливыми, предписывалось «иметь к помещику должное повиновение и безпрекословное послушание». И хотя их следовало строго наказать, но так как «то учинено ими по невежеству и по неведению важности их преступления, то сие первое прегрешение их оставляется», то всякая дерзость с их стороны будет впредь наказываться по всей строгости закона. Больше всех пострадал приказчик Мусоргского, хотя и наказал двух крестьян за их вины, но нарушил постановление дворянского собрания. Не имел он права без разрешения предводителя наказывать крестьян своего помещика. За это небрежение Никитина наказали палками.

Об этом решении дела было донесено Его Императорскому Величеству всеподданнейшим рапортом. Высочайшим указом Император соизволил: «помещика Мусарского обязать подпиской в том,

117

чтоб он в хозяйственных распоряжениях своих и в отношении к работам крестьянским неотступно следовал правилам в Высочайшем манифесте 5-го апреля 1797 года изображенными...», а если потребуется для исправления крестьян подвергнуть их наказанию, то на это есть земская управа (ГАПО. ф. 20,Канцелярия Псковского губернатора, оп. 1, ед. хр. 188, л. 15-26 об). Дело изложено автором книги с сокращением повторов, но с сохранением стиля и языка той эпохи.

К рапорту Торопецкого нижнего земского суда приложена ведомость о количестве больных и умерших в уезде с сентября 1807 года по апрель 1808 года: «В сентябре 1807 года в Залвовском приходе умер корнет Николай Григорьев сын Мусарский 52 лет» (ГАПО. ф. 20, оп. 1, ед. хр. 203, л.165 об.).

Родовое гнездо – село Полутино по завещанию перешло младшему брату Алексею Григорьевичу Мусоргскому (Н.Н.). Алексей Григорьевич, дед композитора, начал службу в лейб-гвардии Преображенском полку сержантом. Позже в звании капитана был переведен в Архангелогородский пехотный полк. Почему же его отчислили из гвардии?

Обычно в пехоту списывали за какие-то провинности, как указывает А. П. Лопырев, – «за нечистую игру в карты, например, или за многократные дебоши в пьяном виде». Удивительно, но это предположение недавно подтвердилось. Ирина Борисовна Голубева побывала в Калининском областном архиве и обнаружила новые интересные документы. В их числе «Дело об избиении капитаном-исправником А. Г. Мусерским канцеляриста Никифорова». Дед композитора «с свирепым видом избил канцеляриста в разные места» только потому, что не понравилось его поведение. Этот факт показывает, что характер у Алексея Григорьевича был вспыльчивый и он его не сдерживал, мог обидеть беззащитного.

В пехоте Алексей Григорьевич прослужил всего год. Покинуть военную службу ему помогли обстоятельства. В 1785 году Екатерина II подписала «Указ о вольности дворянства», который освобождал дворян от обязательной военной службы. Этим правительство решило укрепить экономику сельского хозяйства, и именно с этого периода начинается массовое поселение бывших военных в своих вотчинах и происходит развитие и обновление имений, расцвет провинциальной культуры.

Алексей Григорьевич уволился из полка 14 апреля 1785 года. Был ли он блестящим офицером, как изображали его авторы книг? Пожалуй, нет – на службе ничем особым не отличился, «в походах не участвовал», а звание секунд-майора получил к отставке «на его

118

пропитание». На этом военная и всякая другая служба закончилась, и утверждать, что он «влечение сердца поставил выше карьеры», нет никаких оснований.

Поселился Алексей Григорьевич в Кареве, так как главное родовое гнездо занимал старший брат Николай Григорьевич. Братья числились холостыми.

История Карева представляет особый интерес, а между тем она была неизвестна даже главным биографам композитора. Сведения, приведенные ниже, публикуются впервые.

Карево упоминается в 1670 году: «сельцо Алексеевское под выткою над озером Жисцома ныне слывет Карево». Вытка – ста-ринное слово, означавшее долю, участок земли для платежа пода-тей. В документах XVII–XVIII веков это селение так и пишется с двумя названиями, и только в начале XIX столетия окончательно закрепляется одно имя – Карево. Можно предположить, что первое название связано с именем царя Алексея Михайловича, так как именно он даровал эти земли предкам композитора. Кроме Карева сюда входили несколько сел и деревень, а родовое имение Полути-но находилось в двадцати верстах от Карева на реке Торопе. Каре-во всегда именовалось сельцом, а не деревней, а это значит, что здесь был господский дом. Однако, как показывают документы, имение это было «запасным», и большею частью здесь жили одни

Карево. Фотография Н. Боднарчука. 1978 г.

119

дворовые. Из записи, сделанной более двух веков назад, известно: «В Кареве водворен дворовый человек Федька Родионов с братом своим Мирошкою... У Федотки три сына: Лукьянка шести лет, Афонька четырех лет, Тимоха двух лет... во дворе крестьянин Те -решка Лаврентьев и два сына – Викушка и Савка...» Разумеется, здесь жили и их матери, жены, сестры, но в старых документах называют только лиц «мужеска пола».

Карево. Пруд на усадьбе Мусоргских. Фотография О. Новиковой

Дед композитора вышел в отставку в двадцать семь лет. В эти годы в Кареве значились два двора – господский дом и людская, а также хозяйственные постройки. Ни парка, ни сада на усадьбе не было, так как вся свободная земля использовалась под пашню. Дворовые и крестьяне, как записано в «Экономических примечаниях», обрабатывали землю «на себя и своего господина». Женщины кроме полевых работ «упражнялись в домашних рукоделиях», то есть пряли шерсть, ткали холст и сукно «для себя и для господина». Каревское имение не приносило большого дохода: почвы – иловатые, урожаи низкие, сенокосные угодья скудные, как говорили крестьяне, – в траве «блоху можно сыскать». Даже природные дары не баловали: лес занимал небольшое пространство «по болоту, редкий, дровяной, с березой, осиной и ольхой». В нем «набегом бывали зайцы и белки». Зато в имении водились в большом количестве певчие птицы: «соловьи, дрозды, скворцы, чижи, щеглы, а в поле жаворонки и коростели».

120

Алексей Григорьевич обновил усадьбу, как требовали образ жизни холостяка, его вкусы и, конечно, средства. Документы показывают, что он не искал влиятельных связей, не отличался и особым усердием в хозяйстве, продавал то, что принадлежало предкам, как, к примеру, деревню Татырино. Поддерживал дружбу с ближайшими соседями, особенно с Чириковыми из Наумова. Алексей Григорьевич проводил время в основном в обществе своих дворовых, среди которых на первом месте значился его денщик из крепостных Семен Емельянов, прошедший с барином всю военную службу. В Кареве жили еще семь холостых мужчин и дворовые девицы. Первым нарушил холостую жизнь Семен Емельянов, взяв в жены крестьянку Прасковью Карпову, которая была на восемнадцать лет его моложе. Вслед за ним встали под венец и другие холостяки, и каревская усадьба стала своеобразным семейным общежитием. Вскоре нашел себе подругу и барин, но выбор его пал не на дворянку, хотя в уезде было немало невест в помещичьих усадьбах.

По «Исповедным росписям», в Кареве появилась новая «дворовая девица» Ирина Егорова. Откуда она взялась? Ни в одном из пяти имений, принадлежавших Мусоргским, Ирина не значилась. Может быть, Алексей Григорьевич ее купил? Думать так основания были: дед композитора, как записано в «Ревизских сказках», продавал детей-сирот помещице Пелагее Турчиной в Смоленскую губернию и покупал взрослых крестьян у великолукского помещика Петра Сафронова. Но среди приобретенных Ирины не было. Где же ее следы? Оставался еще вариант – пересмотреть списки крестьян всех ближних приходов, а их только в одном Торопецком уезде более пятидесяти, и в каждом десятки деревень, сотни имен...

После долгих поисков «похожая» Ирина обнаружилась в списках погоста Платичино в деревне Юрьево, которая находилась в трех верстах от Карева и входила во владения Алексея Григорьевича. Разумеется, чтобы точно установить личность, пришлось параллельно пересмотреть другие документы.

Родилась Ирина в 1776 году в маленькой, из двух дворов, деревеньке Юрьево в семье крепостных крестьян Ивановых. Ее прадед и дед – оба Иваны – прожили по сто с лишним лет. Долгожителями были прабабка и бабка. В многодетных семьях прадеда, деда, отца рождались больше мальчики – будущие работники. Потомственное имя Иван особо почиталось. У Ирины было три брата, которые в документах именовались Иван-первый, Иван-второй, Иван-третий. Вероятно, как и принято, у всех были еще и свои прозвища, из которых потом нередко образовывались фамилии. Четвертого брата – Сергея – барин сдал в рекруты.

121

Погост Платично. Троицкая церковь. Фотография ХIХ в.

122-123

В Юрьеве Ирина жила до семнадцати лет. Что же разлучило ее с родителями? Конечно, в этом возрасте могли ее сосватать такие же крепостные крестьяне из соседних деревень, а после венчания и свадьбы жила бы она невесткой в чьей-либо большой семье. Но Ирине выпала иная судьба. Ее вместе с младшим братом Иваном перевел к себе в Карево Алексей Григорьевич в качестве дворовых. Ирина на восемнадцать лет была моложе барина. Вскоре по «Исповедным росписям» она уже значилась как «вдова Ирина Егорова» с припиской «ея дети – Петр». Вдовами в документах называли не только лишившихся законного мужа, но и тех, у кого дети рождались вне брака. Только таким отчества не давали, а именовали «Богдановы», то есть богом данные. Вспомним фразу из одной книги: «От первого брака у Алексея Григорьевича не осталось сыновей». По документам архива, никакого «первого» брака у деда композитора не было, и он числился холостяком до шестидесяти лет. А вот Ирина была замужем дважды. Согласно метрической записи в ноябре 1801 года, ее обвенчали с дворовым человеком Львом Парфеновым. Может быть, по традиции, известной из литературы и воспоминаний стариков, помещик хотел прикрыть свой грех и выдал Ирину с ребенком за крепостного? От брака с крепостным у Ирины появился сын Авраам. Однако молодой муж, ровесник Ирины, скоро исчезает из «Исповедных росписей». Куда? Не исключено, что его отдали в рекруты, чтобы молодая солдатка осталась «свободной»: и такие варианты известны в литературе. Позже разгадка нашлась в «Ревизских сказках» – Лев Парфенов умер через два года после женитьбы, и Ирина снова стала числиться вдовой, теперь уже законной.

В 1807 году в Полутине умер, так и не женившись, Николай Григорьевич и все оставил по завещанию младшему брату.

Алексей Григорьевич становится единственным хозяином всех владений. Во время жизни в Кареве дед композитора жертвовал на содержание Одигитриевской церкви в Пошивкине, теперь же на свои средства он начинает строить вместо деревянной Успенской церкви каменное здание. В новом храме два зала названы в честь святых Николая и Алексея – дань памяти умершему брату и поклонение своему ангелу-хранителю Алексею.

Алексей Григорьевич переезжает в Полутино и забирает Ирину с детьми – у нее родились от барина еще две дочери: Олимпиада и Надежда.

В Кареве все эти годы, как и раньше, снова живут только дворовые. Среди коренных обитателей две семьи: Степан Пахомович Иванов с женой и пятью детьми и вдова Прасковья Карповна

124

Емельянова, тоже с пятью детьми. А в Полутине по записи за 1817 год значится «секунд-майор Алексей Григорьев Мусерской – холост», а в списке дворовых – вдова Ирина Егорова и «ея дети Петр, Авраамий, Олимпиада, Надежда», все Богдановы. Конечно, священник знал, чьи это дети, но по-иному именовать незаконнорожденных в официальных документах он не имел права.

Погост Платично. Руины Троицкой церкви.
Фотография В. Ярошевского

Каково же было фактическое положение Ирины и ее детей? Скорее всего, жила она при помещике на правах жены и барыни. А дети – Петр, Олимпиада, Надежда, – даже если судить по их почерку в документах архива, получили хорошее образование. Однако все эти барские, а точнее, отцовские милости не коснулись Авра-ама, рожденного от брака с крепостным, – он так и числился неграмотным и дворовым.

125

Время шло, дед композитора старел и, видимо, сознавал, что другую семью, «благородную», ему уже не завести. И в 1818 году в Успенской церкви состоялось венчание «Алексея Григорьева сына Мусерского 60 лет с Ириной Егоровой...»

Чтобы совершить обряд, пришлось крепостную назвать «торопецкой мещанкой», и только через два года Ирина Егоровна со взрослыми уже детьми была узаконена во всех правах указом Сената. Прошение Алексея Григорьевича собственноручно подписал 15 июня 1820 года в Царском Селе царь Александр I. В законном браке «молодые» прожили до 12 августа 1826 года, когда Алексей Григорьевич «умре натуральной болезнью», то есть по старости. После отпевания его похоронили в семейном склепе на погосте Золовье. С этих пор Ирина во всех документах пишется с «дворянским» отчеством Георгиевна (имя Егор, как простонародное, крестьянское, не значится в святцах). Как сказано, «дворянская вдова, помещица Мусорская» вела и все хозяйственные дела, правила имениями, пока не вернулся, оставив службу в Сенате, теперь уже законный наследник всех владений Петр Алексеевич Мусорский.

Когда заканчивалась работа над этой главой, в черновике я уже написал фразу: «К сожалению, дальнейшую жизнь бабушки композитора проследить не удалось». Но, увы, такое заключение покоя не принесло. Ведь в метрической записи о рождении Модеста сказано, что Ирина Георгиевна была его крестной. Значит, в это время была еще жива. Но где она находилась? По документам архива ни в Полутине, ни в Кареве, ни в Юрьеве – не значилась. Снова пришлось надолго засесть в архив, перелистать тысячи страниц рукописных книг разных погостов. И наконец радостная встреча... Оказалось, что Ирине Георгиевне вместе с дочерью Надеждой (Олимпиада вышла замуж за вдовца с тремя детьми – майора Родзянко и получила в приданое сельцо Першино в Великолукском уезде) досталась при разделе половина деревни Юрьево и «в деньгах 16350 серебряных рублей». Вероятно, жизнь в родной деревеньке, в крестьянском доме их уже не устраивала, и они купили сельцо Семенцево, принадлежавшее ранее помещику Абакумову. А в той половине деревни Юрьево, которая досталась им по разделу, все еще жила вся крепостная родня: «Егор Иванов вдовый с двумя сыновьями Иваном первым и Иваном вторым, с женою первого Ивана Прасковьею Никифоровою и сыном Андреем...» Запомним это имя: Андрей является родным племянником Ирины Георгиевны, и речь о нем пойдет в дальнейшем.

В сельце Семенцеве Ирина Георгиевна жила независимо от сына и невестки с незамужней Надеждой и холостым Авраамом, кото-

 126

рый все еще числился дворовым. Отсюда она и приезжала на крестьбины Филарета и Модеста и на другие семейные торжества и подолгу гостила в Кареве, нянчила внуков. В память о бабушке Модест Петрович оставил строки в знаменитой «Детской». В тексте, им сочиненном, няня учит молиться «на сон грядущий» и просить бога, чтобы послал он: «Доброе здоровьице бабушке добренькой, бабушке старенькой...»

Сельцо Семенцево было приписано к погосту Допша, где находилась Успенская церковь. Здесь бабушка композитора справляла все христианские обряды, в этом храме ее отпели и проводили в последний путь.

И снова новые сведения, обнаруженные И. Б. Голубевой. В «Деле об утверждении духовного завещания, составленного помещицей майоршей Ириньею Мусарскою...» 1849 года, 25 января, говорится о том, что в связи с болезнью она просит судебного заседателя приехать к ней, чтобы оформить завещание дочери «девице Надежде Мусарской».

По «Исповедным росписям» я знал, что в это же время жил здесь ее сын Авраам, и непонятно, почему Ирина Егоровна не только не завещала ему ничего, но даже не освободила от крепостной зависимости, не дала вольную. А через десять лет Надежда Алексеевна Мусоргская оставила все по завещанию своим племянницам Александре и Любови Родзянко.

Церковь неплохо сохранилась до наших дней и, как считают специалисты, представляет интерес как редкий памятник архитектуры потому, что такие «маленькие, языческие, разнообразные, как бы игрушечные древние церкви убедительно говорят нам о талантливости нашего народа...». Теперь же значение этого храма повысилось, так как он связан с именем Мусоргского. По рассказам старожилов Модест и в детстве гостил у бабушки, и позже бывал здесь у тетушки Надежды Алексеевны, которая так и не вышла замуж, как остался холостым и ее крепостной брат Авраам.

Пока в архиве прослеживалась год за годом жизнь бабушки композитора, невольно думалось о Юрьеве, о том, сохранилась ли эта деревенька и остались ли там родственники Мусоргского по крестьянской линии. После опроса старожилов стало известно, что Юрьево ныне не существует, а жители переселились в соседнюю деревню Логово.

Весной вместе с моим постоянным попутчиком – художником Петром Дудко – поехали мы в эту деревню. В крайней к дороге избе узнали, что из юрьевских остались только старик со старухой по фамилии Баштыновы и живут они на противоположном конце де-

127

ревни. Мы пошли мимо заколоченных домов. Встретили одну старушку, вторую, старика, и все они говорили: «Баштыны в коричневой изобке живут». Мы не надеялись увидеть наследников Ирины Георгиевны, так как Баштыновы ни с какого боку не подходили к ее девичьей фамилии – Иванова. Долго брели по мокрому снегу, и вот мы в «коричневой изобке». Постучали, вошли. За столом, опершись на руки, сидел худой старик, с печки выглядывала бабка. Когда познакомились, хозяин дома Иван Гаврилович Баштынов сказал:

– Юрьево после коллективизации исчезло. Теперь там не пашут, не косят – все заросло лесом и бурьяном.

Мы заговорили о жителях, и оказалось, что одни давно умерли, другие разъехались. Спросили старика о его фамилии.

– Баштын было прозвище моего деда, а отец писался Андреев Гаврила Андреевич.

Это сообщение обрадовало, и мы стали выпытывать у стариков другие имена.

– У отца была старшая сестра Федора, младшая Анна, еще Фе-досий... А деда звали Андрей Иванович.

Услышав эти имена, мы здесь же для верности заглянули в копии «Исповедных росписей» за 1863 год. В деревне Юрьево значилось: Андрей Иванов – сын Ивана-первого, родной племянник Ирины Егоровны. А рядом его дети: Федора, Федосий, Анна и Гаврила – отец нашего собеседника. Все сходилось, Иван Гаврилович был наследником юрьевских Ивановых. В память о предках получил он самое распространенное на Руси имя Иван, как сказано в месяцеслове – «благодать божья».

К сожалению, продолжателей рода в этой семье не было, но из беседы выяснилось, что недалеко отсюда живет внучка Федосия и у нее взрослые дети.

Мы записали подробно все воспоминания о Юрьеве и роде Ивановых, с особым интересом посмотрели сохранившиеся фотографии: ведь зачастую внешнее сходство передается из поколения в поколение, и, может быть, удастся составить хоть какое-то представление о внешности крепостной «девки Ирины, присушившей барина», которая, по утверждению Модеста Петровича, «на благо россиянам» накрепко сроднила его с народом как в творчестве, так и в жизни.

Три года минуло после нашего похода с художником к жителям Юрьева. Материалы об этой исчезнувшей деревне, а также и о ба-бушке композитора Ирине Георгиевне были опубликованы в газете «Советская Россия», в журнале «Нева». Поездки на родину Му-

 128

соргского продолжались. Весной мне предложил место в автобусе Иван Семенович Сармин, ученый Великолукского сельскохозяйственного института, занимающийся реставрацией парка в музее Мусоргского. С ним ехала группа изыскателей-геодезистов.

– Будем прокладывать пешеходную тропу к Юрьеву, – пояснил Иван Семенович. – Наверное, вы слышали: в этой деревне родилась бабушка композитора, и здесь намечается поставить крестьянский сруб, плетень, колодец с журавлем и открытую сцену для концертов.

Я рассказал, как «откопал» эту деревню в архиве и нашел Ирину Георгиевну.

– Не может быть, – удивился Сармин, – ведь я веду работы по московскому проекту, а там Юрьевом группа специалистов занимается.

– Выходит, не зря глотал пыль в архиве, – отвечал я шутливо, – нашел занятие москвичам.

А на душе было радостно, что Юрьево теперь возродится, не исчезнет с лица земли и из памяти людей.

У деревни Кадосно мы вышли из автобуса и пошли к Юрьеву по едва заметной тропке, которая вилась по Крутому берегу ручья. Нас окружал девственный лес. Деревья были еще голые, а внизу из бурой прошлогодней листвы пробивались белые и голубые подснежники. Геодезисты обозначали тропу вешками, а когда пришли на место, стали размечать место для будущей сцены.

– По проекту Юрьево войдет во Всесоюзный туристический маршрут, а на сцене будут выступать в праздники фольклорные ансамбли, – пояснял Сармин.

Под раскидистой вербой, где планировалось построить эстраду, я решил попробовать, как звучит голос. Вспомнив наставления дирижера нашего хора, взял дыхание и спел «Молитву» из «Хованщины»:

– Господи! Не дай врагам в обиду и охрани нас и домы наши милосердием твоим...

Этот хор в опере исполняют стрельцы и стрелецкие жены, и обычно зрители в театре долго аплодируют. Евгений Нестеренко рассказывал, что когда «Хованщина» исполняется артистами Большого театра за Рубежом, в Париже, Милане, Софии, эта молитва стрельцов всегда повторяется. Что же делать, если занавес поднимается и опускается без конца, а овация не прекращается, пока публика не услышит этот хор еще раз!

А акустика в Юрьеве была превосходная! Изыскатели дружно зааплодировали, когда я спел «Молитву». Можно сказать, что пер-

129

вый концерт в Юрьеве состоялся, и открыл его рядовой бас самодеятельного хора «Кант».

За ручьем в черемуховых кустах куковала кукушка, и ее глубокий стонущий альт отзывался в округе троекратным эхом. Наверное, так же звонко разносились на деревенской околице голоса юрьевских песнохорок, среди которых, может быть, находилась и Ирина.

Интересные сведения о жизни бабушки Мусоргского в Семенцеве удалось узнать из записей в церковных книгах Успенской церкви погоста Допшо. Из них стало известно, что в 1841 году была у исповеди и святого причастия помещица, вдова, майорская жена Ирина Егорова Мусорская – 60 лет, дочь ее, девица Надежда Алексеева – 30 лет, в числе дворовых на первом месте указан Авраам Леонов, холост – 37 лет. В 1847 году владелицей Семенцева записана помещица, майорская дочь, девица Надежда Алексеева Мусоргская и дворовые люди, в их числе и Авраам Леонов. В этом же году он был поручителем по жениху на свадьбе дворовых. Обычно в поручители и в крестные приглашались почитаемые люди. Из метрической книги за 1851 год стало известно, что: «июля умер 19, погребен 22 помещицы Надежды Алексеевны Мусоргской сельца Семенцева вольноотпущенный дворовый человек Абрам Леонтьев – 46 лет от чахотки. Исповедовал и причащал священник Василий Архангельский». Остается загадкой, почему родная мать Ирина Егоровна при жизни не дала вольную своему сыну от первого мужа. Сделала это ее дочь Надежда Алексеевна Мусоргская. Можно предположить, что жизнь его не сложилась из-за неопределенного, унизительного положения – при матери-помещице – оставаться крепостным.

130

Н.С. Новиков. Молитва Мусоргского.  Поиски и находки. Издание второе, дополненное. Великие Луки. 2009.

Далее читайте:

Мусоргский Модест Петрович (1839-1881), композитор.

ХРОНОС: ВСЕМИРНАЯ ИСТОРИЯ В ИНТЕРНЕТЕ

ХРОНОС существует с 20 января 2000 года,

Редактор Вячеслав Румянцев

При цитировании давайте ссылку на ХРОНОС