Ксения Касьянова

1994 г.

БИБЛИОТЕКА ХРОНОСА

XPOHOC

ВВЕДЕНИЕ В ПРОЕКТ

ФОРУМ ХРОНОСА

НОВОСТИ ХРОНОСА

БИБЛИОТЕКА ХРОНОСА

ИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИ

БИОГРАФИЧЕСКИЙ УКАЗАТЕЛЬ

ПРЕДМЕТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ

ГЕНЕАЛОГИЧЕСКИЕ ТАБЛИЦЫ

СТРАНЫ И ГОСУДАРСТВА

ЭТНОНИМЫ

РЕЛИГИИ МИРА

СТАТЬИ НА ИСТОРИЧЕСКИЕ ТЕМЫ

МЕТОДИКА ПРЕПОДАВАНИЯ

КАРТА САЙТА

АВТОРЫ ХРОНОСА

Родственные проекты:

РУМЯНЦЕВСКИЙ МУЗЕЙ

ДОКУМЕНТЫ XX ВЕКА

ИСТОРИЧЕСКАЯ ГЕОГРАФИЯ

ПРАВИТЕЛИ МИРА

ВОЙНА 1812 ГОДА

ПЕРВАЯ МИРОВАЯ

СЛАВЯНСТВО

ЭТНОЦИКЛОПЕДИЯ

АПСУАРА

РУССКОЕ ПОЛЕ

Ксения Касьянова

О русском национальном характере

ГЛАВА 5

Двоящееся общество

5.1. Государство и мы

Немедленный и однозначный ответ на поставленный выше вопрос, по-видимому, пока что невозможен. Для этого нужно предварительно разобраться - что же мы такое представляем из себя в настоящее время: сложились ли мы, русские, в нацию или процесс этот еще не завершился, а если не завершился, то насколько он далек от завершения? И если тот процесс идет, то в каком направлении? И что влияет на него - какой контекст? Ответить на все эти вопросы трудно, потому что, как и сто лет назад (и больше), страна наша по-прежнему "покрыта канцелярской тайной" и мы узнаем обо всем в ней происходящем по "рукописной литературе" да по "сочинениям об нас иностранцев". Но будем надеяться, что В. Муравьев был прав, сказав об отношении интеллигенции к народу: "Мы ощущаем его изнутри".

Бесспорным, по-видимому, является тот факт, что носители первоначальной этнической культуры нашего народа локальные общины разложились окончательно, и мы имеем некоторое большое социальное целое (охватывающее кроме нашего собственного еще ряд этнически не похожих на нас народов), объединенное и скрепленное государством. С этой очевидной истины и следует начать: государство мы имеем, причем государство это - вполне современной, общепризнанной на данный момент во всем мире формы, устроено по западноевропейскому образцу, как и в большинстве стран "передовых" и "развивающихся". Можно предъявлять претензии к содержанию, вкладываемому в эту форму, но форма сама - западноевропейская.

Однако государство - это только один, весьма узкий срез общества. Государство можно было бы назвать жесткой фиксацией некоторых основных параметров данного общества в определенном его состоянии. Основа, на которой государство функционирует - закон, писаное право,- составляет лишь часть коллективных представлений, которые являются каркасом для всей социальной группы, называемой обществом. Эта твердая и неподвижная суша окружена непрестанно движущимся морем, в волнах которого кишат живые организмы: они рождаются, развиваются и, умирая, откладываются на дне, давая начало новым островам.

Именно это море - общественное сознание, всегда живое и подвижное,- осваивает новые ситуации, в которые попадает общество. Трудности могут возникать из-за материально-технических факторов, из-за отношений с окружающими обществами или общества с личностью (вспомним, что Дюркгейм считал, что в нас как бы два сознания: одно - это "общество внутри нас", другое - это наши индивидуальные состояния; вот эти индивидуальные состояния обществом уже не являются, они - вне его и составляют его "окружение"). Все эти трудности должны по ходу дела преодолеваться, общество должно постоянно адаптироваться к окружению, в том числе и его фиксированные параметры - государственные структуры.

Для этого государство "оборудовано" приводными ремнями - различными организациями, начиная от солидных, устойчивых и сильно формализованных (партии, профессиональные и прочие союзы), которые и основываются для того, чтобы влиять на политику, т. е. непосредственно на государство, и до небольших, слабо формализованных (типа различных обществ охраны природы, книголюбов и прочих), которые тем не менее пытаются проводить в жизнь какие-то отдельные комплексы коллективных представлений и, следовательно, также время от времени "вмешиваются", требуя что-то изменить в соответствии с этими представлениями.

Такие "приводные ремни" в нашем государстве также имеются. Они существуют и даже функционируют, но вряд ли хоть один человек, знакомый с этими организациями, рискнет утверждать, что они что-то с чем-то связывают. И ни один здравомыслящий человек, собираясь на профсоюзное собрание, вовсе не ожидает, что кто-то там будет высказывать собственное мнение, а остальные будут это мнение обсуждать и совместно вырабатывать решение. Ежу известно, что все решения подготавливаются заранее, что все речи пишутся и редактируются ответственными за это лицами, что все предварительно срепетировано, а то, что происходит на самом собрании,- спектакль, имитация деятельности. Это - совершенно пустая форма.

Основатель нашего государства В. И. Ленин горячо доказывал, что профсоюзы - это "приводные ремни", связывающие "партию" с "массами". В данном случае великий вождь отождествлял партию с государством, но гораздо интереснее, что он считал "массой", т. е. неоформленной группой индивидуальных единиц, все, что оставалось за пределами государства, и даже еще уже - партии. Для него не было никакого общества, помимо государства, в котором, таким образом, и предполагалось сосредоточенным все общественное сознание, весь динамический момент, "мотор", порождающий энергию и идеи. Связь с массами через "приводные ремни" с неизбежностью должна была получиться односторонняя, отсюда профсоюзы одновременно и "школа коммунизма": они должны учить, воспитывать, доводить до сведения масс решения, принятые "наверху", в "центре", в мозге. Именно на эту функцию до сего дня и ориентированы все "приводные ремни" нашего государства, из этого на 90% состоит их деятельность.

Но если государство - структура жестко формализованная и статичная (а с этой его природой ничего не может поделать даже наша всесильная ленинская партия), то все, что идет от него к обществу, неизбежно должно превращаться в директиву, инструкцию, бумагу, в циркуляр. А циркуляры, как известно, не обсуждаются, они суть принятые решения, и нет ничего более бессмысленного, чем обсуждать принятые решения.

По форме же видно, что она, форма, предназначена для другого - для обсуждения и оформления каких-то мнений и оценок, а следовательно, для доведения их от общества к государству. Именно для этой цели сложились указанные формы в той культуре, из которой они нами позаимствованы в западно-европейских обществах. Почему же у нас они действуют так нелепо? Только ли потому, что вождь и учитель так своеобразно представлял себе социальный процесс и так неудачно ориентировал в общем-то неплохие формы выражения общественного мнения?

Я думаю, что он не хуже нас всех "чувствовал" свой народ "изнутри" и он, по-видимому, хорошо понимал, что тот субстрат, который может и будет вырабатывать сознание этих "масс", не будет соответствовать тому материалу, на котором построено государство, что коллективные представления нашего народа не смогут уложиться в приготовленные государственные формы. Массированная пропаганда по всем каналам от государства к обществу и имела своей целью подавить эти коллективные представления, изначально присущие народу, и постепенно заместить их другими, более "передовыми" и "революционными". В этом основная и самая истинная суть лозунга - "воспитание масс".

Эта пропаганда ведется с неослабевающей силой уже не один десяток лет. Целые поколения выросли под ее воздействием. Всеобщее среднее образование еще более расширило поле ее деятельности, удерживая человека в школе, а следовательно, в сфере ее действия, довольно продолжительный срок. Все средства массовой коммуникации мобилизованы для этой цели. Главные хранители этнического начала в народе - его религия и фольклор - тщательно изолированы, "закупорены" в отведенных им узких сферах как индейские племена в резервациях.

Судя по интенсивности и продолжительности этой бурной пропагандистской деятельности, мы давно должны были уже утратить все свои этнические особенности и адаптироваться наконец к этим заимствованным извне формам жизни. Так ли это? Об этнических особенностях мы поговорим ниже - с ними не все очевидно. Но что касается адаптации нас к государственным формам, то она происходит весьма странным способом: на уровне механическом мы осваиваем процедуры, которые необходимы нам повседневно, что же касается самих форм, то мы их попросту не знаем. И степень незнания в этой области у нас воистину фантастическая.

Как-то пришлось мне ехать в купе с двумя попутчиками-шоферами. Зашел у них разговор о каком-то, если правильно вспоминается мне, особом способе соединения двух деталей в автомобиле определенной марки. Один доказывал, что такой способ соединения нигде больше не встречается и не может встретиться, и доказывал почему, разбирая дотошно всю механику взаимодействия окружающих частей. Другой говорил, что в принципе можно такой способ применить также и в других автомобилях, и не менее дотошно объяснял как. Когда в английском фильме или повести мне попадается сцена разговора нескольких человек о политике, то я почему-то всегда вспоминаю этих шоферов-попутчиков: именно так толкуют англичане о государственных вопросах. Они в них разбираются. Когда же два русских человека заводят такой разговор, то это скорее напоминает препирательство крестьян вокруг трактора, которые, согласно известному анекдоту, не могут сообразить, с какой стороны в него запрягается лошадь.

Мы не только слабо представляем себе распределение функций между различными учреждениями, способы их взаимодействия и соподчиненности, мы часто отказываемся признавать даже сам принцип их деятельности: мы очень долго стараемся "обходиться" без них, решая проблему собственными "средствиями". Когда же это нам явно не удается, мы вламываемся в первое попавшееся, более или менее подходящее по смыслу учреждение и начинаем немедленно требовать решения своего дела по возможности без всяких бумаг, без обращения в другие инстанции, без предварительных процедур. Если же это не удается, то возмущаемся, ругаем учреждение за бюрократизм, волокиту и требуем, чтобы с нами обращались "по-человечески". Чем и доказываем, что формальные отношения мы вообще исключаем в своем сознании из сферы "человеческого".

И это не только наше отношение к этому государству, оно имеет очень древнее происхождение. В. Вейдле в "Мыслях о русской душе" пишет: "Пусть иногда бестолково и невпопад, но в "должностном лице" у нас всегда склонны были искать человека, а не найдя, впадали в отчаяние или в негодование. Глупая чеховская старуха, сующаяся с челобитной не по адресу, путающая учреждения по неспособности видеть что-либо, кроме живых людей,- лишь карикатурное отражение этой склонности. Для русской литературы губернатор, околоточный, делопроизводитель - либо исчадия ада, либо человеческие существа, начисто изъятые из того мира, к которому они принадлежат по должности. Толстой ненавидит суд, Салтыков администрацию, Чехов терпит лишь тех профессионалов, которые не терпят своей профессии. Понятие городового в уме русского интеллигента приобрело метафизический смысл, зачеркнувший его бренное естество: февральская революция, как известно, была "бескровной", хотя трупы городовых, сложенные, как дрова, на невском льду, исчислялись сотнями. Наши террористы были добрые молодые люди, готовые даже и жизнь положить за будущее счастье человечества, но для которых представитель государства уже не был частью человечества"¹⁰⁶.

Государство изначально противостоит русскому человеку как нечто враждебное, и на него, как на врага, не распространяются моральные запреты: его можно обманывать, у него можно красть; обещания, данные государству, можно не выполнять. С ним можно бороться разными способами, но при этом почему-то не имеет силы самое главное для военных правило: чтобы победить врага, надо его знать. Знать свое государство мы не хотим. Сделав дело и выходя из учреждения, мы немедленно забываем начисто все, что нам пришлось узнать о порядке и способах его функционирования. И это забывание удивительно характерно. Я знаю немало людей, которые, приезжая из командировки, каждый раз с проклятьями приступают к заполнению финансового отчета, так как заново обучаются всем правилам его составления, но, сдав бумаги в бухгалтерию, немедленно опять их позабывают.

Существует гипотеза, что освоение иностранного языка требует от человека в несколько раз больше усилий, чем нужно для запоминания слов и правил построения предложений на изучаемом языке. И причина заключается в том, что психика человека оказывает сопротивление этому процессу: она "гасит" приобретенные навыки и стирает знание, "выбрасывает" все это из памяти как ненужное и враждебное, как мешающее ей.

Наши отношения с собственным государством чем-то напоминают этот процесс освоения чужого языка. Заложенные в наше сознание первоначальным семейным воспитанием бессознательные культурные структуры - "социальные архетипы" - начинают угнетаться этим чуждым .языком, основанным на других принципах, и тогда психика восстает на это знание и выталкивает его вон, чтобы оно не мешало нам жить. "Социальные архетипы" более важны, так как они представляют собою матрицу наиболее часто встречающихся, наиболее интимных и важных для нас систем отношений - систем, на основе которых функционируют все наши неформальные группы.

5.2. Наши неформальные группы

Мне запомнилось высказывание в частной беседе одного венгра: "Вы знаете, я просто преклоняюсь перед вот этой способностью русских: встречаются совершенно незнакомые люди, посидели, поговорили, вдруг - Давайте споем! - Давайте! - У тебя второй голос, у тебя первый, ага, и у тебя тоже первый, тогда я буду вторым. Начали! - И понимаете? - без всякой подготовки, без репетиций. Они могут сразу, сходу спеть такие сложные вещи!" - "Неужели венгры не смогли бы точно так же спеть свои народные общеизвестные песни?" - "Да. Но у нас одноголосие. А у вас - такие партии этих, как их... подголосков, и потом - импровизация!" - "Импровизация не представляет большой трудности, если человек хорошо владеет стилем в целом" - "Я это умом понимаю, но впечатление это производит потрясающее, когда вот так, сходу,- и такие сложные вещи..."

Я понимаю этого венгра очень хорошо. Точно такое же чувство восхищения было мною пережито однажды на троллейбусной остановке. Стоял пьяный и держал в руках три апельсина. Недалеко стояла женщина с мальчиком лет двенадцати. Апельсины были большие, а у мужчины не было ни портфеля, ни сумки. Он пошевелился и уронил один, полез его доставать и уронил другой; сделав массу ненужных движений, он, наконец, уловил на тротуаре их оба и осторожно распрямился, ощущая насмешливую атмосферу вокруг себя, хотя все молчали, только смотрели на его упражнения. Тут подошла женщина с сумкой, по-видимому, торговавшая у метро зеленью: какие-то пучки высовывались из полиэтилена, сбоку торчал букет непроданных ромашек. Пьяный опять уронил апельсин и отправился за ним на мостовую. Вернулся он, прижимая все три апельсина к груди, совершенно обескураженный. Женщина-торговка разбирала сумку и, держа в руках большой пучок укропа с какими-то листьями и стеблями, задумалась, по-видимому, о том, как все это лучше устроить. Женщина-мать подошла к пьяному и, протягивая пакетик, сказала: "Возьмите". Пьяный, по-видимому, все еще переживавший свою смешную возню, ошеломился и сказал недоверчиво: "Зачем? Не надо..." - "Положите апельсины,- убедительно уговаривала его женщина.- Так будет удобно. А то вы их растеряете в троллейбусе". - "Что вы? Не надо... Спасибо..." - сказал пьяный и взял пакетик. И сразу же женщина-торговка решила, что ей делать: она повернулась к матери мальчика и, сунув ей пучок укропа, сказала: "Вот - это тебе... Бери-бери, я ведь даром даю". И чтобы рассеять совсем уж какую-то невозможно предупредительную и сентиментальную атмосферу, вдруг сгустившуюся на остановке, беспечно махнула рукой: "Не везти же мне его домой. А ты посолишь что-нибудь". И отошла далеко, и даже отвернулась в другую сторону, чтобы показать, что она не собирается завязывать какие-то отношения, и вообще, что ей это ни для чего не нужно.

Один непосредственный поступок - и сразу же за ним второй, как ответ. И в первом движение души - помощь беспомощному, а во втором - вознаградить это желание. Две женщины сделали как бы движение с двух концов площадки, и сразу же над ней ощутилась отчетливая схема социальных отношений, которой все, включая нас, пассивно наблюдавших этот эпизод, были уже связаны,- и каждый точно знал, что, если последует продолжение, он должен сделать то-то и то-то: сыграть такую или иную роль (в зависимости от развития действия), в общем исполнить свою "партию" в этой песне. Так при первом же толчке извне в нас актуализируются "социальные архетипы", указывающие нам, что мы должны защищать, поощрять, порицать, не допускать и т. д. Как правило, мы о них не рассуждаем. Они существуют в нас на уровне поступка и чувства. Это и есть бессознательные структуры, о которых мы говорили выше, они то и представляют собой наш национальный (точнее было бы сказать этнический) характер.

Откуда же он в нас берется, на чем держится и как передается от поколения к поколению,- все это вопросы сложные и очень слабо изученные к настоящему времени.

Нам же очень важно подчеркнуть только, что эти ощущения, переживания, образы весьма трудно переводимы в вербальную сферу, зато очень сильно окрашены чувствами. И эти их свойства приводят к целому ряду следствий, которые необходимо здесь затронуть.

Главное из них заключается в том, что вербальные выражения, которые даются этим, невербальным по преимуществу переживаниям и ощущениям, могут сильно отличаться друг от друга, что отнюдь не мешает каждому из их носителей поступать в принципе и часто даже по форме одинаково и одинаково чувствовать. И не только чувствовать, но и оценивать свои и чужие поступки.

5.3. Архетипический и рефлексивный слои сознания

Этим, по-видимому, и объясняется знаменательный факт, когда типичный носитель русского этнического характера истово исповедует марксизм в качестве основы своего мировоззрения, совершенно не обращая внимания на то, что марксизм как учение развился из совершенно иных принципов, чем те, на которые ориентированы (как я постараюсь показать ниже) наши "социальные архетипы". Рациональные формулировки, в которых такой человек выражает свое мировоззрение, не волнуют никого (в том числе и его самого), пока он правильно поступает, т. е. в поведении реализует эталоны своей культуры, а не то, что вытекает из этих формулировок. А когда дело доходит до противостояния, то каждый из нас может привести десятки примеров из собственного опыта, когда он преспокойно отбрасывает свои рассуждения, логически такие безупречные, и поступает иррационально, руководствуясь чувством, "сердцем", и получает от своего поступка удовлетворение. Но это, в свою очередь, как-то не колеблет вербально сформулированного мировоззрения.

Отсюда и все социальные институты нашего общества как бы "двоятся" - извне они задаются государством, оформляются законами и обосновываются принятой в государстве идеологией, изнутри они "стоят" нашими этническими моделями поведения, не имеющими к этой последней никакого отношения. Семья создается в результате действия целого ряда "социальных архетипов" - способов ухаживания, существующих в данной культуре, типов отношений между детьми и родителями, между различными родственными группами, между родственниками и свойственниками. Здесь работают представления об идеальной семье, идеальной супруге и т. д., но оформляется брак в государственном учреждении - ЗАГСе. А в случае, когда семейная жизнь не складывается и этнические культурные модели ничего с этим поделать не могут, жена прибегает к последнему средству - пишет жалобу в парторганизацию по месту работы мужа, т. е. пытается использовать "государственные" средства, правда, большей частью безуспешно.

Но такое сосуществование не вполне безвредно для той и другой стороны. Человек все-таки существо рациональное, он склонен строить планы своей жизни и разумно осмысливать свое поведение, и в этой своей склонности он часто руководствуется построенными им вербальными моделями и системами. Но реализация целей, выведенных из таких логически хорошо увязанных и сбалансированных систем, вдруг начинает противоречить иррациональным архетипам его поведения. И тогда либо реализация целей затрудняется, замедляется и делается вовсе невозможной; либо человек осуществляет свои планы, но чувствует при этом внутреннюю неудовлетворенность и внешнее неодобрение со стороны окружающих. В обоих случаях он впадает в разлад с самим собой, у него возникает внутренняя напряженность, отрицательные эмоции, ощущение беспомощности, запутанности.

Такое постоянное столкновение друг с другом в сфере личности не проходит бесследно и для архетипов, которые постепенно разрушаются, не получая "поддержки" со стороны сознания, и для вербальных систем, которые, оказываясь то и дело несостоятельными в сфере поведения, постепенно теряют статус социальной реальности. Общество, построенное на таком неоднородном и несбалансированном фундаменте, разрушает само себя: семейные узы ослабевают, средства производства и продукты труда разворовываются, мораль начинает замещаться "Моральным кодексом строителя коммунизма", вывешенным на воротах предприятия, а социальный контроль - слежкой, доносами друг на друга и "крутыми мерами" формального характера, в учреждениях процветают кумовство и коррупция и так далее. Однако такое параллельное существование двух разнонаправленных систем и их взаимное "поедание" может продолжаться довольно долго.

Вернуться к оглавлению.

ХРОНОС: ВСЕМИРНАЯ ИСТОРИЯ В ИНТЕРНЕТЕ

ХРОНОС существует с 20 января 2000 года,

Редактор Вячеслав Румянцев

При цитировании давайте ссылку на ХРОНОС