Ксения Касьянова

1994 г.

БИБЛИОТЕКА ХРОНОСА

XPOHOC

ВВЕДЕНИЕ В ПРОЕКТ

ФОРУМ ХРОНОСА

НОВОСТИ ХРОНОСА

БИБЛИОТЕКА ХРОНОСА

ИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИ

БИОГРАФИЧЕСКИЙ УКАЗАТЕЛЬ

ПРЕДМЕТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ

ГЕНЕАЛОГИЧЕСКИЕ ТАБЛИЦЫ

СТРАНЫ И ГОСУДАРСТВА

ЭТНОНИМЫ

РЕЛИГИИ МИРА

СТАТЬИ НА ИСТОРИЧЕСКИЕ ТЕМЫ

МЕТОДИКА ПРЕПОДАВАНИЯ

КАРТА САЙТА

АВТОРЫ ХРОНОСА

Родственные проекты:

РУМЯНЦЕВСКИЙ МУЗЕЙ

ДОКУМЕНТЫ XX ВЕКА

ИСТОРИЧЕСКАЯ ГЕОГРАФИЯ

ПРАВИТЕЛИ МИРА

ВОЙНА 1812 ГОДА

ПЕРВАЯ МИРОВАЯ

СЛАВЯНСТВО

ЭТНОЦИКЛОПЕДИЯ

АПСУАРА

РУССКОЕ ПОЛЕ

Ксения Касьянова

О русском национальном характере

ГЛАВА 7

Способ проверки гипотезы

7.1. Что может наука.

В настоящее время ценности исследуются в социальных науках в основном методом опроса. По-видимому, какие-то ценностные ориентации можно уловить таким образом. Но относительно тех, которые представляют собой матрицу и "знаменатель личности", метод опроса оказывается бессильным по той простой причине, что он предполагает контакт исследователя с исследуемым в вербальной сфере, а бессознательные структуры "социальных архетипов" находятся в основном за пределами этой сферы.

Но если бы они были просто невербальны, то было бы проще. Беда в том, что они к тому же "завалены" в нас ворохами словесно усвоенных концепций. Это в полном смысле "чужие" слова и мысли, но они используются нами часто для выражения самых настоящих, подлинных чувств. Особенно разительно это бывает, когда какой-нибудь простой человек, не занимающийся специально интеллектуальными изысканиями, пытается выразить возникшие в нем моральные чувства: он либо выталкивает из себя какие-то совершенно разорванные фразы и обрывки мыслей, либо вдруг взрывается фейерверком самых "густопсовых" газетных штампов, от которых у всех просто "уши вянут". И в то же время понимаешь, слушая его, что в глубине сознания этого человека штампы привязаны к чему-то очень важному. Но они этого важного не выражают, они его обозначают, и при том - весьма условным способом. Логическая связь между всеми этими штампами крайне слаба, а то и просто отсутствует, потому что они имеют тенденцию располагаться не в зависимости друг от друга, а в соответствии с "силовым полем" ценностных ориентации. Но выявить через них это поле - задача трудноразрешимая.

Существует деление ценностей на "инструментальные" и "терминальные". Последние более всего близки к тому, что выше называлось "сентиментом", или "социальным архетипом": они есть первичные или - что то же самое -, конечные точки ориентации всей системы поведения человека. Инструментальные ценности представляют как бы промежуточные ступени на пути, ведущем к ценностям терминальным. Например, человек в значительной степени неосознанно стремится к свободе, одной из компонент и вспомогательным средством считая знание в самом широком смысле слова; тогда для него ценностями будут книги, библиотеки, обмен мнениями с другими людьми, высшее образование. Отсвет сильного чувства, окружающего терминальную ценность - свободу, падает на все инструментальные, постепенно слабея по мере удаления от предмета "сентимента". Зато аналогично возрастает рациональное отношение к предметам инструментальных ценностей. Они становятся взаимозаменяемыми и все больше осознаются носителем .как средства к чему-то более важному.

Инструментальные ценности можно изучать опросными методами. В них больше вербальных элементов и они сильнее работают на выражение (а не только на обозначение) ценности, т. е. предмета. Восстановив круг инструментальных ценностей, можно пытаться сконструировать тот центр, к которому они все тяготеют, т. е. ценность терминальную. Однако сложность возникает из-за того, что "круги" инструментальных ценностей, теоретически "обслуживающие"" различные терминальные ценности, имеют сильную тенденцию пересекаться и накладываться друг на друга. Проще говоря, человек всегда стремится использовать одно и то же средство для достижения всех ценностей, каких только можно добиться с его помощью. Поэтому конструирование терминальных ценностей по инструментальным - процедура всегда сложная и по существу не имеющая проверки. Отсюда - часто раздающиеся в социологии голоса, утверждающие, что никаких ценностей в реальности просто нет, что это мысленный конструкт исследователя, не имеющий отношения к исследуемому.

Это утверждение верно и одновременно неверно: оно верно в том смысле, что, действительно, человек, специально над этой задачей не работавший, не может сформулировать высказывание, отражающее его терминальную ценность с достаточной точностью и недвусмысленно; исследователь же, пытающийся как-то собрать и завершить его высказывания, никогда не гарантирован от ошибки. Но это утверждение совершенно неверно в том смысле, что нет никаких ценностей как точек отсчета человеческого поведения. Человеческая жизнь с точки зрения поведения не только не представляет собою горстку зерен, каждый элемент которой не связан с другими и катится в зависимости от силы тяжести, но даже и горстку корпии, в которой есть множество коротеньких линий, держащихся друг возле друга посредством случайного сцепления. Если уж описывать ее таким образом, то чаще всего она все-таки моток пряжи, иногда сильно запутанный, но тем не менее представляющий собою нечто целое - от начала до конца. Поэтому-то, применяя свои вероятностные ухищрения при обработке материала, исследователи всегда уверены, что средние, получаемые таким способом, не случайны, что повторяемость в поведении человека всегда нечто большее, чем простое совпадение.

Начинать поэтому следует с того, что повторяется,- с поведения. Но здесь опять возникают трудности. Поведение, обнаруживающее ценности человека,- это его поступки, совершаемые в ситуации, где есть выбор. Для того, чтобы добраться в конечном счете до "знаменателя личности", необходимо предварительно отсеять массу действий, совершенных ею в ситуациях, где либо вовсе нет выбора, либо (что гораздо чаще встречается) выбор очень невелик. Проделать такую операцию, наблюдая реальное поведение человека,- весьма сложная задача. Поэтому исследователи идут другим путем - они ставят испытуемого в ситуацию выбора, создавая условия преднамеренно.

Таких способов в науке несколько: эксперимент, тесты и опросы, применяемые методом представления прожективных ситуаций. Эксперимент (в узко научном смысле, придаваемом этому термину) имеет то неоценимое преимущество перед всеми другими методами, что в нем исследователь может непосредственно наблюдать реакцию испытуемого, т. е. действие. Но экспериментатор может работать все-таки с довольно ограниченным контингентом лиц: эксперимент - дело трудоемкое, кропотливое и хлопотливое.

Тест и метод прожективных ситуаций - это в общем тот же эксперимент, но в упрощенном виде. И упрощение это достигнуто посредством перенесения ситуации и самого действия в вербальную сферу. При этом теряется, конечно, из вида само отдельное действие, относительно которого исследователь имеет твердую уверенность, что человек его в подобных ситуациях совершает, поскольку он сам, своими глазами видел, как оно было совершено. Но, с другой стороны, поведение человека в условиях тестирования или применения прожективных методик приобретает некоторые новые качества. Прежде всего, ситуация при изложении ее в словесной форме обобщается, и человек, поставленный в нее, получает возможность оперировать более крупными блоками представлений: в обобщенную ситуацию можно включить много действий разного характера и более широкий контекст.

При этом прожективные методики идут в основном по линии разработки контекста: человеку предъявляется развернутая диспозиция с несколькими альтернативами выбора. Исследователь может наблюдать, из каких именно альтернатив выбирает испытуемый, поскольку он сам эти альтернативы в его сознание ввел: в этом состоит правило игры. Кстати, эта сторона дела в эксперименте чаще всего остается за кадром, хотя это - не принципиальное ограничение, преодолимое в эксперименте.

Тесты, построенные на вербальном материале (к рисуночным, музыкальным и прочим тестам это не относится), идут несколько иным путем: они предоставляют испытуемому выбирать множество раз. При этом выбирается именно способ действия в отрыве от ситуации. В результате исследователь получает представление о предпочитаемом типе поведения, который реализует испытуемый (точнее, к которому он стремится, когда ситуация не ограничивает его слишком сильно). От "реальной жизни" поведение испытуемого в этом случае весьма далеко, зато - довольно близко к его ценностям. Хотя о самих ценностях исследователь не заставляет его рассуждать. Формулировка ценностных определений в данном случае (как и во всех прочих) принадлежит исследователю. Материалом для таких формулировок служит направление выборов.

По-видимому, такого рода тесты - наиболее подходящий инструмент для изучения бессознательных структур, принимающих участие в формировании поведения личности, подобных тем "социальным архетипам", которые нас интересуют. Правда, здесь возникает еще одна проблема: насколько бессознательные структуры, обнаруживаемые в результате этих выборов, действительно социальны, а не обусловлены органическими, психофизиологическими особенностями человека, его генетикой или патологическими отклонениями. Это - извечная проблема соотношения генетического и культурного в личности, волнующая психологов и специалистов смежных областей наук о человеке на протяжении всего периода их существования. Но мы здесь этой проблемой заниматься не будем.

Достаточно только сказать по этому поводу, что этнический характер рассматривается нами на уровне черт личности, т. е. интроецированных в личность ценностей, а это - результат длительного процесса взаимодействия особенностей генотипа с культурой и взаимного их приспособления. И нас будет интересовать именно этот результат, а не выделение в нем культурной и природной составляющих. То, что мы называем изучаемые архетипы поведения "социальными", есть лишь желание подчеркнуть факт исторической "привязанности" этих архетипов к определенной человеческой общности, внутри которой они как бы противопоставляются особенностям индивидуального человеческого поведения и до некоторой степени преодолевают их.

В самом деле, если некоторая модель поведения характерна в данном социуме одновременно для здоровых и больных, людей с быстрой и замедленной реакцией, шизо- и циклотимиков, да при том еще и людей, находящихся в разных жизненных ситуациях, разного пола, возраста, образования, и т. д.- то есть все основания предположить, что такая модель - не плод индивидуальных усилий каждого из них, но что есть какие-то специальные механизмы для ее формирования и передачи от одного поколения к другому, от одного человека к другому в данной этнической совокупности. Факт же резкого падения частоты появления этой модели за пределами данного социума указывает на то, что она не есть проявление каких-то генеральных свойств человеческой природы. Практически для выявления отдельных элементов того, что выше мы называли этническим характером, достаточно показать распространенность данного элемента внутри данной этнической совокупности и относительно большую его частоту проявления в ней по сравнению с другими совокупностями. И с этой задачей вполне справляются современные личностные тесты, в особенности если для них получены достаточно хорошо обоснованные средние.

Вопросы же о том, каким путем возникли эти личностные характеристики и каково соотношение внутри них генотипических и культурных составляющих (а также множество других интересных и нужных вопросов), не могут быть рассмотрены удовлетворительно на уровне современной науки. Здесь наука, как говорится в известном фильме, "не в курсе дела".

В завершение можно сказать только, что, если читатель предполагал, что этот параграф написан с целью убедить в солидности и обоснованности того материала, которым оперирует исследователь, то он (читатель) глубоко заблуждался: весь раздел написан для того, чтобы показать, насколько слабы наши научные аргументы, как мало можно им верить и насколько осторожно следует ими пользоваться. Автор может здесь оправдаться только тем, что это принципиальная слабость науки в данном вопросе на данном этапе. Но в этом есть и своя положительная сторона: данными, полученными в ходе исследований посредством методик такого характера, невозможно "гвоздить" противника, "изничтожать" его, апеллировать к какой-то известной лишь одной стороне абсолютной истине. Они ориентированы с самого начала на дискуссию, на обсуждение. Они - материал и повод для размышления.

Но с другой стороны, к ним не следует относиться и слишком пренебрежительно: они дают определенные опорные точки внутри этих рассуждений, позволяют наметить некоторые пределы, за которые нерационально выходить, если дискутирующие хотят остаться в пределах "досягаемости мнений" друг друга, т. е. продолжать говорить об одном и том же предмете и соотносить свои рассуждения. Они есть нечто, какое-то явление, к которому можно адресовать определенные слова и высказывания так, что собеседники знают: данные термины связаны именно с данным явлением, а не "плавают" в пространстве. В общем они дают какую-то основу для конкретизации и стабилизации терминов - а это уже кое-что.

7.2. Способ получения материала

Для получения данных был использован тест MMPI - Миннесотский многофакторный личностный опросник. Это старый, хорошо отработанный способ исследования. Он впервые был предложен в 1941 г. американскими учеными Хозевеем и Мак-Кинли. Первоначально целью этого теста была диагностика психических заболеваний, поэтому в основание главных клинических шкал (их всего десять и они представляют собой как бы ядро всего теста) была положена нозологическая классификация американского психолога Крепелина. Однако с самого начала предполагалось попутно исследовать и довольно широкий личностный контекст. Для этого предназначались так называемые дополнительные шкалы MMPI, которые по своему количеству превышали клинические и со временем все умножались по мере подключения к работе все новых исследователей, опиравшихся на различные концепции и гипотезы.

В настоящий момент, согласно справочнику по данному тесту от 1975 г.¹²¹, дополнительных шкал уже свыше 400, и число их продолжает увеличиваться. И поскольку новые шкалы реализуют самые разнообразные подходы, тест не представляет собой чего-то единого и завершенного, и это в каком-то смысле его достоинство. Это - довольно сложный и в значительной степени конкретно-исторически сложившийся феномен. Посредством включения в работу огромного множества исследователей - при переводе теста на другие языки, попытках адаптации к другим проблемам и сферам - первоначальная концепция личности с неизбежностью должна была подвергнуться "размыванию" из-за внесения большого числа новых и весьма разнородных элементов.

Сейчас тест практически концептуально нейтрален, т. е. с ним могут работать люди, придерживающиеся самых различных, даже противоположных, теорий личности. Число шкал так велико, что из них можно составлять действительно необозримое количество наборов и последовательных рядов.

Чтобы понять, как работает тест, нужно хотя бы вкратце коснуться способа его построения. Мы изложим его здесь, основываясь на методическом пособии Л. Н. Собчик¹²².

Опросник MMPI формировался своеобразным методом: исследователи опросили сначала большое число опытных психиатров и записали все вопросы, задаваемые ими при беседах с больными, пришедшими на первичный прием. Вопросов оказалось несколько тысяч. Тогда к работе подключились математики. Были заданы критерии идентификации высказываний и отбора из них наиболее представительных; и дело это поручили машине, которая и выбрала из первоначального массива тысячу вопросов. С ними и начали работу по созданию собственно теста.

Построение шкал велось обычным методом. Экспертным путем отбирались группы людей, характеризующиеся типичными для соответствующего заболевания признаками, или же группы с ярко выраженными личностными чертами (акцентуированные личности), которые впоследствии сопоставлялись с группами здоровых людей или людей без особой выраженности тех черт личности, которые в данном случае предполагалось тестировать. В шкалу входили лишь те утверждения, по которым разница между реакцией здоровых и больных людей (и, соответственно, акцентуированных и неакцентуированных личностей) более чем в два раза превышала стандартную ошибку.

Таким образом, методика создавалась путем стандартизации на большом числе больных и здоровых людей. В конечном счете, из первоначальной тысячи выбрано было только 550 высказываний, имеющих большое дискриминационное значение. Прочие вопросы, следовательно, не проявили различающей способности: больные и здоровые, акцентуированные и неакцентуированные личности отвечали на них приблизительно одинаково. В результате такого способа построения шкал они имеют часто, с точки зрения здравого смысла, весьма странный вид: совершенно невозможно иногда объяснить, почему тот или иной вопрос избран для определения той или иной личностной черты. Но очевидно одно, он работает, т. е. дифференцирует людей, отделяет их друг от друга именно по этому качеству. Почему - не всегда понятно. Но в этом и специфика почти всякого теста. Почему и как получается итоговый результат - непонятно часто не только испытуемому, но и самому исследователю. Важно, что результат все-таки получается. А то, что действительно получается (или не получается) именно тот результат, который необходим в данном случае, проверяется затем статистически. Это уже проблема валидизации теста.

К 550 отобранным вопросам были добавлены еще 16 контрольных, и в таком виде вопросник теста существует до настоящего времени. Для клинических шкал выработаны специальные процедуры перевода в Т-баллы и коррекции, позволяющие снять в определенной мере защитные ухищрения испытуемого, если таковые имели место. Для дополнительных шкал коррекции нет, но перевод в Т-баллы возможен, поскольку формула общего перевода может быть применена и к ним.

Сопоставление данных для одного и того же испытуемого по различным шкалам дает профиль его личности, т. е. кривую, которая позволяет судить о выраженности тех или иных качеств по сравнению со средними значениями, имеющимися для каждой шкалы, которые статистически вычисляются на больших массивах испытуемых.

У нас в стране тест MMPI впервые был переведен в 1965-67 гг. Березиным и Мирошниковым в Москве и одновременно работу над ним начали в Ленинграде в Бехтеревском институте (Бажин, Гильяшева, Левина, Тонконогий).

Москвичи пошли по линии устранения трудно переводимых вопросов, работающих главным образом на дополнительные шкалы, и приспособления теста только для клинической диагностики. Они сократили число вопросов до трех с половиной сотен, поменяли ряд ключей. В этом варианте тест стал непригодным для обсчета по дополнительным шкалам.

Ленинградцы пошли по пути адаптации полного варианта вопросника и сделали ряд последовательно улучшающихся вариантов перевода. В таком виде результат, полученный на дополнительных шкалах, вполне возможно сравнивать с американскими данными, что само по себе весьма интересно.

Первоначально существовала страшная оппозиция применению теста. Его поносили за буржуазный, математизированный, формальный подход к личности, недопустимый в социалистическом обществе. Эта тенденция сохранилась еще с 30-х годов, когда громили тестовые методики, созданные для профотбора. Однако в настоящее время эта оппозиция сильно смягчилась, научное общественное мнение в целом примирилось с фактом существования тестов, хотя классические наши психологи и психиатры до сих пор крайне болезненно реагируют на все связанное с тестами. Зато в прочих научных кругах существует большое любопытство по отношению к ним, и тесты сейчас распространяются с огромной быстротой. Правда, выработаны типичные способы маскировки. Тесты везде называются "клиническими" (хотя используются большей частью именно как личностные), результаты исследований помещаются в специальных, большей частью медицинских сборниках. Однако специалисты знают все эти приемы.

Постепенно привыкают к тестированию и испытуемые, которые вначале воспринимали такой способ опроса как необычайный и странный. Высказывания в тесте (в отличие от вопросов анкеты) никак не связаны друг с другом, и испытуемый не может понять задачи исследователя, не может предсказать, что получится из его собственных ответов. Поэтому ему непонятно, как надо отвечать, чтобы "выглядеть" более менее достойно. Это вызывает с непривычки испуг и недоверие. Неподготовленный испытуемый может издать жалобный или агрессивный вопль и отказаться отвечать, обвиняя исследователя в том, что он отрывает его от работы ради всякой ерунды, а иногда и пригрозив пожаловаться куда следует. Такая реакция часто маскирует затруднение: респондент попросту не понимает, как отвечать и куда что записывать, и, боясь показаться неумным или вовсе бестолковым, имитирует моральное возмущение. Человек более гибкий и искушенный, как правило, стремится замаскироваться самим способом заполнения, он отвечает "нет" ("неверно"), если вопрос кажется ему бестактным, и вообще старается побольше выбирать "нет", упуская при этом из вида, что отрицательные ответы также несут информацию (есть шкалы, построенные исключительно на отрицательных ответах), и не зная, что есть способы коррекции.

Впрочем, по мере распространения знаний в этой области исследуемые также начинают проявлять к тесту большое любопытство. Отвечаешь-отвечаешь на какие-то мелкие и, по-видимому, никчемные вопросы, а потом исследователь говорит тебе нечто, что большей частью тебе и так уже о себе известно, но все равно интересно.

В общем и целом обстановка создается вполне благоприятная для включения в работу не только психологов и врачей, но и специалистов других отраслей, в том числе культурологов.

Каким же образом может использовать MMPI культуролог?

7.3. Возможности MMPI в культурологических исследованиях

Весьма грубый и упрощенный, а тем не менее очень интересный способ - сравнение средних. Поскольку вопросник MMPI переведен в настоящее время на много языков, тестирование по нему проводится в различных странах. По мере накопления материала, начинают вычислять средние для различных больших категорий населения и для всей национальной выборки в целом (не этнической, а в пределах данной страны или данного государства).

При этом, чем меньше модифицирован тест, тем легче сравнивать результаты. Но, с другой стороны, тем непонятнее для исследователя, как работают те или иные шкалы в условиях данной культуры. Однако какое-то приемлемое сочетание этих факторов можно найти.

Первая и основная проблема для культуролога - подбор шкал. Желательно выбрать такие, в которых сильнее всего отражается влияние культурных детерминант личности. В принципе все шкалы такую детерминанту в себе заключают: в психологических исследованиях невозможно чисто отделить психофизиологические факторы от социально-культурных; как правило, они замеряются все вместе в каждом личностном качестве. Тем не менее существуют шкалы, сильнее окрашенные социально или наоборот - психофизиологически. Например, шкалы клинической десятки и психосоматические несут в себе преобладающий элемент психофизиологии. Напротив, в таких шкалах, как "социальный статус", "уважение к власти", "социальная ответственность", культурная переменная очевидно является основной. Эти шкалы служат основным инструментом для культурологического исследования.

Оговорим, что одними такими шкалами все же не обойтись, так как для контроля необходимы и дополнительные данные - о состоянии индивида в данный момент и его актуальной ситуации (соматическое состояние, уровень тревожности, конфликт и др.).

Получается, что культуролог осуществляет процедуру как бы обратную той, какую проделывает психиатр в клиническом исследовании: тот контролирует картину болезни личностными и ситуационными элементами, а культуролог, наоборот, контролирует личностный профиль клиническими и психофизиологическими переменными, которые несут для него дополнительную информацию.

Когда отбор шкал сделан, расположение и блокировка их не представляют ничего принципиально трудного. Получение средних по этим шкалам и предварительный сбор данных - дело трудоемкое, но не головоломное: обработка материала сильно формализована и позволяет вводить еще большую формализацию. Существуют программы для машинной обработки больших массивов, в том числе и у нас.

Наибольшего искусства, по-видимому, требует интерпретация полученных отклонений. И начинается она с объяснения основополагающего факта: по отношению к чему получены отклонения, или, другими словами, что от чего отклоняется в данном случае.

Описываемая в нашей работе попытка относится к факту расхождения двух средних - американской, полученной на большой выборке американского населения, и другой, полученной на нашей выборке. Фактически та линия, которая получается проведением через американские средние, есть профиль, т. е. отклонение от некоторой вероятностно ожидаемой средней кривой. Следовательно, мы имеем здесь какое-то преодоление случайности в определенных направлениях. Отсюда можно говорить о выборе или о модели поведения. Наша выборка дает несколько иные средние, образующие другой профиль, который можно интерпретировать как другую модель поведения. Модель поведения, в свою очередь, предполагается обусловленной устойчивыми личностными качествами, которые приобрели такую распространенность в популяции в результате влияния определенной культуры.

Такое рассуждение как бы само напрашивается на возражение: слишком много допущений. Никаких нет доказательств, что сами отклонения обусловлены именно устойчивыми личностными качествами, а они, в свою очередь, есть результат воздействия культуры. Ведь очевидно, что, получая средние на большой совокупности населения данной страны, мы очерчиваем ими личность модальную, а не базовую, т. е. выбираем совокупности черт, распространенных в данном обществе в целом, а не относящихся к определенной культуре. В большом обществе, каковым являются США, миграционные процессы сильно работают на инкорпорацию в общий культурный контекст элементов самых разных общностей: негры, латиноамериканцы, европейские иммигранты, китайцы и другие меньшинства вносят свой вклад в этот контекст. Получаемые на таком массиве средние должны быть результатом взаимодействия разно- и противоположно направленных культурных влияний. И в этом смысле они случайны по отношению к каждой из этих составляющих.

Так можно предположить чисто теоретически. Однако у нас есть сам профиль, и мы можем просто посмотреть на эти отклонения и сделать вывод: действительно ли они похожи на случайные. Возьмем те шкалы, которые, по всей видимости, американцы предпочитают всем остальным: обычно средняя располагается где-то в пределах от 1/4 до 1/2 шкалы, ближе к 1/3 от нуля (другими словами, выбирается в среднем от одной трети до половины всех баллов). Но есть шкалы, по которым средняя лежит очень высоко. Например, шкала "социальной ответственности" (Re-r): общее число баллов - 20, средняя составляет для мужчин 13,54, для женщин - 14,5 баллов. И та же картина по шкале "установка на себя" (As): общее число баллов - 20, средняя для мужчин - 13,5, для женщин - 13,0. Аналогично по шкале "самодостаточность" (уверенность в себе, умение справляться своими силами с трудностями, склонность к независимости) (Sf): при общем числе баллов 34, средняя для мужчин - 22,0, для женщин - 19,5. По шкале "совесть" (Conscience): общее число баллов - 19, средняя для мужчин - 12,98, для женщин - 13,38. Наконец, "сила воли" (Es): при общем числе баллов 68, средняя для мужчин - 37,0, для женщин - 35,3; "упругость это" (ER-0) (способность возвращать себе хорошее расположение духа, умение не терять голову в трудных обстоятельствах, последовательность, упорность): общее число баллов - 108, средняя для мужчин - 80,4, для женщин - 74,5.

Как видим, здесь перед нами явно не случайный разброс личностных качеств. Опора на себя, уверенность в своих силах и одновременно уважение к закону и вера в его силу и действенность, интернализация основных моральных принципов и руководствование ими в жизни и деятельности (совесть) - все это основные характеристики протестантской этики, как ее описал Макс Вебер¹²³, только спроектированные внутрь личности и несколько секуляризованные. По-видимому, все-таки именно культура, принесенная в Америку первыми переселенцами-пуританами, до сих пор является организующей силой американского общества.

Что касается русской этнической культуры, то она еще ждет своего Макса Вебера, поэтому проследить, в каких точках она похожа на американскую, а в каких отклоняется от нее - уже само по себе информативно. Однако здесь меньше уверенности в том, что именно русский этнический элемент в данный момент является преобладающим в культуре нашего общества. Поэтому для такого исследования важно, чтобы выборка была не столько обширной, сколько культурно более или менее однородной, тогда мы сможем говорить не о модальной, т. е. социальной, а о базовой, т. е. культурной личности^*.

Та выборка, на которой получены описываемые здесь отклонения, составляет всего 130 человек (65 мужчин и 65 женщин), что крайне мало по сравнению с американскими тысячами (теперь уже должно быть десятками тысяч), использованными для получения их средних. Но она культурно очень однородна: для всех опрошенных русский язык является родным и фактически родной является русская классическая литература; все они включены в общение, в неформальные круги, в которых, как выше мы утверждали, распространены в сильной степени русские этнические "социальные архетипы".

Все это, конечно, не было бы оправданием, если бы средние, вычисленные на других совокупностях, не имели тенденции приближаться к средним, вычисленным на данных 130-ти лицах. В частности, в последнее время появились в обращении данные, полученные Л. Н. Собчик на летчиках. Здесь средние вычислены для 580 мужчин и 280 женщин. 53 шкалы у нас общих (из дополнительных), и по этим шкалам в целом профиль повторяется, тяготея только к более сдержанной линии. Основные отклонения остаются. По мере описания я буду приводить также и эти данные. В моем распоряжении имеются и некоторые средние по еще одной небольшой совокупности, примерно 150 человек, опрошенных на производственных предприятиях. Эта выборка, по-видимому, культурно более однородна, чем выборка Собчик, судя по территориальным параметрам опроса. На ней отклонения также сохраняются и даже более сильно выражены, чем у летчиков. В заключение автор может принести читателю свои уверения в том, что, по его глубокому убеждению, все описываемые отклонения будут и впредь сохраняться при опросах, проводимых в нашей стране, при условии, что в выборку будет попадать достаточно большое число носителей русской этнической культуры (независимо от генетического этнического происхождения этих носителей).

И еще одна оговорка, прежде чем перейти к непосредственному описанию. Необходимо помнить все время, что сравнение профиля, который в данной работе принимается как выражение этнической модели поведения, характерной для нашей культуры, производится не с какой-то абстрактной нормой, а с другим профилем, обусловленным другой культурой. Это сравнение приобретает огромный интерес, если принять в целом гипотезу, что та, другая, культура есть непосредственное развитие основных принципов, характерных для культуры, которую можно было бы назвать здесь, согласно нашей русской традиции, культурой западноевропейской (хотя реально такой культуры в природе не существует - она есть теоретическое отвлечение некоторых основополагающих характеристик ряда национальных культур, развивавшихся в тесном взаимодействии на протяжении сотен лет). Ее перенесли с собою английские переселенцы в Новый Свет и там, разумеется, несколько трансформировали. Эта трансформация, однако, не затронула изначальных принципов, на которых зиждется культура,- ее "социальных архетипов".

Сравнивая теперь свои архетипы с американскими по одним и тем же переменным, мы можем констатировать разницу между нашей этнической культурой и тем эталоном, который постоянно принимался нашей русской интеллигенцией за выражение более высокой ступени общечеловеческого развития, к которому мы с неизбежностью движемся, и если не можем его полностью достигнуть, то только в силу нашей извечной отсталости, дикости и неразвитости.

Расхождение в средних показывает, во-первых, огромную устойчивость наших этнических архетипов: несмотря на постоянное "отклонение" интеллигентской рефлексии силовыми линиями поля западноевропейской культуры, на уровне модели поведения та же интеллигенция (потому что выборка по преимуществу интеллигентская) реализует в полном объеме свои "социальные архетипы", а вовсе не западноевропейские.

Во-вторых, как мы попытаемся показать, по-видимому, и главные принципы, на которых основывается эта модель поведения,- другие. И в этом причина того, что несмотря на многовековые попытки "внедрения", на тесное общение и взаимовлияние, наша культура не влилась и не вливается органически в западноевропейскую, представляя собой как бы "особое мнение" по вопросу о человеке и его месте в мире. Поэтому все филиппики против русского этнического характера по поводу отсутствия в нем тех или иных черт, необходимых, с точки зрения западноевропейского идеала личности, и, напротив, наличия других, указанному идеалу прямо противоречащих,- не имеют никакого смысла до тех пор, пока не принимают во внимание того целого, которым данные черты (или их отсутствие) обусловлены:. Наша культура исходит из другого представления о мире и о месте человека в нем. И потому (а не по причине незнания, неумения или неразвитости) она задает другую модель поведения.

Хороша эта модель или плоха - другой вопрос. В ней, по-видимому, как и во всяком другом явлении, сложившемся естественноисторическим путем, есть масса несовершенств и несоответствий. Ее можно улучшать и трансформировать, но не способом искусственного и насильственного "притягивания" ее к чуждому, хотя, может быть, и прекрасному образцу, а приведением ее в соответствие с ее собственными основополагающими принципами. Это путь более сложный и длительный. Он требует внимания, исследования, кропотливой работы, он требует, наконец, своих идей и оригинальных решений. Путь простого заимствования извне "подходящих" для той или иной цели образцов поведения в принципе возможен, но в ограниченных пределах. Заимствованное необходимо упорядочивать и вводить в систему, в соответствии с принципами данной культуры. Только тогда заимствование плодотворно.

Хотим мы этого или нет, но исторически так сложилось, что предки наши имели, и нам завещали, несколько особое представление о мире. И этим обстоятельством мы как бы поставлены в необходимость исполнить в общечеловеческом хоре свою собственную партию.

Если признать, что человечество представляет из себя некоторое грандиозное и сложное единство, то каждая отдельная нация входит в его состав в качестве необходимой в этом целом составной части, без которой оно было бы неполно и в каком-то смысле ущербно. Каждая национальность, по мысли Бердяева, "есть та сложная иерархическая ступень, в которой наиболее сосредоточена острота исторической судьбы. В ней природная действительность переходит в действительность историческую"¹²⁴. Каждый народ находит свой способ перехода от природной действительности в сферу истории, которую он стремится осуществлять своими силами и в соответствии со своими ценностями, в результате же "в положительное конкретное всеединство человечества входят все ступени бытия человека, вся полнота, в нем ничего не отменяется и не уничтожается"¹²⁵. Человечество в таком понимании представляет собой "сложную иерархию национальностей"¹²⁶, каждая из которых должна вносить свой оригинальный вклад, для того чтобы целое это было жизнеспособным и устойчивым, было богатым и сильным, чтобы оно действительно существовало как "некая личность в космической иерархии"¹²⁷. Надо не только черпать из общечеловеческого наследства, но и трудиться, пополняя его, и не только в смысле предметно-техническом, но и в сфере смыслов и ценностей.

В настоящее время существует, однако, тенденция, свойственная не только нам, русским, но и многим другим народам: по возможности широко использовать достижения современной западноевропейской цивилизации. А это и есть именно тенденция к преобладанию заимствования над вкладом. И Талкотт Парсонс, по-видимому, в значительной степени прав, заявляя в своей книге "Общества": "До сих пор главные структурные особенности других современных обществ в основе своей имели диффузию, распространяющуюся от этой исходной точки^*1, хотя часто они вносили много важных структурных новаций, которых не было в старых западноевропейских системах. Наиболее "развитыми" из этих [незападноевропейских] обществ являются Соединенные Штаты и Советский Союз, европейское происхождение которых очевидно, а также Япония, модернизация которой совершенно явно была реакцией на воздействие европейско-американской системы, хотя могли иметь большое влияние и местные элементы"¹²⁸.

Точка зрения Т. Парсонса заключается в том, что весь мир в настоящее время формируется за счет этой диффузии западноевропейской культуры, и оригинальные элементы культур, осуществляющих такое заимствование, должны отступить и перестроиться под воздействием массы вторгающихся извне новых составных частей. Если предположить этот процесс завершенным и весь мир - сформированным по этому единому (нужно признать, что весьма высокому) образцу, то для такой космической "личности" уже неприменим будет гордый бердяевский термин: "сложная иерархия национальностей", ибо тогда она будет состоять из совершенно одинаковых, взаимозаменимых составных частей, между которыми невозможно никакое органическое взаимодействие и которые не способны поддерживать никаких самоорганизующихся процессов, а в таком организме любое заболевание - смертельно.

Нет никакого резона принципиально сопротивляться всяким заимствованиям. Однако, для того чтобы заимствование приносило пользу, а также для того чтобы постоянно оставалось какое-то накопление, из которого можно продолжать заимствовать, чрезвычайно важно, чтобы народ ощутил свое место в этой общечеловеческой системе и почувствовал ответственность за себя и за нее. При этом нет никакой необходимости впадать в манию величия и превозносить свою культуру и историю, противопоставляя их всем другим. Ведь для этнической общности возможны не только эти две позиции: бездумного заимствования и подстраивания либо гордого превознесения себя как единственно "правильного" народа. Можно ведь просто воспринимать себя как общество, которое "является не привилегированной формой общества, а не более как одним из многих, следовавших друг за другом в течение тысячелетий. Неустойчивая совокупность этих обществ свидетельствует о том, что и в своем коллективном бытии человек должен познавать самого себя как "оно", прежде чем решаться претендовать на то, чтобы стать самим собой"¹²⁹.

Этот мудрый призыв, обращенный к каждому народу: чтобы стать самим собой, познай прежде всего самого себя! - вновь переносит внимание к конкретной задаче, которую мы поставили себе в данной работе: получить некоторое знание о самих себе и о своей культуре посредством сопоставления рядов эмпирических данных и их интерпретации.

^* Различие базовой и модальной личности дается на с. 26-27 данной работы.

^*1 Здесь имеются в виду общества Западной Европы, которые рассматриваются Т. Парсонсом как "развивающиеся на средневековой основе, которая возникла после распада западной Римской империи".

Вернуться к оглавлению.

ХРОНОС: ВСЕМИРНАЯ ИСТОРИЯ В ИНТЕРНЕТЕ

ХРОНОС существует с 20 января 2000 года,

Редактор Вячеслав Румянцев

При цитировании давайте ссылку на ХРОНОС