Родственные проекты:
|
ОПЫТ О НЕРАВЕНСТВЕ ЧЕЛОВЕЧЕСКИХ РАС
Фото с сайта
http://www.xpomo.com/
КНИГА ШЕСТАЯ
Западная цивилизация
ГЛАВА IV
Германский Рим. Романо-кельтские и романо-германские
армии. Германские императоры
Северные народы начали играть заметную этническую роль только в I в. до
н. э.
Это была эпоха, когда римский диктатор решил сменить гнев на милость в
отношении галлов, своих старых врагов. Он сделал их опорой своего правления,
и его преемники, продолжая его политику, также поняли всю ценность услуг,
которые могли оказать римскому военному могуществу народы, живущие между
Пиренеями и Рейном. Императоры заметили, что у этих людей был своего рода
инстинкт безусловного повиновения военачальнику, особенно если тот
принадлежал к иной расе.
Это было необходимым условием, и вот почему: кельты Галлии, привязанные к
своей земле и весьма беспокойные, в своих внутренних делах больше внимания
уделяли личностям, чем фактам. Их политика, основанная на такой традиции,
приняла бурный характер, не соответствующий размерам их территории.
Нескончаемые революции истощили эти народы. Теократия, почти всюду
потерпевшая поражение, вначале отступала перед знатью, затем, когда римляне
перешли границу Провинции, демократия и ее неизменная сестра, демагогия,
подняли голову и перешли в наступление на аристократию. Такая ситуация ясно
указывала на то, что смешение рас достигло такой точки, когда этнический
хаос начал порождать хаос интеллектуальный и сделал невозможным какое-либо
согласие. Короче говоря, галлы, которые вовсе не были варварами, переживали
полный упадок, и если в свои лучшие времена они не знали такого расцвета,
как Сидон и Тир, не вызывает никаких сомнений, что захолустные города
карнутов, ремесов и эду-энов умирали от тех же болезней, которые прекратили
существование блестящих ханаанских столиц 1).
Галльское население, смешанное со славянами, в разных комбинациях и
пропорциях вступало в союзы с финскими аборигенами. Отсюда большие различия
между ними. Они обусловили четкое разделение племен и диалектов. На севере
некоторые народы вышли из упадка благодаря контактам с германцами, другие,
на юго-западе, имели связи с аквитанцами, на побережье Средиземного моря
имело место смешение лигурийцев с греками, а семитизированные германцы,
появившись в Провинции, еще больше усилили беспорядок. Ухудшению положения
дел способствовали крошечные общества или группы, где появление
незначительного нового элемента почти мгновенно вызывало большие
последствия.
Если бы каждая из небольших галльских общин вдруг оказалась в изоляции в тот
самый момент, когда составляющие ее этнические принципы достигли апогея
своей борьбы, мог бы установиться порядок и покой — я уже не говорю о
каком-то возвышении, — потому что баланс в смешанных расах быстрее
происходит на небольшом пространстве. Но когда какая-то группа получает
постоянные притоки новой крови, не успев усвоить предыдущие, часто возникают
конфликты весьма болезненные. Они приводят к окончательному распаду. Такова
была ситуация в государствах Галлии, когда туда вторглись римские легионы.
Поскольку местные жители были храбрые и богатые, имели многочисленные
сильные крепости, они не собирались сдаваться, однако им недоставало
единства — не только между разными народами, но и между согражданами. Почти
везде знатные люди предавали народ, если народ не предавал их. Римский
лагерь всегда осаждали перебежчики разных взглядов, готовые перерезать горло
и своим политическим противникам, и своей отчизне. Конечно, встречались и
благородные люди, и патриоты, но они ничего не могли изменить. Свою древнюю
репутацию спасли, пожалуй, только германские кельты. Ар-вернцы совершали
чудеса храбрости, бельгийцы так и остались непобедимы, а что касается самых
славных и самых развитых племен, в среде которых не прекращалась
междоусобица — ремесы, эдуэны, — они либо оказывали слабое сопротивление,
либо после первого натиска сдавались на милость победителей, либо позорным
образом, в обмен на независимость, с радостью принимали титул друзей и
союзников римского народа. За десять лет Галлия была завоевана и покорена
полностью. Армии, которые на равных сражались с римлянами, сегодня не
отличаются особыми успехами в войне с варварами Алжира: грустное сравнение с
древними кельтами.
Но эти же люди, которые так легко дали себя покорить, сразу же превратились
в мощный инструмент давления в руках императоров. Высокомерные патриции и
завистливые демократы проводили большую часть жизни в городах, в Риме они
были самой надежной опорой для принципата. Они сами находились в угнетенном
положении и в той же мере угнетали других.
Цезарь набирал солдат для своей гвардии из галлов. В качестве эмблемы он дал
им красивый символ легкости и беззаботности, и кимрийские легионеры, с
гордостью несущие на своих касках и щитах изображение жаворонка, боготворили
императора, который освободил их от национальных традиций и позволил им
вести жизнь, соответствующую их вкусам.
Итак, они были всем довольны, но не следует думать, будто их преданность
Риму была постоянной и непоколебимой. Они не раз бунтовали, хотя всякий раз
возвращались к покорности. Привычка подчиняться господину так и не переросла
в уважение к закону. Бунт казался им наименьшей из трудностей и, возможно,
самым большим удовольствием. Но когда требовалось создать национальную
систему правления вместо чужеземной власти, которую им удавалось поколебать,
когда нужно было установить порядок и снова кому-то подчиняться, их
приводила в ужас сама мысль о том, что высшая власть будет в руках галла.
Тогда поднимали голову те, кто до сих пор держался в стороне и тайно
сочувствовал императору; они внушали людям, что, конечно, власть орла есть
зло, но зло необходимое, что без него будет катастрофа. И галлы понуро
возвращались в римское стойло.
Такая странная неспособность к независимости будто за-печатлялась на всех
лицах, будто судьбе нравилось держать галлов в таком положении. Однажды у
них появился свой император. Одна женщина подарила его галлам, попросив у
них только одного: поддержать его в борьбе с соперником из Италии. Этот
император, Тетрикус, столкнулся с той же стеной, о которую разбились прежние
восстания, и несмотря на поддержку германских легионов, он был вынужден
сменить императорскую диадему на должность префекта Лука-нии. Призрачные
государства снова восстановили свои права, возможно, с неохотой, но, в
сущности, довольные тем, что не отдали ни пяди своей провинциальной
независимости.
Итак, история показывает, что галлы с I по II в. н. э. не имели иных
достоинств, кроме воинственности, причем она проявлялась у них в высшей
степени. Именно по этой причине они, неспособные устроить свои собственные
дела, оказывали время от времени такое большое влияние на весь
семитизированный римский мир.
Отвагой отличались балеарцы и нумидийцы, испанцы не имели равных в пехотном
строю, и сирийцы, хранившие память об эпохе Александра, поставляли
прекрасных воинов. Однако галлы превосходят их всех. Невысокие и коренастые,
они проявляли чудеса на поле битвы и давали пример остальным легионам в
смысле дисциплины. Поэтому не зря империя набирала солдат в Галлии, особенно
в Галлии германизированной. Под властью двенадцати Цезарей, когда
политическая власть находилась у южных провинций, покой империи охраняли
северные войска.
Интересно отметить, что привилегии, которые облегчали кельтам доступ к
высоким воинским должностям и даже к сенату, не давали им права претендовать
на корону. Первыми представителями провинций, прорвавшимися к высшей власти,
были испанцы, африканцы, сирийцы, но ни один галл не был императором, если
не считать Тетрикуса и Постума. Разумеется, у галлов не было способностей к
правлению, и если Отон, Гальба и Вителлий могут считаться исключением, то
это ни в коем случае не является правилом. Врожденный галльский педантизм
преграждал им дорогу к высшим должностям.
Такая ситуация, обусловленная кельтским влиянием, коренным образом
изменилась, когда в легионы стали набирать меньше германизированных кельтов,
пораженных, если можно так выразиться, «римской чумой», а больше южных
германцев, хотя и последние не отличались особой чистотой крови. Результаты
этого сказались уже в 252 г., накануне правления Юлия Вера Максимина, сына
готского воина.
С этого времени германская сущность вышла на первый план в римском мире. Она
стала живительной силой в легионах и соответственно в государственной
системе правления. Галльская раса, представленная в основном северными
группами, отошла на второй план. Ярлы, т. е. военачальники, взяли в свои
руки реальную власть, и с тех пор можно говорить о том, что Рим стал
германизированным, потому что семитский принцип растворился в обществе, а
его место на поверхности занял новый арийский слой.
Такая резкая трансформация, пусть даже и латентная, такое давление со
стороны враждебной расы, чаще всего оказывавшейся побежденной и называемой
варварской, могли осуществляться не в силу естественного закона, а
преодолевая многочисленные трудности, особенно для того, чтобы избежать
чрезмерного насилия.
Германцы, призванные править империей, представляли собой истощенный
умирающий организм. Чтобы оживить его, им приходилось постоянно воевать с
инстинктами чуждого им темперамента, или со всеобщим духовным заболеванием,
или с бурными проявлениями страстей, губительными для общественного порядка
и мира. Отсюда суровые меры, даже слишком суровые, тем более что те, кто
считал их необходимыми, плохо понимали сложную природу общества, в котором
они действовали, и доводили свои защитные методы до крайности. Они со всем
пылом нетерпимости, присущим молодости, вводили догматические доктрины в
общественную и религиозную жизнь. Таким образом, они оказались самыми
упорными противниками христианства. Именно они, те, кто позже сделались
ревностными защитниками христианских принципов, начали с их отрицания. Они
бьши убеждены, что новый культ представляет собой угрозу и отвергает
философию, а также расшатывает устои установленной религии и, следовательно,
всякой законной власти. Они отвергали в христианстве то, что не было
христианством, но было призраком, созданным ими же. Поэтому упрекать их
можно не столько за то, что они делали сами, сколько за то, что они
позволяли делать семитизированным сторонникам старых культов. Однако и это
вряд ли будет справедливым. Разве могли они нейтрализовать неизбежные
последствия прогнившей цивилизации, которую они не создавали? Разумеется,
было бы прекрасным и благим делом реформировать римское общество, не
разрушая его, и постепенно заменить язычество католической чистотой, не
повредив при этом живой организм. Но такое под силу только Создателю.
Только Он может одним мановением руки отделить свет от тьмы и воды от суши.
Германцы были всего-навсего людьми, конечно, очень одаренными людьми, но они
не знали среду, в которой им выпало действовать. Начиная с III по V в. они
старались лишь сохранить мир в том виде, в каком они его получили.
Если рассматривать вещи под этим углом зрения, единственно правильным, тогда
надо не обвинять, а восхищаться. Более того, если признать германцами и
сыновьями германцев Деция, Аврелия, Клавдия, Максимиана, Диоклетиана и
большинство их преемников, если не всех, вплоть до Августула, тогда придется
сказать, что историю совершенно исказили те писатели, как современные, так и
древние, которые неизменно представляют появление германских народов в среде
романизированного общества как неожиданную катастрофу.
Напротив, германцы захватили власть в империи в тот день, когда они стали ее
опорой и ее мозгом. Первым делом они захватили трон, но не силой или
узурпацией: их призвали сами местные народы, чувствуя свою
несостоятельность, и короновали их.
Для того, чтобы править так, как они считали нужным, что было их правом и
долгом, императоры окружили себя людьми, способными понимать и претворять их
замыслы, т. е. людей их расы. Только в них они видели отблеск их собственной
энергии и качества, необходимые, чтобы служить им. «Германец» означало
«солдат». Так профессия солдата стала первым условием доступа к высоким
должностям. Если в понятии италийца и семитизированного римлянина война была
только досадной случайностью, которая отрывала людей от обычных дел, то
война для императорского служивого человека была естественным
времяпрепровождением, где происходит воспитание и закаливается дух
государственного служащего. В сущности тогу сменил меч.
Следует отметить, что здравый смысл северян никогда не хотел официального
признания этого факта, и такая мудрая сдержанность сохранилась в средние
века и дошла до нас. Романизированный германский воин хорошо понимал, что
даже фиктивное верховенство гражданского элемента много значит для
поддержания закона, и что только закон способен поддерживать существующее
общество.
То есть император и его генералы умели прятать кольчугу под платьем
чиновника. Однако маскировка не могла обмануть бдительных граждан. Острие
меча всегда торчало из-под тоги. Это возмущало население. Половинчатые
уступки не помогали. Политические таланты правителей также не помогали. От
берегов Рейна до Фиванской пустыни люди насмехались над властью и
презрительно называли ее варварской. Впрочем, они не были совершенно
неправы.
Если германцы уважали римскую государственную организацию, то этого нельзя
сказать о деталях, которые в глазах аборигенов являлись необходимым
украшением и основой цивилизации. Коронованные солдаты и их соратники хотели
поддержать моральную дисциплину и добиться подчинения чиновникам, защитить
торговлю, продолжать общественно полезные работы; кроме того, они были
готовы поощрять умственные труды, если они давали практические результаты.
Но модная литература, грамматические сочинения, риторика,
липпограмматические поэмы и все подобные изящные «безделушки», которыми
наслаждались высокие умы, оставляли их равнодушными и холодными как лед, а
поскольку все блага и почести в первую очередь сыпались на воинов,
законодателей и законохранителей, на гражданских чиновников, строителей
акведуков, дорог, мостов, крепостей, затем на историков, иногда на авторов
панегириков, куривших фимиамы у ног властителя, просвещенные люди имели
основание полагать, что у Цезаря нет никакого вкуса. Конечно, они были
варварами, эти грубые и суровые властители, вскормленные тревожными
песнопениями Германии и равнодушные к чтению и даже к самому виду
мадригалов, написанных в форме лиры или вазы, перед которыми замирали от
восхищения образованные жители Александрии и Рима. Но потомство должно
судить о них по-другому и сказать: варварство действительно существовало,
хотя совсем не под кольчугой германца.
Самолюбие римляна уязвляло еще одно обстоятельство. Его властители в своем
большинстве игнорировали прошлые войны Рима, судили о древних римлянах по
современникам и вообще не интересовались этими вопросами, что представлялось
непонятным для людей, считавших себя столь могущественными. Когда Нерон
воздавал больше похвал Греции, чем городу Таркви-ния, когда Септимий Север
поднял славу одноглазого из Трасимены выше славы Сципионов, это, по крайней
мере, исходило от своих императоров. Но оскорбительнее было видеть, когда
императоры другой расы и войска, которые одели их в пурпур, забывали об
Александре Великом и не интересовались Горацием. Были Августы, которые за
всю жизнь даже не слышали о своем предшественнике Октавии. И уж конечно, эти
люди не знали наизусть генеалогию и деяния древних героев.
В III в. после Рождества Христова вооруженная и сильная римская нация и
другая римская нация, агонизирующая и мирная, перестали ладить друг с
другом, и хотя вожди этой совокупности двух разнородных компонентов носили
латинс кие или греческие имена и одевались в тогу или хламиду, они по сути и
по счастью для этого больного общества оставались истинными германцами. В
этом заключалось их право на власть.
Вначале созданное ими ядро империи было слабым. Его зародышем были две сотни
всадников Ариовиста, которых нанял Юлий Цезарь. Затем события ускорились, и
в армии, главным образом расквартированные в Европе, стали набирать только
германских рекрутов. С тех пор новый элемент приобрел тем большее значение,
что он постоянно черпал силы в своих истоках. Затем каждый день появлялись
все новые причины, и в процесс были вовлечены римские территории.
Прежде чем перейти к рассмотрению этого тяжелого кризиса, остановимся на
гипотезе, которая казалась очень соблазнительной римлянам V в. Допустим на
минуту, что германские народы, жившие у границ империи, были намного
малочисленнее, чем на самом деле; тогда их быстро поглотило бы огромное
социальное болото несмотря на всю их силу. По прошествии определенного
периода эти семейства исчезли бы в среде романизированных элементов; затем
всеобщее разложение естественным образом привело бы к хроническому
вырождению, которое, в конце концов, вряд ли обеспечило бы социальную
организацию Европы. От Дуная до Сицилии, от Черного моря до Англии
происходило бы то же самое, что случилось с южными провинциями
неаполитанского королевства и с большей частью Передней Азии.
Задержимся еще немного на этой гипотезе. Если бы желтые и полужелтые народы,
полуславянские, полуарийские, вышедшие из-за Урала, могли удержаться в своих
степях, готские народы, в свою очередь, сохранив северо-восточные земли до
герцинского устья, с одной стороны, и до Эвксина, с другой стороны, не стали
бы переходить Дунай. Они создали бы особую цивилизацию на месте, обогатили
бы ее небольшим количеством романских элементов за счет зарейнских и
задунайских колоний. В один прекрасный день, воспользовавшись своим
превосходством в живой силе, они поддались бы соблазну расширять свои земли
ради самого расширения, но было бы уже поздно. Италия, Галлия и Испания были
бы для них уже не учебными аудиториями, какими они служили для завоевателей
V в., но простыми колониями, субъектами материальной эксплуатации, каким
ныне служит Алжир.
Однако в игре законов, определяющих этническое смешение, есть нечто
настолько фатальное, что осуществись такая гипотеза, произошло бы простое
нарушение синхронизма.
Культура наподобие той, что царила с X по XIII в., началась бы гораздо
раньше и продолжалась бы намного дольше, потому что чистота германской крови
также продержалась бы дольше. Тем не менее эта культура, в конце концов,
истощила бы самое себя в результате контактов, абсолютно аналогичных тем,
которые ее породили. Социальные потрясения произошли бы в другие времена, но
были бы все равно неизбежны. Короче говоря, иными путями человечество в
любом случае пришло бы к тому, что мы имеем сегодня.
Перейдем к массовому появлению германцев в романской среде, к тому, как оно
происходило и каким образом надо судить о нем.
Для того, чтобы обеспечить государству хранителей крови, императоры
тевтонской расы имели в своем распоряжении надежнейшее средство, которое
передали им их римские предшественники. Они научили их искусству управлять
республикой, которому сами обучились у греков, а те через персов
заимствовали его в политике самих древних ниневийских государств. Это
средство, настолько же старое, насколько универсальное, заключается в том,
чтобы внедрять в среду населения, чья лояльность или воинская способность
вызывают сомнение, чужеродные элементы, которые в зависимости от
обстоятельств служат для защиты или сохранения.
В лучшие времена своего могущества сенат часто прибегал к такому средству,
как и первые Цезари. Всю Галлию, Британию, Гельвецию, иллирийские провинции,
Фракию заполнили банды солдат, отпущенных со службы. Их женили, их снабжали
сельскохозяйственным инвентарем, им давали землю, им внушали, что их судьба,
судьба их семьи и поддержка Рима в той или иной стране — это одно и то же. И
это было понятно и очевидно для всех, судя по тому, как определялись права
на землю новых жителей. Эти права заключались в воле власти, которая
изгоняла прежних собственников и водворяла на их место ветеранов. Последним,
чтобы оградить себя от претензий предшественника, ничего не оставалось,
кроме как отдаться на милость правительства, которое их поддерживало. И эту
поддержку можно было получить только ценой безграничной преданности.
Такое сочетание причин и следствий было на руку политикам древних времен. В
этом состояла их мудрость, и если кто-то осмеливался жаловаться,
общественная мораль тут же поднималась в защиту системы, полезной для
государства, освященной законом и, кроме того, всегда и везде используемой
человечеством.
Со времен первых Цезарей были внесены некоторые изменения в этот простой
механизм, бездушный и брутальный в своей простоте. Опыт показал, что
поселения италийских, азиатских и даже южно-галльских ветеранов недостаточны
для защиты северных границ от набегов слишком опасных соседей.
Романизированные семьи получили приказ отойти от границ, а всем германцам,
численность которых была значительна, дали возможность распоряжаться
опустевшими землями, что было несколько оскорбительно для самолюбия римского
народа, зато обещало немалые выгоды в виде поддержки легионов против
возможного нападения врагов империи.
Таким образом, по воле имперского правительства тевтонские народы были
расселены на римских территориях. От этого ожидали так много выгод, что
вскоре к первым переселенцам, искателям приключений, добавили и
военнопленных. Покорив какое-нибудь германское племя, Рим приручал его,
превращая в пограничную стражу единственным способом — лишив его родной
страны.
Другие варварские народы с ревнивой завистью наблюдали столь соблазнительную
ситуацию. Даже не думая о преимуществах, на которые могли рассчитывать эти
новоявленные римляне, не замечая блестящих возможностей, при которых эта
элита вершила судьбы вселенной, они видели, что люди, подобные им, давно
обладают богатым культурным фондом, имеют доступ к огромному количеству
товаров и наслаждаются плодами социальных достижений. Этого было бы
достаточно, чтобы набеги стали более мощными и частыми. Получение наделов
стало мечтой многих племен, уставших копаться в лесах и болотах.
Но, с другой стороны, по мере того, как набеги усиливались, положение
германских переселенцев становилось менее прочным. Завистливые соперники
считали их более богатыми, а те чувствовали себя в опасности. У них нередко
возникала мысль протянуть руку дружбы своим собратьям вместо того, чтобы
воевать с ними. При этом они обеспечили бы мир и объединились против
настоящих римлян, находившихся под их сомнительной защитой.
Германизированная императорская администрация почувствовала опасность, и
чтобы избежать ее, не нашла ничего лучшего, кроме как предложить им
следующие изменения в их статусе.
Отныне они будут считаться не просто колонами, а солдатами на службе в
армии. Следовательно, к тем привилегиям, которыми они уже пользуются,
прибавится еще военное жалование. Они станут частью воинских соединений, а
их вожди будут получать воинские звания, почести и оплату, полагающуюся
римским военачальникам.
Эти предложения были приняты с радостью, как и следовало того ожидать. Те,
кого они касались, теперь думали только о том, как выгоднее использовать
слабость империи. Что касается внешних племен, у них появилось еще большее
желание получить романские земли и сделаться римскими солдатами, генералами,
правителями провинций, императорами. Теперь в цивилизованном обществе в том
состоянии, до какого его довел ход событий, начались соперничество и
конфликты между «внутренними» и «внешними» германцами.
В этой ситуации правительству приходилось без конца расширять поселения, и
скоро границы империи стали внутренними землями. Народы, которым была
доверена защита рубежей, часто вступали в сговор с агрессорами. В конце
концов император утверждал такие соглашения, и новые солдаты вставали под
знамена империи, т. е. поступали на ее содержание, и для них надо было
искать обещанные земли во всех провинциях. В силу старых традиций Италия
была освобождена от обязанности предоставлять земельные наделы, но с Галлией
не церемонились. Тевтонов селили в Шартре, батавийцев — в Байе, суэвов — в
Клермоне; аланы и тайфальцы заняли окрестности Отуна и Пуатье, франки
обосновались в Ренке. В Британии многочисленные поселенцы-варвары стали
называться «gentiles», т. е. «люди благородного звания». Романизированные
галлы узнали гнет императорских сборщиков налогов. И они вынуждены были
тесниться, уступая место бургундцам или сарматам.
При этом следует иметь в виду, что по римским понятиям такая смена
собственника была абсолютно закон ной. Государство и император, в качестве
его представителя, имели право делать в империи все: для них не существовало
морали — в этом заключался семитский принцип. Поэтому варвары получали земли
на законных основаниях. В любое время мог объявиться новый владелец — и все
это согласно тому самому праву, которого когда-то добивались
романизированные кельты именем суверена.
К концу IV в. почти все римские земли, кроме центральной и южной Италии —
потому что долина По была уже отдана в концессию, — оказались заняты
северными поселенцами, большая часть которых получала жалование и называлась
военнослужащими империи с обязательством, кстати, плохо исполнявшимся, вести
себя мирно. Эти воины быстро перенимали привычки и нравы римлян, они
оказались очень сообразительными и, приобщившись к оседлой жизни,
превращались в самую активную, умную, самую христианскую часть населения.
Но до самого V в. на этих землях, как внутренних, так и приграничных,
германские поселенцы проживали отдельными группами, и огромная масса,
скопившаяся на севере Европы в течение многих столетий, только начинала
растекаться тонкими ручейками сквозь плотины романского мира. И вдруг она
прорвала все преграды и устремилась мощным потоком на это несчастное
общество, которое давно нуждалось в полной перестройке.
Давление со стороны уральских финнов, белых и черных гуннов, огромной массы,
в которой, почти в чистом виде и в различных сочетаниях, присутствовали
славянские, кельтские, арийские, монгольские элементы, сделалось настолько
сильным, что шаткое равновесие — как это всегда бывало в тевтонских
государствах — исчезло окончательно. Рухнули готские поселения, обломки
великого народа Германариха спустились вниз по Дунаю и также стали требовать
романские земли, военную службу и денег.
После долгих споров, когда они не получили того, что хотели, они решили
взять это силой. От Фракии до Тулузы они обрушились на Лангедок и северную
Испанию, затем та же участь постигла римлян. Римляне смотрели на это сквозь
пальцы. Тем более, что висиготы расселялись группами и довольно мирным
способом, но скоро вышел императорский указ, согласно которому новые
поселенцы получали законное право на занимаемые земли. Их вожди становились
консулами и патрициями: например, патриций Теодорик и патриций Хлодвиг 2).
С тех пор германцы получили полную свободу на территории империи, а их
капризы обретали силу закона. Перед ними был выбор: порвать с привычками и
традициями, оставшимися от их предшественников-сородичей, раздробить страну
и создать из кусочков отдельные княжества либо остаться верными делу
императоров, выходцев из новой расы, и продолжить его с учетом новой
ситуации.
В последнем случае система Гонория в целом сохранялась. Романский мир, или
цивилизация, продолжал свое движение. Варвары предпочли верность тому, что
поддерживали императоры их расы, и выбрали второй путь, сохранив целостность
романского мира. С этой целью они ввели исключительно сложную политическую
систему, в которой действовали одновременно и правила, заимствованные из
древнегерманского права, и императорские указы или максимы, и смешанные
теории, гибрид двух первых.
Король, конунг, поскольку он уже не был ни дроттином, ни граффом, а именно
военачальником, инициатором походов и радушным хозяином для воинов, приобрел
двойную функцию. Для своих соплеменников он стал пожизненным генералом; для
римлян он являлся высшим чиновником, подчинявшимся императору. В отношении
первых его задача заключалась в том, чтобы собрать и сохранить как можно
больше воинов под своими знаменами, в отношении вторых — расширить
географические рубежи своей юрисдикции. Впрочем, германский конунг не
считался сувереном земель, находившихся под его властью, потому что
суверенная власть принадлежала императору, была неотчуждаемой и не подлежала
передаче. Но в качестве римского чиновника, представителя верховной власти,
конунг свободно распоряжался земельной собственностью и имел право расселять
на ней своих соратников, что вполне естественно.
В таком положении находились Меровинги в Галлии. Меровинг, умирая, не мог
оставить подвластные ему земли своему сыну, поскольку он сам не владел ими.
Поэтому он действовал по-другому. Будучи германским вождем, он имел под
своим командованием определенное число воинов и поместья, которые давали ему
возможность содержать свой отряд. Эта маленькая армия и эти поместья давали
ему право на титул короля, которого он не имел. В качестве римского
чиновника он получал долю налогов, собираемых на территории его юрисдикции,
согласно императорскому кадастру.
Перед лицом такой ситуации, чтобы обеспечить будущее детей, умирающий король
передавал каждому из них поместье с воинами, принадлежавшими, по мере
возможности, к тому же племени. Это была германская собственность, и
достаточно было небольшой фермы и двух десятков людей, чтобы дать
возможность молодому Меровингу носить титул короля.
Что касается римской земельной собственности, вождь перед смертью дробил ее
на части, благодаря чему наследники получали право на доходы с таможенных
сборов в Марселе, Бордо или Нанте. Германцы не ставили перед собой цель
сохранить то, что называли римским миром. В их глазах это было только
средство поддержать цивилизацию. Для этого они прилагали огромные усилия,
каких не делали даже некоторые императоры.
Казалось, будто после принятия в лоно римского мира варвары стремятся
наверстать упущенное и оправдаться за то, что раньше так мало внимания
уделяли социальным делам. Самый радушный прием ждал литераторов при дворе
королей вандалов, готов, франков, бургундцев или лон-гобардов. Для их
монархов писали епископы, истинные носители поэтического гения той эпохи.
Раса завоевателей взялась за перо и за изучение латинской культуры. С другой
стороны, не были утрачены и свои национальные знания. При дворе короля
Хильперика изучали руны, а сам король занимался усовершенствованием
романского алфавита. В IV в. вышел мезоготский перевод евангелий Улфи-лы.
Поэмы Севера пользовались большим почетом, а подвиги предков, воспеваемые
новыми поколениями, свидетельствовали о том, что лучшие качества расы не
забыты 3).
В то же время германские народы, перенимая все, что они видели у своих
подданных, активно совершенствовали свои законы в соответствии с
требованиями времени и среды, в которой они оказались. Однако это не было
слепым рабским подражанием. Они с уважением относились к правам римлян,
точно так же, как к своим собственным, и искали способы сосуществования двух
разных систем. В результате они выработали очень ценный принцип, который не
потерял своего значения и сегодня. Речь идет о том, чтобы признать и
констатировать тот факт, что не существует принципиальной разницы между
различными племенами и народами, пришедшими с Севера независимо от места,
где они поселились, и от имени, которое они носят, потому что все они
германцы. Благодаря союзам в эту большую семью влились небольшие
полуславянские группы, которые позже помогли присоединиться многим своим
сородичам. Однако Запад неохотно принимал чужаков — славян и семитов
Передней Азии, с которыми он имел связи через население Италии и Испании.
При всем этом германский гений оказался в большей мере собирателем в этом
смысле, чем древние народы. Несмотря на то, что он исходил из основы, более
узкой, нежели эллинские, римские или кельтские институты, и что права
свободного человека значили для него то же самое, что права городов для
других народов, дар предвидения позволил ему продвинуться намного дальше,
чем сам он того желал. В этом нет ничего необычного: душой этого личного
права является движение, независимость, активная жизнь, доступ ко всем
окружающим благам, тогда как основа гражданского права — рабское подчинение,
а его высшая добродетель — самоотрицание.
Несмотря на глубокий этнический хаос, в котором оказались арийцы-германцы, и
на неоднородность их крови, они прилагали все усилия к тому, чтобы
сформулировать две основные категории, в которые они хотели вместить все
племена, попавшие под их владычество: романский мир и варварство. Для них
это были два составных элемента западного общества, которое предстояло
усовершенствовать, т. е. сгладить острые углы и конфликты и обеспечить
объединение. Излишне напоминать, что зерна, посеянные ими, были более
плодотворными, чем самые прекрасные теории семитского Рима.
В Риме существовало множество народов-соперников, противоположных обычаев,
обломков враждебных друг другу цивилизаций, между которыми происходила
внутренняя война. Не было ни малейшей возможности выйти из этого порочного
круга, не рискуя попасть в другой, еще более ужасный. Единственными
связующими звеньями служили нивелирующие налоги, земельный кадастр и
слепо-беспристрастные законы; ничто не способствовало появлению новой
морали, общности взглядов, объединению людей, ничто не предвещало
образования сегодняшней цивилизации, которая была бы невозможна без
вмешательства германского варварства, ибо оно вырвало общество из-под ига
тупого, бездушного, рабского и пассивного романского духа.
Я уже не раз говорил о том, что великие дела и перемены, описываемые нами,
происходят не по воле масс или исторических персонажей. Причины и следствия
не зависят от воли тех, кто участвует в них. Я не занимаюсь историей
политических систем или хороших или дурных деяний создателей таких систем. Я
изучаю анатомию рас и рассматриваю только их внутренние пружины и вытекающие
отсюда следствия; я вовсе не игнорирую остальное, но оставляю его в стороне,
коль скоро оно не служит пониманию рассматриваемого вопроса. Если я что-то
одобряю или осуждаю, мои слова имеют сравнительный и метафорический смысл. В
самом деле, разве заслуга величественных дубов в том, что они переживают
века, и разве вина растений на газоне в том, что они увядают за несколько
дней? И те и другие занимают свое место в растительной природе, и мощь
одних, и слабость других одинаково входят в промысел божий. Но я не отрицаю,
что свободное действие органических законов, которыми я ограничиваю мое
исследование, часто замедляется по причине вмешательства других механизмов,
чуждых им. Надо без досады и удивления проходить мимо таких мгновенных
явлений, которые не в состоянии изменить сущность вещей. Вторичные причины
могут отклонить в сторону движение этнических последствии, но последние
всегда в конце концов возвращаются на свои пути. Именно это произошло с
консервативным гением германцев в их движении к романскому миропониманию:
этот гений часто искажали страсти, но все-таки он выполнил свою миссию. Он
отказывался от разрушения империи, пока империя являлась совокупностью
народов и социальных понятий и систем, чуждых варварству. С присущей ему
твердостью он поддерживал ее в течение четырех веков, после чего пришел к
необходимости устранить императорство.
Впрочем, существование деспотического государства без главы не так абсурдно,
как это кажется на первый взгляд. В римской системе монархической
наследственности никогда не было, а выборы верховного правителя — сенатом,
народом или армией — были единственным фактором поддержания государства. В
такой ситуации признаком политической жизни служит не преемственность трона
и не социальная система: единственный критерий — это мнение живущих в данном
обществе людей на сей счет. И неважно, что это мнение основано на отдельных
фактах, например, существование вековых институтов, немыслимая вещь в вечно
меняющемся обществе, или пребывание власти в одном и том же месте, что также
маловероятно: достаточно того, чтобы убежденность на сей счет была основана
на совокупности идей, пусть преходящих и отвлеченных, но таких, которые,
вытекая друг из друга, создают впечатление длительности, которые умирают и
постоянно сменяются новыми.
Это было нормальным явлением в романском мире, поэтому когда Одоакр объявил
персону императора Запада ненужной, никто не подумал о том, что после этого
западная империя перестала существовать. Все полагали, что наступает новая
стадия; как прежде римское общество управлялось сначала людьми, не имевшими
титула, затем теми, которые взяли себе имя Цезарь, или другими, которые
установили разницу между Цезарями и Августами, или, нарушив единство власти,
ввели двуглавую, потом четырехглавую власть, точно так же теперь народ
считал, что империя переходит от прямого направления, представленного
Константином, к власти германских чиновников. Таким образом, Одоакр совершил
не что иное, как дворцовый переворот, не имевший больших последствий, что
доказывается последующим поведением Карла Великого во время восстановления
титула носителя короны в его лице.
В 475 г. царь геркулов лишил трона сына Ореста, а эпоха межцарствия
закончилась в 801 г., когда на трон сел Карл Великий. Между этими двумя
событиями прошло около четырех столетий, которые могли стереть в памяти
людей прежнюю форму правления. Однако особенности той нестабильной эпохи не
позволили предать эту форму забвению. Карл Великий восстановил трон потому,
что ему не пришлось восстанавливать ни основу, ни форму старых институтов;
он просто снова взял на вооружение один из механизмов, которые в прошлом
функционировали в империи. Империя и весь романский мир выстояли перед лицом
варварства в том числе и стараниями сына Пепина, так что его коронование
стало признанием этого факта.
Ситуация значительно улучшилась после четырехсотлетнего беспорядка. К началу
этого нового периода большинство германских наций были сильно ослаблены или
поглощены романской массой, некоторые вообще перестали существовать как
отдельные группы. Висиготы уже не проводили никакого правового различия
между собой и своими подданными, которое могло напоминать об этническом
неравенстве. Лонгобарды и некоторые другие сохраняли такое различие, но в
целом было ясно, что варварский мир имел в империи другой влиятельный
представительный элемент в лице франков, которые после нашествия
австразийцев стали самым могущественным из всех родственных народов. То есть
превосходство перешло к франкам.
Поскольку франки доминировали, а союз между варварством и романским миром
находился в такой стадии, что прежние конфликты потеряли остроту, империя
могла снова иметь властителя. И этим властителем не мог не быть германец, т.
е. франк, а среди франков — только австрази-ец, король австразийцев: одним
словом, Карл Великий. Этот князь, принимавший прошлое во всех его
проявлениях, подходил для роли наследника императоров восточной империи,
скипетр которых недавно перешел по наследству в женские руки, что было
неприемлемо для Запада. По этой причине он реставрировал прошлое. Кроме
того, он пользовался поддержкой римского народа и Церкви 4).
До него варварство сдержанно относилось к романскому миру и не отступало от
этого, пока сохранялась сама сущность варварства. После появления сильных
тевтонских народов до начала средневековья в X в., т. е. практически в
течение шести веков, сформировалась другая социальная теория, гласившая, что
романский мир — это социальный порядок. Варварство — лишь эпизод, славный,
но все-таки преходящий.
Если бы мудрецам той эпохи задали вопрос: какая из двух систем должна
пережить и поглотить другую, те высказались бы в пользу романского мира. И
так действительно думали в те времена. Может быть, их мнение было ошибочным?
Да, в том смысле, что они неправильно представляли себе будущее, которое у
них было слишком похожим на прошлое; но в сущности, они ошибались так же,
как ошибался в своих расчетах Христофор Колумб, когда открыл Новый Свет.
Генуэзец ошибался, согласно тогдашним представлениям о времени и
пространстве. Он ошибался насчет природы своих предстоящих открытий. Земной
шар был не гак мал, каким его считали, земли, к которым он стремился, не
были частью китайской империи, и там не говорили по-арабски. Все эти
суждения были абсолютно ложными, но это не упраздняло главной предпосылки.
Посланец двух католических королей был прав, утверждая, что на западе есть
неизвестная страна.
Точно так же романский мир ошибочно считал свою культуру последним словом в
истории, он ошибочно видел в варварстве только временную и досадную
аномалию, но был прав, объявляя о скором появлении нового порядка вещей, о
котором нельзя было сказать ничего определенного, но который представлялся
прекрасным. Несмотря на все эти ошибки и мечтания, жестоко опровергаемые
фактами, люди той эпохи предвидели, что романский мир, или романский дух,
как выражение огромной массы людей, превосходящей по численности мир
варварский, в конце концов источит своего завоевателя, как волны истачивают
скалу, и переживет его. Германские народы не могли не раствориться в
обломках окружающих их рас и не потерять всей своей энергии. В этом
заключалась истина, это подсказывал римлянам инстинкт. Но повторяю еще раз:
эти перемены должны были происходить настолько медленно, что это было
невозможно представить, тем более, что их ареной являлась огромная
территория. Итак, остается добавить, что германские элементы были обречены
на растворение в общей массе других этнических элементов, но они не исчезли.
Прежде считалось, что всякое общество состоит из трех первоначальных
классов, представляющих разные этнические группы: знать, представительница
расы-победительницы, буржуазия, состоящая из метисов, близких к правящей
расе, народ, угнетенный в той или иной степени и принадлежащий к низшей
разновидности человечества — негры на юге, финны на севере. Но всюду и
всегда эта классификация претерпевала изменения, т. к. постоянно возникали
новые этнические категории и социальные слои. Однако сама идея жива до сих
пор, и сегодня она более актуальна, чем раньше.
Поскольку этническое превосходство исчезает, отрицается существование
соответствующих институтов, которые пережили его. Отменяется национальное
название завоевателей, вводится название покоренных народов, кроме того,
упраздняется аристократическое могущество. Растет неприязнь к рабству,
которое вначале ограничивается, затем отменяется полностью. Увеличивается
хаос в социальной структуре, которая все больше идет к принципу равенства.
Одним словом, цель в том, чтобы опустить высшие слои и возвысить низшие.
Итак, возьмем германское общество в период с V по IX в. и рассмотрим
королевскую власть.
Начиная со II в. до н. э. свободнорожденные германцы признавали различия по
происхождению. Сыновьями богов или асов считались представители самых
знатных семейств, которые имели исключительную привилегию поставлять
племенам чиновников, которым мало подчинялись, зато очень почитали, и
которых римляне называли князьями 5). Сыновья асов, как указывает их
название, происходят из арийской ветви, и сам факт, что они находились вне
категории воинов и свободных людей, доказывает, что в крови последних
присутствовал чужеродный элемент, который ставил их ниже первых Несмотря на
это они не имели большого могущества, не владели одэлами и не могли
командовать воинами. В принципе они имели возможность стать королями, если
сыновья асов предпочитали оставаться со своим величием в глубине
скандинавских земель.
Но это был только принцип, а на деле маловероятно, что великие германские
племена Севера, которые изменили облик мира и были арийцами, уступили бы
место людям простого происхождения 6). Во время их появления в Римской
империи они имели слишком чистую кровь, чтобы допустить к власти тех, у кого
ее не было. Все они поступали так же, как геркулы. Они ставили во главе
своих отрядов только арийцев, асов, сыновей богов. После V в. за «царскими»
племенами у тевтонских народов признавалось «чистое» происхождение. Такое
положение вещей продлилось недолго. Эти благородные семейства вступали в
союзы только друг с другом и соблюдали в браках очень жесткие правила, в
результате их численность сокращалась, и раса деградировала до положения
воинов. Идеи, которые питали их, теряли свою значимость. Германские короли
стали провозглашать принципы, неизвестные их предкам. На них произвели
большое впечатление формы и результаты римской государственной власти,
многие из которых были заимствованы. Это давало им лишь весьма непрочную
власть с трудными и утомительными обязанностями и ограниченными правами. На
них налагалась обязанность считаться с подданными, соглашаться с ними,
уважать их волю, принимать их антипатии, симпатии и предрассудки. Всякий раз
амалунг у готов или меровинг у франков, прежде чем принять решение, должен
был узнать мнение окружающих и при необходимости уговаривать их, в противном
случае мог произойти взрыв. Множество забот и утомительных хлопот,
вынужденные поступки и благородство — такова была тяжкая доля власти. Если
король соблюдал все правила, взамен он получал мелкие почести и сомнительное
уважение, которые не ограждали его от назойливых нравоучений подданных.
Зато совсем иная картина в романском мире! Несравнимая с обычаями варваров!
Носитель скипетра пользовался безграничным почитанием, его, как щитом,
ограждали суровые законы, которые наказывали за малейшее неуважение к
сиятельной особе. Люди падали ниц под взглядом императора, никаких
возражений его воле не допускалось. Существовала четкая социальная иерархия
Были сенаторы и был плебс. Но такая организация не порождала, как это имело
место у германских племен, сильных личностей, способных перечить князю.
Напротив, сенаторы и куриалы служили только пассивными пружинами всеобщего
повиновения. Страх перед материальной властью императоров поддерживался
только подобными установлениями. Они были естественны для романского мира;
их истоки находились в семитской природе, поэтому эти правила считались
выражением общественного мнения. Честный человек, добрый гражданин, не мог
игнорировать их без того, чтобы не оказаться виновным в нарушении законов,
обычаев, самих устоев государственности.
Германские короли видели эту картину и находили ее достойной восхищения. Они
понимали, что самая лучшая перспектива для них — титул высшего римского
чиновника, а вообще им самим и их окружению лучше избавиться от германского
характера и сделаться счастливым обладателем простых и ясных властных
полномочий, которые были неограниченны. Это было вполне естественным
желанием, но для его осуществления было необходимо, чтобы германские
принципы стали более гибкими. Только время, т. е. процесс этнического
смешения, могло принести такой результат.
В ожидании этого момента короли выражали подчеркнутое уважение своим
почтительным романским подданным и по мере возможности приближали их к своей
особе. Это вызывало недовольство местных воинов, тем более, что властитель
получил право брать к себе на службу нужных людей.
Сторонники принципа свободного рождения, которые перестали быть равными
своим предводителям по происхождению и не принадлежали к истинным асам,
поскольку уже подверглись этническим изменениям до V в. до н. э., были
готовы к переменам 7) По правде говоря, некоторые местные законы ставили
барьеры перед такой опасностью. Те или иные местные племена не имели права
вступать в брачные союзы друг с другом, зато сквозь пальцы смотрели на браки
с римлянами 8). Но дети от смешанных браков заранее лишались германской
юрисдикции и подпадали под действие законов империи, т. е. включались в
массу ее подданных. Такая система существовала и в Индии, но вообще это были
только формальные ограничения, и они не могли нейтрализовать
притягательность римского мира для варваров. Вскоре в законе появилось много
послаблений, исчезли оговорки, и еще до окончания царствования Меровингов
разделение жителей по категориям перестало основываться на происхождении 9).
У висиготов вообще перестало существовать какое-либо юридическое различие
между варваром и римлянином.
Таким образом, статус покоренного населения неуклонно повышался всюду, а
поскольку местные жители могли претендовать на германские привилегии даже
при королевском дворе, вполне естественно, что германец, в свою очередь,
имел причины добиваться этого. Галлы и итальянцы находились на одной ступени
со своими властителями, кроме того, они могли претендовать даже на самый
соблазнительный титул: епископское достоинство. Германцы прекрасно
осознавали все выгоды нового положения и получали их. Случалось так, что
человек, вышедший из покоренной массы, оказывался выше по положению, чем
потомок Одина, и наоборот.
Одновременно в другом русле социальной организации также происходили
перемены. Ариман, «bonus homo», который в первые дни завоевания презирал
город, теперь старался оставить сельское уединение и стать горожанином,
чтобы быть ближе к чиновнику-куриалу. Кстати, положение последнего также
изменилось в лучшую сторону. Епископы, отвечающие за порядок в городах,
имели поддержку в лице местного сената. Они защищали новую знать перед
властителями германских кровей, а те поручали им управлять подданными, что
резко повысило авторитет епископата 11). Впрочем, это обычный результат всех
завоеваний, которые осуществлялись воинственными народами, а именно: рост
влияния богатых классов покоренной страны. С согласия патрициев-варваров
куриалы заняли многие должности императорских чиновников. Под их властью
оказалась полиция и юстиция, если речь не шла о чисто императорских функциях
и полномочиях 11). Поскольку промышленность и коммерция обогащают города,
именно в городах создавались религиозные и образовательные центры, а храмы
принимали толпы верующих, включая и преступников, которые искали там
убежище. Позже слово «куриал» заменили на «ра-шимбург» и «скабин» 12). Были
скабины ломбардского, франкского, висиготского происхождения, так же как и
романского 13).
Сближение происходило не только между князьями, знатью и свободными
гражданами романского мира и варварских стран, но и низшими классами,
которые при этом поднимались на более высокую ступень. Раньше императорский
режим ставил многие ситуации в промежуточное положение между полным рабством
и полной свободой. При германской администрации резкие грани стирались,
сначала исчезло полное рабство, против которого в течение многих веков
ополчался здравый смысл. Начиная с языческих времен в жестокую борьбу с ним
вступила философия, еще более сильные удары оно получило от Церкви. Германцы
не были расположены восстанавливать его: они предоставили свободу во всем и
вместе с архиепископами объявили, что незаконно держать в цепях христиан,
верующих в Иисуса Христа. Они пошли еще дальше. Политика древних времен,
действовавшая в основном в пределах городов и создававшая институты только
для городского населения, мало заботилась о судьбе сельских жителей.
Германцы были озабочены жизнью деревень и не делали различий между
подданными.
Итак, рабство при них было почти отменено. Они ввели промежуточное
состояние, при котором сам человек имел право распоряжаться своей жизнью в
соответствии с гражданскими и религиозными законами и общественным мнением.
Крестьянин получил право на землю, а также право вступать в священные
ордены. Ему бьш открыт путь к самым высоким должностям и званиям. Он мог
даже надеяться на епископат— более высокое положение, чем генерал в армии по
мнению самих германцев. Это коренным образом изменило ситуацию бесправных
работников в частных поместьях, а еще сильнее повлияло на тех, кто трудился
на королевскую казну. Такие люди могли стать богатыми торговцами, фаворитами
князя, даже графами, командующими свободнорожденными воинами. Я уже не
говорю об их дочерях, которые иногда, в силу каприза судьбы, возносились на
трон.
Самые униженные классы получили звание «колонов». Во времена Юлия Цезаря они
были свободными землепашцами, а в семитскую эпоху их положение резко
ухудшилось. Феодосии и Юстиниан окончательно привязали их. Им оставили право
приобретать недвижимость, но не продавать ее. При смене владельца они
переходили вместе с землей к новому. Доступ к высоким должностям бьш для них
категорически запрещен. Им даже запрещалось вести тяжбы против хозяина,
который мог подвергать их телесным наказаниям. В конце концов им запретили
носить оружие и пользоваться им, что считалось в те времена большим позором.
Германское владычество отменило почти все эти правила. При Меровингах колоны
имели крепостных работников, и даже противники северных институтов и рас
признавали, что положение народа при них было не очень тяжелым.
Деятельность тевтонских элементов в империи в продолжение четырех столетий,
с V по IX в., приводила к улучшению положения низших классов во всем
романском мире. Это было естественным последствием этнического смешения. С
приходом Карла Великого ситуация дошла до такого состояния, что этому
великому человеку даже не пришла мысль восстанавливать императорские
порядки. Но даже он не смог увидеть, что факты, которые на первый взгляд как
будто способствовали реставрации, на деле приводили к самой настоящей
скрытой революции, поскольку в обществе устанавливались совершенно новые
отношения. И не существовало сил, которые могли бы помешать окончательному
взрыву.
Романский мир обрел новую энергию, хотя и не везде в равной степени.
Варварство практически исчезло как организм, но его влияние еще ощущалось во
многих странах, и оно не было погребено под латинским элементом.
На юге Италии царило смятение, более глубокое, чем прежде. Старое население,
остатки варваров, постоянный приток греческих поселенцев, затем массовое
переселение сарацинов усиливали хаос. Это была страна, обреченная на власть
чужестранцев, с плохо скрытой анархией.
На севере полуострова неоспоримым было владычество ломбардцев. Эти германцы,
слабо ассимилированные с романским населением, не могли примириться с мыслью
о власти другой германской расы. Поскольку они были немногочисленны, Карл
Великий покорил их, но не смог стереть их национальные черты.
В Испании весь юг и центральная часть не принадлежали империи: мусульманское
нашествие охватило обширные земли, объединив их под властью халифата. Что
касается северо-запада, где жили потомки суэвов и висиготов, в низших слоях
населения было намного больше кельтибе-рийцев, чем латинян. Этим объясняется
особая печать, которая отличала эти народы от жителей южной Франции.
Аквитанская кровь в силу определенного родства с кровью наваррцев и
галицийцев получила большую дозу романского и варварского элемента в
сравнении с северной Испанией.
В Провансе и Лангедоке романский слой был настолько значителен, а кельтская
основа была настолько подавлена им, что ситуация напоминала центральную
Италию, тем более что набеги сарацинов поддерживали там значительный
семитский приток. Висиготы, чья кровь к этому времени изменилась, частью
ушли из Испании, частью окончательно поглощались в массе местного населения.
Дальше к востоку верховодили группы бургундцев и франков, хотя они не были
абсолютными хозяевами.
Бургундия и западная Швейцария, включая Савойю и долины Пьемонта, сохранили
много кельтских элементов. По правде говоря, в первой из этих стран
романский элемент был наиболее сильным, а в других странах слабее: особенно
большой приток кельтов из Германии пришел вместе с бургундцами, которые
быстро слились с местным населением. Франки, лонгобарды, готы, суэвы и
другие германские осколки и даже славяне нарушали этническую однородность
этих стран, а вдоль северных границ жители напоминали тех, что оставались в
Германии.
Центральная Франция была преимущественно галло-ро-манской. Из всех варваров,
пришедших туда, властью обладали только франки. Первоначально население было
не так сильно семитизировано, как в Провансе: ситуация здесь больше
напоминала верхнюю Бургундию. Из двух германских элементов франки
превосходили бургундцев и, несмотря на малочисленность, занимали
главенствующее положение.
На западе центральной Галлии расположена Бретань. Слабо романизированное
население этого полуострова неоднократно получало приток эмигрантов с
большого острова. Бретонцы не были чистыми кельтами, а скорее бельгийцами,
т. е. германцами, а с течением времени туда пришли другие германизированные
племена. Континентальные бретонцы представляли собой смешанную группу, где
преобладал кельтский элемент.
За верхним течением Сены и в землях, которые с одной стороны тянутся до
устья Рейна, а с другой до Мейна и Дуная, где восточной границей служит
Венгрия, сконцентрировалось население, в котором германские элементы имели
неоспоримое превосходство, но были неоднородны. Территория между Сеной и
Соммой принадлежала франкам, в значительной степени кельтизированным, с не
большой семитизированной романской примесью. Морское побережье сохранило
кимрийское название — Пикардия. Во внутренних землях галло-римляне,
смешанные с не-встрийскими франками, почти не отличались от своих южных и
восточных соседей; однако они обладали большей энергией, особенно северные
жители. Чем ближе к Рейну и чем дальше в направлении старых декуматских
границ, тем больше встречалось настоящих франков ав-стразийской группы, в
которых сохранилось больше германской крови. Здесь находились ее истоки
Поэтому, если судить по историческим текстам, здесь находились мозг и сердце
империи и ее сила, здесь решались ее судьбы. Любое событие, не
инициированное в среднем течении Рейна или его окрестностях, имело лишь
локальное значение.
Выше по реке в направлении Баля германские массы все больше кельтизированы и
приближаются к бургундскому типу; на востоке, начиная от Баварии,
галло-романс-кая смесь пополняется славянскими оттенками, которых еще больше
вблизи Венгрии и Богемии, где они уже преобладают, образуя переходную зону
между западными народами и народами северо-востока и юго-востока до самой
Византии.
Таким образом, западные группы обязаны тевтонскому элементу той силой
рассудочности, которой не имели изнеженные народы романского мира. Эта эпоха
кончилась тогда, когда варвары увидели в этнической основе, где они занимали
ведущее положение, массу, противостоящую им. Они смешались с этой массой и
приобрели другие взгляды: теперь их удивление вызывали только новые различия
в этой совокупности, частью которых они теперь являлись. Именно в это время
романский мир решил, что победа над варварством, которое латиняне считали
самым тяжелым последствием германского нашествия, наконец одержана. Вплоть
до царствования Карла Великого варварство сохраняло свои внешние формы и
проявления. После него материальная форма перестала существовать, и хотя его
дух еще оставался, так же как ассирийский и эллинский дух, оно вступило в
тяжелую стадию.
Как бы то ни было, повторяю еще раз, его дух не погиб. Этот гений,
представлявший сумму всех этнических обломков, продолжал сопротивляться
благодаря одному обстоятельству, которое заслуживает упоминания. Речь идет о
феномене, противоположном тому, что мы видели в период, когда империя
существовала без императора: а в данном случае император остался без
империи. Императорское достоинство, в некоторой степени связанное с римским
величием, в течение нескольких веков обеспечивало ему внешнюю форму
наследника и продолжателя. И опять-таки германские народы, в силу своего
упрямого инстинкта, явили новый пример той же логики и той же стойкости,
которая отличала их собратьев с берегов Инда, хотя это произошло в иной
форме.
Теперь нам остается расмотреть типичные достоинства расы в лице последних
арийских ветвей, которые вышли из Скандинавии на юг. Это были норманны и
англосаксы.
Примечания
1 Тацит, большой поклонник германцев, порой даже чересчур романтичный,
очень сурово отзывался о галлах своего времени.
2) Между прочим, эти два вождя получили римские титулы от императора
Анастасия, которого на Западе не признавали, хотя варвары считали его
законным властителем Рима.
3) Теодорик III и его преемники издали несколько законов для защиты
памятников Рима от разрушения. Им угрожали не варвары, а римляне — либо в
пылу религиозного рвения, либо просто для того, чтобы добыть строительный
материал. Римляне использовали мраморные статуи, чтобы получить известь.
Таким образом, несмотря на самые строгие предписания висиготских королей и
пап, многие шедевры погибли Аталарик пытался реорганизовать школу права в
Риме. Висиготские короли даже выделяли средства для ухода за памятниками.
4) Политики того времени не хотели даже и слышать о том, что он
восстанавливает старый трон. Они считали, что он наследует не Августу, а
императору восточной империи Константину V. Во время межцарствования
бытовала теория, что константинопольский суверен является номинальным
правителем всего романского мира. Его власть ограничивалась выдачей
инвеститур Когда Карл Великий решил надеть пурпурную мантию, эту теорию
заменили другой, поскольку с появлением Ирины восточная империя перешла в
женские руки, западная империя не могла следовать за ней, т. к. это
противоречило закону салиицев, как будто закон салиицев имел какое-то
отношение к наследованию римских императоров
5) Одним из признаков, по которым узнавали человека из расы богов,
считался необычный блеск в глазах В Индии это также считается знаком
божественных воплощений.
6) Отсюда почет, которым были окружены некоторые «царские» племена
Скилфунги у шведов, Нибелунги и небулонские Франки у франков, Херелинги и т
д
7) У франков Хлодвиг приказал убить всех мужчин салийской расы, чтобы
после его царствования среди германцев в Галлии не осталось никого, кто мог
бы соперничать в знатности с Меровингами.
8) Дети от варвара и римлянки были римлянами. В IX в. саксонский закон
предусматривал смертную казнь для виновных в незаконном браке.
9) Хотя священнослужители должны были подчиняться римским за конам, они
не всегда исполняли их. У ломбардцев священники и монахи общин
придерживались варварского закона даже в IX—XI вв. Вольно отпущенники
принимали законы народа, из которого они вышли. По мимо римских и варварских
законов на каждой германской территории существовало общее право, которое
применялось ко всем жителям и основывалось на компромиссе между различными
законодательствами. Продолжением этого высшего права являются капитулы.
10) Иногда варвары сохраняли даже римскую администрацию: напри мер, в
Ретии и в бургундских странах з течение нескольких веков вме сто германских
князей оставались патриции.
11) В 543 г. сенат Вены утвердил создание монастыря. В 573 г. муни
ципальные чиновники Лиона признали заветы святого Нисетия. По всей Франции
можно набрать множество подобных примеров, и нет никако го сомнения в том,
что муниципальная организация никогда не переста вала существовать и в
средние века.
12) «Рашимбург» — то же самое, что «bonus homo» или «добропоря дочный
человек». Это «фрилинг» у континентальных саксонов, «фримен» у англосаксов.
13) С той же разницей, что все римляне, рожденные свободными, снача ла не
могли быть куриалами, между тем как все варвары той же катего рии не имели
таких ограничений. Скоро это правило равенства распрост ранилось и на
римлян.
Далее читайте:
Гобино, Жозеф
Артур де (биография).
Чемберлен Х.С.
Арийское миросозерцание.
Чемберлен Х.С.
Славяногерманцы.
Чемберлен, Хьюстон
Стюарт (Chamberlain), (1855-1927), биографические материалы.
Н. Мальчевский.
От История и метаистория
(о книге Х.С.Чемберлена "Основания 19-века").
|
