Н.С. Новиков - Молитва Мусоргского

-

БИБЛИОТЕКА ХРОНОСА

XPOHOC

ВВЕДЕНИЕ В ПРОЕКТ

ФОРУМ ХРОНОСА

НОВОСТИ ХРОНОСА

БИБЛИОТЕКА ХРОНОСА

ИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИ

БИОГРАФИЧЕСКИЙ УКАЗАТЕЛЬ

ПРЕДМЕТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ

ГЕНЕАЛОГИЧЕСКИЕ ТАБЛИЦЫ

СТРАНЫ И ГОСУДАРСТВА

ЭТНОНИМЫ

РЕЛИГИИ МИРА

СТАТЬИ НА ИСТОРИЧЕСКИЕ ТЕМЫ

МЕТОДИКА ПРЕПОДАВАНИЯ

КАРТА САЙТА

АВТОРЫ ХРОНОСА

Родственные проекты:

РУМЯНЦЕВСКИЙ МУЗЕЙ

ДОКУМЕНТЫ XX ВЕКА

ИСТОРИЧЕСКАЯ ГЕОГРАФИЯ

ПРАВИТЕЛИ МИРА

ВОЙНА 1812 ГОДА

ПЕРВАЯ МИРОВАЯ

СЛАВЯНСТВО

ЭТНОЦИКЛОПЕДИЯ

АПСУАРА

РУССКОЕ ПОЛЕ

Н.С. Новиков

Молитва Мусоргского

Поиски и находки

Памятник Мусоргскому в Великих Луках.
Фото Владимира Павлова.

«Счастлив, что пою...»

В экспозиции музея есть портрет Евгения Нестеренко с автографом: «Ничего не знаю выше музыки Мусоргского, счастлив, что пою ее».

Наверное, Модест Петрович был бы особо благодарен этому певцу, ведь он – первый и пока единственный в мире исполнитель всех вокальных произведений Мусоргского, в том числе сложнейших циклов: «Песни и пляски смерти» и «Без солнца».

– У Мусоргского был баритон без верхов, многие произведения он написал для своего голоса, и мне пришлось немало поработать, – сказал однажды Нестеренко.

Какой колоссальный труд совершил певец, чтобы тщательно изучить каждое произведение и донести его до слушателей всей нашей планеты! В этом, в частности, убеждают и его письма. «Сегодня – 100-летие со дня смерти М. П. Мусоргского. В Большом вечером пою Бориса. Завтра улетаю в Новосибирск... Неделю был в Италии. В Милане в этом сезоне гораздо шире отмечают 100-летие, чем у нас. Возможно в течение сезона услышать практически всю музыку Мусоргского. Хотят одну из улиц Милана назвать «виа Мусоргский», а в Ленинграде и Москве улиц таких пока нет – но будут! Черт возьми...»

«Спел три концерта в США из произведений Мусоргского. Получил уже вырезки из газет – один критик из Канзас-Сити пишет в рецензии, что «Песни и пляски смерти» произвели в Америке сильное впечатление. Так что двигаем потихоньку Мусоргского и за океан – там его камерную музыку знают, но далеко не все».

В Японии после концертов Нестеренко выпустили несколько пластинок с записью произведений Мусоргского.

99

После гастролей в Эстонии Евгений писал: «Спел «Бориса» в новой постановке, кажется, в этой редакции начинает что-то получаться». Так скромно Нестеренко оценил свою роль, а ведь в мировой печати его называют «королем басов»; за пластинку «Песни Мусоргского» певец удостоен двух наград: «Грэмми», высшего приза национальной академии грамзаписи США, и «Золотого диска» отечественной фирмы «Meлодия»; за исполнение роли Бориса награжден в Италии медалью «Золотой Виотти»... За образ «Бориса Годунова» – и Ленинская премия!

В конце сентября 1985 года мне посчастливилось побывать на новой постановке «Бориса Годунова», которую показал в Москве театр «Эстония». После спектакля все исполнители собрались в квартире Нестеренко и почти до утра говорили о Мусоргском. Музыкальный руководитель и главный дирижер театра народный артист ЭССР Эри Клас рассказывал, как он работал над первоначальной редакцией оперы, представленной в свое время Модестом Петровичем в оперный комитет, но не принятой. И постановщик, и все исполнители вместе с Нестеренко проделали огромную работу, чтобы вернуть на сцену забракованную полтора века назад оперу. Эта постановка идет с успехом на многих сценах мира и, как писала «Советская культура», стала «открытием подлинного Мусоргского, его музыки, суровой и трагичной». Об исполнении произведений Мусоргского в подлинной редакции Нестеренко заботится постоянно и сам старается проникнуть в «мастерскую» композитора. После концерта в Знаменском соборе фольклорного ансамбля Дмитрия Покровского Евгений посоветовал мне расспросить руководителя ансамбля об экспедициях на Псковщину. Мы встретились с Дмитрием Викторовичем в его московской квартире, и я услышал следующее:

– Римский-Корсаков считал, что Мусоргский записывает народные песни с какими-то странными гармониями, и обвинял его в музыкальной неграмотности. Я еще студентом исходил Псковскую область и убедился, что в Кареве и соседних деревнях говорят и поют, как при жизни композитора, и этот говор, интонация звучат в музыке Мусоргского. Значит, он мыслил гармоническим языком родного народа! Псковскость Мусоргского просматривается и в «Хованщине», и в «Борисе Годунове», и в обработках песен. Мы со своим ансамблем стараемся перенять эту манеру пения, но, думаю, до конца это сделать невозможно – надо родиться в ваших краях, с грудного возраста впитать и этот говор, и песни...

В журнале «Памятники отечества» Нестеренко писал: «Музыка остается системой нотных знаков до тех пор, пока музыканты не заставят эти знаки звучать. К сожалению, с исполнением произве-

100

дений Мусоргского дело обстоит не так уж хорошо. Звучат они не так уж часто и не всегда в подлинном виде».

На то, что произведения Мусоргского, особенно хоровые, не поют на родине композитора, сетовали и другие музыканты, когда приезжали к нам с концертами. Да и кто мог их исполнять у нас, где нет профессиональных коллективов?

У И. А. Бунина есть строки: «Все человеческие судьбы слагаются случайно, в зависимости от судеб их окружающих». В последние годы мне часто приходилось общаться с музыкантами, и, признаться, чувствовал я себя не очень-то уверенно, так как не знал музыкальной грамоты. Однажды жена художника Петра Дудко Татьяна Михайловна, преподаватель музыкальной школы, решила создать в Великих Луках камерный хор. Кроме музыкальных педагогов в хор пришли люди разных профессий, а поэтому занятия начали с изучения нот. С супругами Дудко мы дружили семьями и стали с женой ходить на репетиции, чтобы хоть как-то постигнуть музыкальную грамоту. С интересом открывал я, что такое звук, звукоряд, полутон, ритм... Только в одном слове «темп» открылись загадочные определения: адажио, анданте, аллегро, модерато... Порой меня охватывало отчаяние – казалось невозможным постичь все это. Но я упрямо ходил на репетиции, зубрил «до», «ре», «ми», «фа», «соль», «ля», си», отхлопывал в ладоши ритмы: половинка, четверти, шестнадцатые...

После одной из репетиций Татьяна Михайловна оставила меня в классе одного и предложила попробовать голос. Она нажимала на клавиши фортепьяно, а я повторял за ней ноты. Вначале вверх, потом вниз. Вниз пропевалось легко, а верха давались с трудом.

– Бас, и довольно неплохой тембр, а главное – есть слух, – вынесла она заключение и предложила перейти из вольнослушателей в хористы.

Петь мы учились, выбрав сложный репертуар – хоровой цикл А. С. Даргомыжского «Петербургские серенады».

Мне очень нравились и слова старых поэтов, и мелодии, но запомнить все это сразу и совместить было нелегко. Особенно долго не давалась нам пушкинская «Буря мглою небо кроет». Только начнем мы, басы, свою партию – Татьяна Михайловна обрывает:

– Возьмите дыхание, у вас звук не летит.

– Буря мглою небо...

– Не так резко, помягче!

– Буря мглою...

– А теперь темп сдвинули – надо смотреть на руку, для чего же дирижер?

101

Мне все давалось с огромным усилием: запоминать слова текста, мелодию и особенно держать звук на «воздушной подушке». Какая уж тут подушка, если нет половины легких! Кроме умения держать цепное дыхание, надо было петь «не резко и вульгарно», а чтобы голос звучал в ладу со всеми. При этом помнить о дикции, о четком произношении каждого слова, особенно концов, которые невольно «проглатываются», да еще контролировать выражение лица, не пыжиться, не каменеть и в одно и то же время смотреть на руку дирижера и в ноты...

Сколько раз я мысленно говорил: «Все, сегодня последняя репетиция, это не мое дело!». Удерживало, вероятно, то, что часа через два, к концу репетиции, мы начинали улавливать гармонию в звучании наших голосов. Татьяна Михайловна в такие минуты радовалась вместе с нами: «Молодцы, вас уже хочется слушать».

Прошел год, а я все мучился: то собирался бросать, то после удачной репетиции передумывал. Подошло время показывать то, чему нас учили. На смотре самодеятельных хоров я стоял на сцене, словно раздетый, и со страхом думал, как бы не упасть. Когда все запели, я только раскрывал рот, боясь выделиться из общего строя. Татьяна Михайловна сердито хмурилась в мою сторону – каждый голос был на счету, а предательское молчание – «дырка» в хоре.

Звание лауреата конкурса «Великолукские зори» было высокой оценкой.

Минуло еще три года, а из хора я так и не ушел, стал привыкать к сцене. Лечащий врач порадовала: оказалось, увеличился объем легких – помогло пение на цепном дыхании.

Евгений Нестеренко это увлечение одобрил: «Прекрасно, что вы с Олей поете в хоре, тебе это в работе над Мусоргским очень поможет. Теперь вы мои коллеги, а ты, как чеховский Михайло Измученков, можешь писать: «Сословие? Бас!» Очень рад всей направленности жизни и успехам Петра и Татьяны Дудко, они настоящие русские подвижники, на таких земля наша держится».

Евгений, как всегда, был деликатен и щедр в оценках, чтобы поддержать духовно своих единомышленников. Он посоветовал составить литературно-музыкальную программу «Мы с родины Мусоргского» к очередному дню рождения композитора. Почти год готовились мы к этому концерту. Впервые на родине композитора прозвучали хоры из «Хованщины». Эта опера идет только в больших городах, там, где есть музыкальные театры, и то нечасто, а мы знакомили с творчеством Мусоргского его земляков на небольших сценах, в том числе и в сельских клубах. В программу включили и сольные номера: фрагменты из вокального цикла «Детская», фортепьянные пьесы из «Картинок с выставки».

 102

Однажды поехали в самую глубинку Псковской области, в поселок Усвяты, упоминавшийся еще в летописях X века. Там жила Ольга Федосеевна Сергеева, удивительная певица, которую называют «усвятской звездой». В ее репертуаре сотни народных песен с языческих времен, часть из них записана на три большие пластинки всесоюзной фирмой «Мелодия». В доме песнохорки, хранительницы бесценного клада нашей русской культуры, состоялась встреча. Ольга Федосеевна рассказала, как из поколения в поколение, из уст в уста передавались песни, которые она поет.

– Деревня у нас была маленькая, но песенная, – говорила Ольга Федосеевна. – Пели и моя прабабушка, и бабушка, и мать.

В деревенском клубе мы исполнили для Ольги Федосеевны и ее односельчан русские народные песни, произведения Мусоргского, Даргомыжского, Свиридова. В переполненном зале сидели механизаторы, доярки, полеводы, учителя, и видеть их лица, слышать аплодисменты было для нас большой радостью. Нам, хористам, и зрителям особенно нравилась свиридовская «Грусть просторов» на слова Федора Сологуба.

Да, правильно считают, что в песне душа народа. Руководитель Московского камерного хора профессор Владимир Николаевич Минин, с которым меня познакомил Нестеренко, говорил:

– Любовь к пению беспредельна, она объединяет и роднит души слушателей. Надо только разбудить в человеке сердце, только с разбуженным сердцем можно воспринимать музыку. Мы принадлежим к народу, который столько испытал и перенес, но сохранил добро и чистоту. Надо петь для такого народа...

Теперь мне уже не кажется нелепым, что стал петь в таком возрасте, – по сути дела ведь вернулся «на круги своя», к тому естественному состоянию, когда пение было потребностью души, сопровождало человека, начиная с колыбельной – «баюшки-баю», и завершало жизненный круг: «упокой душу усопшего». И только в хоре я по-настоящему испытал, как объединяет и роднит песня, как согревает и возвышает душу. А это совсем иное, чем когда ты просто потребитель чужого пения. Магнитофон, приемник, телевизор в квартире, на даче, в руках – постоянный шумовой фон, с однообразным, часто примитивным репертуаром вокально-инструментальных ансамблей, – только усиливают глухоту к окружающим, к близким, да и к самому себе, к своей душе.

Однажды мы репетировали перед концертом на сцене Дома культуры. После нас должен был выступать вокально-инструментальный ансамбль. Целый час его участники таскали и передвигали огромные ящики, раскладывали провода, которыми, наверное,

103

можно было бы опутать весь зал. И вся эта аппаратура вместе со световым эффектом весила пять тонн! На нас группа смотрела свысока. Подумалось: а если бы во время концерта вдруг отключили электричество?! Ансамбль предстал бы в нелепом виде... И как было отрадно, что мы могли собраться на любой сцене, где нет даже пианино, просто в деревенском доме, на полянке и по знаку дирижера запеть песни, что поются веками, в которых и слова, и мелодия прекрасны.

Какие только сюрпризы не устраивает судьба! На первом пушкинском празднике поэзии в Михайловском я, как корреспондент «Молодого ленинца», записывал выступления поэтов, прозаиков и с благоговением смотрел на старших братьев по перу, расположившихся на дощатом помосте. Потом был концерт, и на этой же сцене пел Иван Семенович Козловский. На поляне расположились десятки тысяч зрителей. Наверное, для многих из них, как и для меня, эта сцена казалась священным местом. Пределом моих желаний было оказаться среди литераторов.

За эти годы у меня вышли в издательствах Москвы и Ленинграда пять книжек, и, казалось бы, мечта исполнилась. А через двадцать лет, на юбилейном Всесоюзном празднике поэзии, я вышел на эту сцену, но не как литератор, а как артист, в концертном костюме, в белой рубашке с бабочкой. Нашему камерному хору, который мы назвали «Кант», выпало почетное право открыть концерт на знаменитой михайловской поляне... Композитор Георгий Васильевич Свиридов, узнав от Нестеренко, что мы поем хоры из «Хованщины», прислал нам напутствие: «Не бросайте своего дела. Оно очень и очень важно теперь для сохранения русской культуры».

Пение в хоре помогло мне сделать еще один шаг к Мусоргскому, и теперь я с полным правом могу повторить слова Нестеренко: «Ничего не знаю выше музыки Мусоргского, счастлив, что пою ее».

С программой «Мы с родины Мусоргского» наш камерный хор «Кант» выступил и во Дворце культуры им. Газа в городе на Неве, где Мусоргский сформировался как композитор. В 1987 году хор стал лауреатом второго Всесоюзного фестиваля народного творчества, и я с достоинством ношу медаль.

Одна из моих поездок в Ленинградский исторический архив совпала с концертом Нестеренко в Малом зале консерватории. После выступления мы бродили с Евгением по знакомым улицам.

– Люблю этот город больше всех, – говорил Нестеренко. – Шестнадцать лет в нем прожил и все лучшее, главное в жизни здесь началось: стал певцом, семью создал, духовно созрел...

104

В тот вечер я узнал от Евгения о том, как он впервые вышел на школьную сцену и спел «Песню о фонарике». А после десятилетки поступил на военно-морской факультет одного из местных институтов. Курсанты носили морскую форму, маршировали по набережной Невы с песнями, и Евгений был ротным запевалой. Потом стал заниматься сольным пением при самодеятельном хоре университета у педагога Марии Михайловны Матвеевой, которая и определила: «Женя будет большим певцом». Она же хлопотала, чтобы Евгения послушали в консерватории.

– На всю жизнь запомнился мне солнечный день 12 апреля 1960 года, – вспоминал Евгений. – Меня прослушал профессор консерватории Василий Михайлович Луканин, и после экзаменов я стал его учеником. Это большое счастье, что встретил такого учителя. Никто из нас, студентов, никогда не видел его раздраженным, невнимательным, усталым. Всегда подтянутый, аккуратно и со вкусом одетый, приветливый, улыбающийся своей чудесной улыбкой, он, знавший усталость, и болезни, и неудачи, и заботы, людям дарил только свет и тепло своей души.

За все годы знакомства я убедился, что и Нестеренко так же щедро дарит «свет и тепло своей души». Особенно он внимателен к тем, кого называют «простые люди». В одну из поездок по Псковщине Евгений повстречал больного парня. О таких в народе с состраданием говорят – убогий.

– В тот день я с особой остротой почувствовал «Ваню скорбного», которого так реалистически и с такой трагической силой показал Мусоргский в знаменитой песне «Светик Савишна», – рассказывал Евгений.

Модест Петрович создал это произведение, увидев летним днем, как несчастный горбун объясняется в любви деревенской красавице. Сострадание к чужому горю, к чужой беде помогло композитору ярко запечатлеть чувства одиночества, безысходности, потребности в любви и ласке. Достоевский писал: «У нас создался веками какой-то еще нигде не виданный высший культурный тип, которого нет в целом мире – тип всемирного боления за всех».

Да, милосердие – основное достоинство русского интеллигента, и обычно оно особо свойственно человеку, которому самому довелось что-то пережить. Осенью 1985 года Нестеренко приехал в Пушкинские Горы на съемки фильма «Алеко». И как на грех все вокруг окутал туман. Мы сидели в гостинице и говорили о жизни. Осенняя природа навевала грусть, и Евгений рассказал, как остро переживал в детстве невзгоды, выпавшие на его долю, – родной матери он не помнил, она умерла, когда ему исполнилось девять месяцев.

105

Наверное, эти переживания детства глубоко запали в душу и стали основой милосердия, а позже помогли Нестеренко понять гениальную чуткость Мусоргского. К этому пониманию Евгений подводил постепенно и меня.

Однажды я получил от него книжку, изданную в Париже в 1908 году под названием «Заветы М. П. Мусоргского. К новым берегам». Автор, Мария Алексеевна Оленина-д,Альгейм, известная певица, в восьмидесятые годы прошлого столетия встречалась с Чайковским, Римским-Корсаковым, Балакиревым, Стасовым... Мусоргского она не видела только потому, что он умер, когда Марии исполнилось двенадцать лет. Но никто из современников, приближенных к Модесту Петровичу, не сумел так глубоко постигнуть творчество композитора и так тонко понять его человеческую судьбу, как Мария Алексеевна. В этом убеждают строки из ее книги: «Во всех своих сочинениях Мусоргский проявляет более тонкую чуткость, чем чуткость общества, среди которого мы живем. Глубоко естественный и человечный, он составляет чистоту будущего... Но насколько он выше нас жизненностью и могучей чуткостью! Его искусство как бы ждет нас на повороте дороги, ведущей к гениальной и отзывчивой доброте, которой мы еще не достигли, но которую он нам ярко озаряет».

Перечитывая полное собрание писем Мусоргского, уже после знакомства с книгой Олениной-д,Альгейм, я обратил внимание на особую деликатность Модеста Петровича. Стал перечитывать с пристрастием, еще более внимательно – и поразился: в каждом письме величайшая чуткость! Казалось, что Мусоргский жил на небесах и никогда не снисходил до земных мелочей и передряг быта. И это композитор, познавший жизнь без прикрас и создавший множество образов живых, неподкрашенных, со свойственными человеку слабостями и пороками. В письмах этот тонкий знаток людской психологии не позволял себе недоброжелательно, нетактично отозваться о ком-нибудь, заниматься пересудами по поводу не только друзей, но и противников. Даже в самые критические моменты, когда бывшие единомышленники открыто предавали Мусоргского, не понимая его новаторства, он сдержанно говорил о своих переживаниях и опять же не переходил на личности: «Ваше письмо горячее, несдержанное, но спасибо за него», или: «Письмо ваше – побуждение досады», или еще мягче: «Предубеждение с вашей стороны...». Чаще всего он решал конфликт с помощью шутки, юмора: тонкого, умного, доброжелательного.

Может быть, такая сверхделикатность в письмах – случайность? На это сам Мусоргский отвечает: «Я человек, и мне доступ-

 106

ны все человеческие гадости, как и некоторые хорошие стороны... Только дай волю страстям... Не давал в этом отношении и не дам, пока сил хватит. Завиднее всего спокойная совесть».

Не давать волю страстям... Легко написать, но как исполнять это в жизни, где столько причин и поводов для конфликтов?

Мусоргского называют «живописцем народа». И действительно, всю свою недолгую жизнь он жаждал «не познакомиться с народом, а побрататься», чтобы жить «его отрадою и его горем и страдою». По свидетельству Н. И. Компанейского, который учился с Мусоргским и знал его продолжительное время, добродушие Модеста Петровича было беспредельным и «вообще в нем было чрезвычайно много типичных сторон дарования и характера русского человека».

Не отсюда ли исходит и гениальная чуткость Мусоргского? Этим вопросом мы завершим рассказ о поисках и обратимся к находкам, которые ведут к истории рода и земли композитора, к истокам его великой музыки.

107

Н.С. Новиков. Молитва Мусоргского.  Поиски и находки. Издание второе, дополненное. Великие Луки. 2009.

Далее читайте:

Мусоргский Модест Петрович (1839-1881), композитор.

ХРОНОС: ВСЕМИРНАЯ ИСТОРИЯ В ИНТЕРНЕТЕ

ХРОНОС существует с 20 января 2000 года,

Редактор Вячеслав Румянцев

При цитировании давайте ссылку на ХРОНОС