|
|
|
Вадим Кожинов |
- |
БИБЛИОТЕКА ХРОНОСА |
XPOHOCВВЕДЕНИЕ В ПРОЕКТФОРУМ ХРОНОСАНОВОСТИ ХРОНОСАБИБЛИОТЕКА ХРОНОСАИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИБИОГРАФИЧЕСКИЙ УКАЗАТЕЛЬПРЕДМЕТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬГЕНЕАЛОГИЧЕСКИЕ ТАБЛИЦЫСТРАНЫ И ГОСУДАРСТВАЭТНОНИМЫРЕЛИГИИ МИРАСТАТЬИ НА ИСТОРИЧЕСКИЕ ТЕМЫМЕТОДИКА ПРЕПОДАВАНИЯКАРТА САЙТААВТОРЫ ХРОНОСАРодственные проекты:РУМЯНЦЕВСКИЙ МУЗЕЙДОКУМЕНТЫ XX ВЕКАИСТОРИЧЕСКАЯ ГЕОГРАФИЯПРАВИТЕЛИ МИРАВОЙНА 1812 ГОДАПЕРВАЯ МИРОВАЯСЛАВЯНСТВОЭТНОЦИКЛОПЕДИЯАПСУАРАРУССКОЕ ПОЛЕ |
Вадим КОЖИНОВРоссия век XX (1939 - 1964)
Часть первая. 1939 - 1945Глава третья. Москва-Ржев-БерлинПобеду на московских рубежах не без оснований называют "чудом". Казалось бы, Москва была обречена, и уже готовились к взрыву крупнейшие предприятия и даже метрополитен. Уверенность врага в скорейшем захвате Москвы ярко выразилась в двух фактах, которые до последнего времени, в сущности, замалчиваются: прорыве колонны немецких мотоциклистов 30 ноября почти в границы Москвы, на мост через канал Москва-Волга [1] (вблизи нынешней станции метро "Речной вокзал"), и осуществленной тогда же, в ночь с 30 ноября на 1 декабря, дерзкой высадке на Воробьевых горах и в Нескучном саду - в четырех километрах от Кремля - авиадесанта, который имел задачу выкрасть Сталина [2]. Мне об этих фактах "по секрету", полушепотом, рассказал еще в 1960-х годах литературовед А. С. Мясников, который в 1941-м входил в руководящие партийные органы Москвы и потому был посвящен в кое-какие "тайны". Оба вражеских десанта были немедля уничтожены, но их "значимость" нельзя недооценивать. Впрочем, гораздо важнее, конечно, тот факт, что к концу ноября сам фронт на северо-западном участке проходил менее чем в 20 (!) км от тогдашней границы Москвы (от нынешней границы - всего в 10 км) и менее чем в 30 км - от стен Кремля! Речь идет прежде всего о поселке вблизи Савеловской железной дороги, недалеко от станции Лобня (2б-й километр), Красная Поляна и окрестных деревнях Горки, Киово, Катюшки (ближайшей к Москве). Известный супердиверсант штандартенфюрер СС Отто Скорцени вспоминал в 1950 году: "Нам удалось достичь небольшой деревеньки (по всей вероятности - Катюшки,- Б. К.) примерно в 15 километрах северо-западнее Москвы... В хорошую погоду с церковной колокольни была видна Москва..." А "летописец" 2-й танковой дивизии вермахта зафиксировал 2 декабря: "Из Красной Поляны можно в подзорную трубу наблюдать жизнь русской столицы (по воздушной линии до городской черты - 16 километров)" (там же, с. 185). В эту дивизию, кстати сказать, уже было завезено парадное обмундирование для победного шествия по Красной площади Москвы[3]. И 29 ноября 1941-го Гитлер объявил, что "война в целом уже выиграна".,. В этом были убеждены и многие из тех, кто находились на подмосковных рубежах. Тогда же германский штабной офицер Альберт Неймген писал своему любимому родственнику: "Дорогой дядюшка!.. Десять минут назад я вернулся из штаба нашей пехотной дивизии, куда возил приказ командира корпуса о последнем наступлении на Москву. Через несколько часов это наступление начнется. Я видел тяжелые пушки, которые к вечеру будут обстреливать Кремль. Я видел полк наших пехотинцев, которые первыми должны пройти по Красной площади. Это конец, дядюшка, Москва наша, Россия наша... Тороплюсь. Зовет начальник штаба. Утром напишу тебе из Москвы..." [4] Небольшой поселок (менее 6 тыс. жителей) Красная Поляна обрел тогда всемирную известность, и до сего дня упоминается в большинстве отечественных и зарубежных сочинений, касающихся Московской битвы. Особенное внимание к этой малой точке на карте войны совершенно естественно. Дело не только в том, что фронт здесь наиболее близко подошел к Москве; так, захваченная врагом деревня Черная Грязь* на Ленинградском шоссе расположена не намного дальше от границы Москвы. Но, во-первых, враг занял Черную Грязь всего на несколько часов, между тем как бои у Красной Поляны длились около двух недель, а, во-вторых,- и это главное - захват Красной Поляны, расположенной на 8 км восточное Черной Грязи, был звеном генерального плана окружения Москвы: войска врага уже нависли здесь с севера над центральной частью города, являя собой зубец призванных сомкнуться к востоку от Москвы танковых клещей... Поэтому в боях у Красной Поляны есть основания видеть своего рода эпицентр Московской битвы. Как писал впоследствии один из руководителей "Московской зоны обороны" генерал К. Ф. Телегин, перелом в битве под Москвой начался именно с Красной Поляны - "рубежа, наиболее близкого и опасного для столицы"[5]. В многочисленных сочинениях, где заходит речь об ожесточенных схватках у Красной Поляны, к сожалению, имеет место путаница или по меньшей мере неясность. Причина в том, что - сначала, до 29 ноября, этот участок фронта находился в полосе боевых действий 16-й армии, которой командовал К. К. Рокоссовский, а затем - 20-й армии под командой Власова (того самого - из-за чего возникли дополнительные сложности с изучением ситуации на данном участке фронта). Основные сведения о первом периоде боев у Красной Поляны содержатся в воспоминаниях самого Рокоссовского и начальника артиллерии в его армии, генерал-майора (впоследствии - маршала) В. И. Казакова, а о втором периоде - в воспоминаниях начальника штаба 20 армии полковника (с 1944-го - генерал-полковника) Л. М. Сандалова [6]. Но пишущие ныне об этих боях произвольно смешивают два различных периода, затемняя тем самым ход событий. Первый раз немцы захватили Красную Поляну, по свидетельству генерала Казакова, еще 24 ноября*. И, по его сообщению, "местные жители успели сообщить по телефону в Моссовет, что там (в Красной Поляне.- В. К.) устанавливаются дальнобойные орудия для обстрела столицы"**. И в штабе Рокоссовского 25 ноября "около 3 часов ночи раздался телефонный звонок. Командарма вызывала по ВЧ Ставка Верховного главнокомандования". Сам командарм в своих воспоминаниях писал, что в этом ночном разговоре с ним "Сталин особенно подчеркнул, что из Красной Поляны фашисты могут начать обстрел столицы". Были спешно собраны и отправлены к Красной Поляне артиллерия, в том числе реактивная ("катюши"), и танки. "Бой продолжался весь день, - вспоминал Казаков.- С наступлением темноты наши танки ворвались в Красную Поляну, захватили много пленных, машин и орудий". Согласно сохранившемуся в архиве тогдашнему донесению Казакова, "в Красной Поляне захвачены два 300-миллиметровых орудия, которые предназначались для обстрела города"[7] (такие орудия действительно могли накрыть огнем Кремль). Но, как упомянул сам Казаков, врагу "через некоторое время.,, удалось вновь вернуть оставленные позиции". К этому моменту Красная Поляна была уже в "ведении" не 16-ой, а заново создаваемой 20-ой армии, командующим которой стал будущий (с июля 1942-го) изменник Власов. Как известно, в ноябре 1941-го Сталин вызвал его в Москву из воронежского госпиталя. И, по воспоминаниям начальника штаба 20-й армии Л. М. Сандалова, приступившего к исполнению своих обязанностей 29 ноября,- воспоминаниям, которым нет оснований не доверять, - Власов тогда страдал (из-за контузий) тяжелым расстройством слуха и зрения и находился не на фронте, а в Москве, в гостинице Центрального дома Красной Армии под присмотром медсестры. И только 19 декабря, когда его перешедшая 5-6 декабря в наступление 20-ая армия была уже на подступах к Волоколамску, Власов появился на ее командном пункте, и "состоялась,- по словам Сандалова,- наша первая с ним встреча"[8]. Об этом стоило упомянуть, поскольку ныне Власова подчас называют "спасителем Москвы", между тем как он не имел возможности осуществить сию миссию в силу серьезного недомогания, Кстати сказать, воспоминания Сандалова впервые появились в печати более тридцати лет назад, когда многие ветераны 20-й армии были еще живы, так что едва ли стоит подозревать этого генерала в искажении фактов. Но вернемся к сути дела. Как сообщает Сандалов, утром 1 декабря немцы вторично захватили Красную Поляну и намеревались, закрепившись здесь, двинуться к Москве. Однако к этому моменту у станции Лобня уже находились артиллерия и танки 20-й армии, которые не допустили продвижения врага к Москве и готовились к контрнаступлению. 30 ноября план этого контрнаступления, разработанный командующим Западным фронтом - основным в битве за Москву - генералом армии Г. К. Жуковым, был утвержден Ставкой. В плане значилось; "20-я армия из района Красная Поляна - Белый Раст... наносит удар в общем направлении на Солнечногорск... и далее на Волоколамск". Армия должна была двинуться вперед "с утра 3-4 декабря"[9]. Но в Красной Поляне закрепились танковая и пехотная дивизии врага. Как свидетельствовал Сандалов, "за восемь дней оккупации противник превратил поселок в сильный укрепленный пункт... Дом за домом, строение за строением отвоевывали наши войска у врага"[10]. И только 8 декабря Красная Поляна была освобождена. Бывший начальник отдела печати германского министерства иностранных дел Пауль Шмидт, располагавший, понятно, солидной информацией, после войны стал публиковать сочинения об ее истории под псевдонимом Пауль Карелл. В изданной в 1963 году книге "Предприятие Барбаросса" он писал "В Горках, Катюшках и Красной Поляне... почти в 16 км от Москвы (то есть от ее тогдашней границы.- В. К.), вели ожесточенное сражение солдаты 2-й венской танковой дивизии... Катюшки находятся от Москвы так же близко, как Ораниенбург от Берлина (30 км к северо-западу от рейхстага.- В. К.). Через стереотрубу с крыши крестьянского дома на кладбище майор Бук мог наблюдать жизнь на улицах Москвы, В непосредственной близости лежало все Но захватить его было невозможно..."[11] Невозможно - вопреки всему предшествующему ходу войны! Ведь до захвата Красной Поляны, расположенной в 16 км от Москвы, германские войска двигались от Бреста со скоростью в среднем 16-17 км за день... Это вроде бы противоречит общему подсчету пройденных километров и дней войны: 1100 км за 155 дней (от 22 июня до 24 ноября) - получается в среднем 7 км за день. Однако, достигнув к концу июля - началу августа, то есть за 40 дней, 700-километрового (от границы СССР) рубежа западнее Смоленска, войска, двигавшиеся в направлении Москвы (до нее оставалось 400 км), сделали остановку - прежде всего ради наступления в южной части фронта, которое преследовало (и осуществило) цель захвата Украины: 20 сентября был взят Киев. Для этого, в частности, отправилась на Украину мощная танковая армия Гудериана, возвратившаяся затем на Московское направление. Наступление на Москву возобновилось в конце сентября - начале октября. 7 октября была захвачена Вязьма (240 км от Москвы), 14 октября - Тверь (Калинин, 170 км от Москвы), 19 октября Можайск (110 км от Москвы). Но в это время начались затяжные дожди, и из-за возникшего бездорожья врагу пришлось замедлить наступление и дождаться заморозков, укрепивших грунт. Только 15 ноября германские войска вновь мощно устремились к Москве и 24-го (или 26-го) были уже в Красной Поляне; таким образом, если исключить перерыв в наступлении, германские войска в два приема (первая половина октября и время с 15 по 24 ноября) прошли 400 км - то есть скорость их продвижения была примерно та же, что и в начале войны. Тем не менее они не только не смогли пройти последние 16 км до Москвы (от Красной Поляны), но и покатились назад с той же скоростью, как и наступали: так, Тверь (170 км от Москвы) была освобождена через 10 дней после начала контрнаступления - 16 декабря. Во множестве зарубежных сочинений утверждается, что германские войска и остановил, и погнал назад "генерал Зима". Разумеется, нельзя отрицать, что подмосковные морозы наносили немалый ущерб врагу, рассчитывавшему на быструю - до наступления сильных морозов - победу. Однако столь же ясно, что "генерал Зима" в то же время подгонял наступавшую германскую армию. Командовавший походом на Москву генерал-фельдмаршал фон Бок 12 ноября совершенно верно сформулировал проблему: "...в военном и психологическом отношениях необходимо взять Москву... хуже, если мы останемся лежать в снегу на открытой местности в 50 км от манящей цели"[12]. И 15 ноября фон Бок объявил в приказе о заключительном наступлении на Москву; "Солдаты! Перед вами Москва! За два года все столицы континента склонились перед вами... Осталась Москва. Заставьте ее склониться... Москва - это отдых. Вперед!"[13] Поэтому версия, согласно которой именно "русские морозы" сломили волю германских войск, остановили их у самых ворот Москвы, а затем погнали на Запад,- заведомо тенденциозная версия. Она, в частности, опровергается дальнейшим ходом событий. Ведь враг, отступивший в декабре 1941-го - начале января 1942-го от Москвы до линии, проходившей восточное городов Ржев - Гжатск (ныне Гагарин) - Вязьма, самым прочным образом закрепился на этой линии (на отдельных участках - всего в 130 км от Москвы!), пережил там - несмотря на многократные мощные атаки наших войск - остаток зимы, а потом и следующую зиму, и лишь в марте 1943 года, то есть уже после Сталинградской победы, отступил на Запад. Столь долгое (14 месяцев) стойкое сопротивление врага в округе Ржева - очень существенная глава истории войны, и мы к ней еще вернемся. Сначала завершим тему "русских морозов", излюбленную немецкими и англоязычными историками. Приписывая поражение врага этим морозам, современные авторы, в сущности, попросту повторяют то, что утверждалось зарубежными, а с их голоса и - как ни прискорбно - многими "туземными" историками о поражении Наполеона. Нет сомнения, что во второй половине ноября и декабре 1812 года наполеоновская армия потерпела тяжелейший урон от сильных морозов. Однако те, кто объясняют поражение завоевателя этими морозами, ухитряются начисто "забыть" о неоспоримом факте: армия Наполеона была полностью разгромлена еще до начала зимы - в битве при Малоярославце, свершившейся 24-26 (по старому стилю - 14-16-го) октября, Ближайший сподвижник Наполеона, генерал и военный теоретик Филипп Сегюр писал в 1824 году о поле Малоярославецкого сражения: "...это злосчастное поле битвы, на котором остановилось завоевание мира, где 20 лет непрерывных побед рассыпались в прах... Это было 26 октября, когда началось роковое отступательное движение наших войск"[14],- говоря точно, беспорядочное бегство этих войск на Запад. Так, всего лишь за четыре дня, с 26 по 30 октября, Наполеон удалился от Малоярославца к Западу на 150 км, до Вязьмы, где 1 ноября' (то есть через шесть дней после битвы при Малоярославце) другой из его ближайших сподвижников, генерал Арман де Коленкур, зафиксировал следующее: "Погода была хорошая. Император опять несколько раз говорил что "осень в России такая же, как в Фонтенбло*"; по сегодняшней погоде он судил о том, какою она будет через 10-15 дней, и говорил князю Невшательскому (маршалу Бертье,- В. К:), что "это такая погода, какая бывает в Фонтенбло в день Св. Губерта (3 ноября), и сказками о русской зиме можно запугать только детей..."[15] Наполеон действительно глубоко заблуждался: дней через десять, 9-10 ноября, когда он, отступив к Западу еще на 175 км, находился в Смоленске, ударили сильные морозы, губившие солдат-южан... Но дело-то ведь шло об уже потерпевшей полное военное поражение в битве 24-26 октября армии! И версия, согласно которой Наполеона победили и заставили бежать из России морозы,- это сугубо тенденциозный миф (см. об этом подробнее в моей изданной в 1997 году книге "Судьба России: вчера, сегодня, завтра", с. 334-339). Впрочем, пора вернуться из 1812-го в 1941-й. Как уже сказано, германская армия, отброшенная от Москвы в декабре-начале января до линии Ржев - Гжатск - Вязьма, остановившись на ней, самым убедительным образом доказала (и в эту, и в следующую зиму) свою способность к мощному сопротивлению даже и в самые морозные месяцы: только 2 марта 1943 года она оставила Ржев. Необходимо понять всю многозначительность того факта, что после Московской битвы (см. карту - ред.), отбросившей германскую армию от столицы, фронт все же в течение четырнадцати месяцев (!) находился не далее 150 км от нее, и, несмотря на самое настоятельное стремление наших войск изменить эту угрожающую ситуацию, она сохранялась столь долго. И еще один аспект вопроса о Московской битве. Главную причину нашей победы в этой битве многие - как отечественные, так и зарубежные - историки усматривают не в морозах, а в том, что к столице были стянуты - в особенности, из дальних восточных частей страны,- очень крупные военные силы. Конечно же, это сыграло свою необходимую роль, но едва ли уместно придавать количественной стороне дела решающее значение. Ведь хорошо известно, что в начале войны наши войска в количественном отношении не уступали германским, но смогли только в очень небольшой мере задерживать продвижение врага на восток, Нередко утверждают, что "остановки" германских войск, наступавших в направлении Москвы (в конце июля и, во второй раз, в середине октября) были обусловлены непреодолимостью сопротивления наших войск. Но это едва ли верно. В августе-сентябре враг, как уже сказано, перенес центр тяжести своих сил на Украину (в частности, туда переместились танки Гудериана), а с середины октября ему пришлось пережидать распутицу. Крайне прискорбный, но, увы, реальный показатель состояния наших войск в первые месяцы войны; количество "пропавших без вести", то есть оказавшихся в германском плену или хотя бы за линией фронта, военнослужащих составило в 1941 году, согласно новейшим подсчетам, 2 млн. 335 тыс.[16]; между тем погибли в этом году (включая умерших в госпиталях от ран) 556 тыс. человек, и, следовательно, соотношение погибших и попавших в плен - 1;4! Совершенно иная картина потерь в 1943 году; соотношение погибших и попавших в плен - 5:1[17]. На основе этих цифр сторонний эксперт мог бы прийти к выводу, что в 1941-м - в отличие от 1943-го - имела место не столько война, сколько капитуляция наших войск... Разумеется, и первые месяцы войны дали образцы борьбы с врагом не на жизнь, а на смерть, начиная со знаменитой обороны Брестской крепости, и все же тот факт, что в 1941-м не менее трети наших тогдашних вооруженных сил так или иначе "сдались", свидетельствует, увы, о мощнейшем превосходстве врага.
Москва... как много в этом звуке Для сердца русского слилось! Как много в нем отозвалось! Почти через тридцать лет после битвы под Москвой генерал-полковник Л. М. Сандалов рассказал, как 2 декабря 1941 года, когда войска его 20-ой армии готовились к атаке на Красную Поляну, бойцы слушали чтение передовой статьи появившегося накануне номера газеты "Красная звезда". По всей вероятности, генерал бережно хранил этот номер газеты и в своих мемуарах привел статью полностью. Вот некоторые ее фрагменты, дающие представление о целом: "Москва! Это слово многое говорит сердцу (Выделено мною.- В. К.).., Москва - праматерь нашего государства. Вокруг нее собиралась и отроилась земля русская, вокруг нее стоял народ всякий раз, когда ему грозили иноземные пришельцы... Древние камни Москвы овеяны славой наших предков, бесстрашно защищавших ее гордое имя. Так повелось на Руси, что самые страшные удары иностранные армии получали у стен Москвы... не раз на протяжении истории нашей страны казалось врагам, что гибнет русская земля, что не подняться ей вновь. Но вставал бессмертный народ и повергал в прах всех, кто покушался на его жизнь. Так будет и ныне"[18]. Своего рода парадокс заключался в том, что редактором "Красной звезды", где появилась цитируемая статья, был член партии с 1922 года Д. И. Ортенберг, а читал статью бойцам военный комиссар 331-й стрелковой дивизии Т. И. Коровин, который, без сомнения, был воспитан в духе идеологии, не имевшей ничего общего с идеями прочтенной им статьи. Известны слова А. И. Солженицына из "Письма вождям Советского Союза" (1973), призывающие отбросить чуждую России идеологию: "Сталин от первых же дней войны не понадеялся на гниловатую порченую подпорку идеологии, а разумно отбросил ее, развернул же старое русское знамя, отчасти даже православную хоругвь,- и мы победили! (Лишь к концу войны и после победы снова вытащили Передовое Учение из нафталина)"[19]. Но дело обстояло сложнее. Ведь Сталин "развертывал" это "старое русское знамя" весьма осторожно, дозированно и вовсе не отказывался от "революционного" сознания; достаточно напомнить его цитированный выше доклад, произнесенный 6 ноября 1941 года, то есть совсем незадолго до Московской победы,- доклад, в котором был поставлен знак равенства между "старой" Россией и нацистской Германией! "Но еще показательнее другое.Сам Александр Исаевич во время войны, то есть за тридцать лет до своего "Письма вождям Советского Союза", был явно и резко недоволен этим самым развертыванием "старого русского знамени". Ибо, согласно его собственным словам, "было время в моей юности... когда был такой силы поток идейной обработки, что я, учась в институте, читая Маркса, Энгельса, Ленина, как мне казалось, открывал великие истины... в таком виде я пошел на войну 41-го года"[20]. И в высшей степени многозначительны воспоминания первой жены писателя, Н. А. Решетовской, о разговорах с ним в мае 1944 года (достоверность этих воспоминаний подтверждается и собственными суждениями А. И. Солженицына, и опубликованными ныне материалами "суда" над ним в 1945 году); "Он говорит о том, что видит смысл своей жизни в служении мировой революции, Не все ему нравится сегодня. Союз с Англией и США (то есть "буржуазными странами".- В. К). Распущен Коммунистический Интернационал. Изменился гимн. В армии - погоны. Во всем этом он видит отход от идеалов революции. Он советует мне покупать произведения Маркса, Энгельса, Ленина. Может статься и так, заявляет он, что после войны они исчезнут из продажи и с библиотечных полок. За все это придется вести после войны борьбу. Он к ней готов"[21]. Впрочем, Солженицын не дождался конца войны и в проходивших тогда цензуру письмах обвинил Сталина в отступлениях от ленинизма. 9 февраля 1945 года он был арестован, и в его бумагах обнаружили портрет Троцкого, которого он считал истинным ленинцем...[22]! Впоследствии, как мы видели, писатель признал "правоту" Сталина и даже, надо сказать, сильно преувеличил его патриотизм. Так, Сталин тогда вовсе не был чужд и той идеологии, которая выразилась в письме Александра Исаевича, отправленном им с рубежей Восточной Пруссии незадолго до его ареста: "Мы стоим на границах 1941 года. На границах войны отечественной и войны революционной"[23], - то есть войны, которая призвана сделать Европу (или хотя бы ее часть) коммунистической... Но к этой - уже, в сущности, послевоенной - теме мы обратимся в своем месте. Здесь же нужно решить вопрос о "старом русском знамени". Спустя тридцать лет А. И. Солженицын написал, что именно оно обеспечило победу. Однако непосредственно во время войны сознание писателя (и, конечно, многих и многих людей) было противоречивым. Нельзя сказать, что он жил только "революционной" идеологией. Так, осенью 1942 года он писал: "...уже можно сказать; сильна русская стойкость! Два лета толкал эту глыбу Гитлер руками всей Европы. Не столкнул! Не столкнет и еще два лета!" (там же, с. 25). В этом тексте подспудно выразилось масштабное осознание войны, ибо "русская" стойкость противопоставлена 'всей Европе", то есть другому континенту. И слово "русская" уместно тут не в собственно этническом смысле, а как обозначение связующего начала континента, который ныне принято называть "евразийским". Так, одним из выдающихся героев битвы под Москвой был казах Баурджан Момыш-улы, сподвижник славнейшего генерала Ивана Васильевича Панфилова. Уже в 1943 году подвиги командира батальона Момыш-улы были воссозданы в получившей тогда широчайшую известность повести Александра Бека "Волоколамское шоссе", а впоследствии сам герой написал книгу "За нами Москва. Записки офицера" (1959). В ней рассказывается, в частности, как в 20-х числах ноября 1941 года комиссар 73-го полка 316-ой стрелковой дивизии (позднее - 8-й гвардейской имени И. В. Панфилова), входившей в 16-ю армию, П. В. Логвиненко, объясняет только что вышедшим из окружения бойцам батальона Момыш-улы смысл сражения за Москву: "Не скрою от вас, хлопцы: мы считали вас погибшими. Но вы, товарищи, стоите здесь здоровехоньки. Как наши деды говорили, слава Богу... (Аплодисменты.) Нам очень туго и трудно приходится... До Москвы осталось совсем и совсем недалеко. Неужели мы, товарищи, позволим, чтобы немец, как это делали французы в 1812 году, мочился у стен древнего Кремля?!" [24] К началу декабря батальон Момыш-улы уже находился, увы, совсем близко от Москвы - восточнее Крюково (38-ой км Ленинградской ж. д.). "...Моим адъютантом, - рассказал впоследствии Момыш-улы, - был лейтенант Петр Сулима. Этот... юноша принадлежал к тому типу украинских красавцев, что часто встречаются на Полтавщине... Сулима принес мне новую склейку крупномасштабных топографических карт. Я развернул и увидел на юго-восточных листах карты сплошную темную массу. Мне показалось - это был неровный, но четкий оттиск старинной громадной гербовой печати… "Москва", - прочел я слово под пятном, вздрогнул и взглянул на Сулиму. Он, бледный, упершись своими длинными сухими пальцами, молча смотрел на карту. - Вы когда-нибудь бывали в Москве? - спросил я лейтенанта, - Нет, не приходилось, если не считать того, что мы проезжали в эшелоне. - Я тоже проскочил через "Москву-товарную"... Я всмотрелся - на темном фоне бесчисленных квадратиков и крестов белой нитью проступили ломаные и кольцеообразные просветы московских улиц... В центре был обозначен Кремль. Я взял циркуль-измеритель: расстояние от Крюкова по прямой всего лишь тридцать километров. По привычке прежних отступательных боев я поискал промежуточный рубеж от Крюкова до Москвы, где можно было бы зацепиться, и этого рубежа не нашел. Я представил врага на улицах Москвы... строй гитлеровцев в парадной форме во главе с очкастым сухопарым генералом в белых перчатках и с легкой усмешкой победителя. - Что с вами, товарищ командир?.. - Дайте мне перочинный нож,- прервал я Сулиму... Я аккуратно разрезал карту и протянул половину ее Сулиме,- Нате, сожгите. Нам больше не понадобится ориентироваться и изучать местность восточнее Крюкова..." (там же, с. 457-459). Впечатляющий жест человека Востока! Убеждение в невозможности, немыслимости сдачи Москвы врагу определялось в данном случае не собственно "русским" сознанием: ведь перед нами - коренной казах, в детстве даже не знавший ни слова по-русски и исключительно высоко ценящий свои национальные традиции. И не "коммунистическим" сознанием - это видно из цитированного текста, да и, кстати, командир батальона Момыш-улы не был в то время членом партии. Но Москва, которую он никогда не видел, тем не менее была для него центром того геополитического мира, в котором он в 1910 году родился, вырос и стал (с 1936 года) профессиональным военным. То, что сказано в цитированном тексте о мочившихся в 1812 году у стен Кремля французах и о немецком генерале в белых перчатках, шагающем "с легкой усмешкой победителя" по улицам Москвы, предстает как безусловное неприятие власти иного мира (более точно - иного континента) над миром (континентом), в котором русские, казахи и другие народы уже много веков - по меньшей мере со времен Монгольской империи - имели общую в тех или иных отношениях судьбу (так, монголы и русские совместно противостояли католической агрессии с Запада)*. Центром этого мира давно уже стала Москва, и Баурджан Момыш-улы органически не может отдать ее во власть чуждого мира... Он не рассуждает об этом, он просто не может. Притом речь идет именно о Москве - то есть о сердце того мира, в котором живет Момыш-улы. Вдумаемся в цитированные слова: "По привычке прежних отступательных боев я поискал промежуточный рубеж от Крюкова до Москвы..." Но "не нашел" его.,, Общеизвестно легендарное изречение, опубликованное впервые 22 января 1942 года в газете "Красная звезда",- с сообщением, что оно прозвучало два с лишним месяца назад, 16 ноября 1941-го, у разъезда Дубосеково - в 118 км от Москвы по Ржевской железной дороге: "Велика Россия, а отступать некуда. Позади Москва!" Слово всегда несет в себе больше смысла, чем в него стремились вложить, и больше, чем хотят в нем услышать. И это изречение в сущности подразумевает, что, если позади - не Москва, значит, есть куда отступать... И через несколько месяцев после Московской победы наши войска, как известно, отступили, увы, на полтысячи и более километров - но не под Москвой, а в южной части фронта... С другой стороны, столь же многозначительно, что, будучи отброшена от Москвы, германская армия не сделала затем ни единой попытки двинуться еще раз непосредственно по направлению к ней, хотя более года находилась столь близко от нее,- как уже сказано, на линии, проходившей восточнее городов Ржев - Гжатск - Вязьма. Одно из наиболее известных произведений Александра Твардовского - пространное (168 строк) стихотворение или, пожалуй, лирическая поэма "Я убит подо Ржевом". Сам поэт писал о нем; "В основе его... память поездки подо Ржев осенью 1942 года... Впечатления этой поездки были за всю войну одними из самых удручающих и горьких до физической боли в сердце. Бои шли тяжелые, потери были очень большие..."[25] Имя "Ржев" связано в памяти многих людей с тяжким ,и скорбным чувством, но ясное представление о том, что происхот дило в этих местах с января 1942 до марта 1943-го, не столь уж широко распространено. Начавшееся в первых числах декабря 1941-го германское отступление от Москвы обращалось подчас в беспорядочное бегство, которое могло стать неостановимым - вплоть до самого Берлина... (в свое время это произошло с армией Наполеона). И 19 декабря Гитлер объявил себя главнокомандующим сухопутными войсками, а 3 января отдал приказ, в котором требовал от своих отступающих армий: "Цепляться за каждый населенный пункт, не отступать ни на шаг, обороняться до последнего солдата, до последней гранаты... Каждый населенный пункт должен быть превращен в опорный пункт. Сдачу его не допускать ни при каких обстоятельствах, даже если он обойден противником"[26]. И приказ этот, хотя и не сразу же, германские войска выполнили целиком. Так, Ржев был именно "обойден" нашими войсками с севера и даже с запада, оказался почти в кольце, но тем не менее бои за него длились более года. Как сказано в упомянутом стихотворении Твардовского:
Враг сопротивлялся под могущим показаться странным девизом "Ржев - Ворота Берлина"; ведь на деле фронт здесь проходил на отдельных участках всего в 150 км от Москвы, а от Берлина в почти 1500 км... Поскольку наши потери под Ржевом были громадны, ныне - в соответствии с общей тенденцией - многие авторы самым резким образом осуждают Сталина за то, что он отдавал приказы о все новых атаках на этом участке фронта, увеличивая страшные потери. Но теперь, задним числом, легко решать подобные проблемы. Представим себе хотя бы, что врагу тогда требовалось всего лишь 12-15 минут (даже при малых в сравнении с нынешними авиаскоростях), дабы долететь от Ржева до Москвы... Ясно, что Ржев (речь идет, понятно, не столько о самом этом городе, сколько об определенном рубеже войны) необходимо было отнять у врага. Однако в продолжение года с лишним это было непосильной задачей, атаки разбивались о прочнейшую оборону врага. А между тем в начале марта 1943 года враг неожиданно сам отступил на 150-200 км к западу... И об этом важно поговорить, ибо в таких поворотах хода войны проступают ее непростые, даже как бы иррациональные закономерности. Судите сами: в декабре 1941 - начале января 1942-го наши войска наносят сокрушительное поражение врагу под Москвой, а затем более чем миллионная армия в течение трех с половиной месяцев пытается освободить Ржев ("Ржевско-Вяземская стратегическая наступательная операция 8 января - 20 апреля 1942 года"), но фатально не может это сделать. От самого Ржева до Москвы - 200 км, а до Берлина - 1400 км, но получается, что девиз "Ржев - ворота Берлина" обладал чрезвычайной силой,., Находившаяся с февраля 1942 до марта 1943-г.о на фронте под Ржевом в качестве военного переводчика Елена Ржевская (о ней еще пойдет речь) записала тогда же: "В немецких частях здесь каждый солдат лично подписывает клятву фюреру, что не сойдет со своего места у Ржева. Ржев отдать - это открыть дорогу на Берлин, так все время повторяет их радио". Здесь же другая запись, отражающая сознание жителей ржевских деревень; "...если немец там где-то и осилит, еще не вся беда. Но если... немец двинет на Москву и захватит ее - это же разом загорится и небо и земля". Падение Москвы - это конец света, а не факт войны[27]. Многие - и в том числе самые авторитетные - историки, рассуждая о победе под Москвой, стремятся объяснить ее тем, что в определенной географической точке - скажем, у не раз упомянутого поселка Красная Поляна,- полностью иссякли силы германских войск. Но естественно возникает вопрос: почему они иссякли именно здесь, в 16 км от границы Москвы? Почему это не произошло под Тверью (170 км), Клином (80 км), Солнечногорском (55 км), а именно там, откуда Москву можно разглядывать в бинокль, там, где уже в самом деле "отступать некуда"? Истинный смысл, как представляется, не в том, что германские войска как раз у самой границы Москвы утратили всю свою силу, а в том, что наши войска обрели здесь "сверхсилу". Которая в свою очередь уже как бы не действовала в ста с небольшим километрах от Москвы, под Ржевом, где, напротив, вроде бы совершенно "обессиленные" германские войска смогли более года сдерживать нашу - поначалу более чем миллионную! - рвавшуюся на запад армию. Чтобы убедиться в первостепенной, исключительной значимости противоборства подо Ржевом, достаточно вглядеться в один из важнейших источников по истории боевых действий в 1941-1942 годах - "Военный дневник" тогдашнего начальника Генерального штаба сухопутных войск Германии Франца Гальдера: Ржев здесь буквально в центре внимания начиная с 3 января 1942-го. Однако в сознании большинства людей - даже тех, кто размышляют о великой войне,- "ржевская" тема занимает небольшое место. Ведь гордиться тут вроде бы нечем: войска больше года, в сущности, топчутся на одном месте; в последнее же время, как уже отмечено, о Ржеве вспоминают главным образом для того, чтобы осудить Сталина за громадные и вроде бы совершенно бессмысленные жертвы. Да, задним числом легко выносить подобные приговоры,- особенно, если учитывать, что о противоборстве под Ржевом знают немногое и немногие люди; известно только, что очевидных, наглядных успехов не было, а потери были огромны. Однако в действительности эти бои представляли собой, по существу, единственное безусловно достойное действие наших войск почти за весь 1942 год - между победой под Москвой в самом начале этого года и победой под Сталинградом в его конце. Более того: без героического - и трагедийного - противоборства под Ржевом иначе сложилась бы и ситуация под Сталинградом, что явствует из многих фактов. Так, с 30 июля по 23 августа 1942 года наши войска предприняли очередное наступление под Ржевом. Им удалось продвинуться на некоторых участках всего лишь на три-четыре десятка километров, но германский генерал Курт Типпельскирх писал позднее об этом нашем наступлении: "Прорыв удалось предотвратить только тем, что три танковые и несколько пехотных дивизий, которые уже готовились к переброске на южный фронт, были задержаны..."[28] (танковые дивизии врага потеряли во время тогдашних боев под Ржевом более 80% машин и уже не годились для переброски в направлении Сталинграда и Кавказа). Другой германский генерал, командир сражавшейся под Ржевом 6-й пехотной дивизии Хорст Гроссман, писал в своей посвященной этому сражению книге, что очередное наступление наших войск во второй половине 1942 года под Ржевом "должно было помочь Южному фронту (нашему.- В. К.) остановить наступление немцев на Сталинград - Кавказ, во всяком случае, уничтожить немецкие военные части, которые могли быть переброшены на юг", притом в ходе нашего наступления "возникли очень опасные моменты, которые смогли устранить только благодаря доставке (к Ржеву,- В. К.) трех танковых и еще большого числа (их было 9.- В. К.) пехотных дивизий, предназначенных для военных действий при группе армий "Юг"..." (выделено мною,- В. К.), Я процитировал книгу генерала Гроссмана, озаглавленную им чрезвычайно многозначительно: "Ржев - краеугольный камень Восточного фронта" (Ржев, 1996, с. 63 и 86), Нельзя не выразить удовлетворение тем, что в нынешних трудных условиях в Ржеве есть люди, которые добились издания этой книги, В предисловии к ней эти издатели - председатель клуба краеведов Ржева О. Кондратьев и председатель Ржевского книжного клуба Л. Мыльников - совершенно верно говорят, что "правда о Ржевской битве до конца не сказана... Военные историки молчат... Книга X. Гроссмана... единственная серьезная попытка на материалах архивов и воспоминаний дать полную картину Ржевской битвы. Конечно, нужно учитывать, что книга написана немецким генералом, да еще в годы "холодной войны". При чтении ее возникает немало вопросов..." Но: "Может быть, издание этой книги в России подвигнет военных историков к глубокому изучению Ржевской битвы" (с. 4). Сочинение генерала в самом деле достаточно тенденциозно - подчас даже комически тенденциозно; так, на первой же его странице заявлено, что-де необходимо глубоко уважать оборонявшихся под Ржевом германских солдат, "которые в мужественной борьбе за свое любимое Отечество не боялись идти в бой и пожертвовать здоровьем и жизнью" (с. 7). По меньшей мере странно, что "борьба за любимое Отечество" ведется на чужой земле, в 800 (!) км к востоку от тогдашней границы этого самого "Отечества". И все же книга X, Гроссмана в определенной мере помогает понять, что в действительности совершалось под Ржевом в 1942 - начале 1943 года. Выражая признательность ее издателям, я вместе с тем не могу не сказать и об определенной тенденциозности их предисловия к ней. Они, в сущности, "осуждают" командование наших Вооруженных сил - прежде всего, понятно, Сталина - за то, что битва подо Ржевом вообще имела место... Ибо это была Только, мол, "ржевская мясорубка", потери, пишут они, "в трех стратегических операциях под Ржевом -1109149 солдат и офицеров". Приходится сказать, что О. Кондратьев и Л. Мыльников подпали под воздействие нынешних СМИ, стремящихся всячески преувеличить количество наших погибших воинов. Цифру 1 миллион 109 тысяч 149 издатели почерпнули из уже упоминавшегося изданного в 1993 году статистического исследования под названием "Гриф секретности снят". Но они -вольно или невольно - побуждают своих читателей полагать, что эта цифра имеет в виду убитых в упомянутых "трех стратегических операциях". Между тем, как явствует из указанного исследования, речь идет о выбывших по той или иной причине из строя воинах, в том числе раненых, заболевших, обмороженных. Что же касается "безвозвратных потерь", то есть погибших либо попавших в плен воинов, в ржевских операциях их было не свыше миллиона, а в три с лишним раза меньше - 362664 человека. Конечно, и эта цифра страшная, но, говоря о наших потерях, уместно было бы поставить вопрос и о потерях врага. Тенденциозность книги генерала Гроссмана с особенной очевидностью выразилась в том, что он неоднократно называет внушительные цифры потерь противника (то есть наших потерь),- хотя обороняющийся (а не наступающий, захватывающий поле боя) враг не имеет возможности сколько-нибудь точно подсчитать потери своего соперника,- и в то же время Гроссман ни разу не сообщает о количествах потерь своих войск, между тем как он, без сомнения, мог узнать о них гораздо более точно, чем о наших потерях. Правда, в ряде случаев генерал все же говорит о гибели почти всех либо преобладающей части солдат и офицеров тех или иных подразделений своей армии, но именно о потерях сравнительно небольших армейских единиц, а не о потерях действовавших под Ржевом войск в целом. Так, например, он пишет: "31 октября (1942 года.- В. К.) 9-я армия образовала из дивизии "Великая Германия" (отборное соединение войск СС.- В. К.) боевую группу Казница". И на один из батальонов этой группы "обрушился чудовищный непрерывный огонь такой силы, что в течение 20 минут все было кончено..." (с. 119). Или такое сообщение; "До второй половины дня бой бушевал так, что от роты остались только 22 человека" (с. 80), - при "норме" 120-150 человек. Или: "вследствие сильных потерь... батальон состоял только из 3 офицеров, 15 унтер-офицеров и 67 солдат" (с. 32); в другом батальоне "остались только 1 офицер и 22 солдата" (с. 6), а еще один батальон "был почти стерт с лица земли... из него вернулись в свой полк 1 офицер и 12 солдат" (с. 82) - "норма" - 500-600 человек... Но эти отдельные сведения призваны, так сказать, передать накал борьбы, а о количестве погибших во всей огромной армии, действовавшей под Ржевом, генерал полностью умалчивает. Согласно его же сведениям, под Ржевом находилась примерно шестая часть* (!) всех дивизий Восточного фронта - 42 дивизии (пехотных - 31, танковых - 11), то есть сотни тысяч людей, но ни слова не сказано о том, какая доля участвовавших в сражениях - пусть приблизительная - осталась здесь навсегда. Однако тот факт, что эта доля была очень и очень значительной, явствует из своего рода эмоциональной "ноты", проходящей, все нарастая, через всю книгу генерала Гроссмана: "положение вследствие сильных потерь очень серьезное" (с. 30), "высокие потери" (с. 42), "тяжелейшие жертвы" (с. 47), "тяжелая борьба привела к большим потерям" (с. 60), "потери множились" (с. 71), "потери были высоки" (с. 75), "столь большие потери" (с, 80), "потери возрастали" (с. 81), "очень большие потери" (с. 85), "потери были очень тяжелы" (с. 86), "слишком велики были потери" (с. 87) - и так до заключительного раздела книги, озаглавленного "Отход от Ржева". В нем сообщено, что 6 февраля 1943 года "Гитлер разрешил, наконец", (мы еще вернемся к этому невольно вырвавшемуся у генерала "наконец") оставить Ржев, который именно Гитлер 3 января 1942-го приказал оборонять "до последнего солдата". К вечеру 2 марта 1943 года враг покинул Ржев... * * * В широко распространенном представлении, согласно которому продолжавшееся почти 14 месяцев и приведшее к громадным нашим потерям противоборство под Ржевом было "бессмысленным", выражается в конечном счете глубокое непонимание хода великой войны. То, что происходило под Ржевом, сопоставляют (сознательно или бессознательно) с Московской битвой, завершившейся сокрушительным поражением врага. Но, как я стремился показать выше, это стало возможньм потому, что дело шло о Москве. На Южном фронте враг вскоре же показал, что военное превосходство пока еще на его стороне... Г. К. Жуков в 1965 году возмущался (кстати сказать, в беседе с упомянутой Еленой Ржевской) характерной для множества авторов сочинений о войне недооценкой вражеской армии: "Мы воевали против сильнейшей армии. Таких солдат и офицеров не было. И они ведь до последнего воевали..."[29] "Лакировочная" литература о великой войне, едва ли ни господствовавшая до конца 1980-х годов (затем стала господствовать "очернительская", ничуть не менее далекая от истины) лишила многих людей объективных представлений о 1941 годе. Вот диалог военачальников, в который стоит серьезно вдуматься. Начальник штаба 20-й армии полковник Л. М, Сандалов, который начал войну в Бресте и сыграл выдающуюся роль в Московской победе (27 декабря 1941-го он был произведен в генералы), вспоминал, как вечером 8 декабря 1941 года ему позвонил начальник Генерального штаба маршал Б. М. Шапошников: "После моего доклада об обстановке он спросил: - Правда, что в Красной Поляне сдались в плен сразу одиннадцать немцев? После моего утвердительного ответа он, как бы для себя, заметил: - Начали сдаваться в плен группами... Раньше этого не было"[30]. При этом следует знать, что ранее, в течение 1941 года, оказались в плену сотни тысяч (!) наших солдат... И понять, что такое была эта война и какое превращение должно было совершиться ко времени Сталинградской победы, когда в плен сдались около 100 тысяч вражеских военнослужащих, включая генерал-фельдмаршала Паулюса... И необходимой главой истории этой великой войны является противоборство под Ржевом" - противоборство, в котором как бы устанавливается определенное равновесие сил и, затем, наше превосходство. Но эта глава, повторяю, слишком малоизвестна. А между тем имеется целый цикл замечательных сочинений об этом противоборстве, принадлежащих уже упоминавшейся участнице событий - Елене Ржевской. До войны она была студенткой знаменитого ИФЛИ, добровольно вступила в армию, стала фронтовой переводчицей и с февраля 1942-го до марта 1943-го находилась под Ржевом, подчас в самом пекле боев, Елена Ржевская начала воинский путь в разведотделах 30-й армии*, которая пришла под Ржев с последнего рубежа своего первоначального отступления от Смоленска - канала Москва-Волга в районе севернее города Дмитров. Под Ржевом эта армия играла одну из главных ролей. И непосредственно здесь, на фронте, Елена Ржевская начала делать разного рода записи, на основе которых к 1947 году сложились первые ее сочинения, появлявшиеся в печати с 1951 года. Она сумела без всяких прикрас, но и без какого-либо "очернительства" воссоздать то, что происходило под Ржевом, и всецело оправдала избранное ею литературное имя - "Ржевская"... Сама военная профессия Елены Ржевской давала ей особенное преимущество: она постоянно общалась не только со своими солдатами, офицерами, генералами, а также жителями ржевских деревень, но и с пленными немцами. Кстати сказать, лучшее из ее сочинений - "Февраль - кривые дороги" - начинается с сообщения, перекликающегося с только что цитированным фрагментом воспоминаний Л. М. Сандалова. Восхищающее всех событие, имевшее место в феврале 1942 года вблизи Ржева: "Семнадцать немцев! Семнадцать пленных! Семнадцать фрицев во главе со своим обер-лейтенантом сдались в плен. Это известие носилось по улице..."[31] И вот сцена допроса пленного: "Савелов вводил немца. - Обер-лейтенант Тиль! - отчеканил немец, откинув назад белокурую голову. Высокий, с непокрытыми волнистыми белокурыми волосами. Настоящий ариец... Он был очень красив и молод и весь непонятно свежий... Я заметила его ногти, выпуклые, с крупными лунками, тщательно обработанные, несмотря на тяжелый быт передовой, на все невзгоды Восточного фронта. И потихоньку убрала свои руки со стола. - Вы добровольно сдались в плен вместе с вашими солдатами? - Мы отражали атаки русских в течении двух часов. Когда стало ясно, что наши доты отрезаны, я отдал приказ кончить сопротивление и сдаться... - Это ведь во времена вашего Старого Фрица* война велась на истощение противника... А сейчас, когда Гитлер ведет войну на истребление, попасть в плен... - В отношении Фридриха Великого это однобокое суждение, - сухо сказал обер-лейтенант. - Он предвосхитил тактику Наполеона, и он первый применил с великолепным успехом военные операции на уничтожение..." Допрашивающей переводчице хочется сказать: "Прусская армия настаивает на приоритете в ведении войны на истребление? Что ж, пожалуйста". Но это "обвинение" явно не подействует на обер-лейтенанта. Он с трудом понимает, "чего я добиваюсь от него. - Война есть война, - сказал наконец". Далее разведка пытается "использовать немца: подсоединиться к их рации, чтобы он своим немецким, неподдельным, офицерским голосом передавал им ложные команды и сведения". Но обер-лейтенант категорически отказывается, хотя офицер разведки уже расстегивает кобуру револьвера. "Запавшие синие глаза Тиля смотрели глухо, затравленно... - Я не хотел бы ожесточать господ русских офицеров, но иначе не могу поступить... - выдавил он". Помимо прочего, это означает, что, даже сдаваясь в плен, враги тогда, в 1942-м, были уверены в своей правоте и в конечной победе. Вот обер-лейтенанта Тиля ведут по сожженной его сотоварищами деревне. "У дотлевающих головешек убиваются, бранятся, греются бабы. Одна пестрая оборванная баба ринулась наперерез, с маху ткнулась кулаком в грудь Тиля, трясется, вопит, в глазах слезы ярости. Осатанело плюнула ему в лицо. Он только дернул головой и пошел дальше, не утираясь". Но один раз все-таки вроде бы что-то сдвинулось в этом "арийце". Изба в деревне Лысково, куда привели обер-лейтенанта. "Хозяйка в измызганной кофтенке сидела притихшая напротив немца, приглядываясь к нему, скрестив руки на груди, сжав тощие плечики, покачиваясь, шмыгая носом". Затем она "сходила за печь, вынесла свою миску с остывшей давно пшенной кашей, поставила на стол и пододвинула миску немцу: - Ты вон на, поешь,- И, скомкав горсткой пальцев губы, заплакала. - Послушайте,- всполошенно сказал Тиль.- Чего эта старуха плачет? - Не знаю... Он немного поел. - Если можно...- Он взволнованно провел рукой по волнистым расчесанным волосам и стойко сказал: - Если это можно, я предпочел бы правду. Меня расстреляют? - С чего вы? Тетенька, вы вот плачете, вы немца пожалели и испугали насмерть. Старуха всхлипнула, высморкалась в конец головного платка. - Не его. Не-ет. Мне его мать жалко. Она его родила, выхаживала, вырастила такого королевича, в свет отправила. Людям и себе на мученье". Через некоторое время переводчица спрашивает обер-лейтенанта: "- Вот у вас на пряжке выбито: "С нами Бог"... - Да-да, Так принято в вермахте. - Но ведь Гитлер назвал христианское учение бесхребетным, непригодным для немцев... - Ну это - традиция. Девиз, если хотите... - Уж если с кем Бог, так это знаете с кем? С той старухой хозяйкой, что пожалела вас или вашу мать, уж не знаю кого. - О, старая матка! - с чувством сказал он, едва дав мне договорить.- Это так удивительно... Русская душа... Бедная причитавшая над ним старуха, оплакав его, отдав ему свою кашу, ошеломила его. Как знать, может и у него есть святая святых, неведомое ему самому... Прежде, до плена, он просто не заметил бы, что эта старуха - живой человек. Бабу, с ненавистью и отчаянием плюнувшую ему в лицо, мы обходили в нашем теологическом разговоре, хотя и у нее русская, не безбожная душа". Впрочем, ошеломленность обер-лейтенанта - временное состояние; "...мне-то казалось, в нем что-то сдвинулось. Нет, все при нем - незыблемый пласт стройных, крепко связанных между собой понятий. Не отягощенный сомнениями, он всякий раз определенно знает, как ему быть", И в этом - одна из основ вроде бы непреодолимой силы германской армии. Сцена с заплакавшей старухой может показаться совершенно ненужной, даже нелепой; кстати, один из офицеров разведки зло и грубо высмеивает упоминание о матери обер-лейтенанта. Но есть в этой сцене нечто, вдруг обнаруживающееся и в поведении самих офицеров разведки. Обер-лейтенанта уже повели на расстрел за отказ сотрудничать, но старший здесь, капитан Москалев, приказывает вернуться; "- Вот что, пусть он идет. Пусть идет!.. Мы-то ему ничего плохого - пусть идет, покажется им - мы ж его пальцем не тронули, пусть глядят. Переводи! И чтоб передал им; пусть сдаются, а то мы их, гадов, перебьем.- И, ярясь от воодушевления, хрипло; - И чтоб знали! Чтоб зарубили себе! Мы придем в их Германию!.. Свету было уже так мало, что шаг и другой, и немец скрылся от нас, растворившись за стволами деревьев... Москалев тяжело дышал - вышел из рамок человек, решает не спросись, на свой страх и риск, как Бог на душу положит". И в плаче старухи, и в неожиданном поступке офицера (не забудем, что речь идет о времени жесточайшего противоборства под Ржевом) по-своему выразилось то зреющее превосходство над врагом, которое в конечном счете определило нашу победу над лучшей в истории (по определению самого Жукова) армией. Напомню цитаты из опубликованных как раз в 1942 году статей Эренбурга, которые требовали; "Не будем говорить. Не будем возмущаться. Будем убивать" - и согласно которым немки - не женщины, а "мерзкие самки". Но, как видим, люди, находившиеся в 1942-м под Ржевом, думали и чувствовали иначе. И, кстати сказать, в плане войны "на уничтожение" мы едва ли бы могли "превзойти" врага... Основой победы явилось другое... Наше превосходство над врагом было не собственно "военное"; это было превосходство самого мира, в который вторгся враг. И оно не могло осуществиться, реализоваться за краткое время, ибо дело шло о "мобилизации" не армии, а именно целого мира. Поэтому есть основания полагать, что победа у стен Москвы (именно и только у ее стен!) была все же краткой,- хотя и мощной - вспышкой нашего превосходства, после которой страна пережила и не менее катастрофическое, чем в 1941-м, отступление на юге до Волги и Кавказского хребта, и тяжелейшие - к тому же могущие показаться "бессмысленными" - сражения под Ржевом, длившиеся четырнадцать месяцев. В истинно объективном воссоздании противоборства под Ржевом, предстающем в сочинениях Елены Ржевской, раскрывается (именно в силу доподлинной объективности) глубокий смысл войны. Это, по своей внутренней сущности, не война большевизма с нацизмом. Хотя подчас в рассказах Ржевской появляются те или иные "реалии", связанные с этими политическими феноменами, они воспринимаются как нечто внешнее, как оболочка гораздо более масштабного содержания. Вот, скажем, в разговоре переводчицы и обер-лейтенанта как-то совершенно естественно возникают и прусский король XVIII века Фридрих Великий, и Наполеон, а в другом месте тема углубляется в историю еще дальше; "Оказывается, старинный герб Ржева - лев на красном поле... Он стоял на западной окраине русских земель, и не раз на него обрушивался удар врагов, рвущихся в глубь России". Натиск на Восток особенно усилился начиная с XIV века, и шел он тогда под знаком борьбы Католицизма с Православием*; атака нацизма на большевизм - это только исторически-конкретная "форма" многовекового натиска под разными девизами... Вот мельчайшая и, казалось бы, совершенно незначительная деталь: у рассуждающего о "великолепных успехах" Фридриха Великого в операциях на уничтожение обер-лейтенанта - несмотря на условия фронтового быта - идеально обработанные ногти, что даже побудило переводчицу спрятать свои руки под стол. А с "запредельной" человечностью плачущая при мысли о матери жестокого врага старуха сморкается затем в кончик своего головного платка... Словом, два несовместимых мира (выявившихся в этих вроде бы не имеющих никакой значительности деталях) - то самое геополитическое противостояние, о котором подробно говорилось выше. И оно, пожалуй, наиболее неоспоримо проявляется в таких вроде бы не заслуживающих серьезного внимания деталях... Уместно предположить, что Елена Ржевская смогла и увидеть, и оценить значение таких деталей потому, что под Ржевом она впервые соприкоснулась не только с вражескими офицерами, но и с людьми, составляющими основу называющегося Россией мира,- ибо ранее она знала только по-своему замкнутое и как бы театральное московское бытие... О жизни до Ржева говорится: "Я всегда жила вместе с товарищами. А теперь - одна среди невиданных раньше людей... Подумала: если меня убьют, Агашин и Москалев (офицеры разведки.- В. К.) скажут: "Была тут переводчица-москвичка" (ничего другого, может, и не скажут, но "москвичка" - обязательно)". Однако со временем Ржевская убеждается, что вжившись в военное бытие этих "невиданных" ею людей, стала для них своей, а не "москвичкой". Необходимо отметить, что тот мир, в котором зреет победа над врагом - не только собственно русский мир в этническом смысле слова. Так, капитан-разведчик Агашин - "с восточной окраины нашей страны, родом из полукочевого племени... Его отец и дед провели жизнь в седле, с табунами диких лошадей... Но, в общем-то, совершенно неважно, от кого он рожден..." Важно, что он всем существом принадлежит к атакуемому с Запада миру, ради которого в марте 1942-го геройски погибает... Правда, в последнем его деянии, похоже, выразилась особенная повадка его восточного племени... Горстка людей выходит по пробитому речкой оврагу из вражеского окружения. Патроны давно кончились. "Вдруг из-за поворота вышли немцы. Патруль. Четверо. Все. Конец. Сжалось и ткнулось куда-то сердце. Агашин завозился, азартно, злобно оттолкнувшись, выбросил себя вперед и с поднятыми окаянно вверх руками шагнул в сторону немцев... Это было жутко. Агашин, как в горячке, в помешательстве, спешил к ним навстречу. Сдаваться. Немцы с наведенными на него автоматами поджидали. И вдруг он оступился в снег, скособочившись. Мгновенный взмах его руки, занесенной за плечо, взрыв... - Вперед! - выдохнул Москалев, очнувшись. Мимо убитого Агашина, упавшего ничком... Мимо убитых немцев. Торопясь, пока не подоспели на взрыв другие. По черному снегу - за поворот русла, в ложбинку, по кустам, к снежному валу - к своим" Вернемся теперь к книге генерала Гроссмана "Ржев - краеугольный камень Восточного фронта". В конце он подробно рассказывает, как армия оставляет Ржев, делая это словно бы совершенно "добровольно"*. Он иронизирует над цитируемой им нашей военной сводкой о происшедшем 3 марта: "Несколько дней назад наши войска,- говорилось в этой сводке,- начали решительное наступление на Ржев. Сегодня после длительных и тяжелых боев они взяли город". Неадекватность сводки видна из самого ее текста: в ней говорится, что наступление на Ржев началось всего "несколько дней назад", но тут же сказано о "длительных" боях. Верно, что бои шли в течение четырнадцати месяцев, однако наши войска все же не брали город с боем. Составители сводки, по-видимому, сочли неудобным сообщить, что враг сам отдал Ржев, хотя на деле-то в этом выразилось наше подлинное - созревшее к тому времени - превосходство над врагом. И всего лишь через четыре месяца начнется Курская битва, в которой это превосходство предстанет с полнейшей, абсолютной очевидностью (в частности, потому, что победа была достигнута летом, и нельзя было сослаться на помогавшие-де нам морозы или распутицу). Генерал Гроссман цитирует также тогдашнюю сводку своего военного командования, в которой было объявлено, в частности, что "армия без всякого вражеского давления сдала территорию, завоеванную в тяжелой борьбе... Движение прошло планомерно. Враг не смог помешать отводу войск... Наши войска понесли незначительные потери... они чувствуют себя полностью победителями". Прямо-таки замечательно, что в этой сводке 3 марта 1943 года, в сущности, признано наше превосходство: вражеские войска "чувствуют себя полностью победителями", ибо им удалось с "незначительными потерями" (в ходе отступления) уйти от наших войск, а не быть ими уничтоженными! А "точка зрения", высказанная 56 лет назад в цитированной выше нашей военной сводке, широко распространена по сей день, и многие люди не знают, что Ржев был отдан врагом, а не взят нашими войсками в ходе "тяжелых боев". И не исключено, что, узнав об этом, кто-либо окончательно уверится в "бессмысленности" приведших к огромным потерям сражений под Ржевом - ведь враг-то в конце концов ушел сам... В действительности же он ушел потому, что 2 февраля сокрушительным поражением завершилась Сталинградская битва (через четыре дня, 6 февраля, Гитлер - см. выше - "разрешил" оставить Ржев), а ее исход мог бы быть иным, если бы под Ржевом враг не вынужден был держать примерно 1/6 часть войск Восточного фронта, в том числе и упомянутые выше 12 дивизий, которые ему пришлось дополнительно отправить летом 1942 года не под Сталинград, а к Ржеву! Таким образом, был свой объективный смысл в ржевском противоборстве и у нас, и у врага - правда, кардинально различный смысл: сопротивляясь под Ржевом, враг отдалял свое поражение, а мы, атакуя его, приближали свою Победу. И, кстати сказать, генерал Гроссман как-то сознавал безнадежность сопротивления под Ржевом; это выразилось во вводном слове его уже цитированной фразы: "Гитлер разрешил, наконец, 6 февраля отвести..." и т. д. сие "наконец" означало, в сущности, что тяжелейшая борьба и "слишком большие" потери под Ржевом только оттягивали неизбежное поражение. И в конце концов вынужденный оставить этот город враг в самом деле открыл нам дорогу на Берлин, хотя, разумеется, дорога предстояла долгая и трудная... Важно подчеркнуть, что во время боев под Ржевом в августе 1942 года едва ли не впервые четко проявилось созревшее превосходство наших сил над вражескими. Генерал Л. М. Сандалов, начальник штаба 20-й армии, сражавшейся на ржевском рубеже, вспоминал впоследствии о своем многозначительном разговоре с командующим армией генералом М. А. Рейтером. К 10 августа под Ржевом были разгромлены два "элитных" танковых корпуса врага, один из которых входил ранее в танковую армию Гудериана (тот был еще 26 декабря 1941 года отправлен Гитлером в резерв за свою взвешенную "отступательную" тактику). "- Подумать только, что год тому назад (в августе 1941-го.- В. К.) два таких немецких (гудериановских.- В, К.) корпуса прорвались от Десны на юг за Ромны,- вспоминал... Рейтер.- Позже такие же силы неприятеля прорвались от Орла до Тулы (то есть уже близко к Москве,- В. К.). А теперь два полнокровных танковых корпуса разбиты относительно равными силами нашей армии и спешно переходят к обороне, зарываются в землю. Причем вражеские танковые корпуса понесли поражение летом*, когда, по уверениям немецкого командования, немцам нет равных! Нет, не тот немец стал, не тот! - А может быть, мы не те стали? - возразил я. - Конечно, переделали немцев, протерли им глаза радикально изменившиеся за это время войска Красной Армии, - согласился Рейтер" (там же, с. 304-305). * * * Для более полного понимания смысла и значения боев под Ржевом необходимо рассмотреть еще одну таинственную страницу истории войны. Как уже сказано, наши войска вели наступление на ржевском рубеже в январе - апреле и, затем, в августе 1942 года, а 2 марта 1943-го враг сам оставил Ржев, после чего мы преследовали его, и это была как бы еще одна наступательная операция. В известной энциклопедии "Великая Отечественная война. 1941-1945" каждой из этих трех наступательных операций посвящена специальная статья (правда, последняя операция преподнесена там неверно - как наступление, предпринятое по нашей инициативе, а не преследование отступавшего по своей воле врага). Но, как ни странно, в этой энциклопедии вообще не упоминается еще одна весьма крупная наступательная операция наших войск под Ржевом, имевшая место в декабре 1942 года,- не упоминается, по-видимому, потому, что сама по себе она ни в коей мере не была успешной. Однако в действительности эта операция имела необычайно существенное значение в ходе войны в целом; при этом есть основания полагать, что она и не была рассчитана на очевидный успех, то есть изгнание врага с ржевского рубежа, хотя даже командовавший ею Г. К. Жуков об этом, по-видимому, не знал... В своих "Воспоминаниях и размышлениях" Георгий Константинович писал: "Верховный предполагал, что немцы летом 1942 года будут в состоянии вести крупные наступательные операции одновременно на двух стратегических направлениях, вероятнее всего - на московском и на юге страны (то есть в направлении Сталинграда и Кавказа.- В. К.)... Из тех двух направлений… И. В. Сталин больше всего опасался за московское" (цит. соч., с. 251),- и Г. К. Жуков, как он признает, был с ним согласен: "...Я... считал, что... нам нужно обязательно... разгромить ржевско-вяземскую группировку, где немецкие войска удерживали обширный плацдарм... Конечно, - заключает Георгий Константинович, - теперь, при ретроспективной оценке событий, этот вывод мне уже не кажется столь бесспорным" (с. 252, 253). И, как мы знаем, в августе (точнее с 30 июля) 1942-го под командованием самого Жукова началось, по его словам, "успешное наступление с целью разгрома противника в районе Сычевка - Ржев". Однако к концу августа наступление пришлось остановить. "Если бы в нашем распоряжении,- сетовал Георгий Константинович,- были одна-две (сверх имевшихся.- В. К.) армии, можно было бы... разгромить... всю ржевско-вяземскую группу... К сожалению, эта реальная возможность Верховным Главнокомандованием была упущена. Вообще, должен сказать, Верховный понял, что неблагоприятная обстановка, сложившаяся летом 1942 года, является следствием и его личной ошибки". Правда, здесь же, на той же странице, Жуков оговаривает, что для остановки нашего наступления в районе Ржева "немецкому командованию пришлось спешно бросить туда значительное количество дивизий, предназначенных для развития наступления на сталинградском и кавказском направлениях" (с. 266). Из этого рассказа Георгия Константиновича вроде бы следует, что отвлечение вражеских сил от Сталинграда и Кавказа не было главной целью нашего наступления под Ржевом, начавшегося 30 июля, и его остановка к концу августа являлась серьезной неудачей. Между тем есть основания полагать, что именно отвлечение войск врага с юга, где 17 июля (то есть двумя неделями ранее) он начал наступление непосредственно на Сталинград, было главной целью Ржевской операции. Дело в том, что перед нашим контрнаступлением под Сталинградом, начавшемся 19 ноября 1942 года, было вновь принято решение наступать и под Ржевом, и на этот раз - уж совсем явно не для разгрома там вражеских войск и овладения Ржевом, а для отвлечения сил врага с юга. Ибо, как сообщил в своих воспоминаниях один из тогдашних руководителей разведки, П. А. Судоплатов, враг был заранее информирован нами о готовящемся и начавшемся 8 декабря нашем наступлении!..* "Немцы ждали удара под Ржевом и отразили его. Зато окружение группировки Паулюса под Сталинградом явилось для них полной неожиданностью" (цит. соч., с. 188). Эта поистине редкостная по своему характеру акция может показаться выдуманной. Однако руководивший наступлением под Ржевом в декабре 1942 года Жуков, говоря о полной его неудаче, отметил прежде всего следующее; "Противник разгадал (выделено мною.- В. К) наш замысел и сумел подтянуть к району действия значительные силы... перебросив их с других фронтов". А у нас "был недостаток танковых, артиллерийских, минометных и авиационных средств для обеспечения прорыва обороны противника" (с. 313, 314),- то есть, выходит, настоящей готовности к мощному наступлению не имелось... Итак, обладавший высокой военной мудростью Г. К. Жуков понял, что враг каким-то образом "разгадал" наш план наступления. Но Георгий Константинович, сообщает Судоплатов, "так никогда и не узнал, что немцы были предупреждены о нашем наступлении, поэтому бросили туда такое количество войск" (там же). Стоит сказать, что, несмотря на громадную группировку войск врага под Сталинградом, количественно превышавшую его ржевскую группировку, качественно она уступала последней, ибо под Сталинградом значительную часть вражеских войск составляли намного менее боеспособные румынские, итальянские и венгерские войска. Выше цитировались слова Жукова о том, что Сталин считал ржевскую группу врага "более опасной", чем южную, нацеленную на Сталинград и Кавказ. Но естественно предположить, что вождь "обманывал" Георгия Константиновича, ибо оба наступления на Ржев, в августе и декабре, едва ли преследовали цель изгнать врага с ржевского рубежа. Показательно следующее. 26 августа 1942 года, после провала наступления на Ржев, Жуков назначается заместителем Верховного Главнокомандующего (это после провала!) и 29 августа отправляется на юг, в район Сталинграда, в качестве руководителя всей операции... Однако 17 ноября - за два дня до начала контрнаступления на юге - Сталин вызывает его в Москву и отправляет в район Ржева, откуда он тем не менее 28-29 ноября (см. цит. соч., с. 310-311) передает Сталину и А. М. Василевскому (заменившему на юге Жукова) свои соображения о том, как надо вести наступление под Сталинградом! К тому времени враг уже хорошо знал, что Жуков командует на главных направлениях, и появление его у Ржева, надо думать, служило дополнительным подтверждением подброшенной врагу нашей разведкой версии. И по-своему даже забавно, что удочка, на которую попался в 1942-м враг, сработала и в наши дни: американский писатель и историк Дэвид Гланц, сочинения которого публикуются (возможно, из своего рода низкопоклонства) и у нас, пропагандирует сенсационную версию, согласно которой наступление под Ржевом в декабре 1942-го было наиважнейшей операцией, намного более важной, чем почти одновременное контрнаступление под Сталинградом, но этот факт-де замалчивается ибо Ржевская операция не удалась, потерпела полное поражение... Это, без сомнения, совершенно безосновательная "концепция", ибо слишком много имеется доказательств того, что Сталинградской битве с самого начала придавалось безусловно первостепенное и решающее значение. Вместе с тем, как ясно из вышеизложенного, разгром врага под Сталинградом не умаляет значения продолжавшегося четырнадцать месяцев противостояния под Ржевом...
Примечания:[1] Почему-то в ряде сочинений этот прорыв датируется 1б октября, когда фронт находился еще на расстоянии 150 км от Москвы. По свидетельству генерала А. А. Лобачева, члена Военного совета (то есть "второго" по положению начальника) 1б-ой армии, сражавшейся именно на этом участке фронта, указанный прорыв имел место 30 ноября, когда фронт находился в 16 км от границы Москвы. См.: Лобачев А. А. Трудными дорогами. М., 1960, с. 258, [2] См.: Дорога на Смоленск. Американские писатели и журналисты о Великой Отечественной войне советского народа. 1941-1945. М., 1985, с. 79. [3] См.; Сандалов Л. М., генерал-полковник, На Московском направлении. М.,1970,с.259. [4] Рейнгардт Клаус. Поворот под Москвой. Крах гитлеровской стратегии зимой 1941-1942 года. М., 1980, с. 237. * Ей посвящена последняя главка знаменитой книги Александра Радищева "Путешествие из Петербурга в Москву". Далее следует: "Вот уже Всесвятское... Москва! Москва!!!" [5] За Москву, за Родину. М., 1964, с. 42. [6]Рокоссовский К. К. Солдатский долг. М., 1984; Казаков В. И. Артиллерия, огонь! М., 1975; Сандалов Л. М. На Московском направлении. М., 1970. * Правда, хорошо информированный редактор газеты "Красная звезда" утверждал, что это произошло позже, 26 ноября,- и, возможно, был прав (см. Ортенберг Д. Июнь-декабрь сорок первого. Рассказ-хроника. М., 1984, с. 275) ** Есть и другая версия, согласно которой телефонная связь с Москвой была уже нарушена, и сообщение доставила перебравшаяся через фронт женщина (см.: Молчанов В. Записка из Красной Поляны. "Правда", 1986, 4 августа, с. 3). [7] Захаров С. Е., Зверев Ю. И. На подмосковных рубежах. М,, 1984, с. 36. [8] Провал гитлеровского наступления на Москву. М., 1966, с. 94,95,105. [9] Жуков Г. К., маршал. Воспоминания и размышления. М,, 1985, том 2, с. 226. [10] Битва за Москву. М,, 1966, с. 253. [11] Цит. по кн.: Проэктор, указ. соч., с. 314. [12] Там же, с. 310. [13] Цит, по кн.: Анофилов В. А. Крушение похода Гитлера на Москву. 1941. М.,1989,с. 299. [14] Поход в Москву в 1812 году; мемуары участника, французского генерала графа де Сегюра. М., 1911, с. 97. * Городок южнее Парижа. [15] Коленкур Арман де. Мемуары. Поход Наполеона в Россию. М., 1943, с.220, [16] Гриф секретности снят. Потери вооруженных сил СССР в войнах, боевых действиях и военных конфликтах. Статистическое исследование. М., 1993, с. 146. [17] Там же. [18] Сандалов Л. М., цит. соч., с. 253,255. [19] Солженицын Александр. Публицистика. Вермонт-Париж, 1989, с. 141. [20] Там же, с. 306 второй пагинации. [21] Решетовская Н. В споре со временем. М., 1975, с. 40-41. [22] Столяров Кирилл. Палачи и жертвы. М., 1997, с. 334-335,343. [23] Решетовская Н., цит, соч., с. 33. [24] Момыш-улы Баурджан. За нами Москва. Записки офицера. Алма-Ата, 1970, с. 372. * См. "первый том" этого сочинения - "История Руси-и русского Слова". Д. 1997, с. 415-422 [25] Твардовский А. Стихотворения и поэмы. М., 1986, с. 865. [26] Сандалов Л. М., цит. соч., с. 273. [27] Ржевская Елена. Ближние подступы. М., 1985, с. 54. [28] Типпельскирх К. История второй мировой войны. М., 1956, с. 24. * Стоит напомнить, что под Сталинградом сражалось около четверти войск Восточного фронта - то есть всего в полтора раза больше, чем у Ржева... [29] Маршал Жуков, каким мы его помним. М., 1989, с. 310. [30] Сандалов Л. М., цит. соч., с. 253-254. * Командующие - в ноябре 1941 - ноябре 1942-го генерал-лейтенант Д. Д. Лелюшенко, затем, до апреля 1943-го,- генерал-лейтенант В. Я. Колпакчи. [31] Ржевская Елена. Была война... М., 1980, с. 107-108. * Имеется в виду король Пруссии в 1740-1786 годах Фридрих II Великий. * См. об этом многие страницы моей книги "История Руси и русского Слова. Современный взгляд" (М., 1997). * Правда, он полностью умалчивает о том, что, уходя, его войска оставили за собой, как говорится, выжженную землю, о чем свидетельствует вошедшая 3 марта в Ржев Елена Ржевская. * Напомню, что поражение под Москвой враг потерпел в декабре - начале января. * Об этом врагу сообщил наш разведчик Александр Демьянов, которого вражеская разведка считала своим надежным агентом по кличке "Макс" (см. подробный рассказ в книге Судоплатова).
Кожинов В.В. Россия век XX (1939 - 1964). Москва, 1999 г. Далее читайте:Мемориальная страница Вадима Кожинова. Кожинов В.В. - Черносотенцы и Революция Москва 1998 Кожинов В.В. Россия век XX (1901 - 1939). Москва, 1999 г.
Кожинов В.В. Победы и беды России. Москва, Алгоритм, 2000 г.
Кожинов В.В. История Руси и Русского слова. Москва, Алгоритм, 1999 г.
|
|
ХРОНОС: ВСЕМИРНАЯ ИСТОРИЯ В ИНТЕРНЕТЕ |
|
ХРОНОС существует с 20 января 2000 года,Редактор Вячеслав РумянцевПри цитировании давайте ссылку на ХРОНОС |
