|
|
Это было давно...
(Воспоминания солдата революции)
О.С.Минор работы Ю.К.Арцыбушева
ПЕРВАЯ КАТОРГА
Седьмое августа 1889 года. В тюрьме тишина. Рано утром из петли вынули
Евгению Гуревич. Она не в силах была вынести совершившегося. Все молчим. Не
хочется глаз поднять, чтобы не встретить глаз соседа. Всякому хочется уйти в
себя. Да и что окажешь? Ненависть ко всем служителям строя, к самому строю
выросла до огромных размеров, и ведь {88} ничего не поделаешь...
Нам остается не убивать себя, а жить, и, когда явится возможность, вновь
вступить с ним в непримиримую борьбу, быть готовыми...
Около полудня во двор втащили целую связку кандалов, наковальню, заклепки.
Явился кузнец с молотком в руках и старший надзиратель. Приговор вошел в
силу. Нас по очереди вызывали в контору, давали прочитать и подписать
приговор, а затем отправляли с надзирателем обратно во двор, где и
заковывали ноги. Каждый из нас почти с радостью подвергал себя этой
операции. Как будто легче становилось после пережитой ночи, когда мы
чувствовали, что вот и нашей жизни конец, что мы начинаем долгие муки
невольнической жизни. А все-таки внутри говорил инстинкт жизни: все-таки я
жив! И где-то глубоко в душе таилась мысль — жив и еще буду жить, дышать,
может быть явится еще когда-нибудь радость жизни, и удастся увидеть, как
люди заживут более свободно, более счастливо. Тяжелые кандалы явились
облегчением. Мы стали даже говорить между собою, делиться впечатлениями,
стараясь не упоминать о проклятой, невыносимой ночи.
Вскоре всех нас мужчин заковали, и необычайный звон понесся по двору.
Начался первый день нашей каторги. Для нас четверых бессрочников и для
приговоренных к 20 и 15 годам вначале это, как я уже говорил, было как бы
средством успокоить душевную муку после казней и убийств. Но человек уже так
устроен, к счастью, {89} что страдание им сравнительно скоро переживается в
его острой форме. Сначала горе заставляет думать о самоубийстве, затем
человек рыдает, мучается, ночей не спит, но вскоре жизнь берет свое,
повседневные интересы заполняют ее, и измученный горем вновь начинает жить
настоящим и будущим. То же случилось и с нами.
Предстояла отправка всех нас в каторжную тюрьму. Петербургские власти
избрали для нас старую тюрьму в г. Вилюйске, Якутской области, в тысяче
верстах к северо-западу от г. Якутска.
Что нас ждет там? Какая это тюрьма? Будут ли нас принуждать к тяжелым
работам? Возникали тысячи вопросов, все они волновали нас, интересовали,
требовали ответа и... отвлекали от недавнего прошлого.
Мы узнали, что вилюйская тюрьма была построена в 1863 году специально для Н.
Г. Чернышевского и двух польских повстанцев Огрызко и Дворжачека и что, со
времени их освобождения, она совершенно пустовала. Это не сулило нам ничего
хорошего: стены от мороза вероятно полопались, грязь, гниль...
Относительно работ шли слухи, что там намерены возобновить брошенные соляные
копи. Копи эти по слухам находятся верстах в ста от Вилюйска, в глухой
местности. Работы в них чрезвычайно тяжелы. Мы решили от работ, если они
будут, не отказываться. Покончив с первыми впечатлениями от пережитого, мы
задумались над тем, {90} как сделать совершившийся факт достоянием русского
и западноевропейского общественного мнения. Как мы ни были подавлены, мы
понимали, что жертвы нас обязывают продолжать борьбу, не покладая рук.
Но что мы могли сделать? Нам оставалось действовать через печать в России и
заграницей. Работа закипела. Кто мог, писал в Россию, в сибирские города,
другие писали подробные отчеты и призывы заграницу. Только гораздо позднее
мы узнали результаты нашей работы. В целом ряде сибирских городов ссыльные
подняли протесты. Одни писали их в нелегальной форме, другие открыто
обращались к губернаторам или в министерство, выражая свое возмущение
насилием правительства и сочувствие к пострадавшим.
Одна группа, в которой были Кранихфельд, П. Грабовский, Ожигов, Улановская и
др., написала чрезвычайно резкий протест я выразила свою полную солидарность
с нами. За это они были арестованы, преданы суду и осуждены на вечное
поселение в Сибири, Ссылка зашевелилась. Возникали всевозможные планы ответа
на насилие против якутской ссылки.
Ссыльным товарищам в г. Якутске приходилось быть свидетелями активных
попыток ответа насилием на насилия, организованные губернатором Осташкиным.
В ноябре, декабре и феврале нас стали отправлять в Вилюйск. Морозы стояли
жестокие, {91} доходившие до 60 градусов по Реомюру; одежонка была у нас
арестантская, денег было мало, хотя товарищи по ссылке собирали между собой
и среди посторонних, чтобы помочь нам. Путь предстоял более тяжелый даже,
чем тот, который мы проделали от Иркутска до Якутска. Станции отстояли в то
время друг от друга на расстоянии от 35 верст до 120. Прибавьте к тому же,
что версты там «екатерининские», т. е. по 700 сажен! Но ехать так ехать!
Сначала отправляли мужчин по двое. В. одну из пар попал и я. Из Якутска мы
выехали в недурных кошевах (сани с плетеной корзинкой), наполненных сеном,
прикрытым толстым войлоком. Первая станция показалась нам раем по сравнению
с тюрьмой. Хоть и мерзли немного ноги от кандалов, но терпеть было можно. На
станции, — юрта; большая теплая. В середине большой камелек, поставленный из
жердей, обмазанных толстым слоем глины. Вдоль стен низкие нары, застланные
мехами. В углу стол, табуретка. Мы быстро разделись и стали отогреваться у
огня, а хозяйка, пожилая якутка, поставила самовар, подвинула к огню
котелок, из которого торчали рыбьи хвосты.
Это она по-якутски варила рыбу. Приготовление очень простое. Взяв мерзлую
рыбу, хозяин-якут острым ножом быстро вырезал желчный пузырь, а хозяйка
совала рыбу головой в котелок, стойком. Чешую не чистят и внутренностей не
вынимают. Когда вода в котле вскипит, рыба считается {92} готовой. Ее
выложили на деревянную грязную доску и поставили на стол. Как раз в это же
время поспел и самовар. Мы уселись вместе с казаками за трапезу,
предварительно осмотрев наши собственные запасы пищи — два круга
замороженных щей, столько же замороженного молока и сотню тоже замороженных
кусков мяса и котлет.
Отдохнув, согрелись, поели и двинулись дальше. К вечеру стало еще холоднее,
и мы чуть не замерзли. Среди дороги разложили костер и стали греться, но
пока согревались ноги, руки и лицо, мерзла спина. Пришлось двинуться пешком.
Кое-как добрели. На утро нам запрягли уже оленей в нарты. Было еще холоднее,
поднялся ветер.
С горем двигались и двигались со станка на станок около трех недель, наконец
прибыли в Вилюйск. Так постепенно собрались туда все осужденные, 22
человека.
Как жестоко относились к нам, трудно передать. Но вот факт. Одна из
осужденных, А. Н. Шехтер, в Якутской тюрьме родила ребенка и просила
оставить ее в тюрьме до более теплого времени. Но никакие просьбы не
помогли. Ее с грудным двухмесячным ребенком все-таки отправили. Прибыв на
первую станцию, мать увидала, что ребенок у нее на руках замерз. Ей дали
похоронить дочь и сейчас же отправили дальше... (А. Шехтер была женой
Минора... - ред.)
Но вот мы все в тюрьме. Начинаем отбывать каторгу.
{93}
Вернуться к оглавлению
Электронная версия книги воспроизводится с сайта
http://ldn-knigi.lib.ru/
OCR Nina & Leon Dotan
ldnleon@yandex.ru
{00} - № страниц, редакционные примечания даны
курсивом.
Здесь читайте:
Минор Осип (Иосиф)
Соломонович (1861-1934), революционер.
|
